Текст книги "Три вокзала"

Автор книги: Мартин Круз Смит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

– Я думал, что в клубе не разрешается носить оружие.

– Только Саше и его парням, – пояснила Аня. – Это его клуб. Он может устанавливать любые правила.

Во время перерыва Ваксберг произнес удивительно сердечную речь о бездомных детях.

– До сорока тысяч детей живут на улицах Москвы. Нет точных данных, – заметил он. – Большинство бежало из дома: мальчики и девочки с пяти лет предпочитающие улицу – семье, разрушенной алкоголем, жестокостью и насилием. Зимой они замерзают до смерти, прячутся в заброшенных домах; выживают, занимаясь мелким воровством, собирают объедки у ресторанов. – Ваксберг указал на добровольцев с корзинами для сбора пожертвований. – Обещаю, все ваши деньги пойдут бездомным детям Москвы.

Снова закрутились диски, застучал безжалостный ритм музыки.

– Они не услышали ни слова, – вернувшись, сказал Ваксберг. – Они могут только без конца хлопать в ладоши, словно я общаюсь с цирковыми тюленями.

Аня запечатлела поцелуй на щеке Ваксберга:

– Именно за это я люблю вас, потому что вы – честный.

– Только рядом с вами, Аня. Со всеми остальными я лгу и придумываю – это ужасно, – и так думает следователь Ренко. – Но я бы умер, если бы не делал этого.

– А в чем проблема? – спросил Аркадий.

– Саше угрожают. Я имею в виду больше обычного, – сказала Аня.

– Ну, тогда, возможно, ему лучше не высовываться, вместо того, чтобы устраивать вечеринку и приглашать тысячу гостей.

Аркадий не чувствовал жалости к миллиардеру. Хотя человеку, который выглядел таким истощенным, как Ваксберг, можно было посочувствовать. Он все больше и больше оказывался в тени – тяжело опущенные плечи, вымученная улыбка. Он был главой «Группы Ваксберг», международной цепи казино и курортов. Аркадию казалось, что Саше Ваксбергу должна помогать армия адвокатов, бухгалтеров, крупье и поваров, а не журналистка, почти уже уволенный следователь, единственный телохранитель и пьяный карлик. Это невероятное падение. Ведь Ваксберг был одним из последних олигархов первой волны. У него все еще было состояние и связи, но каждый день его предприятия закрывали. Его положение становилось хуже и хуже. Все это было написано у него на лице.

Свет в зале приглушили, а, когда включили снова, танцовщицы клуба «Нижинский» стояли в платьицах с обнаженным топом, обшитых тесьмой, коротких юбках, в перьях и высоких гольфах. Глаза выделены тушью, белые и красные румяна наложены кругами, почти как у клоунов. Иными словами – настоящие малолетние проститутки.

– Готовы? – звезда тенниса пригласила всех поприветствовать актеров, взмахнув сценарием.

Танцовщицы приняли балетные позиции. Конечно, это не кордебалет из Большого, но кое-какие балетные па были им известны.

– Первая позиция! – скомандовал теннисист.

Первая балерина приняла позицию – соединила пятки, носки врозь, руки – на уровне талии.

– Я знаю, как это бывает. Каждая девочка сначала немного учится балету. Потом фигурное катание, потом – секс, – заметила Аня.

– Вторая позиция!

Следующая девочка расставила ноги и подняла руки на уровне плеча.

– Третья позиция!

Третья девочка соединила ноги, поставила правую пятку – к середине левой стопы. Левая рука – на прежнем месте. Правая – поднята над головой и полусогнута.

– Пятая позиция!

Ноги – скрещены, левая нога касается правого подъема. Обе руки подняты.

– А где же четвертая позиция? – Аня с удивлением обратилась к Ваксбергу.

Некоторые зрители решили, что теннисист просто ошибся, и стали кричать:

– Хотим четвертую позицию!

Зал подхватил их крики, игриво, но настойчиво притопывая, все скандировали:

– Хотим четвертую! Хотим четвертую!

Теннисист расплакался.

– Эх, – вздохнул Ваксберг, – снова этот Уимблдон… Я должен это исправить.

Ваксберг шел к сцене в свете юпитера, освещавшего путь. Пока он шел, Аркадий наблюдал его преображение – из проигравшего человека он превращался в энергичного, готового действовать Сашу Ваксберга. Он поднялся на сцену и взял микрофон. У этого человека есть чувство сцены, думал Аркадий. Зал продолжал скандировать, но его появление заставило всех замолчать. Он улыбнулся.

– Вы хотите увидеть четвертую?

– Да!

Он снял пиджак и передал его теннисисту.

– Не слышу. Правда, хотите увидеть четвертую?

– Да!

– Слабый ответ. Просто позор городу Москве. Последний раз спрашиваю, хотите увидеть четвертую позицию?

– Да-а-а!

Ваксберг выглядел невозмутимым. Он отставил правую ногу на носок, левая – опорная – сзади, левая рука – на талии, правая – поднята в позиции триумфа – grace.

Реакция зала – общее потрясение и восхищение. Неужели Саша Ваксберг просто паясничает? Приняв и переварив шутку, первыми откликнулись «старые львы» с верхних рядов, затем волна аплодисментов прокатилась по всему залу. – Браво! Бис! – вспыхнул зал.

– Он, что, еще и комик? – спросил Аркадий.

– У него есть еще несколько неожиданных трюков. Когда сегодня вечером гости будут возвращаться с аукциона, они, возможно, будут говорить о «Бугатти» для него и «Булгари» для нее, но, будьте уверены, они также будут говорить о невероятном Саше Ваксберге.

– Он всегда был удачливым и знал, что делать.

– Удача не имеет к этому никакого отношения.

Уже через секунду Аркадий разгадал послание.

– Вы имеете в виду, что это было срежесированно? Вся программа? Даже слезы теннисиста? Как он мог додуматься до этого?

– Потому что он – Саша Ваксберг. И… Дайте-ка мне снова взглянуть на фотографию.

Ваксберг раскланивался. Аня изучала фото. Тушь и румяна, размазанные по лицу, не могли скрыть красоту мертвой девушки, ее немигающие глаза, казалось, смотрели куда-то вверх – наверное, следили за облаками.

– Так, это – Вера, – вскрикнула Аня, подавшись вперед. – Это – отсутствующая балерина.

– Фамилия Веры?

– Я не знаю.

– Вы же пишите репортажи. Может, она есть у вас в записной книжке.

– Конечно, – Аня листала страницы. – Вот балерины «Нижинского», не хватает Веры Антоновой. И она второй раз оценила Аркадия: – Вот теперь вы похожи на следователя.

12

Женя и Мая поделили пакет чипсов в ночном кафе на Ярославском вокзале. Он учил ее, как пользоваться новым сотовым телефоном. Она просто кричала в трубку, ей казалось странным, что нет привычных проводов.

– Не могу представить, что ты никогда раньше не пользовалась мобильным. Никогда не писала смс? Не смотрела видео?

– Нет.

– Откуда ты такая взялась?

– Тебе незачем этого знать.

– Ну, доверься мне.

– Зачем? Нет смысла.

– Почему нет?

– Нет смысла… Слушай, а теперь, когда у меня есть этот телефон, что с ним делать? Я никого не знаю, кто бы мог позвонить мне.

– Ты можешь мне позвонить. Я поставлю свое имя первым.

…

– Ты можешь его убрать?

– Ты не хочешь, чтобы у тебя был мой номер?

– Я не хочу ничьих имен или номеров. Ты можешь стереть его?

– Конечно, сотру. Нет проблем.

Все было опять не то – как-то неловко. Он опять зашел слишком далеко. Он с облегчением увидел на соседнем столике шахматную доску – электронные шахматы. Склонившемуся над ней мужчине было около пятидесяти – из седой бороды торчал красный нос. На практически непонятном английском он попросил себе еще джина. Женя заметил, что трудность игры была установлена на среднем уровне. Неловко было смотреть на взрослого мужчину, который пользуется подсказками.

– У нас маловато карманных денег. Дай мне пять минут, – понизив голос, шепнул Женя.

– Хорошо, я буду ждать в главном зале. И не зови своего приятеля-следователя.

– Пять минут.

Он подождал, когда она уйдет, и только потом перевел взгляд на соседа. Он показался Жене странным – вряд ли профессор, но именно такой, каким Женя представлял себе англичан.

– Сложная партия?

– Простите?

– Шахматы…

– Да, конечно, особенно когда вы играете против программы – пустоты, так сказать. Очень мешает.

– Я понимаю, что вы имеете в виду. У меня такая же. Она у меня все время выигрывает.

– Вы, правда, играете?

– Очень неплохо.

– Послушайте, если ваш поезд нескоро отходит, мы могли бы пока сыграть. Вы умеете играть в быстрые шахматы?

– В блиц? Играл пару раз…

– Пять минут – и готов!.. На шахматной доске есть часы. Включаем?

– Как угодно.

– Ваша приятельница не будет против?

– С ней все в порядке – она понимает.

– Генри, – они обменялись рукопожатием.

– Иван, – сказал Женя и включил доску.

Почти выигрыш – настоящее искусство. Генри слишком быстро выставил королеву, не защитил ладьи, оставил «офицеров» на краях поля. Женя понял, что также сделал несколько грубых ошибок, не стал объявлять шах королю англичанина, пока обе стороны не пожертвовали достаточно фигур.

Генри выглядел добродушным и часто подмигивал.

– Молодой человек, такая игра достойна награды. Но игра будет другой, есть на кон поставить деньги. Тогда уже будет настоящий результат. Вы когда-нибудь играли на деньги? Знаете, что это такое?

– Конечно. Однажды я выиграл десять долларов.

– Ну-у, вы настоящий профессионал. Так как – играем?

Женя тогда выиграл при ставке десять долларов, потом – при двадцати.

Генри расставлял фигуры:

– А если на стольник?

Егор скользнул на скамейку рядом с Маей, шепнул:

– Я слышал, ты ищешь ребенка.

Мая замерла, как будто к ногам подползла змея. Но потом почувствовала себя защищенной армией пассажиров в зале ожидания – неважно, спали они или нет.

– Как ты об этом узнал?

– Ты расспросила о нем половину людей на этом вокзале. А слова летят по воздуху. Ребенок? Какой кошмар. Ужасно. Я бы убил того, кто это сделал. Правда. Если я могу помочь, только скажи. Серьезно. – Если Егор казался большим во флуоресцентном ослепительном свете перехода, то в неясном освещении зала ожидания он, казалось, стал еще больше. – Проблема в том, что люди тебе не верят. Они не могут представить, что у тебя есть ребенок. Я знаю, что это правда, потому что ты изгадила своим молоком мой роскошный белый шарф. Это просто случайность, я знаю, не переживай.

Она молчала, хотя не могла сказать, что была удивлена, увидев Егора. Она почти ждала его с тех пор, как он обнял ее – там, в переходе.

– Я так понимаю, Гениус – на деле, – заметил Егор. – Гениус – самый умный малый из всех, кого я знаю. Как называется столица Мадагаскара… Карточные фокусы… – Похоже, проблема Гениуса в том, что он живет в своем мире. Я не думаю, что он знает хотя бы десять человек. Ты не могла откопать никого более бесполезного, даже если бы у тебя был выбор. С ним ты никогда не найдешь своего ребенка. А я смогу.

Она не могла не спросить…

– Как?

– Ты вернешь его за деньги. Это то, чем мы занимаемся, мои пацаны и я. Защити свою вещь или верни ее! Вчера вечером с канадцем – это была просто шумная игра… Мы фильтруем слухи, следим за новостями, оцениваем ситуацию и действуем. Например, ты спрашивала о проводнице бабе Лене. Мы найдем ее. Мы – сеть, как милиция, но только дешевле! Ты же не хочешь оказаться в милиции – ведь так? Они продадут твоего ребенка в Америку, и ты никогда его больше не увидишь.

– А кто такой друг Жени, следователь?

– Это катастрофа. Я не доверял бы ему поиск ребенка.

– Сколько? Сколько это будет стоить? – Она не верила ни одному слову, но узнать цену было интересно.

– В такой ситуации каждая минута на счету. Мы бы задействовали все наши силы на весь день прямо сейчас. Начнем с пятисот долларов. Когда найдем ребенка – потянет на пять тысяч. Но я гарантирую, что ты получишь его живым и невредимым.

– У меня нет таких денег. У меня вообще денег нет.

– И нет друзей или родителей, чтобы взять в займы?

– Нет.

– Вчера вечером ты сказала, что у тебя есть брат.

– У меня нет его.

– Очень плохо. Возможно…

– Возможно, что?..

– Возможно, мы могли бы договориться кое о чем.

– О чем?

Голос Егора стал хриплым. Он наклонился так близко, что его волосы коснулись уха.

– Ты мне их отработаешь.

– Делая, что?

– Неважно – что захочет клиент. Не похоже, что ты девственница.

– Но я и на проститутку не похожа.

– Не злись. Я стараюсь сделать, как лучше. Ты должна сходить с ума, когда думаешь о том, что происходит с твоим ребенком? Его кормят? Меняют подгузники? Она еще жива?

Он встал.

– Я вернусь сюда через два часа, если ты передумаешь.

– Я не знаю, как быть! – Маю охватила паника.

– Это – твой ребенок, решай… – вздохнул Егор как человек, который сделал все, что мог.

В середине игры Женя вдруг вспомнил о Мае. Рано или поздно ее блуждание по вокзалам привлечет внимание милиции, возможно, того самого лейтенанта, от которого она убежала, когда Женя впервые увидел ее с красными волосами – как маяк в толпе. Если бы ее остановили без документов, то тут же замели бы в приемник для малолеток, где она увидела бы судью не раньше, чем через год, или отвезли бы в приют, где ей пришлось бы задержаться еще дольше. Вдруг он представил, что она уже не сидит в зале ожидания и не блуждает по вокзалу. А, быть может, спускается в метро со своей бритвой.

Неожиданно Генри оказался хитрым противником, он сумел достичь небольшого преимущества, зажимая Женю двумя пешками и форсируя неравный обмен слона на коня.

– Шах!

Женя погрузился в тревожные мысли. Он представил себе Маю. Был час пик, и толпа могла вытолкнуть ее, растерявшуюся, за линию безопасности на платформе. Что деревенская девочка знала о карманниках или извращенцах? Женщин «общипывали», особенно в час пик. Бывали даже несчастные случаи. Все было возможно. Часы над туннелем отсчитывали секунды до следующего поезда. Пошел поток ветра, появился свет приближающегося состава. Толпа напирает, пассажирам мешают выходить из поезда. Суматоха. Крики и визг.

– Шах! – повторил Генри.

Женя вынырнул из своих мыслей, когда Мая появилась в буфете. Ее настроение трудно было понять – лицо скрывал капюшон. Ему стало немного легче, но он не мог не думать о том, где она была все это время. Кроме того, взглянув на доску, он с ужасом обнаружил, что меньше чем за две минуты по часам он уже почти проиграл Генри. Тот ухмылялся в бороду… И вдруг выдал на отличном русском: «Не буди лихо, пока оно тихо…»

– Я думала, – вмешалась Мая, – что ты ищешь ребенка. А ты продолжаешь играть в шахматы.

– Ты же знаешь, что я здесь, – Женя уткнулся в доску.

– Я ушла полчаса назад. А ты еще нигде не искал!

– Дай мне закончить партию.

– Мы можем уйти сейчас? – она настаивала.

– Мне нужно еще пять минут.

– Ты это уже говорил.

– Еще пять минут – и все. – Женя еще мог выиграть. Он видел, как выйти из ситуации и уже просчитал комбинацию, которая вывела бы его к победе.

Мая смахнула шахматы с доски. Пластмассовые фигурки подпрыгнули и раскатились под столами и у кассы. Все в кафе повернулись к Мае.

– Теперь мы можем идти?

– После того, как он заплатит, – напомнил Генри.

Женя мрачно собирал фигуры по всему полу. Его беспокоила не столько потеря денег, сколько то, что его публично оскорбили там, где он считал себя профи – в шахматах. Он был талантливым парнем, а сейчас выглядел жалко, был смущен. Он – единственный, кто имел полное право злиться сейчас. Но почему тогда Мая излучала гнев и презрение.

На пути к «Петру Великому» Женя думал, как бы ее отшить: «Удачи. Действуй сама». Однако он так и не произнес этих слов. Она потребовала назвать комбинацию цифр от двери казино.

– Итак, мы больше не мешаем друг другу, – отрезала она.

– Что ты имеешь в виду?

– Я имею в виду, что ты не должен мне больше помогать.

– Я не против, – это было не совсем так…

– Ты играй в свои игры, а я буду заниматься тем, для чего приехала.

Женя вспомнил, что до того, как он впустил Маю в свою жизнь, она шла гладко. Он был победителем. Он целеустремленно двигался к цели, был уважаемым человеком у Трех вокзалов. У него было роскошное казино – для него одного. Он был признанным Гениусом – гением. Все перевернулось вверх дном. Теперь он был неудачником, он мог в любую минуту потерять единственное место, которое он считал своим. На входе он назвал ей цифры. Она сама набрала шифр – проверяла.

– Ты мне не доверяешь? – заметил Женя.

– Может быть, ты соврал мне, а, может, и нет.

– Ну, спасибо. Почему ты такая злая?..

– У меня украли ребенка, а ты играешь в шахматы.

– …Чтобы заработать для нас деньги.

– Для нас? Ты имеешь в виду для себя? Сыграешь еще. Я проживу на свои деньги. Ты только и думаешь про деньги, сволочь.

– Да ты просто сука.

Она вздрогнула. Это слово сработало как настоящее оружие, и его любой мужчина мог применять множество раз.

13

Мая была самой юной проституткой в клубе. Она была особенной, ее не выставляли напоказ – только для надежных членов клуба.

Ее комната была выкрашена в розовый цвет, на полках рядами сидели куклы с пришитыми улыбками и глазами-пуговицами – так будет смотреть ребенок, к которому в спальню прокрадется папочка, чтобы сказать: «Ну, один последний поцелуйчик…»

Она ненавидела кукол.

У этой комнаты было одно преимущество – окно выходило на улицу с двусторонним движением, неподалеку была видна автобусная остановка и уличные фонари. Навес на остановке странным образом внушал какое-то доверие. Ночью фонари мерцали, как тлеющие угольки.

Клуб находился почти на заднем дворе, он делил большую площадь для стоянки автомобилей с гаражом и отелем, посреди двора отчетливо отпечатались следы авто. Клуб оказался довольно-таки популярным местечком – отбоя от клиентов не было. Некоторые его завсегдатаи походили, скорее, на диких кабанов – такие же грубые и небритые. Старые педофилы торопились сюда, как паломники к Лурдской Деве Марии, [3]3
  Лурдская Дева Мария явилась больной девочке Марии-Бернарде Субиру 11 февраля 1858 г. в городе Лурд (Франция), символ исцеления. – Прим. ред.


[Закрыть]– их ноги были затянуты сеткой варикозных вен, они несли свои толстые животы, страдая от высокого кровяного давления и полового бессилия. Они надеялись исцелиться, переспав с малолеткой. Часто те, что строили из себя ласкового папочку, кончали в слезах. Они платили больше всех, замучивая до такой степени, что под конец им удавалось-таки выжать детский стон. В школе на уроках она часто засыпала, учительницы принимали это за симптом анемии, предшествующий регулярной менструации. У нее не было друзей, никого, к кому она могла бы пойти домой или кто бы мог прийти к ней в гости. По справке врача она не участвовала в спортивных или других мероприятиях после школы. Автомобиль доставлял ее к первому уроку утром и забирал, как только заканчивались занятия. У Маи было четыре часа, чтобы пообедать и успеть сделать «домашку» до появления первых клиентов.

Во всем другом она была обычной девочкой.

Менеджер клуба, Матти, тешил себя сходством с Томом Джонсом, он носил такие же рубашки с кружевными манжетами навыпуск и напевал сентиментальные песенки. Как всякий гордый финн, он придерживался предубеждений, принятых в его стране: русские – дураки и пьяницы, а финны – мастаки и пьяницы. Такое заявление неизменно приводило к запоям с друзьями в милиции, когда те приезжали за своей долей за «крышу». Если менты не отставали, голос Матти доходил до предельной почтительности и предлагал «тонкий товар».

Когда Мая попыталась перерезать себе вены в ванной, Матти недоумевал:

– Что с тобой? Почему ты хочешь себя убить? Разве ты не знаешь, как тебя здесь ценят – тебя содержат, как принцессу? Разве ты не знаешь, как тебя здесь любят клиенты? Не говори другим девочкам, но ты приносишь больше денег, чем кто-либо еще. Ты здесь как Мона Лиза в Лувре. В этом известном музее в Париже хранится тысяча произведений искусства, но на самом деле каждый хочет увидеть только одну-единственную картину. В этот зал даже трудно попасть – так он переполнен. Так и с тобой. И все твои деньги накапливаются и хранятся в надежном месте.

– Сколько?

– Сразу не скажу. Не считал. Много.

– Почему ты не заберешь оттуда деньги и не отпустишь меня?

– Это могут сделать только твои родители, потому что ты еще несовершеннолетняя. Они помнят о тебе. Я им позвоню.

– А я могу с ними поговорить?

– Если они захотят… Они здесь всем заправляют. Я – простой человек, просто вывожу дерьмо. А пока я хочу, чтобы ты это носила – и Матти завязал красные ленточки у нее на запястье. – И кончай курить. Хорошие девочки не дымят.

Она перешла дорогу к автобусной остановке. Ее построили еще в советские времена, и, хотя краска облетела, а стену прошили загадочные отверстия, Мая все еще могла разглядеть стартующую ракету, когда-то призванную вдохновлять на лучшее будущее.

Автобусный маршрут был закрыт уже много лет. Теперь остановку использовали главным образом как доску объявлений и писсуар: «Заебись, я трахал твою маму», «Хайль Гитлер», «Олег сосет». Стены все еще были достаточно толстыми, и в жаркие дни накапливали тепло, чтобы в холодные медленно его отдавать. Мая садилась на скамейку и представляла себе, что сидит на чьем-то теплом колене.

Никто не волновался, когда она куда-нибудь исчезала. Дорога была прямой, машин ходило мало, а те, что, случалось, проезжали, проносились мимо, как реактивный снаряд. Время от времени у клуба останавливался армейский грузовик, но Матти никогда не пускал солдат, они были слишком шумными и слишком бедными.

Ничего интересного вокруг, все равно что на Марсе.

Несмотря на худую фигуру, беременность Маи не была заметна почти до четвертого месяца.

– Ты знала, – сказал Матти. – Ты знала, когда прекратился цикл. Ты сразу поняла, а теперь мы в жопе. Ладно, теперь нам надо от этого избавиться.

– Если ребенка не будет, не будет и меня, – она показала запястья.

– Ладно, ладно. Но когда этот ребенок родится, ты должна сбыть его с рук. Найди кого-нибудь подходящего. В бордель ездят не за тем, чтобы наслаждаться детским криком, – согласился Матти.

– Очень симпатичный, очень славный, очень, – затараторил Матти, когда ребенок родился. – Ты нашла кого-нибудь подходящего?

– Нет, – сказала Мая.

– А ты искала?

– Нет. Ее зовут Катя…

– Слышать ничего не хочу. Она не может здесь оставаться.

– Она будет тихо себя вести.

Ребенка спеленали и положили в корзину рядом с кроватью Маи. Одеяло, подгузники, коробки с тальком и банки с вазелином сложили во вторую корзину.

– Теперь ты можешь одной рукой дергать за член, а другой – нянчить ребенка! Ты знаешь, что мне велели сделать? – Матти открыл складной нож. – Секунда – все равно, что проткнуть воздушный шарик…

– Тогда тебе придется убить и меня. У тебя будут два трупа, а не один.

– Ты даже не знаешь, кто отец… Скорее всего, кто-то, на ком ты покаталась без седла. У него может быть СПИД и куча других болезней.

– Не прикасайся к моему ребенку. Закрой нож!

– Но ты обещала от него отказаться. Ты же тогда согласилась.

– Закрой нож.

– Ты создаешь трудности. Ты не знаешь этих людей.

– Кого?

– Этих людей. Они не ведут переговоров с малолетками. Они вообще ни с кем не заключают сделок.

– Тогда я уеду. У тебя должны быть мои деньги. Ты говорил, что их много.

– Это было до того, как ты забеременела. Потерянный доход плюс комната и проживание. Взятки врачу, учителям, одежда, прочие расходы. После всех вычетов ты должна клубу восемьдесят одну тысячу четыреста пятьдесят…

– Восемьдесят одна тысяча четыреста пятьдесят?

– Я могу показать тебе расчет.

– Ты говорил с моими родителями?

– Твоя мать говорит, что ты сама стелешь себе постель и платишь за нее. Ты должна это отработать.

Она следила за глазами Матти:

– Меня продали?

Он ударил ее, на щеке остался красный отпечаток.

– Ты – умная девочка. Ты сама все знаешь и не должна задавать такие вопросы. Никогда снова не задавай этот вопрос.

Мая пряталась в автобусной остановке. Сумма в 81 450 так и носилась у нее в голове, но навес остановки, казалось, защищал ее. В воскресенье бизнес шел ни шатко ни валко, и Мая с Катей могла часами просиживать под навесом. Трехнедельный ребенок только и делал, что спал, а Мая только тем и была занята, что наблюдала, как он спит. Маю удивляло, как так получилось, что из нее вышло нечто столь совершенное, такое цельное и полупрозрачное, она гордилась собой. Мая видела, что Матти не спускал с нее глаз… Небо, дорога, фонари, девочка, младенец, и так – каждый день, день за днем, за исключением того, что ребенок рос.

Матти подкараулил Маю в салоне среди красных бархатных диванов и эротических статуй. Было одиннадцать утра. Он выглядел и вонял так, словно всю ночь просидел в бутылке водки.

– Ты знаешь, чем отличается русский от финна? – спросил он.

– Умный – пьяный, дурак – пьяный. Ты мне так говорил.

– Не только, принцесса, главное – основательность. Смотри, вы даже не понимаете, с кем имеете дело. Эти люди ничего не делают спустя рукава. У них по всему миру такие заведения. И девочки – как ты – по всему миру. И эти девочки не могут свалить, не отработав и не вернув долг. – Он показал ей фотографию. – Ты можешь представить, какой симпатичной была эта кроха? – Он показал ее другую фотографию. – А теперь, ты можешь назвать это лицом? Посмотри, подумай. Может, до тебя что-нибудь дойдет… – Теперь ты все знаешь, – Матти медленно покачивался. – Для этих людей ты – никто. Для них ты – просто сука, которая слишком много разговаривает.

На следующий день в допотопном «Вольво» приехали двое мужчин в рабочих комбинезонах и сапогах. Мая немедленно окрестила их «охотниками». Она была готова – с Катей в одной корзине и подгузниками в другой. Как будто они отправлялись в однодневный поход. Двое собирались сразу зашвырнуть Маю и ребенка в машину, если бы автомобиль последние километры не протащился на спущенной шине, кроме того, в глушителе оказался пробой. Механик в гараже сообщил, что мог бы заменить и шину и глушитель за полчаса, поэтому «охотники» решили пока комфортно пообедать под кондиционером в салоне.

Главный вопрос – что делать с Маей? Они не могли держать ее в машине, когда та стояла в гараже. Нельзя, чтобы ее видели работники мастерской. «Охотники» не хотели и чтобы она все это время оставалась в клубе. Именно Матти предложил автобусную остановку, где Мая будет на виду… Мужчины взглянули на дорогу и на высокую траву позади остановки и возвратились к капусте и кефиру.

Оказавшись на автобусной остановке, Мая почувствовала облегчение. Это было особое место, и оно принадлежало только ей. Остальной мир остался где-то позади, существовали только она, Катя и стрекотание миллионов насекомых вокруг. Казалось, она никогда раньше не замечала этих звуков. …И никогда раньше не молилась о чем-то, как сейчас.

– Одна хорошая новость и одна плохая, – сообщил механик мужчинам. – Новую шину уже поставили, но у нас небольшая проблема с глушителем. Болты проржавели. Я пытался смазать, пробовал отвернуть рычагом и гаечными ключами. Попробовал ножовкой. Мне, похоже, нужно еще минут двадцать.

– Да тебе нужно дуло в задницу засунуть…

Мая подумала, что сделает все возможное для того, что сохранить ребенка, но, если потребуется, сама убьет девочку, но не допустит, чтобы кто-то издевался над ней.

– Ваше здоровье! – Матти поднял стакан водки. «Охотники» не стали пить, хотя он налил им до самого края. – Нет? А если по очереди – кто кого перепьет? Один финн против двух русских? Вот это будет здорово!

– Отвали, – буркнули «охотники» и подняли стаканы.

Звук мотора перекрыл пение насекомых, из марева, висевшего над дорогой, появился автобус.

– Еще по маленькой, – Матти налил следующую точно до краев.

Это был армейский автобус с новобранцами, – все сразу стали рыцарями – прямо сэры Галахады, [4]4
  Сэр Галахад – рыцарь Круглого стола Короля Артура, нашедший Священный Грааль, в лит. – образец чистого мужчины. – Прим. ред.


[Закрыть]когда увидели, что на остановке сидит девушка.

– Ты говорил, что здесь не ходят автобусы. Вот же автобус, а наша машина – на гребаном домкрате, – вскочили «охотники».

– Нет здесь никаких автобусов, – заблеял Матти. – Неподалеку воинская часть. Иногда их автобусы или грузовики проносятся мимо, вот и все.

Двери автобуса открылись, и Мая осторожно поднялась по ступенькам, как будто и автобус, и солдаты могли раствориться от одного ее прикосновения.

«Охотники» понеслись к машине. В руках одного оказался автомат, другой тут же крикнул, чтобы он его убрал.

– Давай, давай, уйдет… – метался Матти.

Автобус тронулся. Маю стали закидывать вопросами. Через некоторое время солдаты расслабились, гордясь своим поступком… Она, опустошенная, отправилась в город.

Вокруг вокзала выстроился рынок. Сбережения Маи остались припрятанными в клубе, но чаевых за ночь оказалось более чем достаточно, чтобы купить джинсы и подержанную кожаную куртку. Пока женщины в станционной парикмахерской восхищались Катей, она покрасила волосы. Только изменив внешность, Мая пошла в кассу и купила билет на ночной поезд в Москву. В плацкартный вагон. Она никогда не была в Москве, но подумала, что это – хорошее место, где можно будет скрыться.

«Чудеса случаются. Наша судьба сделала крутой поворот», – мысленно сказала она ребенку, когда они сели в поезд. Мая улыбалась от волнения. Судьба вручила ей самую драгоценную вещь на свете – дочь, и ей удалось ее сохранить. С этого момента жизнь должна была измениться. Катя захныкала. Но прежде чем она начала громко плакать, Мая уже была в тамбуре в конце вагона и дала ребенку грудь. Как только первый приступ голода прошел и ребенок успокоился, Мая позволила себе сигарету. Ей хотелось, чтобы так было и дальше – она смотрела и смотрела, как в лунном свете блестят поля, а поезд, как контрабандист, везет через границу ее ребенка.

Мая не слышала, как вошел пьяный солдат, пока позади него не лязгнула, закрываясь, дверь.

Это было давным-давно, казалось Мае. А всего-то – два дня назад. Ладно: суки – всегда суки. Она закрыла глаза. А когда Женя заснул, осторожно вытащила из рюкзака его последние деньги и вышла из казино.