Текст книги "Три вокзала"

Автор книги: Мартин Круз Смит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

24

– Почему так долго ждали, почему не звонили? – накинулся Аркадий на Женю.

– Она не хотела привлекать к этому милицию.

– Почему нет? Еще три дня назад мы, возможно, вывернули бы город наизнанку. Сегодня никто и пальцем не пошевелит. Может, она уже мертва?

– Нет, – Мая демонстрировала Аркадию полное отсутствие желания говорить с ним. Окна в машине запотели, она нарисовала на боковом стекле счастливую рожицу.

Чем больше они ждали Виктора, тем больше вопросов Аркадий хотел задать Жене.

Кто эта девушка?

Сколько ей лет?

Откуда она?

Как она могла потерять ребенка?

Видел ли Женя этого ребенка?

Кто, кроме самой девушки, когда-нибудь видел ребенка?

Мая молчала. Она боялась Аркадия – так называемого друга Жени. Вдруг он обманет ее, но ведь только что Женя проник в здание, нашел ее, провел вниз по лестнице, когда те двое засовывали тело Егора в пластиковый мешок. Но все же ей требовалось время, чтобы понять, что следователь задает эти вопросы, чтобы помочь ей.

– Ты узнала желтый универсал?

– Нет.

– Откуда он взялся?

– Я же вам сказала – ниоткуда.

– А этих двух мужчин ты знаешь?

Это были именно те двое, кого она называла про себя «охотниками».

– Нет.

– А они, как оказалось, тебя отлично знают, вот смотри. – Ренко показал ей фото, которое эти двое демонстрировали мальчишкам. Она отвернулась, уткнулась лбом в прохладное окно и повторила отсутствующим голосом, что никогда не видела их прежде.

– И пакистанца не видела?

– Нет.

– И ты никогда ничего не покупала у него в киоске?

– Нет.

Женя рассказал, что последний раз они видели продавца киоска, когда его заталкивали в «Вольво» под брезент.

– Они вас видели?

– На улице заметили, – сказал Женя. – Я ее так и отыскал, следуя за машиной.

– Им удалось тебя рассмотреть?

– Да.

– Какие-то приметы есть у них?

– Нет, обыкновенные. Совершенно обычные.

– Что-нибудь еще запомнилось?

– Братья… Мне кажется, они братья, – подумав, сказал Женя.

* * *

Виктор сел в «Ладу» и рассказал, что в офисе все чисто. Абсолютно.

– Вряд ли кого-то волнует, что Егор, какой-то бандит-малолетка, убит. Никого не беспокоит и то, что произошло с пакистанцем. Не говоря о том, что возраст согласия – пока еще шестнадцать лет. Не думаю, что педофил станет сообщать о какой-то подозрительной возне?

– Хорошо, тебе лучше знать. Но все же, Женя, ты должен был позвонить, – отреагировал на слова Виктора Аркадий.

Только когда они доехали до богато оформленных витрин на Тверской, Мая поняла, что следователь не забрал в милицию ни ее, ни Женю.

Аркадий вспомнил, что у него пустой холодильник, и, несмотря на дождь, послал Виктора и Женю в торговый центр. Кроме того, Аркадий хотел без свидетелей поговорить с Маей. Он не мог даже подумать, как близко у края пропасти оказалась она. Просто не был к этому готов. Вдоль московских улиц стояли женщины-охотницы. А Мая была маленькой и изящной, да еще ее бритая голова прибавляла уязвимости. Он понимал только то, почему Женя потерял от нее голову.

– Вы хотите поговорить? – догадалась Мая.

– Верно. Но только наедине – ты и я.

– Хорошо. Послушаю, какую ерунду вы напридумывали.

Он заметил, что она умела разбираться в людях. Он спрашивал себя, что шептали ей в уши в свое самооправдание те мужчины, что платили за секс с ребенком.

– Если ты так любишь своего малыша, почему не пытаешься его искать?

– Не пытаюсь искать? Единственное, что я делала последние три дня, так это постоянно искала ее на вокзале.

– Я знаю. Но ты просто себя наказывала таким образом… Надо было искать еще где-нибудь, кроме Трех вокзалов. Москва – большая. Это беспокоит меня, потому что я уверен: ты – хорошая мать.

– И как вы догадались об этом?

– Я вижу, как ты страдаешь.

– Да ничего вы не видите.

– Тогда позволь мне высказать мои предположения. Ты – в бегах, ты – проститутка, и сбежала, чтобы спасти свою жизнь.

– Что еще? – спросила она.

– Ты спрятала ребенка в чем-то, чтобы он мог дышать, возможно, в корзине, и, вероятно, ехала в плацкартном вагоне ночным поездом. Воры-карманники и артисты-притворщики, которые втираются пассажирам в доверие, работают в команде. Один бьет по голове, тогда как другой в это время забирает деньги. Или – один угрожает, а другой приходит и спасает.

– Баба Лена прогнала солдата, который ко мне приставал.

– А баба Лена потом не давала тебе что-нибудь выпить?

– Да.

– В питье был подмешан порошок. После этого у тебя уже не было шансов.

– Я спрашивала людей, видели ли они женщину с ребенком, выходившую из поезда…

– К тому времени солдат уже к ней присоединился, только он был уже не солдат, а женщина – не баба Лена. А, думаю, просто обыкновенная семья, которая куда-то едет. Это мои догадки.

– И…

– И эти двое мужчин, которых ты видела в лифте с Егором, приехали за тобой. Я не уверен, видела ли ты их раньше, но ты знаешь, что ищут они тебя. Время от времени девочки сбегают. Тогда кто-то должен их найти и не просто поймать, но и сделать так, чтобы другим неповадно было. Чтобы другие не решались даже попробовать вырваться.

– Они всех фотографируют. Я их видела. – Она вспомнила женщину, висевшую на металлическом крюке, сожженную и плавающую лицом вниз в бассейне. – Они говорят нам, что бесполезно пытаться убежать, потому что они – повсюду. Не только в России. Они никогда не прекращают искать, и рано или поздно находят. Я не могу спрятаться даже за полярным кругом, – они все равно меня найдут. Это правда?

– В основном – да.

– Вы умеете утешить.

– Ну, извини.

– А что с…

– С трупами? Я не беспокоюсь о них, ты – моя забота. Они уже мертвы, ты – пока жива. Тебя ищут два профессиональных киллера. Мы должны спрятать тебя подальше насколько это возможно.

– Я соглашусь спрятаться, только если буду знать, что Катя жива.

– Так зовут ребенка?

– Да. Катя. У нее – синее одеяльце с картинкой – на ней цыплята. У нее есть родимое пятно – сзади на шее. Если поднимите волосы – увидите. Я еще не решила про фамилию.

– У тебя будет время подумать.

– Моя фамилия – Поспелова. Вспомните об этом потом. – Она улыбнулась. – Мая Поспелова была здесь.

Они развернули сыр, хлеб, красную икру, конфеты и кофе на кухонном столе у Аркадия. Он бдительно следил за Маей. Назвав свое имя, она как будто освободилась, как будто приняла какое-то решение. Ее спокойствие смутило Аркадия – почему она сказала «потом»? Аркадий рассмотрел ее запястье. Он понял, что у Маи был некий маленький план «А», а если ничего не получится, то есть в запасе и надежный план «Б» – лезвие бритвы.

Тем временем Виктор развлекал Маю рассказами. По его мнению, самоубийство, возведенное некогда в ранг искусства, деградировало.

– Треп про самоубийство и само самоубийство – разные вещи.

– Вы же не думаете, что люди, которые верят в любовь, счастливее?

– Это зависит от того, кто ты. Вот Аркадий влюбляется регулярно и как лосось мечет икру. У меня, напротив, невероятно высокие требования. Но все это – ерунда. Из-за этого – одни проблемы. Никакой романтики, никаких романов, никаких бедных русских, никакой армии. Думаешь, почему Путин изображает из себя такого Купидона…

– Я не слышала ничего об этом, – сказала Мая. – В борделе не читают газет.

– Он объявил Праздник любви и подарил по букету всем замужним женщинам, которые пришли на Красную площадь. В тот день погода была прохладная и немного облачная. А Путин хотел, чтобы все было идеально, поэтому он приказал посолитьоблака. У нас делают так перед каждым парадом. Самолеты летают туда-сюда и посыпают облака солью. «Соль» – гранулы сухого льда, йодистое серебро или жидкий азот в мешках, как с цементом на стройке. И вот – летчики сбрасывают эти мешки, они взрываются в воздухе, из них летит порошок. Из всех, кроме одного…

– Да перестань! Хорошо, у тебя детей нет, а то бы ты их этим пугал! – вмешался Аркадий.

– Один мешок, – невозмутимо продолжал Виктор, – летит на город с высоты десяти тысяч метров как, ну, в общем, тот самый цемент со стройки. Пилоты боятся, что мешок угодит прямо в Кремль. Поэтому просчитываются все возможные варианты. Ну, заставьте вы садануть мешком так, чтобы он лопнул в воздухе – иначе рискуете прикончить какую-нибудь мамашу на Красной площади. Не сделаете этого – и вы рискуете не удержать самолет. Плюньте на все – и вы можете стать свидетелем самого невероятного политического убийства в истории. Конечно, закончилось все тем, что Кремль остался сзади, а мешок упал на жилой дом, провалился через крышу и три этажа, прежде чем оказаться в помойном ведре. Я называю это – Стрела Путина!

Аркадий не находил себе места. Но не понимал, почему. Вдруг ему показалось, что он слышит, как щелкнул замок.

– Извините, – Аркадий встал и вышел на лестницу. В квартире Ани тихо играла музыка. Самба.

Аркадий постучал. Ответа не было, он позвонил. Потом постучал снова, потом присел и разглядел под дверью свет. Дверь была закрыта, он принес кредитку, чтобы открыть замок.

Виктор тоже вышел из квартиры вслед за Аркадием:

– В чем дело?

– Вели Жене и Мае оставаться в квартире и никуда не выходить.

Аркадий втиснул карточку в щель между замком и дверью. Метод примитивный, но дверь поддалась и открылась.

Квартира Ани была зеркальным отражением квартиры Аркадия. В ней были веселые шелковые цветы, крашеные стулья и обычный житейский беспорядок. Стены гостиной закрывали картины. Главным образом, ретро – социалистический реализм с некоторой ухмылкой. На кухне властвовала машина для кофе-эспрессо – большая, как в кафе, с медными рычажками. Трудно было найти следы того, чтобы на плите готовили – только в микроволновой печи, списки телефонов для заказа еды на дом. В мойке стоял пустой стакан.

Аркадий позвал Аню по имени. Ответа не было.

Виктор уже успел достать из кармана латексные перчатки (и теперь их натягивал). Аркадий задал себе вопрос, у многих ли мужчин в кармане можно было найти латексные перчатки – на всякий случай.

Комната Ани выглядела как кабинет ученого – штабели книг и папок, компьютер и фотографии Александра Ваксберга на пробковой доске. Сердце Аркадия ухало, как будто говоря: теплее.

– Здесь, – крикнул Виктор. – В спальне.

Аркадию показалось, что спальня была яркой и захламленной, здесь было множество произведений искусства и фотографий. Он сосредоточился на Ане. Она лежала на спине между секретером и кроватью, ее длинная ночная рубашка была задрана до талии. Правая лодыжка соприкасалась с левой, руки откинуты назад и мягко касались – прямая иллюстрация пятой позиции. У нее не было ни пульса, ни дыхания, она вся посинела.

«БОГ – ДЕРЬМО» – было написано аэрозолем на стене над ней. Краска еще не успела высохнуть, пахло ацетоном. Виктор вертелся на месте, где стоял, как будто они оказались на краю пропасти.

Аркадий уже читал надпись на медицинском браслете для скорой помощи у нее на запястье.

Молоко.

У некоторых людей бывают смертельно опасные аллергические реакции – на арахис, на моллюсков. Один кусочек – и их иммунная система начинает активно бунтовать, развивается анафилактический шок: останавливается сердце, а легкие плотно сжимаются. Аня была синей из-за отсутствия кислорода. Но смерть пока ждала рядом, мозг еще жил один на один с самим собой. Аркадий встал рядом с Аней на колени, чтобы заглянуть в глаза. Зрачки сохраняли форму, еще не успев расплыться. Он посветил фонариком – зрачки сузились.

– Она еще жива… – Нужно было добавить «пока еще жива…», потому что без кислорода клетки мозга умирают через две минуты. Через четыре минуты половина мозга превратится в неорганическое вещество. Когда приедет скорая помощь, она, конечно, уже умрет.

Аркадия озарило. Аня не ела, она выпила кофе.

Набор средств скорой помощи – белая с красным крестом пластмассовая коробка – единственный предмет в холодильнике. В ней была пластмассовая маска, прикрепленная к резиновой груше, и шприц с адреналином.

Аркадий проверил иглу и всадил ее Ане в бедро. Она немедленно вздрогнула, и сердце снова стало биться.

Накинул ей на лицо маску. Сердце забилось, как будто участвовало в гонках, пока не сорвалось, как загнанная лошадь, и в этот момент Аня начала дышать. Каждое сжатие резиновой груши проталкивало воздух Ане в рот. Губы стали розовыми, и хотя все это напоминало попытку вдохнуть жизнь в комок глины, он продолжал ритмично сжимать и отпускать грушу, сжимать и отпускать, каждые пять секунд, как будто держал в руке ее сердце.

– Как долго ты собираешься ее накачивать? – спросил Виктор.

Аркадий услышал, что кто-то ловит ртом воздух, и краем глаза увидел Женю и Маю. Они стояли в дверном проеме. Мая руками зажала рот.

– Чем дольше длится реанимация, тем меньше вероятность того, что ей удастся выжить. Ты не сможешь воскресить мертвого, – шепнул Виктор.

«Она не умерла, – подумал Аркадий. – Он бы этого не допустил».

– Аркадий, – Виктор пытался его оттащить.

– Подождите, не уходите, – шептала Мая.

Сжимать и отпускать. Сжимать и отпускать.

Первый Анин вдох был трудным и страшным. Аркадий продолжал накачивать воздух, пока дыхание не восстановилось и синий налет на коже стал отступать, сменяясь розовым.

25

Аркадий положил Аню на свою кровать. Свет резал ей глаза, и он выключил все, кроме настольной лампы, прикрыв и ее. Аркадий надеялся, что Аня быстро уснет, но адреналин все еще метался по ее организму.

– Половину времени мне казалось, что я умерла.

– Ты была в коме, на пороге смерти.

– Эти ощущения – совсем не то, чего я могла ожидать.

– Ты не видела никакого белого света?

– Ничего.

– Никаких членов семьи или друзей?

– Никого.

– Давай поговорим о том, кто пытался тебя убить.

– Я не знаю, кто это был. Я ничего не помню с середины дня. – Аня повернулась, чтобы лучше видеть Аркадия. – Ты знал, что делать. Ты раньше видел кого-нибудь в состоянии шока. Это была женщина?

– Да. Тогда я не знал, что делать. Теперь знаю.

Меньше всего ему хотелось сейчас вернуться к воспоминаниям о прошлом. Никакой связи между памятью об одной женщине и другой быть не может. Да, прежде он беспомощно наблюдал анафилактический шок. На сей раз у него был, по крайней мере, шанс спасти. У Аркадия не было другого выбора. Он сосредоточился на груше и маске, как будто за них можно было, как за веревку, вырвать из пропасти смерти. Он даже не заметил, когда жизнь начала постепенно возвращаться в ее тело.

– Все было иначе – кто-то пытался тебя убить.

– Они меня и, правда, убили.

– Но сейчас ты жива.

– Возможно.

– Я услышал шаги – двое выходили из твоей квартиры. Но ты говоришь, что у тебя не было гостей?

– Я не помню. Можно я закурю?

– Точно нельзя. Кто-то оставил стакан с молоком у тебя в раковине. Ты можешь мне сказать, кто бы это мог быть?

– Я – журналистка. Разве ты не знаешь – сезон охоты на журналистов никто не закрывал.

– И ты не станешь звонить в милицию.

– Почему я должна это делать, когда у меня есть ты?

– Меня уволили. Вряд ли я что-то смогу сделать в таком положении.

– Я рискну… – И уже другим тоном спросила: – Как долго я была мертвой?

– Ты была в коме!

– Мертвой, – настаивала она. – …О, и как же я надену купальник? – она откинула простыню с ноги и осмотрела синяк, оставшийся от укола Аркадия. – Саша Ваксберг пригласил меня к себе на дачу.

– Не думаю, что ты что-то потеряешь, – сказал Аркадий.

– У него огромный загородный дворец. Два плавательных бассейна, теннисные корты и поле для конкура. Иногда я думаю, что он платит людям, просто чтобы они находились рядом с ним.

– Ну, что ж, очень благородно с его стороны.

– Ты считаешь, что я должна поехать?

– Там ты будешь в большей безопасности, чем здесь.

– А у тебя есть дача?

– Лачуга. – Он вернулся к разговору о произошедшем: – У тебя, как у всякого журналиста, наверняка, есть записная книжка со списком деловых встреч?

– Твоя лачуга у реки или у озера?

– У пруда.

– Расскажи, как она выглядит.

– Обыкновенно.

– И все-таки – как? На что похожа?

– Домик с тремя комнатами, небольшая кухня, убогие картинки, выложенный кирпичом камин, семья ежей под крыльцом, байдарка и лодка с веслами на приколе. Мой отец был генералом, но после бутылки водки он считал, что уже – адмирал.

– Звучит неплохо. Я была одета?

– Прости?

– Когда вы меня нашли, я была одета?

– Не полностью.

– Как я выгляжу – синева сейчас в моде?

– Ты спрашиваешь об этом не того человека. Как насчет Саши Ваксберга? Он, должно быть, уже звонил, чтобы подтвердить приглашение. Он сможет предоставить тебе сотню телохранителей.

– Может быть. Он непредсказуемый человек.

Аня смотрела на высокий потолок, на чудовищно большой шкаф, светлые заплатки на стене, где некогда висели фотографии и картины, которых теперь не было.

– Ты здесь вырос? Здесь когда-то что-то висело.

– Здесь жили партийные сливки. Большая честь – получить такую квартиру, как эта. В доме были двойные стены и секретные ходы для КГБ – чтобы подслушивать. И раз в месяц или примерно раз в месяц какой-нибудь известный человек исчезал. Да, это был почет, но с предопределенным риском. Никто не мог отказаться жить в таком роскошном доме, но его обитатели всегда держали наготове чемоданчик с вещами.

– Твоего отца когда-нибудь прослушивали?

– Он знал, как приспособиться. Он как бы рассказывал агентам весь свой дневной маршрут. И ночной.

– На тебя как-то повлиял тот факт, что ты жил в таком доме с призраками?

– Знаешь, должен сказать, что нет… Я ведь, и, правда, нашел стену, за которой сидел агент. У меня был мяч, и я колотил им об нее сто, двести раз…

– Я и не думала, что ты прямо-таки родился, чтобы стать милиционером.

– Уже поздновато, чтобы думать об этом… Как ты думаешь, что значит – «Бог – дерьмо»?

– Понятия не имею, – зевнула Анна.

– Я могу понять, почему «Бог умер», но вот почему «Бог – дерьмо», это до меня не доходит.

Он ждал ответа, но Аня уже глубоко заснула. Аркадий позавидовал. Постарался устроиться, как можно удобнее на стуле и погрузился в книгу, которую он взял у мадам Спиридоновой. Дневник танцовщика должен был быть скучным.

«После триумфа в Париже мы открыли в Монте-Карло…» —так.

Он не стал читать дальше, просто листал и вдруг напоролся: «Бог – собака, собака – Бог, собака – дерьмо, Бог – дерьмо, Я – дерьмо, Я – Бог».

И дальше:

«Я – зверь и хищник… все будут меня бояться и пытаться засадить меня в сумасшедший дом. Но мне все равно. Я ничего не боюсь. Я хочу смерти».

26

Изе досталась бытовка с печкой, пусть небольшой и слабой, но она согревала всю ее семью. Она заворачивала ребенка в синее стеганое одеяльце и не давала возможности плакать – сразу совала в рот бутылочку.

Изя заботилась о безопасности. Девочки должны ходить парами. Мальчики могли просить милостыню по одному, но держать друг друга в поле зрения. Трудность заключалась в том, что из-за дождя просить милостыню стало почти что невозможно. Люди опускали глаза и ускоряли шаг. У Изи было правило – клей не нюхать, но придерживаться его было сложно, когда ты целыми днями бездельничаешь. Пустота вокруг обостряла слух – через стену можно было расслышать стремительный бег пассажиров, прибытие и отправление поездов. Иногда ревел локомотив – казалось, вот-вот и он въедет прямо в бытовку. Ровным, ничего не выражающим голосом по радио объявляли о расписании.

Никто не хотел вернуться отсюда в детский приют. Не потому что люди, которые когда-то забрали их туда, были злыми, многие – как раз добрыми. Но тогда бы семью разделили – по возрасту и полу, а Тито, скорее всего, просто отправили бы на живодерню.

В основном для того, чтобы как-то занять детей, Изя водила их к большому экрану позади Ленинградского вокзала, оставляя спящего младенца на попечение Эммы, Тито и двух самых старших мальчиков – Лео и Петра. Изя уже скрылась из виду, когда они посадили Тито на привязь и достали из сумок с ежедневной добычей бумажные пакеты и банки с освежителями воздуха для туалетов. Вытащили из бытовки матрас и улеглись на улице.

– А я знаю, чем вы тут занимаетесь. – Эмма повысила голос.

– Но ты же никому не расскажешь, правда? – откликнулся Лео.

– Посмотрим. Изя будет недовольна.

– Ты разве не видишь? Изи здесь нет. Мы – сейчас главные, – сказал Петр.

– И ты нам надоела, – добавил Лео. – Все веселятся, а мы нянчим тебя и этого надоедливого ребенка. На, держи. – Он предложил ей сигарету.

– Не могу. У меня ребенок.

Петр ухмыльнулся:

– Это только если ты беременна нельзя. Господи, какая же ты дура.

Эмма, оскорбленная, поднялась в бытовку. Если мальчики такие умные, почему они тогда не умеют менять подгузники? Она думала, что правда на ее стороне.

Сидя на матрасе, Лео и Петр напрыскали освежителя воздуха в бумажные пакеты, подняли их, как драгоценные кубки, и глубоко вдохнули. Почти мгновенно частицы аэрозоля попали в кровь, и мозги отключились.

Тепло и эйфория разлились по телу. Лео, забыв, что он сидит под ремонтным навесом на вокзале, увидел исчезающий свет. Исчезающий, но глубокий, как на заре творения. Как в той пустоте было все, так сейчас вселенная помещалась у него на ладони.

Петр мечтал о том, что сможет покончить с этой жизнью. У него был план – выбраться с Трех вокзалов, изучить боевые искусства, пойти в армию, выиграть несколько медалей на соревнованиях и стать телохранителем Путина…

Под навес въехала подметальная машина. За рулем сидел таджик. Он подрабатывал еще и тем, что собирал на вокзале жестяные банки из-под содовой. У машины горела только верхняя фара. Таджик прошелся светом фонаря по углам бытовки.

Мальчишкам явился монгол на косматой лошади, воин Золотой Орды в броне. Он словно въехал из другого времени в лучах ослепительного света. Воин обошел траншею и приблизился к бытовке. Скользнул лучами по Лео и Петру, пакетам и жестяным банкам, выпавшим у них из рук.

Тито приучили не гавкать. Он отошел на длину привязи, прижав уши, глаза злобно горели. В это время воин приблизился к штабелю ящиков из-под фруктов – компания Изи топила ими печь. Штабель наполовину рассыпался. Он поднял один из ящиков и осмотрел плотный пластмассовый пакет с коричневым афганским героином. Таджик проверил и пересчитал все пакеты, затем вернул каждый на место и поставил ящики так, как было.

Разделавшись с пакетами, он подошел к бытовке. Поднял Петра за волосы, как крысу за хвост, угрожающе щелкнул лезвием для разрезания коробок. У Петра выкатились глаза. Таджик скользнул взглядом и случайно заметил в окне Эмму – до того, как она испуганно успела сползти вниз. От толчка заголосил младенец.

Эмме не надо было долго раздумывать, что делать. В нее как будто вселился бес, она начала действовать быстро с холодным расчетом: ребенка как приманку положила в угол в одном конце бытовки, а сама спряталась за койками в другом. Она была в ужасе от того, что сделала, но не могла остановиться. Когда таджик вошел в бытовку и приблизился к младенцу, Эмма выскользнула из двери и спряталась в траншее. Младенец кричал и плакал. Эмма закрыла глаза, задержала дыхание и плотно сжала ноги, чтобы не описаться от охватившего ее ужаса.

Крик внезапно прекратился. Эмма решила, что пришла ее очередь. В любую секунду этот дьявол обнаружит ее в траншее и перережет горло. В какой-то момент она поняла, что подметальная машина уехала. Лео и Петр в полусне обсуждали свои глюки.

– Круто мы вырубились, – сказал Эмме Петр.

– Бешено просто, – подтвердил Лео.

Эмма ничего не сказала. Она побежала к бытовке. Младенец сосал маленький кожаный амулет – такие амулеты носили таджикские женщины, обитавшие в районе Трех вокзалов. На амулете – цитата из Корана, этот оберег носили для защиты.