Текст книги "Три вокзала"

Автор книги: Мартин Круз Смит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

9

Наблюдать за Маей было мучительно. Женя видел ее бесполезные попытки заговорить с пассажирами, которые сходили с утреннего поезда из Ярославля. Ее отстраненность от людей во время поездки стала теперь помехой: никто не помнил ее красных волос, никто не видел ее ребенка. Никто никогда не слышал о бабе Лене. Она старалась напомнить им игру в карты и ссоры между нефтяниками. Так это обычное дело в дороге – отвечали ей люди. Они торопились по своим делам. У них не было времени на разговоры. Она побежала за священником, которого помнила по крошкам на бороде. На этот раз на ней поблескивали крупинки сахара. Но и у него не осталось никаких воспоминаний.

Женя видел, что Мая ослабела под невыносимым напором бабушек. Голубушка, как же ты могла потерять ребенка? А ты молилась Святому Николаю, девочка моя? Ребенок – это твоя маленькая сестрица? Такого раньше не случалось?.. Ты принимаешь наркотики? Если цыганка попросит милостыню, не забывай смотреть за ребенком.

Платформы, кафе, залы ожидания, переходы, вестибюли, детские комнаты, билетные кассы – слишком большое пространство. Пешеходные переходы забиты ларьками и торговцами – они постоянно приставали к ней со своими ножницами, кусачками и прочей ерундой. Мае хотелось кричать. Наконец, она оказалась в большом зале вокзала. Она выглядела пешкой на гигантской шахматной доске, пешкой, у которой, быть может, больше не осталось ни одного хода.

И даже Женя не мог знать всех возможных ходов. Что было делать Мае?.. Либо бритва, либо очередной поезд. Он чувствовал, как она выпадала из жизни – среди бесконечных семейств и торговцев, появлявшихся здесь с восходом солнца.

Женя присел рядом. Мая не поздоровалась, но и не прогнала. Они так и сидели, как обычные пассажиры, уставившись из-под отяжелелых век на часы над табло прибытия и отправления поездов. На гнев навалилась усталость, дыхание замедлилось, тело расслабилось. Он догадался, что она не ела со вчерашнего дня и сунул ей плитку шоколада.

– Та женщина звонила?

Женя сразу и не сообразил, о какой женщине она спрашивала.

– Женщина на платформе?.. Нет, еще не звонила. У нее есть мой сотовый.

– Уверен?

– Я написал ей номер.

– Мне показалось, она – хороший человек.

…Женя пожал плечами. Общение – не его конек. Одно из важных заманчивых свойств шахмат состояло в том, что победа была самоочевидна. Ничего не надо было никому доказывать. Победитель ничего не должен был говорить, ну, разве что «шах» и «мат». Дело в том, что Женя обычно или ликовал, или молчал. Иногда, когда он вдруг слышал себя, тут же замолкал: что это за осел открыл рот? Он помнил, как глупо повел себя с Маей в самом начале. Обстановка накалялась, и он должен был что-то сказать. Но в этот момент в зал ожидания вошли милиционеры с резиновыми дубинками, чтобы выгнать прокравшихся бомжей. Впереди тот самый лейтенант, который донимал Маю в отделении.

– Выходим на улицу, – скомандовал Женя.

– Мы вернемся?

– Да.

– Без следователя?..

С бритой головой ее глаза казались огромными.

– Эй, вы двое! – лейтенант заметил, как они вставали. Но его внимание отвлек беспризорник, который выхватил у кого-то кошелек и рванул к переходу. Женя увел Маю подальше. Они вышли из вокзала на барахолку. Дешевые игрушки, дешевые сувениры, дешевые меховые шапки, дешевые значки – под дешевым небом, в котором плавало серое дерьмо. Сегодня, он разглядел это.

А они разглядывали прилавки. Чтобы пополнить Маин гардероб, Женя купил ей футболки с Rolling Stones, Путиным и Куртом Кобейном; трикотажную толстовку Caf Hollywood и индийский парик. Мая была удивлена, словно подглядела, как он играл в дочки-матери. Наконец, они подошли к киоску, где продавали сотовые. Женя решил, что у нее должен быть мобильный телефон, если они вдруг разделятся.

Киоск был так забит всякими электронными и телевизионными приспособлениями, что двум продавцам внутри приходилось двигаться крайне осторожно. Какие-то два кавказца – отец и сын, – его точная копия – в плотных рубашках. Ворот расстегнут, на груди видны золотые цепи и обильная растительность. Они предложили Жене купить «самый лучший» телефон с сим-картой – без контракта и без абонентской платы. Все по-честному.

– Он ворованный, – заявил Женя.

– О чем вы говорите? – продавцы замялись и переглянулись.

– Штрих-код. Это просто. Откиньте первые и последние цифры, разбейте оставшиеся на группы по пять, прибавьте цифры под толстыми штрихами, и – вот вам индекс страны назначения. Вы можете даже узнать, куда должна была поступить партия. Эта коробка, например, была направлена из Ганновера в Германии – в Варшаву в Польше. Скорее всего, украли в дороге. Вы должны заявить об этом в милицию. Хотите, я проверю остальной товар?

Люди вокруг, заинтересовавшись, останавливались…

– Другие коробки?

– Все коробки.

Людей прибавилось. Обычно ни один рынок не обходится без развлечений – кукольного спектакля или танцующего медведя. Сегодня им оказался Женя.

– Я не стану платить столько за краденое. И гарантии, наверное, нет, когда товар краденный, – сказал он.

– Убирайся отсюда, дерьмо собачье… – наклонившись, шепнул в ухо сын торговца.

Собралась целая толпа зевак. Киоск охраняли от прямого нападения, поджога или кирпича в окно, но не от таких умников, которые умеют различать штрих-коды. Кроме того, драка означала бы сейчас неминуемый привод в милицию, что фактически равнялось набегу саранчи.

– Я займусь этим придурком, – молодой двинулся, было, к Жене, но отец его остановил:

– Не обращай внимания.

– Послушайте, молодой человек, какую цену вы считаете правильной?

– Половину.

– Я добавлю еще несколько телефонных карточек в качестве доказательства моего расположения.

– И чехол.

– Как пожелаете, – отец включил улыбку. Толпа одобрительно зашелестела.

Как только Женя и Мая ушли, следующий покупатель запросил такую же скидку.

– Умеешь читать штрих-код? – отрезал старший.

– Нет.

– Тогда – вали отсюда!

Женя никогда не думал раньше, что рынок с его пиратскими компакт-дисками хип-хопа и тяжелого металла, футболками Че и Майкла Джексона, китайскими зонтиками, снующими москвичами, женщинами из Средней Азии – они вечно тащат чемоданы размером со слона, взрывами петард, пьяными, привалившимися к стене, может быть таким интересным. Здесь пульсировала жизнь – ведь так? Настоящая, а не нарисованная, как на панно на стене вокзала.

– Ты его там наколол, со штрих-кодом? – спросила Мая. – Как тебе это удалось?

– Фокусник никогда не раскрывает своих секретов.

– А какие у тебя еще есть секреты?

– Если я расскажу тебе, они перестанут быть секретами.

– Тебя поэтому называют «гением» – из-за таких штучек и шахмат?

– Со штрих-кодом никакого накола не было. Просто считаешь.

– Ну, да…

– А шахматы – элементарное предвидение ходов противника. Шаг за шагом. Чем больше играешь, тем проще потом прорабатывать каждую новую возможность.

– Ты когда-нибудь проигрываешь?

– Конечно. Надо сначала дать противнику возможность выиграть, чтобы повысить ставки. Но это не имеет отношения к настоящему проигрышу. Просто так проще вытянуть из него бабки. Это – игра в игре. – Он поднырнул под прилавок с разноцветными презервативами, обещавшими долгое удовольствие. Эти были более качественными – по сравнению со старыми советскими галошами. Слова застревали.

– Кто отец ребенка?

– …Да кто угодно, – равнодушно обронила Мая.

Такого ответа Женя не ожидал.

10

Это уже была не Москва Аркадия. Золотая миля между Кремлем и собором Христа Спасителя соседствовала с районом рабочих, студентов и художников. В местных едальнях, по преимуществу стоячих кафешках, подавали вареную картошку. Улицы сверкали не бриллиантами, а битым стеклом. Но люди съехали. Выкупленные, распроданные, разобранные девелоперами квартиры были перестроены и превращены в бутики, куда стали приезжать длинноногие телки с пакетами Prada. Они, не переставая, перемещались между пилатесом и дорогими ресторанами – из ресторанов переходили в суши-бары, из суши-баров спешили на йогу.

Когда глушитель «Лады» стал греметь, словно барабан, Аркадий припарковался, чтобы позвонить Жене. Случалось, мальчик пропадал неделями, но больше всего Аркадий боялся его одиночества. Кроме шахматистов, на которых он зарабатывал, у Жени не было никого, кто бы общался с ним постоянно и о ком бы Аркадий знал – за исключением уличной шпаны. Ими верховодил опасный юнец – бандит по имени Егор, которого подозревали в убийстве бомжей.

Десять сигналов без ответа – предел того, что мог выдержать Аркадий. Едва он выключил телефон, как около него нарисовался белый внедорожник. Дамочка, сдвинув солнечные очки на лоб, попросила опустить стекло. Шелковый шарф был небрежно завязан вокруг шеи узлом, на запястье болталась золотая цепочка.

– Здесь не парковка для «Лады», – сказала она.

– Какая еще парковка?

– Не для «Лады».

– Как это?

– А вот так это. Никаким «Ладам» здесь парковаться не разрешается, тем более спать в них.

Аркадий посмотрел на Виктора, храпящего, свернувшись калачиком позади.

– Мы – в России? – спросил Аркадий.

– Да.

– В Москве?

– А где же еще.

– И «Лада» – русская машина?

– Русская, но это, между прочим, не автосвалка.

– А я и не знал.

– Может, ее сюда эвакуировали из соседнего квартала?

– Нет, ехал мимо.

– Понятно, я вызываю охрану.

…В этот момент у Аркадия зазвонил сотовый. Он ждал звонка от Жени и ответил, не проверив, кто это.

– Ну, спасибо, – раздался голос Зурина, – ответил после первого же звонка, ты как будто подарок на день рождения сделал, да что там – еще лучше…

Аркадий поднял стекло в тот момент, когда дамочка начала новую тираду, а потом молча прилепил к стеклу удостоверение. Мгновение спустя внедорожник растворился вместе с красоткой.

– …Что лучше?

– …Лучше заявление об увольнении.

– Я тебе его не направлял.

– Не горячись, Ренко, у тебя весь день впереди.

Для Аркадия прокурор Зурин был примером хитрого приспособленца. Он дрейфовал – от одного начальства к другому, от «левых» – к «правым», Зурин плыл по течению и так выживал.

– И почему бы я должен подать заявление?

– Потому что последнее, что тебе хотелось бы получить – внутриведомственное расследование и отстранение от должности.

– А почему я должен быть отстранен от должности?

– Очень просто – за игнорирование приказов и превышение полномочий. Ты же постоянно занимаешь работой прокурора – до смешного дошло.

– А если поконкретнее?

– Дело с мертвой проституткой. Было приказано не заниматься расследованием.

– Я и не занимался. Я случайно оказался рядом с офицером милиции, который ответил на сообщение о передозировке, когда участковые не отреагировали на него. Я помогал нашему работнику – за исключением технической поддержки ничего не было.

– Какая там еще поддержка для обыкновенного случая передоза?.. Ты преподнес мне свою голову на блюдце с серебряной каемочкой, понял? Ты должен был оставаться в машине.

– Это не передозировка, – сказал Аркадий. – Согласно заключению патологоанатома, девочке дали…

– Ты не врубаешься. Ты проигнорировал мои приказы. Кто дал тебе разрешение провести вскрытие?

– Да это все Орлов, он ведет это дело!

– Какой Орлов – он не просыхает.

– Да ну, сегодня видел его – он как огурчик.

Виктор, проснувшийся от шума в машине, открыл дверь и выскочил.

– …Мы организуем вскрытие, когда имеются подозрительные обстоятельства.

– Слушай, ну я его понимаю. Здоровая молодая женщина оказалась вдруг мертвой. Если это не вызывает подозрения, то что вызывает?

– Хватит уже. Возвращайся немедленно в отдел. Ты где сейчас?

– Не знаю. Передо мной на углу «Старбакс».

– Это не поможет. Ренко, ты можешь уйти в отставку тихо и без шума, или – тебя вышибут со скандалом. А если ты там спелся со своим другом Орловым, полетите оба.

Пять минут спустя Аркадий застрял в пробке на Кутузовском проспекте, пока милиция расчищала путь для флотилии правительственных лимузинов, которые неслись по средней полосе. У него появилось время обдумать растущую вероятность увольнения. Что тогда? Он мог бы выращивать розы на даче. Держать голубей. Читать хорошие книги на языке оригинала. Заниматься спортом. Увы, беда в том, что работа следователя делала человека непригодным ни к какому другому занятию. Это можно было сравнить с мерзким, но приевшимся вкусом: напиток племени масаи – смесь крови с молоком.

Он нашел приглашение на выставку в клуб «Нижинский», которое обнаружилось под бутылкой водки в бытовке. Покрутил в руке. Оно и, правда, было похоже на кредитную карточку. Немного длиннее и чуть толще. Больше похоже на фишку для игры в рулетку. Днем раньше он и не знал о существовании этой выставки. Теперь же ее растяжки были на лесах, казалось, всех строительных площадок в центре Москвы. Luxury-аукцион в «Нижинском» – серебром по черному.

Аркадий нашел у метро газетный киоск. Пресса освещала аукцион по-разному. «Известия» одобряли его капиталистическую роскошь. «Завтра» подозревала еврейский заговор. «Газета», ориентированная на простых людей, предлагала всем разнообразные предметы роскоши, вроде частных островов, замков… Воздастся каждому – по мечте его.

…Виктор жил своими вчерашними мыслями о будущем: спираль модулей вокруг центральной лестницы, каждый модуль – куб необработанного камня, в котором соединяется функциональность и красота. Один модуль завалился. Он словно покоился на боку, без водопроводных труб и электропроводки. Городские жители и комиссия по историческому наследию много лет боролись за здание, потому что когда-то интеллигенция Москвы регулярно встречалась в квартире отца Орлова, чтобы пообщаться, послушать стихи и выпить. Здесь бывали Есенин, Маяковский, Блок, когда, как выразился бы Виктор, поэзия еще не превратилась в романтические помои. Виктор помнил наизусть сотни стихотворений. Некоторые называли его ходячим «Домом поэтов». Кошка аккуратно пересекла двор, заваленный пустыми бутылками и поросший одуванчиками. Пара котят наблюдала за ним с кучи грязного хлама.

Виктор почувствовал себя посвежевшим. Дрожь прошла, а, услышав цену билета на аукцион в «Нижинском», он оживился еще больше.

– Десять тысяч долларов, чтобы просто войти в дверь? Слушай, там точно бесплатно кормить будут?

– Думаю, не только кормить, но и поить. Между прочим, звонил прокурор. Он хочет, чтобы я написал заявление; кроме того, он потребовал, чтобы ты квалифицировал случай Ольги как обычную передозировку и немедленно закрыл дело.

– Ага, пусть требует. У нас – случай убийства. Он не только тебя трахает, он рикошетом и меня трахает. Он и Ольгу трахает. Эй, киска, это я не о тебе… – приблудная кошка нежно терлась о ноги Виктора. – И что ты собираешься сделать?

– Лечь спать.

– И никакого прошения об отставке?

– А разве это на меня похоже?

– И что потом?

– Потом? Я думаю, глупо не пойти на вечеринку миллионеров. Смешаться с толпой. Показать фотографию Ольги как можно большему числу людей. И веди себя хорошо!

– Нет проблем. Я могу прочитать им Маяковского: «Ешь ананасы, рябчиков жуй, день твой последний приходит, буржуй…». – Виктор самодовольно улыбнулся.

– Стихи у тебя на все случаи жизни.

Квартира Аркадия, унаследованная им от отца, выглядела именно что по-буржуйски – с деревянными панелями и паркетными полами. Фотографий на стенах не было. Никаких семейных портретов на пианино. Женщины из его жизни ушли безвозвратно. Еда в холодильнике задерживалась до тех пор, пока не протухала и не выбрасывалась.

Он нырнул в постель, но уснуть так и не смог. Ему грезилось, что он в комнате с белыми стенами между металлическим столом и баком для стирки. В нем плавали части тела. Он должен был заново собрать по частям девушку, которую он называл Ольгой. Трудность состояла в том, что в чане также были части тел других женщин. Он отличал их по цвету, плотности тканей, температуре. Но как бы он ни соединял их, ему никак не удавалось собрать целого тела.

11

В огне хрустальных люстр ничто не казалось слишком дорогим или нелепым. Детское ружье для стрельбы по птицам, которое принадлежало князю Алексею Романову, некогда наследнику Российской Империи, предлагалось за 75 000 долларов.

Изумрудное ожерелье, принадлежавшее Элизабет Тейлор, за 275 000 долларов.

За 25 миллионов долларов – полет на Международной космической станции.

Бутылка «Бордо» 1802 года, оставленная Наполеоном, когда горела Москва, за 44 000 долларов.

Модели – прекрасные и безмолвные, как гепарды, стояли вдоль красной дорожки с табличками: «Бентли», «Картье», «Бриони». Аркадий, напротив, выглядел так, как будто его одевал гробовщик. Разочарование, которое он вызывал в женщинах, заставляло его чувствовать себя виноватым.

По мере того, как гости заполняли зал, Аркадий узнавал известных спортсменов, супермоделей, знаменитых тусовщиков, банкиров и миллионеров. На сцене теннисная звезда хихикала, читая сценарий. «Добро пожаловать на Luxury-аукцион в клуб „Нижинский“… мегасобытие… такие спонсоры, как „Булгари“, „Бентли“ и „Группа Ваксберг“. Все доходы – московским детским приютам». Да ну?

Все обсуждали недвижимость. Золотая миля была самым дорогим кварталом в Москве. Точнее – в мире, и это было незыблемо.

– За углом – англо-американская школа.

– Двадцать четыре часа дежурит охрана, окна с подъемными ставнями.

– Двенадцать тысяч долларов за квадратный метр.

– И замечательная миниатюрная церковь… еще бы они избавились от нищих на паперти.

Перед Аркадием сидел мужчина с покатыми плечами и рябой шеей, он рассказывал очень изящной женщине (у нее даже не было бровей, только прочерченные тушью линии), что лот, на который он поставил, заключался в аудиенции с Папой Римским…

Аркадий узнал в истовом католике барона Азу, известного некогда жулика Барановского. Он провел шесть лет в заключении за мошенничество. Освободившись, он продолжил свои аферы, но назвал «дело» хеджевым фондом. Стал настолько богатым, что смог стереть из своей биографии судимость. Вот так! Новое имя, новая история, новый человек. Барон не был единственным, кто маханул из грязи в князи. Аркадий наблюдал за олимпийским чиновником, который как-то в юности забил соперника до смерти битой. На бритой голове другого мужчины отчетливо видны следы осколков гранаты, как напоминание всем, что восхождение по лестнице успеха сопровождается некоторым числом падений.

В длинной витрине были выложены наручные часы, которые показывали время, дату, глубину, доли секунды и время приема препаратов – до 120 000 долларов. Виолончель, на которой играл Ростропович. Гигантский комод, которым пользовался Петр Первый.

Сотрудники службы безопасности, одетые в черные костюмы от «Армани», просеивали толпу. Аркадий все время думал, как и с чего начать. Он представил себе, как, положив руку на плечо барона, скажет: «Простите. Я расследую смерть дешевой проститутки и, несмотря на все ваши деньги, вы кажетесь наиболее вероятным кандидатом. Позвольте задать вопрос?» После этого его немедленно вышвырнут за дверь.

– Пятнадцать минут до конца аукциона. Благодаря вам и вашим покупкам этих изысканных образцов, богатые помогают нуждающимся, особенно бедным невинным девочкам. Всего пятнадцать минут…

Аркадий изобразил из себя человека, пытающегося, наконец, сделать выбор между бронированным «Бентли» за 250 000 долларов, круизером «Харлей-Дэвидсон», усыпанным бриллиантовой крошкой, за 300 000 долларов и «Бугатти Вейрон» – черным, как грозовая туча, за 1,5 миллиона долларов. Сотрудники службы безопасности определенно начали посматривать в сторону Аркадия. В конце концов, кто-то проверит его имя в списке VIP. Аркадий уже готов был с позором удалиться и укорял себя за то, что так и не смог показать фотографию Ольги хотя бы одному человеку.

– Что, черт побери, вы здесь делаете?

Это была Аня Радыкова, соседка Аркадия по лестничной площадке. Кожаный рюкзак висел на плече, на шее болталась фотокамера.

Аркадию она казалась журналистом, который сам себе придумывал истории: она была почти так же известна, как люди, о которых писала. Он видел ее по телевизору – она снимала только богатых или как-то связанных с политикой. Она накидывалась на них и добивалась внимания.

– Присматриваюсь, – сказал Аркадий.

– И нашли здесь что-то, что вам понравилось?

– Кое-что тянет на мой бюджет. Я склоняюсь к «Бугатти». Тысяча лошадиных сил. Конечно, на максимальной скорости вы полностью выжигаете бензин уже на двенадцатой минуте, а на пятнадцатой дымятся шины. Захватывающее зрелище.

– Я наблюдала за вами сверху. У вас на лбу написано «милиция», – она показала на бельэтаж.

– А вы что здесь делаете? Я думал, вы – серьезная журналистка.

– Я – репортер, пишу обо всем, а этот аукцион – событие года.

– Вы так считаете?

– Во всяком случае, мордовороты-охранники буквально наступают на пятки.

Аня была в черном брючном костюме с ноутбуком, и ей стоило прийти на ходулях – она была на голову ниже всех.

Она тоже его изучала.

– Вы не очень следите за модой, не так ли?

– Я слишком мало разбираюсь в высокой моде, чтобы иметь какое-то мнение. Это все равно, что спрашивать собаку о том, как оно – летать.

– Но у каждого есть свой стиль. Мужчина открывает дверь, а на нем надето чуть больше, чем пистолет? Это – заявка на тему моды.

Аркадию запомнилось, что он был без рубашки и, возможно, босиком, когда открыл ей дверь. Странное дело, но он вообще редко брал в руки пистолет. Он не знал, почему тогда схватил его, должно быть, услышал драку на лестнице. Аня не была напугана ни тогда, ни теперь. Она, казалось, была маленьким человеком, который любил выводить больших людей из равновесия.

– Вы никогда не говорили, что думаете о богатых.

– Что думаю о богатых? – переспросил Аркадий.

– О миллионерах. Я не имею в виду мелких миллионеров. Я имею в виду тех, у кого, по крайней мере, двести или триста миллионов, а то – и больше. Или о миллиардерах.

– А здесь сегодня есть настоящие миллиардеры?.. Это заставляет меня чувствовать себя бездомной собакой, ну, или чуть больше дворников на ветровом стекле.

– Как вы проникли сюда?

– По приглашению, – ответил Аркадий.

– И кто вас пригласил?

– Это вопрос?..

Что-то случилось на сцене. Аня встала на цыпочки.

– Я не вижу, что там. Пошли. – Она поднималась по лестнице.

На антресолях была выстроена алмазная шахта гномов – как в «Белоснежке». В России шахта должна была быть огромной. Драгоценные камни были заменены бутылочным стеклом, и в шахте был только один гном, и было ясно, что этот гном пьян. На нем резиновая маска, задохнувшись, он потерял сознание и упал в обморок. Скорее всего, это был карлик, известный по кличке Тупой.

Аня жестом усадила Аркадия, и они присоединись к мужчине, который сидел за столом в центре и разговаривал по сотовому. Стальной телохранитель находился позади и сканировал толпу. …Аркадий все больше чувствовал себя неловким и неаккуратным.

– Ваксберг, – представился мужчина за столом и немедленно вернулся к разговору по телефону. Он казался терпеливым и любезным. Козлиная бородка-эспаньолка, дорогой костюм. Публике он известен как Александр – Саша Ваксберг, князь Тьмы.

Он щелкнул телефоном-раскладушкой.

– Год назад у нас в Москве было более ста миллиардеров. Сегодня их меньше тридцати. Итак, это – лучшее время худших из времен, – каламбурил Ваксберг, – а иногда – просто дерьмо. Оказывается, мы не знаем, как управлять капитализмом. Этого следовало ожидать. Случилось так, что никто не знает, как со всем этим справиться. Для всех это очень плохой сюрприз. Сигарета? – Ваксберг послал через стол тонкую пачку, на которой было написано «Dunhill», «табак выращен специально для Александра Ваксберга».

– Сигареты тщеславия. Я никогда такого раньше не видел. – Аркадий закурил. – Отлично…

Аня осадила:

– Не будь грубым. Саша организовал этот аукцион для бездомных детей на свои деньги. Пойдем, что-нибудь съедим. Я слышала, что «шарлотка по-русски» – восхитительная.

– После вас.

– Как хочет женщина, – сказал Ваксберг. – У нашей Аннушки – аллергия на молочные продукты. Молоко – ее убийца. Покажи ему…

Аня показала Аркадию поблескивающий медицинский браслет на левой руке. Аркадия поразило, что Сашу Ваксберга, одного из самых богатых людей страны и хозяина вечера, игнорировали практически все люди его круга. Он все время был с журналисткой и охранником, что выглядело каким-то понижением его статуса.

– Объедки, конечно, пойдут бездомным миллионерам, – заметила Аня.

– Возможно и так. Кто-то должен напомнить болванам в Кремле, что у нас есть разъяренная толпа. Только эта толпа состоит из богатых людей. Крестьян трудно воодушевить, а у богатых есть мечты, – сказал Ваксберг.

– Вы говорите о волнениях на улицах?

– Нет, нет. О насилии в зале заседаний совета директоров.

– Вы вдвоем сможете решить любые проблемы. Детектив Ренко всегда ждет самого плохого, – заметила Аня. – Он даже спит с пистолетом.

– Это правда? – спросил Ваксберг.

– Нет, так можно случайно застрелиться.

– Но он всегда с вами, когда вы при исполнении?

– В особых случаях. Почти всегда есть другой способ решить проблему.

– Таким образом, вы – ведете переговоры, а не стреляете. Это похоже на русскую рулетку, не правда ли? Бывало так, что вы не угадывали?

– Однажды или пару раз.

– Вы с Аней – отличная пара. Она пишет для моего модного журнала. На прошлой неделе редактор попросил сочинить что-то про диеты, и она написала статью под названием «Как делают супермоделей».

– И им это понравилось?

– Очень понравилось. Это было именно то, что нужно.

Теннисист вернулся на сцену и ударил в гонг. Аукцион закончился, а представление только начиналось.

Сначала должны были освободить пространство, которое без декораций могло показаться безобразным – выкатывали и передвигали витрины. Однако из гостей это мало кто заметил, потому что прожектор сконцентрировал внимание на танцоре в небрежном костюме Петрушки – он сидел на мостках высоко под потолком: его руки и ноги свободно болтались, он был похож на куклу, поставленную на полку. Он двигался рывками, изображая жестами безумную страсть и, после рыдания над разбитым сердцем, бросился в пролет. Однако он не упал, а стал парить на почти невидимом канате. Он, казалось, был создан для полета в воздухе. Это была иллюзия. Каждое его движение было поставлено с учетом угла зрения, ускорения и действия центробежной силы. Фигуры в черном на полу работали противовесами, они взаимодействовали так, чтобы веревки всегда были натянуты, и танцор мог свободно раскачиваться, как маятник, или, перекувырнувшись, взлетать в grand jete. [2]2
  Grand jete (фр.) – балетный термин, буквально – большой прыжок. – Прим. ред.


[Закрыть]

Это был смелый полет, танцор, как мотылек, носился от одного пучка света к другому, закончив выступление каскадом потрясающих прыжков а-ля Нижинский. Прожектор выключили. И когда в зале зажегся свет, пространство превратилось в танцпол, вокруг которого рядами стояли столы и стойки в стиле рококо – белое с золотом.

Чернокожий диджей в растаманке надел наушники, поставил пластинки на два диска и провел таинственные манипуляции на панели управления, – одновременно он кивал в ритм ударов, слышных только ему самому. Он скалил зубы, шутил и поддавал в динамики. Все были строго официальны и благородны, когда дело касалось благотворительности. Теперь же галстуки были ослаблены, стали разливать шампанское. Уже через минуту танцпол был заполнен.

Аня объяснила, что места на верхних ярусах были самыми дорогими. Они служили убежищем для пожилых мужчин – шаркнув пару раз ногами, они выходили из танцевального круга с незапятнанной честью, уверенные в том, что, если мир – куча дерьма, то клуб «Нижинский» был ее вершиной.

– Это – частная территория, – рассказывал Ваксберг, – у нас есть собаки, которые умеют вынюхивать бомбы, пятьдесят сотрудников службы безопасности, чтобы обеспечить принцип «никакого оружия, никаких съемок». Мы не хотим, чтобы наши гости с Ближнего Востока переживали о фото, на которых у них в одной руке бокал вина, а в другой – грудь балерины…

– Что с Тупым?.. – спросила Аня.

Карлик, все еще в костюме, храпел, свернувшись под столом.

– Он дышит и выглядит тихим. Пусть лежит, – сказал Ваксберг.

Аркадий расслабился, тем временем официанты в белых перчатках постелили скатерть и стали подавать чаши с осетровой икрой, подогретые тосты, перламутровые ложечки.

– Молодые люди называют экстази мягким наркотиком, потому что он снижает агрессивность. Они с удовольствием готовы танцевать – топтаться – на двух квадратных сантиметрах всю ночь напролет. Я не знаю об этом почти ничего. А что вы делаете для удовольствия, Ренко?

– Зимой я катаюсь на лыжах в Шамони. Летом – на катере в Монте-Карло.

– Серьезно?..

– …Читаю.

– Отлично люди на аукционе развлекаются, делясь деньгами, проявляя милосердие. В данном случае все пойдет бездомным детям, лишенным детства и вовлеченным в проституцию мальчикам и девочкам. Вы не одобряете?

– Рекламный проспект от миллиардера – голодающему ребенку?

– Извините, «Нижинский» – это не милосердие… – заговорила Аня. – «Нижинский» – клуб для супербогатых папиков средних лет. Они подсаживаются то к одному столу, то – к другому. Их женщины должны быть куколками, должны уметь улыбаться в ответ на грубые мужские шутки, пить за каждый тост, выносить неуклюжие попытки соблазнения со стороны лучших приятелей их мужа, а в конце вечера оставаться достаточно трезвыми, чтобы раздеть этих старперов и уложить их спать.

– И они называют меня циником… – заметил Ваксберг. – Мы продолжим нашу беседу, но сейчас должен быть перерыв, и я пойду на сцене напомнить нашим друзьям, что мы ждем от них щедрот. – Он налил шампанского Анне и Аркадию. – …Пять минут.

Почему Александр Ваксберг провел с ним, таким невоспитанным гостем, хотя бы минуту, не понимал Аркадий, наблюдая, как Ваксберг пересек танцпол. Миллиардер. Сколько это? – Тысяча миллионов долларов. Неудивительно, что простые миллионеры отступают, когда рядом такие слоны.

– Итак, угадаю, вы здесь, чтобы найти человека, который вас пригласил? – сказала Аня.

– Не я. Не совсем так.

– Интригует.

– Посмотрим.

Он положил на стол фотографию Ольги, она лежала на грязном матрасе. Аня отпрянула.

– Кто это?

– Я не знаю.

– Она мертва.

Все красоты мира не могли скрыть тот факт, что в ее глазах не сиял свет, дыхание не сходило с ее губ, и она не возражала, что по ее уху ползет насекомое.

– Почему вы показываете эту фотографию мне?

– Потому что у нее был VIP-пропуск для прохода на аукцион.

– Вполне возможно, что она была здесь танцовщицей. Я не знаю ее имени. Здесь все время новые танцовщицы. Она молода. Дима, вы не узнаете ее? – телохранитель глянул Ане через плечо.

– Нет. Мне платят, чтобы я следил за нарушителями спокойствия, а не за девочками.

– И что, если вы обнаруживаете нарушителей спокойствия? – Аркадию было интересно. – Дима приоткрыл пиджак достаточно, чтобы Аркадий мог увидеть блеск матово-черного пистолета. – «Глок». Немцы – никогда не подводят.