Текст книги "Три вокзала"

Автор книги: Мартин Круз Смит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

5

Женя не понимал, почему Мая отказывалась все рассказать милиции. Это был тот редкий случай, когда милиция могла бы во всем разобраться. Должны были объявить розыск, фото ребенка показали бы в новостях. Как еще прочесать три огромных железнодорожных вокзала и выходы из них в метро? Но она настаивала на том, чтобы опрашивать проводников на платформах, уборщиц и официанток в кафе. И при этом отказывалась назвать свое имя и рассказать, откуда она. Чем больше она задавала вопросов, тем большее подозрение вызывала.

Незаметно опустился вечер, а они все еще ходили по Ярославскому вокзалу, осторожно пробираясь сквозь ряды спящих людей. Расположившиеся здесь могли превратно истолковать намерения странных подростков, внимательно разглядывающих их детей. А наверху в комнате ожидания позади бархатного шнура все так же стояло пианино. Женя никогда не слышал, чтобы кто-нибудь на нем играл. Быстро оглядев роскошный холл, он заметил только американцев и явно накаченного наркотиками человека.

Маю стало подташнивать в густом вокзальном воздухе, и Женя отвел ее на улицу. В этот час на площади Трех вокзалов наступало затишье – как в цирке, когда представление закончено, и балаган только начинают сворачивать. Женя купил с лотка яблоко и разрезал его складным ножом – для Маи. Мая вяло пожевала, только чтобы он отстал.

У киоска останавливались проститутки и закупали водку. Женя рассматривал их краем глаза: яркие губы в помаде, синяки и чулки в сеточку. Когда сутенеры двинулись в направлении Маи, Женя быстро повел ее к стоянке такси – там было не так опасно.

Движение на площади организовано в несколько рядов в противоположном направлении. Ночь наполнялась грохотом иномарок, которые появлялись на полном ходу, казалось, прямо из-под земли.

Мая направилась через площадь к гигантским воротам в восточном стиле, темным аркам и освещенной прожектором башне с часами.

– Это тоже вокзал?

– Казанский. Я думаю, что нам все-таки стоит позвонить моему другу.

– Милиционеру?..

– Да нет же, он следователь из прокуратуры.

– Какая разница.

– Он долго здесь работал. У него точно будут какие-нибудь идеи.

– …Как перейти на ту сторону?

«Аркадию этого будет достаточно», – подумал Женя. Он показал Мае пешеходный переход – сто метров мерцающего света и торговых киосков, витрины которых скрыли жалюзи. Днем переход был заполнен рядами палаток, в которых торговали телефонными карточками, цветами и женскими колготами. Единственную открытую витрину охраняли двое мужчин; одетые в форму, они дремали рядом на стульях.

– Мы сможем вернуться, когда будет больше людей, – пытался настаивать Женя.

– Я ищу ребенка прямо сейчас. Я ведь не просила тебя помогать, ты сам вызвался добровольно.

– Я только предложил.

– В чем дело? У тебя там враги?

«Хуже, – подумал Женя. – Друзья».

Обитатели зала ожидания на Казанском вокзале напоминали Жене зоопарк ночью. Все скрывал полумрак, и зверье было трудно различить. Кто это? Карлики-горбуны или путешественники с рюкзаками? А та зловещая громадина – чемодан или медведь? У Жени замирало сердце, когда Мая спотыкалась об огромные баулы торговцев и ноги дремлющих пассажиров.

«Да это помешательство какое-то, – подумал Женя, – это же просто бесполезно». Он приостановился за фотокиоском и попытался дозвониться домой Аркадию. Прождал десять гудков, потом дал отбой. Аркадий иногда пропускал смски и звонки. Снова попробовал позвонить, успел дать только два гудка, Мая выхватила телефон.

– Я же сказала – никакой милиции!

– Ты так никогда не найдешь ребенка.

– И при первой же возможности ты позвонил им!..

– Просто поговори с ним.

– Никакой милиции – мы же договорились.

– Он – не милиция.

– Хватит милиции, Женя.

– Ладно, твои предложения.

– Я иду назад, на другой вокзал. Остальное – твое дело.

Она расстегнула Женину куртку и вернула ее.

– И почему я доверяю постороннему человеку? Идиотка!

– Как ты собираешься выкручиваться, если что?..

– Выкручусь. Знаю, как.

– …Но не у Трех вокзалов.

– Ничего, устрою себе экскурсию.

– Ты даже не знаешь, как передвигаться по Москве. Прошло двадцать четыре часа с тех пор, как ты последний раз видела ребенка. Тебе нужна либо поисковая бригада, либо машина времени.

– Это не твое дело – понял?

Она направилась к выходу. Женя поторопился пойти за ней, но тут же потерял из виду. Здравый смысл требовал, чтобы она все время была в поле зрения, даже если бы это означало унизительно плестись позади на некотором расстоянии.

Мая вошла в подземный переход. После полумрака вокзала яркий свет оказался даже приятным. Она немного насторожилась, увидев группу парней, появившихся в тоннеле с противоположной стороны. Ведь было довольно поздно. Они что-то пели, это ее успокоило, и она стрельнула на Женю взглядом, который приказывал держаться подальше.

Какой-то приезжий поравнялся с подростками. Он был пьян или не в себе. Двигался медленно, работая руками, как марафонец, на последнем издыхании. Блестящие модные очки подпрыгивали у него на носу. Мальчишки трусили рядом с ним в грязных кроссовках и одежде явно не с их плеча. Те, что постарше, с сигаретами. Один оказался девочкой с прической «афро» – из многочисленных коротких косичек. Они раскачивались при ходьбе. Компания громко пела, туннель, усиливая звук, казалось, делал его видимым – как кольца дыма.

– Beck in the Yuuessessaarr… – Пьяный все время старался держаться прямо. Кровь спутала его волосы и капала на рубашку земляничного цвета. Увидев охранников у киоска, он несколько раз отчетливо прокричал на ломаном русском, что приехал из Канады… как будто это имело какое-то значение.

– Oww luggee yuuaarr…

Но охранникам платят, чтобы они охраняли товар в киоске, не более того. Поэтому канадец самостоятельно отмахивался от вцепившегося в него подростка – у того уже проглядывали тонкие усики, вполне себе местный авторитет. А на шее, словно опознавательный знак, болтался белый шарф.

…Мая продолжала идти. Процессия медленно приближалась к ней. Как звери – то ли гончие псы, то ли пацаны – запросто рванут за любым, кто испугается и кинется прочь.

Канадец споткнулся и упал. Подростки окружили его, быстро сорвали часы, выдернули паспорт с визой, кредитки, деньги. Мая проскользнула мимо, казалось, только мельком вглянув на происходящее. Она сделала это почти у самой лестницы, но мальчишка с шарфом буквально вырос перед нею.

– Потрясные волосы!

Теперь она хотела только одного – никогда больше не красить их.

– Я – Егор. А тебя как зовут? – сказал он.

Она не ответила.

Егор не казался оскорбленным. Ему всего шестнадцать – ребячий жирок и мышцы, – сочетание, вполне присущее хулиганам. Она попыталась обойти его, но он преградил ей дорогу:

– Куда идешь?

– Домой.

– Где твой дом, проводить тебя?

– Меня брат встретит, – ответила она.

– Ну и меня тоже пусть встретит.

Егор пытался подсказывать жестами.

– Он тебе не понравится.

– В чем дело? Он слишком стар для меня? Или еще сосунок? Или просто пидор?

– Он ждет!

– А я так не думаю. А ты что думаешь, Чика?

Девочка с короткими косичками сказала:

– Не верю, что у нее есть брат.

– Согласен, Чика. Я тоже не верю, что у тебя есть брат, и не верю, что ты спешишь на поезд. Я думаю, ты здесь, потому что хочешь заработать, поэтому тебе нужен друг. Тебе нужен друг?

Он обхватил Маю руками и прижал к себе так, чтобы она почувствовала, что у него кое-что есть в брюках. Ухмылка у Чики слетела. Остальные мальчишки стояли, открыв рот. Охранники наклонились вперед и наблюдали, не вставая со своих стульев.

Мая пыталась отстраниться от губ Егора.

Ребенок был короткой отсрочкой, попыткой нормальной жизни. Это время закончилось, как и ее глупая жертва в копилку страданий мира. Кто она такая, чтобы бороться? Как бы дерьмово ни получилось, она все это заслужила.

Женя возник внезапно:

– Она со мной.

Никто не заметил, как он подошел. Тем временем Егор усадил Маю к себе на колени.

– Она об этом не сказала. Она должна была сказать: – Я с Гениусом. Как ее зовут?..

Женя обратился к Мае:

– Поднимайся наверх.

– В чем дело? – возмутился Егор. – Я только спросил, как ее кличут среди вокзальных девок.

– Сообщу, когда у нее кликуха появится.

– Она тебе нравится? А ты ей? И как сильно?.. Например, если подрочить – это «чувства», а в жопу – уже «любовь». Ну и кто она тебе, если по этой шкале? Чика дает мне по-всякому – как я захочу.

– Тебе повезло.

– Ну, ты даешь, Женя. У тебя такое лицо, что я никогда не могу понять, когда ты согласен со мной, а когда ты меня дуришь. Мы – как братья. Гребаный мир просто распадается. Ну, глянь, сколько таджиков теперь понаехало в Москву? Подожди лет десять. На каждом углу будет мечеть. Голову даю на отсечение. Мы с тобой должны держаться вместе, а ты, блин…

– Не лапай ее!

– Хорошо. Но если ты хочешь быть героем, ты должен мне за это заплатить, – крикнул вслед Егор, потому что Женя уже пошел вверх по лестнице. – Это тебе даром не пройдет. Даю совет. У тебя могут быть мозги, но у тебя нет большого члена, на который она сядет. Ты понял – ей нужен член. Большой и волосатый.

Женя повернулся к Егору:

– У тебя шарф мокрый.

– Мокрый насквозь – от молока, – с удивлением обнаружил Егор. – Что за хрень?..

Внимание отвлек канадец: он «ожил» и понесся к дальнему выходу. Парни рванули за ним, словно бы щенки побежали, играя, за мячом. И все началось сначала: – Be-be-be-be-beck in the Yuuessessaarr!

Женя повел Маю через внутренний двор мимо мусорных баков и контейнеров к стоянке за торговыми палатками, к обитой медью двери с кодовым замком. Он набрал цифры, и, как только дверь открылась, втолкнул ее внутрь и повел к грузовому лифту, который поднял их на второй этаж в абсолютной темноте. Она вцепилась в его рукав, пока он вел ее через вращающуюся дверь и складки бархатных штор. Пространство постепенно открылось – шторы и картонные коробки под охраной гиганта, Женя откинул накидку и достал саблю из ножен.

– Добро пожаловать в казино «Петр Великий», – сообщил он, ожидая услышать «спасибо», но «спасибо» не последовало. Он направил фонарь на стеклянные глаза фигуры в сумраке и подсветил треуголку.

– Похож. Как считаешь?

Она не смотрела на все это. Женя не мог понять, она смеялась, плакала, или сдерживала истерику. Наконец, дрожащим от унижения голосом попросила:

– Можешь достать мне полотенце? У меня мокрая грудь.

Пока она мылась, он ждал около женского туалета. Он помнил, что у нее была бритва, поэтому старался все время бесцельно болтать через дверь.

Она не слушала. Умывшись и выстирав рубашку, выключила свет, села верхом на мягкий стул и стала раскачиваться. Медленно, как будто ехала в поезде.

6

Огромный и небритый Вилли Пазенко в операционном халате мотался по моргу словно лохматый мамонт. Сигарета прилипла к губам, стакан водки – для дезинфекции – зажат в руке. В школе его прозвали Бельмондо, по имени французского актера – вечная сигарета в уголке губ. И хотя Аркадий был его одноклассником, сегодня Вилли выглядел лет на двадцать старше.

– Я не могу этого сделать. Я для этого не подхожу…

– Ты можешь сделать это с закрытыми глазами, – отрезал Аркадий.

– Неужели ты думаешь, мне охота за все это браться руками? – Вилли махнул стаканом в сторону трупов.

– Я знаю, ты сможешь.

– Не поверишь, чем приходится здесь заниматься, – обычной работой мясника, как в настоящей мясной лавке. Просто скотобойня. Они выковыривают сердце и легкие, рассекают горло и вынимают пищевод. Никакого изящества. Никакого анализа. Пилят череп по кругу. И вытаскивают мозг. Запихивают все в мешки, взвешивают, сваливают в бочки под ногами на полу. Это проще, чем курицу разделать.

– Они, наверное, многого не замечают.

– Постоянно! Но я уже в отставке. На обочине.

Аркадий отклонил дружески предложенный стакан, боясь заснуть. Времени было 3 часа ночи. Бессонница – вот что сейчас ему было нужно.

– Я пережил два серьезных сердечных приступа. У меня стенокардия. Давление такое, что могло бы поднять крышку люка. Я могу окочуриться, просто высморкавшись… – продолжал настаивать Вилли.

– А что говорят врачи?

– Похудеть. Не курить и не пить. Избегать волнений и никакого секса. Хотя… Когда я последний раз видел свой член?.. Попросят – не смогу найти. Может, ты хочешь шампанского? У меня есть охлажденное в холодильнике.

– Нет, спасибо. Все действительно так плохо – ты уже говорил об этом с начальством?

– Начальник – напыщенный дурак, хотя в глубине души и неплохой парень. Нашел для меня свободную подсобку с диваном. Я ведь уже не способен оперировать, потому что, если вдруг отключусь посреди операции, то сразу всем станет понятно, что моя посудина давно прохудилась. А ты не просто хочешь, чтобы я провел вскрытие, ты хочешь, чтобы я сделал это прямо сейчас. – Вилли вытер подбородок. – Врачи думали отправить меня домой. Для чего? Чтобы я жил, как овощ? Сидеть в одиночестве и смотреть на идиотов по телеку до тех пор, пока не сдохну? Нет, это – отличный вариант. Здесь, в морге, я все еще кое в чем могу выручить. Быть среди людей. Иногда приезжают друзья – и живые, и – уже покойники. Да когда я откинусь, и скорой вызывать не придется, буду прямо здесь – на месте.

– Дорого стоит.

– Да ну… Они снесли мою клинику, чтобы построить очередную спа-лечебницу. Они все думают, что будут жить вечно. И, наверное, сильно удивляются, когда быстро оказываются здесь в приемнике.

Даже здесь существовала своего рода очередь. На соседнем столе лежал молодой мужчина, настолько обескровленный, что побелел, как мраморная статуя, при всем том у него был загорелый, словно поджаренный на барбекю, торс неопределенного пола. Тело вздулось – как будто он смеялся. Запах кала довершал общую вонь – протухшее мясо, формальдегид. Аркадий зажег сигарету и глубоко затянулся, отчего табак полетел искрами. Тем не менее, он все еще чувствовал приливы рвоты.

– Прислушайся к нему. – Вилли показал на раздувшийся труп. – …Слышишь, кажется, будто он учится играть на кларнете.

– А ты сейчас у нас кто? Музыкальный критик, что ли? – сострил Ренко.

– Меня сюда привели, чтобы провести вскрытие трупа…

– Что они еще могут с тобой сделать, Вилли? Они уже отправили тебя жить в конуре. Теперь осталось дать тебе собачью миску? Скажи, во что превратился доктор Пазенко? Что случилось с Бельмондо?

– Бельмондо… – Вилли задумчиво улыбнулся. – Да ты не представляешь, как тебе повезло. – Вилли подал Аркадию резиновый фартук и хирургические перчатки. – Нашими ассистентами обычно бывают таджики или узбеки. Если вдруг они не возьмут выходной для того, чтобы справить свадьбу, здесь все остальные используют это как предлог… Хотя обычно здесь шумно. Таджики однажды возьмут верх. Они делают всю самую тяжелую работу. Шустрые ребята.

Аркадий отказался от хирургической маски: она быстро прилипнет и не спасет от запаха. Вилли тоже не стал надевать маску. Назад в строй! Он чувствовал, что снова – в команде.

– Ты что, правда, в нашем деле девственник? – он обернулся к Аркадию.

– Я уже как-то при этом присутствовал.

– Но, так сказать, никогда не марал рук?

– Нет.

– В этом деле каждый раз первый.

Внешняя экспертиза тела Ольги состояла в поиске поддающихся определению особенностей и следов травм: родимых пятен, родинок, шрамов и рубцов, следов уколов, ушибов, ссадин, татуировок. Вилли последовательно заполнял стандартную форму и карту тела.

Работа Аркадия была простой. Он поднимал и поворачивал тело Ольги по указаниям Вилли. Разворачивая и фиксируя ее тело в определенных положениях, Вилли последовательно отрезал ресницы, клок волос, выковырял грязь из-под ногтей, промыл и изучил каждое отверстие в теле под ультрафиолетовой лампой. Аркадий чувствовал себя Квазимодо, лапающим спящую Венеру.

Когда наружная часть экспертизы была закончена, они остановились – решили покурить. Fumo ergo sum – Курю – значит, существую, – подумал Аркадий.

– Ни ушиба, ни царапины. Ты знаешь, считается, что если нет признаков насилия или противоестественных обстоятельств, мы их не вскрываем, – заметил Вилли.

– Но не странно ли, что молодую женщину обнаружили мертвой и наполовину раздетой?

– Нет, если она – проститутка.

– И клофелин?

– В этом месте твоя теория рушится. Клофелин отправляет ее в настоящий нокаут, но это – грязный яд: тебя начинает рвать, и ты захлебываешься рвотными массами. Я обследовал трахею. Все чисто. Посмотри внимательно на ее лицо. Она умирала, не хватая ртом воздух – она просто закрыла глаза и умерла.

«Никто не умирает просто, – подумал Аркадий. – Человека могут застрелить, он может умереть от перебоев сердца, или его задушит пуповиной в день рождения, – никто просто не умирает».

Вилли заметно оживился.

– Что бы там ни говорили, но смерть связана с кислородом, точнее – его отсутствием. Иногда человека убивают топором, иногда – удушают подушкой, и, почти всегда, – оставляют улики. Удушение руками, например, является очень индивидуальным, и улик при этом остается масса. Много ярости, борьбы, – и масса следов – не только на шее. Конечно, убийство – это всегда убийство, но физическое удушение пробуждает в людях самое худшее.

– Как ты думаешь, она сняла трусы до смерти или их содрали уже после?

– Опять трусы?..

– Кстати, Виктор тоже обратил внимание на это.

– Виктор… В последний раз я видел Орлова на Бульварном кольце – он спал днем на скамейке.

– Сегодня вечером он был в норме.

– Ладно, завтра он снова куда-нибудь запропастится и потащит тебя за собой, словно не он, а ты нуждаешься в его помощи.

– Что ты имеешь в виду?

– Послушай, с каких пор старший следователь страхует младшего?.. Прокурор Зурин знает, чем ты занят?

– Это случай Виктора. Я приехал, потому что он подвозил меня на машине.

– Если Зурин это услышит, считай, – ты сам себя подставил, просто отрезал себе голову. Впрочем, ты всегда можешь пойти ко мне помощником.

– И делать что?

– Ну, например, если я вырублюсь, а кто-нибудь будет пытаться меня реанимировать, – пристрелишь его.

Вилли начал с левого плеча Ольги, провел скальпелем под грудью до середины грудины. Обошел стол и сделал такой же надрез от правого плеча. Одним мастерским движением Вилли разрезал ее на две части от грудины вниз, вскрывая внутренности, обнаружив татуировку.

Ее лицо смотрело в сторону – и не реагировало на грохот инструментов на лотке: ножей и скальпелей различной длины, щипцов, ультрафиолетовой лампы и круговой пилы. Вилли развернул мягкие ткани груди и выбрал секатор с кривыми лезвиями.

– Может, я это сделаю, – предложил Аркадий.

– Когда я решу, что мою работу может сделать любитель, я дам знать.

Поняв, что это отказ, Аркадий стал изучать отчет.

Пол: женский.

Имя: неизвестно.

Гражданство:неизвестно.

Рост: 182 см.

Вес:49 кг.

Волосы:каштановые.

Глаза:синие.

Предположительное время смерти:с учетом температуры и степени окоченения – примерно 12:00.

Хрустнули ребра, как будто сломалась ветка на дереве, Аркадий продолжал читать.

Наблюдения:тело поступило в 02:16. Было одето – синяя куртка из синтетического материала, белое белье бюстье. С телом доставлены два полиэтиленовых пакета. В пакете «А» содержались вещи, найденные на месте: синяя джинсовая юбка с декоративной вышивкой, красные сапоги из искусственной кожи. Трусы найдены на верхней койке в бытовке. В мешке «В» – личные вещи: косметика, перечный спрей, презерватив и упаковка аспирина во флаконе. В нем – порошок, в котором предварительная токсикологическая экспертиза опознала клофелин, – препарат для снижения давления. Часто используется для того, чтобы «вырубить» клиента.

Ультрафиолет применялся для исследования отпечатков пальцев на теле, куртке и бюстгальтере, а также следов спермы или крови. Результат – отрицательный. Ни побоев, ни синяков, ни следов сексуального насилия. Следы удушения руками или посторонними средствами также отсутствуют. Полоски более бледной кожи с третьего, четвертого и пятого пальцев левой руки, а также третьего и четвертого пальцев правой указывают на то, что кольца были сняты уже с трупа. На руках и лице покойной наблюдается поверхностная грязь.

Тело – в превосходном физическом состоянии.

Отличительные отметки:татуировка с внутренней стороны левого бедра. Рубцы или родимые пятна отсутствуют; профессиональные мозоли также отсутствуют. Рваные раны или закрытые травмы отсутствуют. Кожа не содрана, также нет следов ран, которые могли бы возникнуть в результате обороны. Следов от подкожных инъекций нет. Пирсинга, кроме мочек уха, нет. Материал под ногтями интереса не представляет.

– Ты в порядке? – Вилли остановился.

– Все нормально.

Аркадию было восемь лет, когда он первый раз оказался в морге. Отец взял его с собой, чтобы «закалить дух». Аркадий помнил, как отец шлепнул мертвеца задом на стол и заявил: «Он служил в Курске под моим началом!» Какие-то мужчины прогуливались по моргу и смотрели на вскрытие трупов как на концерт в городском парке. Аркадию так и не удалось выработать в себе подобного хладнокровия. Проработав столько лет следователем, он все еще продолжал смущаться при виде вскрытого тела, будто подглядел, как кто-то раздевается.

Вынув ребра, Вилли отделил сердце и легкие и, соединив вместе, бросил Аркадию в ведро. В другие ведра полетели части внутренностей – влажные и блестящие, как странные морские существа.

– Дальше – вверх или вниз?

– Вверх.

Волосы у Ольги были густые и длинные. Орудуя расческой и щеткой, Вилли зачесал их в разные стороны от уха до уха, прорезал скальпелем и сдвинул вниз к подбородку верхнюю половину лица, обнажив внутреннюю часть черепа и выпученные глаза.

Пока Вилли распиливал череп, мысли Аркадия блуждали. Он думал о водке, о не прекращающихся запоях Виктора и полупустой бутылке, найденной у Ольги. Грязный матрас в рабочей бытовке, казалось, не годился даже для вокзальной проститутки. Однако все происходило не второпях. Ольга и ее приятель открыли бутылку и оставались в бытовке достаточно долго, чтобы как следует набраться. Тост! Как можно произносить тосты и пить без стаканов? Аркадий думал о глубоких цветах татуировки и ее четких линиях – явно работа профессионала, не зека со сроком, который шарашит нестерилизованной иглой и получает плату сигаретами. Какого вида была бабочка на теле Ольги?.. Писателя Набокова всегда очаровывали голубые бабочки – маленькие и неказистые. Но когда они порхали, крылья переливались всеми цветами радуги.

Вилли зашивал тело. Он стянул швы толстой ниткой, потом заметал кожу на голове черными стежками. Тело было почти пустым. Органы разложены по ведрам, мозг помещен в банку с формалином, там он должен достаточно затвердеть, чтобы его можно было разрезать на части, что займет, по крайней мере, неделю. «Какая это была ночь для Ольги! – думал Аркадий. – Сначала ее убили, а потом – раскроили. Не хватает каннибалов за углом».

Обливаясь потом, Вилли рухнул на стул возле стола и, прижав два пальца к шее, сосчитал пульс. У Аркадия было несколько секунд, чтобы подумать о Жене. Что он сейчас делал – носился по улицам со своей шпаной? Арестован за торговлю наркотиками? Забит до смерти психопатом? Тревога о Жене сопровождала его двадцать четыре часа в сутки.

– Четкий – как швейцарские часы, – покачал головой Вилли.

– Ты и, правда, хочешь умереть во время вскрытия? Почему бы тебе не начать ходить в спортзал?

– Ненавижу физкультуру.

Вилли налил водки. Аркадий решил присоединиться. Пошла хорошо, а потом обожгла горло.

– Лимон дать?

Вилли выпрямился – в помещении для хранения трупов послышались голоса. Когда они стихли, он спросил Аркадия:

– Ты хочешь что-нибудь добавиться к отчету? Я что-то пропустил?

Заключение патологоанатома считалось окончательным, поэтому Аркадий тщательно подбирал слова.

– Ты отметил грязь под ногтями, но ты не упомянул о том, что у нее есть маникюр. Маникюр есть и на пальцах ног.

– Ну, да, женщины обычно красят ногти. С каких пор об этом надо писать отдельно?

– А ее одежда…

– Она одета, как шлюха.

– Одежда хотя и ношеная, но, похоже, новая. Сапоги – дешевка, но тоже новые.

– Ты что-то слишком много думаешь об этой девчонке.

– …На трупе нет ни ушибов, ни царапин, – обычно они всегда бывают после секса с какими-нибудь мерзкими клиентами в узких коридорах и бытовках.

Вилли пустил кольцо дыма в сторону Аркадия.

– Эх, старина, послушай человека, который одной ногой уже стоит в могиле, все в этом мире противоречиво. Сталин сначала был хорошим, потом – плохим, потом – снова хорошим. Когда-то я был стройным, как тростник, теперь я – человек-глобус, у меня пояс – как экватор. В любом случае – не стоит переживать о мертвой проститутке. Каждый день здесь будет появляться еще одна. Если за ней не придут, она осчастливит собой какого-нибудь студента мединститута, если за ней придут, я тебе сообщу. И еще – это было мое последнее вскрытие!

– Плохо – полный провал, – отреагировал Аркадий.

Вилли как будто ударили:

– Что ты имеешь в виду?

– Предполагается, что вскрытие трупа позволяет определить причину смерти. Тебе этого не удалось.

– Аркадий, я вытянул из этого трупа все, что можно. Я не могу придумать больше, чем вижу.

– Значит, ты что-то пропустил.

Разговор прервало появление директора морга и женщины в черном платке. Директор был явно удивлен, увидев Вилли и Аркадия, но сохранил самообладание и ловко, обогнув столы для вскрытия трупов, повел за собой незнакомку. Это была одна из тех женщин, чей возраст, казалось, застыл на пике, тридцать-сорок, в темных очках и черном шелковом платке. Она мельком взглянула на Вилли и Аркадия.

Директор повел ее в угол, куда обыкновенно помещали тела самоубийц, и, прокашлявшись, попросил опознать труп.

– Да, это – Сергей Петрович Бородин. Мой сын, – казалось, без эмоций ответила женщина.

Даже мертвым Сергей Бородин был красив – с длинными волосами, которые казались влажными как после душа. Ему было лет двадцать, стройный торс и мускулистые ноги. Темные очки скрывали эмоции женщины, но Аркадию не показалось, что она переживала настоящее горе. Она взяла руку своего мертвого мальчика, повернула запястье и взглянула на следы, оставшиеся от бритвы…

Тем временем начальник рассказывал, из чего сложится стоимость свидетельства о смерти по «естественным причинам» – от падения в ванной. Скорая помощь, которая забрала тело, должна будет переписать отчет. Они сделают это не бесплатно. Морг также хотел бы получить плату за хранение тела.

– Чтобы арендовать холодильник?

– Холодильник для хранения достаточного размера…

– Да, конечно. Продолжайте.

– В данных обстоятельствах я предложил бы также сделать щедрое пожертвование церкви для отпевания и захоронения по-христиански.

– Это все?

– Да, еще справка о регистрации в Москве.

– У него не было регистрации. Он был танцором, жил, где придется – у друзей и других артистов.

– Ну, даже артисты должны подчиняться закону. Извините, без справки о регистрации все будет гораздо дороже.

– Я буду вам благодарна, если вы не заметите этого… – она показала директору морга на запястья сына.

– Без проблем… Чем-то я еще могу вам помочь?

– Сожгите тело.

– Кремировать? Мы здесь этого не делаем, – помедлив, отреагировал директор.

– Тогда организуйте.

Вилли чихнул, как будто ударил гром. Женщина посмотрела сначала на него, а потом – на Аркадия. Она приподняла темные очки, чтобы лучше их разглядеть. Ее пустые глаза говорили откровеннее любого из обнаженных покойников. Сверкнув взглядом, она быстро удалилась, директор направился за ней.

– Прости, – сказал Аркадий. – Боюсь, я выставил тебя не в лучшем свете.

– Черт с ними, со всеми. Мне надоело валяться на диване… – Вилли был на удивление в хорошем настроении.

– Теперь, помимо сердца, ты еще и простуду подхватишь?

– Нет. Что-то защекотало в носу. Что-то просочилось сквозь атмосферу разлагающихся тел и формальдегида. Тренированный нос – большое дело. Каждый врач должен уметь отличать запахи чеснока от мышьяка и миндаля от цианида. Где ее легкие? Попробуем понять, что вдохнула под конец твоя умершая подружка.

Аркадий достал из ведра и положил на лоток сердце и легкие девушки – кулак мышц между двумя пористыми, похожими на два хлеба, губками. Сначала он не мог различить никаких посторонних запахов, кроме обычной вони, пока Вилли не разрезал левое легкое, – потянуло сладким запахом.

– Эфир!

– Точно – эфир, – согласился Вилли. – Чтобы запах рассеялся, требуется время, – ведь потом она уже не дышала. Таким образом, все произошло в два этапа: клофелин, чтобы вырубить ее, и эфир, – чтобы парализовать и убить, – все без борьбы. Поздравляю. У тебя убийство.

Сотовый Аркадия дал только два сигнала. Пока он освобождался от фартука и доставал телефон из кармана, он пропустил звонок Жени, – первое сообщение за неделю. Аркадий немедленно перезвонил, но Женя не ответил – как обычно.