Текст книги "Три вокзала"

Автор книги: Мартин Круз Смит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)

Мартин Круз Смит
Три вокзала

ЕМ – более чем всегда

От автора

Эта книга – вымысел. Имена, характеры, места и события – плод воображения. Любое совпадение с реальными событиями, местами или людьми – живыми и мертвыми – простая случайность.

От издателя

При подготовке перевода мы старались быть как можно ближе к авторскому тексту, несмотря на целый ряд подробностей, в том числе в описании реалий современной России, которые отечественный читатель сочтет за неточности и ошибки.

1

За окном плыла летняя ночь. Деревни, зреющие поля, заброшенные церкви – весь этот немудреный пейзаж мешался со снами Маи.

Она пыталась не спать, но непослушные веки сами собой слипались, двигаясь собственным маршрутом. Иногда она думала о пассажирах, которые дремали в своих купе под одеялами.

В общем вагоне никаких купе не было. «Жесткий» вагон был обычным плацкартным, под потолком горели всего несколько ламп, а храп и приглушенный характерный звук – кое-кто занимался сексом, запахи тел и семейные разборки были общим достоянием. Некоторые пассажиры ехали в этом поезде уже много дней. Их объединяла усталость от пребывания в закрытом пространстве. Рабочие-нефтяники, от которых несло кислятиной, круглые сутки шумно резались в карты, что вызывало общее негодование и жалобы. Цыганка, мотаясь туда-сюда, шепотом предлагала всем свои крашеные шали. Университетские студенты, путешествующие налегке, в наушниках были погружены в собственный мир. Священник смахивал хлебные крошки с бороды. Большую часть пассажиров не возьмешься и описать – все на одно лицо, как вареная капуста… Шатался по проходу пьяный солдат.

Все же Мая предпочла безвкусное общество «жесткого» вагона первому классу. Здесь пятнадцатилетняя девочка чувствовала себя своей. Худая, как карандаш, в рваных джинсах и короткой куртке-косухе на молнии. Волосы выкрашены в ярко-красный цвет. В одной корзине умещалось ее мирское имущество, в другой – скрыт от посторонних глаз младенец – девочка трех недель, плотно завернутая в пеленки. Она спала под мерное покачивание поезда. Последнее, чего сейчас хотелось Мае – ехать в купе под высокомерными взглядами снобов. И совсем не потому, что она не могла позволить себе первый класс.

В конце концов, Мая представила, что поезд – коммуналка на рельсах. Она свыклась с этим. Большинство мужчин оголены до нижнего белья, почти все в шлепанцах. Она внимательно следила за теми, кто был в рубашках с длинными рукавами. Они могли скрывать татуировки – этих, возможно, послали, чтобы вернуть ее назад… Избегая резких движений, она заняла пустую полку. И ехала, ни с кем не разговаривая; никто из пассажиров так и не заметил, что с ней был младенец.

Мая любила придумывать истории о незнакомых людях. Но теперь все ее фантазии были связаны с ребенком, – он был немного чужим, но одновременно и частью ее самой. Ребенок, если подумать, оказался самым таинственным человеком, которого она когда-либо встречала. Она была уверена – ее ребенок был самым совершенным, словно сияющим – без изъяна.

Ребенок зашевелился, Мая пошла в тамбур в конце вагона. Там, стоя под ветром из полуоткрытого окна, под грохот поезда она кормила его, затянувшись сигаретой. Почти семь месяцев Мая не принимала наркотиков.

Полная Луна плыла рядом. От самого полотна простирались моря пшеницы, мелькали водонапорные башни, силуэты уборочных машин выступали в темноте, как потерпевшие крушение корабли. До Москвы было еще шесть часов.

Глаза ребенка смотрели на нее торжественно. Внимание Маи было так поглощено младенцем, что она не заметила, как в тамбур вошел солдат. Мая встрепенулась, когда услышала, как за ним захлопнулась дверь. Он сказал что-то вроде того, что курение вредит ребенку. Чужой голос вернул ее к действительности.

Солдат бесцеремонно вынул у нее изо рта сигарету и щелчком послал в окно.

Мая отняла ребенка от груди и прикрылась.

Солдат спросил, не помешает ли ребенок. Мая молчала… Тогда он велел ей опустить ребенка на пол. Она продолжала прижимать младенца. Теперь он грубо сунул руку под куртку и сильно сжал грудь – так, что проступило молоко. Голос его дрожал, когда он говорил ей в ухо, как он хочет… Но сначала она должна была положить ребенка на пол. Если она этого не сделает, он выбросит его в окно.

Через секунду Мая поняла, о чем он. Если бы она закричала, мог ли кто-нибудь услышать?.. Если бы она начала сопротивляться, он швырнул бы ребенка за окно, словно кулек с отбросами. Она уже видела, как он лежит, словно окутанный листьями. Никто и никогда не смог бы найти его. Она понимала: все это – из-за нее, это – ее вина. Кто она, чтобы у нее был такой красивый малыш?

Прежде чем она успела положить ребенка на пол, дверь тамбура открылась. Появилась крупная женская фигура в сером, движением мясника схватила солдата за волосы и прижала нож к его горлу. …Она прошипела, что в следующий раз кастрирует его, и в подтверждение своего намерения энергично двинула под зад. …Вряд ли он смог самостоятельно добраться до следующего вагона с такой скоростью.

Когда Мая с ребенком вернулась на место, женщина тут же принесла чай из титана. Потом стала приглядывать, чтобы Маю никто не обидел. Ее звали Елена Ивановна, а проводники на маршруте величали бабой Леной.

Измотанная Мая, наконец, позволила себе по-настоящему заснуть, – тихо соскользнула в темноту, обещавшую забвение.

Когда Мая открыла глаза, солнечный свет заливал плацкартный вагон. Поезд стоял на платформе. Пространство вокруг заполняло жужжание мух, носившихся в теплом воздухе. Мая почувствовала напряжение в груди. Часы на руке показывали пять минут восьмого. Поезд должен был прибыть в шесть тридцать. Бабы Лены и след простыл. Исчезли и обе корзины.

Мая поднялась и, пошатываясь, пошла к выходу. Другие пассажиры – буйные нефтяники, университетские студенты, цыганка и священник – ушли. Баба Лена тоже исчезла. Мая была в поезде одна.

Она шагнула на платформу и двинулась сквозь толпу ранних пассажиров, они садились на поезд на противоположной стороне платформы. Все вокруг просто пялились на нее. Грузчик саданул по ноге краем тележки. Проводники у дверей вагонов не помнили никого, кто мог бы оказаться бабой Леной с младенцем. Вопрос казался нелепым, ведь его задавала странная девочка – сама совсем ребенок.

Люди на платформе прощались. Роились сотнями у киосков и прилавков, где продавали сигареты, диски и пиццу. Масса народа дремала в полузабытьи в зале ожидания. Одни направлялись на просторы Сибири, другие – на Восток – к Тихому океану, третьи – просто ждали и спали.

Ребенка нигде не было. Пропал ребенок.

2

Виктор Орлов стоял под душем с закрытыми глазами, наклонив голову. Дежурный санитар в хирургической маске, защитных очках, резиновом фартуке и перчатках поливал его голову дезинфицирующим раствором. Раствор капал с носа и четырехдневной щетины, струился по впалому животу и голой заднице милиционера. Под ним натекла уже приличная лужа. Со стороны Виктор был похож на мокрую, дрожащую обезьяну с пучками волос в разных частях тела, черными следами от ушибов и когтей, – толстых, как рога.

Станционного санитара давно прозвали Лебедем за длинную шею. Начав как карманник и стукач, он гордился тем, что пробился к ответственной должности, наделявшей его властью.

– Я позвонил, как только привели лейтенанта Орлова. Сразу сказал себе – звони следователю Ренко. Это будет ему интересно.

– Правильно сделал, не забуду, – сказал Аркадий…

– Мы делаем, что можем.

– Так… А не принимает ли наш старый друг Виктор что-нибудь новенькое, кроме алкоголя? – Героин, метадон, антифриз?..

– Нет, думаю, только водку.

– Да, он – старой закалки…

– Ну, вот… Дезинфицирующий раствор уничтожит вшей, бактерии и микробы… Это – плюс. Но за здоровье вашего друга я не ручаюсь. Давление слишком низкое… Зрачки расширены. Никаких признаков травмы головы нет. Сейчас ему необходимо одно – детоксикация. Я дал ему валиум, сделал укол витамина В, чтобы немного успокоить. Лучше бы он оставался здесь, чтобы за ним можно было присмотреть.

– В вытрезвителе?..

– Конечно, мы же боремся за трезвость…

– …Нет, если он может идти… – Аркадий потянулся за полиэтиленовым пакетом с одеждой.

Санитар размотал в душевой кабине шланг и открыл воду посильнее. Виктор невольно отступил назад, когда вода ударила в грудь. Санитар ходил вокруг, поливая из шланга, направляя струю под разными углами.

Было нелегко арестовать за пьянство. Трудно отличить алкоголизм, например, от «…распития бутылочки с друзьями» – для веселого времяпрепровождения, или из-за грустного настроения, дня рождения, 8 Марта, в конце концов – просто желания помочиться под стену… Трудно выяснить, законной ли была выпивка, когда планка закона установлена так высоко. Последствия, однако, могли быть ужасающими. Штраф – небольшой, но семье и коллегам сообщат. В данном случае сообщили бы начальнику Виктора, который и без того угрожал понизить его в должности. Хуже того – упорные алкоголики могли загреметь на 15 суток. А каково менту в тюрьме?..

Часы на стене щелкнули на 00:00.

Полночь. Виктор опоздал на дежурство уже на четыре часа.

Аркадий собирал его одежду в слабо освещенной палате, двигаясь между кроватями с пропитанными мочой простынями, – здесь спали мужчины, накачанные седативными препаратами. Ножки кроватей были отпилены, чтобы при падении никто не поранился. Все фигуры в помещении были неподвижными – все, за исключением одной: кто-то попытался высвободиться из-под ремней и быстро зашептал Аркадию: «…Я – Бог, Бог – дерьмо, я – дерьмо, Бог – дерьмо, Бог – собака, я – Бог…» – и так без остановки.

– Вы, видите, у нас здесь всякие, – сказал Лебедь. Перед ним лежали служебное удостоверение Виктора, ключи, сотовый и личное огнестрельное оружие. Он ждал, когда Аркадий подойдет к столу.

Они вытерли и одели Виктора, преодолевая его сопротивление.

– Его не зарегистрировали, надеюсь?.. – Аркадий просто решил проверить.

– Он никогда здесь не был.

Аркадий выложил пятьдесят долларов и повел Виктора к двери.

– Я – Бог!.. – доносился голос с кровати.

«Бог пьян», подумал Аркадий.

Аркадий сел за руль «Лады» Виктора. «Жигули» Аркадия были в ремонте, все еще не пришла новая коробка передач. А Виктора лишили прав из-за вождения в пьяном виде. Виктор был умыт и чисто одет, но от него разило водкой – словно жаром из печи. Аркадий наклонился и открыл окно, чтобы впустить свежий воздух. Началась пора коротких летних ночей – не таких, как настоящие белые ночи в Санкт-Петербурге. Но все же было светло, засыпать становилось труднее, отношения между людьми портились от бессонницы. Милицейская рация постоянно трещала.

Аркадий сунул Виктору трубку.

– Звони. Пусть на Петровке знают, что ты – при исполнении.

– Кого это волнует? Может, я сдох…

Виктор все же собрался и позвонил диспетчеру. Удивительно, но в тот вечер никто в его районе не был убит, изнасилован, никто ни на кого не напал.

– Красота! А где моя пушка?..

– Держи. Не хотелось бы узнать, что она попала в чужие руки.

Аркадию показалось, что Виктор стал засыпать, но нет, временами он что-то бормотал… «Жизнь будет прекрасна без водки, но так как мир ужасен, то людям водка нужна. Водка – в нашей ДНК. И это – факт. Ведь русские – перфекционисты. И это – наше проклятие. Из нас выходят великие балерины и шахматисты, а остальные превращаются в ревнивых алкоголиков. Вопрос не в том, почему я не пью меньше, вопрос в том, почему ты не пьешь больше?..»

– Милости прошу.

– Во, и я об этом. Спасибо.

Другие автомобили, мордатые иностранные монстры, оказавшись позади, начинали гудеть, но надолго не зависали – обгоняли. Выхлопная труба и глушитель «Лады» болтались под кузовом, иногда чиркали об асфальт, пуская фонтаны искр. Все старались держаться подальше.

«Лада» была настоящей развалиной – такими же были и ее пассажиры, двое мужчин, – невольно думал Аркадий. Он мельком глянул на себя в зеркало заднего вида. Кто этот стареющий мужик, которого он поднял с кровати? – он взял одежду Аркадия и занял его рабочее место в прокуратуре.

Виктор ожил.

– Я читал как-то в газете о двух дельфинах, они пытались утопить какого-то мужика в Греции или где-то там еще. Мы всегда слышим о благородных дельфинах, приносящих утопающих на берег. Но на этот раз они толкали его в открытое море. Я задумался, что было не так с этим несчастным сукиным сынком? И понял – он был русским и, конечно, немного выпил. Почему с нами всегда происходит что-то не то? Возможно, до этого дельфины уже десять раз его спасали. А потом решили – хватит. Как ты думаешь?

– Возможно. Мы должны сделать официальное заявление по этому поводу, – отшутился Аркадий.

– О чем это мы должны заявить официально?

– О том, что Россия давно перевернулась вверх дном…

Аркадий понимал, что не смог закрепиться – ни внизу, ни вверху. Он был следователем, который никакими делами сейчас не занимался. Прокурор постарался сделать так, чтобы Аркадий просто выполнял приказы, не давая ему возможности чему-то сопротивляться. Никаких дел означало – никаких выездов на расследования. Аркадия просто игнорировали, разрешали в рабочее время читать романы и поливать фикусы.

Да, теперь у Аркадия появилось свободное время, но он не мог проводить его с Женей. В свои пятнадцать лет мальчишка был на пике угрюмой юности. Женька пропускает школу?.. Ну и что… У Аркадия, все равно, не было права голоса. Его опека не была зарегистрирована официально. Изредка он мог предложить Женьке только чистую постель, чтобы безопасно и в тепле скоротать ночь. А потом не видеть его неделями, и вдруг случайно напороться на него в другой жизни. Обычно он устало тащился по улице, спрятавшись под капюшоном. Если Аркадий пытался приблизиться, Женька останавливал его ледяным взглядом.

Директор детского приюта, из которого сбежал Женя, утверждал, что между мальчиком и Аркадием существовали особые отношения. Когда-то отец Жени стрелял в Аркадия. И если эти отношения не были особенными, то какими они могли быть?..

Накануне рокового дня друзья принесли шампанское и торт, чтобы отпраздновать день рождения Аркадия. Потом произносили такие яркие и многословные речи о ценности дружбы, что женщины плакали. Аркадию и некоторым уже пьяным мужчинам прошлось напомнить, что он еще не умер.

На следующий день он написал прошение об отставке.

«С полудня сегодня прошу освободить меня от обязанностей по службе в Прокуратуре Российской Федерации.

Аркадий Кириллович Ренко,

старший следователь».

Но доставить Зурину такого удовольствия он не мог. Подумав, Аркадий сжег заявление в пепельнице.

И жизнь понеслась дальше.

На лестничной площадке напротив его квартиры появился новый сосед – молодая женщина. Ее почти всегда не было дома. Но иногда требовалась помощь – например, найти ключ в бездонной сумке. Выяснилось – очень молодая журналистка… Жила – жгла свечу сразу с двух концов. Однажды ночью она нарисовалась у его двери с огромным синяком под глазом, а в затылок ей дышал какой-то малый. Свет на площадке, как обычно, не горел. Аркадий не смог как следует рассмотреть его лица. Однако мужчине в открытую дверь был хорошо виден Аркадий – с пистолетом в руке. Неизвестный тут же исчез, скатившись вниз по лестнице.

– Все хорошо. Ничего не было, – сказала Аня. – Правда-правда. Спасибо, большое спасибо. Вы – настоящий герой. Я, должно быть, ужасно выгляжу.

– Кто это был?

– Друг.

– Друг?..

– Да.

– Вы собираетесь сообщать об этом в милицию?

– В милицию? Вы, должно быть, шутите. Ах, да, вы, ведь, следователь, что ли. Я о вас слышала, – сказала она и отшутилась: – Я свято верю в честность и храбрость наших доблестных милиционеров в борьбе с преступными элементами в обществе.

Он расслышал, как она расхохоталась, как только вошла в свою квартиру. На следующий день вечером она постучалась к Аркадию сама… Бутылки и тарелки, не убранные со вчерашнего дня рождения, хаотично располагались повсюду.

– Вечеринка?

– Ну, так, не Лукуллов пир – просто собрались несколько друзей.

– В следующий раз зови. – Она достала из сумки две банки икры и штуку баксов.

– Не-е-т, не надо.

– Мы квиты. Мне ее все время суют, а я терпеть не могу икру. А где женщина, что с тобой жила?

– Она ушла.

– Ты уверен, что не разрезал ее на мелкие кусочки и не разослал почтой по всей стране?.. Шутка. Да, кстати, тебе удалось выбить дерьмо из моего дружка. Это пошло ему на пользу.

…Ее звали Аня Радыкова, Странно, но, увидев ее неделю спустя по телевизору, он заметил все тот же синяк. Она говорила о насилии в кино и рассуждала об этом непредвзято, как настоящий профи…

Позвонил диспетчер. Аркадий снял трубку.

– Орлов слушает.

Диспетчер насторожилась. Выяснила, в порядке ли он, и действительно ли на службе.

– Да, – ответил Аркадий.

– Вы же звонили уже, и голос был не таким бодрым. Люди-то о вас разное поговаривают.

– Хрен с ними. Что там?..

– Ладно, вроде вы живой там. Можете взять дело, кажется, передоз?.. Скорая подъедет позже.

– Где?..

Аркадий слушал и одновременно разворачивался на 180 градусов прямо перед накатывающим на него потоком машин.

То, что на туристических картах обозначено как Комсомольская площадь, москвичи называют площадью Трех вокзалов или просто Три вокзала. Здесь заканчивались железнодорожные пути трех направлений дальнего следования, здесь же были пересадочные станции двух линий метро, поверху проходил с десяток маршрутов наземного транспорта. Снующие всюду пассажиры прокладывали себе путь, как плохо организованные армии, сквозь ряды торговцев цветами, майками с Путиным и Че, дисками, меховыми шапками и всякой галантереей. В продажу шли плакаты, военные медали и прочий советский китч.

Днем Три вокзала плыли в постоянном движении – настоящий Римский Колизей, грандиозный круг забит автомобилями. Однако ночью, когда схлынет толпа, а площадь освещается прожекторами, на свет летит масса паразитов… Аркадию казалось, что вокзалы похожи на оперные декорации. Ленинградский вокзал – на венецианский дворец, Казанский вокзал казался восточной мечетью, а Ярославский был похож на лицо клоуна в колпаке. К вечеру появлялась публика, которую скрывала дневная суматоха: воры-карманники, мальчики-зазывалы, раздающие флаеры в стрип-клубы, сауны «для досуга» и казино, стайки подростков, ищущих приключений, медленно бредущие простаки. Мужчины с неопределенными намерениями и неизменной банкой пива в руке держались небольшими группами, наблюдая за проститутками. Женщины стреляли хищными взглядами. Видно, что они готовы дать клиенту прямо в ближайшей подворотне.

Пьяные были всюду, но их было трудно заметить – они были серыми, как тротуар, на котором валялись. Одни были перевязаны, у других сочилась кровь, третьи висели на костылях – как раненые, бредущие с войны. В каждом дверном проеме примостились один или два «жильца» – бездомные, для которых Три вокзала – их ночлежка. Широкоплечий безногий нищий толкал свою тележку мимо цыганки – она рассеянно кормила грудью ребенка. У Трех вокзалов собирались калеки, изгои и прочие, обычно невидимые, члены общества, – как на Поле чудес – только никаких чудес не предвиделось.

Аркадий выскочил на тротуар у Ярославского и направил машину через небольшую площадь в направлении рабочих вагончиков. Они так долго стояли на одном месте, что шины полностью спустились.

Он спросил Виктора:

– Хочешь остаться в машине? Я могу прикрыть тебя…

– Да нет, надо идти…

Рабочие бытовки были для местных родным домом: четыре двухъярусных кровати и буржуйка. Туалета, душа и прочих удобств не предполагалось. Летом там можно было свариться, зимой – замерзнуть. Единственное, что напоминало о том, что здесь живут – дверь и окно. Ну, что делать, рабочие – сплошь мигранты, все они приехали из Средней Азии. Таджики, узбеки, киргизы, казахи… Впрочем, для москвичей все они были лицом одной национальности – таджиками.

Как в театре. Где русские – актеры, а таджики – необходимые, но невидимые рабочие сцены. Они выполняли самую низкооплачиваемую и слишком опасную для любого москвича работу.

Виктора и Аркадия ждал капитан железнодорожной милиции по кличке Коль. Тот резал сырой лук и один за другим поглощал кольца, чтобы даже летом не подхватить простуду. От лука у него текли слезы, и он постоянно утирал их.

– Слишком много шума из-за мертвой шлюхи.

Электропроводка у бытовки была оборвана, но удлинитель, пропущенный через окно, дотягивался до крюка на потолке. Голая лампочка тускло горела. У задней стены была настоящая помойка: упаковки от гамбургеров, пустые банки из-под содовой, одноразовые стаканы. На низкой койке на грязном матрасе лицом вверх с широко открытыми глазами лежала женщина. Аркадию показалось, что ей не больше восемнадцати-девятнадцати лет. Кожа у нее была светлая, мягкие каштановые волосы и светло-голубые глаза. На ней был дешевый стеганый пиджак, отделанный синтетикой. Одна рука была поднята вверх, как будто она произносила тост, другая – уперта в бок.

Ниже пояса женщина была голой, ноги – скрещены, на внутренней поверхности левого бедра можно было разглядеть модную татуировку – бабочку – любимый сюжет проституток. Полупустая литровая бутылка водки стояла на полу рядом с джинсовой юбкой, трусами и блестящими сапогами с высокими каблуками. Аркадию захотелось ее прикрыть, но по правилам ничего нельзя было трогать, пока судебно-медицинские эксперты не закончили свою работу.

На матрасе было разбросано содержимое черной сумочки из лакированной кожи – помада, румяна, расческа, дезодорант, зубная паста и щетка, носовой платок, спрей с перцем и открытая банка аспирина, из которой на матрас просыпался порошок. Среди всех этих предметов Аркадий не обнаружил паспорта.

Коль занял позицию в двери бытовки. Гашиш и героин текли здесь рекой, и отношения между городской и железнодорожной милицией напоминали дела в воровском мире.

– Кто обнаружил тело? – спросил Виктор.

– Не знаю. К нам поступил звонок от случайного прохожего, – ответил капитан.

– И сколько таких «случайных» будет?..

– Кого? Людей у «трешки» в средний день?.. Приблизительно миллион. Я не обязан знать каждого в лицо.

– А ее ты знаешь?..

– Нет, такую татуировку я бы запомнил, – Коль не мог отвести от нее взгляда.

– Кто поставил сюда бытовку? – спросил Аркадий.

– Откуда я знаю?..

– Классный нож…

– Очень острый.

Кроме того факта, что женщина была мертва, она, казалось, некогда обладала хорошим здоровьем. Аркадий не увидел очевидных следов порезов или ушибов. Температура тела, тонус мышц и отсутствие синевато-багровых полос от смешивающейся после смерти крови указывали на то, что умерла она не больше двух часов назад. Он посветил фонариком на радужную оболочку и увидел, что она уже ослабела. На роговице следов кровотечения не было – никаких указаний на травмы головы. Не было ни разбитого носа, ни содранных щек или следов игл – ничего. На предплечьях и руках также не было ран от борьбы, не было стертой кожи на суставах. Под ногтями – грязь, но никакой выцарапанной в борьбе ткани. Казалось, будто она умерла во сне…

Виктор пришел в себя: убийство его всегда взбадривало. Из фургона судебных медиков должны были принести фотографии, которые он мог бы раздать проституткам, продавцам в киосках и другим ночным завсегдатаям и обитателям Трех вокзалов. Аркадий быстро обошел вокруг бытовки в надежде найти фрагменты одежды, которую, возможно, раньше не заметили. Но уличные фонари на задней стороне площадки светили так тускло, что его поиски со стороны были похожи на форсирование ночью водной преграды. Жилой дом напротив Ярославского вокзала казался далекой планетой. Даже проститутки смущались и не подходили к светлым углам здания.

Конечно, проститутка проститутке рознь. Экзотические красотки в таких дорогих клубах, как «Ночной рейс» или «Нижинский», требовали штуку баксов за ночь, в баре отеля «Савой» – 750 долларов, в номерах «Националя» – 300, тайская массажистка на всю ночь уже стоила 150, оральный секс на Лубянке – 10, у Трех вокзалов брали пятерку за отсос…

…Виктор звонил с телефона в машине: «Да, … да, … да…», – пока аппарат со щелчком не выключился.

– Петровка хочет знать, что у меня. Убийство, самоубийство, несчастный случай, передозировка или естественные причины? Если у меня нет доказательств умышленного преступления, они хотят, чтобы я ехал дальше. Скорая помощь прибудет, как сможет. Какой-то толстосум потерял в подземном гараже маленькую псину. Петровка хочет, чтобы я поехал туда, встал на колени и помог ее найти. Да если я обнаружу ее первым, я оторву ее пушистую башку.

– Ты уедешь до того, как появятся судмедэксперты?

– Если она отключилась из-за несчастного случая или по «естественным причинам», не будет ни судмедэкспертов, ни вскрытия трупа. Ее заберут, и, если никто не придет за ней в течение недели, отправят в анатомичку или в крематорий. – Виктор скосил глаза, чтобы не упустить мысль. «Все, что я знаю, у нее был секс с каким-то извращенцем. Никто не оставляет пол-литра хорошей водки…»

– Ты считаешь, что?..

– Он мог купить себе еще. Значит, у него были деньги.

– И этот «олиграрх» захотел секса прямо на грязном матрасе в бытовке?

– Не на улице же… Потом – эта татуировка с бабочкой. Это отметка – и очень четкая.

Капитан Коль резал лук, но глазами не отрывался от трупа женщины.

– Блядь! – Коль порезался, кровь полилась на лук, а потом потекла и по руке. – Дерьмо!

– Никакой крови, говна или соплей на этом месте! – Виктор выволок его из бытовки. – Идиот!..

Аркадию она не показалась ни убийцей, ни самоубийцей, ни случаем «передоза». Никаких седативных препаратов, никаких следов игл или проблем с зубами – как у потребителей метадона.

– А это что? – Виктор заметил открытую банку аспирина и порошок.

– Чтобы узнать, придется дождаться анализов из лаборатории.

Виктор облизал кончик пальца в перчатке, сунул его в банку и достал желтый порошок. Принюхался, лизнул и сплюнул – как настоящий дегустатор из нижнего региона Бордо.

– Клофелин… Хочешь попробовать?..

– Нет уж, лучше ты…

– Коктейль клофелина с водкой свалит с катушек любого Рэмбо. – Виктору потеплело от этой мысли. – Рэмбо однажды проснулся бы без денег, – ни лука, ни стрел. Теперь у нас есть дело. У мадам Баттерфляй были преступные намерения и средства воздействия – довести некоторого невиновного мужчину до бессознательного состояния и ограбить.

Аркадий покачал головой.

– Мадам Баттерфляй?

– Ну, должны же мы как-то ее назвать. Я не собираюсь торчать здесь всю ночь и петь за упокой…

– Что угодно, но не Баттерфляй.

– Хорошо. Пусть будет Наташей. В Европе так много русских проституток, что их всех зовут на одно имя – Наташки.

– Предположим, она была проституткой. Это как-то повлияет на наше к ней отношение? – спросил Аркадий.

– Забудь про бытовку, секс, наркотики. Предпочитаешь княгиню Анастасию? Княгиню Ольгу? Такому имени ты доверяешь больше?..

– А на кого она похожа?..

Виктор согнал муху у нее с уха.

– Она похожа – если оставить в стороне косметику и дешевую одежду – на красивую деревенскую девушку.

– Согласен. Пусть будет Ольга.

– Ладно. Я устал, а мы только начали работать.

– Ольга умерла от препарата. Или – этот малый увидел, что она готова, и отвалил, когда понял, что она стала совсем заваливаться. Возможно, он разбил стакан. Она вырубилась. Он ограбил ее и смылся.

– Есть проблема, – заметил Аркадий, – здесь нет стаканов.

– Мы всегда можем достать новые стаканы и припорошить ей губы клофелином. В ином случае нашу Ольгу поместят в мешок и свалят. И никто ничего не заметит и перестанет об этом думать. Она исчезнет, и даже кругов на поверхности жизни от нее не останется. Я не говорю, что мы должны сделать какие-то выводы, – просто отнесемся к делу непредвзято.

Девушка выглядела почти застенчиво, – как будто у нее еще не выросли длинные ноги. Колени были в грязи, но ссадин не было. Аркадий задумался, – а как бы она выглядела, если ей умыть лицо.

Виктор изучал бутылку водки. На полупустой посуде – или наполовину полной – был серебристый налет. Никакой мужчина не взял бы ее в руки из страха оставить отпечатки пальцев.

Аркадий услышал сухой глоток детектива.

– Ты знаешь, в чем трагедия всех этих диких, плавающих вокруг денег? – спросил Виктор.

– Что?..

– Бутылка водки раньше стоила ровно столько, сколько могли отдать три человека, чтобы разделить бутылку на троих. Не очень много и не очень мало. Так можно познакомиться и подружиться. Теперь у них есть деньги, и они стали эгоистами. Никто ни с кем не делится. А это рвет материю общества. – Виктор поднял голову. – … Ни одной царапины. Ты зачем вытащил меня из вытрезвителя?

– Так ты не хочешь ехать со мной в гараж за песиком?

– …У песика кличка Отъебись. – ответил Виктор.

– Ну, так вот, нам нужен свидетель или, по крайней мере, ее сутенер. К счастью, сутенер рядом.

– …Там? – Виктор показал пальцем на шнур от лампочки до окна. – На другом конце.

Пока Виктор отсутствовал, Аркадий оставался в бытовке с мертвой девушкой и бутылкой водки. Заказные убийства – в сторону, четыре из каждых пяти тяжких преступлений совершались под воздействием водки. Водка надежно сопровождала любой вид деятельности: соблазнение, супружество, праздники и, конечно, убийство.

Иногда место событий словно писало историю в драматических тонах: кухонный стол с массой бутылок пива и водки – стакан поставить негде, ножи на полу, кровь, заливающая все помещение, и два тела – одно на другом с колотыми ранами, или изрешеченные пулями. В сравнении с этим картина в бытовке – настоящий натюрморт – все горизонтально, кроме бутылки…

Аркадий был уверен, что пропустил что-то абсолютно очевидное, какое-то главное противоречие, явную нестыковку. Он обратился к своей фантазии. Единственное, что он еще мог – вспомнить, как Виктор рассказывал о своенравном пловце и дельфинах. Аркадий чувствовал, что собственные невидимые дельфины толкали его в открытое море, подальше от берега.

Он сел на табуретку напротив мертвой девушки. Округлое славянское лицо выглядело более проникновенным, чем у европейских женщин, волосы – не просто каштановые, но с налетом золы, глубокого коричневого оттенка. Взгляд был перевернут из-за грубой позы. Бледные полоски на пальцах отмечали места, где были кольца – их сняли без принуждения. Не было ни следов побоев, ни шрамов. Никаких следов насилия – недавнего или прошлого. И, конечно, выбирая между убийством проститутки или «списанием» смерти «на естественные причины», Петровка с радостью примет предположение, что молодая женщина в полном здравии разделась, занялась сексом в бытовке и спокойно умерла. И делу конец!

Аркадий взял бутылку за нижний край. Мокрый круг на полу отмечал место, где она стояла. Что-то отвалилось ото дна. Он поднял серебристую пластиковую карточку, на которой черным было выведено с вензелями – VIP. Вход на Luxury [1]1
  Luxury – роскошь (англ.). Прим. ред.


[Закрыть] аукцион «Нижинский». С обратной стороны был штрих-код и дата – «с 30 июня по 3 июля, клуб „Нижинский“, Начало в 20:00».