Текст книги "Мертвый город на Неве (СИ)"

Автор книги: Марти Бурнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)

20

Ударил змей-Дюссельдорф по колонне, своды собора держащей, и Булыжник оторвался от хвоста его и покатился по полу, высекая искры из каменных плит. По-прежнему силен был Дюссельдорф – несколько зубов ящера так и остались торчать в его бронзовом хвосте. Стал рыскать змей в поисках русалки, ибо не заметил, как в яму ее смахнул. Шипел, принюхивался, пока не наткнулся на Якоба, что стоял столбом возле усыпальницы и бормотал что-то на латыни. В руке монах держал меч, направляя его в яму – не то угрожая сокрытому в ней, не то приветствуя его.

Не знал Дюссельдорф, что теперь делать. Исходил злобою, но даже сказать ничего не мог, только шипел яростно. Понимая, что не справиться ему с монахом, а уж от поднимающегося Вольронта – вообще лучше б теперь подальше держаться, скользнул он между колоннами, да к выходу направился.

Влад, доселе державшийся в темноте, под самым куполом, увидел, как отец его в новом обличии наружу выползает, и сам решил за ним поспешить. Но не тут-то было! Столп яростно ревущего пламени вырвался из могилы Вольронта – и подпалил упырю крылья. Рухнул Влад на пол, да сильно головой приложился. Обмяк, человечий облик приняв, и замер.

А Архип Петрович, покинув собор, направился к Невской куртине – к стене крепостной, что над самой Невой возвышается. Порешил он, что в таком обличии лучше ему в городе не показываться. Лучше сразу в свой замок ползти по речному дну. А заодно, может, и русалку какую прикончить по пути удастся.

Кое-как вскарабкался он по осыпавшимся камням, поднялся над Невскими воротами и готов уже был в воду сигануть, как заметил Орталу на крепостной стене. Оттесняемая глутами к воде, с помощью слуг, некогда Дюссельдорфом повешенных, прорвалась она в крепость и спешила теперь к возлюбленному своему Вольронту.

Ринулся к ней Дюссельдорф, яростью слепой ведомый, будто в Ортале, а не в нем самом и детях его, была причина всех его бед и неудач. Висельники, вставшие у него на пути, подняли руки, но не успели наслать туман – стремителен был бронзовый змей. Расшвырял он их, будто не заметив, и бросился на Орталу. Скрутил, сжал, спеленал кольцами змеиного тела своего, и оттолкнулся от стены, что было мочи.

Темные воды Невы бесшумным всплеском приняли ведьму и змея. Померк свет луны, и вновь небо оказалось тучами затянуто. И хлынул дождь. И трое повешенных, уходя в небытие, растворяясь в сгустившейся мгле, затянули скорбную песнь.

Так Ортала приняла смерть свою. Злая судьба вновь не дала ей увидеться с возлюбленным, что поднимался тем временем из земли, сбрасывая оковы векового сна…

В соборе, над усыпальницей молился Якоб. Слова молитвы были странными, будто вывернутыми наизнанку; голос монаха – низким, булькающим. Молитва звучала зловеще, точно заклятие, да и обращена была отнюдь не к богу. Меч он держал крепко, острием в могилу направив, но рука подрагивала. Настал тот момент, которого монах ждал веками, но, как и раньше, страх обуял его. Как вера покинула Якоба прежде, так сейчас оставила его решимость. Только что, перед стенами собора, под серебристым оком луны, чувствовал он себя всемогущим, а теперь вдруг – точно букашкой никчемной, в сравнении с той силой, что пробуждалась в земле, в самом сердце этого проклятого города.

Услышал молитву лежащий в могиле. Полыхнул столпом пламенным, дым повалил серный, мрак сгустился, и воплотился в нем всадник на огромном черном коне. Встал конь на дыбы, вспорол тьму огненным взором, заржал, клыки оскалив.

Рухнул Якоб на колени, голову склонил и древний бронзовый меч протянул всаднику, рукоятью вперед.

Нагнулся Вольронт и принял меч. Коснулся он им плеча Якоба – и монах преобразился. Вернее, Якоб остался прежним, страшным, с черными чумными пятнами на лице, но теперь на нем красовался кафтан, золотом шитый, точно такой, как у старого Дюссельдорфа был.

А монах так и стоял на коленях и трясся от страха. Будто ледяная волна прошла по телу его от меча Повелителя. Но понял Якоб, что теперь он – правая рука Вольронта. Теперь он – губернатор мертвого города. И возрадовался монах. Взрычал утробно. Но глаза поднять и взглянуть на Властелина не смел. А тот же заметил Влада, отродье Дюссельдорфово, что очухался и теперь жался к колонне, лежа на полу и вновь вид летучей мыши приняв.

Долго смотрел на него Повелитель, тяжел был взор его, и все, все, что произошло за последние сто пятьдесят лет, стало известно ему. Особенно Вольронта заинтересовали события последних дней. Воззрился он на Влада, душу вытягивая, и не смог кровосос ничего утаить.

Разгневался Повелитель. Понял он, что Ортала явилась в этот мир. Чувствовал, что нет ее больше. И догадался, кто мог с ней расправиться. Протянул он страшную черную длань свою в мерцающей латной рукавице, сжал пальцы – и будто душу Влада схватил. Вспорхнул упырь с пола на обтрепанных крыльях, ринулся было в сторону, да что-то его не пускало, будто он привязан невидимой нитью к восставшему из могилы Хозяину.

Так, верхом, и покинул Акрон Вольронт собор Петропавловский, упыря-Влада подле себя удерживая. И тут же мраморные плиты внутри на место встали, а тяжелые дубовые двери, проскрежетав по полу, вновь на петлях угнездились. А Влад Дюссельдорф трепыхался летучей мышью возле властелина, бросался из стороны в сторону, не в силах оторваться, кричал в ужасе криком беззвучным, ибо понял, что участь его решена и дни закончены.

Окинул Повелитель взором крепость свою – и вмиг она из руин воспряла. И комендантский дом в два этажа над фундаментом поднялся, и казармы сгоревшие, и казначейство разрушенное. Зашуршали камни, вставая на свои места в стенах крепостных – и вот уже все куртины в целости! А из-под завала каменного, что сам собою разобрался, выскочил потрепанный Ворлак – верный Акронов страж. Подбежал к всаднику, подскочил, передними лапами о коня опершись. И конь не дрогнул, признал друга старого, лишь озорно покосился на него глазом огненным. А Вольронт потрепал Ворлака по холке и кивнул вперед, к воротам в Никольской куртине, на Кронверкский пролив выходящим.

Подъехал Вольронт к проливу, к тому месту, где гнилые опоры из воды торчали, и стали всплывать бревна, подниматься со дна доски, крепления. И вот уже пред Властелином, будто новый, красовался мост. Шагнул его конь вперед, и поднялся ветер штормовой, зашумел ветер, завыл, погнал волну по Неве.

Медленно ехал всадник по Кронверкской набережной, по сторонам глядя. И все вокруг менялось по одной лишь воле его: кустарник редел, исчезал, уступая место аккуратным мостовым. Пушки на кронверке заблестели, будто кто их начистил в одночасье. Выгоревший арсенал вновь сиял красным кирпичом.

Ступил конь на Троицкий мост. Зашумела внизу невская вода, забурлила, и поднялся со дна пролет недостающий, и встал на место. Мост сделался прямой, точно стрела – не чета прежнему. Заблестели щиты на чугунной ограде позолотой. А когда подошел всадник к опоре с разводным механизмом, звякнул люк, и вылез из него зомби, за мостом приглядывающий. Вылез и поклонился в пояс Хозяину. Увидел его Вольронт, улыбнулся старым воспоминаниям, кивнул в ответ, и дальше поскакал. А зомби поднял свой штоф, с которым не расставался, и за здравие Повелителя пригубил.

Сойдя с моста, свернул всадник направо по набережной, поехал мимо Мраморного дворца, бывшей резиденции Дюссельдорфов. Выстроились мор-глуты как на параде вдоль всей набережной, от Мраморного до Зимнего, и салютовали ему.

С горечью взглянул Вольронт на Зимний дворец, по-прежнему сокрытый магическим туманом, и дальше поскакал. Вот уже и Адмиралтейство стояло по левую руку его, как новое, с крашеными стенами и золоченым шпилем.

Немногочисленные жители города, что на пути его встречались, падали ниц. И те, кто хранил верность ему – преображались, даже у самых отъявленных зомби-оборванцев одежда делалась новой, с иголочки. А те, кто потворствовал козням прежнего градоначальника – рассыпались прахом на месте, и ветер, дувший с Невы, тут же развеивал их. Бежать никто и не пытался, все знали: бессмысленно это, ибо сам Хозяин города явился, и нет им от гнева праведного спасения.

Так доехал Вольронт до заросшей площади за Адмиралтейством. Встал по центру и негромко произнес слова заветные, лишь ему ведомые. Ударил конь его копытом оземь. Затряслась земля, застонала, вспучилась, и вырос из нее Гром-камень – блуждающая скала, чухонским колдуном Хаалоненом Властелину поднесенная. И взошел конь на скалу эту.

– Здесь, на этом месте, за все злодеяния рода вашего, принесу тебя в жертву граду сему, Влад Дюссельдорф! – так молвил повелитель.

И слова его, грому подобные, раскатились по всему городу. И везде: на Васильевском, за Фонтанкой, на Петроградской стороне – везде слышали их. И многие тогда вздохнули с облегчением, поняв, что пришел конец бесчинству и произволу, при Архипе Петровиче Дюссельдорфе и сыновьях его творящемуся.

Услышал эти слова и змей-Дюссельдорф, из невских вод выползающий. И вскипела в нем ярость лютая. Понял он, что все на свете потерял, и силу свою, и власть, и сыновей своих. Стремительно проскользнул он по площади. Взобрался на гром-камень. И в тот самый момент, когда властелин протянул длань свою к Владу, впился в бессильной злобе в ногу коню.

Заржал конь, встал на дыбы, да копытом змея к скале придавил. Но тут же застыл, бронзовым ядом пораженный. И всадник застыл, бронзою налитый, только змей извивался под ними, да упырь трепыхался в страшной руке Акрона Вольронта.

21

Всего лишь миг пробыв в черной могильной бездне, трясущиеся от холода и страха, Антон и Анна вновь очутились в соборе Петропавловской крепости. Свет, хоть и не яркий, после непроглядной тьмы, резал им глаза. И они были живы!

Анна первой очухалась и огляделась. От увиденного у нее закружилась голова. Собор был как новый, и даже не черный! Горело множество ламп, в их свете были видны колонны, не черные, как должно, а расписанные под мрамор; лакированная светлая дверь, блестящий иконостас, и много, много людей!

– Антон! – воскликнула она. – Откуда все это?! Откуда взялись эти… люди?!

У Антона перехватило дыхание. Он боялся даже моргнуть, чтоб видение его родного, такого желанного и уже немного позабытого мира не растворилось в каком-нибудь чертовом колдовском тумане! Но потихоньку он пришел в себя и ответил:

– Правильнее было бы спросить, откуда взялись мы… Мы дома, Анна! Дома!

Слезы побежали у Антона по щекам. Странно, за все время, проведенное в том жутком мире, такого с ним не случалось. А тут… разрыдался, как ребенок.

– Мы дома, Аннушка, – всхлипывал он.

Идиллию разрушил охранник.

– Пройдемте, граждане, – бросил он дежурную по такому случаю фразу.

Только теперь Антон осознал, что сидит на мраморной плите – надгробии кого-то из царей, за ограждением. А вокруг уже собралась толпа зевак, судя по яркой одежде, в основном – иностранцев. Они принялись щелкать фотокамерами, ослепляя его и Анну вспышками. «Оборванцы в царской усыпальнице» – несомненно, хороший кадр.

Антон подхватил под руку Анну и потащил ее к выходу. Охранник шел за ними.

Снаружи смеркалось и накрапывал дождик. Ярко светили фонари.

– Сами выход найдете, или мне наряд вызвать? – лениво поинтересовался охранник.

– Сами. Сами. Спасибо. Извините… мы тут случайно, – бормотал Антон и тянул за собой Анну, вовсю разглядывающую окрестности.

– Ой! Памятник мор-глуту! – воскликнула Анна, завидев шемякинского Петра. – И какой дурак его таким сделал? Мор-глуты же не умеют сидеть…

– Пошли, Анна, пошли, – шипел на нее Антон, которому вовсе не хотелось объясняться с нарядом полиции.

Охранник проводил их до ворот, и убедившись, что они направились к мосту через Кронверкский пролив, ушел восвояси.

– Дался тебе этот жандарм! – недоумевала Анна. – Он же один, без оборотней, без глутов… я бы запросто могла перегрызть ему горло! Ой, какие красивые огоньки на набережной! Они движутся! А этого моста тут раньше не было…

До Садовой, где, казалось, в какой-то беззаботной прошлой жизни, жил Антон, они добрались за час. По дороге оба оглядывались: Анна, осматривая «достопримечательности» нового, незнакомого ей мира, а Антон, тащивший и поторапливавший ее – стараясь не наткнуться на полицейских. Выглядели-то они действительно как оборванцы. На Антоне по-прежнему была его куртка, но настолько грязная и изодранная, что и курткой-то было сложно ее назвать, штаны, одна штанина которых разошлась по шву до самого верха и изодранные кроссовки. И все это покрытое слизью, волосами и землей. Анна же щеголяла все в той же накидке, снятой Антоном с убитого леприкона. Босая, с распущенными волосами и восторгом в глазах – задержат, не миновать психушки. «Надо же, будто глутов высматриваю!» – усмехнулся про себя Антон, и вновь глаза заволокло слезами.

Город, погруженный в сумерки, но расцвеченный огнями, даже в пасмурный осенний вечер, после пережитого кошмара, казался праздничной новогодней ёлкой. Он жил, шумел, дышал! Троицкий мост, ровный и ярко освещенный, застыл в вечерней автомобильной пробке. Марсово поле, чистое, не заросшее, с чуть пожухлой травой; Михайловский замок, с туристическими автобусами вокруг; подземный переход на Невском; шумный Апраксин двор – все казалось родным, приветливым, но немного нереальным. Будто Антон видел все это в кино, а не наяву.

А вот и родной дом. Не родной конечно, ведь Антон всего два года тут снимал комнату, но как хотел он все эти дни тут оказаться! Маленький дворик с разломанным фонтаном и припаркованными вокруг него машинами. Подъезд с громыхучей железной дверью; домофон, который вечно не работал…

– Ты здесь живешь? – спросила Анна, как показалось Антону, с некоторым недоумением.

– Да. Теперь и ты сможешь здесь жить…

– Мы разве не пойдем на кладбище?.. – Анна казалась растерянной и немного огорченной.

– Пойдём! Обязательно пойдем! Но пойми, по ночам этот город просто кишит мор-глутами, нам надо отсидеться, да и отдохнуть не помешает, – соврал Антон.

– Здесь тоже мор-глуты? А они и вправду умеют сидеть, как тот, бронзовый? – тараторила русалка, но Антон уже не слушал ее и тащил вверх по лестнице, судорожно соображая, что сказать квартирной хозяйке, женщине добродушной, но не в меру ворчливой.

Вот и знакомая дверь, старая, обитая дерматином, который Анна тут же принялась зачем-то отковыривать.

– А теперь молчи! – цыкнул на нее Антон.

– Молчи?

– Да, молчи! Мадам строгая и не любит незнакомых люд… русалок.

– Ах, так?! – встрепенулась Анна и злобно сверкнула круглыми рыбьими глазами, осветив лестничную площадку вместо перегоревшей черт знает когда лампочки.

– Аннушка! Умоляю! – всхлипнул Антон. – И не делай так глазами. Не принято тут. Прошу тебя! Хоть раз послушай меня!

– Ладно, – насупилась русалка.

Ключей у Антона, разумеется, не было, но, благо, хозяйка квартиры держала у себя запасные от его комнаты. Он позвонил, как всегда – два коротких. За дверью послышались шаги.

– Антоша! – воскликнула Инна Александровна, едва открыв дверь.

– Здрасьте! – не придумав ничего оригинальнее, ответил Антон.

– Да где же ты пропадал?! И не предупредил даже! Я уже думала в милицию звонить, о твоей пропаже заявлять. Телефон отключил, и ни ответа, ни привета! Ну разве ж так можно?! – причитала «мадам».

– Простите, Инна Александровна. Уехать срочно пришлось… по работе. Коттедж строили за городом. А телефон у меня украли… и ключи тоже, – врал Антон, все сильнее смущаясь.

– Ну, проходи же! То есть, проходите… – сказала хозяйка, увидев теперь и Анну.

Инна Александровна, к счастью для Антона, плохо видела без очков, и сейчас как раз была без них. Но нюх у нее был отменный… хотя тут хватило бы и обычного.

– Что это с вами? Что за вонь? Почему ты весь в рванье? Что с тобой случилось?! – недоумевала она. – И кто эта девушка?

– Успокойтесь, Инна Александровна, все в порядке! – от вранья у Антона уже жгло уши, но он старательно выдавливал из себя улыбку и радушие. – Мы на фестивале были. «Зомби-фест», может, слышали? Там все так наряжаются, для реалистичности. Хэллоуин, ночь оживших мертвецов… А девушка эта – моя невеста, Анна.

– Невеста? – удивилась Инна Александровна.

– Невеста? – удивилась Анна.

– Эх, молодежь, – хозяйка махнула на них рукой и потянулась за ключом, что висел в прихожей на гвоздике. – Идите, отмывайтесь. И вынеси сейчас же это тряпьё!

К величайшему счастью Антона, на этом хозяйка оставила их в покое, правда, скорее всего лишь потому, что по телевизору сейчас шел какой-нибудь сериал, от которого она не хотела отрываться.

– И ключ второй завтра же закажи! – донеслось из коридора.

Антон буквально силой затащил Анну в ванную.

Сперва он помылся сам. Русалка с любопытством глядела на него, но ничего не говорила. Странно, но Антон не испытывал от этого смущения. Это даже нравилось ему. А еще более странным было то, что включив по привычке горячую воду, он брезгливо поморщился и тут же ее выключил. По большому счету, мыться ему не хотелось вообще. А ведь он так долго представлял себе этот момент… горячая ванна, мыльная пена! А теперь… теперь что-то явно было не так. «Ничего, это стресс» – успокаивал он себя, отрешенно стоя под холодным душем.

Настала очередь Анны. Сначала она наотрез отказывалась, заявляя, что лучше завтра окунется в Фонтанку. Антон набрал ей полную ванну холодной воды и уговорил-таки залезть в это «убогое корыто», как она ее обозвала. Анна тут же приняла облик русалки и плюхнулась в воду, расплескав половину на пол. И пока Антон в срочном порядке осушал пол хозяйским полотенцем, не решаясь выйти на кухню за тряпкой, русалка неподвижно сидела в ванной, раздувала жабры и с безразличием и даже с некоторым упрёком глядела на него большими круглыми глазами.

– Все? Можно мне отсюда вылезти? – спросила она страдальческим тоном.

– Вылезай, – Антон протянул ей свое единственное большое полотенце и помог в него закутаться.

Они тихонечко вышли из ванной и, прошмыгнув по коридору, оказались, наконец, у Антона в комнате. Тут все было как прежде: холодильник, шкаф, столик, диван, напротив дивана – телевизор на тумбочке с книгами. Ничего лишнего. Все знакомое, родное… но какое-то ненужное… Антон тряхнул головой, отгоняя странные мысли.

В комнате было тепло. Слишком тепло. Душно. Антон сразу раскрыл форточку, но этого показалось мало – пришлось открывать окно. Он задернул штору и подошел к Анне, присевшей на краешек дивана. Что делать дальше, он не знал. Он любил ее, Анна стала частью его жизни, даже самой жизнью… но как в этом мире жить с русалкой?! Черт возьми! Русалка! По дороге к квартире, глядя на этот город, на машины, на прохожих, Антон подумал было, что русалок не существует, что это плод его воображения или бред из потустороннего мира. Он думал, что Анна теперь – просто девушка, что они будут нормально жить вместе, что…

– Поесть бы неплохо, – сказала Анна.

– Да-да. Сейчас. Извини, забыл в суматохе…

Антон открыл холодильник, стоявший в углу, возле двери. Благо, хоть за этим не надо идти на кухню! Антон не знал, что теперь говорить квартирной хозяйке и опасался, что она их выгонит. Он блуждал взглядом по полкам, продуктов там было не много, да и те – просроченные уже.

– Кефир будешь? Сгущенка еще есть…

Внезапно Антон осознал, что ему самому есть совсем не хочется. Особенно это – то, что было в холодильнике. Он так мечтал придти домой, наесться до отвала нормальной человеческой пищи, завалиться на диван и спать, зарывшись в одеяло, сутки напролет. А теперь не хотелось ни есть, ни спать… Кефир, сгущенка, плавленый сыр в банке, несколько яиц, наверное, уже испортившихся, рыбные консервы… рыбные консервы! Кильки! Антон схватил банку и поставил ее на столик.

– Что там, в баночке? – спросила Анна.

– Рыба.

– Живая?

– Нет, мертвая, – рассмеялся Антон.

– Хорошо, – Анна хищно облизнулась.

Антон открыл банку.

– Это какие-то мальки? – Анна с недоумением уставилась на содержимое. – А больше ничего нет?

Антон взял одну рыбку за хвост и сунул себе в рот. Рот тут же заполнился чем-то скверным, маслянисто-соленым.

– Тьфу! – он выплюнул кильку на пол.

– А что вот за той дверцей? – Анна указала на морозилку все еще открытого холодильника.

– Точно! Там же у меня треска была! – обрадовался Антон и вытащил две замороженные рыбины.

Анна с недоверием смотрела на треску:

– Они же ледяные!

– Ну, да… сейчас разморозим и…

– Это какая-то магия? – русалка теперь смотрела на него с недоверием.

– Да, нет! – Антон рассмеялся. – То есть магия, конечно. Фреоновая. Тут такая у всех есть.

– А зачем? – недоумевала Анна.

– Чтоб не испортилась…

– Рыба?

– Рыба. И не только…

– И что в этом хорошего?

– Да, в общем-то, ничего… – Антон подошел к окну, и положил рыбины на батарею, решив, что русалка не станет есть жареную рыбу, да оно и к лучшему: не хотелось сейчас появляться на кухне и объясняться с Инной Александровной.

Он присел на диван рядом с Анной, но потом вскочил, сообразив, что не дал ей еще никакой одежды. Порывшись в шкафу, он вытащил единственное, что ей подойдет – свой рабочий комбинезон. Новый, с лямками и ремешками, которые можно было подтянуть на ее размер. И еще – свитер, широковат, но сгодится.

Заодно он порылся в коробках с обувью, и вытащил кеды, оставленные когда-то кем-то из бригады строителей. Они были небольшого размера, и чудо, что он их до сих пор не выкинул! А Анне будет как раз.

– Одевайся, – сказал он, положив все это на диван рядом с Анной.

– Зачем? – искренне удивилась она.

– Ну, знаешь… тут так принято…

– Но мы же здесь одни!

– Ну, хорошо… но завтра…

– Ладно, – согласилась русалка, – завтра, так и быть.

Оттаяла рыба.

Анна остервенело впилась в треску острыми как иглы зубами и оторвала изрядный кусок:

– Совсем не разложилась еще, – разочарованно вздохнула она.

– Не разложилась?

Антон хотел было спросить ее, кому нужна разложившаяся рыба, но потом вспомнил рыбину – почти скелет – которую дал ему чухонец-колдун Хаалонен. Сколько силы было в той рыбе! А это… он крутил в руках вторую треску, не зная, что с ней делать.

– Ешь, – улыбнулась Анна. – Так себе рыбка, по правде говоря, но сойдет!

И Антон начал есть. Он уже не думал о том, что есть сырую рыбу, размороженную на батарее, это как-то неправильно. Он рвал ее зубами, глотал крупные куски и чувствовал, как насыщается, не плотью, но самой силой ее. И это было хорошо! Это было здорово!

– Я возьму? – быстро покончив с рыбиной, Анна взяла из холодильника пару яиц.

– Да… но они уже протухли, наверное…

– Вот и славненько!

Русалка проворно проковыряла когтем две дырочки в скорлупе и принялась высасывать зловонное содержимое.

Антон любовался ею. Ее мокрые распущенные волосы, ловкие движения, безупречное тело, наивный, немного удивленный взгляд… он мог любоваться ей вечно. Неожиданное блаженство накатило на Антона, он растянулся на диване и случайно нащупал рукой пульт от телевизора. По привычке, автоматически, включил.

– Ш-ш-што это? – Анна отскочила в угол и оттуда затравленно шипела, уронив на пол недоеденное яйцо.

– Ой, прости… я не подумал… – Антон поскорее выключил телевизор.

– Ш-ш-што это? Кто ты? – глаза Анны вспыхнули ярким светом. Надвигалась буря.

– Успокойся, Аннушка, успокойся… – Антон хотел подойти к ней, но не решился – так злобно сверкали ее глаза. – Это телевизор… всего лишь телевизор. Глупый ящик со стеклянным экраном…

– Как хрустальный шар у Повелительницы Клана Ведьм? – Анна потихоньку приходила в себя.

– Да. Но он совсем не опасный. Он тут у всех есть. И мадам сейчас смотрит такой же. Все в порядке… тут так принято.

Все еще недоверчиво косясь на телевизор, Анна медленно подошла и уселась на краешек дивана.

– Когда мы шли сюда, мне показалось, что я видела такой в одном доме на Невском. Я тебя спросила, но ты ничего не ответил…

– Ну, я же говорил. Ничего особенного. Глупый ящик. Есть у всех.

Антона так и подмывало расхохотаться, но он боялся обидеть Анну:

– Если не хочешь, я не буду его больше включать. А то и вообще выкинем завтра!

– А можно включить? – Анна прижалась к Антону; ее глаза все еще горели, но уже не так ярко, и скорее – с любопытством.

Часа два Антон и Анна смотрели телевизор. Антон дал русалке пульт, и она, взвизгивая от восторга, нажимала кнопки, переключая каналы, и почти не задерживаясь на каком-либо из них. Заинтересовал ее только фильм на «дискавери», где показывали морских чудовищ, обитавших в древних морях.

– Здесь такие живут? И в Неве? И в Фонтанке? – ужаснулась она.

– Нет, – улыбнулся Антон. – Жили, но очень давно. Когда не было еще ни Невы, ни Фонтанки…

Но потом телевизор наскучил русалке, и его выключили. Выключили и свет.

Анна и Антон сидели на диване, прижавшись друг к другу и молчали. Антон смотрел на Анну. Русалка – то разглядывала его, нежно, любяще, то погружалась в себя. Взор ее делался печальным, и в эти моменты на улице начинался дождь. Капли барабанили по железной крыше, залетали в оно, сквозь колышущиеся на сквозняке шторы. «Наверное, своих вспоминает, – думал Антон. – Как они там?.. Жак, Анри, Нестор Карлович…»

Так они просидели до утра, пока серый рассвет не разлился над городом призрачным туманом.