Текст книги "Мертвый город на Неве (СИ)"

Автор книги: Марти Бурнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

Волки ушли вперед. Нестор Карлович шагал быстро, но сильно приволакивал ногу. Антон помогал ему, когда надо было пробираться сквозь заросли или перелезать через поваленное дерево. Зомби взглянул на небо:

– Уж не Аннушка ли о нас беспокоится?..

Ему в ответ сверкнула молния, а потом еще и еще. Громыхнули раскаты грома.

В свете молний стало видно глутов. Они подплывали со стороны Кронверкского проспекта, но двигались медленно, густо растущие кусты мешали и им. Вдалеке мелькнул темный силуэт мор-глута, Антон узнал его по характерному наклону.

– Скорее, Нестор Карлович, скорее! – поторапливал он зомби.

Глутов Антон теперь почти не боялся, но пугало их количество. Он был уверен, что Якоб легко расправится с десятком сгустков или с парой мор-гутов, но вокруг их уже кружили сотни! А проверять, справится ли монах со столь многочисленным противником, не хотелось.

– Все, Антоша, пришли, – проскрипел зомби. – Дальше они за нами не сунутся.

И действительно, глуты поотстали, а впереди, в зарослях, показался ров.

17

Ортале виделся сон.

Вот она, Ортала – маленькая девочка. Рядом – седая высокая женщина, ее бабушка, шепчет тихо, почти неслышно какие-то странные слова. Стена огня, туман стелется под ногами. Люди… или нет, не люди. Мор-глуты! Плывут над землей, безмолвно вращая глазами, лишь туман шипит, касаясь их ног. Вот один вспыхнул, второй… но на их место встают другие.

Ортале страшно. Бабушка дрожит, держится из последних сил, но продолжает шептать. Огонь пляшет, не подпуская мор-глутов, а туман убивает их. И тишина…

Мор-глутов все больше, и бабушка хватает Орталу дрожащими руками, поднимает над собой. А сверху, с неба, тонким конусом опускается смерч, серый, едва различимый, но яростный. Кружит с тихим гулом, и вот уже касается ее самым кончиком, затягивая внутрь себя.

Ортала поднимается в воздух и в последний раз бросает взгляд вниз.

Огонь пал. Мор глуты облепили бабушку, рвут на части. А рядом, в кафтане, расшитом золотом, стоит человек. Теперь Ортала знает, кто это: Архип Петрович Дюссельдорф. Он смотрит на нее, открывает рот, извергая зеленоватое пламя, в котором кружат духи и мороки. Но поздно. Им не угнаться за ней. Смерч, закружив, уносит ее прочь.

Дальше видения мелькают, словно в калейдоскопе.

Вот она – девочка Лена. Так назвала ее воспитательница. Детский дом. Школа. Художественное училище…

И вот уже Лена идет по набережной Фонтанки, задумчиво смотрит на Летний сад, записывает в блокнот какие-то строчки, приближается к дому. К двери, что приведет ее домой.

Дальше – допрос, острог, какие-то люди… русалка, что вызволяет ее.

И вот она – снова Ортала. Она идет к своей судьбе. К Акрону Вольронту. Он где-то там, в Петропавловке.

Вокруг нее появляются мор-глуты. Ортала бьётся с ними, но сил у нее не хватает. Она проваливается в беспамятство, но продолжает все видеть.

Влад Дюссельдорф, отпрыск Архипа Петровича, подхватывает ее и уносит от глутов к себе.

Она лежит на диванчике. Влада уже рядом нет, но есть старый граф. Цепеш. Он наклоняется над ней и впивается в шею. Пьёт кровь. А затем, тонким стилетом режет себе запястье и дает напиться ей. Ее силы растут. Кровь чернеет, глаза становятся темнее ночи, но теперь она принадлежит ему. Он – ее господин. Ублюдок Цепеш!

* * * *

Ортала вскрикнула и очнулась оттого, что кто-то укусил ее за руку.

Она лежала в темном подвале, в крохотной камере. Сквозь решетку падал неровный свет. В коридоре кто-то стоял, переминаясь с ноги на ногу.

Ортала лежала на узкой скамье. Кто-то теребил и покусывал ее за руку. Сперва отдернув ее, она вдруг поняла, кто это:

– Хрёпл! Иван Андреевич! Мой верный страж…

В ответ, из-под лавки раздался тонкий писк.

Ортала поднялась и прислушалась к своим ощущениям. Цепеш, ее господин… сможет ли она справиться с ним?.. Сможет ли противостоять кровным узам?

Она не ощутила ничего. И это было странно. То ли она столь сильна, что упырю не под силу завладеть ею, то ли…

– Цепеш мертв? – спросила она хрепла.

Тот радостно закивал, хищно сверкнув красными глазами.

– Что ж, спасибо за подарок, старый граф! Теперь никто не сможет остановить меня!

Она подошла к решетке. Стражник, что стоял по ту сторону, рухнул на колени и безвольно опустил голову. Хрёпл Иван Андреевич издал торжествующий визг, пронзительный, но короткий. Взглянув на Орталу, хрёпл замолчал и испуганно отпрянул.

Из глаз ее, тонкими струйками, стекал туман. Словно потоки слез, только черных и беспросветных. От тумана повеяло тоской и безысходностью, самой смертью, и Иван Андреевич, жалобно заскулив, юркнул в дальний угол камеры.

Черные струйки медленно поползли по полу и окутали толстые прутья чугунной решетки, преграждавшей вход.

– Рассыпься прахом, – шепнула Ортала, и решетка вспыхнула ярким белым пламенем и осыпалась на пол горсткой пепла.

– Пощади, Госпожа! – воскликнул охранник. – Не своей волей приставлен я стражем к тебе!

– Как звать тебя? – спросила Ортала трясущегося на полу упыря.

– Леонид… граф Арсеньев, – молвил тот.

– Так и дальше быть тебе стражем! Но – по моей воле, – она коснулась рукой его головы, и Леонид замер, оцепенев.

А затем обратила Ортала взор свой к небесам, будто и не в подвале замка находилась. Будто и не было вовсе тяжелого сводчатого потолка.

Вспыхнул факел на стене и рассыпался яркими искрами. Темный кирпичный потолок сделался прозрачным, а после – исчез. Теперь стояла Ортала на Марсовом поле и шептала заклятье.

Появился смерч. Сперва тонкий, почти незаметный, как паутинка. Разрастаясь, наполнил он гулом все вокруг, подхватил стражника и утащил прочь, наверх.

– Сторожи вход! – крикнула Ортала.

И в этот миг все исчезло. Смолк зловещий гул, резко оборвавшись. Рассеялся черный туман, вернулись стены и потолок, лишь факел больше не горел, превратившись в тусклый уголек.

Хрепл облегченно вздохнул и направился вслед за Орталой к выходу из подземелья. Ножки его все еще тряслись от пережитого ужаса, но теперь он понимал, что ничто не встанет на пути у его госпожи.

Попетляв по подвальным коридорам, Ортала с хреплом вышли к главному входу. Выход из подвала находился под мраморной лестницей, что вела к апартаментам Влада. Дверь была чуть приоткрыта, и хрёпл проскользнул в щель, радуясь свободе. Но тут же отпрянул назад. Массивные двери на улицу были распахнуты, ночная мгла притаилась за ними, и медленно, по одному, из нее выплывали мор-глуты.

Ортала вышла вперед.

Стена призрачного пламени поднялась перед ней, оттесняя мор-глутов обратно, к выходу. Один за другим, они вспыхивали, корчились, крутились на полу волчком и рассыпались пеплом.

Но с улицы напирали все новые. А потом послышались шаги. И дрогнуло пламя, осело и зашипело на полу, поглощаемое пузыристой слизью.

Тленное зловоние наполнило холл, и в дверях показался сам Архип Петрович Дюссельдорф в шитом золотом кафтане. За спиной старика маячил Влад, но, судя по кислой физиономии, все происходящее не радовало его.

Хрёпл наблюдал, прячась за мраморными ступенями. Ножки и ручки его тряслись от страха, но глаза горели решимостью.

И вновь из темных очей Орталы вырвался черный туман. На этот раз – густыми клубами. Стелился он по полу и вставал стеной, преграждая Дюссельдорфу путь.

Но не дрогнул Дюссельдорф. Шагнул он в туман и протянул руки свои к Ортале. Двигался он медленно, порой замирая на месте. Плоть его пошла волдырями, золотой кафтан задымился, но шел Дюссельдорф. А глаза его, выпученные как у мор-глута, горели яростью.

Ортала шагнула назад. Она узнала своего старого врага и поняла, что сила его велика. Она готова была повернуться и бежать, когда почувствовала, что кто-то дергает ее за подол платья. Это был хрёпл. Глаза его сияли ярко-алым, подсвечивая туман, делая его похожим на густую кровь. И решимость Ивана Андреевича передалась Ортале. Она остановилась и ждала.

Дюссельдорф шел. Он был уже в центре зала, и туман пал, осыпавшись мелкими кровавыми каплями.

Разинул Дюссельдорф пасть свою от уха до уха и исторг столп зеленоватого пламени. Вырвались из чрева его духи и мороки и принялись кружить, лишая Орталу сил.

Но она не сдалась. Подняла руку, жестом останавливая Архипа Петровича и прошептала:

  В этот миг падешь ты ниц.

  Глаз польется из глазниц,

  Гной прорвет твою утробу,

  Сам свою проглотишь злобу!

И в это мгновение огненный столп с духами и мороками устремился назад, в Дюссельдорфову пасть. Вся нечисть, вся гадость и слизь, исторгнутая им, поспешила обратно, прихватив по пути парочку зазевавшихся мор-глутов. За одно мгновение все, что наполняло зал, влетело ему в глотку. Раздался громкий хлопок и повалил едкий дым. А когда дым рассеялся, хрёпл увидел на полу ползающего и скулящего Архипа Петровича Дюссельдорфа, который собирал дряхлыми руками свои ускользающие потроха. Один глаз его также покоился на полу, другой – болтался чуть ниже подбородка на тоненькой жилке. Золоченый кафтан – почернел, обветшал разом и выглядел теперь не лучше половой тряпки.

Влад Дюссельдорф жался к стене, стоял бледный и не решался поднять глаза на Орталу. Она прошла мимо, будто его и не было вовсе. Хрёпл семенил следом, цокая копытцами по мраморному полу.

– А-а-а-а! – крикнул Влад на прощание.

Это Иван Андреевич не удержался и вновь пребольно хватанул упыря за ногу.

* * * *

Архип Петрович сосредоточенно елозил по скользкому полу, собирая свои внутренности. Затем, разобравшись с потрохами, взялся он за глаза. Левый глаз вошел в глазницу без проблем, а вот с правым пришлось повозиться. Он распух и отказывался отправляться на свое законное место.

Справившись, наконец, с глазами, Дюссельдорф огляделся.

В зале было пусто, Ортала ушла, мор-глуты, ежели таковые еще остались, вероятно, расползлись. Лишь его сын, Влад – ковылял наверх по широкой мраморной лестнице.

– Стой! – прохрипел старый Дюссельдорф.

Влад замер. Лицо его исказила гримаса страдания. Мало ему хрёпла, так теперь еще и отец! А так хотелось думать, что все закончено! Что Ортала уйдет к Вольронту, отец, если не сгинет – так займется своими делами, а его, Влада, перестанут дергать… и снова будут балы, танцы, цыган, играющий на скрипке, и прочие тихие радости. Влад облизнул пересохшие губы, вспомнив, что давненько не подкреплялся, и после всего пережитого просто необходима свежая кровь, и нехотя обернулся:

– Да, отец!

– Влад, помоги мне! Помоги мне, сын! Ты один у меня остался… ты один – моя опора в старости. Помоги мне. Мы должны остановить Орталу.

Влад заскрежетал зубами, сдерживая вопль отчаяния, что рвался наружу, и подошел к отцу, не посмев ослушаться.

– Держи… держи меня, – стонал Архип Петрович. – Помоги мне подняться.

Стараясь не смотреть, Влад поднял смрадное и осклизлое тело отца и поставил на ноги, слегка наклонив вперед.

– Глуты мои славные! Глуты мои верные! – хрипел и булькал старый Дюссельдорф. – Собирайтесь все, ибо пробил наш час. Спешите! Спешите и остановите Орталу! Задержите ее на мосту, не дайте пройти. Ведь коли пройдет она к Властелину, не видать вам больше света белого и тьмы ночной. И мне вместе с вами…

А затем отпихнул Архип Петрович сына, да так, что тот на пол полетел. А сам поплыл над полом и вышел на улицу, в ночь. Влад, прихрамывая, пошел следом, гадая, что еще задумал отец.

А Дюссельдорф вышел на Марсово поле, замер, паря над землей и принялся глазами вращать – ну точно мор-глут. Левый глаз норовил вывалиться, и старику приходилось постоянно моргать серым, истлевшим веком.

Тишина воцарилась кругом, да такая, что в ушах зазвенело. А потом поползли тени, что были темнее самой ночи. Тянулись они от Мраморного дворца и от домика в Летнем саду. Сгустились тени вокруг Дюссельдорфа, затем рассыпались по полю множеством глутов и принялись лепиться друг к другу, мор-глутов образуя. И лишь появлялись – сразу же устремлялись они к Троицкому мосту, вслед Ортале. А на их место становились все новые.

Удивился Влад числу их. Испугался армии несметной. И понял, что если бы не Ортала – в жизни бы не одолел он брата своего, Ивана…

Лишь скрылся во тьме ночной последний мор-глут, повалился Архип Петрович на землю, лишенный сил. Тихо скулил он и грыз пучок пожухлой травы, пребывая в отчаянии. Ведь дело еще не закончено. Ведь не смогут мор-глуты Орталу остановить, а дай бог – задержат ненадолго. Понимал это Дюссельдорф и боялся. И страх придал ему сил.

– Помоги мне, Влад, – не то прошипел, не то просвистел он.

Влад снова поднял отца. И направились они к Михайловскому замку, где ждали их гости, коим велено было не расходиться. Обещал им Дюссельдорф привести Орталу, и гости ждали этого с нетерпением, кто в ужасе, а кто в радости. И ждать готовы были – хоть целую вечность, позабыв про свои дела.

Тело отца было скользким и тяжелым. Потроха норовили выскользнуть из разорванной брюшины, а ноги еле передвигались. Ворчал старик недовольно, а потом зашипел злобно и оттолкнул Влада:

– Помощи от тебя никакой, сам быстрее доберусь!

С этими словами повалился он на землю и заскользил ужом, оставляя поблескивающий в ночном сумраке слизистый след. Да так проворно он скользил, что Владу, дабы угнаться за отцом, пришлось обернуться летучей мышью.

Скользнув в темную воду реки Мойки, Архип Петрович поднял тучу брызг, а вскоре, вынырнув на противоположном берегу, пробормотал какое-то ругательство в адрес русалок.

«И дались ему эти русалки! – в который раз думал Влад, хлопая над ползущим отцом своими кожистыми крыльями. – Хотя, если вспомнить ту тварь, которая нам бал испортила… то, думаю, отец прав. Век бы их не видеть, русалок этих!»

Подполз старый Дюссельдорф к самому рву, что окружал Михайловский замок. А Влад, по привычке, уже подлетел к мостику.

– Куда прешь, дурень! – прохрипел старик. – Пшел вон! И не мельтеши тут, не хлопай крыльями, не мешайся!

Влад приземлился позади отца и принял облик человеческий. Страшно ему стало. Осознал он, что хочет совершить отец. Холодок пробежал по и без того холодной спине. Он бросил взгляд на парадный вход: кареты, повозки и колесницы по-прежнему стояли там. Гости ждали их. И какие гости! Все сильные мира сего собрались…

А Архип Петрович приподнялся на руках и принялся нашептывать какую-то тарабарщину.

И вспенилась вода во рву, забурлила, повалил из нее зеленоватый пар, и полезли химеры жуткие. Шелестели они по траве, щелкали длинными кожистыми хвостами. Направились они не к Дюссельдорфу, а к замку. Лезли все новые и новые, и не было им числа.

Облепили они стены замка, будто черные извивающиеся пиявки. Ползли все выше и исчезали в окнах, свет в которых тут же померк.

Послышались крики и стоны. В полной тишине, что воцарилась вокруг, слышны были даже отдельные проклятия в адрес Дюссельдорфа и всего рода его.

Поежился Влад, будто уже ощущая на себе силу этих проклятий. В очередной раз пожалел, что не сбежал вовремя, не спрятался вместе с упырями где-нибудь за городом. Не переждал. Вспомнился ему и упырь Данилов. Наверняка сидит в каком-нибудь углу сейчас и трясется от страха. А ведь если подумать – не такой уж он дурак, этот Данилов. Он-то переживет эту ночь…

И вдруг все стихло. Оборвались крики, заглохли стоны. Тишина показалась Владу гробовой. Ему померещился конец всего живого и мертвого в этом городе. От этого стало нехорошо, и он сел на землю. И очень вовремя.

Полыхнуло зеленое пламя. Стены замка содрогнулись. Почерневшие балки с остатками кровли с грохотом устремились в небо. Пламя вырывалось отовсюду: из крыши, из окон и дверей.

Удар воздушной волны был такой силы, что будь Влад на ногах – отлетел бы до самой Мойки. А так – его лишь перевернуло и протащило по земле. Поднявшись, он взглянул на отца.

Архип Петрович стоял, широко разинув свою бездонную пасть. Зеленое пламя закружилось вокруг замка, образуя вихрь, вспыхнуло, осветив все Марсово поле, и ринулось к Дюссельдорфу. Старик стоял твердо, будто не был только что подобен полудохлому слизню. С ревом поглощал он этот смерч, что породили химеры. И в потоках зеленого пламени виделись Владу искаженные яростью лица гостей убиенных. Столько злобы и ненависти источали они, что он отпрянул, а после – развернулся и побежал прочь от отца. Да упал, споткнувшись о корень старой липы, что росла на самом берегу Мойки.

Лежал Влад ни жив ни мертв, не веря в случившееся, и тихо подвывал. И вдруг почувствовал, как сгребла его за шиворот сильная длань и рывком поставила на ноги. Влад обернулся. Перед ним стоял отец. Он помолодел, окреп. Потроха уже не вываливались наружу, и даже кафтан на нем вновь засиял золотым шитьем. А от самого Дюссельдорфа теперь исходило сияние зеленоватое, и порой из глаз его вырывались языки зеленого пламени.

– Что разлегся, охломон! – крикнул он. И голос Архипа Петровича вновь обрел силу и властность, как в старые добрые времена.

– Отец… – Влад не знал, что сказать, – …а как же, как же мы теперь?.. Никто в городе теперь нас не поддержит… а Ганс? Старый Ганс… ты и его сожрал?

Подумав о старом дворецком, Влад вспомнил свое детство. Как они играли с Гансом и братом Иваном, здесь, в Михайловском садике. Как Ганс загонял им жертву, добытую мор-глутами, а они с Иваном расправлялись с ней наперегонки… От воспоминаний на глаза навернулись слезы. Нет больше Ганса. Нет Ивана. От замка – и то одни руины остались. Только отец – как и прежде в своем золоченом кафтане…

– Сожрал. А как было не сожрать?.. – с грустью произнес Дюссельдорф. – Только не время нам теперь о дворецком печалиться. Идем! Идем скорее, а то упустим Орталу, и нам самим тогда мало не покажется. Будем завидовать старине Гансу… Опередить нам ведьму надо! Первыми в Петропавловском соборе оказаться и меч Вольронта заполучить. Тогда этот город нашим навеки будет!

Затрясся Влад от страха, услышав слова эти, обернулся летучей мышью, хотел было упорхнуть, но чувствуя решимость отца – устрашился. Шансов выжить, присвоив меч Вольронта, конечно, мало, но если сейчас дёру дать – папенька точно прибьёт!

* * * *

Ортала направилась к Троицкому мосту. Мор-глуты преследовали ее, некоторые то и дело вставали на пути, но их было не много, а Ортала чувствовала себя сильной, как никогда прежде. Туман расстилался у ее ног, быстрыми потоками струился впереди и растекался сзади по мостовой широким шлейфом. Мор-глуты, один за другим, вспыхивали, соприкасаясь с туманом, и на их место все реже вставали новые. Казалось, все самое страшное уже позади. Она шла, ничего не страшась, и думала лишь о своем возлюбленном. Сколько лет ждал ее Акрон Вольронт? Она никак не могла вспомнить. Век… а может и больше…

– Ортала-а! – пронзительный визг хрепла выдернул ее из раздумий.

Иван Андреевич дергал ее за подол платья и указывал назад. Она обернулась.

Ночь не была непроглядной, небо, будто подсвечивали алые всполохи, и тучи казались не черными, а красновато-серыми, как и всегда в Петербурге. Было видно далеко окрест. И стало страшно.

Отовсюду: с Фонтанки, от Летнего сада, из Мраморного дворца стягивались колонны мор-глутов. Это все Дюссельдорф! Быстро очухался. Надо было прикончить его…

Ортала ступила на мост, стараясь идти быстрее. Но сделать это было сложно – туман впереди нее тек неторопливо, а оставшиеся глуты обходили, стараясь взять в кольцо, и ощутимо вытягивали силы.

И тут новая напасть приключилась: на Марсовом поле ветра не было, а стоило оказаться на мосту, подул он с неистовой силой. Порывы трепали платье, бросали в лицо сыростью и мелким дождем, но самое страшное – они разгоняли туман.

Глуты подходили все ближе, теснили Орталу к краю. Силы быстро истощались.

Иван Андреевич кинулся пару раз на врага, ему даже удалось отхватить кусок от глута, но каждый раз его отшвыривали обратно. И теперь он, тихо поскуливая, терся у Орталы в ногах, изрядно мешая.

Подплывали все новые и новые мор-глуты. Они яростно вращали глазами, вытягивая силы, и разум Орталы помутился. Она уже не знала, кто она и куда идет, город стал вдруг страшным и чужим, в душе поселилась тоска. Она сопротивлялась из последних сил, но выхода, казалось, не было.

Неожиданно, почти у нее под ногами, громыхнула и отползла тяжелая чугунная крышка люка. Перепуганный хрепл чуть не свалился в зияющий чернотой провал. Они стояли прямо над опорой моста, под тумбой с большим чугунным фонарем, который, правда, не горел.

Из люка показалась облезлая голова, скорее даже – черепушка старого зомби. Поскрипывая суставами, он вылез наружу и низко поклонился.

– Госпожа! Я знал, что ты придешь! Недавно у меня был гость, и я почувствовал это. Как я рад, госпожа! Как рад!..

Ортале и хреплу было отрадно повстречать союзника в такой момент, но что он может? Что может сделать этот старый и ветхий зомби против армии глутов, что надвигалась со стороны Марсова поля?..

– Примите, госпожа, это придаст вам сил, – с этими словами, зомби вытащил из кармана стопку и налил в нее из штофа прозрачную жидкость.

Не задумываясь, Ортала выпила. Водка. Чистая, но удивительно крепкая, она действительно придала сил. Не магических конечно, а простых, человеческих, но теперь скованность пропала, и Ортала могла бежать. Она вновь почувствовала себя простой девушкой Леной. Огляделась.

Бежать было некуда. Мор-глуты окружили ее и яростно вращали глазами, прорываясь сквозь остатки сносимого ветром тумана.

– Бегите вперед! – проскрипел зомби, запрокинул голову и приложил к губам штоф.

«Он издевается!» – подумала Ортала. Куда бежать? Кругом глуты!

А зомби самозабвенно пил. Показалось, что прошла вечность, пока он, наконец, оторвался от штофа. И надо сказать, что водки в штофе не убавилось, а сколько он выпил – оставалось загадкой.

– Подарок господина Вольронта! – каркнул зомби, потрясая штофом.

А затем он вытащил из кармана коробок, чиркнул спичкой и поднес ко рту.

«Ф-ф-фух» – и изо рта зомби вырвался небывалых размеров столп спиртового пламени. Мор-глуты прыснули в разные стороны, а Ортала и хрёпл бросились в освободившийся проход.

Старый зомби проворно юркнул в люк и загрохотал чугунной крышкой:

– Бегите! Я попробую задержать их! – крикнул он напоследок.

Ортала бежала из последних сил. Иван Андреевич не отставал, громкими пронзительными визгами отпугивая попадавшихся на пути мор-глутов. От тумана не осталось и следа, но теперь появилась надежда.

Пролет моста содрогнулся. Заскрежетали какие-то механизмы.

«Он хочет развести мост! – догадалась Ортала. – Только бы успел, только бы успел!..»

Она остановилась перевести дух, лишь миновав середину. Обернулась.

Пролет моста, который они только что проскочили, задрожал и чуть приподнялся. Мор-глутов на нем собралось столько, что не видно было мостовой. На миг они застыли, словно пытаясь осмыслить происходящее, а затем…

Весь пролет оборвался и устремился вниз, в бушующую пучину Невских вод. Механизм не выдержал, а может – истлел от времени. Тяжелый вздох пронесся над рекой. Глуты тонули. Они могли недолго парить над водой, но высокие волны проглатывали их, превращая в водяных мороков.

Оставшиеся мор-глуты собрались на той стороне, у самой кромки, и беспомощно вращали выпученными глазами. Сзади напирали все новые и сталкивали тех, кто стоял у края в бушующую бездну.

Ортала была спасена. Ветер, который только что чуть не погубил ее, унося колдовской туман, нес теперь свежесть. Дождь охлаждал. Хрёпл уже нетерпеливо цокал по мостовой копытцами, поглядывая в сторону Петропавловки. А Ортала услышала песню. Тоскливую и протяжную – песню повешенных. Послышались ей в этой песне знакомые голоса. Дворяне, верные слуги ее, пели сейчас. Но почему повешенные? Неужели Дюссельдорф расправился и с ними?! И она устремилась на зов.