Текст книги "Высокая ставка"

Автор книги: Марсель Монтечино

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 28 страниц)

КАННЫ – ЯНВАРЬ

На открытках, продаваемых среди прочих сувениров в гостиничных ларьках, Канны обычно утопают в роскошной летней зелени, на песчаных пляжах полчища юных европейцев, а голубизна Средиземного моря сверкает под ярким солнцем. Но сейчас за разрисованными морозом окнами суровая зима. На открытках юные старлетки, с обнаженной грудью, наслаждаются ласковым теплом Лазурного берега. А сейчас здесь валит снег, на пляжах пустынно и сумрачно, убраны столы и стулья, выставленные летом возле роскошных, словно изваянных из сахара отелей, выстроившихся в ряд вдоль главного променада на взморье. Деревья потеряли листву и стоят голые и черные: пальмы поникли под ледяным ветром. Несколько кварталов, удаленных от фешенебельного взморья, собственно и являют собой серый, скучный, провинциальный городишко – Канны. А на побережье – законсервированный на зиму курорт, ожидающий летнего солнца. С самого утра Сэл сидел в маленьком кафе напротив Дворца фестивалей, попивая свой крепкий французский кофе. Вот уже час он наблюдал, как нарастает поток людей, стекающихся по узким боковым улочкам и устремляющихся к огромным стеклянным дверям Дворца. Сегодня утром начнет свою работу Международный музыкальный симпозиум, который продлится целую неделю. Сэл медленно помешивал свой кофе. «Чего ты ждешь? – спрашивал он себя. – Лучший случай трудно себе представить. Кто рано встает, тому Бог подает. Нерешительный всегда проигрывает. – Продолжая помешивать кофе, он мрачно улыбнулся про себя. – Чего ты боишься? Ведь не Венезия же поджидает тебя за углом. А всего лишь музыкальный люд. Целое собрание музыкантов. Таких, как Шринес».

Сэл закурил сигарету, наблюдая за высоким парнем с ярко-рыжей гривой, ожидавшим, когда зажжется зеленый свет. Началась изморось. В конце концов, всю свою жизнь я вращался среди музыкантов. Как долго? Бог мой, целых двадцать лет. Ну и что, преуспел, мать твою?.. Где миллионы фанатов, млеющих при одном упоминании твоего имени?

В кафе вошли два тощих английских рокера лет двадцати в замысловато разрисованных джинсах и заняли соседний с Сэлом столик. Ну что ж, на сей раз у меня есть что предложить. И прямо-таки сногсшибательное. Чего же ты ждешь, Джек? Рождества? Сейчас или никогда! Воспользуйся случаем или проиграешь. Такое долгое путешествие.

Сэл выложил на стол несколько франков и встал.

Натягивая свой новый шерстяной плащ, он взглянул в зеркало и с восторгом отметил: «Черт побери, я выгляжу очень даже неплохо». Изабель полностью экипировала его: черный, модного покроя костюм на нем – лишь один из полдюжины, которые она для него заказала. И темно-синяя, застегивающаяся на вороте рубашка, которую носят без галстука, тоже. Антрепренер рок-н-ролла, да и только! Густые черные волосы зачесаны назад и стянуты узлом, – стоит ему слегка повернуть голову, и он видит болтающуюся в левом ухе серьгу из филигранного серебра в виде полумесяца. Сэл улыбнулся своему отражению в зеркале. Только бы не пошел дождь, тогда он сможет надеть свои солнечные очки.

Но будто нарочно дождь лил вовсю, и была ужасно холодно. Сэл перебежал на другую сторону, лавируя между «пежо» и «фиестами». «Лягушатник» в униформе у входа во Дворец проверил у Сэла ламинированный пропуск и сказал, что его следует нацепить на лацкан пиджака.

Первой мыслью Сэла, когда он очутился во Дворце, было: мне следовало появиться сюда в черной кожаной куртке. Тысячи рок-н-ролльщиков деловито двигались во всех направлениях. Нечесаные космы, штаны в обтяжку, башмаки на высоких каблуках – казалось, все это предусмотрено этикетом, и вся эта атмосфера торжественности, аура таинственности... Нравы здесь были весьма свободные. Соотношение мужчин и женщин примерно миллиард к одному, а средний возраст можно охарактеризовать как «попытку выглядеть моложе». Французские девушки в красных блейзерах, владеющие несколькими языками и потому, очевидно, приглашенные дирекцией, направляли молодых людей вниз по широкой лестнице. Они увлекли за собой Сэла, и вместе с толпой он оказался в небольшом коридоре длиною примерно в акр, похожим на садок для кроликов. От этого коридора в стороны расходились кабины, разделенные узкими проходами. Каждая кабина имела соответствующий своему назначению цвет. Желтый – радиосвязь, голубой – студия звукозаписи, на двери каждой кабины была табличка с обозначением фирмы и страны. Сэлу бросилась в глаза табличка с надписью «Хуго Рекордс» – Венгрия. Венгрия? Сэл протиснулся сквозь толпу. Помещение было забито до отказа. Здесь смешалось множество запахов – нового ковра, мокрой кожи, свежей краски. Шум стоял невообразимый, настоящий бедлам: разноязычная речь и какая-то немыслимая музыка, словно на карнавале и восточном базаре вместе взятых.

Вокруг сновали американцы, финны, пуэрториканцы, жители Заира, датчане, шведы, японцы. Прямо напротив Сэл увидел зал с телевизионными мониторами – может, их там было штук пятьдесят, и на каждом шведские артисты демонстрировали свой последний номер – на шведском языке. Сэл не знал, что в Канны приехали шведские артисты. Все одинаковые, крашеные блондинки, все на одно лицо, как в группе «Абба». Рядом со шведской кабиной находился стенд «тяжелого металла». Оглушительные звуки гитары вырывались из усилителей, установленных самой компанией, а главным украшением стенда служила отвратительная картина Франка Фразетты с изображением грудастой девицы, опутанной колючей проволокой. По титькам катились крупные капли крови. Двое японцев средних лет, в строгих деловых костюмах, внимательно разглядывали картину, словно оценивая перспективу ее продажи, обменивались впечатлениями и делали какие-то записи в блокнотах.

Боже мой! Это же настоящий зоопарк. Цирк с тысячью арен. За десять минут своего пребывания во Дворце Сэл успел разочароваться. Что, черт побери, он здесь делает? Слава тебе, Господи, он пианист, а не бизнесмен. Почему он решил, что сможет кому-то что-то продать? Здесь все, вероятно, имеют докторскую степень в области бизнеса или еще что-нибудь в этом роде. Наверняка изучали движение информационных потоков и составляли график до конца года: прогнозировали продажу и ее объем. И разбирались в этом куда лучше его. Лучше, чем...

– Вас не заинтересует оригинальный номер? – произнес кто-то с бостонским акцентом. Любопытно, кому принадлежит эта сродни Кеннеди манера изъясняться, подумал Сэл и обернулся. Это спрашивала худая, с прыщеватым лицом девушка в зеленых кожаных штанах у толстухи, сидевшей за столом в соседней кабине.

– Какой именно номер? – в свою очередь спросила толстуха. Эмблема на головном уборе свидетельствовала о том, что она француженка.

– Ударные инструменты, – живо отозвалась девушка в зеленых штанах.

Толстуха покачала головой.

– Нас интересуют только танцы...

Девица выскочила из кабины, не дождавшись, когда толстуха закончит фразу, и та снова стала подпиливать ногти. С минуту Сэл смотрел, хотя его толкали со всех сторон, потом собрался с духом и подошел к толстухе.

– Могу предложить великолепный номер, – неожиданно для себя выпалил он, однако его слова не произвели на толстуху ни малейшего впечатления. Но стоило ей поднять глаза на Сэла, и лицо ее расплылось в улыбке. Она являла собой образец, если можно так выразиться, шика международного рока: многослойное платье из черной кружевной материи, длинные серебряные серьги, коротко остриженные, как при лучевой болезни, волосы, бледная кожа и яркий макияж.

– Нас интересуют только тан...

– У меня есть грандиозный номер. Южная девица, уверен, она вам понравится.

Толстуха не переставала улыбаться, но при этом недоуменно поглядывала на Сэла.

– Могу предложить танцевальную музыку. Убойную! – Он протянул толстухе кассету, но вместо того, чтобы принять ее, она открыла лежавший перед ней журнал.

– Когда желаете встретиться с нами?

Сэл улыбнулся ей, стараясь не показаться слишком глупым.

Она заглянула в журнал.

– А если послезавтра, в одиннадцать тридцать?

Она склонилась над журналом, и Сэл заметил просвечивавший сквозь торчащие во все стороны волосы белый скальп.

– Ну, а если прямо сейчас?

Она стрельнула на него глазами:

– Сейчас?

Он ответил ей щедрой, самой обворожительной, на какую только был способен, а главное – многообещающей улыбкой.

– Если бы вы могли это сделать для меня, тогда...

Она улыбнулась и встала из-за стола.

– Посмотрю, чем смогу вам помочь.

Она повернулась на каблуках и прошествовала к двери в перегородке сборного офиса. Ее широкий зад был никак не меньше французского ярда. Перед тем как шагнуть за дверь, она оглянулась, одарив его многообещающим взглядом.

– В каком отеле вы остановились?

– В «Мартйнез».

– О, Мар-тен-незз, – произнесла она по-французски. – Встретимся там, в баре. Туда все приходят после обеда. – Она еще раз бросила на него многообещающий взгляд и скрылась за хлипкой дверью. Сэл быстро оглядел фотографии на футлярах для пластинок, размещенных на стенах офиса. Все это были французы. Ни одного знакомого лица Сэл среди них не обнаружил. Что ж, подобные международные ярмарки – своего рода первый бал для потенциальных звезд. Пожалуй, здесь никому пока неведомо, скажем, имя братьев Невиль.

Тем временем дверь снова отворилась, и кто-то, не то секретарь, не то дежурная, опять предстал перед ним. Заговорщическим тоном она сообщила:

– Сеньор Лакомб сейчас вас примет.

Она пропустила его вперед, шепча:

– Меня зовут Кларис.

Он вошел в крохотную комнатушку, размером примерно восемь на восемь ярдов. Здесь, как и в приемной, стены были украшены футлярами от пластинок. Три пластиковых стула, неудобные на вид, низенький узкий столик да компактная японская аппаратура у стены, вот и вся меблировка офиса.

Сеньор Лакомб, неопрятного вида мужчина средних лет, в белой, "с закатанными рукавами сорочке, сидя на стуле, курил сигарету и читал буклет американской программы фестиваля. Он протянул Сэлу руку и взглянул на него без всякого интереса. Сэл энергично потряс руку француза, но не почувствовал ответной реакции и понял, что ему нужна только кассета. Тогда Сэл проворно вытащил ее из кармана и вручил сеньору Лакомбу.

«Давай, давай, проклятый лягушонок. Посмотрим, что ты скажешь».

Лакомб вставил пленку в магнитофон и включил его.

– У вас есть фотография певца?

«Черт бы тебя побрал! – Сэл клял француза на чем свет стоит. – Ну и кретин. Посмотрим, что ты скажешь, когда услышишь, как поет Изабель».

– К сожалению, нет, но певица очень хороша собой.

Лакомб взглянул на него не то с сочувствием, не то с сожалением.

– Не сомневаюсь.

В этот момент на фоне витающей под сводами Дворца какофонии приглушенных звуков офис наполнился нежной мелодией вступления в песне «Я не могу вернуть своего Фила» – первой на кассете.

«Слушай, слушай, идиот лягушонок». Француз недоуменно поглядел на Сэла, и как раз в этот момент зазвучал проникновенный – один на миллион – голос Изабель. «Слушай! Ну, что скажешь те...»

Лакомб выключил магнитофон.

– Послушайте! – вскричал Сэл.

– Мне нужны только танцевальные ритмы. У вас есть такой материал? – Он уставился на Сэла с явной враждебностью.

– Конечно, есть. Вы же не дослушали до конца первую песню.

Лакомб прокрутил пленку вперед. Раздалось тихое шуршание стремительно наматывающейся пленки.

– Вы даже не дали себе труда прослушать хотя бы первую песню, – проговорил Сэл тоном, как он полагал, крутого антрепренера. – Я представляю уникальную и...

Лакомб бесцеремонно оборвал его:

– Эта фирма интересуется только танцевальными ритмами. Клубной музыкой. Новыми ритмами. «Бум-бум-бум-бум», – изобразил он новые ритмы, ударяя кулаком по колену. – И больше ничем.

«А-а, диско. Ты имеешь в виду диско, но называешь это как угодно, только не диско».

Француз нажал кнопку магнитофона, шуршание пленки прекратилось, и через секунду усилители воспроизвели голос Изабель как раз на середине второй по порядку песни, записанной на пленке. Лакомб без колебаний выключил магнитофон, и кассета выскочила из него, как из тостера готовый тост.

– Меня интересует только танцевальная музыка, – повторил Лакомб, вынимая кассету из магнитофона.

– Подождите, – не сдавался Сэл. – Там есть четыре танцевальные вставки в модном ритме.

Француз сурово уставился на него.

– Возможно, но у меня нет времени отыскивать их. Благодарю вас. – Он отдал кассету Сэлу.

– Вы делаете... – Сэл сглотнул. Перехватило дыхание. Его бросило в жар. – Она необычайно талантлива.

Но Лакомб уже снова уткнулся носом в буклет.

– Танцы, только танцы. – И, даже не взглянув на Сэла, он закурил очередную сигарету.

Сэл вышел и вдруг подумал о том, каким крошечным все было в офисе. Толстуха в приемной оторвалась от своих ногтей и вопросительно взглянула на Сэла, однако по его лицу поняла, что он потерпел фиаско и надежды с ним переспать – никакой. Но она была не из тех, кто сразу сдается, и бодро провозгласила:

– Итак, я найду вас вечером в баре «Мартинез». Договорились?

Сэл с недоумением посмотрел на нее, выдавил из себя улыбку и, помахав рукой, побрел прочь.

Покинув французский офис, он очутился в стихии кожаного рок-н-ролла. Здесь представители двух датских групп «тяжелого металла» горячо спорили между собой на непонятном ему языке. Испанские издатели музыкальной продукции весело смеялись, обмениваясь пошлыми шутками. Толпа буквально вынесла Сэла к немецкому стенду с видеотехникой, где всем желающим предлагали какие-то сухие, посыпанные солью крендельки. У стенда кастровской Кубы звучали громкие бравурные марши, а напротив продавались нелицензионные записи Чарли Паркера. На внешних панелях офиса красовались изображения Берда в натуральную величину. Берд в Париже. Берд на Пятьдесят второй улице. Берд и Диз. Берд. Берд. Берд. Сэл перешел в другой отсек. Там тоже везде видео. Мадонна, Спрингстин, Майкл Джексон – все американские знаменитости. На соседнем стенде демонстрировался полупорнографический видеофильм с какой-то норвежской группой полуголых девиц. В следующем отсеке Сэл увидел компакт-диски с певцами, ни для кого не представлявшими какого-либо интереса. Внимание Сэла привлекли три красивые черные певицы из Амстердама, разговаривающие только на голландском, и одна польская группа из Варшавы, исполнявшая исключительно RZB. Тут были менеджеры, агенты, артисты, авторы песен. Импресарио, антрепренеры, формирующие программы, продюсеры. Бывшие, будущие, жаждущие успеха и многообещающие. Жулики, мошенники, торговцы наркотиками. Американские дельцы из мира музыкального бизнеса, пожелавшие воспользоваться дорогостоящей поездкой на Ривьеру – хотя бы даже в январе, английские плотники, приехавшие монтировать стенды, а сейчас разгуливающие по залам Дворца в надежде подцепить какую-нибудь кошечку. Были здесь певцы и певицы из Стокгольма, Сан-Хуана, Сакраменто – они приехали в надежде получить признание. Здесь собрались тысячи людей из самых разных стран. Казалось, все они хорошо знакомы между собой и знают, что следует делать. Все, кроме него.

Он потратил еще добрый час, чтобы получить аудиенцию у маленького улыбчивого человечка из Брюсселя. Тот сказал Сэлу, что весьма, весьма сожалеет, но Изабель слишком «американка» для европейского рынка. Затем он беседовал с бледнолицым юнцом из Германии. В свои двадцать с небольшим владелец компании по записи и распространению грампластинок. Оказалось, его интересует только «тяжелый металл». Еще один, француз, в черной майке с эмблемой «Белой змеи» доверительно сообщил Сэлу бытующее в недрах музыкальной индустрии мнение о недостаточной выразительности исполнения рок-певиц и поинтересовался, не может ли он предложить каких-нибудь крутых американских парней, поющих рок. Желательно черных. Светлокожие черные американские певцы пользовались в тот год бешеным успехом в Париже. Потом Сэл набрел на энергичную миловидную лесбиянку из Мюнхена, встретившую его в штыки – она записывала исключительно геев и лесбиянок, а он посмел к ней явиться. Симпатичный седовласый джентльмен из Милана признался, что не особенно разбирается в музыке, а в Каннах решил отдохнуть от своей сварливой жены. Толстяк коротышка из Лихтенштейна с несвежим дыханием убеждал Сэла, что его фирма звукозаписи самая крупная и лучшая в стране. В действительности же, как установил Сэл, это была единственная в Лихтенштейне фирма, а хитом там считалась любая пластинка, разошедшаяся в количестве более ста экземпляров.

Сэл больше не различал ни лиц, ни стенды. Перед глазами стоял образ дельца, не принявшего его предложения, а в ушах звенело от доносившихся со всех сторон звуков. Сэл бродил среди заполнившей проходы толпы, вступая в контакт с какими-то людьми, на ходу договариваясь о встрече и получая отказы на различных языках. Что с ними? Неужели они ничего не понимают? Трудно поверить. Сэл ходил и ходил, пошатываясь от усталости, словно пьяный, заискивающе улыбаясь, предлагая кассеты без всякой надежды на успех, в ответ получая фальшивые улыбки. Для него это была миссия весьма унизительная. Что же все-таки происходит? В последнее время все в жизни у него шло довольно гладко, не считая случившегося с Джо Хаком. Кто мог подумать, что все его усилия тщетны? Как можно не видеть и не слышать таланта?

* * *

Возле Дворца разместилось несколько баров и закусочных. В главном баре, который открыли летом перед кинофестивалем, крытом матовым пластиковым плексигласом, проникавший внутрь свет был грязноватым, точнее, серым. Было время ленча. Сэл не притрагивался ни к пиву, ни к сандвичам. Глядя на шумные компании рядом за столиками, он понял, что единственный из «участников фестиваля» сидит в одиночестве. Покупатели с наушниками на голове внимательно выслушивали продавцов, предлагавших свой товар. Те сидели за большим столом перед собравшейся публикой, с любезными улыбками, но в глазах застыл страх. Боже, за каким чертом я приехал сюда?

Все другие здесь, в кафе, да и во Дворце, видимо, имели какую-то цель или план и уйму друзей.

Что, черт побери, я делаю здесь? Он пригубил пиво. Теплое! Теплое и невкусное! Подумать только, шестьдесят франков за бутылку теплого, отвратительного пива. Целых десять долларов! Голова разламывалась от боли. Нет, он не станет просить у этих барменов-лягушатников распроклятый аспирин, не доставит этим гордецам такого удовольствия. Бог ему поможет.

Сэл наклонил голову, закрыл глаза и принялся массировать лоб, пытаясь прогнать головную боль.

Он не знал, сколько времени пребывал в такой позе, может, несколько минут, потому что вдруг отключился, задремал, а когда очнулся, услышал обращенные к нему слова американца:

– Эй, парень! Тебе не повезло на фестивале?

Сэл медленно поднял голову и взглянул на загорелое улыбающееся лицо типичного южнокалифорнийского панка. Длинные, распущенные по плечам золотистые волосы, безупречно белые зубы, изрядно потрепанные, как было тогда модно, джинсы и голубая майка с эмблемой «Корона» – великолепная реклама солнцу, морю и серфбордингу на холодных французских пляжах.

Физиономия у парня была такая веселая и открытая, что Сэл невольно улыбнулся.

– У меня сегодня неудачный день. Такое ощущение, будто я состязался на ринге с Майклом Тайсоном.

Незнакомец тряхнул головой, и его золотистые волосы всколыхнулись подобно океанским волнам.

– Фестиваль может обойтись с человеком жестоко. Да, парень, жестоко. Особенно с новичком. – Он протянул Сэлу руку, на пальце блеснуло массивное серебряное кольцо, как у Кейта Ричарда. – Меня зовут Эрик.

– Марко Толедано.

Эрик подсел к Сэлу за столик и принялся за пиццу, которую принес с собой.

– Это твой первый фестиваль, старик, так ведь?

Сэл мрачно кивнул в ответ:

– Первый и последний.

– А я здесь уже седьмой раз, – сказал Эрик, запивая пиццу пивом. – Поэтому я знаю здесь все ходы и выходы.

– Седьмой? – усомнился Сэл.

Эрик улыбнулся с видом легкого превосходства.

– Да, и с каждым разом чувствую себя все увереннее. – Он сложил пиццу в виде галки и сунул в рот. – Для этого необходимо усвоить несколько правил.

Он помолчал, ожидая реакции Сэла, и она тотчас последовала.

– Вот как! Ну и что же это за правила?

Эрик вытер губы салфеткой и глотнул пива.

– Прежде всего следует помнить, что этот фестиваль не работает на американцев.

– Я – канадец, – быстро проговорил Сэл.

Эрик развел руками, как бы говоря: не все ли равно?

– Видишь ли, в течение всего года европейцы зазывают американцев на фестиваль, а в результате оказывается, что приехали совсем не те американцы, которых здесь ждали.

Сэл склонил голову, изучая собеседника.

– Что ты имеешь в виду?

– Все американцы, подобно тебе, пытаются что-то продать. А европейцы не собираются ничего покупать, им впору сбыть свой товар. – Эрик хитровато прищурился. – Вот в чем суть проблемы, старик.

– Понятно.

– Я уж не говорю о том, что представители пяти крупных американских компаний не появляются здесь, они расположились в шикарных гостиницах, балуются кокаином да развлекаются с тысячедолларовыми французскими проститутками. А если и заглянут сюда, то вовсе не затем, чтобы купить какую-нибудь пластинку, и знаешь – почему?

Эрик сунул в рот остаток пиццы.

– Почему?

– Как ты думаешь, когда юная девушка, например, в Цинциннати, последний раз заходила в местный аудио-салон, чтобы купить новую запись какой-нибудь польской рок-группы? – вопросом на вопрос ответил Эрик.

«Конечно, конечно».

– Разумеется, время от времени та или иная европейская группа приобретает широкую популярность в Штатах, например, Милли Ванилли, но, как правило, американские фирмы не проявляют интереса к европейскому рынку. Понимаешь, что я имею в виду, старик?

– Понимаю.

– Крупные американские компании приезжают сюда не затем, чтобы торговать, они давно завладели европейским рынком. Майкл Джексон не нуждается в фестивале. Равно как и Пола Абдул и Мадонна.

Сэл согласно кивнул.

– Американцы, которые приезжают сюда, – всего лишь одинокие волки, дружище, вроде тебя. Не обижайся, старик, но они не могут обрести популярность в Штатах.

«Понятно, понятно».

– И европейцы это хорошо понимают. Каждый год они наблюдают одну и ту же картину. – Эрик отломил кусочек от спички и поковырял в зубах. – Короче говоря, здесь все пытаются сбыть друг другу дерьмо. Это первое, почему фестиваль не работает на американцев. Продолжать?

– Почему бы и нет?

– Тогда слушай. – Эрик поднял два пальца. – Истина вторая: хозяева фестиваля – англичане. – Сэл даже не пытался посетить английские стенды. Там всегда кипит бурная деятельность, к ним просто не подступиться.

– Правда?

– Абсолютно точно. Они единственные чувствуют себя здесь вполне уверенно. Их продукцию покупают и американцы и европейцы. Еще со времен «Битлз» они занимают ведущее место. На протяжении многих лет все музыкальные новации рождаются именно в Великобритании.

– Это верно.

– Ю-2. Стинг. Ю-Би-40. Крисси Хайнд. – Эрик распечатал пачку жевательной резинки, положил одну в рот. Это был последний штрих к имиджу молодого американца. – В общем, англичане настоящие деляги, причем весьма высокомерные. Их ничуть не интересует, что предлагают другие, в любом случае их продукция в будущем году будет звучать по радио во всех странах мира. Иметь с ними дело – противно. – Он надул из резинки шарик. Шарик лопнул. – Теперь мы подошли к третьей истине, для таких, как ты, очень важной. Попытай счастья с немцами.

Сэл решительно покачал головой.

– Уже пробовал с четырьмя немцами...

– Боши есть боши, – продолжал Эрик. – Они балдеют от всего американского. Поэтому выпускают много пластинок на английском. Рынок у них достаточно велик, чтобы помочь тебе, но не настолько, чтобы туда невозможно было пробиться. Я сотрудничаю с одной немецкой компанией. – Очередной шарик с треском лопнул. – Дай-ка послушать, что ты привез.

– Что? – не веря своим ушам, спросил Сэл.

– Дай мне кассету.

– О! – Сэл порылся в кармане и в восемнадцатый раз за сегодняшний день извлек кассету. Еще один отказ ничего не изменит.

Эрик вставил кассету в портативный магнитофон, висевший у него на поясе, и надел наушники. Такие миниатюрные магнитофоны были неотъемлемой частью фестивальной униформы, наряду с серьгами, черными кожаными куртками и майками с особыми рокерскими эмблемами. Сэл единственный из участников не взял с собой магнитофон. Он не слышал звучания кассеты. Ему казалось, что Эрик улыбается откуда-то издалека. Он растворился в музыке. Но Сэл не смотрел на Эрика: не станет же он уподобляться идиотам, которые следят за выражением лица человека, слушающего музыку. Неподалеку за столиком сидел очень молодой, очень черный человек в белом балахоне и в феске. Он не сводил глаз с американской еврейки, лет шестидесяти, в норковой шубе до пят, судя по всему, деловой женщины. Она кивала головой и постукивала по столу длинными ногтями в такт мелодии, которую слушала через наушники. За другим столиком в окружении публики темнокожий молодой красивый латиноамериканец беседовал с лысым в очках англичанином лет пятидесяти, но латиноамериканец был в костюме в тонкую полоску от Джорджа Рифта, черная рубашка с белым галстуком, а на старом англичанине – мешковатый пиджак из грубого твида. Он чем-то напоминал Артура Конан Дойля. «Совсем как во время „Марди Грас“, – подумал Сэл. – Все в праздничной одежде, все...»

– Послушай, Марко, надеюсь, все будет в порядке.

Сэл повернулся к Эрику. Придерживая обеими руками наушники, тот широко улыбался.

– Великолепно! Браво! – Он говорил очень громко, не слыша из-за наушников собственного голоса. – Она поет как...

– Да, знаю, – согласно кивнул Сэл. – Что-нибудь из этого сгодится?

– Сейчас послушаем дальше.

Эрик нажал клавиши своего «Сони», послушал еще немного и снова повесил наушники, глядя на Сэла с нескрываемым уважением.

– Должен сказать тебе, брат, я – в восторге.

Сэл пожал плечами.

– Итак, что ты продаешь? Песни, тиражирование, исполнение? – Теперь спортсмен превратился в бизнесмена.

– Исполнение. Авторство песен не обозначено. Вопрос о тиражировании мы можем обсудить.

– Мой босс захочет купить права на тиражирование. Он просто помешан на этом.

Сэл снова пожал плечами. Не хотел выказывать охватившей его радости.

Эрик включил магнитофон и опять надел наушники. Послушал еще немного и снова их снял.

– Только не говори мне, что этой крошке сорок и что она весит без малого двести фунтов.

– Ничего подобного я и не скажу, – улыбнулся Сэл.

Эрик кивнул и снова надел наушники. Он слушал не прерываясь еще минут двадцать, пока не кончилась пленка.

– Сколько здесь песен? Девять?

– Да, на целый альбом.

Эрик развернул еще одну жвачку и перешел на деловой тон.

– Мой босс – твердый орешек, Марко. – Он откусывал жвачку понемногу, вместо того чтобы сунуть в рот сразу всю. – Он владеет эксклюзивным правом распространять продукцию по всему миру. Высококлассная запись. Признанные во всем мире хиты. Я знаю босса, как свои пять пальцев, Марко, и думаю, ему это понравится.

– Тогда приступим к делу. Где твой босс? Представь меня ему.

Эрик покачал головой.

– Он во Дворце не бывает. Здесь толкутся одни неудачники. Может, ты дашь мне кассету, а я постараюсь сделать так. чтобы он ее прослушал.

Сэл колебался.

– Она у меня единственная.

Эрик рассмеялся.

– Старик, надо было привезти побольше. – Он вынул кассету, из магнитофона и вернул Сэлу.

– Учту на будущее.

– Послушай, ты знаешь отель «Мартинез»?

«Опять Мар-тен-неззз».

– Я там остановился.

– Встретимся сегодня в баре отеля. – Эрик поднялся.

Сэл посмотрел на него, заметив:

– Должно быть, достопримечательное место.

– Там часто происходят встречи. Заключаются всевозможные сделки. Приходи что-нибудь около двух.

Послышался раскат грома, и по плексигласовой крыше забарабанил дождь. Они, не сговариваясь, глянули вверх и увидели, как по крыше растекаются потоки воды.

– Скажи, каким образом хиппи из южной Калифорнии умудрился попасть в немецкую компанию?

– По чистой случайности, старина, – улыбнулся Эрик. – Ведь до семнадцати лет я ни разу не выезжал из Стокгольма.

– Из Стокгольма? – Сэл недоумевал. – Из Стокгольма?! Ты хочешь сказать – из Швеции?

Эрик снова улыбнулся. Ему явно нравилось удивлять людей.

– Предки моих обоих родителей на протяжении веков жили в Швеции.

Сэл не переставал удивляться:

– Ты знаешь английский? Откуда?

– Я жил три года в Париже, в одной квартире со мной поселилась студентка с Редондо-Бич. Она изучала французский, шведский ее совершенно не интересовал, да и способностей к нему у нее не было. – Он пожевал жвачку, переместив ее за другую щеку. – Это естественно. Ведь все мы говорим по-английски. Или по-американски. Мне это всегда ставят в вину. – Он снял черную кожаную куртку – других не носил – и зашагал к выходу.

– До встречи, старик, не забудь.

* * *

Дождь лил с прежней силой, когда Сэл расплатился с таксистом под навесом отеля «Мартинез». Крутые волны теснили друг друга на мрачной серой поверхности моря. Было холодно и темно, словно ночью, хотя полдень едва миновал. Холл отеля заполнили рок-н-ролльщики. Сэл протиснулся сквозь толпу и лифтом поднялся на шестой этаж.

Она бросилась к нему прямо с кровати, едва он вошел, с радостным криком:

– Марко! – заключила в объятия, и Сэл ощутил во рту сладкий вкус ее язычка. Стянув с Сэла пальто, она принялась за рубашку и быстро расстегнула пуговицы. Он с трудом оторвал губы от ее губ.

– Детка, я...

Она не дала ему договорить, жадно лаская под рубашкой его грудь.

– Тебя так долго не было! – ворковала она, увлекая его к креслу. Расстегнув на его брюках ширинку, она. своими нежными пальчиками сжимая его член, без конца повторяла:

– Я так скучала по тебе. Так скучала. Все ждала, когда ты наконец вернешься!

– Изи, детка, тебе не интересно, как я провел сегодняшний день? – спросил Сэл и тут же рассмеялся, настолько неуместным оказался вопрос. Девушка уже опустилась перед ним на колени, извлекла из трусов его набухающий член и обхватила его губами, На ней было белье а-ля Мадонна: пояс с резинками из белого кружева, оставляющий открытыми зад и промежности. Они купили его на прошлой неделе на Елисейских полях сразу несколько комплектов.

– О, Боже, Изи, – стонал он, перебирая пальцами ее волосы. – О, Боже.

Она поднялась с коленей и, пятясь задом, за руки потащила его к кровати.

– Ну, Марко, давай же, – шептала она по-португальски, когда он растянулся на прохладных простынях. – Ну же, ну же...

* * *

К двум часам дня в баре отеля «Мартинез», рассчитанного от силы на пятьдесят человек, собралось не меньше пятисот. Люди теснились в дверях, в холле, на мраморной лестнице и даже в туалете. В горшках с растениями, вдоль стен, на полу у конторки портье – везде были горы пластиковых стаканов. К бару выстроилась очередь в четыре ряда. В надежде привлечь внимание бармена, мужчины с притворной небрежностью размахивали стофранковыми купюрами, демонстрируя свою готовность заплатить безумные деньги за скверное французское пиво, неохлажденное, теплое, стоявшее прямо на полу. Народу было столько, что, заглянув внутрь из-за чьей-то спины, облаченной в черный пиджак, Сэл невольно подумал: "Совсем как во время «Марди Грас». И, как это обычно бывает, на окутанной сигаретным дымом непредсказуемой толпе ощущалась хоть и едва уловимая, но вполне реальная угроза опасности. Сэл протиснулся в зал и стремительно, словно в твисте, пересек танцевальную площадку, где никто не танцевал и где яблоку было негде упасть. Шум стоял невообразимый, явно один или два децибела. Поминутно извиняясь и лавируя среди одинаково одетой публики, Сэл с трудом одолел каких-нибудь три метра и, пока пробирался сквозь толпу, услышал разговоры, по крайней мере, на шести языках. Собравшиеся, казалось Сэлу, все были на одно лицо, очень напоминавшее то, которое он видел утром и навсегда врезавшееся в память. Неужели все семь тысяч участников фестиваля одновременно хлынули в бар отеля «Мартинез»? Просто невероятно.