Текст книги "Бунтарь Иисус : Жизнь и миссия в контексте двух эпох"

Автор книги: Маркус Борг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 24 страниц)

Если мы имеем какую надежду на спасение, то лишь в силу искупления, совершенного Христом; если есть у нас какая радость, она исходит от креста Христова… Если бы не искупительная жертва Христа, мы бы жили под бременем вины и стыда, осужденные перед Богом.[200]

В заключение автор приводит слова одного отца, обращенные к сыну по имени Чад: «Вот что я вручаю моему младшему сыну и что должно стать источником его надежды: Иисус, совершенный и праведный Сын Божий, умер за его грехи. Иисус взял на себя его наказание, он перенес на себе весь гнев Божий, когда висел на кресте, чтобы такие люди, как Чад и его грешный отец, могли получить полное прощение».[201]

Такое понимание входит в более полный богословский «комплект» идей: все мы грешники, и, чтобы простить наши грехи, Богу понадобилась заместительная жертва. Но обычный человек не мог стать такой жертвой, потому что и он грешен и потому способен умереть разве что за свои собственные грехи. Поэтому такой жертвой должен был стать совершенный человек. Только Иисус, будучи не просто человеком, но одновременно и Сыном Божьим, был совершенной жертвой без пятна и порока. Только его заместительная смерть сделала прощение возможным.

Многие люди полагают, что именно таково ортодоксальное, а потому и «официальное», христианское понимание смерти Иисуса; так считают даже те члены церкви и стоящие вне ее люди, кому трудно принять такое объяснение. Поэтому нам важно понять, что это не единственно возможное христианское понимание смерти Иисуса. Лишь через тысячу лет оно получило всеобщее распространение.

В разработанном виде это учение впервые было изложено в 1097 году в книге Ансельма Кентерберийского. Постепенно оно заняло центральное место в средневековом христианском богословии и в целом было усвоено Реформацией. Протестантизму оно помогало утверждать радикальную природу благодати: через смерть Иисуса Бог упразднил систему законов и правил, всего того, что отделяло человека от Бога. По иронии судьбы вскоре у многих протестантов появилась новая система законов и правил: мы должны верить в то, что получаем оправдание через веру в смерть Иисуса за наши грехи. Радикальная благодать стала благодатью, зависящей от определенных условий. А в последнем случае это уже не благодать.

Но когда мы воспринимаем смерть Иисуса прежде всего в рамках представлений о заместительном искуплении, мы уходим далеко в сторону от Нового Завета. Как ни странно, рассказывая о смерти Иисуса, Марк ничего не говорит об искупительной жертве. В других евангелиях мы можем найти эту идею лишь в том случае, если будем их читать с уже сложившимися представлениями об искуплении.

Конечно, некоторые авторы Нового Завета, в том числе Павел, используют образ жертвы. Но это лишь одна из многих метафор, на которые они опираются, говоря о смысле смерти Иисуса. Приведу пример некоторых иных образов.[202]

• Крест означает, что система господства сказала свое «нет» Иисусу (соответственно, воскресение – это Божье «да» Иисусу и Божье «нет» властям, которые его убили).

• Крест как путь преображения: мы преображаемся, когда умираем и воскресаем со Христом.

• Крест как откровение о силе Божьей любви к нам. Это не история о принесении человеческой жертвы Богу Судье, но притча о безграничном Божьем милосердии.

Во всех этих трех примерах представление о заместительной жертве отсутствует. Более того, важно понимать, что образ жертвы сам по себе не обязательно указывает на замещение. Это справедливо и для обычного словоупотребления, и языка Библии. Допустим, сегодня мы можем говорить о жертве солдат, отдавших жизнь за свою страну, или о том, что Мартин Лютер Кинг, Ганди и подобные им люди пожертвовали жизнью за свои убеждения. Была ли смерть Иисуса жертвой в таком смысле? Разумеется. Но это не равносильно утверждению, что он умер вместо кого-то еще.

В Библии жертва прежде всего имеет смысл дара и трапезы. Одарить кого-либо и разделить с ним еду было классическим средством примирения после разрыва отношений – будь то отношения с человеком или с Богом. Дар, принесенный Богу, становится священным (именно об этом говорит корень английского слова «жертвовать» – sacrifice). И в этом смысле сказать, что смерть Иисуса была жертвой, означает, что его смерть стала священной для нас. В евхаристической молитве некоторых церквей звучат такие слова: «Христос, наша Пасха, был заклан за нас, а потому будем праздновать». Они точно передают библейский смысл. Пасхальный агнец не был заместительной жертвой, но питанием перед трудным путешествием. Христос, наша Пасха, был освящен для нас, вот его тело и кровь, сядем за трапезу.

Скажу со всей откровенностью, хотя понимаю, что кого-то мои слова могут оскорбить: идея заместительного искупления представляет собой дурное богословие и порождает неверные представления об истории. Я не хочу насмехаться над теми, кто придерживается этого убеждения или полагает, что отказ от него равносилен отказу от христианства. Миллионы христиан верили именно так и прожили достойную христианскую жизнь. Наведение порядка в своих представлениях – не первоочередная задача христианина. Поэтому я, скорее, приглашаю читателя, который верит (или думает, что обязан верить) в заместительное искупление, снова обдумать его значение, посмотреть на него свежим взглядом.

Я считаю это дурным богословием, потому что оно отдает предпочтение одной из возможных трактовок смерти Иисуса надо всеми остальными и превращает эту трактовку в норматив. Более того, эта идея ограничивает Бога и передает Его негативный образ. Она ограничивает, потому что предполагает, что Бог может простить грехи только при условии адекватной платы. Ограничен ли Бог в чем-либо? Или же Он подчиняется ограничениям закона? И оно передает негативный образ Бога, которому требуется чья-то смерть. Косвенно из этого следует, что смерть Иисуса, этого величайшего и прекраснейшего человека, соответствует Божьей воле, входит в его план спасения мира.

Идея заместительного искупления в ее чистом виде приводит к тому, что автор евангелического направления Даллас Виллард образно называет «христианским вампиризмом» – когда христианина интересует исключительно кровь Иисуса и ничего больше.[203] Но – как он справедливо утверждает – крест говорит нам об ученичестве. Быть учеником Иисуса, следовать за ним – это не то же самое, что верить в правильную теорию искупления. Это значит следовать крестным путем – это верность пути преображения жизни, символом которого стал крест, и готовность столкнуться с системой господства, о чем также говорит крест.

В своей книге «Цена ученичества», написанной в Германии в конце 1930-х годов, Дитрих Бонхёффер, один из святых мучеников XX столетия, говорил: «Когда Христос призывает к себе человека, он приглашает его пойти на смерть».[204] Тогда он еще не знал (хотя мог это предчувствовать), что путь ученичества, крестный путь не только станет для него путем преображения жизни, но и приведет его к столкновению с властями, которые правят миром. Бонхёфферу пришлось заплатить за это своей жизнью: он был казнен нацистской Германией.

Крест призывает нас стать учениками, а не к вере в то, что Иисус пролил свою кровь вместо нашей крови.

Кроме того, такое богословие порождает неверные представления об истории: что Иисус умер, дабы исполнить замысел Божий. Но это не дает нам исторического объяснения события, не дает ответа на вопрос: «Почему Иисуса убили?»

Казнен Римом

Иисус был распят, а это говорит нам о том, что его казнил Рим, его казнила империя, правившая миром. Это была не иудейская, но имперская казнь. Мы не знаем, имели ли право иудейские власти применять смертную казнь. У Иоанна говорится, что не имели (18:31). Но если бы они и казнили человека, иудеи использовали бы побиение камнями. А мы видим, что Иисус был распят, а не побит камнями.

Распятие имело вполне определенное значение. У римлян были и другие виды смертной казни, например обезглавливание мечом. Распятие же применялось только для двух видов преступников: для рабов, которые не раз продемонстрировали свою непокорность, и для тех, кто представлял угрозу власти Рима. Первую и вторую категории объединяло то, что они отказывались принять существующую власть.

Распятие было жестокой и публичной казнью. Жертву прибивали гвоздями, а иногда просто привязывали к кресту. Как правило, это была долгая и мучительная смерть: обнаженный преступник умирал в течение нескольких суток. Смерть наступала от воздействия холода и жары, от переутомления и удушья. Римляне заботились о том, чтобы как можно больше людей увидели эту казнь. Поэтому кресты устанавливались у городских ворот или на возвышении у дорог, где проходили толпы людей. Если бы власти просто хотели избавиться от Иисуса, они могли бы убить его в тихом переулке или в тюремной камере. Но его распяли именно потому, чтобы этим передать сообщение прочим людям: вот что мы делаем с теми, кто пытается встать у нас на пути. Это был вид государственного, имперского террора: мучительная смерть для устрашения публики.

Специалисты по историческому Иисусу привычно повторяют: самый достоверный факт из всего, что нам известно, – что он был распят. Это стало клише, но оно важно. Иисус был казнен. Он не просто умер, его убили власти. И любое наглядное жизнеописание Иисуса должно как-то объяснить этот факт.

Так должно было произойти?

Была ли смерть Иисуса предопределена? Это должно было произойти в силу высшей необходимости, для исполнения пророчеств Ветхого Завета или по обеим этим причинам? Десятилетия спустя после его смерти последователи Иисуса иногда говорили о том, что эта смерть была предопределена Богом и была провиденциальной (см., например, 1 Петр 1:18–20 и Лк 24:26–27). Разумеется, это ретроспективное понимание события: христиане вспоминали о смерти Иисуса и открывали в ней смысл, а затем проецировали этот смысл на прошлое.

Отсюда легко прийти к мысли, что Иисусу надлежало умереть. Но такой вывод делать необязательно. Подумаем об одной истории из Ветхого Завета: об Иосифе и его братьях, родоначальниках двенадцати колен Израиля. Братья из зависти продают Иосифа в рабство, и он попадает в Египет. И тут он постепенно достигает такого положения, что в руках его оказалось более власти, чем у кого бы то ни было, за исключением фараона. А затем, когда в их земле наступают голодные годы, братья Иосифа приходят в Египет в поисках пищи. Они не знают, что произошло с Иосифом или жив ли он вообще.

Иосиф встречается с братьями, и, когда они узнают, кто он такой, они испытывают понятный страх. Брат, которого они продали в рабство, теперь получил такую власть, что может сделать с ними все, что захочет. Но Иосиф не намерен мстить. Он говорит своим братьям:

Не печальтесь и не жалейте о том, что вы продали меня сюда, потому что Бог послал меня перед вами для сохранения вашей жизни… Бог послал меня перед вами, чтобы оставить вас на земле и сохранить вашу жизнь великим избавлением. Итак не вы послали меня сюда, но Бог (Быт 45:5–8).

Повествователь Книги Бытия хочет показать, что Иосиф был продан в рабство с провиденциальной целью: «Бог послал меня – не вы послали меня сюда, но Бог».

Означает ли это, что Иосифа продали в рабство во исполнение Божьей воли? Нет. Бог не желает, чтобы люди продавали своих братьев в рабство. Должно ли это было случиться именно таким образом? Нет, это могло бы произойти и по-другому. Братья поступили так не потому, что так было предопределено. Скорее, это история о том, что Бог может использовать даже столь злой поступок, как продажу брата в рабство, в своих провиденциальных целях.

Теперь попробуем связать это со смертью Иисуса. Была ли на то Божья воля? Нет. Бог никогда не хочет, чтобы праведников распинали. Было ли это необходимо? Все могло бы совершиться иначе. Иуда мог бы не совершить предательства. Иудейские власти могли бы составить другой план действий вместо казни. Пилат мог бы освободить Иисуса или применить иное наказание. Но все произошло так, как оно произошло. И подобно повествователю Книги Бытия, первые христиане, оглядываясь на прошлые события, наделили смерть Иисуса провиденциальным смыслом. Но это не значит, что так и должно было произойти.

Тем не менее, хотя смерть Иисуса нельзя оправдать Божественным провидением, по-человечески его казнь была неизбежной. Так системы господства поступают со всеми, кто бросает им вызов, причем Иисус делал это с необычайной силой и на глазах у народа. Это часто случалось в Древнем мире. Незадолго до Иисуса Ирод Антипа казнил его наставника Иоанна Крестителя. Теперь это случилось с Иисусом. Через несколько десятилетий их судьбу разделят Павел, Петр и Иаков. И мы должны задаться вопросом, что же такого было в Иисусе и его последователях, что вызывало гнев властителей, которые занимали ключевые посты в тогдашней системе господства.

Однако Иисус не был просто несчастной жертвой беспощадной системы господства. Он был активным действующим лицом, у него были свои цели и стремления. Он говорил о царстве Божьем и желал его прихода. Для крестьян он воплощал в себе религиозный протест против важнейших экономических и политических институтов того времени. Он собрал вокруг себя последователей и отправился в Иерусалим перед Пасхой, где своими поступками и речами бросил вызов властям. Все это соответствовало его желаниям: стремлению к Богу, царству Божьему и справедливости, которой желал Бог.

Это стремление привело его на крест. Страстное желание царства Божьего обернулось его «страстями», то есть страданиями и смертью. Но его страдания и смерть неотделимы от всего того, что привело его в Иерусалим. Нельзя отделять его страсти, его страдания и смерть – то, что случилось в Страстную пятницу, – от всего того, что было движущей силой его жизни. Должна ли была совершиться Страстная пятница? С точки зрения Божественной необходимости – нет. Но по-человечески она была неизбежностью в буквальном смысле этого слова.

В Страстную пятницу стремления Иисуса вошли в столкновение в системой господства того времени. И в смерти Иисуса нет ничего необычного. Не стоит думать, что иудейские властители были особо порочными людьми. Быть может, если бы мы могли с ними познакомиться, мы бы с удовольствием с ними общались. Более того, если сравнивать между собой разные империи, Римская империя была лучше многих других. В ней не было ничего исключительного или патологического, так действует любая система господства. Подобное встречается настолько часто, что, как мы уже говорили, кажется нормальным свойством цивилизации.

Из этого следует еще один вывод. Евангелия не говорят о том, что Иисус умер за грехи мира. Там ничего не сказано об искупительной жертве. Но в каком-то смысле он действительно был убит из-за грехов мира. Его убила несправедливость системы господства, причем несправедливость настолько рутинная, что можно ее назвать нормальным свойством цивилизации. Хотя понятие греха шире, оно относится и к этому свойству. Иисус был казнен из-за грехов мира.

Он желал царства Божьего. Это сделало его врагом тогдашней системы господства. Таким образом, крест Иисуса, важнейший символ христианства, имеет и политический смысл. Конечно, у его смерти был и религиозный смысл. Однако когда мы забываем о политическом смысле его крестной смерти, мы отрекаемся от того, за что он готов был отдать свою жизнь. Он желал Бога и царства Божьего – именно потому власти его казнили. Его убила система господства.

Пасха: оправдан Богом

Разумеется, история Иисуса не кончается с его смертью. Его последователи утверждали, что Бог воздвиг Иисуса из мертвых. Пасха занимает столь важное место в истории Иисуса, что без нее мы бы просто о нем никогда не услышали. Если бы все закончилось распятием, вероятно, Иисус был бы забыт – как один из многих иудеев, распятых Римской империей в кровавую эпоху, когда были совершены тысячи таких казней. Быть может, о нем бы остались одно-два упоминания у Флавия или в раввинистической литературе, но более ничего.

Но в чем суть Пасхи? С одной стороны, ответ очевиден: Бог воскресил Иисуса. Хорошо. А что означает это утверждение? Что Бог совершил удивительное чудо – несравнимое ни с какими другими чудесами в истории, – и это свидетельствует о силе Божьей? Или что Бог показал, что Иисус был действительно его Сыном – таким образом, Иисус верно свидетельствовал сам о себе? Или это обетование о загробной жизни – о том, что смерть была побеждена? Или все это вместе? А может быть, что-то иное?

Если мы выросли в христианских семьях, мы впитали в себя готовое объяснение смысла как смерти Иисуса, так и Пасхи. Чаще всего мы соединяем все евангельские рассказы о воскресении в одно целое, а затем читаем сводный рассказ через призму христианской проповеди и учения, песнопений и богослужения. Чаще всего при этом мы верим в фактическую достоверность рассказов о воскресении. Если мы вчитываемся в эти рассказы, мы замечаем расхождения в деталях, но объясняем это себе тем, что их записали со слов разных очевидцев. Все мы знаем, что разные свидетели дают несколько отличные показания (представьте себе разные версии описаний одной автокатастрофы), что не мешает им оставаться надежными свидетелями, которые излагают достоверные факты (автокатастрофа действительно случилась).

В этой картине можно выделить три важнейших момента. Во-первых, могила Иисуса оказалась пустой. Во-вторых, это объясняется тем, что Бог воздвиг его из мертвых (а не тем, скажем, что тело украли или что его ученики перепутали гробницу). В-третьих, Иисус являлся ученикам после своей смерти, при этом его можно было видеть, слышать и потрогать.[205]

Такой подход к повествованиям о Пасхе утверждает их фактическую достоверность и публичную природу. Последнее означает, что любой наблюдатель, оказавшийся рядом, пережил бы то же самое, что описали евангелисты. То есть вы, я (или Пилат) могли бы увидеть пустую гробницу и воскресшего Иисуса, который беседует с Марией Магдалиной, является ученикам, предлагает Фоме прикоснуться к его ранам, завтракает с апостолами на берегу Галилейского моря и так далее. Публичная и фактическая природа этих событий означает, что их можно было бы заснять фотоаппаратом или на видеокамеру, если бы эти устройства существовали в то время. В сознании многих христиан историческая достоверность пасхальных событий занимает столь важное место, что без нее, как им кажется, истина христианства лишилась бы своей основы.

Но когда мы слишком сильно фокусируем внимание на фактической стороне пасхальных историй, мы рискуем не заметить их смысла. Они имеют более-чем-фактическое значение. Когда христианин верит в их фактический смысл, чаще всего перед ним встает вопрос веры: «Верю ли я в то, что это действительно произошло?» Тут возникают споры о том, правда ли, что гробница оказалась пустой и что свидетельства очевидцев достоверны с чисто исторической точки зрения. И тогда смысл Пасхи сводится к вере в то, что эти неповторимые и невероятные события одного воскресения и последующих дней далекого прошлого действительно случились. Когда на первом месте стоит вопрос о фактах, часто христиане не задаются вопросом о смысле события.

Каков же этот смысл? Что значила Пасха для первых последователей Иисуса? Начну со своих заключений. Для христиан первых поколений, включая авторов Нового Завета, Пасха имела два основных смысла. Во-первых, последователи Иисуса переживали его присутствие и после распятия. Для них он продолжал жить в настоящем времени, а не стал просто великим героем прошлого. Он стал Божественной реальностью, тем, кто един с Богом. Во-вторых, Пасха означала, что Бог оправдал Иисуса. Вот как об этом говорят Деяния: «Господом и Христом сделал Его Бог, Того Иисуса, Которого вы распяли», (2:36). Через события Пасхи Бог сказал свое «да» Иисусу и свое «нет» тем силам, что его убили. Иисус был казнен Римом, но оправдан Богом. Попытаюсь выразить два этих смысла как можно короче: Пасха означала, что «Иисус жив» и что «Иисус есть Господь».

Павел: наш первый свидетель

Мы начнем не с евангелий, а с Павла по той простой причине, что его послания были созданы раньше. Вероятно, все из его подлинных посланий были написаны в 50-х годах.[206] Поэтому он для нас – самый ранний свидетель. Хотя в посланиях Павла нет пасхальных повествований (рассказов о Пасхе, которые приводят только евангелия), послепасхальный Иисус, вне сомнения, занимает в его текстах наиважнейшее место. И Павел говорит о своем опыте встречи с ним.

«Я увидел Господа»

В Первом послании к Коринфянам, главе 9 Павел уверяет, что «увидел Господа». В том же стихе он задает риторические вопросы: «Разве я не свободен? Разве я не апостол?» Статус апостола и свобода Павла основаны на опыте встречи с воскресшим Иисусом.[207] Далее в том же Послании он включает себя в перечень тех, кто удостоился явления воскресшего Иисуса:

[Иисус] явился Кифе, потом – Двенадцати; затем свыше чем пятистам братьям одновременно, из которых большая часть доныне в живых, а некоторые почили; затем явился Иакову, потом всем апостолам; а после всех явился и мне, словно недоноску (15:5–8).[208]

В Послании к Галатам Павел пишет о своем опыте встречи с Иисусом: Бог «благоволил открыть Сына Своего во мне» (1:15–16).[209] Многие места его посланий указывают на то, что Павел был «мистиком Христа» и что воскресший Христос был для него опытно познаваемой реальностью.[210]

Но когда и как Павел познал воскресшего Иисуса? Это случилось во время знаменательной встречи на дороге в Дамаск, которая произошла через несколько лет после так называемого Пасхального воскресенья. Об этом трижды рассказывает книга Деяний: Павел увидел ослепительный свет и услышал голос Иисуса.[211] Спутники Павла не пережили такой встречи, то есть это было его личное переживание, а не публичное событие. Обычно переживания такого рода называют видениями. Возможно – и это даже крайне правдоподобно, – Павел считал видениями и другие явления воскресшего. В перечне из Первого послания Коринфянам, приведенном выше, он четырежды употребляет глагол «явился», описывая этот опыт.

Идея, что явления воскресшего Иисуса были видениями, может не понравиться некоторым христианам. Неужели это были «всего лишь» видения, «просто» видения? Современная западная культура научила нас не слишком серьезно относиться к видениям. Обычно мы думаем, что это нечто вроде галлюцинаций, мало связанных с реальностью, что это субъективные переживания, которые по значимости уступают тому, что мы «на самом деле» видим.

Но не все видения представляют собой галлюцинации. Они могут открывать нам реальность. Поэтому не стоит говорить: «Это было всего лишь видение». Любой человек, наблюдавший видение, никогда не скажет: «Это было только лишь видение». Более того, видение может сочетать не только зрение и слух, но и тактильные ощущения. Это имеет прямое отношение к евангельским повествованиям: когда Иисус предлагает своим последователям к нему прикоснуться или когда он ест у них на глазах, мы не вправе сказать, что это не видение.

Опыт встречи с воскресшим Иисусом изменил жизнь Павла. До переживания на дороге в Дамаск он был фарисеем Савлом, яростным преследователем участников движения последователей Иисуса.[212] После этого он становится «мистиком Христа», самым важным апостолом иудейского мистика Иисуса.

«Иисус есть Господь»

Опыт Павла, пережившего встречу с Иисусом, имеет огромное значение. Отсюда родилось убеждение в том, что Иисус «живет», более того: что Бог оправдал Иисуса, сказав свое «да» тому, кто был убит властями, и тому, учеников которого преследовал Павел. А это означало, что «Иисус есть Господь». Об этом Павел постоянно говорит в своих посланиях. Именно такое представление Павла об Иисусе стало самым первым «исповеданием веры» христиан.

Утверждение «Иисус есть Господь» стоит в центре гимна в Послании к Филиппийцам 2:6-11; возможно, этот гимн написал сам Павел, по меньшей мере, он согласен с этими словами. В первой части гимна говорится о жизни Иисуса и его казни. Павел начинает с вводных слов: «Имейте между собой те же мысли, что и во Христе Иисусе» (2:5), а затем продолжает:

…Который, будучи в образе Божием, не счёл для Себя хищением быть равным Богу, но уничижил Себя, приняв образ раба, быв в подобии человеческом и по виду став как человек. Он смирил Себя, быв послушным до смерти, и смерти крестной.

Иметь «те же мысли» означает поступать таким же образом, стать «послушным до смерти, и смерти крестной». Так Павел понимал смысл следования за Иисусом.

Во второй же части гимна говорится о том, как Бог оправдал и возвысил Иисуса, дав ему имя «выше всякого имени»:

Потому и Бог превознёс Его и даровал Ему Имя, которое выше всякого имени, чтобы во имя Иисуса преклонилось всякое колено небесных и земных и преисподних, и всякий язык исповедал, что Иисус Христос – Господь, во славу Бога Отца.

Каждое колено в трехчастном мире, соответствующем древним представлениям, – на небесах, на земле и в подземной преисподней – должно преклониться, и каждый язык должен исповедовать, что «Иисус Христос – Господь».

Это означало, что Павел противостоял Риму. Утверждение «Иисус есть Господь» бросало вызов империи. Оно отрицало важнейшее положение имперского богословия: если Иисус есть Господь, кесарь им не является. Имперские власти распяли «Господа славы» (1 Кор 2:8). Но Бог возвысил, воскресил и оправдал Иисуса, Бог дал ему имя «выше всякого имени».

И пока мы не перешли к другим свидетельствам, обратим внимание еще на одну вещь: Павел не упоминает о пустой гробнице. Хотя значение этого факта неясно. Возможно, Павел знал о том, что могила Иисуса оказалась пустой, и верил в это, но не счел нужным об этом упоминать в послании к тем, кого учил устно. А быть может, это значит, что он не слышал о пустой гробнице. В любом случае вера Павла в то, что Бог воздвиг Иисуса из мертвых, опиралась не на показания очевидцев, но на его собственный опыт встречи с воскресшим Иисусом. И в силу этого опыта встречи вопрос о пустой гробнице казался ему маловажным. Для Павла воскресший Иисус был совершенно реален; Павел познал его на собственном опыте, и этот опыт изменил его жизнь.

Евангельские повествования о Пасхе

Чтобы понять смысл евангельских повествований о воскресении Иисуса, следует задать себе вопрос о природе этих повествований. Хотели ли их авторы создать исторически верный отчет на основе воспоминаний очевидцев, которому следует верить (либо не верить)? Намеревались ли они рассказать о событиях, произошедших на глазах у зрителей? О фактах, которые могли бы наблюдать даже равнодушные очевидцы, если бы те оказались в нужном месте? Или же они использовали язык притчей и метафор, чтобы выразить истины, которые важнее фактов? Это исторический труд или притча?

Образец для второго варианта – когда мы видим тут притчу, метафорическое повествование, – притчи Иисуса. Христиане согласятся с тем, что истина, заключенная в притче, не зависит от верности изложенных в ней фактов. Существовал ли в действительности самарянин, спасший человека, избитого разбойниками, жил ли на свете отец, который с радостью принял вернувшегося блудного сына, – от этого не зависит смысл этих притчей. С таким утверждением согласятся все христиане. Никто не скажет, что данные истории не содержат истины, потому что этого не происходило.

Очевидно, что повествование типа притчи может быть истинным – наполненным истиной – независимо от достоверности изложенных фактов. Если человека заботит вопрос о верности фактов, он не понимает сути притчи. Ее суть – это ее смысл. «Понять притчу» означает понять ее смысл – а часто он там не один, их много. Притча и метафорический язык могут передавать истину, как это делает притча о блудном сыне: она говорит, что Бог подобен отцу, который радуется возвращению своего сына, жившего в далекой стране изгнания. Вот каков Бог.

Если мы читаем рассказы евангелистов о пасхальных событиях как притчи, это само по себе не значит, что мы отрицаем их историческое значение. Вопрос достоверности изложенных тут фактов остается открытым. При таком подходе к их пониманию мы вправе сказать: думайте что хотите о том, правда ли это, – давайте лучше поговорим о том, что эти истории значат. Вы верите, что гробница оказалась пустой? Прекрасно. А каково значение рассказов евангелистов об этом? Вы считаете, что явления Иисуса можно было бы заснять на видеопленку? Прекрасно. А каков их смысл? Вы не уверены в том, что это действительно происходило, – или, быть может, уверены, что этого не было? Тоже хорошо. Каков же смысл этих историй?

Такой подход означает, что значимость этих рассказов зависит от их смысла. Пустая гробница, если лишить это событие смысла, остается просто странным, хотя и крайне необычным, событием. Оно что-то для нас значит только тогда, когда обретает свой смысл. Такова функция притчи и ее языка. В притче может использоваться реальное событие (теоретически мог существовать самарянин, который вел себя так же, как персонаж из притчи Иисуса), но это необязательно. И на самом деле, наиважнейшие истины, вероятно, можно выразить только языком притчи.

В любом случае метафорический смысл библейских повествований, включая повествования о Пасхе, всегда должен стоять на первом месте. Если же мы думаем только о том, происходили эти вещи на самом деле или нет, мы можем упустить их смысл.[213] Таким образом, когда я буду рассматривать евангельские пасхальные повествования, то буду прежде всего говорить о них как о притчах, наполненных смыслом. Я оставляю открытым вопрос, в какой мере они отражают исторические факты; я убежден, что их истина не зависит от достоверности изложенных фактов.

Первое пасхальное повествование

Хотя послания Павла содержат самые ранние свидетельства о послепасхальном Иисусе, самое первое повествование о Пасхе мы находим у Марка. Евангелист рассказывает о том, как женщины, видевшие смерть и погребение Иисуса, идут к гробнице, чтобы помазать его тело:

И по прошествии субботы, Мария Магдалина и Мария Иаковлева и Саломия купили благовония, чтобы пойти помазать Его. И ранним утром, в первый день недели, приходят к гробнице, по восходе солнца; и говорили они между собой: кто отвалит нам камень от входа в гробницу? И посмотрев, видят, что камень отвален; а был он весьма велик. И войдя в гробницу, они увидели, что с правой стороны сидит юноша, облеченный в одеяние белое; и ужаснулись. Он же говорит им: не ужасайтесь. Иисуса ищете Назарянина, распятого; Он восстал. Его нет здесь. Вот место, где положили Его. Но идите, скажите ученикам Его и Петру, что Он предваряет вас в Галилее; там вы Его увидите, как Он сказал вам. И выйдя, они побежали от гробницы, владел ими трепет и исступление, и никому ничего не сказали: ибо они боялись (16:1–8).