Текст книги "Расплата"

Автор книги: Марк Еленин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 24 страниц)

Производится перекличка свидетелей. Не явились Туркул, Борис Суворин и некоторые другие русские, высланные недавно из Франции. Зато по специальному разрешению вызваны в суд генералы Деникин, Шатилов, Кусонский.

Внезапно – общее оживление в зале: вызывается... Троцкий. Все вскакивают. В задних рядах недовольные голоса требуют тишины и соблюдения порядка. Слева поднимается коренастый, широкоплечий господин. Отвечает несколько скованно: «Да, именно он – Троцкий Сергей Владимирович, шофер. Русский...» Всякий интерес зала к нему пропадает.

Оглашается обвинительный акт.

Председательствующий вызывает ответчицу, которая расссказывает суду свою биографию, подробно отвечает на вопросы о первом и втором браке, вызывающие некоторое недоумение в зале. Далее председательствующий дает подробную характеристику Российскому Воинскому союзу, который на протяжении десяти последних лет занимается шпионажем и террористическими актами в Советской России. Раздаются многочисленные голоса протеста сидящих на скамейке руководящих ровсовцев, но председательствующий никак на них не реагирует, объявляя, что главное, чем придется заниматься ему – не установлением характера деятельности военной организации русских эмигрантов, а определением степени участия мадам Плевицкой в похищении генерала Миллера, ибо убийство его еще не доказано.

Подследственной задаются вопросы: Выступала ли она в Америке в пользу советских детей? Правда ли, что в Курске красные называли ее «советской матушкой»?

Плевицкая: Клевета! Такого концерта в Америке я не давала. В Курске меня не могли так звать: мне было тогда всего 35 лет.

Рассказывает, как она и Скоблин провели роковой день, доказывая уже известное следствию алиби мужа.

Председательствующий: На какие средства вы жили? Почему именно вам помогал некто Этингтон?

Плевицкая: Этингтон – очень добрый человек. Он меценат. Помогал мне бескорыстно. Верил в мой талант.

Крик из зала: Этингтон и его брат – советские агенты.

Плевицкая: Это грязная клевета. Бездоказательная к тому же...

Начинается допрос свидетелей, не давший ничего нового.

Два полицейских комиссара, в поддержку председательствующего, выступают с докладами о деятельности РОВСа.

На этом первое заседание, не принесшее никаких сенсаций, разочаровавшее прессу и посетителей, заканчивается...

4

Количество присутствующих в зале суда увеличилось чуть не вдвое. Много русских дам и генералов. Особо много адвокатов и журналистов. Поминутно вспыхивает магний, щелкают фотокамеры. Толпа ожидает, когда доставят подследственную. Наконец, толпа приходит в движение – точно волна прокатывается от стены до стены. Полицейские быстро и незаметно проводят Плевицкую. Она еще более похудела и осунулась. Лицо желтовато-серое, глаза потухшие. На ней прежнее черное крепдешиновое платье с черной широкой лентой, охватывающей ее лоб; она в длинных черных перчатках и шнурованных высоких ботинках. Суетливость толпы, общее любопытство и поминутные вспышки магния раздражают Надежду Васильевну. Она болезненно морщится, отворачивает лицо, закрывается черным шелковым шарфом. В трех шагах на ее пути – жена генерала Миллера Наталья Николаевна, рядом – брат ее мужа и сын Николай Евгеньевич – худощавый молодой человек в очках. За ними еще группа свидетелей: генерал Деникин, вызванный в Париж специальным разрешением французских властей, Шатилов и Кусонский.

Наталья Миллер кажется очень обиженной и заплаканной, с трудом старающейся сохранить спокойствие и собственное достоинство. Она тоже в черном платье, бархатной шляпке. И минимум украшений – лишь золотые сережки, часики на груди, золотая лорнетка. Глаза опущены, губы строго поджаты. Она будто демонстративно не чувствует приближения своей бывшей подруги. И вдруг, не сдержавшись, протягивает к ней руки:

– Надежда Васильевна, вы должны помочь мне найти мужа.

– Боже мой. Я не знаю... Верьте. Я в этом не виновна.

– Заклинаю, скажите правду! Бога ради!

– Господи! Я не виновна ни в чем, повторяю вам...

Секретарь суда монотонным голосом читает обвинительный акт. Маются в сонливой неподвижности двенадцать присяжных – торговцы, чиновники, мелкие рантье. Плевицкая безотрывно смотрит в окно. Иногда – косым, коротким взглядом – на витрину с вещественными доказательствами. Их мало.

Председатель начинает допрос. Переводчик, торопясь, старается объяснить подсудимой общий смысл вопросов и ответов четырех полицейских, вызванных сегодня в качестве свидетелей.

Затем слово получает следователь Рош. Он докладывает: «Комиссар из Гавра с уверенностью свидетельствует, что видел автомобиль советского полпредства, прибывший в порт, после чего на пароход «Мария Ульянова» началась погрузка больших ящиков. Это показалось ему подозрительным и он немедля протелеграфировал в Париж, в отдел политической полиции, откуда ему сообщили, что в его рапорте нет необходимости и он может повредить отношениям между Францией и СССР»... Его коллега, правда, опровергает подобное мнение: он не допускает мысли о том, что тело Миллера могло быть увезено на «Марии Ульяновой»: судно ушло раньше появления подозрительного автомобиля, времени для доставки и погрузки ящиков у злоумышленников просто не было. Третий свидетель, по его словам, хорошо знающий русских из среды бывших военных, дает весьма нелестные отзывы о ближайшем окружении Миллера, а особо – о Скоблине и Туркуле. Отвечая на вопрос комиссара о повторном обыске в советском доме, свидетель выражает решительно: у полиции-де не имелось оснований к новому обыску.

Председательствующий неожиданно патетически обращается к Плевицкой: «скажите, где находится генерал Миллер? Ведь только это может спасти вас».

Плевицкая отвечает. Голос ее дрожит. «Я открыто смотрю в глаза всем французам. Я страдаю больше всех. Господь Бог видит, что я невиновна!..»

Адвокат, поддерживающий истцов (жену и сына Миллера), заявляет, что защитниками подсудимой являются лучшие адвокаты Москвы. Не случайно они были также наняты в июне сего года – в Парижском военном суде состоялся разбор дела журналистов Алексеева и Люби по обвинению в шпионаже. Заседания происходили при закрытых дверях. Благодаря стараниям мэтров Филоненко и Стрельникова суд оправдал обоих подсудимых. Это ли не свидетельство высокой квалификации его московских коллег?.. С бурным протестом выступают Филоненко и Стрельников. Разгорается жаркая дискуссия, во время которой следователь Рош допускает необдуманное высказывание: оказывается, бывший министр внутренних дел Дормуа давал телеграфный запрет на отправку миноносца в погоню за «Марией Ульяновой»...

Комиссар Марш, опираясь на материалы следствия, внезапно выдвигает новую версию случившегося: Скоблин, Туркул и, вероятно, Миллер готовили... убийство Троцкого, которое не свершилось или было отложено из-за нехватки денег, да и Туркул проболтался. У следствия есть доказательства, что поименованные выше лица занимались шпионажем, но не против Франции, а против Советской России. Он просит Плевицкую, называя ее умной и энергичной женщиной, рассказать, как она руководила деятельностью мужа.

Плевицкая отвечает: «Глупой я не была, монстром тоже. Когда генерал Скоблин на мне женился, он взял слово, что я никогда не буду вмешиваться в полковые дела и политику. Я никогда этого не делала».

Адвокат Филоненко сомневается в наличии двух документов, доказывающих, что его подзащитная и ее супруг занимались шпионажем. И просит Марша хотя бы назвать то новое, чем внезапно стало располагать следствие, и указать, когда появились подобные данные. Не отвечая на вопрос адвоката. Марш продолжает задавать вопросы подсудимой.

Марш: в каком часу вы приехали в ресторан?

Плевицкая: Времени я точно не знаю.

Марш: Почему вы не позволили владелице ателье пригласить мужа в салон? Ведь он два часа сидел в авто?

Плевицкая: Муж терпеть не мог, когда я выбирала платья.

Марш: Но за два часа он мог выполнить и какие-то свои дела?

Плевицкая: Да. Вероятно.

Марш: Как любящий супруг мог бросить вас и, не предупредив ни о чем, исчезнуть?

Плевицкая: Значит... Я... Я не знаю... (Плачет).

Марш: Простите, госпожа Миллер была вашей приятельницей?

Плевицкая: Да. Наталья Николаевна – мой хороший друг.

Марш: Вы уже знали, что генерал Миллер исчез?

Плевицкая: Да. Мне сказали, что и мой муж исчез.

Марш: Почему вы тотчас не отправились к госпоже Миллер?

Плевицкая: Вы же человек и должны понять. Я была избалованная жена. Я с ума сошла. Я обо всем забыла, кроме мужа, даже адрес Миллеров забыла.

Следователь Рош: Полагаю, вы просто боялись встречи с женой генерала и ее вопросов?

Адвокат Фнлоненко: Это лишь ваше предположение.

У жены Миллере начинает дрожать подбородок, ей становится дурно, и сын выводит ее из зала.

Рош: Как жаль, господа присяжные, что генерал Кусонский так поздно вскрыл письмо. Какая ошибка! Если бы полицию предупредили вовремя, Скоблин не мог бы бежать.

Легкий смех в зале. Шутку Роша, похоже, оценили.

Вызываются генерал Кусонский и адмирал Кедров. Свидетели отвечают с помощью переводчика, что не могли и предположить, какую важную роль играет полученная ими записка. Филоненко обращает внимание суда на ряд неточностей в ответах свидетелей, на неточные вопросы следствия. Председательствующий останавливает защитника, заявляя, что сегодня судят не Кусонского. Защитник вновь подчеркивает тот факт, что раз Плевицкая не бежала после ночного визита генералов, следовательно, она невиновна. Внезапно выступает комиссар Марш: он просит за протоколировать все, что говорил Фнлоненко о неточности формулировок следователя.

5

Продолжается допрос свидетелей и пикировка адвокатов. События все более запутываются. Судят уже не столько Плевицкую, судят генералов, РОВС, ГПУ, гестапо – кого угодно. Материалов в прессе об этом дне меньше обычного. Как отмечали наблюдательные журналисты, Плевицкая уже вполне освоилась с происходящей процедурой. Она поминутно принимает эффектные позы, изображая то неискушенную школьницу, то впавшую в оцепенение и пригорюнившуюся русскую бабу, неспособную разобраться в происходящем. Часто подносит к глазам платок и вытирает несуществующие слезы. И все время оглядывается на публику, на своих адвокатов и на двух полицейских, застывших сзади.

Генеральный инспектор полиции Монтанель упрекает следователей – и в первую очередь Роша – в плохом расследовании дела. Комиссар Марш согласен: Рош не проследил «Гаврскую версию», не установил, почему судно не прошло через Кильский канал. Следователь Рош отвечает, почему он отказался от «Гаврской версии»: экспертиза показала, что из Парижа в Гавр можно добраться лишь за 3-4 часа.

Монтанель: Как вы относитесь к Кусонскому?

Рош: Поведение его кажется мне странным.

Монтанель: Знаете ли вы о списке агентов, обнаруженном на даче Скоблина?

Рош: Не знаю.

Монтанель: А то, что некоторые из них служили во Французской полиции?

Рош: Мне это не известно.

Марш: Ответ, достойный находчивого следователя.

По залу прокатывается сдерживаемый смех.

Отвечая на вопрос председателя, генерал Шатилов показывает: Скоблин интриговал против Миллера, хотел занять его место. С Плевицкой он встречался на квартире жены генерала Кутепова. Вскоре после похищения Кутепова Плевицкая всегда играла роль друга семьи.

Плевицкая, подтверждая слова Шатилова, добавляет, что Лидия Давыдовна Кутепова всегда нелестно отзывалась о Шатилове, а когда Скоблин впервые представил его, она заметила: «несимпатичное лицо, не правда ли?»

Шатилов: Плевицкая всегда была искусной комедианткой.

Плевицкая неестественно громко смеется.

Филоненко: А что вы делали в Испании, генерал?

Шатилов отказывается отвечать, замечая, что этот вопрос ему уже задавали при высылке из Франции.

Филоненко: У вас есть прямые доказательства вины Плевицкой?

Шатилов: Прямых доказательств нет, но она всегда была злым гением Скоблина.

Председатель: Да? Я понимаю.

Филоненко (Шатилову): Вы контактировали с руководством испанских националистов, с которыми имели отношения и Миллер, и Скоблин, и Туркул, не так ли?

В зале поднимается невообразимый шум. Председатель вынужден объявить перерыв. Первым слово берет Филоненко, чтобы сделать заявление: он убежден, что похищение генералов связано с испанскими событиями. Вызывается свидетель Деникин. Не является ли он родственником Скоблиных?

Деникин: Бог спас. Лично Плевицкую я не знал, на концерты ее не ходил. Скоблина знал мало. Он несколько раз приглашал меня в Брюссель, но я отказывался, подозревая здесь скрытую политическую акцию.

Филоненко: Правда ли, что на заседании национального комитета вы говорили об отношении Шатилова со Скоблиным и большевиками?

Деникин (он держится спокойно и с достоинством): Я никогда не присутствовал на заседании национального комитета.

Филоненко просит прокурора Помонти огласить репорт о заседании национального комитете. Прокурор интересуется, чей это рапорт.

Филоненко: Конечно, это рапорт сюрте!

Деникин: Этот рапорт выдуман от начала до конца.

Филоненко: Миллер давал деньги не только Скоблину, но и Шатилову. На них последний и ездил в Испанию, отвозя туда очередную партию «добровольцев».

Председатель спрашивает Плевицкую, помнит ли она бывшего корниловца Вадима Кондратьева, приятеля ее мужа, которого хорошо знали в эмигрантскиих кругах по антисоветским высказываниям и подозрению в принадлежности к агентам Москвы? К сожалению, задержать Кондратьева полиции не удалось.

Плевицкая уже отвечала на этот вопрос следствия и повторяет, что никогда не знала Кондратьева.

Знает ли она человека по фамилии Этингон. Леонид Этингон?

Плевицкая: Тут ошибка. Я знаю Макса Этингона.

Председатель: это он послал вам из Иерусалима библию? Расскажите суду о нем и о ваших отношениях.

Плевицкая: Макс – замечательный человек, добрый и состоятельный. Он одевал меня с ног до головы. Но не думайте! Я никогда не продавалась за деньги или подарки. Да и Макс никогда не был заинтересован в амурных приключениях.

Председатель: Знаете ли, мадам Плевицкая, где он сейчас?

Плевицкая: Он собирался уехать в Палестину. Он врач-психиатр, кроме того у него меховое дело. Он состоятельный человек. Без его помощи я не издала бы и свои книги.

Председатель: Этот меценат – такой горячий поклонник русской музыки?

Плевицкая: Ну, естественно, поклонник. Он оказывал поддержку и многим другим артистам.

Председатель: Я назову сейчас несколько фамилий. А вы, мадам, постарайтесь вспомнить: где, когда и при каких обстоятельствах вы слышали эти фамилии. Не торопитесь. Я буду говорить медленно. Итак… Игнатий Райс... Этингон Леонид... Эфрон Сергей. Ну, пока и достаточно. Вспоминайте. Эти люди назывались вам на предварительном следствии?

Плевицкая: Нет!.. Я не помню. И никого не знаю. Но слышала о брате Макса. Как будто его, действительно, звали Леонид. Он тоже занимался мехами, много ездил по срочным делам.

Председатель: Благодарю вас, мадам, за ценные сведения.

В зале голося, шум, насмешливые возгласы. Председатель объявляет заседание закрытым.

6

Председательствующий начинает новое судебное заседание с того, что повторяет вопрос Плевицкой: не вспомнила ли она хоть одну из названных им фамилий? Передает бумагу переводчику, тот читает отчетливо: Игнатий Райс^{[15], Леонид Этингон, Сергей Эфрон...}

Плевицкая беззвучно шевелит губами – повторяет. Нет, она никого не знает. И не видела. Лишь слышала как-то от доктора Макса Этингона, что у него есть брат. Больше, к сожалению, ей добавить суду нечего...

Вновь вызываются свидетели: дама средних лет Кривошеева – она последняя видела Скоблина, который явился к ней ночью, попросил взаймы 200 франков и стакан воды; затем некто Райгородский – у него отдыхала ночью Надежда Васильевна после того, как целый день бродила по Парижу. Узнав из газет, что ее ищут, Райгородский на такси отвез ее в Галлиполийское собрание. Полковник Федосеенко, выпятив грудь, тоном декламатора заявил, что является агентом Москвы, став таковым по приказу Миллера. Федосеенко предупреждал Миллера об отношении Скоблина, но ему не поверили – поэтому и исключили из РОВСа.

Список свидетелей все увеличивался... По требованию защиты показания дают: бывший адъютант Корниловского полка полковник Трошин (он и капитан Григул были свидетелями того, как Скоблин в Озуаре отдавал последние приказания прислуге перед бегством); вновь – известный журналист и «разоблачитель агентов-двойников» Бурцев (в 1934 -году из одной сотрудничающей с ним конторы он получил данные о том, что Скоблин – немецкий и советский агент, участвовавший в похищении генерала Кутепова); бывший сотрудник советского полпредства Беседовский, который заявил: «Один из бывших коллег говорил мне, что нам известно все, что делается вокруг Кутепова – от известного генерала, мужа известной певицы; корабельный агент, фамилия которого, к сожалению, не сохранилась в протоколах: («Я поднялся на борт «Марии Ульяновой» без четверти четыре. Грузов в ящиках обнаружено не было. Я сидел в каюте капитана, когда пришел матрос и что-то доложил. Капитан бросился из каюты так поспешно, что меня это удивило и я спросил: не случилось ли на борту несчастья? Капитан ответил, что все в порядке. В начале пятого я спустился на берег... Судно вскоре отшвартовалось»).

Филоненко задает вопрос корабельному агенту: «Почему судно направилось в Ленинград, минуя Кильский канал, кружным путем? Не связано ли это с боязнью подвергнуться обыску?»

Корабельный агент подтверждает подобную возможность. Его поддерживают два таможенника, бывшие тогда на причале. Один утверждает: на пирс прибыл грузовик забрызганный грязью. Три матроса с трудом сгрузили ящик и подняли на борт. Кому принадлежал грузовик, он сказать не может... Защитник вновь привлекает внимание присяжных к уже рассмотренному судом факту – доказано, что таинственный грузовик прибыл в Гавр в 3 часа. Расстояние более двухсот километров. Следовательно, он выехал из Парижа до покушения на Миллера, которое произошло около часу...

Председательствующий делает заявление: в суд явился бывший министр внутренних дел Дормуа и передал письмо, в котором изложены причины, мешающие ему публично давать показания, так как они явятся разглашением правительственной тайны. Как бывший член Правительства Дормуа не считает себя вправе давать оценку действий своих коллег. Однако если высокий суд сочтет необходимым, Дормуа готов представить отчет парламенту или своим избирателям.

Обратившись за советом к прокурору Помонти, председатель сказал, что ответ Дормуа вполне обоснован и соответствует французским законам.

Узкий коридорчик соединял зал с комнатой, где сутками томились свидетели. Мрачно. Сыро. Деревянные скамьи, чугунная печь. Давно не мытое серое окно. Свидетели остерегаются говорить между собой: ни для кого не секрет, что среди них имеются и «информаторы». Вот день назад адмирал Кедров обменялся несколькими репликами с Кусонским. Десятиминутный их разговор, подслушанный кем-то, был немедля доложен председательствующему и комиссару Маршу, которые уже на следующем заседании потащили недоумевающего адмирала к следовательскому барьеру...

Старый адвокат Морис Рибе, поседевший на процессах во Дворце Правосудия, отлично знающий дело и владеющий голосом, упорно «выстраивал» версию, преследуя чисто политическую цель. Казалось, Плевицкая его нимало не интересовала. Он старался доказать: генерала Миллера советские агенты завлекли в «Советский дом» на перекрестке Жасмэн-Рафе и бульвара Монморанси, убили, а его труп скрытно, возможно, в ящике на грузовике советского полпредства переправили в Гавр, где перегрузили на пароход «Мария Ульянова», чтобы отвезти в Россию. Впрочем, и у Рибо явно не хватало доказательств по всем пунктам, и он, первый, хорошо понимая это, упорно продолжал отстаивать свою версию.

7

Первым словом предоставляется Рибе.

Рибе: (вопрос Кедрову): Правда ли, вы сказали: в этом деле надо давать показания не по совести, а по обстоятельствам?

Адмирал Кедров: Ничего подобного не было сказано! Прошу переводчика господина Цапкина быть максимально точным. Кусонский сказал мне: «Кажется, я перестарался», а я ответил: «Никогда не следует слишком стараться. Все нужно делать в меру»...

Рибе: Ответ дан свидетелем не по существу. Прошу вызвать сына генерала Миллера... – Не знает ли он о том, что Туркул не раз заявлял о необходимости убрать начальника РОВСа?

Сын Миллера подтверждает это. Однако адвокат Филоненко заявляет, что Туркул допрашивался и обыскивался своевременно. Против него и Шатилова нет никаких улик.

Эксперт Феврие докладывает о материальных расходах семьи Скоблина-Плевицкой.

Филоненко, возражая, приводит данные, полученное от Плевицкой. Здесь учтены гонорары за концертные выступления и суммы, выданные ее супругу от имени РОВСа и через «Внутреннюю линию». Его данные существенно расходятся с данными экспертизы. Феврне доказывает, что семья никогда не располагала значительными суммами.

Тщательно протоколируются оба мнения.

Дают показания: редактор газеты «Возрождение» Семенов, акомпаниатор певицы Дубенский, эмигрант Зензинов, тюремный врач доктор Поль; журналист Борис Суворин, активные евразийцы Клешины, генерал Иван Егорович Эрдели, председатель комиссии, созданной РОВСом в целях поиска похищенного Миллера, бывший генштабист, работающий ныне в Париже шофером ночного такси; снова журналист Вакар (газета «Последние новости»), некий Пика, который видел Миллера в день исчезновения у метро в непромокаемом пальто (которое, по словам Натальи Николаевны, находится дома); капитан Григул, продемонстрировавший записную книжку Скоблина, содержание которой вызвало споры и разнородные мнения... Показания всех вышеназванных свидетелей не содержали никаких новых сведений, которые могли бы реально помочь суду...

Председательствующим с сожалением было отмечено, что следствием пока по-прежнему не допрошены генералы Федор Федорович Абрамов и Антон Васильевич Туркул, до сих пор не получившие право на въезд во Францию. Между тем их показания, показания людей, чрезвычайно близких к обоим исчезнувшим генералам, возможно, смогли бы прояснить ряд важных моментов, дать новый толчок следствию, прояснив заодно и кое-какие обстоятельства жизни небезызвестного полковника Монкевица, исчезнувшего в начале тридцатых годов и вроде бы появившегося в Москве не то в качестве пленника, не то сотрудника ОГПУ. И французская полиция, и представители русского «Воинского союза» должны помнить, что именно Монкевиц давал весьма нечеткие показания по делу генерала Кутепова, исчезнувшего при столь же загадочных обстоятельствах, как и нынешние...

С согласия присяжных оглашается сенсационное сообщение газеты «Пари Суар» от 11 декабря 1938 года. Здесь помещено сообщение о смерти двух русских эмигрантов, имеющее несомненно связь с похищением генерала Миллера.

Некая госпожа Годи свидетельствует: «Ее бывший сожитель Сенько и его друг полковник Чимерин умерли подозрительной смертью, потому что слишком много знали о похищении начальника РОВСа». Чимерин, обладающий, по-видимому, секретными документами, передал их Сенько и просил хранить у себя. После этого Чимерин исчез, а позднее, дней через десять, его труп был извлечен из Сены. Полиция и судмедэксперты почему-то решили, что это самоубийство в припадке безумия. Узнав о смерти абсолютно здорового человека госпожа Годи решила пойти в полицию, но Сенько умолял ее не делать этого, иначе и его жизни будет угрожать смертельная опасность. На другой день Сенько был обнаружен мертвым, и снова полиция определила, что имеет дело с самоубийством. Однако госпожа Годи сочла, что ее сожитель был сначала отравлен, а потом повешен. Она просила через газету, чтобы и ее допросили в суде. Газета сразу устроила анкету среди врачей, принимавших участие в осмотре обоих трупов. Смерть полковника показалась весьма подозрительной. Труп Сенько исследован не был: он таинственно исчез!..

Было оглашено письмо вдовы генерала Кутепова, присланное из Югославии в адрес суда. Лидия Давыдовна писала: она, де, не знает, участвовали ли Скоблин и Плевицкая в похищении ее мужа. Но когда она жила у сестры в Риге, Плевцкая и Скоблин приезжали туда и вели себя весьма странно – неоднократно доказывали, что Миллер стар и должен отказаться от руководства РОВСом. После похищения ее мужа семь лет назад Плевицкая каждый день бывала у нее в доме и все уверяла ее, что Александр Павлович жив. Когда Надежду Васильевну спрашивали, на чем основана ее твердая вера, она отвечала, что видела это во сне и ничуть не сомневается.

Председательствующий просит подсудимую прокомментировать это письмо.

Плевицкая: «Я не могу сказать, с кем Скоблин мог встречаться в Риге. Он постоянно был со мной. К Кутеповой я приходила для того, чтобы вместе с ней поплакать, вспомнить дорогого Александра Павловича и погоревать вместе. Наше пребывание в Риге не было связано с политикой, в которой я, – как уже не раз говорила здесь, – ничего не понимаю».

Показания дает эксперт Блюменфельд. Ему удалось расшифровать переписку мужа и жены Скоблиных при помощи зеленой Библии. Он заявляет, что переписка не дает никаких серьезных обвинений против генерала и актрисы. В письме, правда, есть утверждения, что Миллер стал стар и его надо заменить другим лицом. Филоненко возражает: уже давно доказано, что зеленая Библия не служила шифром – это не подлежит сомнению. Блюменфельд рассказывает о всех своих впечатлениях после ознакомления с перепиской:

«Плевицкая чрезвычайно умная женщина, отлично понимающая все, что вокруг нее происходит, быстро схватывающая суть любого вопроса», – заявляет он.

Плевицкая: «Я все понимаю и рада, когда мне делают комплименты. Я – умная, но не подлая. Ум у меня не злой и никакого зла я никогда никому не причиняла».

Основатель газеты «Единый фронт» Павлов на вопрос председателя о профессии под смех зала отвечает: «Эмигрант. Высланный из России... Затем из Болгарии... Теперь – из Франции».

Комиссар Рош оправдывается: «У меня были о вас крайне неблагоприятные полицейские сведения».

Свидетель протестует против попытки изобразить на суде всех русских эмигрантов темными личностями, оклеветать их. Филоненко подчеркивает: теперь доказано» что против Павлова были выдвинуты обвинения, оказавшиеся после проверки неосновательными. Что касается показаний госпожи Годи, нет сомнений, и они построены лишь на собственных фантастических предположениях, без учета реальных фактов.

Допрашивается бывший контрразведчик ротмистр Баранов, работающий ныне ночным сторожем. Он заявляет, что в 1919 году подсудимая была в очень хороших отношениях с большевистским комиссаром Шульгой и комендантом Домбровским, известным своей жестокостью.

На вопрос председательствующего Плевицкая объясняет: «Я их, действительно, знала, но дружбы с ними никогда у меня не было. После того как французы покинули Одессу, меня вместе с актрисой РощинойИнсаровой выбросили из гостиницы, где мы жили. Я пошла к Домбровскому и он приказал дать ей квартиру. Вот и все!»

8

Предедатель интересуется его профессией.

Алексинский: Я – русский литератор, пишущий на французском языке. Я являюсь лидером русской социал-демократии и играю – могу сказать без излишней скромности – руководящую роль в русской демократии. Суд может убедиться в этом путем опроса моих коллег, который я могу назвать тотчас же.

Председатель, прервав свидетеля, решительно говорит, что все высказанное Алексинским не имеет отношения к делу, он предлагает сторонам задавать вопросы свидетелю.

Филоненко: Знает ли господин Алексинский, что Надежда Васильевна Плевицкая неграмотна?

Алексинский: Не неграмотна, господа судьи. Но делает по 10-12 ошибок в каждой фразе.

Допрос свидетелей заканчивается. Объявляется очередной часовой перерыв. По возобновлении судебного заседания наплыв публики настолько увеличивается, что уже через полчаса приходится закрыть двери. Жандармы, несшие охрану, получают строжайший приказ никого не впускать. Тут же произошел и любопытный комический эпизод, ибо охранники, не знающие в лицо Председателя, отказали ему в праве прохода внутрь помещения. Председателю пришлось долго убеждать жандармов, что дело без него слушаться не может, но его гневные возгласы ничего не дали. Пришлось вызвать жандармского офицера, который и провел Председателя в зал. Судебное заседание началось с опозданием. Председатель, заняв свое место, с облегчением заявил об окончании судебного следствия и предоставил слово защитникам.

Адвокат Стрельников – в мантии, плотный и крепко сбитый, с большим перстнем на левой руке, который он часто крутил, – неожиданно... отказался от слова, заявив, что, будучи в недалеком прошлом белым офицером, сомневается в том, что сможет быть достаточно объективным в данном деле. Однако он обязан подчеркнуть: белая армия России всегда была боевой частью союзных армий, совместно проливающей кровь в течение долгих лет мировой и гражданской войны. Он сел, уронив пухлое лицо на руки и задумался, словно забыв даже то, где находится. Его речь без сомнения произвела впечатление на собравшихся.

Вслед за ним слово получает присяжный поверенный Филоненко. Он поднимается – коренастый и самоуверенный, – стоит, твердо и широко расставив ноги. Его речь, проникнутая гневом, направлена в первую очередь против представителей следствия, которых он обвинял в безобразном поведении всего расследования. «Ни у кого нет доказательств вины той, которую судят, а пока содержат в тяжких тюремных условиях, подвергая бесчисленным допросам и моральным мучениям», – говорит он.

Слушая речи русских юристов и французских представителей судебных властей, которые ей переводил Цапкин, Плевицкая сидит согнувшись, прикрыв лицо левой рукой в черной лайковой перчатке, как будто только сейчас впервые поняв, что ей угрожает.

Конец своей речи Филоненко обратил целиком к присяжным. В ней имелся излишний пафос и уверенность, которую многократно подчеркивала его поза, но следует признать, что выступление русского адвоката, пожалуй, сильно подействовало на чувства собравшихся в зале. Только присяжные реагировали на нее вяло. По их бестрастным лицам и одинаково усталым позам трудно было предположить, куда направлены мысли, что у каждого на уме, и к какому выводу он склоняется. Опытный защитник, перестраиваясь на ходу и меняя тональность выступления, стал обращаться исключительно к присяжным с еще большим пафосом и напором.

«Какая ужасная драма развивается здесь, перед вами, господа присяжные! – восклицал он. – Какая ужасная драма разъединила этих женщин! Какой ужасный секрет таится в голове подсудимой, бледное лицо которой говорит яснее любых слов покаяния. Я хочу вновь и вновь подчеркнуть, господа присяжные, что в нынешнем процессе речь идет не столько о похищении светлой памяти генерала Миллера, не только об очищении его имени от всевозможных нападок, но и о чести всей русской эмиграции во Франции. Плевицкая, по моему глубокому убеждению, не виновна в покушениях на видных деятелей русской эмиграции – в вызове за пределы страны Миллера, в похищении генерала Кутепова. Известная русская актриса – слабая женщина, господа. Это доказывает отсутствие фактов у следствия или неверное их толкование. Обратите внимание хотя бы на первый. Плевицкая спокойно выбирала себе платье в то время, когда ее муж Скоблин предавал Миллера, и она знает об этом?»