Текст книги "Расплата"

Автор книги: Марк Еленин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 24 страниц)

К последнему разговору в Париже не возвращались, после него у каждого осталось тяжелое впечатление и подавляемое чувство страха: вроде бы каждый из них был уверен в другом, но не слишком ли откровенны они были друг с другом?

Разошлись, чтоб встретиться через час на вилле: Шаброль должен был подкатить на авто, чтобы окончательно заверить хозяйку дома в широких средствах, которыми располагают ее временные жильцы.

И вечером, вальяжно расположившись в старых мягких креслах, по-немецки аккуратно украшенных белоснежными подголовниками на спинках, уже разговаривали по-другому, обстоятельно и неторопливо.

Беспокойство Шаброля вызывало поведение Монкевица. Добравшись до Карловых Вар вместе, они расстались ненадолго: Шаброль спешил на встречу с Венделовским, Монкевиц оставался ждать его в вокзальном ресторане. Заехав за ним по дороге на виллу «Финк»,

Шаброль застал пустой столик, за которым совсем недавно оставался Монкевиц. Услужливый официант объявил, что «пан расплатился и быстро ушел». Куда? Быть может, кто-нибудь еще ждал его в Карловых Варах?

– Отвратный тип этот Монкевиц! – поморщился Шаброль. – Но с кем только не приходится иметь дело, тут уж не выбираешь. Хотя в Марселе он был послушен, никаких контактов не искал. Впрочем, дважды он ловко увернулся от меня. Однажды вечером в кабаре. И второй раз «ушел», можно сказать, легально – пошел копаться в книжном развале. И любое алиби у него всегда в кармане. Смотрит на тебя преданными глазами и... врет. От книг его приходится оттаскивать... – Шаброль ударил себя кулаком по лбу, вскочил. – А я идиот, старый идиот! Пора уходить на пенсию. Вполне можно было предположить, что среди старых книг, в оговоренной заранее, есть для него «ниточка» и какое-то задание. Но это дело прошлое. Гораздо важнее знать, где он сейчас.

Венделовский невесело усмехнулся:

– Хорошо мы будем выглядеть в глазах инспектора; которого ждем. Сотрудника потеряли... Пожалуй, по выговору для начала мы уже заработали.

– Ну, это зависит от того, кто приедет. Вот если бы Артузов, ему можно все объяснить по-человечески. Он поймет.

– Это было бы замечательно, но верить боюсь. А, увидеться с Артуром Христиановичем было бы славно... Это настоящий человек.

– Боюсь, что разочарую тебя, друг, но по моим каналам надвигается на вас для строгого инструктажа и инспекции некий Деревянко. Он из руководства разведупра РККА. Фигура значительная по должности, но явно с недостаточным опытом закордонной работы. Уж как он с нами тут разбираться будет – бог весть. Хорошего не жду. Зря я в шифровке ссылался на Монкевица...

«Чудеса» начались со следующего утра. Ожидая появления инспектора, Шаброль и Венделовский вдруг увидели у входа в дом... Монкевица, спокойно разглядывающего название виллы и номер дома.

Полковник держался вполне уверенно и ни в какие объяснения не вступал.

Самое удивительное заключалось в том, что его прислал приехавший из Москвы Деревянко. Шабролю и Венделовскому велено было передать, что свидание с приехавшим состоится не на вилле, а в «Империале», в № 333, куда им надлежит явиться к определенному часу.

Сделав это сообщение, Монкевиц так и не заходя в дом, быстро повернулся и ушел.

Для Шаброля и Венделовского все это было громом среди ясного неба. Такого еще в их практике не случалось. Нарушая все правила конспирации, не принимая во внимание субординацию, без согласования с ними «Центр» меняет план, выводит из-под контроля их информатора, дает ему автономные задания...

Приняв необходимые меры предосторожности (не исключалась провокация, попытка Монкевица «сдать» их все тем же «эльзасцам»), Шаброль и Венделовский к назначенному часу явились в «Империал». Огромный холл отеля был полон – жизнь кипела здесь, как во всех уголках курорта в разгар сезона.

Едва они вошли, как из толпы вынырнул Монкевиц и передал новое распоряжение: «Венделовский ждет внизу, ему уже заказана чашка кофе и газета, а Шаброль первым идет к начальству».

Роли поменялись – Монкевицу приказано пасти «0135», что он и делал с видимым удовольствием.

За письменным столом шикарного апартамента, выдержанного в белых тонах, сидел, утонув в громадном кресле, небольшой человек с маленьким, спеченным лицом, высоким лбом и скошенным широким подбородком. Взгляд его темных, очень ярких глаз был пронзительно острым. Этот взгляд лишь на мгновение полоснул Шаброля, и, пожевывая тонкими губами, человек снова уткнулся в бумаги, которые лежали на столе. Длинные, тонкие и подвижные пальцы человека писали и зачеркивали что-то на листе прекрасной твердой бумаги с гербом отеля «Империал».

Шаброль ждал. Человек аккуратно свинтил паркеровекую ручку, положил в стол и встал. Рядом с громоздкой мебелью номера он казался еще костлявей. Молча, переступая с носков на пятки, он покачиваясь, рассматривал «Доктора». Шаброль первым нарушил молчание. Он назвал пароль и получил отзыв, предъявил свою парижскую фотографию – на фоне Триумфальных ворот, порванную пополам. И только после этого ему была протянута сухая горячая рука.

Жестом Деревянко пригласил Шаброля сесть возле письменного стола.

– У вас есть доклад, записка, отдельные зашифрованные заметки? – поинтересовался хозяин и, видно, вспомнив, представился. – Иван Матвеевич Деревянко. Со встречей и знакомством. Не желаете отметить?

Он двинулся, было, к маленькому столику, уставленному бутылками и чистыми бокалами. Шаброль пожал плечами:

– Простите, Иван Матвеевич. Я за кордоном более пятнадцати лет. Наработались какие-то правила. Привык, знаете ли. И от других того же жду.

– Ну-те, ну-те, – хмыкнул Деревянко неубежденно и глаза подо лбом угрожающе блеснули. – Расскажите, чего от меня ждете. Я тут еще с вашими порядками не разобрался.

Шаброль пояснил, что на любую координационную встречу, инструктаж или разбор операции письменные материалы они запретили друг другу приносить лет еще десять назад. Вызываются только самые необходимые сотрудники, «завязанные» на этом деле – никого лишних. А уж отмечать встречи, проводы или победы запрещено навсегда и нарушение жестко карается. В первый раз замечание, затем и увольнение из органов.

– Так можно и от любого ценного сотрудника избавиться.

– Не понял? – удивился Шаброль.

– Объясняю. Есть у вас в управлении, скажем....

– В управлении? У нас здесь все называется иначе – альянс, группа, объединение, блок, подразделение.

– Ну, это просто фразеология. А если под началом стоит способный, но не очень надежный сотрудник...

– От ненадежных я тотчас избавляюсь.

– Вы не поняли. Не в этом смысле. Он предан делу коммунизма и нацелен на борьбу с его врагами бесспорно. Но он не во всех случаях достаточно активен. Есть сведения о порочащих связях.

– Пожалуйста, поясните, Иван Матвеевич.

– Попробую. – Он откашлялся. – Вы понимаете, я теоретизирую... Ну, скажем, у какого-то вашего оперативника отец – тоже партиец, разумеется, оказался в определенной мере связанным с конкретной группой правотроцкистов. И имел контакты.

– По моему приказу? – удивился Шаброль. – Или сам? И доложил ли он мне тотчас или позднее?

– В любом варианте. Положим, сразу, но что толку. Ваше отношение?

– Провожу дознание, спрашиваю свидетелей. Вместе с провинившимся ищем выход. У вас есть пример или и тут мы ведем, простите, абстрактную беседу? Очень важно, например, кто был тот человек, с которым имел контакт мой подчиненный. С чего он начался, к чему привел? Еще совсем недавно принадлежность к левоэсерам, например, не имела угрожающих последствий.

– Я говорю о троцкисте, о троцкисте, товарищ. По нашему мнению, это большая разница, не так ли?

– Вероятно, так... И если следовать вашему мнению, что я должен сделать?

– Вы же один из наших опытнейших резидентов! Прежде всего рапорт в Центр, полагаю. Немедленное выведение агента, отстранение от всех операций. И возвращение домой. Там разберутся во всех деталях.

– А я? Что я должен сказать его товарищам? Они не раз выполняли совместно смертельно опасные дела.

– Решительно отбрасывайте лирику. И всякую дипломатию. Мы не дипломаты – мы военные.

– Понимаю...

– Я привез инструкцию, вот. – Он достал из внутреннего кармана несколько листков папиросной бумаги и передал Шабролю. – Распишитесь. Прошу внимательно ознакомиться и вернуть. Там ответы на все ваши вопросы. Нет, нет, читайте при мне и возвратите текст.

Шаброль принялся читать. Читал он быстро. Лицо его краснело. Обычная инструкция о правилах конспирации сотрудника за кордоном, «Плюсквамперфектум» – давно прошедшее время – так они с Венделовскнм называли все давно известное. Он вернул бумаги Деревянко.

– Ознакомились?

– Разумеется, лет этак пятнадцать назад, – Шаброль решил, что не позволит этому «типу» взять над собой верх.

– Здесь много нового, мы специально разрабатывали новый подход.

– Да, да. Я некоторые новые подходы тоже замечаю. Позвольте вопрос.

– Пожалуйста.

– По информативным сообщениям ряда агентов и прессе нейтральных стран, – «Доктор» по привычке говорил коротко, словно составлял донесение, которое следовало быстро зашифровать, – нейтральные страны утверждают, что Советы производят определенный поворот в сторону сближения с нацистской Германией.

– Ну-с, ну-с, – не скрывая издевки, ответил Иван Матвеевич. – А вы говорите, мы не дипломаты. Ого, какие!.. Это все мне понятно и ваша позиция ясна. Перейдем теперь к нашим баранам, как говорится. Мне доложили. У вас тут ЧП?

– Разумеется, была некоторая трудность. – Шаброль решил идти ва-банк. – Знаете, прежде чем подчиненный получает новое задание так было принято – об этом ставят в известность его начальника.

Деревянко улыбнулся с издевкой:

– Да вы, голубчик, просто потеряли Монкевица. За это бы с вас надо спросить, да уж, ладно, я добрый. Ну, а где ваш «0135». Его не потеряли?

– Ждет внизу, как было приказано.

– Верно! Сейчас проверим его точность. – Он взглянул на часы, и тут же раздался стук в дверь. – Ну, все правильно, является вовремя.

Венделовский зашел. Щелкнул каблуками, представился, вопросительно взглянул на Шаброля. Тот пожал плечами – что еще мог? Деревянко оглядывал вошедшего неприязненно.

– Из офицеров? – спросил он. – Я белого офицера на ходу чую классовым чутьем!

Шаброль ответил за друге:

– Этот офицер помогал нам Перекоп брать. И пятнадцать лет занимался закордонной работой, орденом отмечен.

– Ну-ну, однако, есть народная мудрость: сколько волка ни корми, он все равно в лес смотрят.

– Это про меня? – не выдержал Венделовский. – Так, может мне грозит увольнение?

Деревянко отступил:

– Сердитые вы все здесь, горячие. А вот дела-то могли бы выглядеть и получше.

– Что вы имеете в виду?

Иван Матвеевич похмыкал, однако на вопрос не ответил. Он снова забился в огромное кресло, сцепил сухие пальцы и, вывернув ладони, потрещал суставами. Резкий треск в большой комнате прозвучал чуть ли не как выстрел.

– Ладно, дискуссии кончаем, не дли того приехал, – сказал он резко. – Я послан руководством специально, чтобы несколько переориентировать вас. Меняются обстоятельства, и мы меняемся. Придется вам ознакомиться с соответствующими материалами. Садитесь к столу поближе, внимательно читайте, – он вытащил пачку бумаг.

Венделовский с Шабролем переглянулись: опять нарушается прежнее правило. Деревянко перехватил их взгляды:

– Ничего, такое на словах не перескажешь. Целая группа в иностранном управлении работала. Не один десяток донесений с мест суммировали. Даем ориентировки всем нашим группам на местах, знакомьтесь...

Он небрежно кинул на стол пачку бумаг и бросил через плечо, уходя:

– Я тут рядом буду, в спальне. Позовете, когда дочитаете.

И проходя мимо столика с бутылками, подхватил одну, подцепил бокал на тонкой ножке и тщательно закрыл за собой дверь в соседнюю комнату.

Как прилежные студенты, готовящиеся к экзаменам, Шаброль и Венделовский сели рядом и стали читать бледно-фиолетовый текст, напечатанный на тонкой бумаге.

«Структура службы абвера на сегодняшний день представляется таким образом»...

Прочтя первые две строчки, Шаброль и Венделовский переглянулись, и, боясь какого-нибудь подслушивающего устройства, «0135» написал «Доктору» на бумажке:

«Абвера? Почему именно Абвера? И почему это так важно?»

«Переориентировка», – ответил Шаброль, напоминая недавно сказанное Деревянко словцо, и смяв бумажку, сунул ее в карман. Они читали дальше:

«Три оперативных отдела: 1 – внедрение, руководство агентурой, сбор развединформации; 2 – диверсионная работа в тылу (отдел оснащения диверсантов – средства тайнописи, радиопитания, взрывчатка); 3 – контрразведывательная работа. Разведка подчинена трем ведомствам. Нацистская партия контролирует «СД-Айсланд» – в главном управлении имперской безопасности (РСХА). Туда входит и государственная тайная полиция – гестапо (на правах 4-го управления).

Второе – «Абвер» – «Айсланд». Контролируется штабом Верховного главнокомандующего (управление разведкой и контрразведкой за границей).

Третье. Командование сухопутных сил (СХХ) контролируют два разведывательных отдела: 1. «Иностранные армян Востока», «Иностранные армии Запада».

Отдельные службы: а) Служба криптографического анализа н радиоразведки, подчиненной командиру ВВС Герингу, б) «Служба Хенке» при министерстве иностранных дел – высшее политическое бюро НСДАП, возглавляемое Розенбергом, в) Бюро зарубежных организаций нацистской партии, возглавляемое Эрнстом Боле; «Фольксдойче мительштеле» – Центральное бюро лиц немецкой национальности, являющихся гражданами других стран, возглавляемое группенфюрером СС Лоренцем. По существу все это филиалы разведслужбы. В центре разведки «Абвер» – администрация адмирала Канариса, возрожденная на базе ведомства полковника Николаи – это самая старая и самая сильная разведка Германии.

И наконец, Шестое управление. Заведует бригаденфюрер Вальтер Шелленберг, подчиняющийся непосредственно Гиммлеру.

В шестом управлении – это служба безопасности («СД») – две части: «Амт-3» – управление, занимающееся внутренней Германией и «Амт-4», действующее за границей.

– Гестапо – государственная тайная полиция, гехаймштаатсполицай. Далее – Криппо – уголовная полиция. Охранные отряды. Четвертое и шестое управление являются подразделением РСХА – главным управлением имперской безопасности.

– Пожалуй, с первого раза это не запомнишь – протянул Венделовский. – И я еще не понимаю, зачем нам нужно столь скрупулезное знание.

– Ну, это в свое время узнаете, – ответил, будто был все время в комнате Деревянко, распахивая дверь. Бледное лицо его несколько оживилось, может быть, помогло содержимое бутылки, которую он унес с собой. – А сейчас убедились, что пока вы ушами хлопали, разводили свои антимонии, немцы, как деловые люди, преданные вождю партии, целую империю успели создать за пару лет. Учиться надо!

– Нам, коммунистам, у фашистов учиться? – гневно вскричал Венделовский и замолчал, повинуясь тайному знаку Шаброля.

– Можно и у фашистов. Как товарищ Сталин учит: любой опыт можно поставить на службу партии. Кончаем полемику. Давайте конкретно: еще раз пройдитесь по тексту и расходимся. Встречаемся здесь же вечером в девятнадцать ноль-ноль. Монкевиц остается в моем распоряжении. Пока вы свободны.

– Но позволите, Иван Матвеевич! Прошу разрешения сказать! – в голосе Шаброля мягкое «эр» затвердело, зазвучало требовательно и упорно. – Николай Августович Монкевиц завербован нами, и мы «ведем» его весьма долгое время. Я не имею предписания передавать его кому бы то ни было.

– Поскольку мы с вами служим одному богу, уважаемый товарищ «Доктор», могу представиться: я – Деревянко, замначальника разведупра Красной Армии, майор госбезопасности. И право приказывать мне дано вашим начальником – Артузовым Артуром Христиановичем. Этого достаточно или мы будем продолжать бесполезные споры?

– Но я все равно по своим каналам должен связаться с «Центром», доложить обстановку и испросить разрешения.

– Сколько на это потребуется времени?

– До девятнадцати я буду иметь ответ.

– Если бы вы столь же быстро выполняли все возложенные на вас задачи, – и в этот раз не сдержал раздражения Деревянко.

– Хотел бы услышать о своих конкретных промахах.

– Могу. В группе слабо поставлена оперативно-следственная работа... Да, да! Знаю, вы станете опять козырять Кутеповым и Миллером, этими выжившими из ума фанатиками... Это прошлое, уже далекое прошлое. Нельзя жить старыми победами – это тоже мысль товарища Сталина. Нужны новые успехи.

Пропустив мимо ушей все обидные слова, Шаброль сказал спокойно:

– Я терпеливо слушал вас, товарищ Деревянко. Теперь вы послушайте меня. Я знаю ситуацию, которая складывается в ИНО, и о перестановках, которые там произведены и производятся. Я знаком с методами работы нашего большого шефа. У меня есть некоторые сомнения, что вы полностью согласны с ними...

– Сомнения, подумать только, у него сомнения, – издевательски засмеялся Деревянко. – Да знаешь ты, интеллигент недобитый, где ты у меня сидишь? – Он протянул сухую цепкую ладошку и сжал ее в кулачок. – Вот ты где у меня. Дуну – и нет тебя, пропал... Распустились вы здесь на заграничных харчах, народные денежки не жалеете, в игрушки играете, конспирация, мать вашу так...

Он непристойно выругался и вдруг замолчал, пожевал губами, успокоился. Точно чья-то рука перевела рычажок. Ничего не щелкнуло, не звякнуло, а в кресле уже оказался иной человек. Спокойный, вальяжный начальник, знающий себе цену. Долгим взглядом он измерил Шаброля, сказал:

– Ладно, пошумели, обменялись мнениями и забыли. Дело у нас одно: выполнять указания товарища Сталина. Против этого не возражаешь?

– Никак нет, товарищ начальник, не возражаю. – Лицо Шаброля осталось непроницаемым.

– Ну и лады! Читайте еще раз, и разошлись до вечера...

– Ну что ты на все это скажешь? – спросил Шаброль, когда они, коротко, без подробностей рассказав о встрече с Деревянко Гошо и Мрожеку, остались одни.

Венделовский был обескуражен:

– Не могу прийти в себя. Что они там все с ума посходили? И это – начальник? И он смеет говорить, что действует по соглашению с Артузовым? Не могу поверить...

– Многому придется нам теперь поверить, – грустно сказал Шаброль. – Признаюсь, я жалел о том разговоре, который затеял с тобой в Париже. А теперь хочу его продолжить – и будь что будет!

– Это как же понимать, месье Роллан? Ты сомневаешься во мне...

– Да пойми ты, не сомневаюсь. Но люди покрепче тебя болтают невесть что, когда их допрашивают особенно старательно.

– Нет, нет, Роллан, с этим я не соглашусь никогда. Ты что – допускаешь пытки в советских тюрьмах?

– Почему бы нет, если нам советуют учиться у фашистов? Да взгляни ты открытыми глазами на то, что происходит у нас и у них. Да тут не общность, а некая синхронность, словно один фюрер консультируется с другим и поступает по одному плаву. Пункт первый: недоверие к своим недавним приближенным, необъяснимое отстранение их от должности, затем – исчезновение физическое. Капитан Рем, генерал фон Шлейхер и другие... Затем крупная акция. В Германии – поджог рейхстага, плохо подготовленный суд над большевиками и Димитровым. У нас коллективные процессы «Центров», большое число обвиняемых и плохо проведенное следствие. «Правых» и «левых» уклонистов и троцкистов тебе перечислять не надо. Термидор, предсказанный Беседовским, похоже, начался. У них концлагеря, у нас – Соловки. Методы, похоже, одинаковые, фамилии – разные. Еще данные: большая часть шуцбундовцев, бежавших от немцев в СССР, была передана фашистам. Следом пошла группа антифашистов -евреев, отправленных в гестапо. По-моему, товарищ Сталин твердо решил: во всех бедах большевизма решающую роль играют социал-демократы и их руководители, он их называет предателями. А больше всех, по-моему, ненавидит коминтерновцев.

Тут вспомнился Венделовскому рассказ Цветкова о московской гостинице «Люкс», и он пересказал его Шабролю.

– Как видишь, я недалек от истины. Так что надо серьезно задуматься, как жить дальше... – Он помолчал и добавил, – «...или не жить».

– Ты о чем? Об Иоффе?

– И ты знаешь эту печальную историю?

– Разумеется, хотя осмыслил ее по-настоящему только сейчас...

...Много лет назад – в 1927 году – самоубийство одного из первых советских дипломатов А. Иоффе преподносилось официальными сообщениями как результат неизлечимой болезни, как слабость старого большевика.

На самом деле, дипломат видел, как подавляются любые попытки разобраться в существе споров, ведущихся в партии, как становятся «врагами партии и народа» те, чье мнение не совпадает с мнением генсека.

Выстрелом в висок Иоффе завершил свой спор, вышел из фракционной борьбы, был похоронен с почестями и этим спас свое честное имя от позорной клички «предателя и фракционера». Именно такой выход из ситуации пришел в голову Шабролю в тяжкую минуту.

Но это была лишь минутная слабость. Годы работы за кордоном приучили его не принимать скороспелых решений.

– Нет, мы еще повоюем, дружище, – утешил он Венделовского. – Мы еще нужны своей стране, я уверен. А эти Деревянки, их амбиции, указания – это надо перетерпеть. Наше начальство разберется, не сомневаюсь...

Глава десятая. ПАВЕЛ НЕФЕДОВ И ДРУГИЕ

1

Павел Анатольевич Нефедов теперь частенько покидал почти достроенный дом и уезжал в столицу – шумный многолюдный Асунсьон, где неожиданно для себя нашел много новых друзей и единомышленников.

Да это было нетрудно – среди 50 тысяч жителей города было немало искателей приключений, готовых идти по этой девственной земле за удачей и богатством. Красивые прямые улицы столицы вели к террасообразному берегу реки, поросшему густой тропической зеленью. Эта пышная зелень укрывала и много грязных улиц с полуразвалившимися домиками на окраинах. В Асунсьоне сосредоточилась торговля целой страны. Здесь продавали матэ, кожу, табак, апельсины, ром, маниоку. Шумные базары предлагали все, чем богата природа Парагвая. Вокруг обширных складов и железнодорожной станции как пчелы вокруг улья, роились самые разные люди: именно здесь заводил новые знакомства Нефедов. Тут были и разорившиеся купцы и охотники, давно порвавшие с родными племенами и ушедшие со своих земель: бродяги, нанимающиеся на любую работу за пару бутылок рома, матросы, списанные с кораблей. В Асунсьоне среди торгового люда постоянно толкались многоязычные сезонные сборщики плодов, упаковщики и грузчики, люмпены, выдающие себя за искусных врачевателей всех болезней, торгующие чудодейственными мазями, ядами и травами. Все оттенки кожи, все человеческие типы были представлены здесь – от черного и медно-красного, шоколадного или сиреневого, до баклажанного или цвета кофе с молоком. И немало было здесь белых: многие выходцы из Европы и Северной Америки добрались сюда на южный край земли. Это были главным образом люди, еще сохранившие связь с пароходной пристанью и железнодорожной станцией, чьи знания и навыки механики требовались ежедневно.

Было еще одно место в городе, где любил бывать Нефедов, – у кафедрального собора, построенного еще в середине прошлого века. Здесь собиралась публика почище, те, кто читали газеты и любили обмениваться новостями, люди ученые, привлеченные неисследованным до конца краем. Тут можно было встретить зоолога, ботаника – охотника за редкими цветами. Здесь толкались торговцы редкими и диковинными бабочками, каких не было больше нигде в мире. Были тут и золотоискатели-теоретики, и золотоискатели-практики, жизнь положившие на беспочвенные доказательства, ходившие безрезультатно не в одну экспедицию, так и состарившиеся возле асунсионского кафедрального собора. И именно здесь встретил Нефедов человека, с которым подружился особенно крепко. Люку Блэквиллу было лет под пятьдесят. Ростом он был выше Нефедова на голову. Доброе тяжелое лицо цвета медной окалины испещрено глубокими морщинами. Одна, особенно глубокая, рассекала подбородок... Наполовину француз, наполовину англичанин, он, казалось, говорил на всех языках мира. Нефедов сразу обратил внимание на то, как этот гигант с торчащими во все стороны густыми волосами цвета перезрелой пшеницы легко переходит с французского на испанский, на английский и местный диалект – гуарани. С ним было легко говорить, он вызывал симпатию тем, что к любому обращался как к другу.

– А не найдется ли у досточтимого сеньора несколько капель рома? – Обратился тот однажды к Нефедову. – Вообще-то я этой дряни не пью, но сегодня захотелось.

– Увы, с собой я не ношу фляжку... Но, может быть, мы посидим где-нибудь?

Незнакомец вывернул карманы:

– Я совершенно пуст.

– Я угощаю, но предупреждаю, что сам не пью.

– Тогда это неинтересно, сеньор, хотя вызывает уважение. Такие принципы характерны для русских. Вы русский?

– Обязательно, как вы изволите выражаться.

– Разрешите представиться?

– Буду рад.

Познакомились. Здесь и прозвучало звучное имя нового знакомца – Люк Блэквилл.

Новый знакомый внушал полное доверие: что-то было в нем крепкое, настоящее, надежное.

Они просидели несколько часов на остывающих ступеньках кафедрала. Уже солнце клонилось к горизонту, садилось за деревья. Его свет дробился в листве. Время бежало неутомимым галопом. Казалось, оно вслед за солнцем, огромным, раскаленным шаром прыгает по листве, верхушкам деревьев.

Люк рассказал о себе. Был в иностранном легионе. Солнце, Африка, песок. Был в драках и сам оборонялся. Из Африки удрал в Индию. Открыл там небольшое дельце. Вскоре, конечно, обанкротился, остался без гроша.

Люк вытащил старую, обкуренную пеньковую трубку, сунул ее в рот в, не зажигая, продолжил:

– Как-то черт сунул меня на одну дырявую калошу. Проплавал несколько лет и вот добрался до Южной Америки. Тут я понял, наконец, что попал просто в никуда. Чем тут заниматься – ума не приложу. Была работенка: полгода я охранял в сельве Парагвая одного милого чудака, за которым гонялся его столь же милый компаньон. Кто-то из них растратил общие деньги, я даже не понял, кто. Я за полгода износил три пары башмаков, уберег своего клиента и заработал деньжат, вполне достаточных на месяц жизни.

– Ну, а потом, Люк?

– Придет что-нибудь, если ежедневно толкаться у кафедрала.

– У меня есть предложение к тебе уже сегодня, – сказал Павел Анатольевич. Без сомнения, Люк был тем человеком, с которым можно было разделить тяготы экспедиции. Потому что единственной и главной целью Нефедова стала нефть. Он был уверен, что найдет ее, если сумеет собрать средства и людей для экспедиции.

Теперь Нефедов повел атаку на Андрея. Разумеется, всю географическую часть работы Павел Анатольевич брал на себя, однако ему было очень важно иметь в поисковой группе еще одного человека, хоть как-то причастного к геология, да, кроме того, он был уверен в разнообразных талантах Белопольского. Шофер, каменщик, плотник – все умел этот бывший офицер, эмиграция заставила его освоить десяток профессий. И вообще – Нефедов привык к Андрею, на него он мог положиться во всем.

Как демон-искуситель заводил он вечерами разговоры о нефти, о том, как она обогатит страну, да и их – нашедших ее – тоже.

– Сколько можно сидеть за спиной у Сигодуйского? – спрашивал Нефедов, и это был самый болезненный для Андрея вопрос. – Пора нам отдавать ему долги... Решайся, Андрей, собирайся в дорогу...

– А Ирина? Она не согласна, я уверен...

– Но разве ты не глава семьи, Белопольский? Только ты и должен принимать решение.

Состоялся тяжелый разговор с Ириной. Были слезы, возражения, упреки. Но тихое упорство Нефедова, его железные доводы победили: Андрей стал членом экспедиции.

Начали с создания подробной карты, составляли списки необходимого снаряжения, продуктов питания и медикаментов. Сборы затягивались: как всегда не хватало денег, приходилось экономить на всем. Государственной субсидии добиться не удалось, собирали по крохам в долг у знакомых и у тех, кто поверил в «нефть, сулящую огромные доходы». Опытный Нефедов, за плечами которого была не одна экспедиция, решал, сколько нужно купить лошадей и мулов, сколько нанять погонщиков и носильщиков... Был найден бывалый проводник, знавший места поисков с детства.

Вечерами Нефедов, Андрей и Люк Блэквилл, ставший завсегдатаем в доме Белопольских, подолгу просиживали над картами и списками, и Ирине и Сигодуйскому уже стало казаться, что все кончится этими разговорами и планами, что мифическая нефть так и останется мифом.

Дни шли за днями. Подготовка к выходу экспедиции и в самом деле шла не так быстро, как этого хотелось Нефедову. План менялся почти каждый день. Было решено на плоту добраться до реки Парана от Асунсьона, оттуда идти в лес плато Параны к границам Бразилии и Аргентины.

Именно там по расчетам Нефедова и должен был находиться нефтеносный слой, там следовало искать нефть.

Люку Блэквиллу очень ие нравилось, что об экспедиции известно многим в Асунсьоне, он очень огорчался и сердился. Говорил, что такая поездка – дело абсолютно тайное. Вдруг они, действительно, найдут нефть – ведь это громадные деньги, неисчислимые доходы. Зачем привлекать к этому делу всеобщее внимание? Однако именно благодаря слухам об искателях нефти, родившимся в столице, экспедиция, быть может, и не погибла. За ней следили почти на всем пути следования и, – более того! – писали в газетах. Сообщения были кратки, порой противоречивы, хронология событий часто перепутана.

Поначалу писали об эпизодах, случившихся на пути: столкновение с кайманами; встреча с американским львом – пумой – и пятнистым ягуаром, утащившим из лагеря мула. Потом пошли как бы путевые очерки, быт и нравы аборигенов, их полуоседлый образ жизни, занятие земледелием и охотой, даже короткий экскурс в историю Парагвая, принявшего трехцветное знамя французской революции, добившегося независимости, свершившего ряд демократических и экономических преобразований и сумевшего защитить их в ряде военных кампаний...

Спустя месяц сведения о путешественниках внезапно перестали поступать. Впоследствии писали, что у них произошло яростное столкновение с черными ревунами – самыми крупными из обезьян Парагвая. Затем удав задушил мальчишку, погонщика мулов. Долгое время слухов о пропавшей экспедиции не было вовсе. Затем ее следы были обнаружены в лесах плато Параны, в районах пограничных с Бразилией и Аргентиной, где живут индейцы каингая-мбуа. Автор расписывал свирепые нравы племени, сохраняющего традиции и обычаи первобытно-общинного строя. Вслед за тем экспедиция вновь надолго пропала со страниц газет. Потом появились описания участников экспедиции, их портреты. Но поскольку автор, видно, ни о ком ничего не знал, путешественники приобрели очень живописные биографии и характеры людей-богов, которым поклонялись местные жители, начиная от бывшего божества гуарани – тупа, Куарасуй-пара, создавшего жизнь на земле, до йагуару, человека с пятью глазами, который устанавливает срок жизни каждому. В реальность этих людей поверить было трудно.