Текст книги "Король терний"

Автор книги: Марк Лоуренс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 28 страниц)

Марк Лоуренс
КОРОЛЬ ТЕРНИЙ
Разрушенная империя

Посвящается моему сыну Родри

ПРОЛОГ

Я обнаружил эти исписанные листки среди скал, где ими играл ветер. Одни пожелтели и почернели от огня так, что слов нельзя было разобрать, другие рассыпались пеплом прямо у меня в руках. Несмотря на это, я аккуратно собрал, что осталось, словно листки хранили мою сокровенную исповедь, мою – не ее, не Катрин, моей тетушки, сестры моей мачехи. Катрин, которую я желал последние четыре года, которая непостижимым образом стала вожделенной мечтой.

Несколько десятков истрепанных листков бумаги казались невесомыми и были такими холодными, что падавшие на них снежинки долго не задерживались, их тут же сметал порыв ветра.

Я сидел на дымившихся руинах моего замка, безразличный к смраду сваленных в кучу трупов. Горы обступали со всех сторон и давили так, что заставляли нас чувствовать себя крошечными до ничтожности. Мы были словно игрушки Логова, как и осадные орудия, которые выполнили свою задачу и теперь валялись повсюду за ненадобностью. На пронизывающем ветру, обдаваемый жаром пылавших костров, я читал листки, исписанные ее рукой.

Из дневника Катрин Ап Скоррон

3 октября, 98 год Междуцарствия

Анкрат. Высокий Замок. Фонтанный зал

Фонтанный зал такой же безобразный, как и все остальные залы в этом безобразном замке. И фонтана как такового здесь нет, просто стекает в чашу тонкая струйка воды. Фрейлины моей сестры без умолку трещат и вышивают, вышивают без остановки, охают и причитают, глядя, как я пишу, словно чернила – это грязь и позор, которые невозможно смыть.

Голова болит – увы, жимолость не помогла. В ране я нашла крошечный осколок вазы, хотя монах Глен убеждал, что тщательно промыл ее. Подлое ничтожество. Мама подарила мне эту вазу перед нашим с Сарет отъездом. Мои мысли скачут, голова болит, и перо в руке дрожит.

А фрейлины вышивают – крестиком, гладью обычной, многослойной – быстрыми руками кладут стежки один за другим. Маленькие острые иглы. Скучные, глупые женщины. Я ненавижу их оханья и причитания, их быстрые пальцы, их лениво-невнятную манеру говорить, свойственную всем в замке Анкратов.

Прочитала вчерашние записи. Не помню, как я их сделала. Описала, как Йорг Анкрат задушил Ханну, а потом пытался убить меня. Думаю, если бы он действительно хотел меня убить, его удар вазой стал бы смертельным. Он мастер убивать, в этом только и преуспел. Сарет рассказала мне все, что он поведал в тронном зале о своих подвигах в Геллете: сжег замок дотла со всеми его жителями. И это истинная правда. Замка Мерла Геллета больше нет. Впервые лорда Геллета я увидела, когда была ребенком. Красное лицо и хитрый (не ошибусь, если скажу: коварный) взгляд. Он смотрел на меня так, будто хотел проглотить. Его мне не жалко. Но люди! Не все же они были чудовищами.

Подвернись случай, я бы собственноручно заколола Йорга кинжалом. Если бы только руки подчинялись моей воле: перестали дрожать, когда я держу перо, научились бы искусно вышивать, насмерть разить кровожадных племянников… Монах Глен сказал, что мальчишка разорвал на мне платье чуть ли не в клочья. Разумеется, надевать его больше нельзя.

Несмотря на помощь этих глупых фрейлин с их иголками и нитками, я все еще слишком слаба. Я проклинаю боль в голове. Сарет советует мне «быть милой и любезной». Легко сказать – «милой и любезной». Мэйри Коддин не всегда вышивает и сплетничает. Хотя сейчас вместе со всеми она именно этим и занимается. С Мэйри стоит иногда поговорить наедине. Ну вот, на сегодня хватит быть милой и любезной. Сарет всегда была такой, и вот результат: замужем за стариком, злым и безжалостным, носит в животе ребенка, который, вероятно, вырастет таким же диким и необузданным, как Йорг Анкрат.

Я заставлю их похоронить Ханну на кладбище в лесу. Мэйри говорит, там она будет спать спокойно. Всех слуг замка, если их не забирают родственники, хоронят на этом кладбище. Мэйри пообещала найти мне новую служанку, но мне кажется циничным заменить Ханну просто так, словно она не человек, а порвавшееся кружево или разбитая ваза. Завтра мы возьмем повозку и отправимся на кладбище. Гроб уже сколачивают. И стук молотка болью отдается в моей голове, как будто гвозди забивают в нее, а не в доски.

Надо было оставить Йорга умирать в тронном зале. Но это так бессердечно. Будь он проклят.

Завтра мы похороним Ханну. Она была старой и все время жаловалась на здоровье, хотя это еще не повод и не причина умирать. Мне ее будет не хватать. Она была суровой женщиной, возможно, даже жестокой, но только не со мной. Не знаю, буду ли я плакать, когда ее гроб опустят в могилу. Должна. Но не знаю, буду ли.

Это будет завтра. А сегодня у нас гости. Со своей свитой прибыли принц Стрелы и его брат, принц Иган. Думаю, Сарет пожелает моего присутствия. Или этого потребует старый король Олидан. У Сарет почти не осталось своих мыслей и желаний. Посмотрим, как все повернется.

А сейчас мне нужно немного поспать. Возможно, к утру голова перестанет болеть. И странные сны перестанут сниться. Будем надеяться, мамина ваза вышибла их из моей головы.

1
ДЕНЬ СВАДЬБЫ

«Открой шкатулку, Йорг».

Я внимательно разглядывал шкатулку. Медная, с выдавленным узором терновой ветки; ни замка, ни петель.

«Открой шкатулку, Йорг».

Шкатулка недостаточно большая, чтобы там могла поместиться отсеченная голова. Разве что сжатая в кулак кисть ребенка. Кубок, кинжал, или шкатулка размером поменьше.

Я смотрел на медную шкатулку, на ней играли слабые отблески огня, горевшего в камине. Его тепла я не чувствовал. Я позволил огню догореть и погаснуть. Солнце скрылось за горизонтом, в комнате сгустились тени. Мой взгляд застыл на последних тлеющих углях. Подкралась полночь, но я оставался неподвижен, словно каменный истукан, как будто любое мое движение повлечет за собой тяжкий грех. Напряжение сковало меня, давая о себе знать покалыванием в мышцах, болью в плотно сжатых челюстях. Подушечками пальцев я ощущал прожилки и крошечные впадинки на поверхности деревянного стола.

Взошла луна и разлилась молочно-бледными пятнами по каменным плитам пола. Лунный свет упал на нетронутый кубок с вином, заставляя его серебристо поблескивать. Наползли тучи и затянули небо, пролились в черноту ночи дождем. Тихий мерный шорох дождя разбудил память. В предрассветные часы огонь в камине окончательно потух, исчезла луна и звезды. Я взял кинжал. Прижал холодную острую сталь к запястью.

Ребенок продолжал лежать в углу, неестественно разбросав руки и ноги. Слишком мертвый, вся королевская конница и вся королевская рать не смогли бы поднять его снова. Иногда мне кажется, что в своей жизни призраков я видел гораздо больше, чем людей. Но этот мальчишка преследует меня неотступно.

«Открой шкатулку».

Ответ заключался в шкатулке. Я знал это. Мальчик хотел, чтобы я ее открыл. И мне этого хотелось – выпустить на волю воспоминания, хотя они грозили быть тяжелыми, мрачными и опасными. К шкатулке тянуло, как тянет к краю отвесной скалы, чем ближе, тем сильнее, а там – освобождение.

«Нет».

Я развернул стул к окну, за которым шел дождь, успевший превратиться в мокрый снег.

Я привез шкатулку из пустыни, в которой можно было и без солнца сгореть дотла. Четыре года я хранил ее и уже не помнил, как она попала ко мне в руки, кому она принадлежала до меня. Я помнил лишь одно – внутри нее ад, который едва не лишил меня рассудка.

Вдали за пеленой мокрого снега и дождя поблескивали огни лагеря. Огней было очень много: они взбирались по склонам гор вверх, соскальзывали вниз. Солдаты принца Стрелы заняли три долины. В одной им было не поместиться. Три долины, плотно заполненные рыцарями и лучниками, пешими воинами и пикинерами, меченосцами и алебардщиками, телегами и повозками, машинами для осады, приставными лестницами, веревками, кипящей смолой. И там, в голубом павильоне – Катрин Ап Скоррон со своими четырьмя сотнями, затертыми в общей давке.

По крайней мере, она меня ненавидит. И если уж суждено умереть, то лучше от руки того, кто хочет меня убить и получить от моей смерти удовлетворение.

Всего один день, и кольцо замкнется, они закроют последний выход из котла, заблокируют горные тропки на востоке. Но еще посмотрим, кто кого. Четыре года я удерживал Логово – замок, отнятый у моего дяди. Четыре года я был королем Ренара. И так просто замок не отдам. Нет. Отнять его будет очень трудно.

Сейчас призрак ребенка стоял от меня справа – молча, с бескровным лицом. Призрак не излучал никакого света, но я всегда видел его в темноте, и даже плотно зажмурившись. Он рассматривал меня так же, как и я его.

Я отнял кинжал от запястья и постучал его острым кончиком по зубам.

– Пусть смыкают кольцо, – произнес я. – Неизвестность и ожидание тяжелее любой осады.

И это правда.

Я встал и потянулся.

– Призрак, хочешь – оставайся, хочешь – уходи. А я вздремну немного.

И это была ложь.

С рассветом явились слуги, я позволил им себя одеть. Мне этот церемониал казался ненужной глупостью, но короли вынуждены делать то, что предписано королям. Даже если у короля на голове медная корона, и он владеет одним-единственным убогим замком и крошечным клочком земли, на котором овец больше, чем людей. Насколько я успел заметить, люди с большей готовностью отдают свою жизнь не за того короля, который сам умеет одеваться, а за того, которого каждое утро одевают заскорузлые руки крестьян.

Я быстро шел с куском горячего хлеба (мой паж ждал меня с ним у дверей комнаты каждое утро). За мной к тронному залу, стуча каблуками по каменным плитам пола, следовал Макин. Он обладал помимо прочих удивительным талантом создавать шум и грохот везде, где появлялся.

– Доброе утро, ваше высочество, – сказал он.

– Брось ты эти свои дерьмовые церемонии. – Я был весь в хлебных крошках. – У нас много проблем.

– Разве не те же самые двадцать тысяч проблем стояли у ворот нашего замка вчера вечером? – спросил Макин. – Неужели новые появились?

Мы прошли мимо дверей, краем глаза я заметил ребенка. При дневном свете призраки не появляются, но этому было достаточно и небольшой тени.

– Новые, – бросил я. – В полдень я женюсь, а мне не во что облачиться.

2
ДЕНЬ СВАДЬБЫ

– К принцессе Миане отец Гомст и сестры Пресвятой Девы Марии, – сообщил Коддин. Он до сих пор чувствовал себя неуютно в бархатном костюме камергера, форма начальника караула куда больше грела ему душу. – Надо проверку провести.

– Слава богу, мою непорочность проверять не будут. – Я откинулся на спинку трона. Чертовски удобно: лебяжий пух и шелк. Плохо было бы королевской заднице без такого трона. – Как она выглядит?

Коддин пожал плечами.

– Гонец принес это вчера. – Он протянул золотой медальон размером с монету.

– Ну, так как же она выглядит?

Коддин снова пожал плечами, ногтем большого пальца открыл медальон и покосился на миниатюрный портрет принцессы.

– Маленькая.

– Дай сюда! – Я выхватил у него медальон и посмотрел на принцессу.

Художники, которые в течение недель тонким волоском рисуют такие портреты, никогда не потратят кучу времени, чтобы запечатлеть нечто безобразное. Миана выглядела вполне сносно. У нее не было проницательного и серьезного взгляда, как у Катрин, того взгляда, который свидетельствует, что человек по-настоящему живой, не пропускает ни одного мгновения бытия. Но когда дело доходит до этого, мне практически все женщины кажутся привлекательными. Да и кто из мужчин может похвастаться, что был разборчивым в восемнадцать лет?

– Ну и?.. – спросил стоявший за троном Макин.

– Маленькая, – ответил я и сунул медальон в карман своего королевского платья. – Я что, хотелось бы мне знать, слишком юн для брачных уз?

Макин усмехнулся.

– Я женился в двенадцать.

– Лжешь! – За все эти годы сэр Макин из Трента ни разу не обмолвился о своей жене. Он меня удивил. Когда скитаешься по дорогам, трудно хранить секреты, особенно в кругу братьев за кружкой эля у костра после трудного дня, полного кровавых приключений.

– Нет, не лгу, – сказал Макин. – Но жениться в двенадцать – это слишком рано, а вот в восемнадцать, Йорг, – в самый раз. Ты долго ждал.

– Что случилось с твоей женой?

– Умерла. Был еще и ребенок. – Макин закусил губу.

Приятно обнаружить, что ты не все знаешь о человеке. Хорошо, что существует шанс узнать о нем нечто новенькое.

– Итак, моя в скором будущем королева почти готова ею стать, – сказал я. – А к алтарю мне прикажете идти в этих лохмотьях? – Я небрежно дернул тяжелый парчовый воротник, царапавший мне шею. Честно говоря, плевать, в чем стоять у алтаря, но свадебная церемония – это представление прежде всего для моих подданных, равно как благородного, так и низкого происхождения, своего рода магическое действо, которое требуется совершить по всем правилам.

– Ваше высочество, – подал голос Коддин. Расхаживая перед троном, он пытался унять раздражение. – Это… развлечение… несвоевременно. У наших ворот стоит вражеская армия.

– И если быть честным, Йорг, никто не знал, что она отправилась к нам, пока вдруг не пожаловал гонец с новостью, – подхватил Макин.

Я развел руками:

– Я не волшебник и даром предвидения не обладаю, вчера вечером ее появление здесь и для меня стало полной неожиданностью. – Снова сгорбившаяся фигурка ребенка мелькнула в дальнем углу зала. – Я полагал, она приедет летом. В любом случае вражеской армии требуется преодолеть еще три мили, чтобы встать стеной у моих ворот.

– А вдруг они умышленно тянут время? – Все существо Коддина противилось роли камергера. Возможно, именно поэтому я и доверил ему эту должность. – Ждут благоприятных… обстоятельств?

– Коддин, под стенами замка – двадцать тысяч. А внутри – тысяча. Предположим, большинство осталось за воротами только потому, что мой замок чертовски мал и всем здесь не хватило места. – Непроизвольно мои губы растянулись в улыбке. – Эти обстоятельства невозможно изменить. Подумай: вдруг моим подданным будет слаще умирать не только за одного короля, но еще и за королеву?

– А что скажешь об армии принца Стрелы? – не унимался Коддин.

– Это тот случай, когда ты до последней минуты притворяешься, что у тебя нет никакого плана? – спросил Макин. – А затем оказывается, что его действительно нет?

Несмотря на шутку, лицо его оставалось мрачным. Я подумал: возможно, потому, что он до сих пор видит призрак своего мертвого ребенка. Мы с Коддином не раз смотрели смерти в лицо, и он – неизменно с улыбкой.

– Эй, милая! – крикнул я, когда в глубине зала мелькнула служанка. – Скажи, пусть принесут мне платье, подходящее для женитьбы. И смотрите, чтобы никаких кружев. – Я встал и положил руку на эфес шпаги. – Ночной Дозор должен был уже вернуться. Идем в восточный двор, послушаем, что они нам расскажут. Вместе с ними я отправил Красного Кента и Малыша Райки, из первых уст хочу знать, чего стоят солдаты Стрелы. – Макин шел впереди, потому что Коддину повсюду мерещились убийцы с кинжалами. Убийц я не боялся, я знал, что таится в густых тенях замка. Макин повернул за угол, в этот момент Коддин положил руку на плечо и остановил меня.

– Коддин, принц Стрелы не собирается подсылать ко мне лазутчика с кинжалом и лицом, скрытым черным капюшоном. Он не собирается подмешивать какую-нибудь дрянь в мой хлеб, который я ем по утрам. Он хочет двадцатитысячной армией стереть нас с лица земли. Он спит и видит себя на императорском троне. Возомнил, что у него есть враг за Золотыми Воротами. Он уже сейчас создает легенду о своей славе и могуществе и не станет пятнать ее подлым убийством под покровом ночи.

– Разумеется, будь у тебя больше людей, тебя стоило бы прирезать без лишнего шума, – поворачивая голову, оскалился Макин.

Дозорные ждали нас, переминаясь от холода с ноги на ногу. Несколько женщин суетились вокруг раненых, обрабатывая незначительные царапины. Я велел командиру Дозора все доложить Коддину, а сам подозвал к себе Красного Кента. Райк, которого никто не звал, потопал за ним следом. Четыре года, проведенные в замке, пообтесали Малыша Райки, хотя при нем оставались его семь футов роста и злобное тупое лицо существа с подлым и жестоким сердцем.

– Малыш Райки, – окликнул я его. Даже не припомню, когда мы с ним в последний раз разговаривали. Несколько лет назад. – Как твоя милая женушка поживает? – По правде говоря, я ее никогда не видел, но, думаю, она, должно быть, была женщиной внушительных размеров.

– Она мне изменила, – пожал плечами Райки.

Я отвернулся, не сказав ему больше ни слова. Было в Райки нечто такое, что на каком-то подсознательном, зверином уровне вызывало во мне неконтролируемую агрессию. Возможно, лишь потому, что он был чертовски огромным.

– Ну, Кент, выкладывай, какие хорошие новости ты принес?

– Их слишком много, – Кент сплюнул в грязное месиво у себя под ногами. – Я ухожу.

– Ну что ж, – я приобнял его за плечи. Кент не отличался габаритами Малыша Райки, он был жилистым, ловким и быстрым. Но не эти качества выделяли его среди прочих – он был убийцей по своей природе. Хаос, кровь, смерть – ничто его не пугало, это была его стихия. В центре кровавого месива он оставался хладнокровным, успевал точно оценивать обстановку, в любой смертельной ловушке находил брешь и выскальзывал невредимым. – На то твоя воля, – крепко сжимая сзади его шею, я подтянул Кента к себе. Он дернулся, но, к его чести, за меч не схватился. – Все как нельзя кстати. – Я оттащил его подальше от дозорных. – Но, надеюсь, этого не случится. Хотя бы в силу здравого смысла. Что мы имеем на данный момент: ты один против двадцати. А разве не такой расклад был в тот день, когда мы столкнулись с тобой на берегу озера в окрестностях Раттона? – На мгновение рот Кента дернулся в улыбке. – Как ты сумел со всеми ими расправиться, Красный Кент? – Я намеренно назвал его Красным, чтобы напомнить, как он стоял, дрожа от напряжения и усталости, весь красный от крови противника, и только сверкали в волчьем оскале его белые зубы.

Кент закусил губу и посмотрел куда-то мимо меня.

– Йорг, их там тьма-тьмущая внизу. Каждому из нас придется драться с толпой. Каждый из нас должен быть в тысячу раз проворнее и сильнее. Вертеться так, чтобы как щитом закрываться одним противником от другого. – Кент покачал головой и снова посмотрел на меня. – Но армия не может действовать как один человек.

В словах Красного Кента была своя правда. Коддин хорошо вымуштровал мою немногочисленную армию, особенно отряды Лесного Дозора моего отца, но во время боя трудно держать единство и действовать слаженно. Приказы не доходят, теряются в пылу боя, заглушаются лязгом стали, умышленно пропускаются мимо ушей; рано или поздно бой превращается в кровавую резню, где каждый сам за себя, и потери растут.

– Ваше высочество, – раздался голос служанки, которая ведала королевским гардеробом. В руках она держала платье.

– Мейбел! – Я широко развел руки и свирепо улыбнулся.

– Мод, сэр.

Следует признать, что старая служанка была с характером.

– Ну да, конечно, Мод, – поправился я. – Принесла мне наряд жениха?

– Если он вам понравится, сэр. – Служанка чуть присела в реверансе.

Я взял платье. Тяжелое.

– Кошачий мех? – спросил я. – Что-то его здесь слишком много.

– Это соболь. – Служанка обиженно поджала губы. – Соболь и золотое шитье. Граф… – она замолчала на полуслове.

– Граф Ренар надевал его на собственную свадьбу. Ты это хотела сказать? – спросил я. – Что ж, если оно было впору тому ублюдку, возможно, и мне подойдет. По крайней мере, я в нем не замерзну. – Мой дядя Ренар задолжал мне за терновник, за то, что убил мою мать и брата. За это я отнял у него жизнь, его замок и корону, но он продолжает оставаться у меня в долгу. И его свадебное платье не сравняет наш счет.

– Тебе лучше поспешить с этим делом, ваше высочество, – сказал Коддин, глаза его так и стреляли по сторонам в поисках подосланных убийц. – Надо еще раз проверить оборонительные укрепления, обеспечить всем необходимым лучников Кенниша и обсудить наше положение.

К его чести, говоря о нашем положении, он смотрел мне прямо в глаза.

Я вернул Мод платье и позволил ей себя одеть на глазах Лесного Дозора. Коддину я ничего не ответил. Его лицо было бледным и тревожным. Он мне всегда нравился, с того самого момента, когда пытался арестовать меня, и даже сейчас, когда осмелился говорить о нашем положении, намекая на капитуляцию. Смелый, здравомыслящий, опытный и честный. Лучшего подданного и желать нельзя.

– Ну все, пора с этим делом покончить, – сказал я и направился к церкви.

– Неужели эта свадьба так необходима? – Коддин упрямо продолжал играть роль, которую я ему назначил: не считать меня непогрешимым и говорить мне правду.

– В качестве твоей жены ей может прийтись туго, – усмехнулся Райк. – А как гостье ей за выкуп позволят вернуться на Лошадиный Берег.

Здравомыслящий и честный. Не понимаю, неужели можно не притворяться, а на самом деле быть таковым.

– Свадьба необходима.

По винтовой лестнице мы поднялись в церковь, минуя рыцарей, закованных в латы. На нагрудниках сквозь мой герб проступал герб графа Ренара, словно я правил здесь не четыре года, а всего лишь четыре месяца. Рыцари благородного происхождения не покинули замок после гибели своего сюзерена – либо по бедности, либо по глупости, либо из преданности долгу – и теперь стояли, вытянувшись в линию. Во внутреннем дворе в ожидании толпился простой люд – присутствие чувствовалось по запаху. Я остановился у дверей, поднял палец, упреждая действия рыцаря, положившего руки на засов.

– Каково наше положение?

И снова я увидел призрак ребенка под штандартами, висевшими крест-накрест на стене. Он взрослел вместе со мной. Несколько лет назад он наблюдал за мной мертвыми глазами младенца. Сейчас на вид ему было около четырех. Я быстро побарабанил пальцами по лбу.

– Так каково наше положение? – повторил я свой вопрос. Дважды произнесенные слова прозвучали странно, потеряли свой смысл, как бывает со словами от многократного их повторения. Я подумал о медной шкатулке, оставшейся у меня в комнате. И это заставило меня покрыться потом. – Не будет никакого положения.

– Желательно, чтобы отец Гомст быстро сказал требуемые в таких случаях слова, – посоветовал Коддин, – и мы бы отправились осматривать наши оборонительные сооружения.

– Нет, – заявил я, – не будет никакой обороны. – Мы пойдем в атаку.

Я отстранил рыцаря и сам широко распахнул двери. Церковь была заполнена народом. Мои подданные показались мне беднее, чем я это себе представлял. Слева – брызги голубого и фиолетового: придворные дамы и рыцари в латах, одетые в парадные цвета дома Морроу и Лошадиного Берега.

У алтаря, опустив голову в венке из лилий, стояла моя невеста.

– Вот черт, – вырвалось у меня.

«Маленькая» было для нее самое подходящее определение. На вид не более двенадцати.

Во времена затишья брат Кент становится похожим на крестьянина, томимого добротой, который ищет Бога в каменных домах, где скорбит и плачет добродетель. Война рвет эти цепи. В бою Красный Кент превращается в божество.