Текст книги "Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 51. Марк Розовский"

Автор книги: Марк Розовский

Я рассуждал так:

«Конечно, без ног будет очень трудно. Но, с другой стороны, они же не мозги мои просят. А между прочим, зря. Попросили бы – отдал бы тут же за милую душу. Ну, в самом деле, зачем они мне в наше нелегкое время. Впрочем, они и раньше-то не особенно кого-то интересовали, а уж сейчас тем более. Сегодня, когда цены везде только рыночные, я со своими ценностями могу погулять. Конечно, сам-то я дорожу своей головой, но почему бы мне ее не отдать?.. Почему бы не попробовать?.. На кой черт мне она, да еще с моими мыслями!.. Была б пустая, тогда еще можно было бы на что-то рассчитывать, так?.. Гораздо прибыльнее, наверное, предложить им, скажем, ухо… или сдать глаз – он подороже уха будет стоить… Да и смотреть нынче особенно не на что… А лучше всего отдать им какую-нибудь печень… Подумаешь, ерунда какая… печень!.. Ну, печень. Я в нее уже столько водки влил, что и жить не хочется… Одной печенью больше, другой меньше… Зато денег получу за эту прогнившую дрянь целую кучу…»

Мои мысли прервал Арендатор, который явился в среду, а не в четверг и не один, а в сопровождении четырех дюжих молодцов с обрезами.

– Сначала договор! – закричал я. – Я хочу получить твердые гарантии.

Молодцы вытащили обрезы.

– Получи! – засмеялся Арендатор. – А ну, дайте ему гарантии, мужики, и потверже!..

Я ахнул, охнул, завалился на бок и завыл от боли. Потому что почувствовал, как они силой берут в свое пользование все мое самое дорогое, самое сокровенное… То, что принадлежало раньше мне, и только мне.

Мир зашатался. Казалось, все рухнуло. Я успел лишь пикнуть:

– Деньги… Деньги, суки, отдайте… Аванс!

Я понял, что совершенно не владею собой. Внутри меня было совершенно пусто, и эту пустоту хотелось продать как можно выгоднее.

– Какой аванс? Все деньги отданы вашей супруге согласно договору, – наклонился надо мной молоденький Арендатор.

– Это правда? – спросил я, лежа, окровавленный, на полу.

– Да, дорогой. Успокойся. Вставай. Я спасла тебя.

– Каким образом?

– Только что я сдала себя вместо тебя.

– Условия… Что за условия? – простонал я.

– Условия подходящие. Сроком на 49 лет без права передачи другому юридическому лицу.

Арендатор приветливо помахал мне ручкой, а затем, обняв мою жену за талию, вышел вместе с ней на улицу к своему «Вольво», сделанному в Швеции.

Я, конечно, ужасно расстроился из-за этой аренды, но чего не сделаешь в наше время ради того, чтобы выжить.

1998

Выбранные места из разговора Белинского с Гоголем

Недавно я узнал, что некоторые наши критики берут деньги за свои статьи от тех, о ком эти статьи написаны.

Это, говорят, теперь в порядке вещей и, кроме тебя, дурака, уже никого не удивляет. Хм… И я представил…

Вот приходит Белинский к Гоголю и говорит:

– Гоголь, я тебе хочу письмо написать.

– Какое еще письмо?

– Письмо Белинского к Гоголю. Но не простое письмо, а заказное.

– Ну, пиши, – вяло говорит Николай Васильевич. У него как раз сейчас была депрессия, которая всегда возникает у гениев накануне бессмертия.

– Нет, – говорит известный своими революционно-демократическими взглядами критик. – Ты мне скажи, сколько ты мне за это дело заплатишь.

– А сколько ты просишь?

– Вот чудак!.. Я у тебя ничего не прошу. Тебе оно нужнее.

– Это почему?

– Ты, Коля, художник. И большой. Нас с тобой, Коля, в школе будут изучать. Но это потом… А сейчас, Коля, время такое: хочешь стать классиком – плати. Это нынче недешево.

– Да подумаешь! – говорит Гоголь, глядя на мир сквозь невидимые миру слезы. – Мне слава не нужна. Была бы только Русь-тройка да поменьше чичиковых, которые на ней ездят, ею погоняют. России сейчас очень нужен положительный герой и вера в бога.

– Тыща долларов, – говорит наш Белинский, сверкнув глазом.

– За что?

– За то, что я эти твои ошибочные, глубоко реакционные взгляды отрекламирую. Вся Россия будет знать, какой ты, Коля, мракобес. После моего письма с тобой, Коля, никто здороваться не будет!.. Твое поганое имя у всех будет на устах!..

– Мне реклама не нужна. От нее чертовщиной несет! – сказал Гоголь и сел в кресло в позе памятника на Никитском бульваре.

– Могу немного и похвалить. Но это тебе уже в тысячи полторы выйдет.

– Спасибо, не хочу.

– Очень глупо себя ведешь. Коля. Зря отказываешься. А почему? Жизни не знаешь, хотя язык у тебя хороший. Много интересных образов, а философии не складывается. Хоть ты и реалист, Коля, а от реальности далек. Скажу тебе прямо, как Белинский – Гоголю: приблизься к реальности. Коля, иначе тебя и переиздавать не будут! Иди сейчас же в обменник и раскошеливайся, основоположник фантастического нашего реализма!..

– Да нету у меня никакой валюты. Беден я!

– Врешь! – закричал Белинский. – А кто только что по Риму гулял? Кто из Иерусалима вернулся?

– Я там голодал… и здесь, в России, буду голодать, пока не умру.

– Прекрасная идея!.. За некролог я недорого возьму, – пообещал Белинский, уже видя воочию, как Гоголь, похороненный в летаргии, просыпается и переворачивается в гробу. – Твоя смерть – мой хороший бизнес! А что ты кривишься?.. Сегодня рыночные отношения у нас у всех… есть даже такса: ведро помоев – одна цена, тонна комплиментов – другая.

– Зачем ж за помои платить?

– Скрытая реклама. Ты ничего не знаешь, ничего не понимаешь!.. Сегодня за интеллектуальный разнос дают иногда больше, чем за паршивый комплимент типа «блестяще» или «потрясающе». Особенно хорошо идут слова «художественный экуменизм», «постмодернистская вербальность», «виртуальная парагеневтика».

– Ой! – воскликнул Гоголь. – Я и слов-то таких не знаю… Это на каком же языке люди пишут?

– На нашем, – сказал Белинский. – Это все мои ученики, молодые ребята упражняются!

Николай Васильевич усмехнулся и еще туже завернул себя в мокрые простыни. Белинскому захотелось запечатлеть этот момент, но фотография тогда была еще не развита. А жаль. Голый Гоголь в простынях, с этим своим длинным носом – классная, между прочим, могла бы выйти обложка для российского «Плейбоя», а рядом, представил критик, уже и статейка про онанизм классика и женщин, которых у него никогда не было… Да, хорошие бабки на этом Гоголе можно было бы заработать, очень хорош-ш-шие бабки!..

– Слушай, Гоголь, а можешь мне по секрету сказать, сколько ты Федору за этот его гениальный слоган заплатил?

– Какому Федору, какой «слоган»?

– Ну, Федору Михайловичу Достоевскому… он же про тебя сказал: «Все мы вышли из «Шинели» Гоголя»… Ну, здорово же!.. Ну, действительно здорово!

– Не знаю я ни этого Достоевского, ни этого «слогана», – сказал Гоголь, глядя, как трясся от восхищения критик, и подумал: все-таки правы те, кто называет нашего Виссариона Неистовым.

– Ну, ладно, – сказал тот. – Быстро давай пятьсот тысяч деревянных. Я знаю, с тебя больше не сдерешь.

«И какой эрудит! – думал Николай Васильевич. – Таких мало у нас».

– Сейчас все такие, как я, – сказал Белинский, словно читая его мысли. – Очень много великих критиков развелось.

– В каком смысле?

– По-великому берут. Ну, ты ж это все знаешь лучше меня – кто «Ревизора» написал?.. Я, что ли? Вот мы все теперь по твоей комедии и живем!..

– Боже, как грустна наша Россия! – сказал Гоголь запомнившийся ему слоган Пушкина, а про себя подумал: лучше все же дать ему деньги, а то ведь, Неистовый наш, не отвяжется.

Он встал, подошел к камину, вытащил из тайника все свои сбережения и отдал их выдающемуся материалисту, противнику «чистого искусства».

– Пиши письмо, Виссарион. Верю: ты про меня такое скажешь, что во веки веков не отмоюсь. А я… я буду с тобой бесплатно полемизировать.

– Договорились. – сказал Белинский, пряча деньги в спецкарман своего сюртука, где уже лежали кругленькие суммы от Мочалова и Каратыгина – театральная братва все-таки больше нуждалась в паблик релейшнз…

Когда хлопнула дверь и Белинский ушел, Гоголь немного постоял в молчании, соображая, во сколько обошелся Пушкину этот знаменитый посмертный слоган Белинского: «Солнце нашей поэзии закатилось».

– Небось тысчонок пять «зелеными» заплатил подлецу!.. А ведь гениально сказано!.. Дорогого стоит!

Затем он решительно подошел к камину и, умирая от тоски и безысходности, сжег к черту все свои рукописи.

1998

Посвящается Ю. Киму

 
Однажды Киму стало плохо.
Ну, вдруг совсем нехорошо.
Что делать? Такова эпоха.
К нему Михайлов – друг пришел.
 
 
«Давай, – сказал Михайлов строго, —
Ты будешь дальше сочинять
Всегда талантливо и много,
А я все это продавать».
 
 
И – по рукам. Все – как по нотам.
Дивился даже КГБ,
Как принцип здорово работал
«Ты мне, как будто бы себе!».
 
 
Они дружили. Водку пили.
Один другому стих читал.
Когда Михайлова хвалили,
Зубами Ким поскрежетал.
 
 
Пока Михайлов суетился,
Ким над бумагами корпел.
Михайлов для кино трудился.
Ким у себя на кухне пел.
 
 
Пока не требовал поэта
К священной жертве наш народ.
Ким жизнью жил анахорета,
Михайлов в гору шел, вперед!
 
 
Обоим полагался рублик,
Он лучше все ж, чем ничего.
Михайлову вручали бублик,
А Киму дырку от него.
 
 
Пусть оба вы недоедали,
Но ели разное дерьмо.
Все, что Михайлову давали,
То Киму не разрешено.
 
 
Был Ким и весел и невесел,
Ведь он остался не у дел.
Чем больше друг Михайлов весил.
Тем больше Ким в те дни худел.
 
 
Михайлову кричали: «Браво!»
О нем народная молва…
Михайлову успех и слава,
А Киму крошки со стола.
 
 
Но оба вы попались в сети.
Потом узнали мы, ворча:
Все гонорары кто-то третий.
Какой-то Юлик получал!
 
 
Ох, этот Юлик! Разве плохо.
Что мы собрались здесь сейчас?
Он обманул свою эпоху.
Чтоб та не обманула нас!
 
 
Прошли года. Раскрыта тайна
И мы от радости кричим:
«Хвала тебе, наш друг Михайлов!
Да здравствует наш Юлик Ким!»
 

2006

Разговор со Станиславским

Из цикла «Диалоги на подмостках»

Ночь. На пустую сцену выходит ранее невидимый К.С. Станилавский.

РЕЖИССЕР. Уважаемый Константин Сергеевич!.. Вы незримо присутствуете на наших репетициях и спектаклях. Вы на расстоянии следите за всеми премьерами. Вы знаете о российском театре все, даже больше, чем мы сами. Скажите, есть ли «сверхзадача» у нашего сегодняшнего театра?

СТАНИСЛАВСКИЙ. Зарабатывать деньги.

РЕЖИССЕР. А какое «сквозное действие» у нас?

СТАНИСЛАВСКИЙ. Зарабатыванье денег.

РЕЖИССЕР. Жива ли великая русская школа переживания?

СТАНИСЛАВСКИЙ. Все переживают из-за отсутствия денег.

РЕЖИССЕР. Сегодня в театре много наигрывают, много кривляются.

СТАНИСЛАВСКИЙ. Это приносит деньги.

РЕЖИССЕР. Много пошлости.

СТАНИСЛАВСКИЙ. Это приносит большие деньги.

РЕЖИССЕР. Мало искусства.

СТАНИСЛАВСКИЙ. Деньги грандиозные.

РЕЖИССЕР. Пустота пустоту пустотой погоняет.

СТАНИСЛАВСКИЙ. Деньги несусветные.

РЕЖИССЕР. Нужна ли нам реалистическая игра?

СТАНИСЛАВСКИЙ. Только если она приносит деньги.

РЕЖИССЕР. Почему у нас нет великих актеров?

СТАНИСЛАВСКИЙ. Потому что они не играют за деньги.

РЕЖИССЕР. Почему у нас так много профнепригодных звезд?

СТАНИСЛАВСКИЙ. Потому что в них вложили огромные деньги.

РЕЖИССЕР. Почему бы эти деньги не вложить в людей искусства?

СТАНИСЛАВСКИЙ. Это не принесет никаких денег.

РЕЖИССЕР. Но, может быть, искусство стоит того?

СТАНИСЛАВСКИЙ. Не понимаю, о каких деньгах идет речь. Искусство бесценно.

РЕЖИССЕР. Где современные комедии?

СТАНИСЛАВСКИЙ. Там, где зарабатывают деньги.

РЕЖИССЕР. А где современные трагедии?

СТАНИСЛАВСКИЙ. Там, где их не зарабатывают.

РЕЖИССЕР. Как вы относитесь к современной театральной реформе?

СТАНИСЛАВСКИЙ. Кто-то заработает много денег.

РЕЖИССЕР. Нужна ли нам система Станиславского?

СТАНИСЛАВСКИЙ. Только чтобы ее продать за деньги Западу.

РЕЖИССЕР. Но, говорят, вашей системой уже никто не владеет?

СТАНИСЛАВСКИЙ. Система – не деньги. Ею нельзя овладеть.

РЕЖИССЕР. Ну, освоить.

СТАНИСЛАВСКИЙ. То есть превратить в собственность?.. Да ни за какие деньги!

РЕЖИССЕР. Ну, хорошо. Какие театральные критики нам нужны?

СТАНИСЛАВСКИЙ. Которые пишут о вас за деньги.

РЕЖИССЕР. А какие не нужны?

СТАНИСЛАВСКИЙ. Которые за деньги пишут не о вас.

РЕЖИССЕР. Нужны ли нам театральные фестивали?

СТАНИСЛАВСКИЙ. С денежными премиями.

РЕЖИССЕР. А как получить премию на таком фестивале?

СТАНИСЛАВСКИЙ. За деньги.

РЕЖИССЕР. А как получают Гран-при?

СТАНИСЛАВСКИЙ. За большие деньги.

РЕЖИССЕР. А где берут деньги театры?

СТАНИСЛАВСКИЙ. Сдают свои помещения за деньги.

РЕЖИССЕР. Ау кого нет лишних помещений?

СТАНИСЛАВСКИЙ. Сидят без денег, но не сдаются.

РЕЖИССЕР. Но ведь государство тоже что-то дает?

СТАНИСЛАВСКИЙ. Это не деньги.

РЕЖИССЕР. Можно ли рассчитывать, что театр в ближайшее время не умрет, что театр выживет?

СТАНИСЛАВСКИЙ. Будут деньги – выживет.

РЕЖИССЕР. А если денег не будет?

СТАНИСЛАВСКИЙ. Будут премьеры без денег.

РЕЖИССЕР. Значит, театр все-таки выживет?

СТАНИСЛАВСКИЙ. В конце концов выяснится, что деньги решают многое, но не все.

РЕЖИССЕР. Согласен. Все решает отсутствие каких-либо денег. Тогда – все.

СТАНИСЛАВСКИЙ. Нет, в последний момент деньги появятся.

РЕЖИССЕР. Откуда?

СТАНИСЛАВСКИЙ. Деньги обычно сваливаются с неба.

РЕЖИССЕР. Деньги! Деньги! Деньги! Деньги!.. Где же их достать?

СТАНИСЛАВСКИЙ. А вот этого я не знаю. (Превращается в тень.)

РЕЖИССЕР. Константин Сергеич!.. Вы куда опять пропали? Без вас тяжело. Я вас совсем не вижу.

СТАНИСЛАВСКИЙ. После нашего разговора от меня осталась только тень. (Исчезает.)

Свет гаснет. Сцена опять пуста. Занавес.

2005

Призрак зюганизма

– Тревога! – закричал Капитан со своего мостика, и мы все, отдыхавшие после вахты, повскакали с коек в своих каютах.

Всю жизнь я работаю матросом на корабле, который ходит по Волге от Нижнего до Астрахани и обратно. Но такого еще не бывало… Корабль наш начало шатать, левый борт накренился к правому, а правый хлебнул воды…

Оказывается, кто-то невидимый подошел к нашему Капитану сзади и попытался отпихнуть его от руля.

Я заметил: это было как раз в том самом месте, где на берегу, на высоком утесе, когда-то стоял он, наш бывший усатый вождь и учитель.

Капитан, человек бывалый, удержал штурвал. Оглянулся – вроде никого.

Но через секунду – новое нападение. У штурвала началась форменная драка. Неведомая сила ударила Капитана и потащила в сторону. Корабль клюнул носом волну, корма бесстыдно заголилась. Затем нос вздернулся к небу, а корма ухнула в глубину. Так повторилось несколько раз, может быть, поэтому мы опоздали на помощь своему Капитану. Когда мы вбежали в рубку, наш Капитан, связанный, лежал на полу с кляпом во рту. И мы услышали голос Призрака, только голос, ибо говорящий не имел очертаний, но уже имел над нами власть.

– Всем оставаться на своих местах! Слушать мои команды! Под знаменем Ленина, под водительством Сталина вперед, к победе зюганизма!

Я не ослышался. Призрак хотя и говорил лозунгами, но все мы дисциплинированно слушали его речь. Слушали и выполняли. А что делать?.. Сопротивляться?.. Нашего Капитана Призрак выкинул за борт на наших глазах и, по-прежнему невидимый, встал у руля.

С этого момента положение стабилизировалось, на корабле воцарилась старая новая жизнь. Первым делом нас перестали выпускать на берег.

В столовой жрать стало нечего. Потом совсем нечего. Потом нечего стало совсем. Потом нечего совсем нечего, жрать нечего совсем стало.

– Это счастье, – сказал Призрак, и мы все стали целоваться друг с другом и поздравлять с праздниками.

Перед праздниками нам выдали талоны на водку, которые мы использовали как закуску.

Жить стало лучше. Жить стало веселее. А плыть вообще стало не нужно.

Мы месяцами, годами, десятилетиями никуда не двигались, стояли на мели, но по радио «Маяк» объявили, что «стоим на рейде». На верхней палубе установили китобойную пушку и стали ждать появления китов… Покуда киты в Волге до сих пор не появились, мы стали хранить в пушке ворованные друг у друга вещи.

В кинозале каждый день шел фильм «Кубанские казаки» – в память о великом итальянском режиссере Феллини.

Из Москвы приехал лектор Жданов и прочитал нам доклад о Михаиле Жванецком и постановление ЦК «Александр Солженицын – представитель социалистического реализма». Слушатели единодушно одобрили все, что увидели, а зрители единогласно поддержали услышанное.

Режим моей матросской жизни был таков.

С утра боевая и политическая подготовка. Считаем черные полоски на тельняшках и читаем книгу Леонида Ильича Брежнева «Малая земля».

Днем проверяем наличие якоря и пересказываем друг другу прочитанное утром.

Вечером драим пуговицы на бушлатах и переписываем стихи Анатолия Лукьянова, написанные в одиночном кубрике «Матросской тишины». Затем мичман читает нам наизусть стихи Юрия Владимировича Андропова о любви и дружбе. Затем пересказываем стихи прозой, хотя это и запрещено.

Ночью – сон. Во сне разрешается видеть каждому свое. Мне, например, регулярно снится, как я считаю белые полоски на своей тельняшке и – о ужас! – их количество не сходится с черными… В другом повторяющемся кошмаре я пляшу «Яблочко» на концерте художественной самодеятельности вместе с боцманом Черненко, почему-то Михаилом Сергеевичем.

А на Пасху (это новый коммунистический праздник) у нас была такая пьянка, что облевали весь корабль. Стали чистить и, видимо, не рассчитали: от стирки образовалась дырка в левом борту и началась течь.

Призрак сразу же заткнул дыру телами трех моих друзей-матросов и собрал общее собрание пассажиров.

– Среди нас враги! – сказал он. – Признавайтесь!

Все молча слушали, но признались те, кто не хотел молчать.

Их тотчас сослали на необитаемый остров.

– А крестьяне среди вас есть? – поинтересовался Призрак. – А евреи?.. А немцы?.. А татары?.. А чеченцы?.. А греки?.. А калмыки?.. А месхетинцы?.. А корейцы?.. А балкарцы?.. А гагаузы?.. А поляки?.. А ингуши?.. А карачаевцы?..

Вышел один гагауз, да и тот наполовину еврей.

Призрак дал ему орден «За чистосердечное признание» и отпустил на все четыре стороны вплавь до Мертвого моря.

Тут выяснилось, что течь продолжается (трем погибшим матросам присвоили звание героев), но на нее уже никто и внимания не обращает.

– Ну, течет, пускай себе и дальше течет! – сказал Призрак. – Главное, не раскачивайте судно!

И действительно, все привыкли к тому, что течет. Один, правда, диссидент, пытался что-то там такое сказать, но его тотчас отправили в Горький (так теперь называется этот город), чтоб только он нам всем не портил хорошее настроение.

Неожиданно на корабль приехала делегация из стран народной демократии.

Ее встретили, как полагается, хлебом-солью. При этом весь хлеб делегация съела на наших глазах, а соль мы слизали сами, потому как привыкли довольствоваться тем, что оставалось после наших дружеских встреч.

– Нам надо попугать мир, – сказал Призрак и пукнул.

Дело происходило в кают-компании на секретном совещании, на котором было решено нашу посудину сделать подводной лодкой стратегического назначения с ядерным оружием на борту. Для этого одну нашу трубу стали считать перископом и начали по-тихому готовиться к погружению и дальнейшим походам в Ледовитый океан.

– Да здравствует наш серебристый лайнер! – сказал Призрак. – У них «Титаник», у нас «Броненосец Потемкин»!.. Почувствуйте разницу!

Эти слова нельзя было слышать без содрогания. Корабль наш тотчас затрещал и в один миг развалился на куски

Мы все оказались в воде без спасательных жилетов и шлюпок.

– Помогите! – кричали многие матросы, которые за время нашего стояния на мели разучились плавать.

Оставшиеся в живых кое-как добрались до берега. Некоторые до американского. Некоторые до израильского.

1999

Росвооружение

Первой в нашей семье начала вооружаться бабушка. Она купила столовый нож шведского производства и сказала, что им ничего не стоит зарезать человека.

– Какого человека? – поинтересовался я.

– Любого, – ответила бабушка. – Сейчас каждая старушка должна суметь дать отпор своему Раскольникову.

Эта в принципе правильная житейская позиция и легла в дальнейшем в основу нашей оборонительной концепции.

Мой сын, к примеру, сразу поставил передо мной вопрос о приобретении пистолета Макарова.

– Зачем? – спросил я.

– Для школьных нужд.

– Тебя кто-то обижает?

– Пока нет, – был ответ. – Но могут.

– Кто?

– Учитель истории, математичка и эта… как ее?.. Гюльнара Мухаметовна.

– Что она тебе сделала?.. Она же заслуженная учительница Российской Федерации, сорок лет преподает, чудесный, добрейший человек…

– Не знаю, не знаю… На прошлой неделе она поставила мне двойку.

– И что?

– А то, что у моей двойки чеченский след!

Сегодня этот аргумент неотразим, я вздохнул и выделил сыну на приобретение оружия деньги из семейного бюджета. На всякий случай. Сейчас надо проявлять бдительность: вдруг сын получит еще одну пару? Тогда эскалацию не остановишь.

Далее меня удивила жена. Она принесла прямо в постель модернизированный зенитно-ракетный комплекс «С-300» и сказала, что это базовая система нашей безопасности.

– Где ты ее взяла?

– Нинка по дешевке уступила.

Я знал эту Нинку. Она работала в военной академии официанткой в столовой, и у нее были хорошие связи с генералитетом, в том числе половые.

– Ты в своем уме? – спросил я, лежа теперь рядом со стволом.

– Когда начнутся бомбежки, ты меня еще вспомнишь!

Но по-настоящему нашей семье повезло, когда дедушка приволок с какой-то свалки небольшой танк устаревшей конструкции, но с явными признаками принадлежности к НАТО.

– Вот… какой-то чудак выбросил на помойку, а я прикатил… Пусть у нас на даче постоит. Мало ли что…

Внезапно мы вздрогнули – появилась информация, что у наших соседей по лестничной площадке лежит под диваном ракета средней дальности с ядерной боеголовкой.

Я тотчас созвал семейный военный совет.

– Есть возможность приобрести крылатый спутник-шпион типа «Лав мыш» (в переводе на русский «мышеловка») с телекодовой связью, системой слежения и подслушивания Мирового океана. – сказал дедушка. – Но денег на него нет.

– А твоя пенсия?

– Ее не хватит. Нужны дополнительные затраты.

– Я могу продать нашу квартиру, – сказала жена.

– Но где мы тогда будем жить?

Вопрос действительно стоял остро.

– Надо на кухне положить мешки с песком, – подала голос доселе молчавшая домработница Нюра. – Я боюсь газовой плиты – вдруг взорвется.

– Окапываться надо. Прежде всего окапываться, – вдруг сказал дедушка. – Мы под Ельней не окопались и из-за этого попали в немецкий котел.

Жена возразила:

– Мы живем на одиннадцатом этаже – тут окопаешься, потом из окопа не вылезешь. Вот если бы мы жили в подвале, как при Сталине…

– Хватит воспоминаний. Сегодня другая война. В обстановке реформ и рыночной экономики, – строго объяснил я. – Раньше мы боролись за мир во всем мирю, и все нас боялись. Теперь мы боимся всех и воюем сами с собой.

Тут вмешалась бабушка со своим столовым ножом:

– Я готова каждый день недоедать, есть отруби за завтраком, отказаться от обеда и ужина, лишь бы мы могли сами, без помощи нашего государства и армии – ей самой жрать нечего! – сбивать самолеты противника типа АВАКС на дальностях 200 тысяч километров.

– Зачем тебе эти дальности? – спросил я. – Соседи живут рядом.

– А вот только тогда я буду спокойна.

– Мама права, – сказала жена. – Нам надо обеспечить преимущество над потенциальным противником на земле, на воде и в воздухе. И чтобы сыночка наш в шестой класс перешел…

На том и порешили. Отдав все свое состояние и сбережения родителей, мы приобрели секретное оружие, позволяющее нам и себя защитить, и других попугать…

Правда, жизнь началась претяжелая. Голод обрушился на нашу семью. Иногда удавалось пожевать сухую корочку, но мысль о том, что мы самые сильные, самые непобедимые в мире, тешила сознание, доставляя всем нам истинное удовольствие.

Вдруг дедушка умер. Мы похоронили его со всеми воинскими почестями – без гроба, в сырую землю. Зато гремели торжественные холостые выстрелы из автомата Калашникова, с которым я теперь хожу в театр, на концерты и в другие места повышенной боевой опасности для жизни населения.

Придя домой с кладбища, я отдал все дедушкины награды нашему коту Фильке, но обнаружил, что он совершенно беззащитен перед любой собакой. Есть идея оснастить Фильку боекомплектом в хвостовой части, усилить зрение приборами ночного видения и ускорить технологическое развертывание лап при падении на асфальт с одиннадцатого этажа. При этом ни одна войсковая система ПВО в мире не будет способна засечь Фильку в его ночном полете.

Но этим планам не суждено было сбыться. Утром пришел милиционер и сказал:

– Ваш сын – террорист. Вчера он стрелял в учителя истории.

– А эта… как ее?.. Гюльнара Мухаметовна… все еще жива?..

– Жива! Жива! – радостно воскликнул милиционер. – Только она сейчас находится в заложницах у школьников младших классов. Они восьмую неделю держат ее в школьном подвале и кормят одними наркотиками.

– Откуда у наших детей наркотики? – удивился я.

– Ваш сын замечен также в наркоторговле, это он снабжает школьников химическим оружием…

Эта новость меня ужасно огорчила. Теперь придется разоружаться.

1999

Нефть

Ранним утром случилось неожиданное неожиданное. Я по обыкновению открыл кран, чтобы умыться, а из него хлынула, судорожно фырча, какая-то темная жирная жидкость.

– Нефть! – крикнул я так, что жена проснулась.

– Тихо!.. Пусть льется! – сказала она, выскочив на кухню в халатике, и ловко подставила под струю чайник. – Никто не должен знать, что мы открыли этот источник.

– Почему?

– По закону недра Земли принадлежат владельцу территории, на которой они обнаружены. Квартира выкуплена в нашу собственность. Следовательно, юридически мы правы и ни с кем не будем делиться.

Уверенный тон жены на меня подействовал, но на всякий случай я спросил:

– А может, все-таки сообщить куда следует?.. В ГРЭП, в ДЭЗ там какой-нибудь… или в ФСБ, на худой конец.

– Ты сошел с ума. Они же все у нас украдут. Отведут трубу к соседям – и привет!.. Останемся на воде всю жизнь – ты этого хочешь?

Я этого не хотел, а потому спросил:

– И что теперь?

– Откроем фирму «Рашн скважина Интернешнл» и начнем качать! – Глаза жены засветились бесовским блеском. – Для начала я сделаю здесь евроремонт и поставлю в туалете караоке…

– Зачем?

– Я люблю петь, а другого места у меня на это не будет! – сказала жена и сменила чайник на пустое ведро. Оно зазвенело так, как будто в него потекли золотые капли. – Ты будешь тоже работать сутками.

– Что я должен буду делать?

– Переливать. Наливать. И снова переливать.

– Куда?

– В баррели. В одном барреле, я где-то читала, примерно тридцать ведер валюты. Или пятьсот сорок чайников наших рублей. Через месяц упорного накопления ты станешь нефтяным королем, а я твоей половиной акций.

– Дальше?

– Поедем в Таиланд, купим там остров с видом на море и виллу с шестью бассейнами. Искупаемся хоть по-человечески под Новый год!

– Я хочу джип, – вяло поведал я о своей детской мечте…

– А два не хочешь?

– Хочу. Но зачем нам два джипа?

– Стреляют всегда по первому. А мы с тобой будем всегда во втором.

– Как хорошо чувствовать себя в безопасности! – признался я. – А что потом?

– А потом тебя все-таки убьют. Киллер в подъезде. Тут уж ничего не поделаешь! – В этом месте жена коротко всхлипнула.

– А охрана?.. Я возьму хорошую охрану из «Альфы»!..

– Не поможет, – твердо сказала жена. – Нефть – это такой бизнес, в котором смерть является твоим самым надежным партнером. Правда, теневым.

– Ладно. Если уж мне не избежать того, о чем ты мне говоришь…

– Не избежать, не избежать. Хочешь заниматься нефтью – люби и трупиком лежать! – Жена хохотнула и тотчас опять заплакала.

– …тогда скажи правду: долго ли ты собираешься оставаться вдовой?

– Прости, но я не могу сидеть дома одна, да еще с такими деньгами. – Она смахнула слезы и вновь обрела свою красоту. – У меня будет молодой муж. Красавец. Я сделаю его олигархом.

– Это очень опасный путь, – попытался образумить я свою будущую вдову.

– Чепуха… Надо только следить за мировыми ценами на нефть. Чуть что – и Украина без нашего бензина!

– Жаль, – сказал я.

– Кого?

– Украину. Там у меня много друзей. И все на машинах.

– Обойдутся. Гораздо серьезнее возникнут проблемы с Австралией.

– А что там?

– Если наш кран будет давать сбои, там начнется топливный кризис и все их кенгуру замерзнут. Это приведет мир к глобальной катастрофе.

– Неужели твой муж в этой обстановке не придумает, как спасти человечество? – съехидничал я.

– Честно говоря, у меня нет на него надежд. Он купит мне конюшню в Калифорнии, а сам будет безвылазно сидеть пьяный в своем казино на Алтуфьевском шоссе и керосинить.

– Не смей этому молокососу доверять мои лицензии! – потребовал я.

– Что значит «мои»?.. Тебя давно нет в живых. Кто ты такой, чтобы что-то требовать?! Мы все тебя уже забыли!

– Но ведь его тоже могут убить! – воскликнул я, убрал ведро и подставил на его место старое корыто. «Черное золото» продолжало течь из крана, как из рога изобилия.

– Могут. Но к этому времени все наши деньги будут уже в Швейцарии, так что нам ничего не грозит.

– А вдруг эти счета обнаружат?.. Получится мировой скандал…

– Ну и что?.. Я позвоню Черномырдину – он все уладит.

– С кем?

– С Клинтоном, с кем же еще?!

– А если Клинтон не согласится?

– Тогда я сама договорюсь обо всем с Саддамом Хусейном!

– А вот этого не надо! – завопил я. – Этого я не допущу!

– Каким образом? – насмешливо спросила жена. И я впервые увидел ее очаровательное лицо злым.

– А вот каким! – Я решительно закрутил кран.

– Открой сейчас же, дурак. Или… я уйду от тебя… Немедленно! Навсегда!

– Дура, – сказал я весело. – Это была не нефть… Просто какая-то грязь полилась. Водопроводчик где-то чинит ржавые трубы, слышишь?

Мы прислушались к железному стуку, доносившемуся откуда-то сверху, и тотчас помирились, чтобы прожить оставшуюся жизнь в любви и счастье на одной воде.

1999

Новый срок

Диалог на кухне

Муж и жена беседуют сидя за столом.

ОНА. Надо бы его сменить.

ОН. Я тоже так считаю.

ОНА. Вчера он так затарахтел, я в ужас пришла.

ОН. Да не слушай ты его. Пора уж привыкнуть.

ОНА. Сколько он у нас?

ОН. Четыре года.

ОНА. Пусть поработает еще четыре, тогда его можно и выбросить.

ОН. Четыре года – это новый срок. Нужны новые гарантии.

ОНА. Какие еще гарантии тебе нужны?

ОН. Ну… по крайней мере, что он не будет пуст, будет так же полезен, как и раньше.

ОНА. Я в него не верю.

ОН. А я еще надеюсь. Он нам еще хорошо послужит.

ОНА. Его так хвалили, когда он появился в нашем доме…

ОН. Без недостатков. Чистый. Светлый. Легкий на подъем. Просто излучает энергию. Сразу показалось – в воде не утонет, в космосе не сгорит.

ОНА. Мне нравилось, что он «отечественный».

ОН. В смысле?

ОНА. Ну, свой. Родной. На вид – совсем не стареет. И все же… Я хочу, чтобы он был другим.

ОН. Каким?

ОНА. Ну, не таким маленьким.

ОН. А будет большой – будет хуже. Еще больше будет шуметь. «Многоуважаемый шкаф» – это мы проходили. Хватит с нас недвижимости.