Текст книги "Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 51. Марк Розовский"

Автор книги: Марк Розовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)

– Возглавлю, почему бы не возглавить? Я ведь и обезглавить могу. Но только скажите мне, как вегетарианца от невегетарианца отличить?

– По внешнему виду, – объясняет мужик, – его нутра. Распорол ему живот и смотришь, чего там у него в нутре… А там у него исключительно растительная пища должна быть, которая разлагается по причине его гнилой натуры.

– Понял, – говорю. – Разрешите теперь вступить с этими гадами в прямые рыночные отношения.

– Вступайте! Но только помните: я к вам не приходил, поэтому ничего не говорил. Вы меня не знаете, поэтому я с вами не знаком. Вы все сами и без меня, а я где-то вдалеке, но параллельно!

И исчез. А мы в воскресенье в два часа пополудни собрались у входа на рынок – каждый со своим топором. Вошли в торговую зону. Смотрим, кто, где, кем и как, кому за что, когда и почему не заплатил. По моему сигналу начали крушить ряды и палатки. Тут какая-то бабка кричит:

– Что ж вы делаете, скоты?!

То есть она обозвала нас потенциальным мясом. Ну я тогда и рубанул… Моему примеру последовали подражания. Это была победа. Впервые в истории рынка на всех лотках лежало мясо, и ничего, кроме лежалого мяса. Очистившись от вегетарианской нечисти, мы стали регулярно тренироваться в бывшем павильоне морепродуктов, где ели трофейную икру ложками и заедали сладкими трюфелями – любимым кушаньем наших злейших врагов. Нас стали бояться и узнавать издали: мясники надели сапоги и черные рубашки, чтобы кровь была лучше видна: красное на черном. Также понравились нарукавники со знаком «череп и кости вегетарианца», в этом виде мы сфотографировались для газет и журналов, которые дали нам бесплатную рекламу: «Бритоголовые узколобые овладевают рынком». По Интернету я провел несколько пресс-конференций (мой файл и электронный адрес теперь знает вся страна: measo sobakl.ru – от слова «рубить»).

– Как вы могли убить старушку с петрушкой? – чаще всего спрашивали меня журналисты.

– Топором, – честно отвечал я, – с одного замаха.

По телевизору меня показали по всем каналам двенадцать раз в день, чаще Путина и Киркорова. Я также выступил на форуме «Молодежь мира. Перспективы развития», где меня тепло освистали, когда я сказал, что «мы будем из вас котлеты делать и жарить на сковородке». Успех был необыкновенный. Однако к концу месяца нас стали забывать. Пришлось всей командой пойти в консерваторию. Там скопились сплошь одни вегетарианцы. Когда мы уселись в первых рядах, дирижер, бедный, разволновался, палочку уронил, оркестр разъехался, мелодии никакой, сумбур вместо музыки, но мясники искусство уважают – затопали ногами, и все. Пальцем никого не тронули. Ни одну скрипку не подожгли. А как хотелось… Нам важно было показать, что мы здесь – свои люди, что музыка для всех, а не только для избранных. Что мы сюда в любой момент можем опять прийти и навести наш порядок в их нотах. Через неделю мужик приказывает:

– Теперь футбол. Надо западную трибуну поломать.

Я говорю:

– Это запросто. Я запад не люблю. Запад уделаем. Западло.

Уделали. Но нам тоже досталось. От милиции ихней, вегетарианской. Меня схватили в числе других, поволокли в отделение… Я думал, судить будут, мы станем героями, годика четыре дадут, чтоб мы ели одну эту ихнюю вегетарианскую пишу… Так нет, откуда ни возьмись явился какой-то адвокат и разрушил все наши надежды, сказал, что мы – временные хулиганы, нас не надо опасаться, что на самом деле мы честные и добрые мясовики-затейники, что у нас было детство тяжелое, что мы одинокие, а это профессия у нас такая кровавая, тянет рубить… В общем, все испортил, всю биографию…

Как только нас отпустили, мы сразу в кабак. Там, за столиком, у нас с мужиками происходит серьезный разговор, который мне бы не хотелось озвучивать. Но теперь можно.

– Дело к тебе. Хотим избрать тебя фюрером нашей новой партии.

– Какой партии? – спрашиваю под дурачка, будто не знаю какой.

– Партии Мяса. Есть такая партия!

Я без колебаний соглашаюсь, потому что мясники не колеблются.

Вскоре состоялся наш Учредительный съезд, на котором я выступил с погромной… извините, с программной речью.

– Соратники! – сказал я. – Мой любимый цвет красный. Но если кровь смешать с черным, получится коричневый. Было время, когда мяса у нас не было даже на рынках. Люди изголодались, и мы дали им то, чего они так хотели, стоя в очередях.

Народ пойдет за мясом, то есть за нами, и впредь. Но теперь наши топоры – в надежных руках. Под знаменем мясизма-топоризма вперед до полной победы над вегетарианской нечистью! (Бурные, продолжительные аплодисменты. Крики: «Да здравствует наш фюрер!» и «Спартак – чемпион!»)

В заключение на съезде были приняты мои предложения – раздать патроны, победить на выборах, создать фракцию в Государственной думе, а затем всех вегетарианцев цивилизованно отправить на постоянное место жительства в Антарктиду, на их историческую родину.

Съезд встретил эти слова овацией, а страна – минутой молчания, переходящей в вечное.

2004

«Круглый стол» о Гитлере

Репортаж из будущего

Недавно в Колонном бункере при Центральном Доме работников просвещения крематориев был проведен «круглый стол», по священный памяти Гитлера, выдающегося изверга рода человеческого, внесшего огромный вклад в историю России, особенно в ее нечерноземную часть.

В президиуме видные черносотенцы, знаменитые подлецы и именитые сволочи – те, которыми гордится страна, ветераны антисемитизма, «молодая гвардия» и «наши современники», люди нашего «завтра», стоящие одной ногой в прошлом и уверенно шагающие ею в будущее. Это живые «памятники» и те, кто уже давно должен был сгореть в геенне огненной, но остался кадить и чадить, продолжая начатое Гитлером дело, застрельщики всего нового и душегубы всего самого,

Доклад сделал лектор по распространению, специалист по языкознанию, отметивший, что разница между фашистской и фашиствующей державой – маленькая. В частицах.

Именно поэтому каждый участник «круглого стола» мог бы сказать о себе словами поэта-антифашиста:

– Я счастлив, что я этой силы частица!

Далее докладчик сказал:

– Сегодня со всей очевидностью становится ясно: многие годы мы недооценивали Гитлера, а Сталина переоценивали. Теперь по просьбам трудящихся справедливость будет восстановлена. Вот почему теперь предлагается вместо «зиг» кричать «зюг-хайль» и ходить по собственным квартирам только гусиным шагом. За неподчинение – расстрел.

Затем начались прения. Житель Смоленска, специально приехавший на встречу, рассказал собравшимся о ручьях крови, которые текли по старинному русскому городу после боев на его улицах, причем еврейской крови там текло много меньше, чем русской.

– Это наводит на мысль, – сказал представитель Ярославской области, – применять принцип пропорционального представительства и в других областях.

Представитель Жириновского указал, что его хозяин надел на свою голову фуражку «тельмановку» исключительно в знак уважения к вождю германского нацизма, много сделавшего (тюрем) для коммунистов Германии.

– Отныне зовите меня Адольфович, – просил передать Рольфович, – ведь цели у нас одни, а средства одни и те же.

Германские гости показали чьи-то не имеющие национальности кости. Наши капээсэсовцы не остались в долгу. Представитель Колымы отметил высокое качество бараков Освенцима по сравнению с бараками сталинских лагерей.

– Мы строили и будем строить их впредь – по-ленински, – сказал он, – всерьез и надолго. – И добавил: —А у немцев нам надо «учиться, учиться и учиться».

Эти такие до боли знакомые с детства слова прозвучали, как всегда, к месту. Участников «круглого стола» пришли приветствовать юные пионеры-скинхеды.

– Бей жидов, спасай Россию! – обратился к ним с проникновенным призывом председатель.

– Всегда готовы! – дружно, по-пионерски откликнулись юные орлята, соколята и прочие сукины дети, идущие маршем на смену старым молодчикам. Было приятно смотреть на их новую траурную форму – черные рубашки и красные галстуки.

Наступили торжественные минуты вручения социал-национальных премий.

Представитель Гестапо вручил приз «Золотые наручники» (сделанные из зубов жертв нацизма) представителям НКГД, пообещавшим в ответном слове крепить колючей проволокой дружеские связи «между нашими организациями». Почетную геббельсовскую премию получил представитель журналиста Незазорова «за умелую пропаганду национал-социализма под видом патриотизма на постсоветском телевидении». Лауреату было поручено написать новый дикторский текст к фильму Ромма «Обыкновенный фашизм».

В свою очередь, доктору Геббельсу (посмертно) был подарен исторический текст доклада Жданова о Зощенко и Ахматовой (в подлиннике).

– Ваш патриотизм – квасной, а наш – на пиве! – так образно высказался германский гость, представивший себя как «белокурую бестию» образца 33-го года. – После него всегда хочется помочиться!

Этот юмор был по достоинству оценен гоготом присутствующих, лаем собак и показательным писанием в лицо воображаемому партизану.

Затем воображаемый партизан был по-настоящему расстрелян.

Талантливое шоу продолжили Мюллер, Штирлиц и их подчиненные из обоих ведомств.

Большое оживление в зале вызвала демонстрация новых орудий пыток – миниатюрные (на 200–300 посетителей) печи крематориев, работающие на компьютерах в строго коммунистическом режиме трупного складирования «один на всех, все на одного». А также новейшие газовые камеры, оборудованные под всеми любимые комфортабельные бани с ваннами «джакузи» и уютными душевыми с приятным удушающим запахом.

Эти интересные новинки продемонстрировали сотрудники секретного КБ НКГД, ранее специализировавшиеся на примитивных карцерах.

Сотрудники Гестапо высоко оценили опыты своих коллег из другого лагеря и показали в действии новую виселицу, действующую автоматически. Завидев еврея, эта виселица сама набрасывается на свою жертву, накидывает петлю, и через мгновение абрам оказывается вздернутым.

Бурные, долго не смолкающие, чисто съездовские аплодисменты.

Виселица складная, удобна в применении не только на улицах и площадях, но и в квартирах, на дачах, в трамваях, автобусах и метро.

И действительно, теперь, применяя новые современные технологии, можно резко увеличить пропускную способность людских потоков через конвейер смерти, следуя известным лозунгам «Все для человека. Все во имя человека» и «Каждому – свое».

Не менее бурными аплодисментами, криками «Ура» и здравицами в честь Усамы Бен Сусейна встретили участники «круглого стола» появление в зале его Представителя, призвавшего давить евреев по всему миру. Недодавленных он просил приехать в Тегеран, где им будет оказан соответствующий (Бухенвальду) прием.

Это выступление специально транслировалось на Израиль по каналам спутниковой связи и траекториям советской ракеты «СКАД».

Однако самый большой успех выпал на долю Представителя газеты «Послезавтра», который принес на «круглый стол» немного мацы и пояснил, что он только что из синагоги, где у него состоялась дружеская встреча с террористами, готовящими взрывное устройство к ближайшей субботе.

– Для нас это будет настоящий еврейский праздник! – заверил бритоголовый. – И мы бы хотели, чтобы этот праздник удался.

В заключение участники «круглого стола» хотели спеть на немецкий манер «Волга, Волга, муттер Волга!», но почему-то получилось чисто по-русски – «Дойчланд, Дойчланд, юбер аллее!».

Тут же было принято решение об организации коллективных экскурсий по местам и местечкам боевой славы для всех желающих увеличить свое «жизненное пространство».

Первая поездка, конечно, к Бабьему Яру. На автобусах, в сопровождении наших опытных гадов. Простите, гидов, которые покажут воочию, что никакого холокоста не было.

Далее планируется посещение Сталинграда штурмовиками дивизии «Мертвая голова» совместно с участниками «круглого стола». Сразу после их идейного братания – вторичный штурм города-героя, затем банкет на Мамаевом кургане и факельное шествие перед домом Павлова.

На этом участники «круглого стола» свободно разошлись по своим штаб-квартирам и виллам.

В тот же день группа хулиганов из числа недорезанных демократов, стоящих круглосуточно у Вечного огня, обратилась к Президенту страны с очередным предложением запретить в России деятельность шовинистических и профашистских организаций и лиц.

Президент в очередной раз принял Обращение к сведению и возложил свой очередной венок к могиле Неизвестного солдата.

2005

Русское кино

Всю жизнь мечтал я снять кино по рассказу Ивана Сергеевича Тургенева «Муму» и вот решился, наконец, представить заявку на «Мосфильм».

– Отличный проект, – уныло сказал мне продюсер. – Но под вас спонсор деньги не даст.

– Зачем под меня?.. Пускай даст под Тургенева.

– И под Тургенева не даст. Спонсор Тургенева не читал.

– Пусть почитает, – выразил я надежду и представил, как вхожу в банк, а там вся работа приостановлена, служащие сидят перед своими компьютерами и по разным углам читают все как один «Муму».

Через полгода примерно продюсер с огромным трудом нашел спонсора, который, не читая Тургенева, но пробежав глазами заявку, дал согласие профинансировать, как он выразился, «русское кино».

– Но с одним условием.

– Каким?

– Герасима должен играть американец. Дуглас Пэйджер. Звезда Голливуда.

– Это еще зачем? – наивно воскликнул я.

– Не спорьте. Иначе он денег не даст.

Через неделю продюсер сообщил о новом требовании спонсора:

– И эту… старую барыню на вате… тоже будет играть Джессика Парш.

– Это еще кто?.. Тоже из Голливуда?

– Нет, но она снялась в ста сорока восьми фильмах.

– Что-то не слышал про нее ничего, – признался я.

– Ничего удивительного. Она снималась в ста сорока восьми порнографических фильмах. И сейчас на пенсии. Свободна. И очень хочет.

Я стиснул зубы и спросил:

– Надеюсь, собачка хотя бы будет русская?

– Да, конечно. Но спонсор настаивает, чтобы вы снимали его личного бульдога.

– Муму – не бульдог. Муму – дворняга, – вежливо показал я знание Тургенева.

– Загримируете, – сказал продюсер, и я понял, что он не шутит.

Еще через полгода к нам в Москву приехал сам Дуглас Пэйджер, а с ним шесть поваров, девять парикмахеров и четырнадцать телохранителей. Он прочитал сценарий и сразу стал отказываться от роли.

– Ему не нравится, что Герасим немой, – объяснила переводчица. Он не хочет играть без слов.

– Скажите ему, что в этом вся прелесть образа, – попытался я переубедить американского актера.

– Он говорит, что давно, очень давно хотел приехать в Россию… Тут водка… икра… хорошие девушки… Но актер его уровня… имеется в виду уровень его гонорара. – уточнила переводчица. – не может быть на экране так много времени не произносящим ни слова.

– Что делать?.. Так написано у автора!..

– О’кей… Я согласен играть, если Херасим будет немой, но – голубой, – сказал Дуглас.

– Соглашайтесь! – прошипел продюсер. – Иначе вы сорвете проект!..

Не успел я что-либо ответить, как на съемочной площадке появилась Джессика Парш – ее привезли прямо с аэродрома. И не одну, а с вагоном ваты, которую она в благотворительных целях привезла с собой в Россию.

– Это что еще за безумие?! – схватился за голову я.

– Вы же сами говорили, что ее героиня – старая барыня на вате. Вот она и привезла то, что вы передали ей по факсу о роли. Она добрая и хочет как-то помочь всем нам и России в трудную минуту нашей истории.

Тут выскочил незагримированный бульдог и укусил Джессику за ногу.

– Какая милая собачка! – воскликнула она. – Какая страстная!.. Как она меня любит!..

И с этими словами тоже отказалась от роли, мотивируя это тем, что ее гуманные убеждения не позволяют участвовать в картине, где живое существо должны утопить.

– Умоляю вас, не спорьте!.. Только не спорьте! – завизжал продюсер.

Вечером за товарищеским ужином в «Метрополе» (за все платил спонсор) я попытался втемяшить Дугласу свое понимание роли Герасима.

– Он очень сильный. Это невероятной физической силы человек, – сказал я.

– О’кей, – сказал Дуглас, вяло жуя осетрину по-московски. – Я много играл суперменов.

– Это не супермен вовсе. – пытался уточнить я. – Это духовный…

Он не дал мне договорить. Не дослушал. Встал и повел старушку Джессику к себе в номер.

Наутро она согласилась продолжить работу.

– Вот видите! – ликовал продюсер. – У них своя нравственность, свое представление о профессии… Главное, их не вспугнуть. Пусть работают.

И мы работали. Мы сняли полкартины. И сняли бы еще…

Но тут у спонсора вдруг кончились деньги, и съемки приостановились. Артисты разъехались. Бульдога разгримировали и отвезли домой.

Все застыло. Омертвело. Я спросил:

– Когда будут деньги?

– Не надо было осетрину в «Метрополе» жрать, – грустно заметил продюсер, но в его словах не было упрека, поскольку он сам участвовал в пиршестве.

Наконец через год спонсор опять дал деньги на «русское кино».

– Но с одним условием.

– Каким?

– Все едем в Ниццу и снимаем там.

Я выкатил глаза:

– Heim нужен пруд. Обыкновенный пруд в средней полосе России и лодка.

– Посмотрите на него!.. Корчит из себя гения, а на людей плюет. Ему предлагают экспедицию на

Средиземное море, а он хочет всю группу утопить в пруду Нечерноземной полосы!

Меня посчитали врагом, идиотом, сумасшедшим, все техники и операторы выступили против, потому что всем хотелось покупаться зимой в Средиземном море…

– Черт с вами! – согласился я.

Но съемки все равно были сорваны, потому что ни Парш, ни Пэйджер в Ниццу уже не поехали. У этой паршивки возникли совсем другие творческие планы – она начала сниматься в сто сорок девятом порнофильме с участием целой своры спасенных лично ею собачек, а супермен Дуглас получил роль со словами в новом голливудском боевике под названием «Транквилизатор».

– Не беда, – сказал весело наш спонсор. – Поедем в Италию. Перепишите сценарий на Марчелло Мастроянни.

Я тотчас сделал из Герасима итальянского крестьянина Герасимино, а действие перенес из-под наших сосен под оливы Неаполя. Муму переименовали в Чичи. Синьору барыню сделали главой мафии и утопили в бассейне.

К несчастью, Марчелло отказался участвовать в съемках, поскольку уже спел «Очи черные» в другом российском фильме.

Пришлось снова загонять группу на родину и снимать кино без звезд, без бульдога, в тургеневских местах и с дворнягой.

Как ни странно, картина вышла классная и мы получили за нее в этом году первую премию на фестивале «Русские сезоны в Китае».

Ипподром

Никогда раньше не бывал я на ипподроме, а тут дружок мой Витя позвал, и я откликнулся. Стоял я в первом ряду у бровки. Витя говорит:

– Сейчас объявят старт. Будем делать ставки. А я, конечно, не понимаю, о чем это он. Ставка вроде была у Гитлера в Виннице. Пока я об этом вспоминал, Витя говорит:

– Давай деньги. Я на тебя поставлю, а ты стой здесь.

Тут только до меня дошло, что ставка – это деньги, которые я вижу в последний раз. Я отдал Вите все, что только у меня в карманах было, и хотел поглазеть по сторонам, да не успел: вижу, у меня шнурок на ботинке развязался. Я нагнулся, чтоб его завязать. Вдруг чувствую – на меня надевают седло. Я удивился: что я, лошадь, что ли? А меня уже кто-то берет под уздцы, и я через секунду стою на старте.

– Витя! – кричу. – Ты где?.. Что со мной?.. Помоги-го-го-иг-го-го-иги-ги-ги-ги!

А на меня уже кто-то верхом садится. И шпоры в бока вонзает. Я хочу взбрыкнуть, сбросить с себя непрошеного седока, но не успеваю слова сказать,

слышу удар колокола и начинаю бежать. Поначалу не быстро. Как могу. Но все же стараюсь не отставать.

Справа от меня бежит… кто же?.. Слава богу, человек!.. Такой же, как я!.. Двуногий!.. Правда, и на нем кто-то сидит верхом и машет плеткой. Слева другой соперник. Тоже мужик, здоровый, как бык. И в спортивных трусах «Адидас». Наверное, мастер спорта!.. Хорошая у нас набралась компания.

Так прошли первый круг. А сколько их еще осталось?..

Мне подумалось, что надо распределить силы, но замедлять шаг не хотелось… Я почувствовал себя уверенней, когда мы пробегали мимо трибуны.

О ужас, о смех!.. На ней сидели одни лошади – людей никого! – и неистово били копытами, словно ладошками, желая, видимо, подбодрить нас. Зрителей-лошадей было много – тысячи три, и мне показалось, что каждая из них болеет за меня. Впоследствии понял – это было заблуждением.

Второй круг, представьте, я выиграл! Сосед справа отстал от меня на полкорпуса.

– Наддай!.. Над-дай! – вдруг услышал я лошадиное скандирование, когда снова шел ровной рысью мимо трибуны.

– Дурак!.. Говно! – неслось оттуда же. И совсем незаслуженное: – Козел!

Я не понимал, почему нас надо оскорблять, но обижаться не было времени, мы все наддали хорошо.

Теперь соперник слева выдвинулся вперед. Он не только догнал, но и перегнал нас. Косым глазом я увидел его злую ухмылку. Я стал явно уступать первенство. Нет, каков выскочка!.. Куда он так лезет!.. У меня масть, между прочим, я знаю: у моей бабушки дедушка – внук декабриста, старинный род все-таки… А этот, осел несчастный… Возомнил себя скакуном арабским и прет… Во как прет, чертяка, не догонишь!.. В ту же секунду я почувствовал обжигающий удар плетью. Еще раз… еще…

Я стал спотыкаться. Даже не от боли, а от обиды, что меня стегают… Никогда раньше, честное человеческое, я не испытывал такого унижения. Я выругался, и мне полегчало.

Однако всадник, сидевший на моей шее, продолжал неистово лупить меня. Я заметил: когда меня бьют, мое достоинство растет по мере унижения. Я тащился из последних сил, но при этом чуял в себе нечто грандиозное.

Третий круг мы закончили ровно, никто из нас не вырвался вперед. Четвертый, пятый и шестой круги также не выявили лидера. Тут я задался вопросом:

– А кто, собственно, на мне сидит?.. И по какому такому праву он еще хлещет меня?! И почему вообще я должен куда-то бежать?.. В конце концов, тупо совершать круги – не мое это дело!.. А впрочем, есть правило… То, что не умеешь, надо делать блестяще!.. В конце концов, привычка побеждать – не самая дурная привычка.

Как только начал размышлять, скорость резко упала. Я еле передвигал ноги, но именно так идут на рекорд. К своему удивлению, я увидел, что и мои соперники совершенно не тянут. Это прибавило мне вдохновения. Я поймал себя на мысли, что я не один такой, что все мы ползем к финишу уже почти на брюхе, и даже плетка никому не помогает. Ничто так не радует нас, как успех, не так ли?.. Но радость еще больше, если твой успех сочетается с провалами других. Ффу, в этой гонке я становлюсь жлобом, как все.

На седьмом круге соперник слева упал. Так тебе, «Адидас», так тебе!.. Трибуна встретила его падение страшным лошадиным хохотом и свистом. Мне показалось, что многие зрители просто пьяны. Другие курили огромные сигары, сидя в ложах, закинув одну заднюю ногу на другую. Дым шел от трибуны голубыми кудлатыми столбиками, и мне это было противно – я вообще не люблю курящих, но курящих, дымящих и при этом еще и ржущих жеребцов, которые устроились в этой жизни гораздо лучше меня, я не выношу особенно.

Восьмой этап выиграл мой единственный соперник, хотя я приложил максимум усилий, чтоб не опозориться.

– Дави!.. Дави его!.. Е-го-го!.. Е-го-го!.. Е-го-го!.. – слышалось с трибуны. Впрочем, может быть, это же относилось ко мне.

Мы пошли на последний, девятый, круг. Ибо ударил колокол, предупреждавший о близком конце. Я понял, что у меня нет шансов. Никаких.

И тут соперник справа допустил сбой. Он переместился на мою дорожку и стал теснить меня. Я не дал ему превосходства и не уступил. Тогда, пытаясь обогнать меня на вираже, он подставил мне ногу. Это было, во-первых, неспортивно, во-вторых, подло, в-третьих, и подло, и неспортивно. Я чуть не шлепнулся, но удержался в беге. Глаза мои чуть не вылетели из орбит, с такой силой я наподдал сопернику под зад. То есть под круп.

Внезапно я увидел перед собой линию финиша.

Рванулся вперед и…

И откинул копыта.

– Вставай, вставай! – друг Витя дышал мне в лицо. – Ты выиграл… нет, мы выиграли гонку!.. Никто не верил, что ты сможешь… Ты ведь не профессионал и не был заявлен… Но я, зная тебя лучше всех, сделал ставку на тебя… Это большая победа!..

Витя считал деньги, большие деньги, очень, между прочим, большие деньги, и делился со мной.

Вокруг ликовала толпа. Люди прыгали от радости, обнимались, плясали под музыку, пили шампанское и поили им лошадей из ведер…

А я… я смотрел на все это безумие и думал об одном: нет, никогда, слышите, никогда в жизни я больше не пойду на ипподром.

Охота на Рабиновичей

Надысь позвонил приятель мой, Федька Косой, и сказал:

– Поехали с нами на охоту в субботу?..

– А на кого охотиться будем?

– На Рабиновичей.

Честно говоря, я не охотник. У меня и ружья-то своего нету.

– Это ничего, – сказал Федька. – Выдадим. У нас этого добра навалом.

– Договорились тогда.

– Только бутылку с собой возьми, – сказал

Федька. – А лучше две..

– Я три возьму, – пообещал я.

– Тогда бери четыре – не ошибешься, – произнес Федька. – У нас народ вообще-то непьющий, но стрелять на трезвую голову – никакого удовольствия. Тем более по Рабиновичам. – И повесил трубку.

Утром в субботу пришлось встать в четыре утра, в пять мы встретились всей компанией на вокзале, а ровно в семь сорок охота началась.

– Где мы? – спросил я, оглядывая живописную природу средней полосы России.

– Это деревня Жидки, – объяснил Федька, – заповедная зона.

– Красиво тут.

– Рабиновичи в плохих местах не обитают.

Подивившись названию деревни, я впервые в жизни взял в руки охотничье ружье.

– Познакомься, это два наших егеря. Баркаш и Макаш.

Два угрюмых бородатых типа в валенках и телогрейках стояли в сугробе и ждали.

– А это Василий, наш проводник. Он же знатный экскурсовод-краевед из общества «Память».

Передо мной стоял длинноволосый отрок, почему-то похожий на молодого Распутина до его дружбы с Николаем II.

– Здорово, Невзор! – сказал Василий, обнимая знакомого на лицо парня из нашей компании. – Давненько не виделись. Разве что по телевизору на тебя смотрю не нагляжусь.

– Да я сейчас всего двенадцать раз в день мелькаю. Да и то по восьми каналам. Зажимают, еврейские падлы. – Невзор зло сплюнул и вскинул телекамеру на плечо. Значит, и здесь будет снимать.

Я осмотрел компанию. Трое в пыжиковых шапках. Значит, бывшие работники ЦК. Двое в дубленках. Значит, из торговли. Двое в черных очках и дубленках. Значит, из искусства. Один в рясе. Значит, из КГБ.

В сторонке стоял приехавший на «Вольво» самостоятельно «новый русский».

– Кто это, Федька?

– Академик Корч. Главный антисемит Советского Союза.

– Надо же!.. А я и не знал, что есть такое звание.

– Это не звание, – объяснил Федька. – Это призвание.

– А академик он каких наук?

– Никаких. Самозванец.

– Как так?

– А вот так. Провозгласил Академию Черной Сотни – АЧС – на самом деле неограниченное товарищество с ограниченной ответственностью, богатейшая, между прочим, организация, и стал ее Почетным Председателем.

– А раньше кем он был?

– Кто?.. Корч?.. Да обыкновенный антисемит-надомник.

– Интересные у вас люди, – на всякий случай похвалил я. – Все как один.

– И один, как все. Жаль, сегодня дядьки Прохана нет. Вот классный мужик.

– А это кто еще такой?

– Писатель.

– А что он написал?

– Он написал, что слово «Европа» – пархатое, оно не случайно начинается и на три буквы и также не случайно кончается. А больше и не надо, – только и успел сказать Федька, потому что в это время заиграла труба и ударил царь-колокол.

– Отряд, стройся! – крикнул то ли Бар каш, то ли Макаш.

– Смирррно!

Да я и так присмирел. Больше всего меня удивили военные команды. Вроде бы охота, а на самом деле война.

– Василий, ты идешь в разведку. Невзор заходит с тыла, а Корч ведет своих людей в лоб и с фланга, – услышал я голоса полевых командиров. – Водочку разлить. Знамя вынести. Патронов не жалеть.

В тот же миг я увидел, как на ветру волшебно заколыхалось черное знамя. Вспыхнула сигнальная ракета. Где-то вдали застрочил пулемет. Ухнула гаубица.

– По кому стрельба? – спросил я. – Что-то не вижу ни одного Рабиновича.

– Противник прячется в лесу. Но деться ему уже некуда. Везде наши люди.

Многоголосое «ура» прокатилось по фронтам. Лес горел, как в кино.

Наша гвардия под командованием ефрейтора Веденко, нацепив свастики, пошла в победоносный поход на деревню Жидки.

…Вечером мы все сидели у костра и в честь победы ели шашлыки с мацой, тут как раз откуда ни возьмись появился невоевавший дядька Прохан. Он сказал:

– Поздравляю вас с победой, товарищи!

За что тут же был награжден боевой наградой за старые успехи в борьбе с новыми Рабиновичами. Ветеран благодарно принял орден.

Я окинул глазом наши ряды. Федьки не было. Неужели убили, морды?

Нет, он лежал в кювете. Я бросился к нему:

– Федя… родной… ты ранен?

Он пробормотал мне в ответ что-то нечленораздельное. Значит, пьян. Значит, жив!.. Значит, мы еще поохотимся!..

Мы обнялись по-братски. И поцеловались по-мужски.

На следующий день, когда мы все вернулись домой, я спросил Федьку:

– Федя, а что, эти Рабиновичи… я их, правда, ни одного не видел… сами сдались или как?

– Не, – сказал Федька, – ты что, дурак, не понял, что их там и не было?..

– Как не было?

– Все Рабиновичи давно уехали в Израиль.

– А на кого же тогда шла охота?

– На воображаемого врага. Это была тренировка. Вроде маневров, понимаешь?

Я все понял, конечно… Однако до сих пор никак понять не могу: если маневры, зачем тогда лес сожгли?.. Прекрасный русский лес…

1996

День смеха

Ящичек открыли.

На дне лежала медная позеленевшая пластинка с надписью: «Этим полукреслом мастер Гамбс начинает новую партию мебели. 1865 г. Санкт-Петербург».

Надпись эту Остап прочел вслух.

– А где же брильянты? – спросил Ипполит Матвеевич.

И. Ильф и Е. Петров.

«Двенадцать стульев», глава XXXIII, стр. 308, т. I.

Собр. соч., Москва. 1961, ГИХЛ

Итак, юбилей. 101 год двенадцати стульям. Да-да, тем самым, настоящим, которые из дворца, которые ореховые, эпохи Александра Второго, производства мастера Гамбса, на гнутых ножках…

В этот день весь мир был весел и красив, как Остап на свадьбе с мадам Грицацуевой.

Но кончилось все очень обыкновенно.

…Утром вместе с газетами я вытащил из своего почтового ящика небольшой конвертик, проштампованный столь густо, что было не разобрать обратного адреса, со следующей запиской внутри:

«Уважаемый Марк Григорьевич!

Сэгодня все прогрэссивноэ чэловэчэство торжэствэнно отмэчает сто один год двэнадцати стульэв. Приглашаем Вас принять участиэ в этом юбилеэ на вэчэрэ, который состоится в жэлэзнодорожном клубэ на б. Каланчевской площади. Нач. в 20 ч.

На повэсткэ:

I. Доклад канд. филологич. наук Эллочки Щукиной на тэму «Лэксика романа Ильфа и Петрова».

II. «Нэ только тэлэграммы» /Письма отца Федора в инсцэнированном исполнэнии артистов Тэатра на Таганке/.

III. «Юность моя огнэвая». Мэмуары и вопоминания т. Иванопуло о молодежи двадцатых годов.

IV. Дэмонстрация все эщэ живого Паши Эмильэвича.

В фойэ – дэйствующая выставка гробов мастэра Бэзэнчука.

ОРГОКМИТЭТ

P.S. Нэ прийдётэ – поговорим с Вами тэт-а-тэт.

Привэт».

Я, конечно, растерялся.