Текст книги "Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 51. Марк Розовский"

Автор книги: Марк Розовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

Показали они друг другу хренотень. Кажный свою. И только тогде успендились, друг другу рукомойки пожали и даже трижды челомпукнулись на прощанье. И правильно: с энтой Мрей лучше не гандыпопиться.

Прошло еще время, неизвестно сколько. Рассвет закол басил. Солнышко вспрянуло. Ветерок наяривать начал. Из травы роса захлюпала. И вся природа на новый день закондыбачила.

Мря со своей Лухендрой рыжей в трахтор уселся. Только теперь Лухендра сама за рулем начала дурганить.

Дурганит влево – трахтор стоить, вправо – стоить. Чито выпедпрынять?

– Нажми в зад! – посоветовал Тыр-пыр.

Лухендра нажала, трахтор взнубздился и давай перегной бучить.

А Тыр-пыр на дороге лежит, его гомзики в тот момент закурнявили. Он чудариком грипентрюкнулся совсем, у него в уме сделалась одна шалость. Так и заспал, шалый, в пыли.

Тут его Лухендра на трахторе и переехала. А са ма хыть бы померкла, души-то нет, за горизонт – хлобысть! – угоркнула, только по взбученной земле след от ейного трахтора. Долго еще его фырдач фырдачил, пока не погас.

Тут ночь уж совсем прошла, солнышко окончательно вскондыбилось, кузнечики затрякали, птички захрюндили-запистопенили, лягушечки зачавкали, жучата гурьбой загундели с целью засиропиться… Тыр-пыр-восемь-дыр встал, от гомзиков отряхнулся, как ни в чем не бывало! – и дальше своей дорогой по пыльному тракту захромкал.

Из колхоза «Заветы Ильича» Пиндопропащенского района в совхоз «Вперед к коммунизму» Задудуевской области, трижды орденоносной за достигнутые успехи в нелегком сельском труде.

Счастливой тебе хренотени!

1972

Вася, живи!

Прибегают как-то два соседа к третьему и кричат:

– Эй! Сосед, ты чего дома сидишь?

Сосед отвечает:

– Не видите разве, я занят!..

– Чем?

– Клюкву давлю!

Соседи видят: действительно давит, сидя в тазу, одним местом. Оно у него все красное, мокрое, потому что он сидит и давно не встает.

– Вставай! – кричат соседи. – Скорее, скорее…

– А что случилось? – спрашивает третий сосед и продолжает слегка шевелить одним местом в своем тазу.

– Сейчас объявили: на городской площади Васька будет кончать жизнь самоубийством. Побежали смотреть!

Третий сосед говорит:

– Это какой Васька?.. Рыжий, что ли?

– Ну да, да, да…

– A-а, ну, тогда побежали! – И с невытертым задом, весь в клюкве, вскочил и вдогонку за соседями. Через весь город.

Прибегают они на площадь. А там уж полно. Пресса, кино, радио, телевидение… Готовятся к механический записи, проверяют аппаратуру, настраивают электронику… И публика самая разная – кто на стульях обыкновенных, кто в старинных венских креслах… Сидят, ждут, некоторые ноги пледами укрывают, чтобы им снизу не дуло… Другие с продуктами пришли – с курицами вареными, яичками, сырками да пивом… А что?.. Без пива оно тяжело ждать. С пивом время во Вселенной побыстрей тикает – это уж проверено!..

Приятно также, что очень много детей. Это, конечно, заслуга родителей, что они по воскресеньям всегда вместе, всегда всей семьей… А есть и такие, что прямо сюда из церкви пришли. Такие все красивые, чистенькие, подтянутые… В руках книги толстые – то ли Библии, то ли словари, то ли детективы… В общем, наша элита. А рядом совсем простые труженики… И все вместе сегодня… Сидят, смотрят, как в театре, ждут, когда же это начнется, когда же Вася из своего дома с пятого этажа прыгнет.

А он не прыгает.

Ну, тут, конечно, разговоры всякие, черное неудовольствие в толпе.

Кто-то говорит:

– Вот так всегда все у нас – вечно задерживают!.. Никогда вовремя не начинают! – И как засвистит!..

Наши соседи чуть не оглохли от этого звука.

Первый сосед говорит:

– Жаль, я не умею свистеть, а то бы я присоединился, и мне самому тогда было бы гораздо легче этот ужасный свист перенести.

– А я умею! – говорит второй сосед и – два пальца в рот… Очень даже здорово хором свистеть у него получилось. А третий сосед хотя, как первый, не умел свистеть, но сделал вид, что умеет, приложил пальцы к зубам, щеки надул, глаза выпучил – никто даже в общем шуме ни о чем не догадался.

А время шло, Васька пока даже не мелькнул в окне.

Тогда один дядя возмутился.

– Это что ж такое? – говорит. – Не для того я сюда из провинции ехал, чтобы зря тут скучать.

Второй:

– Правильно! И мы, – говорит, – не для того воевали, кровь проливали, не для того в трех революциях участвовали, чтобы нас тут мурыжили и так ничего не показали… Скучать, – говорит, – мы могли и до войны, а что касаемо до революции, то нам тогда, если честно, повеселее жилось!

– Что правда, то правда, – ему сосед отвечает. – Время – деньги, а денег у нас нет.

– Дело не в деньгах, – вступил в разговор еще один зритель. – А в нашем достоинстве. Нас ведь тут просто не уважают. А ведь мы, ветераны, достойны того, чтобы не сидеть здесь вот так просто, неизвестно зачем, а сидеть и смотреть… И чтобы нас за это уважали!

– Сволочь он! – сказал до того молчавший зритель. – Сколько людей собрал, и никакого зрелища самоубийства. Я требую, чтобы немедленно начали или же за билеты вернули.

– Какие билеты?.. А разве он не за бесплатно выступает?

– За бесплатно.

– Тогда чего же вы просите?

– Я прошу то, чего нам всем положено, не больше и не меньше. А то, что он всех без денег пригласил, – это его личное дело. Мог бы и по трешке взять – я бы дал, мне на такое не жалко. Мне лишнего не надо. Я чужого не возьму.

– Вот вы говорите «бесплатно». Ошибка так думать. Вы не учитываете по крайней мере три фактора. Первый: он упадет – кровь прольется. А кто будет эту кровь с тротуара смывать? Дворники. А их труд – наше национальное достояние. Им муниципалитет за наш с вами счет отстегивает. Второе: амортизация самого тротуара. Я могу рассчитать ударную силу и уверяю вас – это будут отнюдь не отрадные цифры. Третье: денежная стоимость проезжей части, которая в данный момент не эксплуатируется из-за того, что мы с вами на ней сидим. Кто компенсирует нам эти расходы?.. Кто защитит интересы нашего налогоплательщика?..

– Васька, кто ж еще… Он эту кашу заварил, пусть теперь сам и оплачивает…

– Да-а, как же, дождешься от него… Он теперь и копейки на наши нужды не пожертвует…

– Какой, право, действительно эгоист. Только о себе думает. Только о своем интересе.

– Точно. Это не он, а мы его жертвы. Да, жертвы его авантюризма, его наплевательского на всех нас отношения.

– Да ладно вам! – вмешалась какая-то дама. – Привыкли все на деньги считать, противно слушать… А по мне – лишь бы он красиво упал и по-настоящему разбился… Этого с его стороны вполне было бы достаточно.

– Тише, тише вы… Кажись, начинается!

И в самом деле, Васька в окне, наконец, показался. Народ у нас хоть и злой, но в беде добрый, особливо если не своя беда, а чужая, – раздались аплодисменты. Приветственные.

– Ну, с-сс-скотина, пусто только попробует в тапочках кинуться! – говорит еще один раньше молчаливый.

– А почему в тапочках нельзя? – его спрашивают.

– Да вы что?.. Тапочки не пружинят. Особенно которые на микропорке.

Тут Василий взобрался на подоконник и взглянул вниз. Все аж замерли.

– Эй, Вася, – вдруг кричит третий сосед. – Не тяни!.. Просим!.. Давай, прыгай.

– Просим! Просим! – поддержала публика отдельными выкриками.

Вася перекрестился и прыгнул.

Но не разбился. Встал цел и невредим. Чудом отделался – ни ушиба, ни даже царапины. Говорит, обращаясь к толпе:

– Извините, граждане, что-то у меня пока не вышло. Попробую еще раз.

Поднялся, теперь уже вылез на карниз. Обвел всех прощальным взглядом и ка-а-ак сиганет…

Снова промашка. Встает, хоть бы что. Ну, тут, конечно, опять крики, опять свист и еще более черное неудовольствие в толпе.

– Позор! – кричат. – Халтура!.. Сапожник!.. Мать твою так-перетак!

Это грубые люди. А интеллигентный один, на вид профессор, заявляет:

– А я знал, что так нас всех надуют. Я когда еще шел сюда, все это заранее предвидел.

– А зачем же шел тогда? – кто-то его резонно спрашивает.

А тот отвечает, и тоже резонно:

– А чтобы убедиться… Вечно нам говорят одно, а показывают другое.

Васька опять смущенно просит прощения.

– Я, – говорит, – сам от себя не ожидал… Прямо какая-то сверхъестественная сила. Чудодейство какое-то… Сам не понимаю, но извините, хочу попробовать еще раз… с вашего позволения. А?

Тут добрые люди совсем подобрели, начали со всех сторон советы Ваське кидать.

– Ты, – говорят, – неправильно все делаешь. Во-первых, зачем ты, собачий сын, крестишься?.. Это же тебя и спасает. Во-вторых, для чего вниз смотришь? Чтобы нас всех унизить?.. Мол, ты такой смелый, такой герой, а мы тут все такое дерьмо, да?..

– А ну, давай… давай, Вася, еще раз!.. Только не так, не так… Ты давай двери там у себя в комнате приоткрой и из кухни, а еще лучше из коридора давай… С разбега… Только с разбега – тогда нормально получится!..

– Вася! Ты меня слышишь?.. Васютка наш дорогой!.. Ты должен поменять технику прыжка!.. Никого не слушай, только меня, я тебе дурного не пожелаю. Так вот – прыгай вниз головой, но вперед ногами. Двойное сальто с пируэтом и поворотом в воздухе на 360 градусов – и будь здоров, выписывай гробик!..

– А я тебе так скажу. Никого, Вася, не слушай. Будь что будет. Разобьешься – хорошо. Не разобьешься – тоже неплохо. Мы тебе еще попытку дадим. Лично мне понравилось, что он сразу не сумел себя укокошить. Лично я хотел бы продолжения… Как говорится, попытка – не пытка!

Выслушал все это Васька, кивнул послушно и еще раз прыгнул – теперь уже с разбега и с пируэтом, вперед ногами – в общем, с учетом всех замечаний.

И знаете, на этот раз удачно. Лежит, не встает. И что самое приятное, лужа крови под ним на асфальте начала образовываться.

Бурные, долго не смолкающие аплодисменты, переходящие в овацию. Крики «браво!», «ура!», «молодец!» – ну, в общем, все то, что обычно в таких случаях кричат. Общий восторг, даже почудилось, будто площадь вся осветилась и небо аж засияло… Оказывается, салют грянул. И оркестр, откуда ни возьмись, «Похоронный марш» заиграл. Удовольствие, словами не передать…

И вдруг… представьте себе, Васька наш зашевелился, всё тотчас смолкло и потемнело… Ну, не издевательство ли?.. Васька – живой, правда, в шоке, приподнялся, еле на ноги встал и опять упал бы, если б его не подхватили…

Тишина наступила зловещая, можно сказать, гробовая такая тишина.

– Извините, – говорит Васька. – Опять… не произошло!

Ну, тут такое началось, такое… Многие просто не выдержали, стали покидать площадь.

– Чтоб я еще раз пошел!..

– Лучше бы сидел дома и клюкву задом давил!

Это, конечно, наш третий сосед крикнул. И его,

конечно, можно было понять… Ему пешком домой через весь город несолоно хлебавши надо тащиться… А вот те, которые на своих автомобилях приехали, конечно, могли бы и чуток подождать… Не говоря о тех, кто приехал сюда на автобусах.

– Останьтесь! Останьтесь! – им говорят. – Еще немного потерпите.

– Нет, – отвечают. – Нам завтра на работу рано вставать. Шофер сказал, что уезжает, а нам не хочется после того, что мы видели, в общественном транспорте со всеми давиться.

Дети на руках родителей повисают.

– Еще-е!.. Еще! – просят.

А родители вредные, как всегда, не понимают своих детей:

– Хватит! Домой пошли! Поздно!.. Завтра утром по телевизору досмотрите!

Дети в плач. Некоторые родители тогда Васе в лицо стали высказывать.

– Как вам не стыдно. – говорят. – Пожалели бы хотя б наших детей… Сколько им из-за вас пришлось пережить!

А одна родительница подошла к Васе на близкое расстояние и говорит своей дочке:

– Ну-ка, дочка, плюнь на этого дядю.

Дочка плюнула, а мама – святая простота! – ей за это конфетку дала.

А другая дама сама разрыдалась – нервы-то слабые сейчас у всех…

– Как вы. – говорит, – низко пали… Я об вас была гораздо лучшего мнения…

В общем, разочаровались в Ваське почти все. Остались на площади только самые верные его поклонники. Самые, можно сказать, любители.

И что же?.. Вася еще раз пятнадцать прыгал, и ничего. Уже из его тела – сплошное кровавое месиво, а все живой да живой… Уже и ногу сломал, и руку… Для саморекламы чего не сделаешь. Ну, хочет человек выделиться – вот и допрыгался.

Ночь наступила, пришлось прожектора включать…

Никакого результата… И яйцами в него бросали, и помидорами… Корреспондент телевидения объявил:

– По техническим причинам финал переносится.

На что переносится? Куда переносится? – не сказал.

С тем и разбежались.

А что же Васька?.. Тоже куда-то на долгое время пропал… Ни слуху ни духу…

Злые языки говорят, будто в Америке он сейчас. Может, и в Америке…

Один тип недавно врал, будто встретил его в Чикаго. Здоровехонек!

– Ну, как, Василий, ответь – больше не прыгаешь?

– Нет, – говорит, – это дело, видно, не для меня.

– А что так?.. Небось, хорошо живешь и оставил мысли о самоубийстве?

– Почему оставил – не оставил… Два раза тут, в Америке, пробовал… Сначала снотворным – даже не зевнул перед смертью. Потом цианистого калия нажрался – хоть бы вырвало… Вот так, хошь – не хошь, а приходится жить… А что поделаешь?..

И засмеялся. Что ж… Если так, то… Живи, Вася!.. Вася, живи!

1980

Тиран и его кошки

В стране Тирании, в главном городе Тиране, жил один тиран и звали его Тиран Тираныч.

Этот Тиран Тираныч всех тиранил, но была у него одна исключительная человеческая слабость: очень он любил гладить кошечек.

У него при дворце даже был создан специальный кошачий питомник, где выращивали кошек для тиранического глажения. На все случаи жизни, для любого момента.

Например, был отряд, а в нем три разряда: утренние кошки, дневные и вечерние – для глажения соответственно по утрам, дням и вечерам. К этому отряду примыкала особая группа – кошки ночного глажения, их и кормили лучше, и ласкали больше… Сюда относились только черные гладкошерстные кошки с серебряным отсветом при луне и огромными глазами, зажигавшимися в темноте, как фонари.

Еще были кошки для битв. Этот отряд использовался только в боевых походных условиях. Причем и тут была своя субординация. Кошки, которых Тиран Тираныч гладил до сражения, и кошки, которых он гладил после. Если сражение выигрывалось. Тиран Тираныч на радостях мог перегладить до тысячи кошечек. А если… в общем, в случае неудачи мог с горя и задушить парочку кошечек. Или – больше.

Так, после битвы при Труфальдино Тиран Тиранычу пришлось бежать вместе с оставшейся в живых свитой и кошками, поскольку все до одного солдата погибли в бою. Тиран Тираныч был так расстроен, что по дороге лично раздавил 13 своих любимиц. Бедные животные, их жизнь, как и жизнь всех жителей Тирании, целиком зависела от сапога Тирана.

А в сражении при Эскудеро Тиран Тираныч одержал безоговорочную победу – теперь у противника погибли все, а у него остался в живых один солдат.

Возвращение в столицу с поля битвы было отмечено Великим праздником: в торжественной встрече победителей участвовало около миллиона кошек. Все они мяукали здравицы в честь Тирана Тираныча. Под открытым небом на стадионе был устроен феерический кошачий концерт с участием людей. Вой стоял такой, что черное небо над стадионом треснуло от напряжения, а Луна временно перескочила на другую сторону Земли, где был день, и вынужденно светила своим еле заметным отраженным светом.

На центральной площади перед дворцом Тиран Тираныч поставил бочку с валерьянкой, и каждая кошка могла выпить на радостях сколько хотела.

В общем, повеселились.

А однажды Тиран Тираныч решил жениться. Свадьбу сыграли хорошую, пышную.

И, конечно. Тиран Тираныч после свадьбы, как раз наутро, вышел на двор, чтобы погладить одну свою самую любимую кошечку.

А ее почему-то нет. Тиран Тираныч даже забеспокоился:

– Где она?.. Куда запропастилась?

Тут из спальни вылезает его жена и говорит:

– Все, милый. Больше, – говорит, – никаких кошечек.

– Как так?

– А вот так. Теперь я твоя любимая кошечка. А всех твоих… бывших… я к чертям разогнала.

Тиран Тираныч аж руками всплеснул:

– Да как ты посмела?.. Да как ты могла?

– И могла, и посмела. Теперь меня одну будешь гладить.

Тиран Тираныч не дослушал, бегом в питомник. Там пусто. И все дверцы вольеров открыты – одним словом, сбежали кошки. Кто куда. В разные стороны.

Заплакал Тиран Тираныч. Да только ничего не поделаешь. Поздно!..

А молодая жена хохочет:

– Вот так с вами, тиранами, и надо поступать.

И правда, с той поры Тирана Тираныча будто подменили. Ни войн, ни сражений.

Ни побед, ни поражений. А зачем? Нет кошек – нет и стимула бороться.

Тихий, скромный человек. Прожил остаток жизни со своей новой кошечкой и умер спокойно, нормально, и даже без пушечных выстрелов на похоронах.

Скоро люди позабыли Тирана Тираныча. Будто и не было его на свете.

И на его могилу даже кошка не пришла.

Старый осел

Будучи ослом от природы, я не удивился, что меня сразу после школы приняли в Университет на экономический факультет.

– Нам такие именно и нужны! – сказали мне в деканате и тут же выбрали в партком.

– Извините, но я не член партии! – попытался было я возразить, но мне тут же дали понять, что это не важно, главное, чтобы я не брыкался и нес поклажу. С этими словами мне вручили партбилет, и с той поры я не просто осел, но осел со стажем.

Не буду говорить, что очень скоро я стал доктором наук, а вслед за тем и академиком. Да, на мне ездили, мною управляли, множество раз называли ослом, что, кстати, было абсолютнейшей правдой, но я никогда не обижался, издавал звуки, т. е. книгу за книгой, и, наконец, выпустил свой самый фундаментальный труд под названием «Жеваное-пережеваное» в трех томах.

Не скрою, там было изложено несметное количество моих самых сокровенных мыслей о еде как главном экономическом стимуле жизни нашего общества – тут-то нас всех и настигла эта самая перестройка с ее голодом и свободой.

Я немедленно съел свой партбилет, хотя мне предложили его сжечь. Но я не поддался на эту провокацию и на всякий случай заявил кое-кому, что совершенно сознательно не расстался со своим партбилетом, он, так сказать, во мне и я, в случае чего, найду способ извлечь его на свет белый, если, конечно, придет момент, когда это понадобится.

– Не такой уж он осел! – услышал я о себе чье-то мнение, когда меня позвали в Думу.

Здесь-то, мне кажется, я и нашел себя, хотя правильнее было бы считать, что это они, мои коллеги, меня нашли.

Несколько раз пришлось высказываться по самым животрепещущим вопросам нашей экономики, меня слушали очень внимательно, даже аплодировали… Правда, один из депутатов-демократов сказал мне в перерыве:

– Ты – козел.

Но я же понимал, с кем говорю. Он же совсем из другого стойла. То есть фракции.

Сейчас мне поручили делать проект нового закона «О скотстве», по которому каждый гражданин получит право жить по-другому. Считаю своим долгом сделать этот закон таким, чтобы он был направлен к людям, к их естественным потребностям в траве и сене. Хочется, чтобы этот закон заработал уже к осени. В это время каждому скоту нужно думать о зиме, о приближающихся холодах. Мои предложения, несомненно, помогут нам предотвратить ожидаемый падеж и содействовать ожидаемому после падежа резкому повышению рождаемости. Главная наша забота – не допустить, чтобы доллар и другая зелень маячила перед мордой каждого из нас. Это мы уже проходили. И это нам уже не нужно. Сегодня все хотят хорошо и достойно жить в хлеву. И мы должны дать каждому скоту эту возможность. А кто не хочет – пусть идет на свой рынок, где его ждут несъедобные продукты из-за рубежа, обман, криминал и коррупция.

Недавно я побывал в Китае. Там у них все есть. Но это не наш путь.

Съездил в Швецию. Там еще хуже – всего еще больше. Но это не наша стезя.

Теперь собираюсь в Америку. Вот где все не так, как у нас. Но ведь и мы не такие, как они. Бараны.

У нас своя голова, свои уши и свой исторический хвост. Мы ни на кого не похожи, кроме как на самих себя.

Вот почему мы идем своей каменистой дорогой – и пусть изодраны наши бока, глаза слезятся, копыта разбиты, шеи покрыты гнойными болячками, а из груди вырывается только зловонный животный кашель – нас ждет светлое будущее, большое человеческое счастье.

– Эй, старый осел, ты куда? – раздался чей-то голос откуда-то со стороны.

– Со своего пути мы не свернем никогда! – сказал я и упал в пропасть.

1993

Кто-то кого-то кому-то

Когда-то Кто-то на Кого-то покатил бочку. Бочка была гнилая, трухлявая, но гремела громко.

– Кому-то это выгодно. Только кому? – спросил Некто и сам же ответил: – Уж кто-кто, а мы-то понимаем, кто за этим стоит.

Кого-то от этих слов передернуло, а Кому-то эти слова пришлись не в бровь, а в глаз.

Все думали, что сейчас или очень скоро Кто-то будет разоблачен, но, к всеобщему удивлению, это никого не удивило. И вообще как-то всем было не до того. Однако никто не остался равнодушным.

– Кому-то это нужно. Но никто сейчас об этом не должен знать, – сказал тот, кого так и не разоблачили. – Надеюсь, вы понимаете, кого я имею в виду.

Тотчас какие-то люди приняли это на свой счет и покатили бочку на тех, кто был заинтересован в том, о чем не принято говорить.

– Мы находимся в эпицентре и потому не останемся в стороне, – сказали те, кто привел всех к трагическому концу.

Впрочем, никем ничего не было официально заявлено, хотя все обо всем знали, потому что все было неофициально разглашено.

С этой поры те, кто стоял в стороне, покатили бочку на других, кто их и знать не знал.

Другие не остались в стороне и перешли на сторону противников.

Тогда Кто-то послал Кого-то Куда-то, но не сказал куда.

Кто-то в Кого-то плюнул. Но попал не в того, в кого целился.

При этом те, кого послали, естественно, покатили бочку на тех, кто на них плюнул, а те, кто плюнул, поняли, что послали вовсе не их, а тех, кого они имели в виду.

– Во всем этом надо разобраться, – сказал Кто-то. – Только некому.

Его поддержали те, кого до этого и знать не знали.

– Почему нас никто не понимает? – возмутились они. – Или вы не знаете, кто мы?..

Решили узнать. В ту же ночь за Кем-то пришли и Кого-то взяли. Только не того.

Кто-то еще на что-то надеялся. Но Кому-то это даже надоело.

Началась драка, потом две драки, потом три…

Но не с теми и этими, а с кем-то еще, кто пожелал остаться неизвестным. Он сказал:

– На нас это никак не отразится, хотя мы считаем, что это кое-кому дорого обойдется.

Тотчас какие-то самолеты стали бомбить какие-то села и города и кто-то погиб.

При этом по радио звучала какая-то музыка ни к селу ни к городу. Но Кто-то пел. Кто-то танцевал. Кому-то дали орден, а Кого-то похоронили. Кто-то Кому-то улыбнулся, а Кто-то куда-то бежал, неизвестно почему и зачем.

– Почему неизвестно? – сказал Кто-то Кому-то. – Потому что Кто-то когда-то покатил бочку на Кого-то и Кому-то это было выгодно.

И в самом деле, бочка была гнилая, трухлявая, но гремела громко.

1969

Про бабку

Жила-была в нашем городе бабка, а как жила – никто не знает, потому что бабок у той бабки не было совсем.

Вот однажды идет эта наша бабка по улице, видит, зелененький доллар на тротуаре валяется.

Подняла бабка доллар и решила пойти на рынок.

– Куплю-ка я на рынке черную икринку. А то давненько я черной икры что-то не ела.

Вот идет бабка на рынок, а навстречу ей бандит с большой дороги. Отнял он у бабки доллар и прочь побежал.

Старушка кричит:

– Милиционер, защити меня! Догони вора! Этот вор украл у меня доллар, не смогу теперь я на рынке купить черную икринку, а я давненько черной икры не ела.

Не послушался милиционер, не побежал за бандитом. Идет бабка дальше, видит – прохожий стоит.

– Прохожий, скажи милиционеру, чтоб он побежал за вором, а то милиционер меня не слушается, вор украл у меня доллар, не смогу теперь я на рынке купить черную икринку, а я давненько черной икры не ела.

Но прохожий не прореагировал, прошел мимо.

Идет бабка дальше. Видит – пожар, дом полыхает.

– Огонь, огонь, чтоб они сгорели! – кричит. – Сожги прохожего, который прошел мимо и не сказал милиционеру, чтобы он догнал бандита, который отнял у меня доллар, на который я на рынке хотела купить черную икринку, а я давненько черной икры не ела.

Не послушался огонь, продолжал дом жечь.

Бабка дальше. Видит – пожарная команда едет.

– Пожарный, пожарный, – кричит бабка, – погаси огонь, который не хочет, чтоб они все сгорели – прохожий, милиционер и бандит, который отнял у меня доллар, на который я на рынке хотела купить черную икринку, а я давненько черной икры не ела.

Пожарные никакого внимания на бабку не обратили. Видит бабка надпись «Редакция газеты «Правдуля», вбежала, а там журналисты сидят, кофе пьют, пивом запивают…

– Журналисты! – кричит. – Помогите!.. Разоблачите пожарных, которые не погасили огонь, который не сжег прохожего, который не сказал милиционеру, чтоб он догнал бандита, который отнял у меня доллар, на который я на рынке хотела купить черную икринку, а то я давненько черной икры не ела.

Журналисты рассмеялись и выгнали бабку, а сами стали дальше только пиво пить, потому что кофе у них уже кончился.

Идет бабка дальше. Видит, большой серый дом стоит с надписью: «Комитет государственной опасности безопасности». Бабка туда, кричит у двери:

– Эй вы!.. Ну-ка, откройте и повлияйте на журналистов «Правдули», которые не захотели разоблачить пожарных, которые не погасили огонь, который не сжег прохожего, который прошел мимо и ничего не сказал милиционеру, который не погнался за бандитом, который отнял у меня доллар, на который я на рынке хотела купить черную икринку, а я давненько черной икры не ела.

Арестовали бабку, посадили в тюрьму, отсидела в ней бабка триста дней и ночей.

А когда вышла, смотрит – на дороге зелененькая бумажка лежит. Нагнулась бабка, хотела ее поднять, да раздумала, пошла дальше.

Приходит домой, а там ее знакомый бандит сидит

– Извини, – говорит, – бабка.

– За что?

– За то, что ты отсидела триста дней и ночей в тюрьме, куда тебя посадили эти из Комитета государственной опасности безопасности, которые не захотели повлиять на журналистов «Правдули», которые не разоблачили пожарных, которые не погасили огонь, который не сжег прохожего, который ничего не сказал милиционеру, который не догнал меня, когда я отнял у тебя доллар, на который ты на рынке могла бы купить черную икринку, а ты давненько черной икры не ела!

С этими словами вор улыбнулся бабке и открыл банку черной икры, которую принес ей в подарок.

1991

Тип

Собрались на собрание.

Сидим, слушаем. Слушаем, сидим. Вдруг на трибуну вылезает тип.

– Я, – говорит, – принесу вам счастье.

А мы, между прочим, его ни о чем таком не просили. Ну-ну, думаем. Хочешь принести – приноси. Нет возражений.

На следующий день приносит. Разворачивает. Показывает. Мы все удивляемся:

– И это счастье?.. Нет, это несчастье.

Тогда этот тип ничуть не смущается и говорит:

– Хорошо. Я принесу вам счастье во второй раз.

А мы его и второй раз не просили. Но что делать, если он настаивает?.. Против счастья ведь особенно не попрешь. В конце концов, думаем, ну, чем мы рискуем?.. Получится что-то у этого типа – хорошо. А не получится – хуже не будет. Счастья ведь нам всегда не хватает. Глупо отказываться в нашем-то положении. Через год приносит. Развязывает. Мы ахаем:

– Что ты нам принес?.. Это же ужас какой-то.

Он говорит:

– Извините. Ошибочка вышла. Я хотел одно, а сделалось совершенно другое. Ну, да я еще попытаюсь. Третья попытка.

А мы и на этот раз к нему ни с какими такими просьбами не обращались. Нас его действия не касаются. Мы как жили, так и живем. И никто нам за всю жизнь ничего хорошего так и не принес. Хотя обещания были. Ну, да ладно, думаем. Попытка не пытка. Ну, принесет нам опять какое-нибудь дерьмо. Мы это дерьмо съедим. И будем счастливы. А не съедим – тоже будем. И в том же дерьме.

10 лет где-то этот тип скитался. Вдруг появляется. Расстегивает. А там – ничего. Мы засмеялись: стоило ли столько лет надрываться, чтобы ничего и не принести. Не тут-то было. Этот тип говорит:

– Вот оно… то самое… что вы просили!

А мы, заметьте, никогда его ни о чем…

Мы говорим:

– Не подходит.

Он тут же спорить.

– Вы ничего не понимаете, – говорит. – Это как раз чего вам нужно, идиоты.

Мы обижаемся, конечно. За что он нас идиотами обозвал?!

Мы возражаем:

– Забирай к черту свое барахло. Надоел ты нам…

Он взволновался, аж трясется весь.

– А я говорю, – это он нам говорит, – это лучшее, что есть на свете…

Мы ни в какую. Не соглашаемся.

– Это – ничего. А нам ничего не нужно.

Тогда он хватает револьвер.

– Взять, – кричит.

А кого брать?.. Ничего не возьмешь. У ничего и нет ничего.

– Взять, – кричит, – и раздать. От каждого по способности, каждому по потребности.

И давай раздавать. Карточки, талоны, купоны разные… Да только мы этим счастьем уже сыты. Этого счастья у нас навалом.

Как вдруг появляется на нашем очередном собрании еще один тип.

– Я пришел, – говорит, – дать вам волю.

Ну, пришел и пришел. Разворачивает. Затем раскручивает… Через десять лет, извините, расстегивает… И что? И все ничего. Можно сказать, зря на собрания ходим. Слушаем, сидим. Сидим, слушаем.

1991

Дедушка и смерть

Дедушка начал умирать в пятницу ночью. Я бросился к телефону и вызвал «Скорую».

– Сколько лет клиенту? – спросил меня тихий грудной женский голос.

– Старичку за восемьдесят, но я уверен – его можно спасти.

– В таком возрасте импотенция неизлечима. Но мы постараемся что-нибудь сделать.

Я не понял, при чем тут дедушкина импотенция, но ради экономии времени промолчал.

– Дайте мне его, – сказал обворожительный голос. – Я сама с ним разберусь.

– Он не в силах подойти. Он лежит.

– Встанет! – произнесла дама на том конце провода. – Наша фирма лежачего поднимет.

Я подивился самоуверенности «Скорой». Однако твердо заявил:

– Говорите мне, что хотите сказать. Я передам дедушке все, что вы посоветуете.

– Старичок! – игриво произнесла дама. – Кончай, а?.. Ты что, не можешь кончить?!

Я ахнул. Как можно старому больному человеку намекать на скорую смерть.

– Слушай, старик… Положи сейчас руку на грудь… Да не на свою – на мою… Мысленно!.. Положил?.. Теперь начинай мять… Кончиком языка постарайся дотронуться до моего соска. Дотронулся?.. Теперь спускайся ниже, еще ниже и лизни мой пупок… Что ты чувствуешь?.. Ну, отвечай же мне, дедулька, как ты любишь свою бабульку…

Я честно повторил то, что слышал, и, к своему удивлению, увидел, что сузившиеся зрачки дедушки расширились, бледнота с лица сошла, щечки порозовели, замедленный пульс участился…

Я сунул трубку к уху дедушки и услышал шепот:

– Мой дорогой… мой самый-самый сильный… ну, сделай же это скорее… я жду… ты можешь… ты сможешь… ты уже смог…

В этом месте их дыхания – то бишь дыхание дедушки и дыхание девушки – слились, наложились друг на друга.

– Правее!.. Левее!.. Глубже!.. Еще-оо!.. Ну, еще… еще-оо, – услышал я.