Текст книги "Свет в оазисе (СИ)"

Автор книги: Марк Дельта

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 26 страниц)

Глава 14

-

И сомненье охватит тебя, может статься.

А до дому – много тысяч шагов.

Много тысяч гудящих ветров -

До дому.

Можно ль верным себе остаться,

Оставаясь верным другому?

Бланш Ла-Сурс

– Неужели тебя и в Гранаде звали кастильским именем? – Росарио, сидя рядом с полулежащим Алонсо, пыталась взъерошить его, чему упрямо сопротивлялись его прямые волосы. Рядом с ними, на изящном низком столике с выгнутыми ножками мерцал масляный светильник, озаряя кровать колеблющимся неверным светом. Полог вокруг кровати был отдернут.

– Только мама. Для всех остальных я был не Алонсо, а Али. Дед называл меня так до самой смерти, даже в Кордове. – Алонсо взял кисть ее руки и стал мягко целовать подушечки пальцев, отчего по спине Росарио пробежала приятная прохладная змейка.

– Али, – она оглядела Алонсо, примеряя к его облику это имя. – Звучит очень по-арабски. Что это означает?

– Высший, всевышний. Это один из эпитетов Бога. Почему ты спрашиваешь? Разве имена обязательно должны что-то означать?

Росарио любила эту его улыбку любознательного и приветливого мальчика-всезнайки.

– По крайней мере, некоторые из них имеют конкретный смысл. Например, мое.

Ей пришла в голову неожиданная мысль.

– "Али" и имя того юноши из сказки про волшебную лампу, которую ты мне рассказывал, – они как-то связаны?

– "Аладдин"? Да, оно означает "высота божественного суда".

– Ты для меня самый настоящий Аладдин, – решила Росарио. – Джин – это сны. Твои удивительные, "сказочные" сны. А лампа – это вторая память, в которой ты творишь чудеса.

– Если я Аладдин, то ты дочь султана, – Алонсо привлек ее к себе. – Царевна Будур. Так и буду тебя звать.

Она вдруг заметила, как причудливо переплетены их преувеличенные трепещущие тени на слабо освещенной стене.

– Наши тени ведут себя намного менее скромно, чем мы сами, – поделилась она наблюдением.

– Может быть, пришло время и нам уподобиться им? – сразу предложил Алонсо.

Росарио вздохнула. С тех пор, как она помолодела, в ее теле звенели жизненные соки такой силы, какой она не помнила по своей первой молодости. Эта была властная, всепоглощающая радость бытия. В ней словно кипело плещущее через край шипучее вино. Росарио и не подозревала, какое это оказывается счастье – ощущение своей стройности, легкости движений, силы мышц, гибкости, подвижности, зоркости, остроты всего того, что притупляется и теряется с возрастом.

И, конечно же, в ней многократно возросла истома страсти. Подавляя ее, Росарио лишь усиливала ее мучительность.

– Алонсо, я хочу этого не меньше тебя! – горячо сказала она. – Но ты же знаешь причину. Каролина, Эмилио, Альфонсина – все они уже бросают на меня странные взгляды. Ведь для них я сорокапятилетняя дама, мать их сеньора, который и сам уже отнюдь не мальчик. Алонсо, ты младше моего сына! Подумай, как это выглядит с точки зрения этих простых и честных людей! Они и так должны быть не на шутку изумлены моим омоложением. Бог знает, какие им приходят в голову мысли из-за этого!

Радость, которую Росарио испытывала в начале этой игры в ночное уединение, стремительно улетучивалась.

– Почему, называя слуг, ты не упомянула Пепе? – спросил Алонсо.

– Он на днях сказал мне, что будет всегда на моей стороне, что бы ни происходило. Как же мне было стыдно смотреть ему в глаза! Ведь я даже не могла спросить, что он имеет в виду, чтобы не обсуждать с ним щекотливых тем. Только поблагодарила его. А сама думала про жуткую книгу, о которой ты мне рассказывал.

– "Молот ведьм"?

– Да, – Росарио содрогнулась, вспомнив рассказ Алонсо.

Десять лет назад, в 1484 году, папа Иннокентий VIII издал так называемую "ведовскую буллу", предписывающую инквизиции уделять особое внимание искоренению ведьм и колдовства. Спустя пару лет два германских доминиканца написали книгу "Молот ведьм" – практическое пособие для инквизиторов по выявлению ведьм и по их допросу.

– Для заключения под стражу, – объяснил тогда Алонсо, – достаточно простого доноса или личных подозрений инквизитора. Ради того, чтобы добиться признания подозреваемых, их подвергают жесточайшим пыткам.

Нет, Росарио определенно было не по душе нараставшее где-то в области солнечного сплетения давящее ощущение тревоги. Алонсо, всегда чутко улавливавший перемены в ее настроении, легко дернул локон у нее за ухом. Это был условный знак: он повторял движение Росарио, на которое обратил как-то ее внимание. Она часто машинально делала это, когда задумывалась.

Росарио улыбнулась. Действительно, в ее положении было глупо предаваться унынию. Она могла менять реальность! К ней вернулась молодость – причем не та, робкая и стыдливая, которую она помнила, а новая – с идеальным, стремительным телом, с поразительной жаждой жизни! Более того, человек, которого она любила и благодаря которому обрела все эти удивительные, непостижимые дары, находился сейчас рядом с ней!

Росарио решила, что Алонсо не заслуживает того, чтобы портить ему настроение, впадая в меланхолию.

– Аладдин, ты меня любишь? – спросила она.

– Люблю, царевна Будур, – Алонсо оживился, зная, что Росарио всегда заводит эту игру, когда испытывает прилив счастья.

– За что?

– За то, что ты такая черноволосая.

– Гм, – Росарио прищурилась. – В прошлый раз ты любил меня за высокий рост. А в позапрошлый – за то, что я немного умею играть на клавесине.

– Ну, что ж поделать? Я очень непостоянен. Сегодня я люблю тебя за волосы.

– Благодаря тебе, в этих волосах нет ни одного седого.

Вдали послышались приглушенные расстоянием раскаты.

Росарио отстранилась от Алонсо.

– Ты слышал?

– Да, гром, – пробормотал он. – Скоро будет дождь.

– Скоро будет звон колокольчика. И мне придется выйти в залу к Эмилио и Альфонсине. Он станет обсуждать со мной закупку припасов, а она пожелает посоветоваться, о том, что готовить на обед.

– Откуда ты знаешь? – спросил Алонсо и тут же сообразил. – Это уже было, и ты изменила реальность?

– Именно так, мой милый Аладдин.

Росарио перевернула стоящие на столике песочные часы. Золотистая струйка потекла вниз.

– У нас две минуты до колокольчика. За это время я должна привести в порядок прическу и платье, иначе они все поймут, глядя на меня, – Росарио соскочила с кровати, не прекращая говорить, и направилась к столу, на котором стояло небольшое овальное зеркало в серебряной оправе. – Поверь мне, я это знаю наверняка, так как уже побывала в такой ситуации, из-за чего приходится сейчас проживать новый виток реальности. А тебе до того, как весь песок окажется внизу, надо успеть совершить целый ряд действий. Задернуть полог кровати. Открыть шторы. Тихо выскользнуть через заднюю дверь и по правой винтовой лестнице вернуться на веранду. Там сейчас никого нет.

Алонсо задул свечу и, спустившись по ступеньке с возвышения, на котором стояла кровать, закрыл ее полог.

– Как-то странно думать, что мы сейчас живем в твоем прошлом, – рассуждал он, отдергивая плотные шторы и впуская в комнату дневной свет. – Что в недалеком будущем, которое отделяют от нас несколько минут, ты сидишь с закрытыми глазами, выстраивая в уме все то, что мы сейчас с тобой делаем.

Алонсо был прав. Росарио не смогла бы даже объяснить, насколько все это действительно странно: сидеть, закрыв глаза, на диване в приемной зале, которую только что покинули слуга и кухарка, и в то же время быть здесь, заново переживая виток реальности, превращающийся из несбывшегося в сбывшийся.

Комнату озаряло зимнее солнце. Теперь, когда Алонсо выскользнул, двигаясь своей бесшумной кошачьей походкой, ничего, кроме прикрытой пологом примятой постели, не напоминало их недавней искусственной ночи.

В первый раз они прибегли к этому ухищрению неделю назад. Им так хотелось жить вместе, спать вместе, вместе встречать рассветы, что они решились на кратковременную имитацию ночи при задернутых шторах и горящей свече.

Зазвонил колокольчик. В течение нескольких минут Росарио отвечала в зале на вопросы Эмилио и пожилой кухарки Альфонсины, а затем отпустила их и села, закрыв глаза. Теперь та Росарио, что сидела на диване, меняя явь, и та, что проживала новый виток сбывшейся реальности, снова слились воедино.

Еще через несколько мгновений она вздрогнула и медленно потянулась. Покалывания в затылке вскоре прекратились.

Росарио встала и поднялась на веранду, где ее ждал Алонсо. Альфонсина приготовила деликатесы саламанкской кухни – сдобные булочки больо маймон и сладости из яичного желтка с мукой, лимоном и медом, называемые чочос де йема. Алонсо, нахваливая их, называл собеседницу «донья Росарио» и обращался к ней на «вы». Один раз, когда никого из слуг поблизости не было, они украдкой коснулись друг друга пальцами и встретились взглядами, отчего Росарио окатила волна нежности.

Вскоре Алонсо попрощался и отправился в Саламанку. Он всегда уезжал, а Росарио оставалась мечтать о тех временах, когда они смогут ночевать под одной крышей.

Стоя на балконе, она смотрела на удаляющуюся между кипарисов и сосен фигурку одинокого всадника и думала о том, что Алонсо не только открыл ей ее дар. Благодаря ему, Росарио убедилась, что, вопреки здравому смыслу, она была права всякий раз, когда, теряя дорогого человека, чувствовала, что могла бы его спасти, если бы в нужный момент знала об угрожавшей ему опасности и очень сильно пожелала отвести ее.

***

Впервые Росарио испытала это чувство во время гражданской войны в Кастилии, спустя восемь лет после того, как вышла замуж за Фелипе де Фуэнтеса, покинула замок своих родителей близ леонского городка Торо и переехала в Лас Вильяс. Судьба распорядилась таким образом, что решающая битва в той войне произошла именно в краю, где родилась Росарио. В битве под Торо португальский артиллерийский снаряд угодил прямо в замок, похоронив под обломками Иньиго Альмавиву и его жену Ракель.

Росарио казалось тогда, что в гибели родителей косвенным образом была виновата и она сама. Ее не отпускала странная, необъяснимая, необоснованная, но по-детски бесспорная уверенность в том, что, если бы она не отвлекалась, если бы все время думала о безопасности родителей, они остались бы живы. Словно она могла мыслями их защитить.

Росарио так мучило это чувство, что она даже однажды попыталась заговорить с Фелипе, но, увидев его искреннее непонимание и изумление, она раз и навсегда прекратила подобные разговоры. Для ее мужа заявление о том, что наши мысли способны оказать воздействие на реальность, могло прозвучать либо глупостью, либо ересью. Свою жену он глупой не считал, а вот ереси боялся как огня...

Теперь, уже после открытия в себе дара орбинавта, постепенно доведя глубину ствола, на которой она могла безопасно для себя менять реальность, до четырех часов, Росарио задавалась вопросом: сумела бы она спасти родителей, если бы знала о своих способностях еще тогда, в 1476 году? И приходила к положительному ответу.

Когда она поделилась своим выводом с Алонсо, тот не сумел скрыть удивления.

– Как скоро после гибели родителей ты узнала о ней? – спросил он.

– Священник из Торо рассказал мне об этом через три дня, – ответила Росарио, понимая, чем вызван этот вопрос.

– Но ведь ты после стольких недель тренировок довела максимальную глубину ствола, с которой можешь работать безопасно для себя, до нескольких часов, но отнюдь не до трех суток! – воскликнул Алонсо. – Получается, что ты никак не успела бы помочь родителям!

Поколебавшись, Росарио все же решилась признаться.

– Я узнала об их смерти сразу, – тихо произнесла она.

Алонсо недоумевающее наморщил лоб. Она на мгновение коснулась его лица, словно желая разгладить морщинки, и тут же убрала руку, оглянувшись, нет ли никого из слуг рядом.

– По словам священника, снаряд попал в замок в два часа дня, – стала объяснять Росарио. – В этот же самый момент, хотя я находилась здесь, в Каса де Фуэнтес, у меня возникло ощущение какой-то внезапной пустоты. Как будто незримые нити, соединявшие меня с дорогими людьми, вдруг оборвались. Если бы я уже тогда знала, что могу менять реальность; если бы я могла делать это на четырехчасовой глубине, как умею сейчас, я бы отыскала такой виток, в котором мои родители покинули замок за несколько часов до обстрела.

– Если бы такой виток нашелся, – осторожно ввернул Алонсо.

– Находить нужный виток – это часть искусства орбинавта, – Росарио поймала себя на том, что рука тянется к локону за ухом. С тех пор, как Алонсо показал ей это движение, она стала замечать его за собой.

– Алонсо, можешь ли ты поверить в то, что я действительно чувствовала, что с близкими мне людьми что-то стряслось? Или ты думаешь, что это мои фантазии?

Когда-то Фелипе считал именно так, но Росарио полагала, что Алонсо отреагирует иначе, и не ошиблась.

– Конечно, я верю, – Алонсо даже слегка удивился такому вопросу. – Если мир -это продукт наших мыслей, то почему бы некоторым людям не иметь такой чувствительности к тому, что в нем происходит? Просто я не подозревал, что у тебя есть еще и эта способность.

– Есть, – произнесла Росарио очень уверенно. – Поэтому я за тебя и не беспокоюсь. Если с тобой что-то случится, я сразу это почувствую – ведь нас теперь соединяет очень прочная нить. Почувствую и приду на помощь.

– Но как ты это сделаешь? – растроганно спросил Алонсо. – Если ты не будешь знать, что именно произошло, то как же ты решишь, какое именно изменение необходимо произвести?

– Что-нибудь придумаю. Я больше своих близких в обиду никому не дам!

***

После гибели Фелипе к Росарио стал захаживать их сосед Гаспар де Сохо, вдовец, с которым Фелипе приятельствовал. Оба служили в «святом братстве». При жизни мужа Росарио почти не вступала с Сохо в разговоры, предоставляя это Фелипе и не понимая, как он может терпеть общество этого человека. Сосед, несмотря на благообразную внешность римского патриция, пугал ее. Когда он открыто восхищался борьбой инквизиции с еретиками и неверными, когда с восторгом рассказывал об арестах и пытках, в его глазах горело нечто такое, отчего на него было неприятно смотреть, словно он поражен каким-то безобразным недугом.

Теперь Гаспар де Сохо стал регулярно появляться в Каса де Фуэнтес на правах соседа, утешающего вдову погибшего друга. Росарио не знала, как вежливо отвадить его. Спустя год он признался ей в любви и предложил выйти за него замуж. Росарио ответила ему, что между ними ничего быть не может, так как ее сын начал ухаживать за ее дочерью, и они не должны препятствовать счастью своих детей. С таким доводом Гаспар спорить не мог.

Однако весной 1492 года, когда после возвращения Мануэля с гранадской войны стало ясно, что он не намерен возобновлять ухаживания за Долорес, Гаспар снова заговорил о женитьбе.

На этот раз Росарио прямо сказала ему:

– Дон Гаспар, я не могу велеть сердцу полюбить вас. Это не зависит от моих приказов.

– В нашем возрасте, – не отставал упорный вдовец, – романтическая любовь не так уж и важна. Главное, чтобы муж был опорой жене, а жена – помощником мужу, как сказано в Святом Писании.

– Боюсь, что ни то, ни другое не может возникнуть без взаимной привязанности и доверия, – возразила Росарио.

– Вы хотите сказать, донья Росарио, – глаза Гаспара потемнели, – что я чем-то вызвал ваше недоверие?! Чем же, позвольте узнать?

Росарио прикусила губу. Про доверие она сболтнула не подумав. Не могла же она сказать ему: "Тем, что вы водите дружбу с инквизиторами"!

– Дон Гаспар, вы не можете принудить меня к женитьбе помимо моей воли, – заявила она наконец, решив, что в такой ситуации необходимо проявить твердость. – Если бы я хотела что-то изменить в своей жизни и обратилась бы к вам с просьбой об участии в такой перемене, я, вероятно, должна была бы как-то обосновать свой поступок. Но я ничего у вас не прошу и ничего не собираюсь менять. Почему же вы считаете, что я должна вам что-то объяснять?

Дон Гаспар смерил ее взглядом, поклонился и ушел, ничего не сказав.

На следующий день он прислал со слугой записку, в которой заверял Росарио в том, что по-прежнему испытывает к ней самые искреннее дружеское расположение и что она всегда может рассчитывать на его помощь.

В апреле 1493 года они неожиданно встретились на балу у герцога Альбы. Гаспар рассказал ей о торжественной встрече, которой удостоила королевская чета вернувшегося после первого путешествия Кристобаля Колона. Сохо подчеркнул, что, по рассказам морехода, туземцы на открытых им островах отличаются удивительным дружелюбием, и поэтому у Росарио нет причин беспокоиться о судьбе сына, оставшегося на одном из этих островов.

Дон Гаспар был вежлив, хотя и не многословен. Казалось, он забыл об их неприятных разговорах, чему Росарио была искренне рада.

После этого они не виделись вплоть до того дня, когда Росарио гуляла в лесу с Алонсо и им неожиданно повстречались отец и дочь Сохо в сопровождении слуг. Это было еще до того, как Росарио узнала о своем даре, и уж тем более до того, как Алонсо открыл ей свои чувства.

***

– Помнишь тот день, когда я в первый раз тебя поцеловала? – вполголоса спросила Росарио. На столе, на диване и на полу лежали в беспорядке книги и ноты.

– Конечно, помню.

– Я имею в виду, помнишь ли ты дату?

– Восьмое марта, – не задумываясь ответил Алонсо, перелистывая очередной том.

Любой, кто вошел бы сейчас в залу, увидел бы, что они пытаются разобраться в беспорядке, царящем среди книг.

– Значит, послезавтра тому поцелую исполнится месяц, – шепнула Росарио. Заслонившись титульным листом первого попавшегося сочинения, она выглянула из-за него и тепло улыбнулась Алонсо.

По неожиданно сменившемуся выражению его лица Росарио поняла, что его озарила идея.

– Где остальные ваши книги, донья Росарио? – спросил он громко.

– В библиотеке, – ответила она, не понимая, куда он клонит. – Вас интересует что-то конкретное?

– Я хотел бы взглянуть на какое-нибудь раннее издание "Амадиса Гальского", если у вас таковое имеется.

– Тебе нравится эта рыцарская дребедень?! – спросила Росарио шепотом, округлив глаза.

Алонсо быстро покачал головой, и она ответила обычным голосом:

– Да, такая книга у нас должна быть. Но я боюсь, что найти ее будет нелегко. Я многие годы приобретала книги, каждый раз давая себе зарок, что необходимо навести в библиотеке порядок. Однако, признаться, все время откладывала. И не потому, что мне было лень, а потому что я совершенно не представляю, с какого конца взяться за это дело. Книг становится все больше, а найти нужную – все труднее. "Амадиса" любил перечитывать дон Фелипе. Куда он мог поставить этот роман, я не знаю. Боюсь, что поиски книги могут занять не один час.

– То есть в библиотеке царит такая же неразбериха, как и здесь, – Алонсо кивнул головой на разбросанные повсюду фолианты. – Только книг там не в пример больше. Я правильно понял?

– Да, вы абсолютно правы.

– Так я и думал, – прошептал Алонсо и продолжал громко. – Ну а я, между прочим, чуть ли не с детства занимаюсь книжной торговлей. Вообразите, донья Росарио, насколько в книжных магазинах больше книг, чем в вашей библиотеке.

Росарио вообразила и ужаснулась.

– Действительно! Как же вы не теряетесь в них?

– Мы пользуемся каталогами. На небольших листках бумаги, аккуратно уложенных в ящички в алфавитном порядке, пишем название книги, автора, год выпуска, если он известен, а также – на какой полке эта книга хранится.

– Какая чудесная и простая идея! – обрадовалась Росарио. – Ведь найти нужную бумажку в ящичках, где всегда царит порядок, куда проще, чем помнить годами, где именно стоит та или иная книга. Боюсь только, что для нашей библиотеки при ее нынешнем состоянии не так-то просто будет составить каталог.

– Я мог бы привести вашу библиотеку в порядок, донья Росарио, – предложил Алонсо. – Это то, что я умею делать лучше всего – возиться с книгами.

– Благодарю вас, как любезно с вашей стороны! – она сузила глаза и спросила шепотом: – Что у тебя на уме?

– Это работа на несколько дней. Может быть, на неделю. Пригласи меня пожить в замке на то время, пока я буду разбираться с вашим архивом.

Росарио обдала горячая волна счастья. "Какой же ты молодец!" – говорила она ему взглядом.

– Донья Росарио? – спросил Эмилио, появившись в дверях после того, как она позвонила в колокольчик.

– Эмилио, окажи нам любезность, найди, пожалуйста, в библиотеке роман "Амадис Гальский".

– Конечно, сеньора.

Спустя несколько часов слуга вернулся, весь перепачканный пылью, и принес заветный том о неправдоподобных приключениях безупречного рыцаря Амадиса в различных вымышленных странах еще до времени короля Артура.

– Простите, сеньора, что я так долго возился, – сказал он с виноватым видом.

– Я знаю, Эмилио, как трудно найти там нужную книгу, – успокоила его Росарио. – Поэтому я решила воспользоваться помощью сеньора Гарделя, который утверждает, что легко приведет в порядок нашу библиотеку, так как всю жизнь только и делает, что занимается книгами. С этой целью я пригласила сеньора Гарделя пожить в замке столько дней, сколько понадобится ему для этой работы. Пожалуйста, позаботься о комнате и постельном белье для нашего гостя, а так же предупреди об этом остальных слуг.

– Разумеется, сеньора, – кивнул Эмилио.

Спустя два дня Алонсо поселился в замке Каса де Фуэнтес. Ознакомившись с библиотекой, он сказал, что ему понадобится около недели на то, чтобы привести ее в полный порядок и составить каталог. Оставшись наедине с Росарио, Алонсо признался, что при желании мог бы ускорить этот процесс, попросив предоставить ему одного или двух помощников, и завершить его за три дня.

– Но такого желания у меня нет, – добавил он со смущенной улыбкой.

По ночам Алонсо тайком пробирался в спальню Росарио. Они проводили вместе несколько часов. Под утром Алонсо уходил, и она еще успевала поспать до тех пор, пока не являлась Каролина, чтобы помочь ей одеться и уложить волосы.

Правда, в первую ночь они, истосковавшись друг по другу, никак не могли заставить себя расстаться, отчего чуть было не заснули оба на подушке Росарио. После этого Алонсо взял себе за правило следить за временем и в три часа утра объявлять, что Росарио пора спать.

Она сразу полюбила этот обряд. Каждый раз засыпала с таким ощущением, будто погружается в сладостный нектар тепла и защищенности, зная, что Алонсо будет сидеть рядом и ждать, пока она не заснет, а затем тихо задует свечу и бесшумно покинет комнату.

Росарио не переставала удивляться способностям своего молодого тела. Несмотря на постоянную нехватку сна, несмотря на ласки до изнеможения, она в течение дня не испытывала никакой усталости.

– Когда мне в прошлый раз было двадцать пять лет, я не была такой выносливой, – удивлялась она.

– Не забывай, что орбинавт не просто молодеет, – напоминал Алонсо. – Его тело приобретает облик, который в глубине своего сознания он считает для себя идеальным. Ты сейчас не совсем такая, какой была в своей первой юности.

– Я никогда не знала, – говорила Росарио, – такой внутренней силы и такого счастья от самых простых вещей: от дыхания, от прикосновения к обычным предметам, к одежде, к одеялу, от ходьбы, от сна, от пробуждения.

Росарио нравилось делиться с Алонсо своими переживаниями. Никогда в жизни она не встречала человека, который настолько понимал бы ее, настолько не нуждался бы в переводе с ее языка на свой, человека, с которым она была бы настолько раскрепощена.

Впрочем, поправляла себя Росарио, даже Алонсо понимал не все. Ей было трудно отвечать на его постоянные расспросы о том, что она испытывала, меняя реальность. В этом не было ни ее, ни его вины. Просто в человеческом языке не существовало подходящих слов.

Днем Алонсо возился в библиотеке, и встречались они только во время еды. Иногда, если позволяла погода, выезжали в лес и гуляли по римской дороге.

Утром Росарио сидела перед зеркалом, а Каролина распутывала и расчесывала ее густые, длинные, черные волосы. Глядя на отражения и невольно сравнивая свою звенящую, вызывающе дерзкую молодость с дряблостью и землистым цветом лица сорокалетней служанки, с ее грузной фигурой, Росарио размышляла о своей новооткрытой неподвластности старению.

Означает ли это качество бессмертие? Может ли орбинавт погибнуть насильственной смертью, от несчастного случая, от болезни? Этого Росарио не знала. У нее было такое чувство, что сильное, свободное от изъянов тело может с бСльшим успехом сопротивляться болезни, чем ослабленное годами и хворями. Но отсюда не следовало, что орбинавт вообще не способен умереть.

Одно было ясно Росарио: она не умрет от старости! А это означало, что с большой вероятностью она переживет всех тех, к кому привязана и к кому еще будет привязываться. Она переживет Мануэля, если сын так и не решится признать своей необычности. (Впрочем, на этот счет Росарио была спокойна. Как только Мануэль вернется, она непременно откроет ему глаза на то, кем он является). Она переживет любимого Алонсо, и от этой мысли у Росарио все внутри сжималось. В то, что он сумеет развить дар орбинавта, Росарио не верила, хотя и не говорила ему об этом. Она переживет своих детей, внуков, правнуков, если они у нее будут и если не унаследуют дара.

Это обстоятельство требовало от хозяйки Каса де Фуэнтес какого-то пересмотра всего, что для нее было важно и ценно, какой-то иной жизненной перспективы.

– Донья Росарио, я давно хотела вас спросить, – нерешительно заговорила Каролина, закончив сооружать прическу из волос сеньоры.

– Конечно, Каролина, – ответила хозяйка замка, стараясь не показывать внутреннего напряжения.

– Вы так чудесно выглядите в последнее время! Может быть, поделитесь вашим секретом? Это какие-то притирания, да? Вы чем-то смазываете кожу, и от этого она становится такой гладкой и чистой?

– Нет, Каролина, я просто стала чаще гулять на свежем воздухе, – отделалась Росарио первой пришедшей на ум отговоркой.

Как только служанка вышла, Росарио поспешила изменить реальность последних нескольких минут...

...– Донья Росарио, я давно хотела вас спросить, – нерешительно заговорила Каролина, закончив сооружать прическу из волос сеньоры.

– Хорошо, Каролина, только не сейчас, я очень тороплюсь.

– Извините, – смущенно пробормотала служанка.

Этот эпизод встревожил Росарио. Меняй реальность или не меняй, ее молодость не может не вызывать недоумения у слуг, о чем она и сказала Алонсо во время прогулки по римской дороге посреди хвойного леса.

Подумав, он предположил:

– Мне кажется, нам необязательно постоянно прятаться от слуг, лишая себя радости, которой мы, безусловно, заслуживаем.

Росарио хотела было возразить, что эту тему они обсуждали уже не раз, но решила дослушать его, не перебивая.

– Если они и узнают про нашу любовь, в этом не будет ничего ужасного, – развивал Алонсо свою мысль. – Ты незамужняя женщина, я неженатый мужчина. Старше ты меня или нет, это наше с тобой дело. Мы придаем слишком большое значение тому, как люди отнесутся к тому, что мы любим друг друга. А между тем, нас намного больше должно беспокоить то, как они объясняют твое неожиданное омоложение. Уж этого-то нам никак не удастся скрыть.

Росарио поежилась, опять вспомнив "Молот ведьм". Нетрудно было догадаться, какое объяснение способны люди дать тому обстоятельству, что у женщины, которой далеко за сорок, вдруг снова потемнели серебряные нити волос, разгладились морщины, подтянулась тело, стали пружинистыми и полными силы походка и стать.

– У тебя есть какие-то новые мысли на этот счет? – спросила Росарио с надеждой.

– В связи с молодостью? Пока нет, – развел руками Алонсо. – Но я непременно что-нибудь придумаю. Я хочу пока сказать, что мы могли бы перестать встречаться украдкой и начать делать это открыто.

– О нет, Алонсо! – горячо запротестовала Росарио. – Ты пойми, мы сейчас говорим не о ком попало, а о слугах, которые прекрасно знают меня, Мануэля, знали моего мужа. Они преданны нашей семье, и поэтому мы хотя бы можем рассчитывать на то, что они не поторопятся осудить меня из-за неожиданного омоложения. Возьми, к примеру, Эмилио. Что бы он ни думал обо мне, он не поспешит объявить меня ведьмой. То же самое можно сказать и об остальных. Но совсем другое дело, если я, потеряв скромность, открыто покажу им, что у меня связь с человеком, который младше моего собственного сына. Это уже будет не одна странность, а две странности. И в этом случае они, возможно, перестанут закрывать глаза на молодость своей сеньоры, которая должна выглядеть для них совершенно противоестественной.

Как выяснилось, даже эта длинная речь не убедила Алонсо.

– Ладно, – сказал он, – я согласен, нельзя, чтобы они знали про наши отношения. Но, ведь если кто-то из слуг и увидит, как мы целуемся или обнимаемся, ты всегда можешь поменять реальность. Почему бы нам не использовать твои способности?

Алонсо повернулся к ней, ожидая ответа.

Росарио хотелось подобрать такие слова, после которых ее точка зрения станет для него предельно ясной.

– Перечислю свои доводы по пунктам, дорогой Аладдин. Во-первых, в такой ситуации я непременно испытаю нестерпимый стыд, что, согласись, малоприятно! Во-вторых, может получиться, что кто-то нас увидит, а мы об этом даже не узнаем. В-третьих, и это самое главное: о том, как мы были счастливы вместе, ты забудешь, если я изменю реальность. Это радостное переживание останется лишь в моей памяти, и тогда оно ничем не будет отличаться от простой фантазии. Разве это правильно? Ведь вся прелесть того, что с нами происходит, заключается именно во взаимности.

Алонсо выглядел сконфуженным.

– Прости, царевна Будур, я совсем об этом не подумал, – признался он.

Ночью 8 марта они отпраздновали месяц, прошедший после первого поцелуя. Алонсо принес из своей комнаты кувшин с вином, и они пригубили его. Долго любили друг друга, а потом лежали, обнявшись.

– Мы стали такими же бесстыдными, как наши тени, – сказала Росарио.

– Нам надо пожениться, – объявил вдруг Алонсо.

– Это совершенно невозможно! – воскликнула она, в то же время испытывая удивительную радость от его слов. – Неужели нужно опять перечислять пункты? Давай я лучше попытаюсь взъерошить тебе волосы. Должен же ты хотя бы иногда напоминать вихрастого мальчугана.

– Мы можем переехать в Кордову и жить с моей родней, – не унимался Алонсо. – Они никогда не заподозрят тебя в ведовстве. Во-первых, потому что не верят в него. А во-вторых, мы им просто не скажем, сколько тебе лет. Мануэля же, когда он вернется, мы предупредим. Уж он-то нас поймет. Ведь он сам орбинавт.

– Я согласна только с тем, что Мануэль нас поймет. Во всем остальном ты не прав. Какими бы замечательными и просвещенными людьми ни были твои родственники, мы не можем быть уверены, что какая-нибудь случайность не откроет им правды о моем возрасте. Как можно гарантировать, что я никогда не встречу знакомого человека из Лас Вильяс, Торо или Саламанки? Нет, Алонсо, если мы хотим быть вместе, нам придется покинуть страну.