Текст книги "Свет в оазисе (СИ)"

Автор книги: Марк Дельта

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 26 страниц)

– Трудно сказать, – лицо собеседника оживилось.– Насколько мне известно, дамы в местных борделях тоже принимают различные отвары и настои из растений, однако я отнюдь не уверен в их эффективности.

– Для их профессии это действительно вопрос животрепещущий, – заметил Алонсо. – Тем более, что церковь не одобряет ни их деятельности, ни предохранения от беременности.

– С неодобрением церкви они как-то справляются. Вторая проблема намного острее: спорить с природой непросто, – в глазах незнакомца вспыхивали смешинки, хотя интонация ничем не выдавала веселости.

– Жаль, что они плохо знакомы с трудами Овидия и Лукреция, – посочувствовал Алонсо саламанкским блудницам.

– Чем же им помогло бы такое знакомство? – полюбопытствовал обладатель смеющихся глаз.

– Оба древних автора упоминают особые чехлы из кишок животных или рыбьих пузырей. Можно также использовать пропитанный каким-нибудь смягчающим раствором пергамент. Такой чехол во время коитуса должен быть одет на детородный орган.

– Никогда не слышал об этом методе! Какая очевидная и простая идея, а ведь забыта на многие столетия! – собеседник смотрел на Алонсо с интересом. – Позвольте представиться – Фернандо де Рохас, уроженец провинции Толедо. Судя по некоторому налету андалусского акцента, вы не из местных краев?

– Я из Кордовы. Алонсо Гардель, торговец тканями и коврами.

Рохас поднял брови.

– Скажите, уважаемый сеньор Гардель, неужели в Кордове все торговцы коврами читают на латыни Овидия?

Алонсо смутился, не зная, что ответить. Ему не хотелось рассказывать незнакомому человеку о том, где именно он приобрел образование и знакомство с множеством книг.

– Нет, не все, – произнес он наконец, так как оставить вопрос без ответа было бы невежливо. – А вы чем занимаетесь? Приехали в Саламанку, чтобы заказать необходимую вам книгу?

– Я студент факультета права. Как здесь говорят, писец.

– Писец? – Алонсо вспомнил шумных посетителей гостиничного трактира. – Значит, писцы – это студенты?

– Да, так называют студентов факультетов богословия и права.

– Вот, оказывается, чьими возлюбленными являются красивые женщины и доброе вино!

– О, вы уже слышали эту присказку! – рассмеялся Рохас. – Что еще вы знаете о жизни местных школяров?

– Слышал еще одну пословицу: Quod natura non dat, Salamantica non praestat.

– Да, верно. Даже прославленные профессора и магистры не в состоянии вбить знания в голову студента, если он лишен способностей.

– Но, говоря начистоту, то я знаю об университете очень мало. Ни разу даже не был там.

– В таком случае, – воскликнул Фернандо де Рохас, – я предлагаю вам прогуляться по городу, а затем заглянуть в нашу университетскую школу или, как стало принято говорить в последнее время, в коллегию.

– С радостью принимаю ваше великодушное предложение!

– Вы уже знаете, отчего здесь так сияют здания? – спросил Рохас, когда они вышли на улицу.

– Хозяин гостиницы, где я остановился, утверждает, что это связано со свойствами камня, но ничего конкретного объяснить не может.

– Это местный песчаник, который называется вильямайорским камнем, – Рохас с удовольствием демонстрировал свое интеллектуальное превосходство над хозяином "Пиренейского льва". – Его выламывают в карьере возле города. Поначалу он очень мягок, и его легко обрабатывать. Но с годами на открытом воздухе камень постепенно твердеет и становится прочным, как мрамор. За присущий этому песчанику благородный золотистый оттенок Саламанку называют "Ла Дорада" – "Золотая".

По дороге на факультет Алонсо признался Рохасу, что ходил в типографию, надеясь познакомиться с Антонио де Небрихой. Он рассказал о своей жизни в Гранаде, о торговле книгами вместе с дедом, о мечте открыть собственное дело в Саламанке, поближе к университету.

– Полагаю, если такой уважаемый ученый человек, как дон Антонио, занимается изданием книг, а я собираюсь книгами торговать, то желательно с самого начала наладить с ним добрые отношения.

– В таком случае, – охладил его пыл Фернандо, – радуйтесь, что вам не удалось сегодня с ним повидаться. Я почти убежден, что незнакомец с улицы, пожаловавший без каких-либо рекомендаций, не вызвал бы у него доверия.

– Вероятно, вы правы, – досадливо поморщился Алонсо, негодуя на собственную несообразительность.

– Не унывайте! – весело воскликнул Рохас. – Теперь вы уже не в одиночестве. Считайте, что по крайней мере один человек в этом городе на вашей стороне. А совместными усилиями мы непременно придумаем, как найти для вас способ стать желанным гостем у сеньора Небрихи. У меня уже есть кое-какая идея, но прежде, чем поделиться ею, я хочу ее додумать.

***

В гостинице Алонсо передали записку, подписанную некой Консуэло Онеста. Она приглашала Алонсо посетить на следующий день ее дом, где должна была состояться встреча «участников небольшого кружка любителей литературы». Ничего, кроме времени дня и адреса дома, в записке не содержалось.

– Вам знакомо такое имя – Консуэло Онеста? – спросил Алонсо владельца гостиницы.

– Нет, сеньор Гардель, к сожалению, никогда не слышал его.

Алонсо пожал плечами и отправился в комнату Энрике, где его ждали оба кузена.

– В этом городе светятся не только камни, – мрачно сообщил Хуан, когда они закончили обсуждение своих дальнейших действий в Саламанке. – Дон Лукас рассказал мне, что два года назад по настоянию верховного инквизитора Томаса Торквемады здесь устроили торжественное аутодафе. Собрали на площади Сан-Эстебан более шести тысяч книг и торжественно сожгли их.

– Кстати о книгах. Алонсо, ты уже закончил здесь свои дела, связанные с книготорговлей? – спросил Энрике.

– Только начал.

– Но мы уже решили, что послезавтра отправляемся обратно в Кордову. Здесь больше нечего делать. Управишься до этого?

– Что ты! – удивился Алонсо наивности кузена. – Конечно, нет! Мне может понадобиться не одна неделя для того, чтобы завязать необходимые знакомства. Вы-то пользуетесь старыми и налаженными связями дяди, а мне приходится начинать все с самого начала. Отправляйтесь домой без меня.

– Что это за записка у тебя в руке? – проявил Хуан несвойственное ему любопытство.

– Какая-то дама приглашает меня на встречу литературного кружка у нее дома. Понятия не имею, кто она и как обо мне узнала. Может быть, это как-то связано с университетом... Хотя нет, непонятно. Я, правда, сегодня познакомился с одним студентом. Но он учится на факультете права и никак с литературой не связан. К тому же трудно поверить, что за полчаса, прошедшие с тех пор, как мы с ним расстались, он успел рассказать обо мне этой Консуэло Онеста, а она – прислать сюда слугу с запиской. В общем, сплошные загадки.

***

Дом сеньоры (или, быть может, сеньориты) Онеста оказался на площади Пуэнте, возле моста через Тормес. Алонсо уже не первый раз поразился тому, как древним удалось выстроить мост через такую широкую реку.

Недолго помешкав возле церкви Святого Иакова, где обычно останавливаются паломники, направляющиеся из центральных и южных областей страны в Сантьяго де Компостела, Алонсо нашел нужный ему адрес. Это был не просто дом, а изящный двухэтажный особняк, окруженный садом и оградой. Во Флоренции его не постеснялись бы назвать палаццо. Консуэло Онеста, очевидно, была супругой весьма состоятельного человека.

Алонсо дернул за веревку, утяжеленную деревянной лисьей головой. Где-то в глубине сада прозвучал приятный звон. Калитка возле главных ворот распахнулась, и за ней оказалась чернокожая девочка, которую Алонсо видел мельком в типографии Небрихи. Сейчас, разглядев ее поближе, он понял, что это уже взрослая девушка, но малый рост и субтильное телосложение придавали ей сходство с подростком.

– Пройдемте в дом, сеньор Гардель, – произнесла она с легким андалусским акцентом.

Она ввела его в дом, и Алонсо оказался в широкой прихожей с гобеленами и статуями, чрезвычайно натурально изображавщими сцены любви. Вверх ввела широкая лестница с бронзовыми перилами. На верху лестничного пролета стояла, улыбаясь, молодая женщина среднего роста в красивом зеленом платье и в покрывавшей плечи легкой прозрачной накидке. Часть каштановых волос была собрана в пучок, другая свободно спадала на плечи.

– Надеюсь, вам нравится пребывание в нашем городе, сеньор Гардель, – произнесла она мелодичным контральто. – Это я послала вам записку. Очень рада, что вы откликнулись на приглашение.

– Мое почтение, сеньора Онеста.

– Называйте меня Консуэло. Так принято в нашем маленьком кружке. Надеюсь, и вы не будете возражать, если мы станем звать вас по имени?

– Меня это только порадует, – поравнявшись с Консуэло, Алонсо увидел вблизи, что она, пожалуй, весьма миловидна. Цепкий взгляд в сочетании с несколько припухлыми губами придавали ее лицу странное сочетание детскости и зрелости.

– Но позвольте полюбопытствовать, – сказал он, – как вы узнали обо мне и почему сочли меня достойным участия в вашем кружке?

– Вам это объяснит один ваш знакомый, – в ее голосе тоже звучало что-то южное, привычное слуху Алонсо.

Консуэло ввела его в небольшую залу на втором этаже, где уже находились двое мужчин. Один был человеком лет пятидесяти – высокий, сухощавый, с длинным носом и ямкой на подбородке. Вторым же оказался студент факультета права Фернандо де Рохас, обладатель смеющихся глаз.

– Дон Антонио, разрешите представить вам нашего нового друга из Кордовы. Это сеньор Алонсо Гардель, знаток тканей и изящной словесности, – произнес Рохас. – А это дон Антонио де Небриха, профессор грамматики и риторики Саламанкского университета, выдающийся переводчик и исследователь языков.

Алонсо, пытаясь справиться с наплывом чувств, обменялся с Небрихой поклоном.

– Дорогой мой Фернандо, я никак не могу взять в толк, как вы успели вчера рассказать обо мне сеньоре Онеста... простите, сеньорите Консуэло.

– Я и не успел. Я сделал это только сегодня и узнал, что вы уже приглашены, – пояснил Рохас и, видя недоумевающее лицо Алонсо, добавил со смешком: – Поверьте, Алонсо, я был удивлен не меньше вашего. Оказывается, нашей прекрасной хозяйке сообщила о вас Суад, ее служанка. Помните, что вы мне говорили в типографии об Овидии и методах предохранения от беременности? Так вот, ваши разъяснения слышала Суад, которая передала эти важные сведения своей хозяйке..

– Но как же вы узнали мое имя, сеньорита Консуэло?

– Просто Консуэло, – поправила его хозяйка, усаживаясь в кресло... – Суад очень хорошо разбирается в том, что именно может меня заинтересовать. Поэтому еще до ухода из типографии она спросила мастера-печатника, не известно ли ему ваше имя. Оказалось, известно. Кстати, не могли бы вы в точности процитировать слова Овидия относительно предохранительного чехла?

Алонсо начал рассказывать, но Консуэло перебила его:

– Нет, пожалуйста, не переводите. Скажите на латыни.

К его восхищенному изумлению, она подошла к книжному шкафу и записала его слова на листе бумаги.

Алонсо было бы любопытно узнать, какое отношение имеет к литературному кружку студент-юрист, но ему было неловко спрашивать об этом, и он решил, что все в скором времени разъяснится само собой.

В комнату вошел пожилой слуга и поставил на стоящий между креслами низкий столик кувшин с вином и вазочки с сушеными фруктами, орехами и миндалем. Алонсо, окидывая оценивающим взглядом отороченную серебряной бахромой скатерть из камчатного полотна, мысленно поблагодарил дядю и кузенов за то, что они научили его разбираться в тканях. Еще большее внимание привлекал крупный шкаф, на полках которого лежали книги и манускрипты. Это был дом, где ценили искусство и литературу. Однако нигде не было видно его хозяина.

– Друзья! – объявила Консуэло, хлопнув в ладоши. – Сегодня с нами не будет ни герцога Альба де Тормес, ни дона Гутьерре, ни нашего французского друга Рене. Дон Фадрике сообщил, что хворает. Что же до дона Гутьерре, то он, как вам всем хорошо известно, находится сейчас при ее высочестве в Санта-Фе (при этих словах Алонсо вздрогнул).

Рохас налил всем вина и подал хозяйке ее кубок. Консуэло поднесла его к губам, отчего обнажилась до локтя точеная, правильной формы рука. Алонсо отметил, что в ее походке и жестах присутствуют женственность, грация и еще что-то, трудно определимое. Какая-то необычная точность, будто любое, даже самое незначительное движение – шеи, головы, пальцев, колен – тщательно рассчитано и многократно отрепетировано.

– Стало быть, – продолжала хозяйка особняка, – сегодня нам не исполнить того трогательного вильянсико, который мы пели месяц назад. Ведь для него требуется четыре голоса. Хотя, если дон Антонио, вопреки своему обычаю, присоединиться к пению, а наш новый друг Алонсо сможет быстро разучить одну из партий, у нас еще есть шанс.

К облегчению Алонсо, не блещущего музыкальными способностями, профессор риторики вежливо, но решительно отклонил это предложение. По просьбе присутствующих Консуэло взяла со стоящего рядом с креслом пуфа темно-коричневую лютню с изогнутым грифом и извлекла из нее несколько аккордов.

Постепенно игра становилась более изощренной, аккорды теперь чередовались с арпеджио и быстрыми переборами. Было приятно смотреть на движения тонких уверенных пальцев. Сделав небольшую паузу, женщина резко ударила по струнам и неожиданно запела. Ритмический рисунок музыки стал проще и в то же время приобрел зажигательность.

Песня была о любви юноши к девушке. Консуэло пела на простом, уличном кастильском, который на сей раз изумил Алонсо своей неожиданной поэтической образностью. Особенно ему понравилось непривычное слово, ласкательное от "неба" – "небушко", сьелито, – как герой песни называл свою возлюбленную. Флорентийский поэт сказал бы: «солнце», «солнышко».

Играет на лютне, знает латынь, ухожена, хороша собой, обладает манерами, знакома с людьми весьма знатными (герцог Альба, подумать только!) и весьма учеными (Антонио де Небриха – ни больше ни меньше!). Живет в очень большом доме, настоящем дворце. Кажется, не замужем. Принимает у себя мужчин. И все это в стране, где редкостью является женщина, просто умеющая читать. Где незамужняя девушка или вдова никогда не встретится с мужчиной без дуэньи.

Судя по всем этим признакам, Консуэло была утонченной куртизанкой. Вот только, насколько было известно Алонсо, таких в католических странах нет. Или уже есть? Быть может, Консуэло – первая? Что это за фамилия – "Онеста"? Возможно, на самом деле это – прозвище, ироническое указание на ее положение? А имя? Нет ли и в нем иронии и намека?

Песня была встречена возгласами восхищения со стороны слушателей. Все просили Консуэло спеть еще что-нибудь, но она потребовала, чтобы каждый из присутствующих прочитал теперь отрывки из своих сочинений или поведал какую-нибудь интересную историю.

Первым, разумеется, был старший по возрасту и положению дон Антонио. Он рассказал, как в молодости учился в университете Болоньи, как был захвачен процессом проходящего в итальянских странах возрождения классических наук и искусств, как с тех пор мечтает о восстановлении классицизма и здесь, на Пиренеях. Прочитал небольшой фрагмент из своего опубликованного десять лет назад труда "Введение в латынь".

– Насколько я знаю, это первая книга, изданная на нашем полуострове новым типографским способом. Не так ли, дон Антонио? – спросила, слегка наклонившись в его сторону, Консуэло. И опять от Алонсо не ускользнула тонкая пленительность ее движений. В них не было ничего лишнего.

– Да,– подтвердил со смущенной улыбкой Небриха. – Чего только я ни делал, чтобы скрыть свою деятельность печатника. Ведь профессора не вправе зарабатывать деньги вне университета. Что толку? Все равно все знают. Да и как скроешь? Впрочем, власти университета проявляют снисходительность и не указывают мне на это нарушение. Если же укажут, передам типографию сыновьям.

Дон Антонио рассказал, что почти завершил работу над двумя новыми книгами, и в скором времени намерен их издать. Это "Кастильская грамматика" и "Латинско-испанский словарь". Под "испанским", используя древнеримское название Иберии – Hispania, – автор подразумевал вальядолидское наречие кастильского языка.

– Я полагаю, что это самая чистая и возвышенная разновидность всех наречий, на которых говорят в различных областях Кастилии, Леона, Арагона, Каталонии и Андалусии. Думаю, именно вальядолидское наречие должно стать общим языком объединенного королевства, и надеюсь, что это название – "испанский язык" – станет когда-нибудь общепринятым.

Наступила очередь студента-юриста, и Алонсо наконец узнал, почему Рохас чувствует себя в литературном кружке как в своей стихии. Как оказалось, в свободное от учебы время он сочинял роман в диалогах под названием "Комедия о Калисто и Малибее".

– Как далеко вы продвинулись? – спросил Небриха.

– Я написал совсем мало. Почти уверен, что от завершения труда меня отделяют многие годы. Но это меня нисколько не смущает, поскольку творческая работа доставляет мне немало радости. Зачем же мне ее укорачивать? Но я не уверен, стоит ли зачитывать отрывки из незавершенного текста.

– Есть ли среди присутствующих кто-нибудь, – обратилась сразу ко всем Консуэло, – кому неинтересно послушать отрывок из неоконченной комедии нашего любезного и одаренного друга Фернандо?

Таких не нашлось, и Рохас прочитал несколько страниц. В основе романа лежала история любви молодого рыцаря Калисто к благородной девушке Малибее, которая поначалу не отвечала ему взаимностью. Его страсть была так сильна, что он прибег к помощи старой Селестины – злобной, всегда пьяной сводни из простонародья. Она пустила в ход колдовство, и теперь уже Малибея без памяти влюбилась в рыцаря.

Алонсо слушал, затаив дыхание. Рохас был прирожденным писателем. Его повествование увлекало, забавляло, заставляло сопереживать героям и тревожиться за их судьбу. Высоким чувствам противостояли пороки, возвышенная речь сменялась сочным, простонародным языком, на котором до сих пор в Кастилии никто никогда не писал. И тем и другим автор владел в совершенстве. Ну и студент! Ну и юрист!

– Вы не просто "писец"! – вскричал Алонсо, когда Рохас закончил чтение отрывка. – Вы настоящий писатель! Такой литературы здесь еще никто не видел!

Остальные выразили бурное согласие с этой оценкой.

– Мне все же кажется, что вы пишете скорее трагикомедию, чем комедию, – заметила Консуэло.

– Возможно, вы правы, – изящный полупоклон в ее сторону. – Вы ведь знаете, дорогая Консуэло, как я привык считаться с вашим мнением. Непременно обдумаю его.

– Ваша очередь, Алонсо, – улыбнулась хозяйка дома.

– О, что вы, я ничего не пишу! – запротестовал Алонсо. – В этом кружке, где собрались столь выдающиеся таланты, я могу быть лишь благодарным слушателем и читателем!

– Нет-нет, так просто вы не отделаетесь! – наседала Консуэло. – Не каждый день к нам захаживают начитанные знатоки шелков. Вы не пишете сами, но вы, несомненно, много читали. Почему бы вам не рассказать какую-нибудь удивительную историю? Герцог и алькальд тоже не пишут, однако являются участниками нашего кружка.

Алонсо уступил и пересказал две истории из сказок Шехерезады – про мальчика, нашедшего пещеру с сокровищами, и о приключениях некоего Камаля Аз-Замана. Как оказалось, никто из присутствующих о них ничего не слышал, и, к удивлению рассказчика, слушатели остались очень довольны. Особенно их позабавила фраза одного из героев: "Мы, жители Ирака, любим крутые бедра".

Настоящим испытанием для Алонсо стал объявленный хозяйкой дома конкурс сонетов. Не помогли никакие уверения в том, что он в жизни не сочинил ни одной стихотворной строки.

– Значит, сегодня вы это сделаете в первый раз, – таков был неумолимый приговор Консуэло. И что-то в ее веселом и приветливом тоне показало гостю, что она, при всей своей женственности и мягкости, умеет настоять на своем.

Судьей Консуэло назначила себя. Победителю полагался венок из раскрашенных бумажных цветов. Бумага – материал дорогой и ценный...

– Хорошо, – уступил Алонсо, решив, что если он и проиграет, то в этом не будет ничего ужасного ("и вообще все это сон"). – Пусть кто-нибудь растолкует мне, какой должна быть структура сонета. Они ведь бывают разными.

Рохас с готовностью исполнил его просьбу. Его разъяснения окончательно убедили Алонсо в том, что ему никогда в жизни не написать мало-мальски приличного сонета. Но затем ему в голову пришла идея, как можно выйти из положения.

Консуэло раздала каждому по вощеной дощечке с палочкой, перевернула песочные часы и объявила, что конкурс начался.

Алонсо, недолго думая, записал свое "произведение". Это заняло несколько секунд. Консуэло ошеломленно взглянула на него, когда он отложил дощечку в сторону. Остальные трудились довольно долго.

После окончания конкурса судья молча прочла все три произведения и, расхохотавшись, провозгласила:

– Ну что ж, Алонсо, вы, как Одиссей, всех перехитрили и заслужили первое место! Думаю, это решение никто не будет оспаривать.

Двое остальных участников радостно поздравили покрасневшего гостя, потребовав, чтобы хозяйка дома зачитала его стихотворение вслух. И Консуэло прочла, делая паузы после строк и еще более продолжительные паузы после строф, сонет, сочиненный Алонсо Гарделем:

ТОЛЬКО ТЫ И Я

Только ты и я.

Только ты и я.

Только ты и я.

Только ты и я.

Только ты и я.

Только ты и я.

Только ты и я.

Только ты и я.

Только ты и я.

Только ты и я.

Только ты и я.

Только ты и я.

Только ты и я.

Только ты и я.

– Рифма безупречна! – заключила Консуэло под общий хохот. – Структура выдержана. Легкость стиля неподражаема, выразительность не знает себе равных! Уважаемый Алонсо Гардель, я собственными руками изготовлю вам венок победителя.

И она приглашающим жестом вытянула в его сторону обе свои руки, отчего они обнажились до локтей.

-