Текст книги "Свет в оазисе (СИ)"

Автор книги: Марк Дельта

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 26 страниц)

– И как же ты собираешься говорить с человеком, который родился в середине прошлого столетия? – ухмыльнулся старик. – Пойдешь к медиуму? К алхимику? К колдунье за мгновение до того, как ее сожгут на костре?

– Я думаю, надо разыскать потомков Франсиско Эль-Рея, – предположил Алонсо. – Ведь он мог делиться с ними своими переживаниями. Мог даже попытаться передать им свое искусство.

С этим старик спорить не стал.

– Не знаю, где ты их найдешь. Но почему бы не попытаться, – казалось, его тоже заинтриговала идея внука.

В дверь постучали. Точнее, забарабанили. Ибрагим удивленно посмотрел в ту сторону.

– Да, Матильда, входи! – крикнул Алонсо. Никто, кроме бесцеремонной кузины, не мог вести себя таким образом.

– Алонсо! – воскликнула с порога Матильда, от возбуждения даже не поздоровавшись, – немедленно идем в Соборную Мечеть. Сейчас во всех церквях объявляют о возвращении адмирала Колона!

– Что?! – одновременно воскликнули дед и внук.

– Да! Он вернулся вчера на корабле "Нинья" в порт Палос, откуда они отплыли прошлым летом! И, представьте себе, через несколько часов туда же прибыл их второй корабль "Пинта", который пропал в пути во время бури! Но самое главное, что адмирал со своими людьми сумел пересечь Море Тьмы и найти землю!

***

Уже в соборе, послушав глашатаев и потолкавшись среди людей, Алонсо узнал следующее.

Храбрые мореплаватели открыли группу островов, в том числе весьма крупный остров, который Колон назвал Эспаньолой.

Раньше всех – еще в октябре прошлого, 1492-го, года – был открыт островок Сан-Сальвадор.

Возле Эспаньолы флагманский корабль Колона "Санта-Мария" разбился о прибрежные рифы из-за ошибки стоявшего на вахте моряка, и поэтому не все участники экспедиции смогли вернуться домой.

Адмирал убежден в наличии за этими островами материка и намерен готовить вторую, уже массовую, экспедицию к новым землям.

Новооткрытые территории обитаемы, а их жители, сразу же названные индейцами по имени страны, не знают истинной веры, ходят полуголыми, считают кастильцев чем-то вроде небожителей и исполняют любые их желания.

Индейцы чрезвычайно дружелюбны и на некоторых островах даже не знают оружия.

Все эти земли объявлены собственностью кастильской короны.

Через несколько дней началось триумфальное шествие адмирала и его людей из Палоса, расположенного на юго-западе Пиренеев, через всю Кастилию, а затем через Арагон к королевскому двору, который в эти дни находился в Барселоне, то есть в северо-восточной части полуострова. В каждом большом городе, через который проходила роскошная процессия, толпы людей восторженно встречали храбрецов, бросая в воздух цветы и украшая окна и балконы пестрыми гобеленами. В соборах служили мессы. У городских ворот адмирала встречали алькальды, произнося в его честь многословные речи.

В главном соборе Барселоны король и королева ожидали Колона под балдахином из золотой парчи. При его приближении они не позволили ему опуститься на колени. Более того, сами встали с тронов и встретили его стоя, после чего посадили рядом с собой. Подобной чести не удостаивался ни один из грандов обоих королевств. Придворные, кардиналы, ученые и прочие недавние недоброжелатели Колона и противники его замыслов соревновались друг с другом в проявлениях льстивого внимания к его персоне. Теперь это был не безродный генуэзец, а адмирал моря-океана, открыватель заморских земель, дон Кристобаль Колон, своей беспримерной настойчивостью, мужеством и преданностью идее превративший маленькую европейскую страну в морскую империю.

За день до этого Алонсо с тысячами других людей наблюдал процессию Колона, шествующую через Кордову. По улицам города медленно двигались лошади и мулы, груженные всевозможными ветвями и плодами невиданных деревьев, странными украшениями, клетками с крошечными птицами размером с бабочек и крупными яркими попугаями. За ними шли несколько индейцев. Они были стройны, темнокожи с бронзовым отливом, волосы у них были прямые и черные, у некоторых были разрисованы лица и шеи. Ни у одного из мужчин не было никаких признаков растительности на лице – бороды у них не росли. Индейцы не были похожи ни на европейцев, ни на азиатов, ни на африканцев. И толпа, глядя на них, не сдерживала изумления.

Высокий адмирал, горбоносый, рыжеватый с сединой, возвышался над всеми, сидя на украшенном дорогой попоной вороном коне. Даже издалека было видно, как он наслаждается заслуженным триумфом. Среди моряков, важно шествовавших рядом с ним, Алонсо, как ни вглядывался, так и не увидел Мануэля. Впрочем, тот мог стразу отправиться в Саламанку к матери. Алонсо также допускал, что его друг был в партии из тридцати девяти человек, которая осталась в форте на острове Эспаньола в ожидании второй экспедиции. Форт был с помощью местных жителей выстроен из обломков "Санта-Марии" и назван Ла Навидад, то есть Форт Рождества, поскольку крушение корабля произошло в рождественскую ночь, 25 декабря минувшего года.

После окончания шествия Алонсо отправился в свою книжную лавку, где провел несколько часов. Вернувшись в дом дяди, он узнал, что в его отсутствие там побывал некий моряк из Могера по имени Теодоро Абриль, участник плавания Колона, и передал для него посылку от Мануэля де Фуэнтеса. В оставленной Абрилем деревянной шкатулке обнаружились два письма и связка бумажных листов в глиняной бутылке. Одно письмо было адресовано сеньору Алонсо Гарделю, другое – донье Росарио де Фуэнтес.

"Дорогой друг, – писал Мануэль. – Ты, вероятно, уже понял, что я остался на острове. Здесь нас мало, мы со всех сторон окружены местными племенами. И, хотя на сегодняшний день, они не проявляют враждебности, ситуация может измениться, особенно в свете того, что некоторые мои товарищи по неразумию своему злоупотребляют кротостью туземцев, загружая их порой непосильной работой и в придачу заставляя их повсюду искать золото.

Именно потому сеньор адмирал вооружил форт пушками с "Санта-Марии" и именно поэтому каждый, кто умеет хотя бы держать меч в руках, может оказаться необходимым для защиты форта в случае нападения со стороны индейцев. Как ты помнишь, я попросился в эту экспедицию, предложив услуги воина. Поэтому я, разумеется, добровольно вызвался остаться, когда адмирал заговорил с нами об этом.

Дело в том, что один из наших кораблей куда-то исчез, а еще один, самый большой, флагманская каррака "Санта-Мария", потерпел крушение. Впрочем, ты, вероятно, это уже знаешь. Единственная оставшаяся каравелла "Нинья" никак не может вместить всех нас.

Уверен, что в тот день, когда ты читаешь это письмо, вся Кастилия чествует адмирала и наших моряков. Не скрою, я очень хотел бы быть среди них! И, конечно же, я сильно соскучился по матушке. Но ничего не поделаешь. Мою встречу с родными, с друзьями, с родиной придется отложить еще на полгода-год.

Я знаю, ты иногда бываешь в Саламанке. Второе письмо в этой шкатулке адресовано моей матушке. Не мог бы ты оказать мне любезность и передать его? Я, конечно, могу попросить сделать это Теодоро: ведь адмирал с командой с большой вероятностью проедет и через Саламанку. Но дело в том, что у меня к тебе есть дополнительная просьба как к человеку, связанному с книгопечатанием. На листочках, которые ты найдешь в бутылке, содержатся мои путевые заметки. Писатель из меня никакой, не моя это стихия, но, думаю, что даже простые записи о впечатлениях от столь длинного и крайне необычного путешествия будут интересны тем, кому я дорог.

Я прошу тебя прочитать их и сделать с них две копии. Одну оставь себе, а оригинал передай моей матушке в замке Каса де Фуэнтес в Лас Вильяс, к северо-востоку от Саламанки. Вторую же копию сохрани, пожалуйста, для меня. Когда вернусь, возьму ее и с новой силой примусь за поиски своей возлюбленной. Третья копия предназначена ей. Обременять тебя ее поисками не желаю, поэтому не сообщаю здесь ни ее имени, ни каких-либо иных подробностей о ней.

Заранее благодарю, дорогой Алонсо.

Поклон сеньору Ибрагиму Алькади, сеньору Хосе Гарделю, твоей матушке, сеньорите Матильде и вообще "всему вашему семейству" (хоть и не писатель, а сам себя цитирую)!

Твой Мануэль".

Алонсо взглянул в первый листок путевых заметок.

"7 сентября 1492 г. Вчера продолжили путь на запад с Канарских островов, где останавливались из-за течи и поломки руля на "Пинте". Когда находились на острове Гомера, адмиралу кто-то сообщил, что в районе острова Йерро нас поджидает португальская эскадра с целью помешать выходу в открытый океан. Благодаря мастерству и опыту сеньора Колона нам удалось проскочить мимо них незамеченными".

Далее следовала приписка: "Никогда не думал, что труднее всего будет не научиться морскому делу, а привыкнуть к замкнутому пространству корабля. К этой небольшой площадке, которую приходится делить с другими людьми, не имея никакой возможности покинуть ее пределы. И лишь вид безбрежного океанского простора дает хоть какое-то облегчение".

Чтение заметок оказалось до крайности увлекательным. Несмотря на отсутствие литературных красот, они были намного интереснее сказки о приключениях Синдбада, поскольку повествовали о подлинных событиях.

Затаив дыхание, читал Алонсо о том, как на маленьком островке, который первым встретился путешественникам после многих недель мучительного морского пути, обнаружились люди! Они вышли из леса и встретились с кастильцами в первый же день их прибытия. Мануэль писал о необычной внешности индейцев народа таино и о том, как они отдавали свои золотые украшения за безделушки, не имеющие никакой ценности.

Затем европейцы открыли несколько других островов, мелких и крупных. И наконец Мануэль рассказал историю нелепого крушения "Санта-Марии" и возведения форта Ла Навидад, где он сам и еще тридцать восемь человек остались до того времени, когда за ними прибудет следующая эскадра адмирала Колона.

В отличие от "Света в оазисе", путевые заметки Мануэля де Фуэнтеса никакой тайны не содержали, и Алонсо, вместо того, чтобы переписывать их от руки, поручил работнику в книжной лавке изготовить две печатные копии. В заднем помещении лавки стоял предмет гордости Алонсо – приобретенный им недавно гуттенберговский наборный станок. Благодаря ему, обе копии делались практически одновременно.

Еще несколько дней "книгоноша" потратил, объезжая цыганские стоянки на территории от Кордовы до Севильи, а также от Кордовы до Толедо. Совершенно не представляя, как вести разговор с потомком Франсиско Эль-Рея, если таковой отыщется, Алонсо мысленно представлял себе самые разные варианты беседы.

На одной из стоянок старики помнили Франсиско, но ничего не могли сказать о том, были ли у него дети. На других даже не слышали этого имени.

Смирившись с тем, что поездка ничего не дала, Алонсо зашел на рынок в небольшом городке Мадрид, близ Толедо. Там он купил в лавке зеленщика сушеных фруктов на дорогу. Когда он протянул руку, чтобы взять плетеное лукошко с фруктами, зеленщик вдруг спросил:

– Простите, сеньор, можно ли поинтересоваться, откуда у вас это кольцо?

– Что? – удивился Алонсо, очнувшись от своих размышлений и впервые обратив внимание на продавца. Им оказался смуглый, пожилой цыган.

– Я имею в виду вот это кольцо с печаткой, – цыган кивнул на безымянный палец правой руки Алонсо, оправленный в перстень с печаткой в форме черепахи.

– Почему вы об этом спрашиваете? – удивился Алонсо.

– Извините, если я влез не в свое дело. Но, кажется, я знаю человека, который делает такие кольца. И я так же знаю, что он никогда их не продает, а лишь дарит очень близким людям.

– Нет, вы ошибаетесь, – вежливо ответил Алонсо. – Вы никак не можете знать ювелира, изготовившего этот перстень, так как он был сделан лет восемьдесят-девяносто тому назад.

– Странное совпадение, – пожал плечами зеленщик. – Может быть, это у них семейное.

– Семейное? – встрепенулся Алонсо. – Как же зовут вашего знакомого?

– Пако Эль-Рей.

– Эль-Рей? Возможно ли? Сколько ему лет?

– Около двадцати пяти или чуть больше.

– Вероятно, это внук Франсиско Эль-Рея, который сделал перстень! – воскликнул Алонсо, не веря своей удаче. – Тем более, что у них одинаковые имена... Я как раз разыскиваю потомков Эль-Рея. Вы случайно не знаете, как его можно найти?

– Знаю, сеньор. Это совсем несложно. Раньше их табор располагался возле Альхамы, но перед самым падением Гранады власти потребовали, чтобы они ушли. Теперь они стоят недалеко отсюда, возле южного входа в Бургос.

Бургос и Кордова находились в противоположных направлениях от Мадрида. Алонсо, изрядно утомленный разъездами, решил отложить на несколько дней поиски таинственного Пако. Поблагодарив зеленщика, довольный "книгоноша" вернулся в Кордову и рассказал Ибрагиму о своем открытии.

– И когда же ты поедешь в Бургос? – дед не скрывал радости и любопытства. – Мне уже не терпится узнать, что скажет тебе внук Франсиско. Ведь если он делает такие же перстни, совпадение фамилий, имен и цыганского происхождения не может быть случайным.

– Сначала в Саламанку, – решил Алонсо. – Мать Мануэля, наверняка, осведомлена о возвращении Колона. Об этом уже знают все. Надо поскорее сообщить ей, что сын остался на Эспаньоле, и передать ей письмо и его заметки. Потом поеду искать цыган. Не беспокойся, дед. Как только узнаю что-нибудь, расскажу тебе.

В Саламанку Алонсо приехал под вечер. На этот раз останавливаться в гостинице не пришлось. Теперь у Алонсо Гарделя в "золотом городе" был собственный дом. Наутро он зашел к Небрихе, которого на месте не оказалось, потолковал с его работниками, и они объяснили ему, как ехать в Лас Вильяс. К полудню он уже нашел Каса де Фуэнтес, небольшой замок с башенкой, въехал через ворота ограды, которые почему-то оказались открытыми, спешился, привязал коня к дереву и дернул за веревку колокольчика.

Дверь открыл слуга средних лет.

– Что вам угодно, сеньор? – спросил он с заметным леонским акцентом.

– Я хотел бы повидать донью Росарио. Меня зовут Алонсо Гардель, и у меня есть для нее вести от ее сына.

– О! – воскликнул леонец, – вести от дона Мануэля! – выкрикнул он, удаляясь вглубь замка.

– Боже, что ты говоришь, Эмилио?! – раздался женский голос, и навстречу слуге выбежала, всплеснув руками, высокая хозяйка замка.

– Вот, сеньор Гардель, – начал объяснять Эмилио, но она его уже не слушала.

– Вы Алонсо! – радостно воскликнула она. – Манолито так много о вас рассказывал! Не стойте на пороге, входите в дом!

Алонсо, не шевелясь и почти не дыша, смотрел на нее и не верил своим глазам.

– Что с вами? Вам нездоровится? – заботливо спросила Росарио. – Эмилио, позови Пепе! Нашему гостю может понадобиться помощь!

Алонсо молчал, не в силах вымолвить ни слова.

Состарившаяся лет на двадцать пять, располневшая, с легкими лапками морщинок вокруг изящно очерченных губ, с отдельными серебряными ниточками посреди ниспадающей лавы черных кудрей, обрамляющих неправдоподобно синие глаза, перед Алонсо стояла женщина, давно и прочно поселившаяся в его снах, – его прекрасная дама из медальона.

Глава 11

-

Угасает господское лето,

Полный круг завершает печаль.

Мне не робкого мальчика жаль,

А влюбленное сердце поэта.

Бланш Ла-Сурс

Ошеломление было настолько велико, а чувства – настолько противоречивы, что разбираться со всем этим просто не было времени. Хозяйка смотрела, широко раскрыв глаза. Когда-то, увидев это лицо на крошечном портрете в медальоне, Алонсо сказал, что художник придал ее глазам слишком много синевы при таких черных волосах. Как оказалось, тот ничего не приукрасил, скорее даже, напротив, – не сумел в полной мере выразить всей подкупающей открытости этого взгляда.

Надо было прекратить стоять истуканом и сказать что-нибудь.

– Донья Росарио, – пролепетал он.

Как же ему ни разу не пришла в голову эта мысль?! Она – мать Мануэля. Не возлюбленная, не кузина, не сестра, не племянница. Мать!

– Вам нездоровится, Алонсо?! Пройдемте в дом. Эмилио, воды для сеньора Гарделя!

Бело-голубое платье спадало волнами до самого пола и шелестело в такт шагам, когда она шла в глубь приемной залы, миновав ведущую на второй этаж крученую лестницу.

– Просто перегрелся на солнце в пути, донья Росарио! Ничего серьезного, – сказал Алонсо, придав голосу успокаивающую интонацию, однако стакан с водой, принесенный слугой-леонцем на серебряном подносе, выпил с жадностью.

На стенах висели портреты предков. Мужчины в доспехах, в шлемах с плюмажами, кто с копьем, кто с мечом. Вот этот – вылитый Мануэль, если бы не проседь в узкой бородке.

– Простите, донья Росарио, – спохватился гость, вынимая из дорожной сумки деревянную шкатулку. – Дон Мануэль просил передать вам это.

– О, благодарю вас! – Росарио сразу же прочитала адресованное ей небольшое письмецо. Затем вынула перевязанные тесьмой листочки с путевыми заметками.

– Простите за нарушение правил вежливости, – она приветливо улыбнулась, и Алонсо понял, что исполнилась его мечта: он наконец-то увидел, как улыбается "дама из медальона". Во сне Алонсо много раз желал этого, но девушка всегда сохраняла запечатленное давним художником мечтательно-сосредоточенное выражение лица.

– Гаити, – проговорила хозяйка замка. – Как странно звучит...

– Простите? – не понял Алонсо.

– Гаити, Бохио. Мануэль пишет, что этими словами называют остров Эспаньола сами туземцы. Я еще до письма знала, что он решил остаться там. Сеньор адмирал Колон любезно направил ко мне курьера с уведомлением. Но адмирал, похоже, ничего не знает о том, что мой сын вел собственный дневник плавания.

Она положила бумаги обратно в шкатулку и поставила ее на изящный стол с перламутровыми инкрустациями и выгнутыми ножками, заваленный листами с нотами. Рядом с ним, на приличном расстоянии от стен и окон, но не в самой середине зала, стоял музыкальный инструмент с двумя клавиатурами и открытой крышкой, из-под который блестели многочисленные струны. На поверхности лежал ворох бумаг. Инструмент был длиннее, чем обеденный стол среднего размера.

– Не хочется более отвлекать вас от чтения записок дона Мануэля, сеньора, – заторопился Алонсо.

Росарио не стала его удерживать.

– Приходите еще. Мы с вами не поговорили про вас и про ваш интерес к книгам, который я разделяю в полной мере, – от улыбки ее лицо молодело. – К тому же Мануэль рассказал мне о ваших необычных взглядах на устройство мироздания. Вы однажды говорили ему что-то интересное о сходстве между сном и явью. Меня это очень интригует. Я надеюсь, вы нас в скором времени посетите, и мы с вами тоже поговорим на эту тему?

– Да, сеньора, благодарю вас за приглашение.

В этот момент с порога раздался знакомый голос:

– Донья Росарио, мое почтение! Разрешите?

На пороге приемной залы стоял пожилой мужчина. Вместе с ним в зал проник серый кот. Несмотря на то, что в камзоле и чулках мужчина выглядел старше, чем в доспехах, не узнать его было невозможно.

– Сержант Крус! – радостно воскликнул Алонсо и сердечно приветствовал пожилого слугу.

– Так вы знакомы с нашим старым другом и верным оруженосцем? Недавно Пепе стал новым управляющим поместья! – сообщила Росарио.

– Рад вас видеть в добром здравии, сеньор Гардель, – откликнулся Пепе, после чего церемонно обратился к хозяйке замка: – Донья Росарио! Хуан-Карлос Бальбоа и его жена Элена приглашают вас завтра на крещение новорожденной дочери.

– Чудесно, пусть не начинают без меня. Это крестьяне, наши арендаторы, – пояснила она Алонсо. – Я вижу, вас любят животные.

Кот, оставшийся в зале после ухода Пепе, терся о ногу Алонсо.

– Подожди, Саладин, не мешай, – Алонсо отодвинул назойливое животное.

– Как вы его назвали? – удивилась Росарио.

– О! – смутился Алонсо. – Это я по рассеянности. У меня в Гранаде был кот с таким именем. Он потерялся во время войны.

Алонсо посмотрел на кота, который снова начал льнуть к нему, и глаза его округлились.

– Его зовут Сулейман, – сообщила хозяйка. – Он, как и вы, родом из Гранады. Пепе прибрал его вместе с другими животными, когда находился в осадном лагере.

Алонсо взял кота на руки и внимательно рассмотрел его. Вот знакомый шрам на ухе, оставшийся после драки с уличными котами. Вот характерная белая отметина на левом боку.

– Саладин! – прошептал он. – Так ты жив, старый плут! И помнишь меня, хотя прошло два года...

Кот потянулся лапой к его лицу.

– Удивительно! Значит, Пепе спас вашего кота! – воскликнула Росарио. Помолчав, она добавила: – Теперь, вероятно, вы захотите его забрать?

Алонсо заколебался. Отвезти Саладина к деду? Будет ли старик рад его видеть? Не станет ли присутствие кота напоминать ему о погибшей внучке?

– Благодарю вас, донья Росарио, но Саладину у вас хорошо. Это теперь его дом.

– В таком случае пусть остается здесь. А вас мы приглашаем навещать его. Вот вам еще одна причина для того, чтобы снова здесь появиться!

После знакомства с Росарио Алонсо испытывал смешанное чувство облегчения и какой-то странной, немного грустной опустошенности. Девушка из медальона нашлась и оказалась ничуть не более доступной, чем если бы она была возлюбленной Мануэля. Сама разница в возрасте уже делала невозможными какие-либо мысли о воздыхании.

Интересно, думал Алонсо, ложась спать в своем саламанкском доме, какой теперь она будет ему сниться: молодой или зрелой.

Однако с этого дня она вообще исчезла из его сновидений.

***

Консуэло, с которой он поделился своими переживаниями, была недовольна собой.

– Как же я даже не заподозрила, что он мог носить портрет матери? Вот тебе и моя хваленая проницательность!

– Но твои предположения были намного ближе к истине, чем мои, – пожал плечами Алонсо. – Как ты думаешь, почему она мне больше не снится?

– Вероятно, потому что теперь где-то в глубине твоего сознания присутствует уверенность в том, что ты ее увидишь, – предположила Консуэло.

***

Отправиться в Бургос на поиски Пако Эль-Рея Алонсо сумел лишь в мае. Стоянка цыган была крупнее, чем все те, которые ему довелось видеть раньше. Найдя место, где расположились выходцы из Альхамы, Алонсо обратился к первой попавшейся женщине, сказав, что ищет Пако Эль-Рея

.

– Эль-Рей? Кузнец Пако? – переспросила цыганка. – Да, он живет здесь, но, где он сейчас, я не знаю. Спросите у его дочери. Вот та женщина с маленькой девочкой. Это Лола Эль-Рей. Только учтите, она не разговаривает.

– Не разговаривает? Немая?

– Нет, не немая, но у нее что-то с голосом. Вы просто попросите показать вам, где сейчас ее отец.

Алонсо, вспомнив слова зеленщика в Мадриде о том, что Пако не больше тридцати лет, и, недоумевая, как он может иметь внучку, решил, что зеленщик просто ошибся.

Последовав полученному совету, Алонсо приблизился к смазливой смуглянке с длинными черными косами. Лола Эль-Рей сидела на повозке, груженной всяческим бельем, одеялами и подушками, среди которых возилась русоволосая девочка месяцев восьми-девяти.

– Простите, – обратился он к Лоле, – мне сказали, что человек, которого я ищу, Пако Эль-Рей, – ваш отец. Не могли бы вы показать мне, где он сейчас находится?

Лола внимательно осмотрела его, как будто решая, заслужил ли он чести получить столь важные сведения. Видимо, сочтя его достойным, она улыбнулась, отчего на щеке у нее образовалась прелестная ямочка, и чуть слышно кашлянула. К ним тут же подошла худая пожилая женщина в тюрбане.

– Здравствуйте, сеньор, – обратилась она к Алонсо. – Пойдемте, я отведу вас к Пако.

Девочка на повозке, увидев женщину, захныкала и потянулась к ней. Та наклонилась и погладила ребенка по головке.

– Хочешь играть, Бланка? Соскучилась по бабке Зенобии? Не сейчас, крошка, не сейчас, красавица моя! Отведу молодого сеньора к твоему деду и тотчас вернусь. Смотри, не скучай!

Девочка тут же успокоилась, как будто поняла услышанное.

Алонсо отметил, что маленькая Бланка, в отличие от своей матери, была очень светлая, белокожая, с русыми локонами и серыми глазами. Среди смуглых цыган она выглядела подкидышем.

Пако Эль-Рей вышел из кузницы, когда ему сказали, что некий молодой сеньор хочет его видеть. Он был крепкого телосложения и выглядел необыкновенно моложаво, даже несмотря на растрепанную черную бороду. Если бы Алонсо не знал, что это отец Лолы, он никогда бы об этом не догадался.

– Чем могу быть полезен вам, сеньор? – поинтересовался Пако.

– Здравствуйте, я книготорговец из Саламанки. Меня зовут Алонсо Гардель. Знаю, это имя вам ничего не говорит, но, возможно, вы слышали имя моего прадеда. Его звали Омар Алькади, и жил он в Гранаде.

Услышав имя Омара, Пако внимательно взглянул на Алонсо, и в глазах его появилось какое-то новое выражение. Алонсо был уверен, что собеседнику знакомо это имя. Однако Пако молчал.

– Насколько я знаю, он дружил с человеком, которого звали так же, как и вас, Франсиско Эль-Рей, – добавил Алонсо, смущаясь и не совсем представляя себе, что еще ему надо сказать, если кузнец будет и дальше хранить молчание. Вся семья их, что ли, сговорилась молчать, как будто набрали в рот воды?

Алонсо показал печатку с изображением черепахи.

– Этот перстень Франсиско Эль-Рей подарил когда-то моему прадеду. Он сам его изготовил. Простите, возможно, это вовсе не мое дело, но не был ли Эль-Рей вашим предком? – спросил Алонсо, краснея от того, как глупо звучат его слова.

То ли из-за жаркого полуденного солнцепека, то ли по какой-то другой причине, у Алонсо было притупленное восприятие времени. Ему казалось, что их разговор длится уже давно, хотя они ничего друг другу так и не сказали.

– Вы меня извините, – произнес наконец Пако глубоким мелодичным тенором, и Алонсо почему-то показалось, что он заранее знал, как звучит его голос. – Моего деда действительно звали так же, как и меня, и он был ювелиром, и вполне мог изготовить такой перстень. Но я не успел его застать. Он исчез или умер. Во всяком случае, когда я рос, его с нами уже не было. Не знаю, что именно вы хотели о нем узнать, но мне известно еще меньше, чем вам. Сожалею, – он развел руками.

Пунцовый, очень недовольный собой, Алонсо покинул стоянку цыган. В голове его крутился воображаемый вариант диалога с Пако, тот, который мог бы иметь место, но так и не состоялся. Алонсо представлял, что напрямую задает кузнецу вопрос: "Знаете ли вы, кто такие орбинавты?", не понимая, почему так и не решился сделать это на самом деле.

Воображаемый Пако в ответ говорил нечто совершенно невразумительное, вроде того, что он и есть тот самый Франсиско Эль-Рей, которым интересуется гость. А затем кузнец сам о чем-то спросил Алонсо, и, получив ответ, потерял к нему всякий интерес. Несмотря на то, что конкретное содержание диалога ускользало от Алонсо, сам этот нелепый сюжет повторялся много раз и так утомил его, что он решил заставить себя думать о чем-нибудь другом.

Долго заставлять не пришлось: перед глазами как-то сам собой всплыл образ высокой синеглазой хозяйки Каса де Фуэнтес.

Вскоре Алонсо побывал по делам в Кордове.

– Отчего мы боимся смерти?! – спросил его Ибрагим, вглядываясь выцветшими глазами в какие-то свои мысли.

Алонсо непонимающе взглянул на деда.

– Почему все живые существа боятся смерти? – снова заговорил Ибрагим. – Если смерть – это прекращение бытия, то после смерти меня уже не будет, поэтому нельзя сказать, что смерть это нечто ужасное, так как некому будет испытывать ужас. Если же это не конец существования, и душа или разум продолжает свое бытие, то что же в этом страшного?

– Может быть, – предположил Алонсо, не зная, почему дед заговорил об этом, и холодея от своих предположений на этот счет, – Это страх перед теми страданиями, которые зачастую сопровождают процесс умирания... Ведь люди нередко умирают больными, что доставляет их телу изрядные мучения. Кроме того, людей часто убивают. Вероятно, мы принимаем страх боли за страх смерти.

– Да, ты прав. Кроме того, нам мучительно не хочется расставаться с привычным миром и с любимыми людьми. Добавь к этому и страх неизвестности. Я скоро умру, Алонсо, – все эти фразы Ибрагим произносил одинаковым будничным тоном, отчего внук даже не успел испугаться. У него просто возникло странное ощущение, будто дед принял неверное решение и что его еще можно отговорить.

– Неужели тебе больше не нравится жить? – спросил он тихо.

– Еще как нравится! – дед поднял на него глаза. – Но разве от этого что-то зависит?

– А как же? – воскликнул Алонсо, подаваясь вперед. – Если твой мир создан твоим умом, то от кого же еще что-то зависит? Реши, нравится тебе жить или нет, и если нравится, то живи дальше. Обещаешь?

– Мы не знаем собственного ума, Алонсо, – голос Ибрагима чуть-чуть окреп. – Не мне тебя этому учить. Если бы мы знали все, что происходит в нашем рассудке, мы помнили бы все свои сны, не удивлялись бы им и понимали бы их смысл. Мы всегда желали бы только лучшего для своих любимых и самих себя, и с нами никогда ничего дурного не могло бы произойти. Мы просто не знаем своего ума. Где-то в его глубинах таится решение о том, что жизнь в какой-то момент должна завершиться. Ты думаешь, я могу с легкостью проникнуть на эту глубину и изменить там что-то?

Уже стемнело, и Алонсо зажег две масляные лампадки. Их мерцающие огоньки высветили во мраке комнаты морщинистое лицо старика на фоне спинки кресла. Обратившись к этому лицу, Алонсо произнес:

– Дед, поживи еще, ладно?

– Когда так вежливо и настойчиво просят, – усмехнулся Ибрагим, – отказать невозможно. Немного поживу. А ты не забывай, что надолго я это удовольствие растянуть не смогу, поэтому навещай меня почаще.

***

В середине сентября Алонсо решил, что прошло достаточно времени, чтобы можно было нанести визит Саладину (так он сформулировал в мыслях свое намерение), не рискуя показаться навязчивым его новой хозяйке. Он выбрал день, когда после дождливой недели снова вернулась теплая солнечная погода.

Росарио принимала гостя на балкончике второго этажа Каса де Фуэнтес, откуда открывался вид на холмы и косогоры, поросшие низкими рощами. Говорили о недавно вышедших книгах, и хозяйка замка упомянула два новых труда Антонио де Небрихи – кастильскую грамматику и латинский словарь. Алонсо чуть не подпрыгнул: как же он забыл?! Дальнейшую расшифровку "Света в оазисе" необходимо было продолжить, используя этот монументальный словарь! Было очевидно, что работа станет от этого не в пример легче!

Внизу, в пределах ограды, стояла круглая беседка. К востоку от расположенной примерно в трети лиги от замка небольшой деревеньки бежала тропа из пригнанных друг к другу крупных камней. Она вела в лесок, виднеясь то здесь то там из-за травы, подлеска и деревьев, и терялась в темной чаще.

– Это дорогу проложили еще римляне, – объяснила Росарио, перехватив его взгляд.