Текст книги "Начало конца"

Автор книги: Марк Алданов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 35 страниц)

Марк Александрович Алданов
Начало конца

Начало конца, или Пятая печать

Алдановым зачитывались. Один из его друзей, писатель Борис Зайцев, рассказывает: они с женой разодрали новую книгу Алданова, чтобы читать наперегонки. В Советском Союзе его книги были под запретом, но в других странах их перевели на 24 языка, включая даже бенгали. В США есть престижная премия – выбор Клуба книги месяца. Книга-лауреат оказывается в центре внимания, ее рекламируют, ей обеспечены громадные тиражи, портреты автора появляются на первых полосах газет. Этой награды был удостоен Алданов, когда в переводе на английский в разгар войны появился его роман «Начало конца» – тот, что сейчас перед вами, читатель. Следующий роман, «Истоки», был премирован Книжным обществом Великобритании. Иван Алексеевич Бунин много лет подряд выдвигал его на Нобелевскую премию.

Они познакомились в Одессе в 1919 г. перед эмиграцией и сразу же подружились, несмотря на разницу в возрасте – Алданов был на 16 лет моложе. Кажется, история русской литературы не знает такой многолетней – на всю жизнь без единой размолвки – верной, преданной дружбы. «Этому человеку я верю больше всех на земле», – говорил Бунин. Алданов признавал Бунина писателем более крупным, чем он сам, но и Бунин, не щедрый на комплименты, его прозу оценивал чрезвычайно высоко. Из письма Бунина Алданову от 11 октября 1945 г.: «Недавно перечитывал (уж, верно, в третий или четвертый раз) «Могилу воина». До чего хорошо!» Из письма от 15 апреля 1950 г. (Бунин перечитывает роман «Пещера»): «Точность, чистота, острота, краткость, меткость – что ни фраза, то золото. Да хранит Вас Бог, дорогой мой».

До получения Буниным Нобелевской премии его семья бедствовала. Алданов организовывал бридж с участием парижских богачей – весь выигрыш в пользу Буниных. В разгар войны, едва союзные войска высадились во Франции, Алданов начал слать ему бесконечные продовольственные посылки. После войны – Бунин очень стар и беден – много раз предпринимал для него сбор средств.

Кажется, история литературы не знала прежде случая, чтобы один крупный писатель опубликовал свое произведение за подписью другого. В жизни Алданова и Бунина такой эпизод был. В 1949 г. приятель Бунина Александр Рогнедов обратился к Алданову с необычной просьбой. Для сборника, который он, Рогнедов, готовит для публикации в Испании, Бунин предоставил рассказ, но его невозможно по цензурным соображениям напечатать. Сроки поджимают, имя Бунина анонсировано, а писатель, увы, болен. Не напишет ли по старой дружбе «артикль» за подписью Бунина Алданов?

Алданов не обескуражен неожиданным предложением, но боится, что Бунин обидится: «Вероятно, даже наверное, он на меня очень рассердился бы, а я на это идти не могу. Со всем тем не могу отказать Вам в услуге – тем более что дела Ваши не так блестящи. Поэтому предлагаю Вам следующее. Поговорите Вы с Буниным. Скажите ему, что Вы из-за его болезни не можете да и по условию не имеете права просить написать для Вас что-либо другое, но что, зная мою любовь к нему, Вы надеетесь, что я соглашусь бесплатно написать небольшую статейку, чтобы он ее подписал: Вам его имя необходимо. Боже Вас избави, не говорите ему, что Вы мне это уже предложили и что я согласился. Нет, скажите ему именно, что Вы надеетесь».

Долго искали Алданов и Рогнедов тему «артикля», в конце концов остановились на такой: «Русский Дон Жуан» – о том, как трактовали этот образ Пушкин и Алексей Константинович Толстой. Алданов написал быстро, за неделю, и Рогнедов рассказывал ему в письме: «Иван Алексеевич прочел, хитро улыбнулся и подписал. Я спросил из вежливости: «Исправлений не будет?» Он снова хитро взглянул на меня и проворчал: «Ну вот еще! Он пишет так хорошо, что не мне его исправлять…»

Этот эпизод ярко характеризует литературные нравы эмигрантов первой волны – благородство в их среде было не исключением, а обычным явлением. И по-новому освещает личность Алданова, не только крупного писателя, но и великодушного человека.

Он прожил 70 лет, которые делятся на две равные части, первые 35 – поиск своего призвания, вторые – напряженный творческий труд. Марк Александрович Алданов (настоящая фамилия – Ландау) родился в 1886 г. в культурной киевской семье, его отец – сахарозаводчик. Получил разностороннее образование, имел три диплома: химик, юрист, социолог, владел шестью иностранными языками. Первый опубликованный труд после окончания университета – научная работа по химии, второй, напечатанный в начале Первой мировой войны, предвосхищает Алданова – романиста: книга посвящена творчеству «величайшего из великих», Л.Н. Толстого. В 1918 г. Алданов, резкий противник Ленина, – секретарь думской межпартийной делегации, отправившейся на Запад просить денег и оружия для борьбы с большевиками. Поездка была неудачной, никто не хотел ввязываться в русские дела. Вернувшись в Петроград, Алданов узнал, что новая книга его публицистики, «Армагеддон», изъята. Основу книги составляли язвительные параллели революционных ситуаций разных времен, обсуждение удивительного сходства царей и королей с революционными вождями. О революции писали тогда по-разному, одни восторженно, другие с ненавистью, но только Алданов с иронией.

Какая судьба ждала бы его, если бы он не уехал? Печальная, наверное. Он уехал в марте 1919 г. в Константинополь (плыл одним пароходом с А.Н. Толстым), оттуда в Париж. Думал, что расстается с родиной на несколько месяцев. Оказалось, навсегда.

Через 20 с лишком лет, в конце 1940-го, он снова был вынужден бежать в другую страну, на этот раз из оккупированной Франции в США. В обоих случаях ехал не просто спасать свою жизнь, ехал делать свое дело, служить своим идеям. В Париже стал одним из учредителей-редакторов первого, просуществовавшего всего несколько месяцев эмигрантского журнала «Грядущая Россия». В 1942 г. стал одним из основателей «Нового журнала», призванного заменить лучший предвоенный эмигрантский журнал, парижские «Современные записки». В обоих случаях редакторская деятельность Алданова была непродолжительной, но плодотворной: проявилось его умение объединять разных людей, дипломатическое мастерство, широкий взгляд на историю, политику, литературу.

Это был один из самых эрудированных людей предвоенного поколения, он работал не только в литературе и публицистике, регулярно выпускал научные труды по химии. Современники свидетельствуют, что по складу своего характера и взглядам он был человеком науки – научность распространялась даже на сферу его чувств. Выбрал для своего художественного творчества исторический жанр, и этот жанр тесно с наукой связан: историк описывает время, исторический романист – людей, живших в это время.

Никогда не писал «из головы», прочно опирался на документы. Георгий Адамович рассказывает: однажды он случайно спросил Алданова, откуда в его повести «Могила воина» взялась такая деталь – у императрицы Марии-Луизы попугай с голоса Наполеона заучил фразу «Marie, je t’aime». Алданов сразу же назвал источник, но предупредил, что фразу придумал он сам, в источнике значилось, что попугай повторял какую-то наполеоновскую фразу. Писатель не был уверен, имел ли он право на такую пустяковую вольность!

Отличался феноменальной памятью, помнил исторические здания разных городов, гербы аристократических фамилий, перипетии забытых битв. Как правило, историки бранят писателей за промахи. Маститый профессор А.А. Кизеветтер, рецензируя роман Алданова «Чертов мост», подчеркнул: «Здесь под каждым историческим силуэтом вы смело можете поставить: «С подлинным верно».

Роман «Чертов мост» и философская повесть «Могила воина» входят в «серию» Алданова из 16 романов и повестей, охватывающих двести лет русской истории от Петра III до Сталина. Серия – дело его жизни, уникальное по масштабности историческое полотно. Его главная тема – связь времен. Каждая книга в серии самостоятельна, но их объединяют общие действующие лица (или их предки и потомки) а кроме того, различные предметы, переходящие от поколения к поколению. Алданов – превосходный стилист, но изящество его слога не бросается в глаза: ясные фразы, лучшие слова в лучшем порядке, умело выверенный ритм повествования. Композиция линейна, нет переносов из одного времени в другое, нет наплывов, повествование прозрачно. Чтобы читательское внимание не рассеивалось, автор разбрасывает по тексту своеобразные загадки, дает иноязычные вкрапления без перевода, цитаты без указания источников, упоминает забытые имена, понятия, чтобы читатель не пожалел времени, полез в справочник. Книга должна пробуждать интерес к другим книгам.

Изображая в серии события прошлого и настоящего, писатель воплощал свою оригинальную философию истории: нет никаких предопределенностей, нет поступательного развития общества, нет прогресса, «пулемет заменил пищаль, вот и весь прогресс с ХVI века». Начиная с Загоскина, Лажечникова, исторические романисты воспевали поступок, деяние, занимались утверждением бытия. Алданов же воплотил мироощущение эмигранта: история целей событий не знает и знать не может, от дел даже самых крупных полководцев и политиков спустя несколько десятилетий не остается ничего.

Любимейшим писателем Алданова был Толстой. Современник свидетельствует: «Он произносил эти два слова «Лев Николаевич» так же, как люди верующие говорят «Господь Бог». «Войну и мир» считал едва ли не лучшей книгой всех времен и литератур. Вместе с тем не разделял исторического детерминизма Толстого, был убежден, что историей правит Его Величество Случай. Волей случая на исторический Олимп то и дело попадают глупцы, порою преступники, а люди умные и порядочные крайне редко.

Многими нитями книга Алданова связана с русским историческим романом XIX века. Из него заимствованы отдельные сюжетные мотивы, к нему восходят реминисценции. Внутрилитературность, однако, не свидетельство слабости таланта писателя, а осознанная эстетическая позиция. Современник Вердена, Соловков, Хиросимы, Алданов по-новому пересматривает известные события русской и мировой истории. Размышляя о культурной традиции, сталкивая героику и будни, он, по существу, остается в кругу вечных тем, но трактует их по-своему: подчеркивает хрупкость цивилизации, бессилие человека перед лицом исторических событий.

Этот горький мотив контрастирует с внешней легкостью занимательного повествования. Дебют Алданова в художественной прозе состоялся во Франции в 1921 г., и сразу же писателя заметили. К столетию со дня смерти Наполеона он приурочил публикацию своей повести «Святая Елена, маленький остров». Наполеон в ней совсем иной, чем в эпопее Толстого: печальный больной человек и вместе с тем личность крупная, незаурядная. Язвительный автор менее всего хотел бы, чтобы читатель жалел его героя или безоглядно восхищался им. Наполеон по ходу действия мошенничает, играя с девочкой в карты, а когда умирает, малаец Тоби, слуга, отказывается верить, что умерший «раджа» – великий завоеватель: он точно знает, что великим завоевателем по праву можно назвать только одного Сири-Три-Бувана, знаменитого джангди царства Мекенбау. «Алданов очень умен, остер и образован. У него тонкий гибкий ум, склонный к парадоксам и рассудочному скептицизму», – единодушно решили критики. Последующие произведения писателя подтвердили такой взгляд.

В его творчестве слились воедино две традиции литературы, русская, с ее проклятыми вопросами, стремлением найти высшие нравственные ценности, логику истории, смысл человеческого бытия, и западноевропейская, которая ставит во главу угла безупречность формы, изящество слога и психологических характеристик, оригинальное построение сюжета.

Алданов свободно владел французским языком, большая часть его пути в литературе прошла во Франции. Он мог бы писать по-французски, иметь более широкий круг читателей, но предпочел трудную участь писателя русскоязычного. Тема России звучала в каждой его книге, но он писал не об этнографической России, а об исторической стране великих ученых, государственных мужей, проспектов, дворцов и университетов. Признавался в 1952 г. в одном из писем: «Эмиграция даже в смысле физического здоровья очень тяжелая вещь и изнашивает человека. О моральном и интеллектуальном изнашивании и говорить не приходится. Я по крови не русский, но думаю, что, если бы я еще раз мог увидеть Россию, особенно Петербург и Киев (где я родился и провел детство), то это удлинило бы мою жизнь – говорю это без малейшей рисовки, без сентиментальности и, думаю, без преувеличения».

Круг его знакомств был чрезвычайно широк, и его огромная переписка – настоящий кладезь для историков эмиграции. Среди его корреспондентов Михаил Чехов и Георгий Иванов, Деникин и Кускова, Шагал и Репин. С величайшей аккуратностью собирал и хранил полученные им письма вместе со своими ответами, ответы печатал на машинке в двух экземплярах. Перед смертью 10 000 писем передал в архив. Переписка почти не касалась повседневного быта, она сосредоточена на темах России, русской культуры, судеб эмиграции.

А в истории его более всего интересовали войны, революции, перевороты. В 20-е годы его главной темой была эпоха французской революции, затем он перешел к революции русской. Романы «Ключ», «Бегство» и «Пещера» рисуют группу петербургских интеллигентов на фоне быстро меняющихся исторических декораций. В «Ключе», детективе без ответа на вопрос, «кто убийца», дана предыстория Февральской революции, отношение автора к героям осуждающе-ироническое – трехсотлетнюю империю погубили, утверждает он, общественное своекорыстие и безразличие к судьбам страны. В романе «Бегство» под воздействием грозных событий Октября в персонажах пробуждается гражданское начало, действие сосредоточено вокруг одного из антибольшевистских заговоров. В «Пещере» знакомые действующие лица предстают еще в одном обличье – теперь это тяготящиеся чужбиной эмигранты начала 20-х годов, неприкаянные и разобщенные.

Так получилось, что отдельное издание «Пещеры» увидело свет в Германии при Гитлере в середине 1930-х. Власти страны вскоре спохватились, начали жечь книги Алданова на городских площадях. Тогда же Алданов решил, что его следующий роман будет не о событиях прошлого, а на остросовременную тему. На раннем этапе работы было найдено название: «Начало конца». Когда автор будет его дописывать, война уже будет идти, и название книги он будет в письмах друзьям расшифровывать так: «начало конца культуры и свободы», «начало конца мирной передышки между двумя войнами». В 1942 г., готовя английский перевод для издания в США, Алданов даст роману новое название «Пятая печать».

А пока что, в 1936-м, название «Начало конца» звучит вполне злободневно, темы автору подсказывает газетная хроника.

…«Одну Россию в свете видя, преследуя свой идеал», Алданов впервые в эмигрантской прозе избирает героями романа советских людей, раскрывает их внутренний мир, утверждает, что никакого «нового советского человека» в природе не существует, да и нелепо надеяться переделать человеческую природу всего за двадцать лет.

…Знаменитый французский писатель Андре Жид отправился в творческую поездку в Советский Союз. Чем обернется для него дружба с коммунистами?

…Русский эмигрант Горгулов был судим во Франции за убийство президента страны и приговорен к казни. Размышляя о его судьбе, Алданов вспоминает «Преступление и наказание», роман Достоевского.

…На стороне республиканского правительства Испании в гражданской войне участвуют военнослужащие Красной Армии. Хорошо это или плохо для России?

Современные романы Алданов строил иначе, чем исторические – в них нет реально существовавших личностей, одни только вымышленные герои, сюжет, хотя и навеян реальными событиями, в сущности, плод свободной фантазии автора. Редакция журнала «Современные записки» заключает с писателем договор: новый роман будет печататься «с колес», на протяжении нескольких лет он должен будет к каждому очередному номеру давать следующий фрагмент. «Современные записки» выходили как ежеквартальник, у писателя было три месяца, чтобы подготовить очередной 50 – 70-страничный отрывок. Такой договор, позволяя писателю и его семье длительное время существовать безбедно, в то же время создавал для него серьезные технические сложности. Писать приходилось быстро и каждодневно, сразу набело, в прямом порядке, переделать предыдущую главу и воплотить вновь найденное творческое решение не представлялось возможным. В памяти или на бумаге автор должен был держать подробнейший план и всего произведения, и каждой главы в отдельности, заранее определив, какие будут использованы документы и материалы, каких философов или поэтов будут цитировать персонажи, какие будут темы их споров и разговоров, какими аргументами они воспользуются. Последовательность эпизодов в многоплановом повествовании, возраст, характер, внешность, привычки каждого из действующих лиц – все это нужно было обдумать в деталях, перед тем как начать писать. Алданов вспоминал слова Расина о его «Федре»: «Федра» уже готова, ее осталось только написать».

Впервые Алданову приходилось в романе гнаться за днем бегущим, идти по горячим следам событий. Жизнь то и дело вносила коррективы в замысел. Вот два документально подтвержденных отступления писателя от первоначального замысла, одно связано с творческими причинами, другое вызвано внешними обстоятельствами.

…По ходу действия немецкий публицист-эмигрант продает документальную рукопись – своего рода пародию на «Майн кампф» Гитлера, написанную его бывшим единомышленником. Эту рукопись автор собирался включить в роман в качестве вставной главы, и ее текст сохранился в черновой редакции. К тексту прикреплен листок с напутствием самому себе: «Писать вульгарно, хлестко». Вскоре, по-видимому, убедился, что вульгарный, хлесткий текст романа не украсит, а тема утратила актуальность. В окончательном варианте вставная глава отсутствует.

…Из письма Алданова М.А. Осоргину от 13 августа 1940 г. узнаём, какая незадача его постигла во время бегства из Парижа перед вступлением в город немецкой армии: Алданов с семьей, взяв только самое необходимое, отправился пригородными поездами с шестью пересадками на юг Франции. Рукопись только что законченного эпизода «Начала конца» лежала в кармане его пальто, пальто он оставил родственнице, а сам пошел в кассу за билетами. И родственница потеряла рукопись! Восстановить текст по памяти оказалось невозможным, в тексте обсуждали редкостные старинные книги, которых нигде, кроме парижской Национальной библиотеки, достать было нельзя. Пришлось писать главу заново и на другом материале: герои слушают по радио из Лондона «Реквием» Моцарта, и он созвучен их настроениям.

Четыре центральных персонажа романа люди пожилые. Это излюбленный алдановский тип, только такие у него умны и достойны внимания – многого добившиеся в жизни, подводящие итоги, размышляющие о собственном начале конца. На старости лет, в канун войны таким только и остается, что комментировать события, а не воздействовать на их ход. Вместо старого афоризма «после нас хоть потоп» звучит новый: «мы еще покатаемся на волнах потопа».

Контакты советских людей с «буржуазным Западом» в эпоху 1937 г. были сведены до минимума. На Западе могли оказаться, и только по служебной надобности, лишь немногие избранные. Персонажи, выбранные Алдановым, люди, близкие Кремлю: один из них крупный военный деятель, в прошлом царский генерал, ныне командарм, человек больших заслуг перед советской военной наукой, двое других – видные члены партии с дореволюционным стажем, один в эмиграции близко знал Ленина, другой, недавно назначенный полпредом, имел перед отъездом аудиенцию у Сталина. Представители советской элиты, казалось бы, должны были быть не просто лояльными власти, они принадлежат к тем кругам, где вырабатывается внутренняя и внешняя политика страны, где принимаются судьбоносные решения, они и есть сама власть. На самом деле все обстоит совершенно иначе.

…Человек «с фамилией, похожей на псевдоним», бывший царский генерал Константин Александрович Тамарин перешел на сторону большевиков, стал военспецом вскоре после революции – «нужно было жить». Убедил себя, что России можно служить при любом режиме. Подчеркнуто держался в стороне от политики, весь был в научной работе, его исследования роли моторизованных частей в современной войне получили международное признание. Тамарин – анахорет, сторонился новых знакомств, был со всеми учтив и благожелателен, несколько старомоден. К чужим научным работам относился корректно, заключения давал по совести, «если только не было совершенно необходимо лгать». Образ нарисован с большой симпатией. Некоторые черты характера героя Алданов подглядел у своего доброго знакомого, генерала-эмигранта Антона Ивановича Деникина, с которым состоял в переписке. Но, в отличие от Деникина, его Тамарин сражается под чуждыми ему красными знаменами – отсюда страх и стремление постоянно оправдаться перед самим собой. «Кажется, мы ничего эдакого не говорили?» – терзается после того, как узнал, что за соседним столиком в парижской кофейне сидел белогвардеец. Посланный в командировку в Испанию, утешает себя: «Миссия чисто военная, никакого отношения к ГПУ и ко всему такому…» Мучается, что прожил жизнь не по совести, забыл о чести мундира.

…Советский посол в очень давние времена, в пору первой русской революции примыкал к меньшевикам, после пресловутых большевистских «экспроприаций» напечатал за границей памфлет-статейку «Опомнитесь, бесстыдники!». Казалось бы, давний грех ему властью прощен и забыт, у него устойчивая репутация одного из лучших партийных экономистов, он недавно получил высокое назначение по дипломатической линии. Но идет страшный 1937 год, и кто из самых преуспевших может по ночам спать спокойно? Этикет требует, чтобы в телефонном разговоре с Москвой он осведомился о здоровье наркома. А вдруг нарком уже впал в немилость – тогда жди беды. Влюбился на старости лет в девчонку – опять-таки жди персонального дела. С окружающими придерживается линии: больший роялист, чем сам король. Не дисциплина, не повиновение начальству, а умение быть всегда внутренне с ним согласным. «То, что мне кажется белым, я должен считать черным, если таково иерархическое определение предмета». В момент духовного кризиса открывается ему: он никогда не служил партии, а вместе со многими делал с ее помощью карьеру.

…Наконец, последний из алдановской троицы – профессиональный революционер, связанный с ГПУ и Коминтерном, не то македонец, не то хорват, а может быть, далматинец, получил образование в России, лишь виднейшие члены партии знали его биографию, и никто не знал настоящей фамилии. Выступает он под «несерьезным» псевдонимом Вислиценус. У советского посла, о котором говорилось выше, тоже псевдоним – Кангаров-Московский. Кангаров-Московский – это звучит гордо, представляется сразу человек карьеры, обладатель высокого поста, удачник судьбы. (Член ЦК, академик, автор теоретических статей о партии и рабочем движении в газете «Правда» и журнале «Большевик» подписывался: Емельян Ярославский.) Вислиценус – звучит как-то неопределенно и по-заграничному. Вряд ли кто-нибудь вспомнит средневекового алхимика Вислиценуса. Чтобы внушить читателю, что герой, выступающий под этим псевдонимом, тоже причастен к тайному знанию, автор при первом его появлении на страницах романа поминает пугающую шуточку про сослуживца – «товарища палача». Раздражителен, агрессивен, язвителен.

Легкораним, знает: ему осталось жить совсем немного.

Очень умен, и в его уста Алданов вкладывает собственные мысли о Ленине и Сталине, о Гитлере, о точках соприкосновения фашизма и коммунизма.

По складу своего дарования Алданов прежде всего публицист. Индивидуальное начало в персонажах, диалектика души, нюансы настроений и взаимоотношений его, кажется, не особенно интересовали, но мало кто из русских писателей мог с ним сравниться в искусстве несколькими штрихами рельефно воплотить эпоху, найти ее самые выразительные приметы, связать с прошлым и будущим. Когда советская власть делала только первые шаги в России и цензура еще не была всесильной, он в книге «Армагеддон» предложил свой парадоксальный вариант ответа на вопрос: «Для чего нужен Ленин? – Для торжества идеи частной собственности». Книгу тотчас изъяли, ему самому пришлось эмигрировать. На первый взгляд, формула нелепа: Ленин противник частной собственности. Но присмотримся внимательнее: Алданов декларирует, что никакое общественное и экономическое развитие страны вне принципа частной собственности невозможно, и спустя десятилетия эта точка зрения возобладала, утвердилась в обществе.

«Начало конца» – роман, а не политический трактат, но едва ли не самые важные для автора страницы – это внутренний монолог его Вислиценуса на тему: в чем состояла «ошибка комбинации», где было слабое звено в построениях Ленина, планировавшего переход от несправедливого общественного уклада к справедливому посредством революционного насилия. Глава XI первой части начинается эмоциональной сценой воспоминаний Вислиценуса о Ленине. Сидя в парижской кофейне, той самой, где он когда-то играл с Лениным в шахматы, он его видит вновь живым, и так отчетливо и ярко, как никогда его не могла изобразить официальная советская «лениниана». Вспоминает старых товарищей, полуголодных, смешных, что собирались в кофейне и чуть было не перевернули мир. А потом оказались в могиле или в тюрьме; самые известные были казнены.

По Алданову-Вислиценусу, «ошибка комбинации» заключалась в том, что революционеры утвердили в общественном сознании нравственность ненависти. Сначала шла речь о классовой ненависти пролетариев к капиталистам, бедных к богатым – она в теории провозглашалась временным необходимым явлением, вплоть до победы нового общественного строя, во имя высокой цели. Но затем оказалось, что новый общественный строй без ненависти обойтись не может, что она с годами становится только более сильной и разъедает общественный механизм. После смерти Ленина, читаем в романе, наступила эпоха, лживая насквозь. Был растрачен капитал порядочности, веры, убеждений. По инерции продолжали твердить о светлом будущем человечества, но уже в свои слова не верили. Друг другу тоже не верили, доносительство стало нормой.

Возникло противоречие между теорией и практикой: теория строилась на вере в человека, в его достоинство, в возможность его морального усовершенствования, практика же исходила из предпосылки, что человеку ни в коем случае нельзя доверять, что он глуп и подл и для успеха идеи эти два качества нужно на определенный срок активизировать. Сильные, страшные строки впервые в мировой литературе суммируют опыт кровавой бани 1937 года: «Оказалось, что человеческая душа не выдерживает предельного гнета, которому мы ее подвергли, – под столь безграничным давлением люди превращаются в слизь». Эти слова – образ эпохи постыдных доносов и малодушных раскаяний «несгибаемых» большевиков на показательных процессах. Вислиценус Алданова находит мужество признать перед судом собственной совести: «Мы, когорта политического преступления…»

В основе мизантропических построений теоретиков Третьего рейха русский писатель-эмигрант находит то же самое оправдание ненависти. На этот раз речь шла о ненависти арийцев к инородцам. В определенном смысле, рассуждает его герой, Гитлер вышел из революционной доктрины Ленина. «Мы убеждали немца-рабочего считать себя солью земли, так как он рабочий. Теперь он сошел с ума от радости, что он немец. И если их «философия» также дает людям счастье, какие, собственно, основания предпочитать нашу? (…) Вся наша история в последние годы свелась к схватке кандидатов в атаманы, почти без примеси идеи или с примесью совершенно произвольной, зависевшей только от обстоятельств. Вот из-за чего пролиты, льются, будут литься потоки крови. Этого не предвидел и Ленин…»

Принято считать родоначальниками антибольшевистского романа на Западе Кестлера и Оруэлла. Чтение Алданова дает основания не только включить его имя в этот ряд, но и отметить: он был первым, авторы «Слепящей тьмы» и «1984» шли по его следам.

В романе, написанном за границей, как тогда выражались, «белобандитом», нет ни любования советскими людьми, ни разоблачения их. Они даны с симпатией, с уважением, но они жертвы обстоятельств. По мере движения сюжета трагические обертоны нарастают. Все три советских персонажа умирают – три трагедии. Только Кангаров умирает от болезни (об этом рассказано в послевоенном романе Алданова «Живи как хочешь»). Тамарин погибает нелепо в Мадриде – при штурме университетской клиники. Вислиценус становится жертвой политического убийства в Париже, до последнего момента терзаясь загадкой, кто охотился за ним, гестапо или ГПУ. Автор подбрасывает читателю цепь намеков – может быть, все-таки ГПУ? Герой, узнав, что смертельно болен, решает бросить все дела, дожить свои дни во французском захолустье, в Кастеллане, занимаясь рыбной ловлей. Тут читатель-эмигрант должен был сразу вспомнить о судьбе советских перебежчиков предвоенных лет, их не раз выслеживали и похищали или убивали, например Игнатия Рейса, Федора Раскольникова. Но Вислиценус только собирался стать невозвращенцем, никому о своих планах не рассказывал, единственным свидетельством его намерений была покупка снаряжения рыболова. Слежка за ним началась до того, как мысль остаться во Франции впервые пришла ему в голову.

Нить в лабиринте ведет по ложному пути – частый прием Агаты Кристи.

Не только Вислиценус, но и Кангаров, Тамарин, в отличие от героев классики XIX в., не раскрывают своих мыслей, чувств, своих жизненных планов в диалогах. Советскому человеку, по Алданову, приходится постоянно скрывать, притворяться, делать вид. Главным средством проникновения в душу персонажа становится внутренний монолог. В романе уживаются две стихии: диалоги, где герои играют роли, и внутренние монологи, где герои таковы, какие они есть на самом деле. Кангаров терпеть не может Вислиценуса, Тамарин относится к Кангарову с презрением. Всеобщая взаимная неприязнь как норма вещей.

* * *

Другая сюжетная линия романа углубляет авторскую мысль о начале конца. Здесь предмет наблюдения Алданова не изменения в человеческом поведении, обусловленные тоталитарным режимом, а деформации, присущие демократическому строю и связанные с социальным неравенством. Молодой испанец, житель Франции Альвера похож на Родиона Раскольникова, героя Достоевского. Тоже страдает от нищеты, тоже задумывает убийство в целях ограбления, тоже убивает и замести следы не удается, а далее, как положено, тюрьма, суд, приговор. Но, разумеется, Алданов, большой и оригинальный мастер, не ставил перед собой задачи пересказать сюжет «Преступления и наказания».