Текст книги "От Рафаэля до Кавалера д’Арпино. Устройство римских живописных мастерских XVI века"

Автор книги: Мария Лубникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)

Федерико Цуккаро и художники позднего маньеризма

Федерико Цуккаро определенно стал самой влиятельной фигурой в художественном мире Рима последней четверти XVI века. При этом, что логично, мастера постоянно сопровождали нападки конкурентов и не только. В 1579 году он вернулся из Флоренции, где четыре года расписывал купол Санта-Мария-дель-Фьоре, – и это не нравилось флорентийским мастерам. Одновременно Цуккаро занимался росписями виллы Фарнезе в Капрароле: он унаследовал этот заказ от Таддео и работал вместе с Якопо Бертойя, Рафаэллино да Реджо, Джакомо дель Дука, Джованни де Векки, а также рядом других помощников, включая молодого Эль Греко[414]414
  Gentilucci А. Il Gran Palazzo Farnese di Caprarola. Viterbo: Tipografia Spada, 2003. Р. 43.


[Закрыть], – и кардинал Фарнезе не был удовлетворен его работой. В обоих случаях Цуккари публично ответил недовольным посредством двух аллегорических композиций («Клевета Апеллеса» и «Плач живописи»). В Риме художник снова попал в неприятности: в 1580 году он получил заказ на картину в Болонье, родине правившего в эти годы папы Григория XIII. Картина была выполнена достаточно схематично: ее воплощение по картону Федерико доверил помощникам. Кроме того, на переднем плане были помещены обнаженные фигуры, что было спорным решением для времен Контрреформации. Так или иначе, Федерико не заплатили за эту работу, и художники-болонцы выполнили картину на замену его произведению. Это был серьезный удар по репутации мастера, и поэтому в 1581 году он снова обратился к жанру карикатуры, создав картину Porta Virtutis («Врата добродетели, или Минерва, торжествующая над невежеством и клеветой»). Портреты своих недоброжелателей, включая болонских художников, а также друга и советника папы болонца Паоло Гизелли Федерико представил среди сатиров и невежд рядом с фигурой добродетели, выступающей на стороне его живописи[415]415
  Картина не сохранилась; эскизы к ней хранятся в Штеделевском художественном музее во Франкфурте-на-Майне и в галерее Крайст-Черч в Оксфорде. См. Aurigemma M. G. Lettere di Federico Zuccari // Rivista dell’Istituto Nazionale di Archeologia e Storia dell’arte. 1996. № 18. P. 207–246.


[Закрыть]. Карикатура была выставлена на видном месте на фасаде церкви Сан-Лука в Риме 18 октября 1581 года, в день праздника святого Луки, куда художники традиционно собирались раз в год в честь профессионального праздника. Кажется, на этот раз Цуккаро просчитался: болонцы находились под однозначным покровительством Григория XIII, и его выходка была воспринята как оскорбление. В ноябре 1581 года художник был изгнан из Рима и смог вернуться только в 1583 году – благодаря дипломатическим усилиям герцога Урбино, подданным которого он был. В 1583–1584 годах, все еще при обиженном им недавно Григории XIII, Федерико заканчивал после Микеланджело росписи капеллы Паолина, то есть полностью восстановил свою репутацию.

Этот случай становится для нас не только примером пристрастий заказчиков к творческим диаспорам своих земляков и непрекращающегося соперничества между мастерами, но и того, как важно для художника было оставаться придворным и умело лавировать между интересами властителей, в том числе при выборе выразительных средств для себя и своих помощников.

В 1585 году Цуккаро вновь покинул Рим и отправился в Испанию, а по возвращении участвовал в важных росписях в городе, в том числе расписывал капеллу дельи Анджели в Иль-Джезу. Его стиль, ориентированный и на Рафаэля, и на вкус 1590‑х годов к натурализму, оказал влияние на многих художников[416]416
  Одним из немногих исключений было творчество начинавшего с Себастьяно дель Пьомбо мастера из Палермо Томмазо Лаурети: он был старше своих коллег, включая Федерико, и не менял ориентированный на работы Микеланджело стиль в конце века, когда его вызвали в Рим из Болоньи расписывать потолок зала Константина (1582–1585) и зал деи Капитани в палаццо Консерваторов.


[Закрыть]. Поскольку мастер не скрывал, как именно он достиг мастерства, ему было достаточно легко подражать.

Помимо того, что он стал вслед за Муциано главой Римской академии, о чем еще будет сказано, его подходы влияли также и на временные союзы независимых художников: он и Федерико Бароччи оказались самыми влиятельными в эти годы. В стиле Цуккаро стал работать и Чезаре Неббиа, ранее подражавший Муциано. Это заметно, например, в росписях оратории Крочифиссо в Сан-Марчелло (совместно с Джованни де Векки, Николо Чирчиньяни и молодым Кристофано Ронкалли). К стилю Цуккаро тяготеют поздние работы начинавшего с Вазари Якопо Дзукки, живопись Рафаэллино да Реджо и ученика Неббиа Париса Ногари, Паскуале Кати и Джованни Баттиста Паджи, Джованни Баттиста Риччи и Николо Трометта. Его влияние заметно в росписях Библиотеки Ватикана, Санта-Мария-Маджоре, Сан-Марчелло-аль-Корсо и Сан-Джованни-ин-Латерано, Латеранского дворца. Здесь мы намеренно отклонились от темы и говорим о стиле: это подтверждает наш тезис о том, что в отсутствие учителей художники использовали временные объединения как площадку для учебы друг у друга.

Возвращение пейзажной специализации

Уже понятно, что у Муциано и вслед за ним у других римских художников обнаруживается интерес к пейзажу; прежде такой интерес был заметен в мастерской Рафаэля. Источником вдохновения для Муциано служила живопись Тициана и фламандская живопись, которую он видел на севере Италии. Мастер сделал свои пейзажи важной составляющей религиозных композиций в духе Контрреформации и закрепил необходимость ее присутствия в работах конца столетия.

Часть художников, имевших опыт в создании орнаментов и гротесков, относилась к пейзажной составляющей своих фресок только как к декору. Тем не менее они уже также выделяли в своих рядах отдельных специалистов. Так, Маттео да Сиена выполнял исключительно пейзажи в сдельных работах, например, когда расписывалась лоджия Григория XIII, и в совместной с Николо Чирчиньяни росписи для английского иезуитского общества Сан-Томмазо-ди-Кентербери (1581–1584). Тот же Николо Чирчиньяни затем объединил усилия с пейзажистом Антонио Темпеста в Сан-Стефано-Ротондо. Антонио тяготел к этому жанру, поскольку был учеником помощника Вазари, фламандца Яна ван дер Страта, также известного как Джованни Страдано.

Участие Пауля Бриля в создании фресковых циклов в Риме конца XVI столетия является ярким примером того, как в тогдашних условиях мог проявить себя специалист. Поскольку в городе было мало крупных мастерских, в которых мог постоянно работать мастер, создававший пейзажи, Пауль наравне с другими художниками участвовал во временных союзах, в которых отвечал за ту часть работы, которая удавалась ему лучше всего.

Братья Матиас и Пауль Бриль приехали в Рим из Антверпена в начале 1570‑х, и оба посвятили себя пейзажной живописи. Обучившись фреске в Риме во время участия во временных работах, они освободили пейзаж от чисто декоративной роли, характерной для Чинквеченто, и вернулись к подходу Муциано[417]417
  В недавней публикации К. Хендрикс впервые были собраны и исследованы все работы братьев Бриль. См. Hendriks C., Meijer B. W. Northern Landscapes on Roman Walls. The Frescoes of Matthijs and Paul Bril. Firenze: Centro Di della Edifimi, 2003.


[Закрыть]. Старший из братьев, Матиас, умер достаточно рано, в 1583 году, Пауль, вероятно сначала бывший ассистентом брата, затем сделался настоящим римлянином, хотя и сохранял связь с художниками и мыслителями своей родины.

Изначально Матиас работал под руководством Лоренцо Саббатини над росписями башни Ветров в Ватикане для Григория XIII. После смерти Саббатини братья Бриль построили самостоятельную карьеру, изображая римские руины, леса, горы и морские виды. Впоследствии Пауль пользовался рисунками Матиаса, работая в Ватикане, Латеране, Сикстинской капелле Санта-Мария-Маджоре и Скала Санта.

В 1590‑х Пауль открыл собственную мастерскую и занялся станковой живописью. Воскрешая традиции Джованни да Удине и Пьетро Венале да Имола, Бриль создавал живописные перголы с изображением животных. Но главной его заслугой в глазах современников было создание пейзажей в различных нарративных сценах.

Неббиа и Гуэрра заранее рассчитывали свои программы декораций так, чтобы пейзаж играл в них значительную роль[418]418
  Mandel C. L. Sixtus V and the Lateran Palace. Roma: Istituto poligrafico e Zecca dello Stato, 1994. P. 26.


[Закрыть]. При этом Бриль зачастую поручал росписи по своим рисункам ассистентам – как, например, в люнетах двора Латеранского дворца. В таком случае качество живописи несколько уступало его собственному.

Возможно, вкус к пейзажам был особенно свойственен Сиксту V из‑за влияния его францисканского окружения[419]419
  Zuccari A. I pittori di Sisto V. Roma: Fratelli Palombi, 1992. P. 16.


[Закрыть]. Однако же и для Климента VIII Пауль Бриль создал немало фресок, в том числе участвовал в росписях зала Клементина совместно с Джованни и Керубино Альберти в 1599 году. Мастер так и не занялся изображением людей, однако же оставил за собой изображение морских пейзажей и животных.

Стиль Бриля со временем несколько менялся под влиянием манеры братьев Карраччи и Кавалера д’Арпино. Он стал писать более классические, менее детализированные пейзажи. Для нас весьма показательным кажется само присутствие таланта пейзажиста внутри творческих групп конца Чинквеченто. Впервые со времен Рафаэля в Риме была не только оценена и осознанно задействована, но и развита данная специализация.

Руководство временным проектом или участие в нем стало одной из основных форм работы художников конца Чинквеченто. Даже живописцы, владевшие собственными мастерскими и имевшие прекрасную репутацию, зачастую выбирали именно путь коллективной временной работы в impresa. В начале столетия приглашение к подобной работе могло означать уникальный заказ, для которого специально собирались лучшие итальянские художники. В середине века подобные союзы стали альтернативой работе на мастера, не стремившегося обучать своих помощников. Теперь же временная общая работа признанных мастеров – владельцев студий, а также начинающих художников и специалистов стала той самой площадкой, с помощью которой живописцы могли развивать свои таланты и прославлять свое имя.

Мастерская Федерико Бароччи

Помимо упомянутых объединений конца XVI века, на рубеже столетий в папской столице работало несколько крупных мастерских, которые, как кажется, заслуживают отдельного рассмотрения. Речь идет о мастерских Федерико Бароччи и Кавалера д’Арпино. Отчасти их творчество правомернее отнести к XVII веку, однако же они работали в стиле позднего римского маньеризма, и поэтому имеют прямое отношение к теме этой книги.

Федерико Бароччи, приехавший в Рим еще юношей в конце 1540‑х годов, учился бок о бок с Таддео Цуккаро и Джироламо Муциано. В начале 1560‑х годов, работая над росписями Казино Пия IV и дворца Бельведер, Бароччи жил в доме Федерико Цуккаро. В 1563 году, когда завершались работы над росписью, Бароччи тяжело отравился и, посчитав, что кто-то из коллег-художников решил убить его, уехал в Урбино, под покровительство герцога Франческо Мария II делла Ровере. Болезнь сильно подкосила его и морально и физически, потребовалось четыре года, чтобы он снова стал работать.

В 1566 году Бароччи присоединился к ордену капуцинов, тем самым укрепив свое положение как художника периода Контрреформации: церковь ставила перед живописью дидактические задачи, и принадлежность к одной из конгрегаций упрощала доступ к заказам. Его живопись, основанная на наследии Тициана и Корреджо и предвосхищающая барокко, пользовалась успехом: правители переманивали художника к своим дворам, но он оставался верен Урбино. В Риме он фресок больше никогда не писал, но создавал алтарные образы – например, Филиппо Нери, создатель конгрегации ораторианцев, заказал ему картины для церквей Санта-Мария-ин-Валичелла и Санта-Мария-сопра-Минерва.

Живописную работу, свою или помощников, Бароччи предварял множеством набросков, выполнявшихся в сложных сочетаниях сангины, черного мела, пастели и других материалов. Мастер много работал с натуры, в том числе использовал живых моделей для создания эскизов. Богатая, тонко нюансированная и во многом натуралистичная живопись принесла Бароччи славу по всей Италии. Став одним из самых востребованных художников своего времени, мастер отправлял свои работы не только по территории родной области Марке, но и в Рим, Сиену, Перуджу, Ареццо, Милан, Прагу и другие города.

Особый интерес у современников вызывали картоны Бароччи. Для копирования его знаменитых своей экспрессивной и динамичной манерой многофигурных композиций использовалась техника калькирования[420]420
  Bauer L. F. A Leter by Barocci and the Tracing of Finished Paintings // The Burlington Magazine. 1986. № 128. P. 355–357.


[Закрыть]. В некоторых случаях, впрочем, мастерская прибегала и к припороху или же к отпечатыванию рисунка маслом с картона на живописную основу[421]421
  Luca D. de. Indagini sull’ underdrawing nella bottega del Barocci // Barocci in bottega. Urbino, giornata di studi 26 ottobre 2012. Foligno: Editoriale Umbra, 2013. P. 261–280.


[Закрыть]. Предположительно, кальки прикладывались прямо к готовым холстам, а не картонам, минуя этап в процессе копирования, связанный с переводом картонов. В силу особенностей материала кальки не дошли до наших дней. Становится очевидным, что копирование стало иметь повсеместный характер, что, безусловно, сказывалось на качестве живописи.

Федерико удаленно работал в филиалах своей мастерской в других городах, присылая картоны ученикам – Антонио Чиматори, Вентура Мацци, Антонио Вивани, Алессандро Витали и другим[422]422
  Ambrosini Massari A., Cellini M. Nel segno di Barocci. Allievi e seguaci tra Marche, Umbria, Siena. Milano: Federico Motta, 2005.


[Закрыть]. Им он перепоручал свои заказы и позволял свободное копирование собственных замыслов, через них осуществлял распространение своего искусства и способствовал его влиянию на художественный мир различных областей Италии. (В этом плане он был похож на Микеланджело, присылавшего рисунки Себастьяно, но масштаб его живописной практики был больше, а приемы распространения рисунка – менее творческими.) Несмотря на замкнутый и стеснительный характер мастера, он достаточно расчетливо превратил одну свою студию в производство.

Естественно, состав участников мастерской был более или менее стабильным, несмотря на то, что многие художники предпочитали временные союзы. Бароччи нужны были преданные и проверенные помощники, которым можно было бы отправить картоны. Среди них были уроженцы разных городов и областей – приехавшие из Марке, из Сиены (работавшие с Бароччи в его сиенской студии), из Урбино (Антонио Вивани). Сиенцы Франческо Ванни и его сводный брат Вентура Салимбени, начинавшие свою карьеру с росписей для Сикста V, стали работать в стиле Бароччи ближе к 1590‑м годам, возможно, под началом Андреа Лилио из Анконы.

При этом способ, который выбрал Бароччи для автономной работы своей мастерской, был достаточно архаичным: он разрешал повторное использование своих калек и картонов, как это некогда было заведено в мастерской Перуджино. Активно используя механический способ воспроизведения композиций для разных заказчиков, он занимался самокопированием. Что принципиально важно: Бароччи дописывал копии, созданные по его картонам мастерской, а также участвовал в создании пастишей, состоящих из цитат различных фигур его более ранних работ[423]423
  Verstegen I. Barocci, Cartoons, and the Workshop: A Mechanical Means for Satisfying Demand // Notizie da Palazzo Albani. 2007. № 34/35. P. 101–123.


[Закрыть]. В этом плане его великодушие в отношении собственных картонов отличалось от ситуации, когда Микеланджело дарил свои рисунки и картоны знакомым художникам. Пример поздней композиции мастера, собранной из частично измененных элементов прежних композиций, – «Благовещение», созданное Бароччи и мастерской для Санта-Мария-дельи-Анджели в Ассизи в 1596 году на основе «Благовещения» из Ватиканской пинакотеки (1582–1584) и «Мадонны ди Сан-Симоне» из Национальной галереи Марке (около 1567)[424]424
  Федерико Бароччи. Мадонна ди Сан-Симоне. Около 1567. Холст, масло. Национальная галерея Марке, Урбино. Inv. 1990 D 84.


[Закрыть] (ил. 36, 37 на вкладке).

Заранее продумывая стратегию работы мастерской, Бароччи создавал картоны абсолютно для всех своих работ и часто снабжал их координатными сетками. Более того, для того чтобы в новых картинах было легче компоновать элементы старых, он намеренно планировал делать все создаваемые им фигуры одномасштабными.

Очевидно, в конце своего творческого пути Бароччи практически исключил для себя необходимость работать ex novo. Свидетельством того, насколько важную роль играли картоны для мастерской, является письмо, написанное 21 мая 1597 году Гвидобальдо Виченци из Урбино своему брату Лодовико в Милан. Упоминая заказ картины «Отдых на пути в Египет» ученику Бароччи Вентуре Мацци, Гвидобальдо говорит, что это будет копия «того же размера, что и работа Бароччи, чтобы она получилась лучше»[425]425
  Verstegen I. Op. cit.


[Закрыть]. Видимо, в этом случае речь опять же шла об использовании старого картона. Показательно, что сто лет спустя после скандала с Перуджино, заказчик сам знал и хотел, чтобы мастерская создала самоповтор с помощью самого простого, механического способа. Здесь в очередной раз можно задуматься об изменении художественного вкуса.

Некоторые копии мастерской Бароччи все же не совпадают в размерах с оригиналом: например, «Стигматизация святого Франциска» (около 1605, Метрополитен-музей, Нью-Йорк) меньше по формату, чем картина из Ватиканской пинакотеки (около 1594–1595)[426]426
  Федерико Бароччи и мастерская. Святой Франциск. Около 1605. Холст, масло. Метрополитен-музей, Нью-Йорк. Inv. 2003.281; Федерико Бароччи. Стигматизация святого Франциска. Около 1594–1595. Холст, масло. Ватиканская пинакотека, Ватикан. Inv. 380.


[Закрыть]. Но значит ли это, что перед нами копия, основанная на «ловкости руки» и точном глазомере? Вполне возможно, что нет, ведь картон можно было перевести и уменьшить механически с помощью координатной сетки.

При этом, несмотря на неоднократное применение картонов, работы Бароччи, повторим, невероятно ценились по всей Италии. Например, одинаковые фигуры в композиции «Введение Марии во храм» из римской церкви Санта-Мария-ин-Валичелла (1583–1586) и созданной совместно с Алессандро Витали для миланского собора картиной «Святой Амвросий и Феодосий I» (1603) совпадают по пропорциям. За миланскую композицию Витали получил 367,5 скуди – и это огромная сумма: больше, чем получали за свои работы в Риме Караваджо и Карраччи[427]427
  Verstegen I. Op. cit. P. 112.


[Закрыть]. И это несмотря на то, что у Витали была «тиражная» живопись! Такая оценка была возможна только потому, что участие Бароччи в работе не ограничивалось созданием эскизов и картонов, но распространялось и на завершающий этап создания живописи. Концентрация мастера на живописных эффектах, которые были свойственны его манере, позволила сохранять авторский почерк и держать мастерскую под контролем.

Если прямое использование старых картонов мастерской можно назвать архаичным, устаревшим приемом, то создание реплик и пастишей в мастерской Бароччи в целом отвечало творческим принципам мастерской Рафаэля и предваряло концепцию устройства мастерской XVII века, в частности мастерской Рубенса: мастер давал ученикам замысел, который они прорабатывали и перерабатывали в живописном произведении, а затем возвращался, чтобы придать произведению «лоск», «довести его до ума». Зачастую кальки отдельных фигур использовались мастерской как своего рода мозаика, из которой собиралась итоговая композиция. Как предполагает Д. де Лука, иногда на картонах даже специально не выписывались предметы в руках у фигур, чтобы произвольно менять их от произведения к произведению[428]428
  Luca D. de. Op. cit. P. 266–267.


[Закрыть].

После смерти мастера в 1612 году его ученики унаследовали картоны и продолжили его дело. Но именно работы, созданные по картонам Бароччи после его кончины, являются ярким доказательством того, что, даже доверяя этап создания живописи ассистенту, мастер всегда отвечал не только за создание рисунка, но и за финальный вид произведения. Например, «Благовещение Губбио» (1609–1619), начатое Бароччи и завершенное Вентурой Мацци, явно уступает в живописном качестве другим работам Федерико. Кроме того, отвечая духу времени, многие художники мастерских Бароччи стали после его ухода больше тяготеть к манере братьев Карраччи.

Мастерская Кавалера д’Арпино

Другой крупной мастерской в Риме конца Чинквеченто стала студия Джузеппе Чезари, прозванного Кавалером д’Арпино. Мастер происходил из маленького города в папской области и родился в семье живописца Муцио Чезари, у которого учился живописи. Так же, как и большинство художников этого периода, начал свою карьеру в Риме в 1582 году во временном союзе: с тринадцати лет он временно находился в Ватикане в мастерской Николо Чирчиньяни и прославился, работая под его руководством, наряду с Кристофано Ронкалли[429]429
  Röttgen H. Il Cavalier Giuseppe Cesari d’Arpino: un grande pittore nello splendore della fama e nell’incostanza della fortuna. Roma: Ugo Bozzi, 2002. P. 4–5, 226–227.


[Закрыть]. Переняв некоторые из особенностей стиля Ронкалли, Джузеппе Чезари быстро занял весьма выгодную позицию в римском художественном сообществе. Он смешивал краски для художников и однажды удивил их, выполнив одну из росписей в их отсутствие. Это привлекло внимание папского астронома Иньяцио Данти, который представил его папе Григорию XIII.

Его первые работы были связаны с росписями фасадов дворцов. Он очень рано вступил в главные художественные объединения Рима: в 1585 году стал членом Академии святого Луки, а в 1586 – Братства виртуозов Пантеона. А в дальнейшем добился солидного положения и руководил несколькими наиболее значительными работами над декорациями интерьеров церквей для римских пап. Как и в случае с Рафаэлем и Микеланджело, именно папские заказы вынудили его собрать большую команду ассистентов и помощников. Эта деятельность позволила ему оказать значительное влияние на судьбу многих ведущих художников своего времени – Караваджо, Гвидо Рени, Андреа Сакки. В XVII веке он трижды избирался главой Академии святого Луки, что предоставило ему возможность выбирать среди юных талантов помощников для работ в росписях, которыми он руководил. В его мастерской состояли Чезаре Россетти, Гвидо Аббатини, Микеланджело Черквоцци, Франческо Дзукки, Винченцо Маненти, Бернардо Парасоле и Просперо Орси; кроме того, в 1642 году Джованни Бальоне сообщал, что Чезари учил также Пьера Франческо Мациуккелли, прозванного Мораццоне, Фламинио Вакка, Франческо Аллегрини да Губбио и Пьера Франческо Мола. По словам Бальоне, «его прекрасная манера создала школу, и у него есть ученики, которые счастливы увековечивать память своего мастера»[430]430
  Baglione G. Op. cit. P. 357.


[Закрыть]. Продолжателями дела Джузеппе стали его сыновья Муцио и Бернардино.

Во многом творчество Кавалера д’Арпино и мастеров его круга выходит за рамки этой книги и принадлежит XVII столетию, веку барокко. Но уже в интересующее нас время д’Арпино начал играть огромную роль как учитель. Этот аспект его художественной деятельности практически игнорируется в посвященной ему литературе.

Порядок работы мастерской Чезари состоял из следующих этапов: создания эскиза фигуры; поиска лучшей позы; расположения группы фигур на листе; проработки отдельных деталей – рук, голов, тел, одежды; проверки композиции с помощью ее зеркального отражения; изучения и изменения замысла мастера его учениками в графических штудиях; имитации и заимствования живописных манер других художников[431]431
  Röttgen H. Le funzioni del disegno nell’opera e nella bottega di Giuseppe Cesari d’Arpino // Studi sul Barocco romano. Milano: Skira, 2004. P. 19–24.


[Закрыть]. Что принципиально важно относительно всех названных этапов – мастер последовательно заимствовал рисунок и живописную технику у других, и это проявлялось не только в копировании античных памятников, Рафаэля и Микеланджело, не только в изучении манеры современников, но и при проработке деталей, которые должны были выполняться с натуры.

Графические работы, которые выполняла мастерская, часто являлись копиями – например, рисунок «Геркулес и Антей» на самом деле являл собой отсылку к мускулатуре Геркулеса с гравюры Гольциуса[432]432
  Джузеппе Чезари (Кавалер д’Арпино). Геркулес и Антей. Черный мел, сангина. Лувр, Париж. Inv. 148. Röttgen H. Op. cit. 2004. P. 19–24.


[Закрыть]. Штудии рук и ног редко являлись академическими штудиями обнаженной модели[433]433
  Например, Джузеппе Чезари (Кавалер д’Арпино). Нога. Перо, чернила. Галерея Уффици, Флоренция. Inv. 11226 F.


[Закрыть]. Не случайно Джулио Манчини в 1617–1621 годах писал, что школа Чезари, в отличие от Караваджо, «не слишком точно исследовала натуру»[434]434
  Mancini G. Op. cit. V. 1. P. 109.


[Закрыть]. Перейдя к копированию копий, мастерская отдалилась от частого использования обнаженной модели. Обнаженная мужская фигура из Уффици показывает, как реалистическое отношение к натурной штудии уже на этапе эскиза сменяется чувственной элегантностью и идеализацией, превращающей фигуру практически в подобие гермафродита[435]435
  Джузеппе Чезари (Кавалер д’Арпино). Обнаженная фигура. Сангина. Галерея Уффици, Флоренция. Inv. 1529 F.


[Закрыть].

Основой работы Кавалера д’Арпино с ассистентами были все те же два принципа, облегчавшие художественную практику: роль распорядителя работ, которую он брал на себя, делегируя заказы другим художникам, и частично специализация учеников: как будет сказано дальше, не всех он хотел использовать в совместных проектах.

Понтификат Григория XIII был весьма благоприятным для художника. Дж. Хесс заметил, что папа считал Джузеппе чем-то вроде своего собственного открытия, дал ему стипендию и снабжал массой заказов[436]436
  Hess J. Kunstgeschichtliche Studien zur Renaissance und Barock. Leipzig: Storia e Letteratura, 1900.


[Закрыть]. Помощниками Чезари становились маньеристы, последователи Цуккаро[437]437
  Bayer T. M. The Artist as Patron: An Examination of the Supervisory and Patronal Activities of Giuseppe Cesari, the Cavaliere D’Arpino // Athanor. 1990. № 89. P. 17–23.


[Закрыть].

После смерти папы молодому художнику покровительствовал кардинал Джулио Антонио Санторио. В 1588 году мастер получил первый заказ на большой фресковый цикл для Сикста V – роспись в церкви Сан-Лоренцо-ин-Дамазо. В конце 1591 года, вернувшись из Неаполя, куда его также вызвали для выполнения росписей, он снова работал для кардинала Санторио, а также для кардинала Сфондрато[438]438
  Abromson M. C. Painting in Rome during the Papacy of Clement VIII. A Documented Study. New York: Garland, 1981.


[Закрыть]. В то же время он подписал контракт на роспись капеллы Контарелли в церкви Сан-Луиджи-деи-Франчези (1591–1593) Пользуясь особым покровительством нового папы, Климента VIII, он получил также заказы на роспись капеллы Альдобрандини в церкви Санта-Мария-ин-Виа, капеллы Ольджати в церкви Санта-Прасседе (1593–1595), лоджии Орсини (1594–1595)

Выполнением последнего заказа, руководство которым было поручено Джузеппе в XVI столетии, – декорации трансепта Латеранского собора – занялись его подопечные из Академии святого Луки, которую он впервые возглавил в 1600 году. Известно, что, будучи распорядителем работ, Чезари заведовал финансами, получив 9000 скуди. Но сам он занимался только одной из фресок. За работу над этим проектом папа подарил ему коня, золотую шапку и титул Cavaliere di Cristo (рыцарь Креста), ставший основой для его прозвища.

Климент VIII предпринял реконструкцию находившейся в руинированном состоянии церкви Сан-Чезарео-ин-Палатио, также отдав в руки Чезаре управление работами. Художник нанял для исполнения своих замыслов Чезаре Россетти и Франческо Дзукки, а также, возможно, Андреа Лилио и Париса Ногари[439]439
  Idem. P. 86–87.


[Закрыть].

Последним проектом для папы Климента VIII стала роспись купола собора Святого Петра, начатая в 1603 году. Согласно Дж. Бальоне, несомненно, важнейший заказ этого периода был сначала передан Кристофано Ронкалли, а затем перепоручен Кавалеру д’Арпино[440]440
  Baglione G. Op. cit. P. 290, 372.


[Закрыть].

После смерти папы Климента VIII в 1605 году Джузеппе пережил опалу и даже оказался в тюрьме за незаконное хранение коллекции аркебуз. По одной из версий, это обвинение было предлогом, придуманным кардиналом Шипионе Боргезе, любимым племянником нового папы, Павла V, чтобы присвоить коллекцию произведений искусства, собранную д’Арпино. В 1607 году, под давлением оформив дар коллекции картин Апостольской палате, Джузеппе временно переехал из Рима в Арпино[441]441
  Многие из картин, которые собирал Кавалер д’Арпино, оказались на вилле племянника Шипионе Боргезе и сейчас входят в собрание римской галереи Боргезе.


[Закрыть]. Однако же в целом мастер сохранил свое влияние в городе и продолжил с успехом творить здесь в XVII столетии[442]442
  См. Haskell F. Patrons and Painters: A Study in the Relations Between Italian Art and Society in the Age of the Baroque. New Haven: Yale University Press, 1980. P. 27.


[Закрыть].

Что же позволило этому мастеру собирать под свое крыло и опеку один за другим все значимые заказы конца Чинквеченто? Очевидно, что, как и многие удачливые мастера до него, он был наделен социальными навыками и талантом придворного. Он работал в среде друзей и профессионалов, коллег по Братству виртуозов Пантеона и Академии святого Луки. Кроме того, он сам зачастую выступал в роли администратора, распоряжаясь заказами и решая, кто из его подопечных будет выполнять работу вместо него.

Позиция распорядителя работ не только давала д’Арпино высокое положение в обществе, превращая его из мастера, руководящего студией, в личного помощника заказчика, но и возвышала художника в профессиональной иерархии. Однако, принимая подобную роль, художник добровольно отдалялся от выполнения собственных художественных задач.

Интересно взаимодействие Чезари с Микеланджело Меризи да Караваджо во время работы над капеллой Контарелли. Получив заказ в мае 1591 года, Джузеппе обязался завершить его за два года и получил 650 скуди аванса. Для нас важно, что Чезари в этой капелле сконцентрировался на своде, создав и эскизы, и саму живопись, и не занимался декорацией боковых стен.

В июле 1593 года Чезари закончил работу над сводом капеллы и перестал заниматься ее росписями, чем рассердил местных монахов. Они подали петицию папе, который, в свою очередь, перепоручил дело под контроль Фабрики святого Петра. Последняя приняла решение, что Чезари должен завершить работу за дополнительную плату в 400 скуди. Вероятно, эта сумма не устроила Чезари, к тому же в это же время он должен был уезжать в Феррару и Болонью на двойную свадьбу Филиппа III Испанского с Маргаритой Австрийской и герцога Альберта с инфантой Изабеллой[443]443
  Röttgen H. Il Cavaliere d’Arpino. Roma: De Luca Editore, 1973. P. 36.


[Закрыть]. В итоге Фабрика святого Петра организовала встречу художника с монахами, после которой Чезари вернул деньги, и заказ был поручен Караваджо[444]444
  Idem. P. 36.


[Закрыть].

Принято считать, что заниматься живописью для этих стен Караваджо позвал кардинал дель Монте, самый влиятельный член Фабрики святого Петра[445]445
  Friedländer W. Caravaggio Studies. New York: Schocken Books, 1969. P. 106.


[Закрыть]. Однако не исключено, что в данном случае сам Чезари принял активное участие в судьбе Караваджо, рекомендовав его для завершения живописной работы[446]446
  Bayer T. M. Op. cit.


[Закрыть]. Г. Хиббард предполагал даже, что Караваджо уже работал в капелле Контарелли в 1593 году[447]447
  Hibbard H. Op. cit. 1983. P. 93.


[Закрыть]: как раз в 1593 году Караваджо состоял в мастерской Чезари.

Караваджо мало участвовал в больших фресковых проектах д’Арпино, но, согласно Беллори, ему было поручено в этой мастерской писать отдельные натюрморты – как раз те самые, которые потом в 1607 году были конфискованы и оказались в руках Шипионе Боргезе[448]448
  Curti F. Sugli esordi di Caravaggio a Roma: la bottega di Lorenzo Carli e il suo inventario // Caravaggio a Roma: una vita dal vero. Roma: De Luca, 2011. P. 70–71.


[Закрыть] (ил. 38 на вкладке). Однако, судя по записям Дж. Манчини, Караваджо пробыл в мастерской всего восемь месяцев[449]449
  Mancini G. Op. cit. V. 1.


[Закрыть].

Беллори писал о Караваджо, что «у него не было ни одного учителя, кроме натуры, и он не выбирал лучшие формы в природе»[450]450
  Bellori G. P. Op. cit. P. 201–205.


[Закрыть]. Принято считать, что Караваджо на восемь месяцев стал если не учеником, то помощником д’Арпино. Если принять эту распространенную версию, придется сделать вывод, что впервые с начала века в мастерской художника появился полноценный специалист по натюрморту, по фруктам и цветам, чья роль подобна роли Джованни да Удине в мастерской Рафаэля. Но насколько правомерно это сравнение?

Мастерская Рафаэля была сложно организованной командой, школой для художников, где каждый имел свою собственную сферу применения таланта. Натюрморты Джованни да Удине стали важным элементом и фресок, и картин самого Рафаэля. Что же до Караваджо, теперь исследователи вообще ставят под сомнение тот факт, что он выполнял свои натюрморты именно в рамках мастерской[451]451
  Paliaga F. Il giovane Caravaggio nella bottega di Giuseppe Cesari: una fonte trascurata e le vicende della «Caraffa di fiori» // Atti della giornata di studi Francesco Maria del Monte e Caravaggio. Pontedera: Bandecchi & Vivaldi, 2011. P. 67–102.


[Закрыть].

Студия Чезари была знаменита гирляндами и фестонами, становившимися, как бывало и ранее, обрамлением фресок. Их выполняли Чезаре Россетти и Франческо Дзукки. Иногда в своих работах они имитировали произведения Арчимбольдо, и в этом состояло максимальное приближение художников к натурализму[452]452
  Röttgen H. Op. cit. 2002. P. 202–207.


[Закрыть]. В этих случаях, как, например, в росписях капеллы Ольджати церкви Санта-Прасседе, Джузеппе писал фигуры по собственным эскизам, а помощники украшали композиции объемными гирляндами (ил. 39 на вкладке).

Караваджо же, очень возможно, писал натюрморты, которые Чезари не одобрял и не просил создавать. О напряженных взаимоотношениях между мастерами свидетельствует, например, случай, когда Караваджо изобразил рядом с фреской д’Арпино в церкви Сан-Лоренцо-ин-Дамазо карлика, высовывающего язык[453]453
  Мандер К. Указ. соч., Paliaga F. Op. cit. 2011. P. 76–77.


[Закрыть]. Действительно, вполне вероятно, что все станковые натюрморты Караваджо были написаны им в госпитале, когда художник решил больше не возвращаться в мастерскую. Их создание было выражением протеста против учителя, который не ценил его новаторских приемов. Если это предположение, высказанное Ф. Пальяга, верно, то можно предполагать, что, только покинув эту мастерскую, Караваджо смог противопоставить свое творчество позднему римскому маньеризму и вполне проявить свой талант. И действительно, картины Караваджо этого периода – самостоятельные произведения в совершенно новом духе, не связанном ни со стилем, ни с задачами мастерской д’Арпино. Они не предназначены для того, чтобы потом быть включенными в чьи-либо композиции или ансамбли.