Текст книги "Верни мне любовь. Журналистка"
Автор книги: Мария Ветрова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)
18
Громовы жили на одной из самых тусклых московских окраин, неподалеку от Коровинского шоссе – в типовой тринадцатиэтажке, в невероятно тесной трехкомнатной квартире. Жили, как выяснилось, в большом количестве.
Дверь, выкрашенную вездесущей коричневой краской, нам открыла маленькая полная женщина с испуганным лицом и заплаканными глазами – мать Василька и двух его сестренок. Девочки, по-моему погодки, были школьного возраста, но сидели в этот день дома: видимо, из-за чрезвычайной ситуации, явно потрясшей семью. Остальных членов семейства представляли на момент нашего приезда двое старичков – явные бабушка и дедушка. Так же как и девочки, они сидели в гостиной, уставленной на первый взгляд одними диванами. И, вероятно, держали совет по поводу случившегося.
Оглядев перепуганные лица Громовых, я бросила на Грига укоризненный взгляд: все-таки следовало предупредить их о визите. Неожиданностей, связанных с сыном (он же внук и брат), им сегодня и так хватало. Но Григорий и бровью не повел! Не дожидаясь особого приглашения, самостоятельно открыл наугад одну из двух дверей, выходивших в гостиную и – не ошибся: первое, что я узрела в распахнутую дверь, – часть деревянной кровати и две пары голых ног, торчавших из-под простыни… Затем дверь, пропустив Грига, закрылась, а я, оставшись наедине с Громовыми, сделала попытку улыбнуться присутствующим как можно бодрее. Не могу сказать, чтобы моя попытка поддержать родственников Василька имела успех: ее просто-напросто никто не заметил. Внимание семейства было дружно приковано к захлопнувшейся двери, из-за которой доносилось невнятное бормотание.
Наконец, затянувшаяся пауза завершилась. В приоткрывшуюся снова дверь высунулась Гришина голова с чрезвычайно сердитым выражением лица.
– Заходи! – Распоряжение относилось ко мне, и я поспешила его выполнить.
Более жалкого зрелища, чем то, которое являли собой оба наспех одетых «близнеца», сидевшие посреди разворошенной постели, я давно не видела. Вдобавок ко всему Колька и Василек сидели совершенно в одинаковых позах – широко расставив ноги без носков, оперевшись на них локтями и уставившись в пол…
– Иди сюда, Марина, – продолжал распоряжаться Григ, в голосе которого вовсю кипела если не ярость, то искренняя злость. – К окну… Присаживайся, сейчас они нам все-е-е расскажут как миленькие… Тем более, что господину Потехину свой дуэт исполнить уже успели…
Я послушно проскользнула к малюсенькому письменному столу, воткнутому хозяином комнаты между окном и кроватью, и присела на стул. Сам Григ остался стоять, вперив в «близнецов» суровый взгляд.
– Ну?!
Колька с Васильком дружно вздохнули, молниеносно переглянулись и, очевидно, поняли друг друга телепатически. Потому что Николай продолжал молчать, а Василий наконец открыл рот.
– Мы не хотели, – пробормотал он для начала.
– Ясное дело, не хотели, – фыркнул сердито Григ. – Только вот чего именно вы не хотели? Грабить Милкину квартиру или давать добровольное письменное признание в содеянном Потехину?..
Я ахнула. И прошептала что-то вроде «не может быть»… Потому что больше сказать мне было нечего. Василек между тем начал медленно, но верно краснеть. Скорее, даже багроветь, но мужественно продолжил свое горькое повествование:
– Я понимаю, мы сваляли дурака, но и вы нас, Григорий Константинович, тоже поймите… Рано или поздно менты добрались бы до ее квартиры, к нам бы возникли вопросы… А мы только пару недель назад узнали, что она нас… короче, обманула, что рукопись у нее дома, а не в издательстве, как она нам плела… Мы ж денег-то ей сколько отдали?.. Думали, действительно издательство этих самых проплат на издание требует…
– Стоп! – Я опередила Грига, заметив, что он уже вполне готов к взрыву. – Вы что же хотите сказать? Что ваше бессмертное произведение взялась издавать Людмила Евстафьевна?
– Ну да! – Василек почти обрадовался первому проблеску взаимопонимания.
– Когда это было, как все получилось?
В следующие несколько минут мы с Григом получили ответы на оба вопроса.
Свою нетленку в форме романа, написанного на основе богатого опыта по сбору скандальных информашек, наши корреспонденты сочиняли ни много ни мало – почти полтора года. Полгода назад они наконец сочли свой труд завершенным. Но абсолютной и полной уверенности как в собственной гениальности, так и в результате ее реализации все-таки не испытывали и по этой причине решили воспользоваться услугами эксперта. То бишь любимой заведующей – Милки. Конечно же под большим секретом. Людмилу они оба ценили чрезвычайно высоко и как профи, и как личность, доверяли абсолютно. И с трепетом ждали ее заключения…
Заключение последовало необыкновенно быстро – всего через несколько дней после того, как «Гром среди ясного неба» был вручен трепещущими авторами Милке.
Людмила Евстафьевна была в полном и прямо-таки неописуемом восторге! Настолько сильном, что тут же предложила Васильку с Колей собственноручно заняться изданием их романа, заверив, что у нее прочные и давние связи со знаменитым «Эксмо-пресс»… О таком счастье начинающие авторы и не мечтали! Конечно, они мгновенно приняли как истину, что в наше коммерческое время первое в жизни произведение хотя бы частично, но издаваться должно на деньги его создателей: почему-то это Милкино утверждение ни у одного из глупых корреспондентов сомнения не вызвало! Вот она – сила авторитета, в данном случае Милкиного…
Особенно в этой связи обоих дураков радовало, что деньги можно вносить помесячно, порциями… Посовещавшись, они решили, что вдвоем названную Людмилой Евстафьевной сумму, да еще частями, вполне осилят. У Николая, проживавшего только с мамой, проблем в этой связи было меньше, у Василька – побольше: сумма его заработка составляла основу благосостояния семьи Громовых. Кроме Василька, из всего семейства постоянно работал его глава. Но папин довольно хилый оклад в каком-то мучительно и медленно помиравшем НИИ окладом признать было довольно трудно. Однако родственники, посовещавшись, решили, что ради славы своего единственного сына (внука, брата) вполне могут на некоторое время умерить потребности: разве можно упускать такой шанс?!
Первые сомнения посетили «близнецов» всего лишь пару недель назад: в процессе сбора информашек Василек довольно близко подобрался к знаменитому «Эксмо», в стенах которого разразился какой-то скандальчик с автором, недовольным величиной своего гонорара. Кроме того, обоих уже с месяц мучила мысль о том, что полгода – срок, опять же по нашим временам, громадный, за это время роман можно было издать дважды… За что же тогда, спрашивается, деньги дерут?.. Накануне «близнецы» как раз сделали очередной взнос – как всегда, через Людмилу Евстафьевну, и сожаление об уплывших деньгах пересилило жажду славы: посовещавшись, они отправились в издательство, не предупредив Милу…
Итог похода был убийствен и краток: «Грома среди ясного неба» в издательстве и в глаза не видели, о Людмиле Евстафьевне Песочниковой и слыхом не слыхивали…
– Ясное дело, – вздохнул Василек, – у нас нашлось к ней сразу несколько вопросов…
Он умолк и опустил голову почти до колен.
– И что же она вам ответила? – подтолкнула я его, уже догадываясь что.
– Не хотелось бы повторять подробно, – вступил Николай, – а если в двух словах, то круто обхамила… И по части этого… Ну как авторов, и вообще.
– Почему вы не обратились ко мне? – рявкнул долго молчавший Григ.
– К вам? – Они сказали это хором, а завершил общую мысль Василий:
– А потом дальше работать под ее началом? Точнее, не работать вообще. Потому и не обратились… Тем более что Людмила Евстафьевна сказала, что это нам будет хорошим уроком, что она давно мечтала преподать подобный урок какому-нибудь графоману…
– Допустим! – продолжил Григ. – Но ведь, кроме вас и нее, ни одна сволочь на свете не знала этой истории, верно? То, что она вела записи ваших поступлений, вы тоже не знали… Так какого дьявола тогда вы струсили настолько, что полезли в ее квартиру за своей проклятой рукописью?! У вас она что, в единственном экземпляре была? Наверняка нет! И что такого, с вашей точки зрения, особенного, если у заведующей дома хранится рукопись двоих подчиненных?!
– Так мы не столько рукопись, сколько кассету… – растерянно произнес Николай.
– Какую еще кассету? – Григ недоуменно посмотрел на меня. – Ты что-нибудь знаешь про кассету?
Я мотнула головой и пожала плечами.
– Когда мы пришли к Людмиле Евстафьевне, ну… после издательства, она сказала, что если мы возникнем, то у нее есть запись нашего с ней разговора, из которого следует, что мы просто-напросто ее должники…
– И вы поверили?!
– Нет, мы ее сначала прослушали, она у нее в кабинете тогда была, но она предупредила, что это копия. А оригинал – дома… Марина Петровна, вы нас простите, но мы вчера… То есть… Словом, в вашем кабинете той кассеты уже нет…
Григ сплюнул и бросил очередной злобный взгляд – теперь уже на меня:
– Мне кажется, первое, о чем я тебя просил, – разобраться с бумагами и с хламом в ее кабинете!.. Прикинь, если там еще парочка таких сюрпризов?!..
Я промолчала. Потому что ответить мне было вновь совершенно нечего.
– Ну и что же на этой кассете было? Кстати, куда вы ее дели?
– Уничтожили! – хором ответили наши идиоты. А продолжил на сей раз Николай:
– Вначале как бы дверь хлопнула, потом Васькин голос – насчет того, что принес деньги… Не очень громкий, но все понятно. А потом, уже громко, голос Людмилы Евстафьевны… Она напоминала, какая еще сумма за нами осталась… И говорила, что мы вообще-то должны радоваться, что благодаря ей платим частями… Все.
– И вы что же – нашли у нее дома оригинал?
Оба молча помотали головами, а я подумала, что никакого оригинала, вероятно, в природе не существовало.
– Она в тот день, – робко произнес Василек, – ну когда ее кто-то… Кто-то… Словом, она вызвала к себе еще утром Кольку и сказала, что деньги наши вернет и кассеты обе отдаст, что все это – действительно чтобы преподать нам урок и научить жить… Только кто нам поверит, что она это сказала, после… после всего?! Свидетелей-то ведь не было!
В голосе несчастного Василька звучала такая жуткая тоска и отчаяние, что я едва не прослезилась от жалости. Уж я-то им точно верила: злая, очень злая шуточка – вполне в духе моей покойной подруги Людмилы Евстафьевны Песочниковой, жертвы кем-то хорошо продуманного убийства…
Когда я повернулась к Григу, он молча набирал на своем мобильнике какой-то номер. Некоторое время в комнате царила угнетающая тишина, наконец Гришин абонент отозвался.
– Это я… ты сейчас где? – Ему коротко ответили. – Уже знаешь?
Теперь он слушал своего собеседника довольно долго и задал вопрос, после которого я сообразила, что на связи с Григом Корнет.
– А что твой Потехин, тоже им верит?.. Да я и без тебя знаю, что такое работник прокуратуры и каков его менталитет… И про мозги тоже знаю!.. Ладно, надеюсь, он нас там дождется, мы уже выезжаем.
Григорий отключил свою трубу и, кивнув мне в сторону двери, молча двинул вперед, не удостоив больше несчастных «близнецов» ни словом, ни взглядом. В отличие от него, я на подобную жестокость способна не была и все-таки пролепетала на прощание ничего не значащее: «Держитесь, ребятки, в итоге все равно разберутся…»
Но в то, что я сказала, я и сама не слишком верила: «близнецы» оказались настолько трусливыми и глупыми, что, можно сказать, поднесли Потехину на блюдечке с голубой каемочкой прекрасную версию против самих себя… Оставалось только удивляться, что прямо из прокуратуры их обоих прямиком не отправили в СИЗО, а всего лишь взяли подписку о невыезде…
Уже в машине Григ, тяжело вздохнув, сказал:
– Похоже, мы с тобой и впрямь остались практически без сотрудников «по городу»… Скидывай часть запланированных материалов и информашки в «письма», своему другу Калинину… А то у его корреспондентов на задницах скоро дырки будут от сидения на стульях по восемь часов подряд. Да и сам пусть покрутится, – глядишь, похудеет немного, только на пользу пойдет…
– И почему вы с Корнетом его так не любите? – отозвалась я. – Добрый и исключительно невезучий мужик с незадавшейся судьбой…
Григорий усмехнулся и ничего не ответил. На свой вопрос я ответила сама – спустя минуты три после приезда в редакцию. Потому что первым человеком, перехватившим меня на пути в мой кабинет, в котором уже должен был завершиться потехинский шмон, был как раз Кирюша.
Вопреки ожидаемому, бывший Милкин супруг выглядел оживленным и чуть ли не радостным.
– Маринка, ты уже знаешь?! – Он возбужденно схватил меня за руку. – Ну надо же, никогда б не подумал… Прими мои соболезнования! Это правда, что их арестовали?!
Я резко высвободила руку и посмотрела в его горящие нетерпением и чуть ли не торжеством глаза:
– Кого – их?
– Как – кого? Ну этих ваших «близнецов»… Ты что, не знаешь?!
– Я не только знаю, мы с Григом только что вернулись от Громовых… Кто тебе сказал, что их арестовали? Только посмей брякнуть кому-нибудь в конторе эту глупость!..
Калинин отшатнулся от меня, открыл и молча закрыл рот, потом опять открыл:
– Но… Вся контора и так знает, все говорят, что они… что их…
– Трепло! – взорвалась я. – Собственными руками придушу, если еще хоть раз услышу эту лживую сплетню! А ты, похоже, и рад? Рад, да?! Обрадовался, что с тебя-то теперь уж точно все подозрения сняты?! Эх, ты!..
Кирилл охнул и попятился, а на мои плечи легли чьи-то сильные, горячие руки. Резко обернувшись, я нос к носу столкнулась с тетей Валей…
– Успокойся, девочка, никто ничего такого не говорит, тем более «вся редакция»… Пойдем, твой кабинет уже свободен.
Тетя Валя по-прежнему, несмотря на жару, была в глухом черном платье, все с той же газовой косынкой, наброшенной на него у ворота. И по-прежнему она была бледна, мне показалось, что за прошедшие дни Валентина Петровна сделалась худее и меньше ростом – словно усохла от своей потери. Только глаза буквально пылали, тоже черным сухим огнем.
Моей ярости как не бывало, увлекаемая ею, я покорно последовала вместе с тетей Валей в свой кабинет. На Калинина мы обе даже не взглянули, оставив его стоять посреди коридора с красной, как помидор, физиономией.
19
В свой опустевший отдел заходить я бы все равно не стала: в качестве понятых там – об этом мне еще по дороге сказал Гриша – толклись Анечка и вышедший наконец с больничного Рудик, а также, как лицо абсолютно нейтральное и ни в чем не замеченное, секретарь главного редактора – Лиза.
Кабинет аккуратный Потехин запер, но ключ торчал в двери, и мы вошли, после чего я обнаружила, что так здорово, как сотрудники прокуратуры, здесь не наводила порядок даже наша уборщица. Я села за стол, а тетя Валя – в кресло. Мы помолчали. Все бумаги, очевидно тщательно просмотренные следаками, были рассортированы в четыре аккуратные пачечки, ручки, карандаши и фломастеры, вечно валявшиеся по всему столу, ровнехонько торчали в стаканчике… У меня мелькнула мысль, что пыль, возможно, тоже вытерли сотрудники прокуратуры, а вовсе не техничка… Ну и ну!
– Мариночка, – тихо начала тетя Валя, – я хотела тебе сказать, что все, связанное с похоронами, сделано… Милочку нам отдали сегодня утром, она… Мы отвезли ее туда… В морг на Бауманской…
Я почти забыла о предстоящих похоронах, оглушенная лавиной, в которую превращалось следствие, и от ее слов слегка вздрогнула, переспросив:
– Мы?
– Ну да, мы… Я и Рудик… Мальчика мне жаль, он неважно себя чувствует…
– Я думала, Рудик на больничном…
– Он и есть на больничном, но все равно все делал сам, я только помогала, вместе с девочками из компьютерной… Ты очень бледненькая, Мариша! Не переживай, пожалуйста, из-за Калинина, он… Он не слишком умен… Думаю, с Василием и Николаем все будет в порядке, разберутся…
– Вы в курсе, что они отчудили на самом деле?
– Да, мне Оболенский рассказал… Кроме того, сегодня утром, еще до обыска, со мной беседовал Потехин.
– От вас-то ему что надо? – При упоминании о Николае Ильиче я ощутила раздражение и тревогу. – Как он с вами беседовал – официально? Под протокол?
– Ну да… Как это – что? Девочка моя, ты разве не знаешь, насколько мы были близки с Милочкой? Естественно, что я просто должнабыла участвовать в дознании… Николай Ильич совсем не так плох, как тебе кажется, ему даже присуща гуманность! С учетом моего возраста и… и состояния, он поговорил со мной здесь, а не в прокуратуре… Собственно говоря, Мариночка, я шла к тебе не с этим, хотела узнать, будешь ли ты заказывать Милочке отдельный венок… Если да, то…
– Наверное, да… – Я растерялась и смутилась из-за того, что самой мне в голову эта мысль не пришла. – Сколько нужно дать денег? И кому – вам или Рудику?.. Или…
– Мне. – Она назвала сумму. – И вот еще что… Нужен текст на ленту… Сама напишешь?
– Господи, я не знаю, что писать! – искренне воскликнула я, потому что действительно не представляла слов, которыми надлежало прощаться с Милкой… То есть представляла, но…
Тетя Валя посмотрела на меня так пристально и испытующе, что я невольно начала краснеть. Мне показалось на какое-то мгновение, что Валентина Петровна знает о наших с Людмилой отношениях куда больше, чем я думаю. «Я становлюсь мнительной, – сказала я себе мысленно. – Так и спятить недолго. Обрести какую-нибудь манию преследования…»
– Если ты не против, в таком случае за тебя могу написать я сама, – вздохнула тетя Валя и слабо улыбнулась, одновременно поднимаясь с кресла. Я молча кивнула, и она ушла, на прощание еще раз успокоив меня абсолютно, на мой взгляд, беспочвенным заявлением, что с Васильком и Коленькой все будет хорошо, что «неглупый и несомненно профессиональный Потехин во всем разберется»…
Больше всего на свете мне в тот момент хотелось прикрыть глаза и хоть ненадолго отключиться от реальности. Проклятый похмельный синдром в общем и целом прошел, но состояние сонливости и какой-то просто глобальной усталости осталось. Моим мечтам, однако, не суждено было сбыться. Едва за тетей Валей закрылась дверь, как нагрянул легкий на помине Потехин.
– Доброе утро, Марина Петровна! – возвестил он прямо с порога бодреньким голосом. Я удивилась: неужели все еще утро? И, глянув на настенные электронные часы, украшавшие у нас в конторе все кабинеты, убедилась, что Потехин в данном случае прав: до полудня оставалось целых сорок минут.
– Надеюсь, – продолжал частить следователь, – мы тут у вас ничего существенного не нарушили в процессе досмотра?
Он уже успел пройти и устроиться на стуле для посетителей. Я посмотрела на Потехина подозрительно: он что, издевается? Нарушили! Сам, что ли, не понимает, что на самом деле в итоге их «досмотра» кабинет обрел наконец приличный вид и перестал напоминать свалку ненужного хлама?
Но физиономия следователя насмешливой не была, напротив – прямо-таки излучала доброжелательность.
– Наоборот, – неохотно признала я вслух. – После ваших ребят тут теперь стало просторней – можно работать… Нашли что-нибудь стоящее?
– Если вы о кассете, которую упоминали ваши сотрудники, то нет.
– И вы, разумеется, не верите, что Мила в тот день… Что она раскрыла «близнецам» карты, пояснив, что это была шутка?..
Потехин мгновенно посерьезнел и помолчал.
– А она была способна на подобные, мягко говоря, не вполне гуманные шутки?
– Хорошее у вас правило – отвечать вопросом на вопрос, – невесело усмехнулась я.
– А у вас – ловко уходить от ответа…
– Я не ухожу… Да, была. Мила действительно могла довольно жестоко подшутить над человеком, который ей чем-то не нравился или, допустим, насолил…
И, не дожидаясь, когда он спросит насчет примеров Милкиных шуток, привела один такой по собственной инициативе.
– Знаете, она как-то, чтобы отомстить жене одного человека, вредной такой бабенке, попытавшейся наброситься на Милку с кулаками прямо в конторе… в смысле, здесь, в редакции… в общем, Людмила организовала ей довольно жестокие звонки, уговорив одного своего приятеля…
– Чем же они были жестокие, можно поконкретнее?..
Я неохотно пояснила:
– Понимаете, эта бабенка, конечно, истеричка и все такое… Но она была беременна, и Милка это знала. А приятель ее по телефону и по наущению Милки врал, что якобы ее муж – отец ребенка его сестры, этим мужем обманутой… То есть не совсем так, а что его сестра от мужа бабенки тоже якобы беременна…
– М-да… – Потехин задумчиво уставился в угол и потер переносицу пальцем правой руки: в процессе общения с ним я успела заметить этот жест раза, наверное, четыре и решила, что он означает у следователя интенсивную работу мысли. – Вы бы не могли назвать имя этой женщины и ее мужа?
– Зачем?! – Я тут же разозлилась и пожалела о своей откровенности. – Это было сто лет назад, люди давным-давно успокоились и помирились, ребенка родили и растят, а вы – тут как тут! Разворошите старое, поссорите их еще, чего доброго… Нет, не скажу!
– Марина Петровна, – теперь он смотрел на меня, и весьма строго, – вы за кого меня принимаете? За идиота и подонка или как?..
– Что вы… – Я растерялась.
– Ах да, за тупого мента, как я мог забыть? – Потехин явно надо мной издевался. Но сам же и прекратил процесс, резко сменив тон: – Разумеется, я не собираюсь беспокоить женщину, но поговорить с ее мужем мне необходимо.
– Вы мне что, не верите?
– Верю. Но! Вот представьте, что у вас интервью… И ваш собеседник называет какой-то очень яркий, неожиданный и важный факт, ничем, кроме его слов, не подтвержденный. Однако у вас есть возможность это проверить, прежде чем публиковать его в газете… Вы пренебрежете этой возможностью или воспользуетесь ею?
– Я вас поняла, – неохотно кивнула я. – Но не понимаю по-прежнему другое: какое отношение к убийству имеет эта давняя история? Она действительно давняя, к тому же жена до сих пор не знает, кто эти звонки организовал, да и вообще уже, наверное, о них забыла.
– Отношение самое прямое. Понимаете, я хочу получить как можно более полное представление о личности жертвы. Без этого вычислить убийцу, особенно в нашем случае, очень трудно… Вы читали прекрасный, кажется, польский детектив «Слишком много клоунов»?
Я кивнула, впервые ощутив некоторые сомнения в «тупости» Потехина.
– Вот у нас с вами в данной ситуации тоже «слишком много клоунов»…
– То бишь возможных подозреваемых и все такое… – завершила я за следователя и назвала имя давнего Милкиного любовника, над супругой которого моя подружка когда-то подшутила. Именно таким образом, как я и рассказала следователю… Помнится, тогда я была целиком на Милкиной стороне, период поклонения идолу еще шел полным ходом…
И только после того как Потехин, записав аккуратно в свою книжку предоставленные мной сведения, ушел, я сообразила, что следователь на мой собственный вопрос так и не ответил… Ничего не скажешь, весьма профессиональный господин! Я невольно улыбнулась, и в этот момент у меня на столе ожила Гришиным голосом громкая связь с его кабинетом:
– Мариша, зайди!
И Мариша, конечно, охотно сорвалась с места, напрочь забыв, чем именно в свое время обернулась для нее эйфория по отношению по меньшей мере к двум близким людям. Одним из которых был как раз Григорий.
В кабинете Грига, помимо него самого, находился Корнет, обнаружив которого я слегка покраснела. Но мужчины были озабочены явно не утренними и даже не вчерашними событиями: в частности, перед Григом стоял диктофон. Рядом лежала, видимо, только что извлеченная из него кассета с записью, сделанной, то есть самостоятельно сделавшейся, в доме Карины, про которую я начисто позабыла. А ведь это обстоятельство было очень важным! Особенно в свете необходимости отмазывать «близнецов», очевидной даже для меня. И Корнет целиком и полностью подтвердил мелькнувшую в моей голове мысль.
– Садись, детка, – сказал он. – Мы тут подводим кое-какие печальные итоги. И успели прийти к выводу, что вот это пока (он кивнул на кассету) единственная наша ниточка, не попавшая в руки следствия… Одновременно оба мы думаем, что отдавать им ее пока рано… У Коли Потехина при таком количестве непосредственных участников попойки, они же подозреваемые, да еще если учесть «шоу», устроенное вашими сотрудниками, до нее пока просто руки не дойдут…
Я кивнула и посмотрела на часы. Если рвануть в университет прямо сейчас, можно еще успеть до конца лекций. Перехватив мой взгляд, Корнет удовлетворенно кивнул:
– Правильно мыслишь!
А Григ внес свою лепту:
– Бери, Малыш, разгонную машину, так будет быстрее, чем на метро и троллейбусе… Скажешь водителю, чтобы подождал.
– А заодно, чтобы парковался подальше от факультета! – напомнил Корнет. – И давай-ка на всякий случай повтори свою легенду, вдруг ты по пьяни все позабыла?
И он, с моей точки зрения весьма подленько, ухмыльнулся.
– Ничего я не забыла! – обиделась я. – Пришла искать преподавателя Крымову по рекомендации Карины… Нет, лучше ее муженька… Ежели что – Катиной маме до него, наверное, будет труднее дозвониться, чтобы проверить, вру я или нет…
– Детка, объясняю еще раз: проверять тебя никто не будет! С какой стати, подумай сама? Это мы знаем, что ты вруша, а какому нормальному человеку придет в голову, что такая красивая девушка в столь убийственном прикиде – лгунья?.. И с какой стати в подобной, абсолютно ничем не примечательной ситуации кто-либо станет лепить горбатого, как выражаются наши друзья менты?.. Единственное, что требуется от тебя, – играть свою роль убедительно! Это ты точно сможешь.
– Почему ты так думаешь? – слегка польщенная Корнетовым мнением о моей персоне, задала я из чистого кокетства свой вопрос.
– Потому, милая, что работа журналиста и работа актера – почти одно и то же… В том смысле, что обе профессии выдвигают к человекам одно общее требование!
– Да? – удивилась я неожиданному повороту его мысли. – И какое же, если не секрет?
– Артистизм! – заявил Оболенский. – Чтобы убедительно и интересно написать статью, особенно если речь идет о какой-нибудь неинтересной тебе белиберде, необходимо войти в роль! Вначале вообразить, что вся эта чушь тебя интересует не меньше, чем смысл жизни. Затем – что именно она его и составляет. Наконец, что от качества конечного продукта твоего пера зависят судьбы мира… Мне продолжать, или ты, наконец, двинешь к цели?..
– Двинет – и немедленно… Хватит выпендриваться друг перед другом, – довольно сварливо заявил Григ, очевидно так до конца и не отделавшийся от своих диких предположений по поводу того, как именно мы с Корнетом провели предыдущую ночь.
Должна сказать, что это предположение существенно улучшило мое настроение, и кабинет Григория я покинула действительно в полной боевой готовности. Как и рекомендовал Корнет – с ощущением, что от предстоящей мне акции зависят если не судьбы мира, то уж судьбы двух дорогих моему сердцу глупцов – точно!
