Текст книги "Обретенный май"
Автор книги: Мария Ветрова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)
– Да где там-то?! Мама, я действительно чувствую себя идиотом, что ты еще от нас скрываешь, что?!
– Володя, – Нина Владимировна мягко коснулась руки сына, лежавшей на руле, – я даю тебе честное слово, что ничего существенного, во всяком случае для вас с Эльвирой, я не скрываю. И расскажу все, как только сумею. Слушай, может быть, вначале удобнее заехать за Женей?
– Ну уж нет! Эльвира наверняка давно освободилась и мотается теперь по этой проклятой прокуратуре злая как черт… Надо было на двух машинах ехать!
– Женя не в том состоянии, чтобы садиться за руль, и ты это отлично знаешь…
Владимир внезапно усмехнулся, бросил на мать косой взгляд и тронул машину с места, поскольку пробка наконец начала рассасываться.
– Да, Женечке твоему сейчас не позавидуешь… Что ж, не все коту масленица, а любимому сыну сплошные удачи!
– Володя!..
– Разве я не прав? – Сын хмуро смотрел перед собой, не глядя на мать. – Женька всю жизнь держался за твою юбку и прятался за твою спину…
– То-то он как раз за моей спиной и создал свою фирму.
– Это другое, – Владимир дернул плечами, – ты и сама знаешь, что я не об этом…
– Он твой брат, – вздохнула Нина Владимировна, – а ты говоришь о нем, словно о чужом человеке…
– Знаешь, чужому я бы больше посочувствовал! – резко возразил он.
– Ты уверен, что он нуждается в твоем сочувствии? – спокойно поинтересовалась генеральша.
– А что, думаешь, я не догадываюсь, что наш чистоплюй-Женечка умудрился жениться на бывшей шлюхе?
– Прекрати! – Нина Владимировна наконец рассердилась по-настоящему. – И запомни: ты ошибаешься. А Евгений, если и достоин сочувствия, так исключительно потому, что ведет себя, как… Как глухой и слепой!
– То есть впервые в жизни не прислушивается к материнским советам… – пробормотал Владимир, и машина наконец окончательно вырвалась из пробки. Нина Владимировна не сочла нужным как-либо отреагировать на эту реплику, и всю остальную дорогу до прокуратуры мать и сын ехали в полном молчании.
20
Фирма Евгения Панина располагалась неподалеку от Центра, в тихом московском переулке, жизнь которого внешне текла неторопливо и размеренно. Сына Нина Владимировна увидела издалека на крыльце аккуратного офисного особнячка еще до того, как они подъехали к зданию, в котором Женина контора занимала часть первого этажа. Даже издали было заметно, что Евгений нервничает в ожидании своей машины, запаздывающей на целых полчаса.
Владимир, ловко притормозив почти рядом с братом, поспешно спускавшимся по ступеням, опустил стекло и ухмыльнулся:
– Машина подана! Извините за опоздание, господин Панин, которое произошло по независящим от водителя обстоятельствам!
Генеральша вздохнула: ядовитое настроение никак не покидало старшего из ее сыновей. Евгений молча пожал плечами и, распахнув дверцу, скользнул на заднее сиденье, оказавшись рядом с Катей. Эля забилась в самый дальний угол салона и никакого участия в происходящем не принимала. То, что муж со свекровью приехали в прокуратуру позже, чем намеревались, не вызвало у нее никаких комментариев, хотя вряд ли она была в восторге от бессмысленного получасового ожидания их на прожаренной солнцем скамье возле прокуратуры.
– Я вас не побеспокоил? – Женя мягко глянул на Катю, в его голове всякий раз, как он обращался к ней, слышались нотки сочувствия.
– Что вы… – Катя слабо улыбнулась и посмотрела на Володин затылок. – Владимир Константинович, вы бы не могли… Тут совсем недалеко… Словом, завезти меня домой?..
– Запросто! – нарочито бодро отозвался тот. – Особенно если назовете адрес.
– Конечно… – Она перехватила в зеркале заднего вида вопросительный взгляд Нины Владимировны и вновь улыбнулась. – Я так вам благодарна… Всем вам! Вы дали мне возможность остыть и… и принять решение. Я думаю, вы вправе знать, какое именно…
– Это совсем не обязательно, – слегка нахмурилась генеральша. – Если вам, Катюша, не хочется, то и не стоит докладывать посторонним людям.
– Вряд ли мы теперь уж посторонние… Я возвращаюсь домой, но не к Александру. Калинкину я предупредила… Если можно, передайте Машеньке от меня особенное спасибо, она… – Катя бросила на Евгения быстрый взгляд, – она замечательный, необыкновенно чуткий человек… Мне очень жаль, что нет возможности сказать ей это лично. Я хотела утром, но она плакала в своей комнате и двери мне не открыла.
Евгений, отвернувшись в сторону окна, еле заметно передернул плечами, не проронив, впрочем, ни слова.
– Я обязательно это ей передам, – неожиданно мягко произнесла Эльвира. – Надеюсь, мне она дверь откроет… Вы, Катя, молодец, вот увидите, все в вашей жизни рано или поздно утрясется… Потому что вы этого заслуживаете.
– Ты так уверена, что мир устроен по справедливости? – с неожиданной горечью поинтересовался Владимир, сворачивая в названный Катей переулок.
– Я это просто знаю, – тихо ответила его жена. – По собственному опыту.
Евгений удивленно посмотрел на Эльвиру и пожал плечами:
– Вот уж не предполагал, что ты у нас такая идеалистка… Смею тебя заверить, что нами вообще-то правит закон возмездия, а вовсе не справедливости, и знаешь почему?
– Почему?
– Потому что понимание справедливости у каждого из нас – свое и, увы, отличающееся одно от другого, вывести из этого нечто среднеарифметическое невозможно… А теперь представь: миром правит твоя личная справедливость, абсолютно не подходящая ни мне, ни кому бы то ни было еще… Нонсенс!
– Ну ты даешь! – Владимир посмотрел на брата в зеркало почти с восхищением. – Вот уж не знал, что ты у нас еще и философ! А, Элька? Что ты на это скажешь?.. Кстати, мы приехали, который ваш подъезд?
– Второй, – ответила Катя. – Спасибо, я выйду здесь, иначе вам не развернуться.
Разговор на тему справедливости угас сам собой, пока все по очереди прощались с Катей. Всю дорогу до Беличьей Горы.
Сыновья Нины Владимировны были бы крайне удивлены, узнав, что сильнее всего этот внезапно возникший разговор задел их мать, не принимавшую никакого участия в философских рассуждениях детей. Возмездие… Спрашивается, за что в таком случае расплачивается она сама, всю свою жизнь старавшаяся жить в соответствии с лучшими из правил, которые бытовали когда-либо в человеческом обществе? И главным их них было, во всяком случае для нее, чувство долга. Если прав Женя, получается, что понимала она свой долг и перед мужем, и перед сыновьями, вообще перед всеми домочадцами, включая Нюсю, неправильно?.. Ну а если и дальше следовать путем Жениных рассуждений, неизбежно приходишь к идее Бога… Неужели ее младший сын – верующий?.. Если учесть, что Нюсино влияние на него всегда было большим, чем на Володю, вряд ли стоит удивляться…
Нина Владимировна нахмурилась, пытаясь погасить странное ощущение, вспыхнувшее где-то в самой глубине ее души. Никогда в жизни она не задумывалась всерьез о том, что считала «высокими материями». Но в последние дни жизнь переменилась настолько, что душа как-то всколыхнулась…
– Мама, ты что – уснула? – в голосе Владимира звучало то ли раздражение, то ли тревога.
– Что? – Нина Владимировна слегка вздрогнула и, глянув вначале на сына, а потом в окно, усмехнулась. – Представь себе, просто задумалась и действительно не заметила, что мы приехали.
Евгений уже открыл дверцу, собираясь помочь матери выбраться из машины, но его опередила выскочившая им навстречу Нюся, раскрасневшаяся от злости.
– И как же вам только не стыдно, Ниночка Владимировна! – она ловко извлекла свою хозяйку из салона, мягко оттеснив Женю. – Эта следовательша звонила сюда еще утром и сказала, что как раз вас-то и не вызывала на сегодня, только Эльвиру Сергеевну с Катей… Не стыдно обманывать меня, старуху, да еще при этом рисковать своим здоровьем?! Ведь знаете же, что даже Иван Иваныча, ежели что, в городе нет… Ох, Нина Владимировна!..
– Тише, Нюсенька, не тарахти, – генеральша посмотрела на подругу с плохо скрытой насмешкой. – Ну захотелось мне покататься… Что в этом особенного? Никакого преступления не вижу… И ничуть я не утомилась, наоборот, развеялась… Пойдем!.. Мы, кстати, пообедали в городе, так что тебе же меньше хлопот.
– Ну и ну… – Нюся покачала головой, но хмуриться не перестала. – Обед готов, а есть никто не желает… Мария только чашку кофе выпила и все. Вы и вовсе какой-то казенщины наелись…
– Вовсе не казенщины, Нюсенька. Сейчас можно очень даже прилично поесть, общепита давным-давно не существует… Мы с Володей съели прекрасный борщ и цыпленка-табака, Женя перекусил на работе, Эля где-то рядом с прокуратурой, пока ждала нас… Все, как видишь, сыты и вполне довольны… Маша по-прежнему взаперти?
Они уже вошли в холл и теперь обе смотрели вслед Евгению, поднимающемуся наверх.
– Вообще-то нет, в саду она… Кажется, загорает, – вздохнула Нюся и хмуро глянула в сторону лестницы. – Просто беда, как думаете, неужели… Неужели разведутся?..
Нина Владимировна покачала головой и ничего не ответила. Прошла к тщательно вычищенному камину и устало опустилась в кресло.
– Знаешь, а чайку бы я, пожалуй, выпила. Все равно ужинать сегодня будем, видимо, позже… Ориентируйся часов на восемь. Ничего, если я чай попью здесь?
Нюся кивнула и умчалась на кухню, возвратившись необыкновенно быстро с сервировочным столиком, на котором, помимо чая, красовалась вазочка с абрикосовым вареньем и тарелка со сдобными булочками домашней выпечки.
Некоторое время Нина Владимировна наблюдала за привычными ее глазу хлопотами домработницы. Нося… А что она, собственно говоря, знает о ее жизни там, за стенами дома?.. Хотя за этими самыми стенами она и бывает-то, особенно в последние годы, вряд ли чаще раза в месяц. Перед мысленным взглядом генеральши вдруг мелькнула ее преданная дуэнья совсем иной – такой, какой она впервые переступила порог их дома. По-деревенски одетая в немодную сборчатую юбку, застиранную блузочку, белые носочки, сияющие сквозь переплетения изношенных босоножек… И при всем при этом очень хорошенькая, свежая, как первая майская листва: с сияющими темно-карими глазами, смотревшимися на ее лице, словно изюмины в белой булке.
Казалось бы, специально созданная для того, чтобы выйти замуж и нарожать целую кучу сопливых горластых детишек… Ан нет, вся ее жизнь с того полузабытого дня и по день сегодняшний сосредоточилась на их семье, на их с Константином детях, болезнях, хлопотах… В сущности – на абсолютно чужих ей людях… А она, Нина Владимировна, воспринимала это как должное, словно Нюся и человеком-то была только частично, а не то что женщиной…
– Нюся… – она окликнула направившуюся было в сторону кухни домработницу. – А ты не хочешь со мной попить чайку? Все еще злишься?..
– Я? На вас?.. Господь с вами, Ниночка Владимировна! – Нюся ласково улыбнулась и, возвратившись, села в другое кресло, напротив своей хозяйки. – Да разве ж я могу на вас злиться?
– Ну не такая уж я для тебя благодетельница, – вздохнула генеральша, – скорее наоборот – заела твою молодую жизнь…
– Вы?! О Господи, да если б я захотела, сто раз бы замуж вышла… Сдались они мне, эти самые мужики!..
– Не скажи! – Нина Владимировна через силу улыбнулась. – Неужели забыла, как Костин адъютант в тебя влюбился?.. Ну тот, второй… Сережа, кажется, его звали… Да и ты тогда нет-нет, да покраснеешь под его взглядами…
Нюся и сейчас покраснела – вспыхнув густо, словно спелый помидор.
– Скажете тоже – влюбился!.. Да он на всех баб подряд поглядывал так, а на меня уж заодно, по привычке, поскольку тоже в юбке… И что это вы за разговор такой затеяли, а? Ей-богу, глупости это все!
Она сердито нахмурилась, а Нина Владимировна неожиданно развеселилась:
– Может, и глупости, а влюблен он в тебя все-таки был, мы тогда оба с Костей это заметили… Интересно, где он сейчас? Что-то после Костиной смерти я его больше ни разу не видела.
– Где-где… – Нюся пожала плечами и бросила на хозяйку испытующий взгляд. – Живет себе, все у него нормально, дети взрослые, только жена болеет… – и, перехватив удивленный взгляд генеральши, спокойно пояснила: – Я его с месяц назад возле кинотеатра с внучкой встретила. Большенькая уже девочка, лет, наверное, восемь – десять… Ох, Ниночка Владимировна, и что разговор-то у нас с вами пустой, а?
Ответить та не успела, потому что в холл вошел Владимир, насвистывая на ходу какую-то популярную мелодию. Поморщившись, Нина Владимировна повернулась к сыну:
– Володя, ну что это такое? Что за свист? У вас в банке тоже свистят?
– А что случилось? – Володя недоуменно уставился на мать.
– Верно мать говорит, – Нюся не замедлила присоединиться к мнению хозяйки. – Свистеть в доме – последнее дело, все деньги высвистите…
И, подхватившись, все-таки устремилась на кухню, а Владимир, расхохотавшийся то ли над ней, то ли над матерью, не замедлил воспользоваться освободившимся креслом, стащив у матери булочку.
– Ты что, хочешь есть? – спросила генеральша строго.
– Я? – Владимир удивленно глянул на мать, с трудом отвлекаясь от каких-то своих мыслей. – С чего ты взяла? А-а-а… Да нет, это у меня рефлекс такой, с детства… Лучше скажи, Женька-то помирился со своей недотрогой?
– Нет…
– Хорошо, что у них хоть детей нет… Кстати, звонили девочки из Италии, там все о'кэй, полный восторг… Если тебе это, конечно, интересно.
Взгляд Нины Владимировны сделался жестче.
– Мне это интересно, Володя. А то, что у Жени с Машей нет детей – не счастье, а беда. Даже в нынешних обстоятельствах.
И, остановив жестом руки Владимира, она поднялась с кресла.
– Пойдем… Я тебе кое-что покажу, ты поможешь мне подняться наверх… Семейные тайны, сынок, имеются не только у вас с Элей!..
Владимир посмотрел на мать округлившимися от удивления глазами и, ни слова не говоря, положил недоеденный кусок булки обратно в тарелку.
Нина Владимировна привела его в ту самую, нежилую и годами запертую комнату, в которой стоял секретер с ненужными документами, в том числе здесь хранилась бумага о реабилитации ее родителей. Быстро перебрав пачку пожелтевших от времени листков, генеральша вынула нужный и повернулась к старшему сыну.
– Ты помнишь ту ужасную историю, случившуюся с Женькой на первом курсе?
– Конечно… Разве такое забудешь? – Владимир не понимал, к чему клонит мать.
История эта в свое время здорово взбаламутила покой Паниных: одна из сокурсниц объявила младшего генеральского сына виновником своей беременности, что он сам отрицал категорически.
– Честно говоря, – произнес Владимир, – до сих пор не понимаю, как тебе удалось тогда все это уладить…
– А вот как! – резко воскликнула Нина Владимировна. – Если помнишь, была экспертиза… Женя тогда едва пережил все… все унижения, связанные с ней.
– Ну… Вообще-то я полагал, что экспертам очень хорошо заплатили… Так девка тогда в самом деле лгала?
– Да. В самом деле лгала. Она преследовала его довольно долго, влюбилась по уши, но забеременела от кого-то другого. Потому что… Словом, можешь прочесть заключение эксперта. Надеюсь, после этого ты раз и навсегда оставишь две вещи: манеру подсмеиваться над братом из-за того, что он якобы маменькин сынок и поэтому долго не женился. И манеру издеваться над ним с Машей за то, что они не желают обзаводиться потомством… Твой брат бесплоден. Возможно потому, что родила я его, будучи уже немолодой и, безусловно, не слишком здоровой!..
Владимир протянул руку и взял из рук матери несколько листиков бумаги, скрепленных в уголке проржавевшей за прошедшие годы металлической скрепкой. Его пальцы слегка дрожали, а лицо по мере чтения покрывалось некрасивыми багровыми пятнами.
– Видит бог, я не знал… – пробормотал Владимир, возвращая матери экспертное заключение. – А… Маша… Она что – знала?..
– Да. Женя всегда был честен в этом отношении со… Скажем так: своими женщинами. И конечно, с Машей – тоже, поэтому и так сильно переживает все, что сейчас происходит…
– Почему же ты все ему не расскажешь? – хмуро спросил Владимир. – Мне почему-то кажется, что ты многое знаешь больше нас всех… Мама, где мы сегодня были? И почему там был этот, из прокуратуры? Что это за заведение? Что это за ребенок, с которым он разговаривал?
– Тебе придется поверить мне на слово: расскажу все и тебе, и Жене, и Эле с Машей, когда для этого придет время. Сейчас – нет.
– Слушай… Уж не присматриваешь ли ты для них ребенка на усыновление?.. Я ведь прочел табличку на повороте, «Детский пансионат Лесные зори» или что-то в этом духе… Мама, скажи мне правду! Потому что ты – тоже не застрахована от ошибок! И если собираешься помирить их, предложив усыновление чужого ребенка…
– Ничего такого я не собираюсь делать, ты сошел с ума! – рассердилась Нина Владимировна. – И я настоятельно прошу тебя ни единой душе о сегодняшней поездке не рассказывать!
– И Эле?
– И Эле – тоже! Володя…
– Ладно, мама, – сын вздохнул, наблюдая, как аккуратно закрывает Нина Владимировна секретер. – Так и быть, не скажу.
– Это, – она повернулась к сыну, – касается и документов, которые я тебе показала. Надеюсь, ты и сам понимаешь, что Женя не должен знать, что ты в курсе… Пойдем! Честно говоря, устала я смертельно… Только Нюсе ничего не говори.
– Господи, того не говори, этого не говори. Тайны Мадридского двора… Ладно-ладно, мама, я пошутил… Конечно, ты можешь на меня положиться! – И сердито усмехнувшись, добавил: – Тем более я и сам-то ничего уже не понимаю.
21
От метро к своему дому Аня отправилась пешком, в надежде на то, что прогулка развеет ее тяжелое настроение. Неужели она и впрямь по-бабски завидует этой… этой девке? Калинкина старательно вслушивалась в собственные ощущения, возникшие при мысли о Маше, которая и в самом деле была ей неприятна. И все-таки – не настолько, чтобы можно было упрекать ее, следователя прокуратуры, в предвзятом отношении к подозреваемой. Придя к выводу, что Павел не прав, Аня покачала головой, огляделась по сторонам и обнаружила, что за своими грустными размышлениями не заметила, как дошла до дома, почти пробежав две троллейбусные остановки, отделявшие его от метро.
«Прогулялась называется!..» – Аня усмехнулась и открыла дверь подъезда. Пешком поднялась на свой этаж. Едва переступив порог, она замерла, даже не дойдя до середины крохотной прихожей: в квартире кто-то был… «Сережа!..» – Анино сердце заколотилось с бешеной силой, горячая волна радости охватила все ее существо: вернулся… Он вернулся все-таки!.. Она торопливо глянула на себя в зеркало и глубоко вдохнула воздух, чтобы успокоиться. Демонстрировать мужчине радость в подобных обстоятельствах непозволительная глупость! Она лихорадочно обдумывала, как именно ей следует себя сейчас повести, какие слова произнести, как в конце концов простить его и не потерять чувства собственного достоинства…
Продумать свои планы до конца Аня не успела, потому что Сергей, услышавший, как хлопнула входная дверь, сам вышел навстречу жене. Вид мужа был несколько смущенный, но отнюдь не виноватый.
– Здравствуй, Аня, – его голос, а главное, тон, повергли Калинкину в недоумение. В прошлый раз, когда он в пылу ссоры выскочил из дома и отсутствовал целых пять дней, Сережа едва ли не с порога начал умолять ее о прощении. Впрочем, все разъяснилось спустя несколько минут, когда Аня молча прошла на кухню, а муж последовал за ней и, спокойно усевшись на свое обычное место за столом, вновь заговорил.
– Прости, я не думал, что ты будешь дома так рано, – он криво усмехнулся. – Как правило, начинать тебя ждать с работы следовало примерно около полуночи… Так что я полагал, что успею собрать оставшиеся вещи до твоего появления…
Только сейчас Аня наконец обратила внимание на распахнутые антресоли, где они с Сергеем хранили зимние вещи, лыжи и всевозможное старье, которое почему-то было жаль выкидывать. И на старую спортивную сумку, битком набитую какими-то то ли тряпками, то ли еще чем-то, и аккуратно застегнутую и поставленную рядом с дверями… Аня все поняла и, не веря собственным глазам и собственному разуму, пристально посмотрела на Сергея, пытаясь перехватить его взгляд. Ее бывший муж отвел глаза и криво усмехнулся.
– Говорят, – произнес он, – на развод должна, в соответствии с этикетом, подавать женщина… Но я все-таки сделал это сам, Аня. Потому что у меня особые обстоятельства: моя будущая жена ждет ребенка и мы не можем тянуть с регистрацией…
«Какая жена? – хотела спросить Калинкина. – Да ведь это же я – я! – твоя жена!.. Сергей, опомнись, ты бредишь!..»
Но она не сказала ничего, потому что говорить было нечего. До нее наконец целиком и полностью дошло, что все ее самые худшие предположения и опасения оказались чистой правдой, что Сергей – ее Сергей, с которым они прожили, пусть и не слишком дружно, около десяти лет, Сергей, к ворчанию которого по поводу ее «сумасшедшей работы» она привыкла, как привыкаешь к старым, разношенным, зато очень удобным домашним тапочкам, больше не ее муж. Это было невероятно, совершенно непонятно, но это было правдой. Какая-то чужая баба, какая-то шлюха наподобие Маши Паниной, лишенная любых представлений о нравственности, отняла у нее мужа, разбила и уничтожила то подобие семьи, которое у них все-таки было. Нет, почему подобие? Самую настоящую семью, ведь когда-то они с Сережей жили дружно и так хорошо, ведь они действительно любили друг друга. И именно из-за любви к ней, Ане совершенно сознательно пошел на то, чтобы быть бездетным, зная, что жена не родит… Она никогда не скрывала от него своего бесплодия!
Вероятно, все Анины мысли и ощущения отразились на ее исказившемся от боли и ненависти к неведомой сопернице лице. Потому что искоса глянувший на нее Сергей криво усмехнулся и покачал головой:
– Нет, Аня, вовсе не шлюха, как ты думаешь… Ты ее даже знаешь. Это та самая медсестра, Ира, которую ты, когда я едва не загнулся от легочного абсцесса, наняла в качестве сиделки в нашей поликлинике. Ты, как обычно, была занята, сутками пропадала на работе… Ирина и не собиралась разбивать нашу… пару, так получилось.
Калинкина ахнула и невольно всплеснула руками и так глупо, совершенно по-бабски пошло воскликнула:
– Эта толстая белесая девка?! О Господи!..
Сергей внимательно и осуждающе посмотрел на нее и не произнес больше ни слова. Он встал, аккуратно прикрыл распахнутые антресоли, взял в руки сумку и вышел из кухни. Входная дверь, которую он за собой закрыл, хлопнула почти сразу. На пустом, тщательно вытертом, видимо, самим Сергеем кухонном столе прямо перед Аней лежала связка ключей от квартиры со знакомым брелоком в виде маленького розового слоненка… Этот брелок она сама подарила мужу в прошлом году, на 23 февраля… Мужу?.. Нет, просто Сергею. Потому что никакого мужа у Анны Алексеевны Калинкиной больше не было. И вряд ли теперь уже когда-нибудь будет…
…Аня не знала, сколько времени прошло с ухода Сергея, прежде чем осознала, что в соседней комнате вовсю заливается телефон. Периодически аппарат умолкал, и почти сразу же начинал звонить ее мобильный. Дождавшись, когда вновь оживет довольно увесистая, устаревшей модели «труба», Калинкина, с усилием оторвав взгляд от розового слоника, прижала ее к уху.
– Калинкина слушает, – проговорила она хриплым, каким-то чужим голосом.
Звонил Соколов.
– Анна Алексеевна? Слава богу! Я уж думал – придется ехать одному, Павел за городом… Я сейчас за вами заеду, звонили из одиннадцатого отделения…
– Что случилось? – она постепенно приходила в себя.
– Сестра Любомира живет где-то на Академической. Я еще два дня назад просил ребят ее оповестить… У меня там однокурсник бывший служит… В общем, надо ехать, там телефон не отвечает, дверь не открывают, соседи говорят, что обычно старушенция почти все время сидит на лавке у подъезда, а тут куда-то исчезла.
– Как – исчезла?
– На звонки не отвечает…
– Это я уже слышала, – перебила Калинкина. – Но она же могла куда-то отъехать, на дачу, например.
– Ее лучшая подруга твердит, что не могла, они много лет по-соседски дружат… В общем, эта самая подруга и требует, чтобы милиция вскрыла дверь Елены Леонидовны Любомир… Ребята мне позвонили, а я – вам…
– Присылай машину, – коротко бросила Калинкина и отключила связь.
Поднявшись наконец из-за стола, Аня глубоко вздохнула и направилась к дверям, чтобы переодеться. Жара вернулась на городские улицы после слабого и какого-то необязательного дождя, нимало не развеявшего духоту. И даже вечерний воздух оставался плотным, почти лишенным весенней свежести.
Аня дошла до дверей, но затем остановилась и, обернувшись, вновь посмотрела на ключи Сергея. Несколько секунд она колебалась, затем вернулась к столу, взяла их в руки. И, горько усмехнувшись, резко рванула брелок. Розовый слоник, вечный персонаж алкогольных кошмаров, остался на ладони Калинкиной. Подойдя к раковине, в которой скопилось уже изрядное количество немытых тарелок, она наклонилась, открыла деревянную дверцу самодельного шкафчика и выбросила слоника в помойное ведро.
Елена Леонидовна Любомир была намного старше своего брата и появилась на свет в печально-значимом для страны тридцать седьмом году. Несмотря на возраст, на пенсию она вышла всего четыре года назад, сдав свою должность директора детдома, в котором росла Мария Панина, старшему воспитателю: с ней должен был в настоящий момент общаться Павел, уехавший вместо этого за город – по словам Соколова. Аня догадывалась, куда и почему отправился Ребров, но думать об этом сейчас ей не хотелось…
Елена Леонидовна проживала действительно на Большой Академической улице, неподалеку от метро Петровско-Разумовская, в доме так называемой «улучшенной планировки». Квартиры в нем стоили дорого, сестра Любомира приобрела одну из них года за два до ухода на пенсию… Все это ей успел поведать Соколов к тому моменту, когда машина притормозила у нужного подъезда.
Едва Анна Алексеевна выбралась вслед за Соколовым наружу, как от небольшой группы людей, толпившихся возле него и состоявшей в основном из старух, отделилась быстроглазая пожилая женщина в нелепой старомодной шляпке из черной соломки.
– Слесарь уже здесь, как хорошо, что вы приехали! – затарахтела та, безошибочно определив, что главная среди приехавших именно Аня. – Вот увидите, я права, с Еленой что-то случилось… У нее очень больное сердце, я боюсь, что…
– Сейчас посмотрим, – оборвала ее Анна Алексеевна. – Дверь металлическая?
– Нет, просто укрепленная, – сбавила обороты старушенция. – Знаете, такими прутьями железными… У меня точно такая же, мы вместе заказывали, в одной фирме. Мы…
Не слушая больше разговорчивую соседку, Калинкина направилась к подъезду, вслед за ней молча двинулись остальные: Соколов и два опера, прихваченные им на всякий случай. Участковый ждал их в подъезде. Он поздоровался с несколько смущенным видом.
– Понимаете, – объяснил он, – сам бы я вас и тревожить не стал, но Марья Васильевна ни за что не успокоится, я ее хорошо знаю… Клянется и божится, что Любомир никуда подеваться или там уехать не могла, поскольку обе они театралки и у них на вчерашний вечер были билеты на какой-то спектакль… В общем, та не объявилась и билеты пропали, хотя очень дорогие.
Выслушав участкового, Калинкина молча кивнула и, нахмурившись, направилась к лифтам.
Дверь хотя и просто укрепленная, но сработана была на совесть. Почти полчаса понадобилось слесарю и оперативникам из прибывших, чтобы попасть наконец в квартиру.
Первым вошел Соколов. Аня, следовавшая за ним, едва не налетела на спину внезапно остановившегося и замершего на месте следователя.
…Елена Леонидовна Любомир лежала неподалеку от входа посреди ярко освещенного холла в позе, не оставлявшей сомнений в том, что женщина мертва. Вокруг головы темнела лужа застывшей крови, лицо Елены Леонидовны, обращенное к потолку, украшенному дорогой хрустальной люстрой, хранило застывшую печать глубокого изумления. Орудие убийства – обыкновенный молоток, успевший так же, как и волосы жертвы, присохнуть к полу посреди застывшей кровавой лужи, валялся рядом… Даже Соколов, видевший-перевидевший на своем веку трупов, передернулся, издав какой-то неясный звук, а Калинкина невольно отступила назад, толкнув просочившуюся вслед за ней Марью Васильевну.
– Что… Что там?! – Марья Васильевна, изо всех сил вытягивая шею, безуспешно пыталась разглядеть хоть что-нибудь из-за спин Калинкиной и Соколова.
– Все назад! – Аня решительно развернулась лицом к лестничной клетке, на которой уже толпилось несколько человек, вышедших из соседних квартир. Подчиняясь ее резкому приказу, люди невольно отпрянули, освобождая пространство вокруг Калинкиной и входа в квартиру. Аня поискала глазами оперативников, приехавших вместе с Соколовым. Один из них, совсем еще молодой, растерянно отошел вместе с соседями в сторону и теперь смотрел на Калинкину со страхом и недоумением. Вероятно, это был один из первых в его практике трупов… Не стоило подвергать мальчишку лишним испытаниям!
– Звоните в прокуратуру и вызывайте нашу экспертную группу, – глядя на него, сухо сказала Аня. – Затем отправитесь вниз и будете ожидать их приезда там… Куда вы?.. Я же еще не назвала вам телефон!
– Извините, товарищ капитан… – парень начал медленно краснеть.
– Прошу вас сказать дежурному следователю следующее: во-первых, это убийство… – В толпе соседей кто-то тихо ахнул. – Во-вторых, скажете, я просила прислать в качестве врача Иосифа Викторовича, они знают…
Оперативник, молча кивнув, записал продиктованный Аней телефон и с радостью кинулся к лифтам. Калинкина оглядела сбившихся в плотную кучку перепуганных соседей. Ближе всех к ней стояла Марья Васильевна, по лицу которой уже текли крупные, как у маленькой девочки, слезы. Ее шляпка сейчас выглядела особенно нелепо, просто до одури нелепо, и Калинкина внезапно ощутила жалость к смешной старушенции, пораженной искренним горем.
– Нам необходимы двое понятых, – сказала Аня. – Лучше – мужчины. Марья Васильевна, вы можете сейчас со мной поговорить?
Та молча кивнула и начала торопливо ладошкой вытирать слезы, которые, вопреки ее усилиям, все катились и катились по сморщенным щекам. Наконец старушка взяла себя в руки и, прерывисто вздохнув, шагнула навстречу Ане.
– Я живу этажом выше, можно пойти ко мне… – прошептала она.
– Да, конечно… – Калинкина внимательно оглядела оставшихся соседей. – Возможно, кто-нибудь из вас видел что-то, чему даже не придал значения: например, того, кто в эти дни приходил к Елене Леонидовне в гости… Судя по всему, преступник вошел обычным способом, позвонив в дверь, а ваша соседка ее открыла и даже впустила в квартиру. Следовательно, они были знакомы…
Последовала пауза, после чего – Аня в первую секунду даже не поверила такому везению – из группы соседей выдвинулся мужчина в тяжелом плюшевом халате с несколько помятым, явно заспанным лицом:
