Текст книги "Обретенный май"
Автор книги: Мария Ветрова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)
18
– Я понимаю, что вы не имеете права отвечать на такие вопросы. Но… Мы ведь с вами почти коллеги, верно? – Эльвира нервно усмехнулась и продолжила, старательно избегая встречаться глазами с Анной Алексеевной. – Может быть, в порядке исключения? Видите ли, я спрашиваю вовсе не из любопытства. Просто если ситуация не прояснится, Евгений может бросить Машу… Она упрямая, никому ничего не хочет рассказывать и объяснять. Разговаривает только с домработницей…
– Вы так переживаете за благополучие своего деверя или за ее?
Аня насмешливо и пристально разглядывала Элю, которой следовало бы и самой помнить о таком понятии, как тайна следствия. И не задавать подобных вопросов.
Ехать на Беличью Гору лично сама Калинкина не собиралась. Однако с начальством не поспоришь, а ее шеф настойчиво рекомендовал воздержаться от официального вызова Эльвиры Сергеевны Паниной в прокуратуру, а допросить ее еще раз на месте. Из числа подозреваемых Эля и Катя выпадали автоматически благодаря взаимному алиби, с которым приходилось считаться: до убийства Любомира женщины фактически не были знакомы. Но главной причиной поездки была пусть слабая, но возможность «зацепить» Лоскина, о чем Анин шеф мечтал не первый год. Калинкина подозревала, что у него были какие-то личные счеты с Владимиром Павловичем.
А что Эльвира так или иначе участвовала в «темных» делишках своего начальника, Анна не сомневалась.
– Как вы, наверное, догадываетесь, меня не волнуют ни Женя, ни Маша, – после недолгого молчания ответила наконец Эля. – Но, хотите верьте, хотите нет, меня волнует свекровь. Нине Владимировне уже немало лет, и она больна. А Женя… Словом, он ее любимый сын. И если у них с Машей что-то на самом деле произойдет, мы должны быть готовы оказать ей помощь… Для начала хорошо бы связаться с ее доктором.
Калинкина удивленно покачала головой. Объяснение Эли показалось ей настолько фальшивым и даже нелепым, что с трудом верилось, будто Эльвира Сергеевна с ее умом надеялась с помощью подобных доводов получить хоть какую-то информацию.
– Единственное, что я могу вам сказать, – произнесла Калинкина, – если ваш деверь, не имея представления о содержании найденного нами документа, намерен развестись с женой, узнав, что это за документ, он разведется с ней наверняка.
– Но… Это действительно документ, а… А скажем, не какая-то бумага, состряпанная самим… убитым?
– Это действительно документ – с гербовой печатью и всеми необходимыми подписями соответствующих должностных лиц. Не фальшивка.
Ответить Эля не успела, поскольку в дверь постучали и сразу вслед за этим в кабинет, где и происходил разговор, просочился Владимир с мобильником в руках. Вид у него был растерянный:
– Я очень извиняюсь, – пробормотал Элин супруг, – но звонят из суда, говорят, срочно…
Эльвира поморщилась и посмотрела на мужа возмущенно, однако трубку взяла. Калинкина, вся превратившись в слух, впилась в Элю взглядом.
Некоторое время та слушала молча. Аня, к своему разочарованию, сумела лишь понять, что звонит женщина. Панина отключила телефон, так и не произнеся ни единого слова, даже не попрощалась. Ее и без того бледное до нездоровой желтизны лицо, казалось, пожелтело еще больше. Возвратив мужу мобильник, Эльвира Сергеевна криво усмехнулась и посмотрела на Аню.
– Что ж… Похоже, я была не права, назвав нас коллегами. Поскольку я в данный момент нахожусь под следствием, мой шеф счел необходимым до окончания дела временно отстранить меня от должности, хотя официально я числюсь в отпуске. И оповестил меня об этом через сопливую практикантку.
Володя, не сказав ни слова, поспешно вышел из кабинета. Зато у Калинкиной нашлось что сказать по поводу звонка, смысл которого был ей ясен так же хорошо, как и Эле: при любом исходе расследования Эльвира Сергеевна вряд ли вернется к исполнению своих служебных обязанностей… Интересно, чем же это она так здорово провинилась перед Лоскиным? А вдруг начальство право, и Элю удастся «расколоть» под горячую руку?..
– О том, что вы находитесь под следствием, на вашу работу мы не сообщали, – сказала Аня, внимательно глядя на Эльвиру. – Следовательно, сообщили вы сами… Зачем такая спешка? Или вы даже во время отпуска держите своего шефа в курсе своих личных дел?..
– Вероятно, вы догадываетесь, что ни лично со мной, ни с моими близкими ничего подобного никогда не случалось, – Элин голос дрожал. – Да, я сочла своим долгом все рассказать начальству… Точнее, попросила сделать это мужа, он все равно ездил в город за… За продуктами.
– Судя по всему, подобной реакции своего руководства вы не ожидали?.. Кстати, насколько мне известно, – Аня попробовала наугад, – когда ваш супруг общался с господином судьей, Любомир был еще жив.
Лицо Эли пошло красными пятнами.
– Начиная с момента убийства, все ваши перемещения фиксируются, Эльвира Сергеевна. Так вот: ни лично, ни по телефону ни вы, ни ваш супруг с Лоскиным не общались… Конечно, мы выясним, откуда ему стало известно об убийстве. Но судя по всему, вы по каким-то причинам сообщили вашему шефу нечто, касающееся нового соседа… С чего бы это?
– Похоже, вы прослушиваете еще и наши телефоны?
– Ну что вы… Конечно нет! Насчет звонков у меня вырвалось случайно, – улыбнулась Аня. – Возможно, по тому же принципу, по которому и вы пытались солгать.
– Я не пыталась солгать, – Эльвира изо всех сил старалась взять себя в руки. – Я и сама перепутала, когда именно муж ездил к Владимиру Павловичу… Слишком много всего случилось за считанные дни… Да, вы правы, – я вспомнила, Володя был у него еще до убийства.
– Зачем?
– Все гораздо проще, чем вы думаете. – Эля отвела взгляд. – Этот человек когда-то проходил у нас по одному делу. Там была масса неясностей, следственная группа работала небрежно… В итоге Любомир из соответчиков попал в обычные свидетели. Когда я узнала, что он стал нашим соседом по даче, я… Словом, я сочла необходимым проинформировать своего шефа, вот и все… Мы с ним тогда, в процессе слушания собирались даже возвращать дело на доследование, но ничего не получилось. Тем более что в центре событий находился не Любомир. По поводу него у нас возникли подозрения другого рода…
Эльвира судорожно сглотнула и продолжила, по-прежнему не глядя на Калинкину.
– Собственно говоря, я поэтому и спрашивала так настойчиво насчет Маши и найденного вами документа.
– То есть?
Эльвира помолчала, явно колеблясь, говорить правду или попытаться в очередной раз выкрутиться из ситуации. Калинкина решила помочь ей разрешить сомнения и покачала головой:
– Знаете, Эльвира Сергеевна, вы совсем не умеете лгать… Позвольте вас заверить, мы в курсе, что господин Любомир шантажировал супругу Евгения Константиновича. Она рассказала нам об этом сама. Итак?
– Да, – вздохнула Эля. – Вы правы, просто мне… Ну мне очень не хочется, чтобы вы дергали лишний раз Нину Владимировну…
– А при чем же тут она?
– Так вышло, что Нина Владимировна краем уха услышала, как Машу шантажируют… Правда, из разговора она не сумела разобраться, кого именно из нас, но что это голос Любомира, расслышала абсолютно достоверно. Но чем, для нее так и осталось неясным… Когда она нам всем об этом сообщила, я поделилась с мужем своими… предположениями. Боюсь, он сказал об этом брату…
– Давайте называть вещи своими именами, – Анино терпение начало потихоньку иссякать. – В процессе слушания упомянутого вами дела вы пришли к выводу, что Леонид Леонидович Любомир зарабатывает себе на жизнь вульгарным сутенерством…
Эля протестующе подняла руку:
– Это были лишь подозрения! Следствие расследовало убийство молодой женщины, случайное, заметьте, убийство! И никаких доказательств по поводу причастности Любомира собрать не удосужилось!..
– Сам следователь, который вел дело, так не считает! – усмехнулась Аня. – Так что там насчет шантажа?
– Единственное, чем он мог шантажировать Машу… это тем, что Маша – бывшая девица по вызову.
– А вы сами? – насмешливо спросила Калинкина. – Вероятно, тоже были шокированы мыслью о том, что в вашу благородную семью обманом проникла бывшая проститутка?
– О Господи!.. Так это правда?! – Эля резко поднялась со стула и заметалась по кабинету. – Но вы же сказали, что шантажировал он ее каким-то документом, а не… Ну, допустим, не снимками или какой-нибудь картотекой, если она у него имелась?..
– Разве я сказала, что это правда?
– Тогда… Тогда что же?.. – Эля вернулась и буквально упала на свой стол, растерянно уставившись на Калинкину.
– Кажется, мы с вами вернулись к тому, с чего начали. Мне действительно необходимо напоминать вам, что есть такое понятие, как тайна следствия?
– Извините, – устало сказала Эля. – Считайте, что я ни о чем у вас не спрашивала… Да, а что касается моего шефа, узнать об убийстве он элементарно мог из прессы. Из того же «Московского комсомольца», который выписывает и регулярно прочитывает от корки до корки. Вы хотите узнать у меня еще что-то?
– Пожалуй, на сегодня достаточно, – Калинкина задумчиво посмотрела на Элю. – Я бы хотела еще раз побеседовать с вашей свекровью. И еще: можете вы завтра часикам к двенадцати подъехать к нам вместе с Катей, чтобы, как положено, оформить все показания?
– Да, конечно.
– Кстати, она так и собирается жить у вас?
– Это решение свекрови, поэтому сказать, сколько она здесь пробудет, не могу. Нина Владимировна ее пожалела, услышав эту ужасную историю… У нее самой был чудесный муж, а тут – настоящее предательство… Хотя на деле, думаю, все гораздо сложнее… Кстати, у него столь определенного алиби, как у нас, нет?
– Если не считать того, что у этого господина просто не было времени, чтобы обежать сторожку, заскочить убитому в тыл и выстрелить, а затем вернуться назад… Так что его алиби почти в точности повторяет алиби вашего супруга и его брата… У вас есть еще вопросы?
– Нет, только просьба: будьте помягче с Ниной Владимировной, она в самом деле проболела всю зиму. Она и собрала-то нас всех здесь подле себя, потому что уверена – это ее последнее лето… Вам ее пригласить сюда?
– Желательно. Но если она себя неважно чувствует…
– Вы просто не знаете мою свекровь, – слабо улыбнулась Эля и встала. – Она очень сильная женщина. Как бы ни чувствовала себя, обязательно придет сюда. Разговаривать с вами лежа было бы для нее верхом неприличия… Я могу идти?
Нина Владимировна в этот день действительно чувствовала себя неважно, чему немало способствовал разговор с младшим сыном.
Маша засела в комнате, которую после ее появления Евгений покинул, даже не взглянув на жену, и теперь уже часа три подряд бродил по саду, погрузившись в свои невеселые размышления, и ни с кем не общался. Приезд следователя Калинкиной и ее длительная беседа с Эльвирой тоже не добавили генеральше хорошего настроения: о чем таком можно допрашивать человека, обладающего столь очевидным алиби? Так что приглашение Калинкиной побеседовать с ней Нина Владимировна восприняла чуть ли не с облегчением, надеясь хоть как-то прояснить для себя сегодняшнюю ситуацию. Остановив рукой нахмурившуюся и открывшую было рот Нюсю, коротавшую время возле своей хозяйки с вязанием в руках, Нина Владимировна направилась в кабинет.
Поздоровавшись, она опустилась на стул, на котором только что сидела Эля, и вопросительно посмотрела на следователя. Калинкина, в свою очередь, не торопилась, перекладывая свои бумаги с места на место и понимая, что ее вид – вид чужого человека, расположившегося в святая святых этого дома, за столом покойного генерала, его вдову радовать не может. Ане было немного стыдно оттого, что настоящего сочувствия к Нине Владимировне она не испытывает. Что так же, как и остальные члены этой семьи, она ее подспудно раздражает.
– Вы хотели спросить меня о чем-то конкретном? – Нина Владимировна не выдержала молчания.
– Да. Я хотела узнать, почему вы не сказали об услышанном вами разговоре, из которого следовало, что убитый шантажирует одну из женщин, живущих в вашем доме?
– А почему я должна была считать, что шантажирует он кого-то из членов моей семьи? – спокойно поинтересовалась генеральша, явно готовая к этому вопросу. Анино раздражение усилилось.
– Потому, что именно так вы и решили, верно?.. Подумай вы иначе, сообщили бы это нам при первой возможности, чтобы отвести подозрение от своих, разве не так?
– У каждого своя логика, – генеральша упрямо сжала губы и даже не подумала отвести глаза под пристальным взглядом Калинкиной. – Разумеется, я думала о том, что услышанный мною разговор и убийство как-то связаны. В тот вечер, когда случился этот… этот кошмар, я о разговоре просто-напросто, забыла, вылетело из головы. Полагаю, в моем возрасте это и объяснимо, и простительно… Ну а потом, вплоть до сегодняшнего дня у меня и вовсе не было возможности кому-либо это сказать… В день, когда вы проводили свой следственный эксперимент, я устала так, что едва дошла до постели. К тому же хотела все обдумать еще раз. Сама.
Аня задумчиво посмотрела на генеральшу. До чего же крепкий орешек эта дама! Ясное дело, будет стоять на своем, оправдываясь чем угодно: возрастом, забывчивостью, болезнью… И ничего с ней не поделаешь. Действительно: и возраст, и болезнь. Не исключено, что и забывчивость, хотя Анна Алексеевна верила в последнее с трудом. Что ж, попробуем зайти с другой стороны.
– Нина Владимировна, – мягко спросила Калинкина, – а сами вы кого-нибудь подозреваете? Ведь что-то же вы думаете об убийстве соседа?
– Ну, милочка… – Нина Владимировна слегка развела руками, демонстрируя явное удивление. – Я же не следователь, чтобы выстраивать собственные версии! Да и информацией располагаю самой что ни на есть минимальной… Например, я даже и предположить не могу, что за документ вы разыскали – тот, которым столь откровенно, прямо на наших глазах, шантажировали мою младшую невестку…
– Что-о?! – Аня от неожиданности даже подпрыгнула в жестком генеральском кресле. – Ну, Нина Владимировна, вы и… Да вы хоть понимаете, в чем обвиняете следствие?!
– Хорошо, – генеральша и не подумала смутиться или испугаться, – в таком случае, возможно, вы сами скажете, как называется тот метод, которым вы ее вынудили вчера отправиться с вами в город?
Аня несколько секунд смотрела на твердокаменную старуху и неожиданно даже для себя самой рассмеялась. В ее душе шевельнулось восхищение мужеством панинской вдовы. Ведь наверняка понимает, что ей самой светит как минимум неприятность за то, что ухитрилась в свое время не сдать пистолет генерала! И при этом держится как ни в чем не бывало! Словно какой-нибудь случайный свидетель, проходящий по чужому делу… Что это – сила натуры или обыкновенное безразличие и к сыновьям, и к невесткам, да и к себе самой, доживающей свои последние годы?..
– Ну ладно, – сдалась Калинкина. – Допустим, это и впрямь походило, с вашей точки зрения, на шантаж. В таком случае странно, что вы все еще спрашиваете, что это за документ… Кстати, подскажите мне другой способ заставить вашу невестку поехать с нами.
– Не знаю. Маша необыкновенно своевольная девушка… О документе я не спрашиваю, поскольку ничуть не сомневаюсь, что отвечать на подобный вопрос вы не уполномочены.
– Вы так ничего и не сказали мне насчет ваших собственных подозрений, а они у вас наверняка есть, – увернулась Калинкина от прямого ответа на вопрос Нины Владимировны.
– Если вас это действительно интересует, я думаю, что господина Любомира убил кто-то из людей, не имеющих отношения к приглашенным на вечеринку… Но кто-то, знавший о пистолете, вопреки тому, что сама я считала это тайной… Видите ли, вчера я звонила прежним хозяевам соседского особняка…
– И что? – Аня заинтересованно уставилась на генеральшу.
– Мне хотелось выяснить одну вещь… И я ее выяснила… Оказалось, что и хозяева, и даже их домработница Галя знали о пистолете. Видите ли, с их участка при желании или, как это вышло по уверениям Гали, случайно можно заглянуть в окна кабинета, если портьеры там раздвинуты… Словом, если уж о пистолете знала домработница соседей, не удивлюсь, если о нем знала вообще вся Беличья Гора… Странно другое: моей Нюсе, своей лучшей подруге, Галя при этом не сказала ни слова… Так что соседи об оружии хорошо знали.
– Поразительно то, что вы не сдали оружие, – заметила Калинкина. – Насколько знаю, в те времена с этим было куда строже, чем сейчас. Пистолет должны были изъять у вас сразу.
Нина Владимировна безразлично пожала плечами и пояснила:
– Видите ли, люди, в чью обязанность входило изъятие, были очень близкими друзьями мужа. Его смерть потрясла их не меньше, чем меня… Не исключено, что о пистолете в суете просто забыли… Все они, кстати, уже мертвы и для служебных взысканий недосягаемы, – генеральша горько усмехнулась и отвернулась к окну.
– Вы не закончили свою мысль, – напомнила Калинкина.
– Ах, да… Но ведь и так ясно, что убить его мог кто угодно, если убитый был шантажистом, верно? Совсем не обязательно мы. Так что эта трагедия для нас скорее внутрисемейная, если учесть пошатнувшийся брак моего сына.
Внезапно мелькнувшая мысль заставила Калинкину непроизвольно выдержать паузу, прежде чем вновь заговорить. Собственно говоря, это была не мысль даже, а что-то вроде столь несвойственного ей эмоционального порыва. Тем не менее колебалась она достаточно долго, чтобы Нина Владимировна, удивленная молчанием Ани, деликатно кашлянула.
– Простите. – Калинкина почувствовала, что слегка розовеет под пристальным взглядом генеральши, и приняла все-таки решение, не вполне отдавая себе отчет в том, для чего это делает. – Знаете, я подумала…
– Да?..
– Я подумала, что как глава семьи, словом… При условии, что об этом не узнает никто, включая вашу преданную домработницу, я могу сообщить вам, о каком документе идет речь. Чтобы вы поняли, почему мы, как вы выразились, повели себя словно шантажисты… Могу я рассчитывать на ваше молчание, по меньшей мере до завершения следствия?
– Вы мне доверяете настолько, чтобы это сказать?
– Да, если, конечно, вы дадите слово, касающееся всех, в том числе, подчеркиваю…
– Да-да, Нюси, я поняла… – Нина Владимировна помолчала, что-то обдумывая, слегка сдвинув тонкие, все еще красивые брови. И наконец кивнула головой. – Я готова дать вам это слово, я вас слушаю…
19
– У господина Лоскина в день убийства очень удачно случился юбилей: двадцать пять лет на ниве правосудия. – Павел усмехнулся и покачал головой. – Так что, Анна Алексеевна, опять тупичок'с… Праздновали чуть ли не до утра, и если наш юбиляр, скажем, покидал празднество в интересующее нас время, вряд ли кто-либо из приглашенных это заметил, поскольку отмечать начали в девятнадцать ноль-ноль… Это все.
– Что с опросом соседей на Беличьей Горе?
– Ни шатко ни валко: сторож на въезде вроде бы видел чужую «вольво» цвета «металлик». Но в интересующий нас вечер или в какой другой, точно сказать не в состоянии, поскольку подвержен неумеренным и систематическим возлияниям, и доверять его показаниям нельзя. Из ближайших к особняку Любомира въехать успела только одна семья, остальные пока что в городе, бывают на даче исключительно по выходным. Что касается будних дней, в числах тоже путаются – я имею в виду въехавших дачников.
– Действительно хило… – Аня вздохнула и задумалась.
Ребров нерешительно посмотрел на Калинкину.
– Слушай, а может, и впрямь сама старушенция его пришила? А?..
– Вряд ли… – Анна вздохнула. – Хотя – кто знает? Когда я ей в разговоре намекнула, что, в сущности, у нее нет ни алиби, ни любого другого подтверждения слов о пропаже пистолета, она только бровки свои округлила и посмотрела на меня, знаешь, с какой-то даже жалостью… Оправдываться не сочла нужным, только напомнила, что отсутствие пистолета на месте обнаружилось в присутствии домработницы… И, вообрази себе, улыбнулась. Либо в ней пропала гениальная актриса, либо говорит правду. Ну а вешать на старуху труп только потому, что все остальные члены этой семейки сумели запастись алиби, как ты знаешь, не в моих правилах…
Калинкина немного поколебалась и, бросив на Павла короткий, быстрый взгляд, все-таки решилась:
– Послушай, Ребров… Можешь думать обо мне что угодно, но я рассказала генеральше про пацана… И нечего на меня смотреть такими глазами! Мне нужно было получить ее реакцию, ясно? Ну не могу я понять, хоть убей, как она на самом деле относится не только к невесткам, но даже к собственным сыновьям! А если она действительно убийца, без этого мотив не нащупать никогда, понятно?
– Ну и как? – ядовито спросил Ребров. – Нащупала?
– Если бы! – Калинкина махнула рукой. – Вообще-то она была потрясена и ни о чем таком конечно же не подозревала… Ну молчала, наверное, минуты три и глядела на меня во все глаза, после чего только и сказала: «Вот, значит, как?»
– И все?
– Нет. Потом поблагодарила меня…
– Здорово, – проронил Павел. – Просто класс… Впрочем, не нам наше же начальство судить… Биографию Марии Александровны ты ей тоже изложила? Я имею в виду – не кондитерскую, а раньше?
– Нет, конечно! А ведь старуха даже не знала, что ее невестка детдомовская, ну, я это ей тоже сказала… Больше ничего.
– Ну хоть тут хватило ума… Хочешь правду?
– Жми, – Калинкина отвела глаза.
– Не ожидал, что ты способна на бабские поступки.
Аня вспыхнула и сердито посмотрела на Реброва.
– Что ты имеешь в виду?
– Тебе эта Маша Панина сразу поперек глотки стала, вот что! Простая девка, бывшая проститутка, без роду, без племени, да к тому же еще с ребенком, и в такую семейку влезла…
– Ты… Хочешь сказать, что я этой дешевке, этой бывшей проститутке позавидовала?!
– А кто вас, баб, знает, как это на вашем наречии зовется! – Ребров встал и шагнул в сторону двери. – Но уж учинить какую-либо пакость ни единого шанса не упустите… А ты не подумала о том, что если, вопреки здравому смыслу, убийца все-таки старуха – мальчишка в данный момент в опасности! – На скулах Павла перекатывались желваки, на свою начальницу он смотрел зло и осуждающе. – А вдруг она ради сыновнего благополучия… Ладно, хоть и не велик шанс, а все же имеется… Пока, я поехал.
Некоторое время Анна Алексеевна Калинкина безмолвно смотрела на захлопнувшуюся за Ребровым дверь, потом, издав легкий стон, словно ее внезапно одолела зубная боль, закрыла лицо руками. «Господи, – пробормотала Аня, – Господи, до чего ж мне плохо…» Просидев в такой позе минут пять, она наконец овладела собой и, придвинув телефонный аппарат, набрала номер Панинского особняка.
– Да? – Калинкина узнала Нюсю по голосу и попросила позвать к аппарату хозяйку. – Нет их никого. – Нюся горестно вздохнула по ту сторону провода. – Ни Нины Владимировны, ни Эльвиры Сергеевны, ни Евгения Константиновича, ни Владимира Константиновича… Все в город уехали и будут только к вечеру.
– Это Калинкина беспокоит, – Аня поняла, что Нюся ее по голосу не узнала.
– Так они ведь к вам же и поехали! – теперь в голосе домработницы звучало удивление. – Вроде бы вы их вызывали…
– Я вызывала только Эльвиру Сергеевну.
– Так я и знала, что Нина Владимировна меня обманула! – возмутилась Нюся. – Ну надо же… Разве с ее здоровьем можно вот так, по жаре?.. Теперь точно разболеется, помяните мое слово! Чего доброго, опять сляжет… Ах ты Господи!..
Нюся причитала по ту сторону провода то ли от беспокойства за хозяйку, то ли от обиды, что той удалось обвести свою преданную подругу вокруг пальца. Ради чего? Возможно, хочет дать какие-то новые показания?..
Аня торопливо распрощалась с расстроенной Нюсей, положила трубку и посмотрела на круглые настенные часы, висевшие напротив ее стола. Половина двенадцатого… Через полчаса Эльвира Сергеевна должна быть здесь, судя по всему, в обществе своей свекрови. А возможно, и мужчин тоже, и капитан Калинкина получит ответы хотя бы на часть своих вопросов.
Лесная, но довольно хорошо укатанная дорога наконец кончилась, и Ребров, свернув направо, заглушил движок, удачно припарковавшись в самом конце довольно просторной площадки перед чистеньким розовым корпусом в два этажа, окруженным с трех сторон густым, почти нетронутым лесом. Кроме его «канарейки», невдалеке стояли еще две или три машины, но внимание Павла они не привлекли. Он был здесь уже во второй раз, и так же, как тогда, его моментально окутало какое-то чувство особой умиротворенности и тишины, словно на тысячи километров вокруг не было ничего, кроме аккуратно оштукатуренного дома и пронизанной солнечными лучами свежей листвы майского леса.
Опустив стекло, он с наслаждением вдохнул чистый и ароматный воздух, посмотрел на часы, потом на дом. Был тихий час, этим, вероятно, и объяснялась особая тишина и то, что подворье, отгороженное от площадки и леса редкой, но высокой решеткой, оказалось пустым. Как раз в тот момент, когда он посмотрел на дом, узкие решетчатые ворота скрипнули и слегка приоткрылись, пропуская белокурого кудрявого паренька с булкой в руках. Мальчик был одет в черно-красные шорты и белую футболку.
Павел внимательно всмотрелся в худенькую юркую фигурку, уверенно двинувшуюся направо, к ближайшим деревьям, и понял, что ему необыкновенно повезло: мальчонка был тот самый Ванечка Иванов, ради которого он и мчался сюда, не замечая светофоров… Никакого внимания ни на Реброва, ни на его милицейскую машину мальчик не обращал. Он шел к лесу. Павел, не долго думая, высунулся из окна и тихонечко свистнул.
Мальчонка неожиданно сердито обернулся и приложил палец к губам, очевидно призывая Реброва к тишине. После чего привстал на цыпочки возле березового ствола и принялся крошить свою булку на подвешенную к березовой ветке кормушку, которую Паша только что заметил. Завершив это, несомненно, важное в его глазах дело, мальчик неторопливо развернулся и направился к «канарейке», из которой навстречу ему уже вылезал Ребров.
В прошлый раз Павел видел мальчика только издали, в группе с другими детьми, поскольку общался исключительно с директрисой этого не совсем обычного заведения, которое на самом деле трудно было назвать детским домом… Директриса нервничала, потому что Павел сразу представился работником прокуратуры, якобы проводившим проверку условий жизни воспитанников.
– Здравствуйте, вы к кому? – мальчик испытующе посмотрел на Реброва большущими серо-зелеными глазами и добавил: – Вы опять нас проверять приехали?.. Я вас помню, в прошлый раз у Зои Петровны от вас сердце заболело. Только вы тогда на другой машине были.
– Да нет, просто ехал мимо и решил завернуть к вам на минуточку, – улыбнулся Павел. – Мне у вас тут, в лесу, понравилось: кругом жара, а тут прохладно… А ты почему не спишь?
– Не хочется… А еще я забыл корм зябликам насыпать… Вам Зою Петровну позвать?.. Только она тоже отдыхает.
– Нравится тебе тут? – Павел присел на корточки, чтобы быть поближе к парнишке. – А я тебя тоже помню, ты Иван… Верно?
– Ну!.. – мальчик немного поколебался и вдруг совсем по-взрослому протянул Реброву руку, которую Павел автоматически пожал. – Будем знакомы… Мне тут нравится.
Он тут же повернулся к Реброву спиной и ткнул пальцем в сторону березы с кормушкой:
– Видите? Не летят, обиделись, что я про них утром забыл!..
– Хороший у вас детдом, просто удивительно хороший… – начал было Павел, но Ваня его перебил, довольно сердито:
– И никакой у нас не детдом! У нас пансионат и эти… Спонсоры. И моя мама – тоже спонсор, и баба… Спонсоры – это которые деньги дают!
– Ясно, а я и не знал… Так у тебя сразу двое спонсоров?..
– Ну!.. Мама, когда приезжает, деньги дает, и баба тоже… Сам видел! А у остальных только мамы одни дают…
Ваня с гордостью посмотрел на Реброва и улыбнулся.
– И часто они сюда ездят? – Павел задал вопрос нарочито равнодушным тоном. Мальчик в ответ серьезно кивнул:
– К кому как… Ко мне часто, а к Филипповым, хотя их сразу двое, редко. И к Люське редко… Люська ничего себе девчонка, только плакса и завидует, что ко мне часто. И что у меня двое – тоже завидует… А эти к кому, вы не знаете?..
– Кто?.. – Ребров удивленно посмотрел на Ваню и только тут осознал, что за его спиной довольно давно и почти неслышно работает чей-то движок. И понял, что ближайшая к ним иномарка с тонированными стеклами на самом деле обитаема… Машина была Реброву хорошо знакома, и то, что он не обратил на нее внимания, когда парковался, было со стороны Павла несомненным проколом… В этот момент одно из темных стекол, противоположное водительскому, плавно и бесшумно заскользило вниз, и Ребров автоматически заслонил собой мальчишку…
Спустя еще секунду в лицо следователя глянули сине-фиолетовые глаза генеральши… Какую-то долю секунды Нина Владимировна смотрела на Реброва немного насмешливо и печально, потом что-то тихо бросила мужчине, сидевшему за рулем, и машина подала немного назад, явно готовясь к развороту…
– Отойдем, не будем мешать, – пробормотал Павел и, поспешно схватив мальчика за руку, потащил его к воротам дома.
Ваня не сопротивлялся и без особого интереса смотрел вместе с Ребровым за тем, как машина, развернувшись, нырнула в густую листву, скрывавшую подъездную дорогу, и вскоре мягкий шорох дорогого движка затих, растворившись в тишине леса.
– Они ни к кому, – Павел сглотнул образовавшийся в горле комок и, достав из кармана носовой платок, вытер лоб. – Заблудились, наверное…
– Ага, – согласился Ваня и осторожно вынул из влажной ладони Реброва свою руку. – Так вам Зою Петровну звать или не звать? А то мне идти пора. Увидят, что меня в спальне нет, и наябедничают… Сегодня Ленка дежурит, а она ябеда…
– Беги, отдыхай, – вздохнул Павел. – Зоя Петровна твоя мне не нужна, я тоже поеду…
– Прилетели все-таки! – Ваня радостно улыбнулся, глядя в сторону кормушки, на которую и впрямь успели опуститься несколько пичуг неведомой Павлу породы. – До свидания!
И не успел Ребров открыть рот, чтобы попрощаться, как мальчик со всех ног бросился к розовому домику, удивительно напоминавшему пряничный.
Павел посмотрел ему вслед, покачал головой и нехотя направился к своей «канарейке».
Между тем машина, за рулем которой сидел старший сын Нины Владимировны, успела добраться до Окружной и теперь томилась в большой пробке на въезде в столицу.
– Может быть, ты все-таки объяснишь, мама, куда, а главное, зачем мы с тобой мотались? Что это за заведение и что там делал этот тип из прокуратуры? – Владимир раздраженно посмотрел на часы. – Элька мне голову оторвет за опоздание, а я даже не знаю, где нас с тобой носило… Что происходит?!
Нина Владимировна покосилась на сына и пожала плечами.
– С Элей я объяснюсь сама… Не так уж часто, по-моему, я прошу прокатить меня, верно? Считай это просто загородной прогулкой.
– Похоже, ты и впрямь думаешь, что я идиот!
– Не говори ерунды, – поморщилась генеральша. – Если бы я могла, я бы ответила на все твои вопросы. Но я не могу. Тем более что, когда мы ехали, планы у меня были несколько иные… Я и думать не думала, что мы наткнемся там на этого, из прокуратуры.
