Текст книги "Обретенный май"
Автор книги: Мария Ветрова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)
– Как думаешь, с чего начинать поиски этой якобы давным-давно исчезнувшей мамочки и бабушки?
– Может, элементарную засаду устроить возле детдома и подождать, пока она сама явится?
– Она теперь не скоро явится, – уверенно произнесла Аня. – Лично я не сомневаюсь, что искать нужно в семейке Паниных. А если все так, как мы с тобой думаем, то дочка мамашу давно предупредила и предостерегла.
– А о чем это мы с тобой таком думаем? – на губах Реброва мелькнула улыбка. – Только не говори «Сам знаешь!».
– Сам знаешь, – сказала Аня и тоже улыбнулась. – Похоже, мы оба с тобой догадываемся, кто на самом деле наш «клиент»…
– Остались пустяки, – вздохнул Ребров. – Всего-то ничего – найти этого самого клиента… И, несмотря на то что мы с тобой, Анна Алексеевна, правы, мы его пока что не только в глаза не видели, но даже и понятия не имеем, как его зовут…
23
Маша Панина с трудом раскрыла припухшие со сна веки, пытаясь поймать обрывки только что увиденного сна, но это ей не удалось: яркий солнечный свет, заливавший комнату, начисто стер его из Машиной памяти. Между тем чувство, что сон был жизненно важный, осталось. Она нахмурилась, изо всех сил стараясь понять хотя бы, чем он был важен. Кажется, витая в бессознательном пространстве виртуального существования, она нашла наконец ответ на самый главный вопрос, насквозь пропитавший атмосферу особняка тревогой, страхом и отчаянием. Ответ был ужасен, оттого-то и не пожелала удержать его Машина память… Женщина прерывисто вздохнула и, повернув голову, безразлично посмотрела на пустую подушку рядом. Женя опять ночевал в кабинете. То, что стояло за Машиным упорным нежеланием отвечать на его вопросы, само по себе было подтверждением самых худших подозрений мужа. С вялым удивлением она вдруг поняла, что ей уже почти безразлично, что теперь будет. И с ней, и даже с Ванюшкой, если она и Женя разведутся. Платить за мальчика ей будет просто нечем. Ведь даже тех денег, которые она брала у Жени обманом, якобы на салон красоты, хватало только-только, да еще при условии, что добавляла мать… Впрочем, о чем это она? Если развод состоится, никакой необходимости прятать мальчика от окружающих у Маши не будет, так что, возможно, и впрямь все, что ни делается – к лучшему?.. И все же – все же… Ведь не может она по каким-то причинам набраться решимости и сказать и мужу, и свекрови правду?
Вообще-то всю правду знать им ни к чему. Даже сама Маша вспоминает время своей юности с содроганием, если вообще вспоминает после того, как запретила себе думать о прошлом. Но вот о Ванечке теперь сказать придется. Чем еще объяснишь, что оказалась втянутой во всю эту грязную историю с убийством? Ничем! Так что… Но пока – пока! – у нее не хватало ни мужества, ни сил на решающий разговор.
Маша очень хорошо понимала, что Женя с его дурацкой принципиальностью не простит жене ни скрытого от него ребенка, ни самого обмана. Что уж говорить о генеральше? Маша уже представляла себе брезгливое выражение, которое проступит на холодном и все еще красивом лице свекрови, как только та услышит ошеломляющую новость.
Стук в дверь заставил Машу вздрогнуть: кого там еще несет с утра пораньше? Женя вряд ли бы стал стучаться в собственную комнату…
– У меня открыто, входите. – Она села в постели, не заботясь о том, что полупрозрачную ночную сорочку, накинутую на голое тело, вряд ли можно было считать даже неглиже. Увидев свекровь, она поспешно натянула на грудь легкий плед. Нина Владимировна была чуть ли не единственным человеком, которого Маша по-настоящему стеснялась, хотя и злилась на себя за это ужасно и даже специально дерзила время от времени свекрови как раз по этой причине.
– Извини… – Это было невероятно, но на этот раз свекровь смутилась. – Я хотела тебе сказать, что они снова приехали.
– Менты? – догадалась Маша.
Нина Владимировна кивнула.
– Калинкина, Ребров и кто-то еще… Но у нас только следовательша, остальные на участке Любомира, по-моему, снова что-то ищут…
– Что им еще от меня надо? – вздохнула Маша.
– Пока Калинкина собирается разговаривать только со мной, я просто подумала, что на всякий случай должна тебя предупредить…
Маша настороженно посмотрела на свекровь: неужели вслед за Женей та начнет сейчас выпытывать, что да почему?.. Она представить себе не могла, что кто-то из следователей мог раскрыть перед домашними ее тайну.
Но Нина Владимировна ничего больше ей не сказала и никаких вопросов не задала. Извинившись еще раз, отправилась разговаривать со следователем, оставив Машу одну.
Спускаясь с лестницы, Нина Владимировна думала о том, до чего же Машин сын похож на свою маму… Те же русые, слегка вьющиеся волосы, те же удивительной величины ясные глаза. Даже овал лица… С того момента, как Нина Владимировна увидела мальчонку, он неотступно стоял перед ее глазами, чем бы она ни занималась, что бы ни делала. И она была вполне готова к вопросу, который задала ей Калинкина, едва они остались вдвоем – на этот раз в комнате Нины Владимировны.
– Может быть, вы скажете, с какой целью ездили в пансионат? – в голосе Анны Алексеевны звучали металлические нотки.
– Скажу. – Генеральша смотрела на следователя абсолютно спокойно. – Естественно, не из пустого любопытства. Вы, вероятно, понимаете, что это проблема, которую очень скоро нам всем придется решать.
– Вы уверены, что имеете право рассказывать обо всем? Вы ездили не одна! Кто, кстати, был с вами?
– Старший сын Володя сопровождал меня. Никто еще ни о чем не догадывается. Я же дала вам слово. Он подозревает, что я хочу помирить Марию с Евгением, предложив им усыновить чужого ребенка… А в общем-то, вы в чем-то правы: Володя с тех пор, как мы побывали в пансионате, постоянно возвращается в разговорах со мной к этой теме. Он с детства был таким, не терпел на дух задачек, не имеющих решения, потому и пошел в экономический вуз.
– Вот видите! – Аня уставилась на генеральшу с откровенной злостью. – Получается, что все это может всплыть в любой момент, стоит только вашему сыну в присутствии Марии Александровны вернуться к разговору о поездке в пансионат!
– Он этого не сделает, я его предупредила очень серьезно, заявив, что и у меня могут быть свои тайны… Кстати, я действительно могла узнать все сама…
– Каким образом?
– Понимаете, насколько можно предположить, содержание ребенка в таком месте должно стоить денег, и немалых.
– Это верно. И деньги действительно немалые.
– У Маши своих денег нет. Женя не в курсе ситуации, следовательно, ей и тут приходится постоянно лгать. Я долго думала и поняла, в чем дело…
– И в чем же?
– Я постоянно удивлялась, как это Мария еженедельно посещает салон красоты, а по ней этого не заметно. И это за такие-то деньги! Салон очень дорогой, рассчитанный на богатых женщин… В общем, я поняла, что ни в какой салон она не ездит, а ездит каждую среду к мальчику… к сыну…
– Ради бога, может, вы все-таки предоставите возможность производить следственные действия нам? – ядовито спросила Калинкина.
Генеральша почему-то покраснела.
– Нина Владимировна, я очень вас прошу: не вмешивайтесь пока в ситуацию, – голос Ани стал мягче. – Ведь вы можете помешать нам поймать убийцу!
Ответить Нина Владимировна не успела, потому что в комнату постучали и на пороге появился один из Соколовских оперативников.
– Простите, товарищ капитан, – он слегка запыхался, словно летел сюда со всех ног. – Но нам на секундочку, только у хозяйки спросить… Не найдется ли у вас молоточка?.. – И добавил очень виноватым голосом, обращаясь к Ане: – Опять этот проклятый багажник перекосило…
Только тут Калинкина вспомнила о своем вчерашнем задании операм и мысленно восхитилась актерскими способностями парня.
– Молоток? – брови Нины Владимировны поползли вверх. – Это не ко мне… Спросите у сыновей или у Нюси…
– Извините! – Оперативник моментально исчез, аккуратно прикрыв дверь.
Калинкина же уставилась на Нину Владимировну со всем возможным вниманием, ожидая ответа. Вопрос о молотке на генеральшу точно никакого впечатления не произвел, да она и не ожидала, что произведет: представить эту изящную слабосильную аристократку, стучащую кого-то молотком по голове, Аня при всем желании не могла.
– Хорошо, – вздохнула Нина Владимировна. – Я не буду вам мешать, если вы находите, что мешаю. Конечно, я не следователь, просто у каждого человека в той или иной мере есть логика и стремление свои логические выводы подтвердить… Но я потерплю, пока вы не поймаете убийцу.
Она посмотрела на Калинкину вопросительно, явно сомневаясь, что длинный путь на Беличью Гору следователь проделала, исключительно дабы устроить ей, Нине Владимировне, разнос за неправильное поведение.
– Скажите, вы хорошо помните тот день, когда всех вас вызывали в город?
– Конечно.
– А день, когда мы вызывали только Марию Александровну?
– Еще бы! – генеральша невесело усмехнулась. – Маша тогда еще не приехала ночевать, а в итоге они очень серьезно повздорили с Женей.
– Помирились?
– Нет… Нужно знать моего сына: ни малейшей лжи, тем более лжи, за которой, по его мнению, может стоять предательство, он не прощает. Просто не умеет этого делать… Кажется, он в этой связи допек вас звонками?.. Я очень надеюсь, что вы, во всяком случае пока, ничего ему не скажете…
Калинкина от удивления умолкла, воззрившись на свою собеседницу. По ее мнению, Нина Владимировна должна была, напротив, стремиться к тому, чтобы ее сын в первую очередь оказался в курсе того, как блестяще обвела его вокруг пальца неугодная самой генеральше невестка… Надо же, какое благородство! Аня вздохнула и, заверив, что не имеет права даже в соответствии с законом рассказывать Евгению Константиновичу о прошлом его супруги, продолжила допрос.
– Давайте вернемся к тому дню, когда Мария Александровна ночевала в городе. Она связывалась с вами в тот вечер?
– Да, – уверенно кивнула генеральша. – Если не ошибаюсь, она позвонила в начале десятого.
– Вы уверены?
– Уверена. Но можно уточнить. У самой Маши в конце концов…
– Все члены вашей семьи такие памятливые и слышали этот звонок?
– Не совсем… Трубку взяла я, после чего пошла наверх, к Эльвире с Владимиром. Маша просила им кое-что передать… У них там аппарат тоже есть, но он в тот вечер сломался, звонка они не слышали.
– Именно им она просила что-то передать? Не Евгению Константиновичу, а им?
– Я понимаю ваше недоумение, – вздохнула Нина Владимировна. – Но Женя… Словом, он ни с кем в тот вечер не общался, пока не приехала Нюся…
– Стоп! – Калинкина встрепенулась, не обращая внимания на вздрогнувшую от неожиданности собеседницу. – Вы сказали – пока не вернулась Нюся?
– Ну да… А что, это имеет значение?
– Куда ездила ваша домработница? Во сколько уехала и в какое время вернулась?
Нина Владимировна нахмурилась и вопросительно посмотрела на следователя.
– Я не понимаю… Это имеет какое-то значение? Ну, раз это так важно для следствия, я попытаюсь вспомнить… Нюся поехала в город за доктором, а заодно за рецептами лекарств, которые остались на городской квартире. Отправилась она туда перед тем, как вы пришли за Машей… А вернулась очень поздно, наверное, около полуночи. Точнее не скажу, потому что не помню… Анна Алексеевна, случилось что-то еще?
Калинкина проигнорировала ее вопрос.
– Она привезла доктора?
– Нет, его не оказалось в Москве. И слава богу!
– Почему?
– Потому что Нюсе постоянно кажется, что я больна, она стала за последний год страшно суетливая. Я чуть ли не два дня пыталась ее убедить, что доктор мне не нужен, ни к чему занятого человека зря гонять туда-сюда… Но разве ее переубедишь? Вот и съездила зря… И все-таки, что-то еще стряслось?
– Можно и так сказать, – произнесла Аня. – В тот вечер, когда Мария Александровна ночевала в городе, на своей квартире была зверски убита сестра Леонида Любомира – если вы не забыли, бывшая директриса детского дома, в котором воспитывалась ваша младшая невестка…
– Господи…
Калинкина не видела, чтобы люди бледнели с такой скоростью, как это произошло с ее собеседницей, и испугалась по-настоящему.
– Нина Владимировна, вам плохо?.. Я сейчас кого-нибудь позову!..
Калинкина уже привстала со своего места, но генеральша сумела взять себя в руки и поспешно махнула на нее рукой.
– Не вздумайте никого звать… Я в порядке! – Она глубоко вздохнула, краска медленно начала возвращаться на лицо. – Вы поэтому так выспрашивали меня о времени?.. Когда это случилось?
– Наши эксперты называют приблизительное время – около девяти вечера, – пробормотала Аня.
– Слава богу! – генеральша перевела дыхание. – Тогда Маша точно ни при чем, вы можете убедиться в этом сами! У меня аппарат с определителем, забирайте его, отсчитайте звонки назад, и у вас будет на руках не только номер, с которого Маша звонила, но и время… как вы могли подумать такое про девочку?! Она же и так живет, можно сказать, на краю пропасти, под таким тяжелым грузом!
Скажи Нине Владимировне кто-то еще несколько дней назад, что она может вот так, с места в карьер, с яростью голодной тигрицы кинуться на защиту своей младшей невестки, она бы и сама ни за что в жизни в это не поверила. Но удивляться себе самой в данный момент было просто некогда.
– Вы сами… Вы сами, молодая женщина, когда-нибудь пытались поставить себя на место – пусть не Маши, но хоть кого-нибудь из подозреваемых? Попробуйте и вы поймете: с одной стороны, любимый муж с его принципами, с другой – ребенок, растущий без матери, а тут еще и ваши подозрения… Ей еще нет и тридцати, а вы ее подозреваете в двойном убийстве!.. Да, у Маши вздорный характер, она недостаточно хорошо воспитана, необразована совершенно, но… ведь ее воспитанием никто не занимался. Она любит своего мужа, и наверное, это самое главное.
Аня сидела, в изумлении вытаращив глаза на разъярившуюся генеральшу. В ее словах, казалось, не было решительно никакой логики. Мария любит ее сына? Возможно. Но тогда у нее тем более есть причина любыми способами и средствами избавиться от теней прошлого, которые могут в любой момент материализоваться и начать шантаж, как и произошло с Любомиром… Черт-те что! Но попробуй сейчас сказать об этом генеральше – загрызет. Да и звонок этот проклятый с определителем версию с Машей Паниной превращал в никуда не годную.
Если женщина ночевала на своей квартире, вообще никуда не выходила из нее до утра, убить жертву около девяти вечера, а вначале десятого оказаться дома она никак не могла.
Машина квартирка располагалась на другом конце города от дома сестры Любомира. Вот если бы Панина поехала ночевать в супружескую квартиру, дело другое. Или, на худой конец, в квартиру свекрови, находящуюся в центре.
– Аппарат ваш мы, конечно, проверим, – Калинкина взяла наконец себя в руки. – А потом, я разве говорила, что мы подозреваем Марию Александровну?! Давайте теперь поговорим о вашей домработнице, тоже находившейся, как выясняется, в городе.
Нина Владимировна неожиданно рассмеялась.
– Ну да, теперь очередь Нюси… Женщины, за всю свою жизнь не обидевшей даже мухи… Знаете, Анна Алексеевна, я всегда старалась не верить, что в преступлении могут обвинить невинного человека… Как это на вашем языке? «Повесить дело»?
– Ну знаете! – Калинкина моментально вспыхнула. – Если проверять алиби всех, находившихся на месте преступления, называется «повесить дело»…
– Но с чего вы взяли, что моя домработница находилась на месте хотя бы одного из этих двух преступлений? Вы же сами видели в тот ужасный вечер, когда мы сюда с вами вошли… Нюся спала! И уснула прямо в кресле, испеклась от своих хлопот – и уснула. И долго не могла вообще понять, что случилось… При чем тут она вообще?
– Я ее и не подозреваю, – терпение Калинкиной начало иссякать. – Но проверить всех просто обязана; если говорить о втором убийстве – тем более обязана проверить тех, у кого такая возможность была! К тому же мы совершили ошибку, не опросив как следует вашу Нюсю в первый раз, поговорили с ней чисто формально… Нина Владимировна, вы сами-то можете дать гарантию, что она все это время действительно спала здесь, в кресле? Что просто-напросто не разыграла эту сцену для нас обеих… Молчите-молчите, я вижу, вы уже готовы эту гарантию дать… Не спешите. Если бы вы только знали так же хорошо, как я из своей практики, на какие правдоподобные обманы способны люди, когда спасают свою шкуру… Люди, за которых другие голову дают на отсечение… Не надо!
Они немного помолчали. Затем Аня проверила телефонный аппарат. Маша действительно связывалась с обитателями особняка со своего домашнего номера в девять часов семнадцать минут вечера.
– Послушайте… – Нина Владимировна успела вновь успокоиться. – У Нюси нет никаких мотивов для такого… ужаса… Одна только преданность мне и мальчикам, как вы понимаете, не причина… Да, она очень из-за нас переживает, но разве это значит, что она пойдет немедленно убивать тех, кто стал причиной наших огорчений? Чушь!..
– А невесткам вашим она что – не преданна?
От Ани не ускользнуло промелькнувшее на лице Нины Владимировны легкое колебание. Но та вновь заговорила.
– Вряд ли слово «преданность» уместно в этой ситуации. Нюсе обе – и Эля, и в особенности Маша, не нравились в той или иной степени… Знаете, что-то вроде материнской ревности… Но теперь она их тоже жалеет… Я сама слышала, как однажды ночью она молилась за меня, именно за меня, слово за них Нюся произнесла всего один раз…
– Она что – верующая?
– Да…
– А вы? – неожиданно поинтересовалась Аня.
К ее удивлению, генеральша ответила очень серьезно:
– Видите ли, я была воспитана в семье медиков и, разумеется, абсолютной атеисткой… Но в последнее время я начала задумываться… Во всей этой трагедии есть для меня что-то… простите, мистическое, что ли… Уж я-то точно знаю, что никто из моих домашних не является убийцей. Это – правда!.. А крутится все именно вокруг нас, уже второе убийство произошло, когда двоих близких мне людей не было дома, и теперь им необходимо алиби… Кстати, как убили сестру Любомира – тоже застрелили?
– Нет. Ударили по голове…
– А в детективах пишут, что убийца всегда пользуется одним и тем же орудием… Лгут?
Аня едва сдержала улыбку.
– У нашего «героя» пистолета уже не было к моменту гибели второй жертвы. Слава богу, пока что достать огнестрельное оружие в наших условиях труднее, чем в тех же Штатах… Кроме того, одним и тем же методом без каких бы то ни было вариаций пользуются только маньяки. В данном случае действовал человек вполне разумный, твердо знающий, ради какой цели убивает… Иными словами, у него был мотив, и мотив очень серьезный… Нина Владимировна, скажите, у вас или у вашей семьи нет каких-либо врагов? Подумайте хорошо. Не спешите с ответом.
– Нет, – покачала головой генеральша. – Я, конечно, не могу поручиться за Женю, в бизнесе иногда действуют волчьи законы… Но ведь Женю можно только условно признать пострадавшим от этой ситуации, верно? А крутится все почему-то вокруг Маши… Ей просто невероятно везет, что у нее есть алиби…
– Вот тут вы абсолютно правы! – оживилась Калинкина. – Действительно, все вокруг нее. Мы уже даже начали проверку детдома, в котором она росла, и поиски людей, которые ее знали прежде. Возможно, враг, причем очень сильный, есть как раз у нее.
– Вы собираетесь с ней сегодня говорить?
– Нет, пока нет… И я очень надеюсь, что вы, Нина Владимировна, не станете возмущаться из-за того, что я все-таки буду разговаривать с вашей Нюсей. Причем разговаривать под протокол.
– Надо полагать, это неизбежно, – вздохнула генеральша и медленно поднялась со своего места. – Сейчас я вам ее позову…
– Минут через пять, если можно, – вежливо попросила Калинкина. – Мне еще нужно найти своего коллегу, занятого на соседнем участке… Как видите, не одних вас мы мучаем…
24
Павел Ребров внимательно оглядел дом, возле одного из подъездов которого стоял уже минут пять. И, немного поколебавшись, присел на пустовавшую в этот час кривобокую скамеечку. Время бабушек, охотно проводивших на ней свой досуг, еще не пришло.
В этом доме, расположенном на юго-западной окраине Москвы, жила последняя из троих бывших воспитательниц Машиного детского дома, которых им удалось найти. И соответственно их последняя надежда в этом запутанном деле. Сам детдом, как выяснилось, был расформирован – очевидно, именно это обстоятельство и вынудило уйти на пенсию погибшую сестру Леонида Любомира.
Две предыдущие собеседницы Реброва его визитом были явно напуганы, и вытянуть из них хоть какую-нибудь информацию Павлу не удалось: обе, не сговариваясь, заявили, что никакую Машу вообще не помнят. И вот теперь, сидя возле подъезда, в котором жила третья и последняя женщина, способная при желании помочь следствию, Павел понимал, что не имеет права допустить в разговоре с ней даже самый незначительный просчет.
Безусловно, бывшие коллеги успели предупредить ее о предстоящем визите следователя. Павел, правда, постарался как можно суровее предупредить обеих об ответственности за малейшую попытку поведать кому-либо о его визите. И был почти уверен в молчании перепуганных женщин. Одна из них еще продолжала работать с детьми, вторая – нянчила собственных внуков, так что бывшим воспитательницам было за кого бояться… Павел терпеть не мог запугивать людей, но на этот раз другого выхода у него не было.
Еще раз мысленно прокрутив «легенду», с которой намеревался заявиться к бывшей воспитательнице Ирине Петровне Пургиной, Ребров поднялся и направился к дверям подъезда, на которых, как ни странно, не было ни домофона, ни кода. Раскрывать свое инкогнито раньше времени он не собирался.
Бывшая воспитательница, как и предполагал Павел, была дома и дверь ему открыла сама – высокая, крепкая и моложавая особа с круглым лицом и румяными щеками. Она, как определил Ребров с первого взгляда, принадлежала к тому типу домовитых и жизнерадостных женщин, которые составляют основную массу зрительниц столь популярных «мыльных» сериалов и, несмотря на жизнерадостность, легко впадают в сентиментальное состояние. На этой сентиментальности Ребров и решил сыграть, надеясь тронуть сердце Ирины Петровны и заставить ее тем самым заговорить…
– Здравствуйте… – он смущенно посмотрел на женщину, стоявшую на пороге и взиравшую на него с недоумением.
– Здравствуйте… А вы к кому? – Пургина, судя по всему, недавно встала, несмотря на то что время уже близилось к полудню. – Если к Сашеньке, то он на даче… Что-нибудь передать?
Ребров знал, что Саша – ее младший сын, проживающий в основном с какой-то девицей и бывавший у матери крайне редко.
– Простите, – пробормотал Ребров, изо всех сил стараясь выглядеть смущенным. – Я, по-моему, к вам… Вы ведь Ирина Петровна Пургина, да?..
– Ко мне?.. – женщина явно удивилась, и следователь почувствовал облегчение: ее подруги и в самом деле решили, что распускать язык – себе дороже.
– Я… Понимаете, я ищу сестру, она, как я выяснил, росла в вашем детском доме, может быть, вы что-то о ней знаете?..
– Проходите! – Ирина Петровна, в глазах которой моментально вспыхнул огонек заинтересованности, отступила в сторону, пропуская Павла в квартиру.
Спустя несколько минут Ребров и Пургина уже сидели на чистенькой светлой кухне, уютно украшенной вышитыми салфеточками и полотенцами, создававшими ощущение остановившегося времени.
– Присаживайтесь… Извините, в комнате у меня не совсем убрано, гостей не ждала, – улыбнулась Ирина Петровна и поглядела на Реброва с откровенным любопытством, присаживаясь за беленький кухонный столик напротив него. – А почему вы решили, что я могу вам помочь, и кто она – ваша сестра?
Ребров очень печально вздохнул и жалобно посмотрел на свою собеседницу:
– Понимаете, я о ней и узнал-то всего год назад, когда умирал мой отец… И все это время пытаюсь Машеньку отыскать… Это последняя папина просьба, его очень мучила совесть, и отец… В общем, Машенька упомянута в завещании, но дело не в этом, сами понимаете… У меня после папиной смерти тоже никого, никаких родственников не осталось: родители умерли один за другим… И пока единственное, что мне удалось узнать – сестренка росла в вашем бывшем детдоме.
– Ну надо же! Совершенно ничего не понимаю! – Ирина Петровна сдвинула брови и посмотрела на Павла с подозрением. – Вы же только что сказали, что эта самая Маша вам сестра. Ее что же, ваши родители сдали по каким-то причинам в наш детский дом?!
– Ох… Простите, – Ребров с тревогой подумал, не переигрывает ли он. – Нет, конечно нет… Машенька мне сестра только по отцу, мама о ней ничего не знала… Извините, я волнуюсь и говорю сумбурно.
– Теперь ясно. – Пургина несколько расслабилась, но огонек недоверия в ее глазах все же не растаял. – Только, молодой человек, вряд ли я вам сумею помочь. Знаете, сколько Машенек за годы работы прошло через мои руки?.. Вы хоть знаете, сколько ей лет-то будет сейчас?
– Примерно – знаю, где-то за двадцать… И потом, отец говорил, что там есть особое обстоятельство, по которому сестренку можно найти…
– И какое же?
– Вроде бы Машина мать ее не совсем бросила и навещала девочку в детдоме… Правда, я не знаю, часто ли…
Ирина Петровна прикусила нижнюю губу, в ее глазах мелькнула какая-то мысль, и за столом повисла пауза. Ребров почти физически ощущал, как напряженно размышляет о чем-то своем его собеседница. Насколько ему удалось узнать, ничто не указывало на то, что Пургина в свое время имела отношение к темным делишкам Любомиров. А там – кто его знает?
– Вряд ли, – заговорила наконец Пургина, – я сумею вам помочь, хотя на самом деле, кажется, догадываюсь, о ком идет речь… Кроме того, – она помялась и слегка покраснела, – вы… Вы бы не могли показать мне свои документы?
– Ну конечно! Простите, я и сам мог бы догадаться! – Ребров предусмотрел такой вариант и паспорт прихватил с собой.
Некоторое время Ирина Петровна внимательно его изучала, заглянув даже на листочек регистрации. Наконец, вернув документ, тяжело поднялась с места и, ни слова не говоря, исчезла на некоторое время за дверью кухни. Вернулась она, неся в руках заранее раскрытый на нужной странице толстенный фотоальбом.
– Вот… Думаю, что вот это и есть ваша сестренка! – она положила альбом перед Ребровым и ткнула пальцем в белокурую девочку лет четырнадцати, стоявшую в первом ряду группового снимка. Павел, всмотревшись в лицо девочки, невольно кивнул, но тут же, спохватившись, изобразил крайнее волнение.
– Это правда… правда Машенька?!
– Погодите-погодите! – Ирина Петровна вновь села на свое место. – Вы только не торопитесь радоваться! – Теперь в ее глазах было явное сочувствие «брату». – Я ведь о ней сейчас ничего не знаю – где она, что с ней… И фамилия у нее была такая, что найти по ней кого-то просто невозможно: Машенька Иванова… Кроме того, она наверняка давно замужем, сами видите, какая симпатичная девочка… Просто под ваше описание никто больше не подходит.
– Не понял…
– А чего тут понимать? – вздохнула Ирина Петровна. – У нас ведь дети-то какие?.. Брошенные! И в первую очередь своими мамашами… Ну а эта девочка – она к нам поначалу, как и многие, была передана из дома младенца. А после ей, наверное, уже годика два было… Да, два, потому что я как раз только-только в этот дом пришла работать, не предполагая, что так всю жизнь на одном месте и просижу… Только кто теперь нас, ветеранов труда, за это ценит?! Столько лет на одном месте, а благодарности – никакой, и пенсия – одна насмешка…
Павел сочувственно кивнул, решив не перебивать собеседницу: пусть выскажется, все равно в итоге вернется к Маше. Но Ирина Петровна, махнув рукой, оборвала себя сама:
– Извините, отвлеклась… В общем, мамаша ее объявилась, когда девочке было два годика, прошла прямехонько к нашей директрисе. Мы думали, может, насчет усыновления кого-нибудь из наших, но выяснилось – нет… Если честно, я не знаю, как они там с Любомиршей договорились, мы с ней были не слишком в хороших отношениях… Но эта самая мамаша стала у нас бывать примерно раз в месяц… Знаете, не хотелось бы на человека, даже такого, наговаривать лишнее, но ходили слухи, что она приплачивает нашей директрисе… И я бы не удивилась, если бы это оказалось правдой!
– Приплачивает? – пробормотал Павел. – За что?
– Ну как вы не понимаете! – Ирина Петровна снисходительно усмехнулась. – Во-первых, за все эти тайны… Ваш папа что же – был каким-нибудь важным чиновником?
– Вообще-то да, – Ребров отвел глаза, очень некстати припомнив своего покойного отца, всю жизнь проработавшего на автозаводе.
– Ну вот! Видите, я права!.. Вероятно, эта женщина, Валентина, его шантажировала, деньги вымогала… Вы уж извините, может, я и ошибаюсь, но по-моему, так оно и было. И почти все в нашем коллективе так считали. Потому что по виду этой бабы не скажешь, что у нее у самой полно денег… Ну а Маша с той поры так и проходила у нашей директрисы в любимицах. И когда после выпуска некоторым девочкам дали жилье, она единственная из всех получила не комнату, а квартиру… Так что с тех пор я ее и не видела, почти десять лет уже прошло… Если это вам поможет…
Ребров бросил на Ирину Петровну внимательный взгляд и решительно тряхнул головой:
– Спасибо вам, вы очень мне помогли! Точнее не мне, а нам… Я вынужден перед вами извиниться, Ирина Петровна, но я не совсем тот человек, за которого себя выдал… Вот! – Ребров извлек из внутреннего кармана пиджака удостоверение и протянул его обомлевшей Пургиной, круглое лицо которой моментально покрылось красными пятнами.
Некоторое время она тупо смотрела на удостоверение, потом до нее наконец дошел смысл происходящего, и женщина ахнула, окончательно заливаясь краской от возмущения.
– Как же вам не стыдно! – она бросила ребровское удостоверение на стол. – Все-таки методы надо выбирать… Зачем же обманом. Мы ведь милиции доверяем, а выходит, что… Как вы могли? А я-то, дура старая, и уши развесила…
– Ничего противозаконного не произошло. – Павел отвел глаза: ему и в самом деле было неудобно перед Пургиной за этот обман. – Выслушайте меня, Ирина Петровна: речь идет о расследовании убийства и о судьбе вашей воспитанницы, которая может пострадать совершенно безвинно… Ваши коллеги, с которыми я успел пообщаться, говорить со мной не захотели. Испугались, наверное… Что мне оставалось делать?
Слово «убийство» произвело на Пургину впечатление, сразу охладив ее пыл.
– Что… Вы хотите сказать, что Машеньку подозревают в…
– Именно это я и хочу сказать, – твердо произнес Ребров. – И чтобы помочь ей, мы должны найти эту самую Валентину – Машину мать, понимаете?..
– Да я-то чем могу вам помочь? – Пургина нахмурилась. – Я ее, считайте, вовсе не знала, видела, конечно, но так – в основном издали… Она с директрисой общалась, а на нас, остальных, и внимания не обращала…
