Текст книги "Черное платье"

Автор книги: Мария Шкатулова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 15 страниц)

Наташа понравилась ему сразу. Она была непохожа на женщин, которых он знал. Что-то было в ней трогательное, беззащитное, почти детское. То ли застенчивая улыбка, то ли руки без маникюра, с заусенцами, как у школьницы, то ли рыжие завитки на нежной шее, то ли взгляд серых глаз. Но впереди у него был развод, поездка в Коррез к отцу, которого он давно не видел, поиски квартиры, новая должность в издательстве… Зачем ему сложности с этой русской? Но когда, сидя на террасе кафе на бульваре Сен-Жермен, он увидел ее снова, это была уже другая Наташа. По-другому смотрели ее серые глаза, и когда они стояли на верхней площадке Эйфелевой башни, он внезапно почувствовал, как в душе у него поднимается волна нежности. Потом они бродили по весеннему Парижу, останавливаясь у лавок букинистов и рассматривая старые издания, сидели на террасах кафе, глядя на текущую мимо нарядную толпу, бродили по тенистым аллеям Люксембургского сада, и Филипп понял, что влюблен. Впереди у них оставалось три дня, всего три дня, наполненных любовью и солнечным светом, который играл у нее в волосах… Он вспомнил слова своей бабушки, когда-то учившей его русскому языку: "Я бы хотела, чтобы у тебя была русская жена". Тогда он принял это за шутку, а теперь он идет по московской улице, и у него перед глазами стоит Наташино лицо. "Что же делать? Где ее искать?".

Филипп вернулся в гостиницу, зашел в маленький бар, расположенный на его этаже, купил бутылку виски, заперся в номере и напился.

На следующий день, встретившись с издателем, с которым они готовили совместный проект, он поехал в адресное бюро. Немного постоял в очереди к маленькому окошечку, где сидел молодой человек в очках и стучал на компьютере. Филипп объяснил, что ищет женщину, несколько месяцев назад поменявшую адрес и живущую теперь на улице Подбельского. Он знал ее имя, фамилию, год рождения, прежний адрес, знал, как она смеется, знал, что над левой грудью у нее маленькая темная родинка, знал, что она прячет пальцы, потому что стесняется своих заусенцев. Он знал о ней все, но на мерцающем экране ее адреса не было.

– Как это может быть? – спросил Филипп. – Ведь она живет в Москве, я это точно знаю.

– Это очень даже может быть, если она не прописалась по новому месту жительства.

Что было делать? Филипп решил, что поедет на улицу Подбельского и будет искать ее, пока не найдет.

Он спустился в метро, по кольцу доехал до "Комсомольской", сделал пересадку на радиальную линию и решил, что ему повезло: конечная станция так и называлась – "Улица Подбельского". Откуда ему было знать, что Наташа жила вовсе не на этой улице, а Людмиле Ивановне просто назвала ближайшую станцию метро?

Поезд остановился, Филипп с другими пассажирами вышел на платформу и огляделся. Ему направо. Он поднялся по лестнице и вышел на воздух. Перед ним расстилалась унылая улица бесконечной длины, по которой с грохотом проносились грузовые автомобили. Он постоял на краю тротуара, стараясь угадать, куда ему лучше пойти, направо или налево. По обеим сторонам громоздились одинаковые пятиэтажные дома грязнобелого цвета. Немногочисленные прохожие, перепрыгивая через лужи, спешили укрыться от дождя. В нескольких шагах от него женщины продавали яблоки и какую-то снедь в полиэтиленовых пакетах. Им овладело уныние. Найти здесь Наташу?.. Он медленно пошел вдоль домов, скользя взглядом по окнам первых этажей. Чья-то кухня, заставленная убогим скарбом, цветы на подоконнике, темное окно, детский плач, ковер на стене, рыжий кот. Чужая жизнь. Сердце у него сжалось. Как тоскливо должно быть ей в этом Богом забытом районе, как одиноко. Прижать ее к себе, согреть, утешить.

Он шел все дальше и с каждым шагом все яснее понимал, что не найдет ее. И вдруг увидел приклеенные к фонарному столбу объявления. "Продается". "Ремонт холодильников". "Уроки математики". Что, если?.. Он обклеит своими объявлениями все столбы, все подъезды, он развесит их в магазинах, везде. Рано или поздно она увидит, она должна увидеть…

Филипп вернулся в гостиницу и обратился к администратору за помощью. Нужно было отпечатать и ксерокопировать несколько десятков объявлений. На него посмотрели как на сумасшедшего, но за огромную сумму в долларах согласились помочь. Когда он вернулся на улицу Подбельского с пачкой объявлений и несколькими тюбиками канцелярского клея, было уже темно. Если повезет, думал Филипп, она увидит их завтра же. Для этого ей нужно только выйти в магазин…

Он обклеивал фонарные столбы, заборы, двери жилых домов, магазинов, контор… Кое-кто из прохожих останавливался при виде хорошо одетого иностранца, который хотел то ли продать, то ли купить, то ли черт его знает, чего он хотел, и было совершенно непонятно, что означали странные объявления: "НАТАША ЛИЕВИНА – ЛЮДМИЛА ИВАНОВНА – ФИЛИПП" и несколько телефонных номеров. "Наверное, мафия, какая-нибудь…"

Среда подходила к концу. Филипп сидел у себя в номере и ждал одиннадцати вечера, чтобы позвонить Людмиле Ивановне в последний раз. Завтра утром он улетит в Париж. Один. Без Наташи. Правда, через пару недель он вернется. Вернется, даже если его не будут отпускать. Но что он будет здесь делать через две недели? Опять расклеивать объявления? Или, может, обратиться в Интерпол? У Робера там, кажется, кто-то работает, не то дядя, не то двоюродный брат. Конечно, рано или поздно он найдет ее. В следующий раз у него будет больше времени, и он что-нибудь обязательно придумает. Но она? Он – мужчина, сильный, выносливый, он будет бороться за свою любовь, ему все-таки легче. А она, слабая, хрупкая женщина, которая к тому же ждет ребенка, она – живет без надежды.

Филипп поговорил с Людмилой Ивановной, в очередной раз убедился, что от Наташи новостей нет, разделся, лег, потушил свет и, пока ветер трепал бумажные язычки объявлений, шептал: "Je t’ai cherchée, mon amour, mais je ne t’ai pas trouvée"[12]12
  Я искал тебя, любовь моя, но не нашел (фр.).


[Закрыть].

* * *

В тот вечер, когда Филипп в безумной надежде шел все дальше и дальше по улице Подбельского, Наташа отправилась к Вере, которую не видела несколько месяцев – с того дня, когда убили Павловского.

– Представляю, что тебе пришлось пережить, – сказала Вера, с замиранием сердца выслушав ее рассказ.

Наташа слабо улыбнулась.

– Ничего, все уже позади.

– Скоро? – спросила Вера, кивнув на ее живот.

– Месяца через два… А твой отец? Как он?

– Мой отец умер. В конце августа.

– Прости… Я не знала.

Они помолчали.

– А знаешь, – сказала Наташа, – ко мне все-таки приходили из милиции.

– Когда?

– Два раза – недели через две после того, как я у тебя была, и совсем недавно.

– Ко мне тоже.

– Ты… что-нибудь сказала?

– Про тебя? Конечно, нет. А ты?

– Первый раз – ничего. А теперь рассказала про дискету и про бандитов. Впрочем, про бандитов они и без меня знают.

Наташа помолчала и добавила:

– Зато они до сих пор не знают, кто убил Павловского.

Вера не ответила.

– Странно, ты не находишь? – спросила Наташа: – Так никого и не нашли…

– Его убил мой отец.

Наташа отшатнулась.

– Твой отец?

На губах у Веры мелькнула жуткая усмешка, в которой была смесь ненависти и торжества.

– Отец считал, что из-за него умерла мама. Что из-за него болела Оля. Считал, что из-за него заболел он сам. Я думаю, что все эти двенадцать лет он только и мечтал об этом. Он ненавидел его. Когда ты пришла ко мне тогда, он все слышал. И решился.

– Но как? Как он?.. Он же был болен?.. Как… как же он потом?..

– Он умер счастливым.

Вера рассказала, что произошло.

Вечером того дня, когда Наташа побывала у нее, часов около семи, Николай Александрович Рогулин неожиданно встал с постели и сказал, что хочет съездить к своему врачу. Вера возражала, предлагала вызвать врача на дом, но отец отказался, заявив, что уже обо всем договорился, и попросил заказать такси. Вера знала, что он упрям и спорить с ним бесполезно, но в то же время была рада, что отец нашел в себе силы: он не вставал уже несколько недель. Она помогла ему одеться и не стала настаивать, когда он сказал, что поедет один. Она знала: врач, который лечил его много лет и с которым они дружили, не оставит его без помощи.

Она немного удивилась, когда увидела, что отец берет с собой свой старый портфель, но ничего не сказала. Она вызвала такси и, посадив его в машину, позвонила врачу, чтобы он вышел встретить его. Тот страшно удивился и сказал, что ничего не знает о его приезде – наверное, Николай Александрович собирался ему позвонить, но забыл. Сказал, что сейчас же спустится вниз и будет ждать. Вера поняла, что что-то неладно, но ей тоже оставалось только ждать.

Ждать, однако, пришлось недолго. Прошло около часа, когда раздался звонок в дверь. Она бросилась открывать. Отец стоял на пороге, и Веру поразило выражение его лица.

– Где ты был? – спросила она.

– Я хочу лечь.

– Тебе плохо? Почему ты не поехал к Алексею Константиновичу?

– Передумал.

– Он тебя ждал.

– Так позвони ему!

– Ты можешь толком сказать, где ты был?

– Сделай мне чаю, я хочу лечь.

В тот вечер Вера так ничего и не добилась. Но когда тремя часами позже зашла Наташа и рассказала об убийстве, Вера, сопоставив время, заподозрила неладное.

– Ты был у Павловского? – спросила она отца на следующий день. – Я должна знать.

И он рассказал.

Такси, доставившее его к дому бывшего зятя, осталось внизу. Он поднялся на лифте, вытащил из портфеля пистолет, снял с предохранителя и опустил в правый карман.

Дверь открылась, на пороге стоял Павловский, с изумлением глядя на бывшего тестя. Тот, ни слова не говоря, сделал шаг вперед. Павловский немного отступил, и в тот момент, когда с его губ готов был сорваться вопрос, Верин отец вынул из кармана правую руку, крепко сжимавшую пистолет, и выстрелил. Схватившись за живот и продолжая с изумлением смотреть в лицо своему убийце, Павловский качнулся вперед, потом заплетающимися ногами сделал два шага назад и упал. Рогулин не торопясь положил пистолет в портфель, повернулся и вышел из квартиры.

Когда он сел в поджидавшее его такси, на часах было ровно восемь.

– Не бойся, – сказал он Вере на следующий день. – Они никогда не догадаются.

– Давай уедем.

– Зачем? Куда?

– В Германию, например. Петер Вольф с удовольствием примет тебя.

Рогулин усмехнулся.

– Ни в какую Германию я не поеду. Мне скоро предстоит гораздо более увлекательное путешествие… Налей мне чаю.

Когда Вера принесла чай, он лежал с закрытыми глазами, откинувшись на подушки, и улыбался. Он был действительно счастлив.

Провожая Наташу, Вера сказала:

– Жаль, что ты пришла без Сережи.

– Я хотела, но не знала, как ты к этому отнесешься.

– Как я могу к этому отнестись? Они же с Олей все-таки брат и сестра.

– Значит, мы еще придем… Или лучше вы к нам. Хорошо?

– Ну конечно! Ведь ты так ничего и не рассказала про вашу теперешнюю жизнь…

* * *

Они жили в двух трамвайных остановках от станции метро, на третьем этаже пятиэтажного панельного дома без лифта. По утрам Наташа выходила из дома вместе с Сережей: они доходили до угла, потом Сережа сворачивал к школе, а она шла по магазинам, стараясь выбрать продукты подешевле. Потом готовила обед и ждала сына. Стоя у окна и с грустью глядя на голые деревья, думала: «Скоро зима… снег…» Вечерами они устраивались на кожаном диване, переименованном в «дедушкин», и вместе читали, слушали музыку или говорили о ребенке, которого она ждала. «Мальчик», – говорил Сережа, прикладывая ухо к ее животу. «Девочка, – отвечала Наташа, взъерошивая волосы у него на затылке, и добавляла: – Разве ты не хочешь маленькую сестру?» – «Лучше брата, – отвечал Сережа, – но если будет сестра, тоже ничего». – «А знаешь, у тебя уже есть сестра…» – «Как это?» – «Скоро узнаешь».

Иногда приезжал Аркадий Николаевич. Он, как всегда, садился с Сережей играть в шахматы, а потом они на кухне вместе пили чай, и Аркадий Николаевич рассказывал про своего сына, который десять лет назад погиб в Афганистане. "Вы меня простите, – говорил он, – но мне и поговорить-то о нем не с кем, жена сразу начинает плакать".

В общем, они жили не так уж плохо, но иногда… иногда ею овладевала тоска, и, если Сережа был дома, она терпела и, плотно сжав губы, возилась у плиты или с остервенением оттирала пятна со вздувшегося линолеума. Но когда он был в школе или гулял, она, уронив голову на скрещенные на столе руки, выла, как одинокая волчица, и живущая за стеной старуха, переехавшая сюда в шестьдесят первом году из огромной коммуналки в Марьиной роще, где ее прозвали Тухлая Кость за худобу и склочный характер, с наслаждением прислушивалась.

* * *

В день отъезда Филиппа дождь перестал, и выглянуло неяркое осеннее солнце. Филипп вышел из гостиницы и прямо на Тверской поймал такси.

До Шереметьева оставалось меньше двух километров, когда таксист, простоватый парень с добродушным лицом, спросил его:

– Куда летите-то?

– В Париж.

Парень удовлетворенно кивнул:

– Я так и подумал.

– Почему?

– А сразу видно!

Филипп промолчал.

– Понравилось у нас?

– Нет.

– Чего так?

– Долго рассказывать.

Филипп смотрел, как раскачивается подвешенный к зеркалу заднего вида брелок – такой же, как тот, который он подарил Наташе за день до ее отъезда.

– Чего смотрите? – осклабился парень. – Понравился?

– Понравился.

– Так это ж ваш, французский! – воскликнул тот, словно удивляясь, как может нравиться столь легко доступный предмет. Филипп не ответил.

Мне его одна красивая баба подарила, – парню явно хотелось поговорить. И добавил убежденно: – У вас таких баб нет. Такие только в России водятся.

Филипп внимательно посмотрел на него:

– Как ее зовут?

– Кого?!

– Эту… бабу.

– Ну откуда я знаю? – Парень рассмеялся. – Я ее вез…

– Как она выглядела?

Парень дико посмотрел на него.

– Пожалуйста, – акцент его стал резче, – я вас очень прошу, скажите, как она выглядела?

Филипп вынул из кармана бумажник и трясущимися руками начал доставать деньги.

– Вы чего? Не надо. Ну вы даете!.. Я так расскажу.

Парень, улыбаясь, постарался как мог описать Наташу. Когда Филипп услышал: "Такие еще у нее кудряшки на шее, вроде как рыжие…", – сердце у него отчаянно забилось. Парень продолжал:

– Денег у нее не было. Расплатилась она, знаете, как? Часики дала такие классные…

– Черные, в форме ромбика?

– Да вроде…

– Они у вас?

– Не, я их ей назад отдал. Жалко мне ее стало. За это она мне эту штуковину и подарила.

– Почему жалко? – У Филиппа бешено стучало сердце.

– Так сын у нее вроде наркоман.

– Откуда вы знаете?

– Я ее в диспансер возил. Она мне сама сказала.

– Когда это было?

– Так вскоре после майских праздников.

– Везите меня в этот диспансер.

Парень опять дико посмотрел на него:

– А как же самолет-то?

– Неважно. Поехали.

– Так я вам тогда лучше дом покажу, где она живет. Я ее от дома возил, а потом опять домой.

– В Сивцевом Вражке?

– Ну.

– Она там больше не живет.

– А чего в диспансере-то делать? Диспансер районный. Если она переехала, то теперь в другой диспансер ходит.

– Все равно. Я спрошу.

– Так кто вам там чего скажет? Там матери родной никто ничего не скажет. А вы… иностранец.

За что вы так иностранцев не любите?

– Так кто вас знает, что у вас на уме? Вон американцы…

Филипп не слушал. Его мысли были сосредоточены на одном – последний шанс. Последний шанс, который судьба подбросила ему в лице этого разговорчивого парня.

Машина развернулась и быстро покатила к Москве.

– А вы чего, знаете ее? – спросил таксист.

– Да, – ответил Филипп и, помолчав, добавил: – Это моя жена.

Через полчаса машина остановилась около невзрачного строения желтого цвета.

– Подождите здесь, – Филипп стремительно бросился из машины.

Войдя в здание, он увидел длинный коридор, по обеим сторонам которого вдоль стен, покрашенных зеленой масляной краской, сидели люди в ожидании приема. Справа, перед регистратурой, освещенной лампами дневного света, стояла небольшая очередь. Он встал в очередь за молодым человеком в кожаной куртке и стал терпеливо ждать. Подойдя к окошку, он наклонился и увидел толстую женщину в белом халате и чепчике с завязками, которые болтались у нее по плечам. Филипп вежливо поздоровался и сразу почувствовал, что у него, как бывало всегда, когда он волновался, резко усилился акцент. Толстая регистраторша подняла глаза и в изумлении уставилась на него: такие птицы не часто залетали в их диспансер.

– Я вас слушаю, – строго сказала она.

– Пожалуйста, помогите мне, я вас очень прошу… – быстро проговорил Филипп.

– Что случилось? – отшатнулась регистраторша.

– Несколько месяцев назад в ваш диспансер обращалась женщина по поводу своего сына. Мне необходимо ее разыскать. Может быть, у вас есть какие-нибудь данные о…

Она перебила его:

– Мы справок не даем.

– Пожалуйста, выслушайте меня. У меня билет на самолет, – Филипп полез во внутренний карман плаща. – Вот, я должен был вылететь сегодня в Париж, но только что совершенно случайно узнал, что она обращалась в ваш диспансер, и…

– Я вам еще раз повторяю, мы справок не даем.

– Мне нужен только адрес. Или номер другого диспансера, если она больше не числится в вашем. Пожалуйста. Я готов заплатить, сколько вы скажете.

– Слушайте, здесь диспансер, а не адресное бюро.

– Я там уже был, там данных о ней нет…

– Чего же вы от нас хотите? Я же объяснила…

Филипп, начинавший терять терпение и вместе с терпением последнюю надежду, открыл рот, чтобы, спросить, в каком кабинете принимает бывший Наташин врач, и вдруг услышал за спиной резкий голос:

– Что здесь происходит?

Филипп обернулся и увидел высокого пожилого человека в белом халате. Толстая регистраторша плаксиво сказала:

– Аркадий Николаевич, невозможно работать!

Филипп обратился к нему:

– Простите, вы врач?

– Да, в чем дело?

– Мне надо с вами поговорить, – и быстро добавил, заметив его нетерпеливый жест: – Я займу у вас не больше пяти минут.

Аркадия Николаевича ждали больные, но что-то во взгляде этого иностранца заставило его согласиться.

– Ну, хорошо, идемте.

Они поднялись на второй этаж и вошли в кабинет.

– В мае этого года, – начал Филипп и опять почувствовал, как усиливается его акцент, – в ваш диспансер обратилась женщина по поводу своего сына. Ее зовут Наташа Лиевина.

Доктор внимательно посмотрел на него:

– Так. И что же?

– Все, что мне нужно, это узнать ее новый адрес, так как она переехала. Может быть, есть какая-нибудь отметка в документах, может быть, известно, в каком диспансере она теперь…

Аркадий Николаевич перебил его:

– Зачем, позвольте узнать, вам ее адрес?

Лицо Филиппа исказила судорога.

– Я люблю эту женщину.

Доктор Левин молча посмотрел на Филиппа, достал из внутреннего кармана потрепанную записную книжку и тихо сказал:

– Запишите адрес.

Раздался звонок. Наташа убрала листочки с письмом Филиппа в ящик стола, вытерла слезы и пошла открывать, запахнув халат. Для Сережи было еще слишком рано, а больше она никого не ждала.

За дверью стоял паренек в ватнике и резиновых сапогах.

– Картошка нужна?

– Нет, спасибо.

Наташа закрыла дверь, но не успела дойти до конца коридора, когда снова позвонили.

– Я же сказала, мне не нужна картошка! – крикнула она, не отпирая.

– А я тебе еще нужен? – спросил знакомый голос с сильным французским акцентом.

В это время над Подмосковьем в прозрачном воздухе, пронизанном неярким октябрьским солнцем, таял крошечный серебристый самолет компании «Эр Франс».