Текст книги "Черное платье"

Автор книги: Мария Шкатулова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

– Выходи за меня, а? – Он попытался взять ее за руки, но Наташа отстранилась:

– Это невозможно.

– Почему?

– Человек, который меня искал и которого ты обманул… я люблю его.

– Ну и ладно! Все равно выходи. Я для тебя все сделаю, все, что захочешь. Люби его, а выходи за меня. Не пожалеешь. Зачем он тебе? Хочешь за границу? Я тебя отвезу, куда скажешь. – Он попытался обхватить руками ее колени. Наташа оттолкнула его и встала.

– Нет. Нет. Это невозможно.

– Почему? – он снова подошел к ней и снова попытался ее обнять. – Почему невозможно? Все возможно, если только ты захочешь… Ты только скажи, слышь, я все сделаю… Денег у меня много… Хочешь, уедем куда-нибудь? Хочешь, за границу поедем? А нет, так у моей матери дом под Волгоградом: сад, яблони, вишни. Ты у меня как королева будешь жить… Ни в чем тебе отказа не будет…

– Пожалуйста, не надо. Оставь.

– Я люблю тебя, слышь, люблю…

– Зачем ты это сделал?

– Что ты понимаешь? Сделал, не сделал… Что ты в этом понимаешь? Я для тебя все, что хочешь… а он даже найти тебя толком не смог. Ну какой он мужик после этого? Одно слово – француз… Зачем он тебе? Ты лучше на меня посмотри, не отворачивайся. Ну, чем я плох? Слышь, ты скажи, чем я для тебя плох?

Наташа посмотрела ему в глаза.

– Если ты хочешь что-нибудь для меня сделать, если хочешь, чтобы мы остались друзьями, верни мне его адрес и телефон.

– Да говорю же, нету у меня адреса, понимаешь, нету! А был бы – все равно бы не дал. Вот наказание! – Он отошел от нее и сел на стул.

Наташа тихо проговорила:

– Больше мне ничего не нужно…

– Это ты сейчас думаешь, что не нужно. А когда станет нужно, что будешь делать, ты подумала? Смотри, не пожалей… Позовешь – поздно будет.

Наташа отвернулась.

– Уходи.

– Я-то уйду… а ты-то вот с кем останешься?

– Прошу тебя, уходи.

Наташа встала и открыла дверь.

Виктор взял со стола букет и шампанское, вышел в коридор, подошел к входной двери, сунул цветы под мышку, чтобы освободить руку, повернул собачку замка и, не оборачиваясь и не произнося ни слова, вышел из квартиры. Наташа постояла несколько секунд, потом вернулась в комнату, поправила на столе скатерть, села на диван и откинулась на кожаную спинку. "Ну вот и все", – подумала она и закрыла глаза.

* * *

Прошло четыре дня. Наташа ждала Сережу из школы. Когда старые настенные часы, которые она недавно починила, пробили пять, она еще не начинала волноваться, потому что Сережа предупредил ее, что задержится в школе после уроков. В семь было уже темно, и она подумала, что пора бы ему вернуться, когда услышала звонок в дверь. «Иду!» – крикнула она и пошла открывать. Перед ней стоял Денис Копылов, которого она не видела со дня их возвращения из клиники.

– Здравствуй, Денис! – сказала Наташа. – Сережи еще нет, но ты проходи. Он сейчас придет.

– Теть Наташ, он не придет! – выпалил Денис, который долго придумывал, как сообщить ей новость, которую принес, так, чтобы она не испугалась, но так ничего и не придумал.

– Как не придет? – только сейчас она заметила, что мальчик взволнован. Она почувствовала, что у нее холодеют ладони, и тихо повторила: – Как не придет?

– Теть Наташ, вы не бойтесь! Я знаю, где он. Я поеду с вами. – Заметив, что она побледнела, Денис быстро проговорил: – Он жив, с ним все в порядке.

– Где он?

– Он у этих, которые его прошлый раз…

– Господи… Откуда ты знаешь?

– Он позвонил нам – у вас телефона-то нет! И потом, я про него все знаю, он мне в больнице все рассказал.

– Что рассказал?

– Он просил, чтобы я вам все объяснил и поехал с вами на старую квартиру.

– Зачем?

– Чтобы вы попросили этого… как его… Виктора дать вам одну вещь.

– Господи, какую вещь? Ты знаешь, где Сережа? Опять в Отрадном?

– Нет, не в Отрадном. Но я знаю где.

– Денис, говори скорей. Я сейчас пойду в милицию.

– В милицию нельзя. Если вы пойдете в милицию, его убьют.

Наташа села.

– Теть Наташ, вы не бойтесь. Вы только сделайте, что он просит, и все.

Наташа постаралась взять себя в руки.

– Объясни скорее, что произошло.

Денис набрал полные легкие воздуха и начал свой рассказ, из которого Наташа узнала, как двадцать пятого мая бандиты схватили Сережу у дома Павловского, как привезли на склад за Киевским вокзалом, как пытались узнать, не оставил ли ему отец какой-нибудь предмет вроде дискеты на сохранение, и как Сережа сказал, что ничего не знает. И что только в самолете, когда они летели в Алма-Ату, вспомнил, что в марте отец был у них дома и, судя по всему, что-то спрятал у них в кухне.

Денис с Сережиных слов объяснил, в каком именно месте это могло находиться.

– Но ведь потом там был ремонт!

– Сережа сказал, что надо спросить у Виктора, не находил ли он там дискеты.

– О, Господи, у Виктора… – Наташа схватилась за голову. – Что же делать!

– Он сказал, чтобы вы не вызывали милицию, иначе его убьют. Еще он сказал, что если его отец вам что-то давал на сохранение, то вы должны привезли это с собой.

– Где он?

– В Сосновке, справа от железной дороги. Большой кирпичный дом.

– О, Господи…

Наташа попыталась представить себе реакцию Виктора, когда она придет к нему и спросит про дискету, и не смогла. После того, что произошло…

– Теть Наташ, скорее. Я поеду с вами.

– У Виктора наверняка никакой дискеты нет. А если есть, он не даст. Надо идти в милицию.

– Нельзя в милицию, говорю вам – его убьют.

– Что же делать? И почему он не спросил у Виктора раньше? И что там на этой дискете, он тебе сказал?

– Он и сам не знает. А еще он думал, что на новом месте его не найдут. Он вообще-то хотел к этому Виктору залезть в квартиру. И меня просил, чтобы я помог. Я согласился, а он потом передумал. А говорить с ним он не хотел.

– Почему же он мне ничего не сказал?

– Не знаю…

Денис насупился и как-то странно посмотрел на нее.

– Не знаешь?

– Нет.

– Ты что-то не договариваешь! Денис, если тебе что-то известно – скажи.

– Я правда не знаю. Он сам не хотел говорить.

– Что не хотел говорить?

– Я спросил, почему он вам ничего не сказал, а он как-то странно…

– Что?

– Не знаю я… Он мне еще говорит: ты извини, я тебе все рассказал, а это сказать не могу.

– Что – "это"?

– Да не знаю я!

– Господи! Ладно… Надо собираться.

Наташа старалась не думать о том, чем все это может кончиться. Она выпила несколько глотков воды, потому что у нее пересохло во рту, и начала одеваться. Через сорок минут они уже были возле ее старого дома в Сивцевом Вражке.

– Подожди меня здесь, – бросила она Денису и, преодолевая слабость, вошла в подъезд.

Виктор оказался дома и, увидев ее в дверях, мрачно протянул:

– А-а… это ты.

Он повернулся к ней спиной и направился вглубь квартиры. Наташе показалось, что он слегка пошатывается.

– Я не хотела тебя беспокоить, извини. Я только хотела спросить…

– Да? – перебил он, поворачиваясь к ней, и улыбнулся какой-то кривой улыбкой. – Ну, давай, спрашивай!

"Боже мой, – подумала Наташа, – он, кажется, пьян".

– Ты не находил здесь какой-нибудь дискеты, когда делал ремонт? В кухне, например?

– Какой дискеты? У тебя, если я правильно понял, компьютера нет.

– Пожалуйста, скажи! Мне очень нужно. – Она старалась держать себя в руках, не злиться и не нервничать.

– Тебе нужно? – повторил он насмешливо. – А мне-то какое дело?

– Никакого. Но я тебя очень прошу – если ты нашел дискету, отдай ее мне.

– А что мне за это будет?

Наташа помолчала.

– А что ты хочешь?

– Чего я хочу? Ты сама знаешь. Но ты же меня прогнала? Я же для тебя не гожусь. Ну, не гожусь и ладно. Только я что-то не пойму: ты зачем пришла? Передумала, что ли?

– Нет. Но мне сейчас очень нужна твоя помощь. Выслушай меня…

– Ты даешь… Что ты вообще о себе понимаешь? Что вы все о себе понимаете? Я с тобой носился как с писаной торбой, и сынка твоего, наркомана, искал, и квартиру с убытком для себя купил, мамашу твою схоронил, а ты же меня за все это и выгнала… Я тебя выгнала не за это. И ты прекрасно это знаешь.

– А-а, вот, значит, как. Значит, ты потому меня выгнала, что француз твой появился. А если бы не появился, значит, не выгнала бы?

– Ты прекрасно знаешь, что он не появлялся. Просто ты не должен был мне врать. А сейчас я прошу тебя помочь мне в последний раз.

– А почему я должен тебе помогать?

– Ты не должен. Я просто очень прошу тебя.

– А я тебя не просил? Просил. Ты мне что ответила? Куда ты меня послала?

Наташа почувствовала, что больше не выдержит.

– Прошу тебя, помоги… Иначе Сережа погибнет.

– Опять этот… Ладно, я помогу. Говори, что надо. Но учти – потом ты сделаешь то, что скажу я.

Терять было нечего.

– Мне нужна дискета. Ты находил здесь дискету?

– Никаких дискет тут не было. Что еще?

– Этого не может быть… – Наташа почувствовала, что сейчас потеряет сознание. – Ты же сказал, что… Можно я пойду на кухню?

Виктор ничего не ответил: только пожал плечами и пошел следом за ней. Наташа вошла в кухню, которую теперь невозможно было узнать, и огляделась.

"Денис говорил про этот угол. Здесь были полки. Мы их сняли и увезли на новую квартиру. Никакой дискеты на полках не было: полки снимали при мне. Где еще? Может быть, в вентиляционной трубе? Но она закрыта новой решеткой. Если дискета была там, Виктор должен был ее найти. Если только…"

– У тебя есть стремянка? – спросила она.

– Есть. Зачем?

– Я хочу посмотреть в вентиляции.

Виктор усмехнулся, вышел в коридор и через минуту вернулся со стремянкой в руках.

– А отвертка?

– Ну и дела! – Виктор покачал головой, но отвертку достал.

Наташа скинула туфли и стала подниматься по лестнице. Остановившись на третьей ступеньке, она почувствовала, что у нее кружится голова и дрожат ноги, но делать было нечего. Держась за перекладину стремянки, она начала вывинчивать шурупы. Когда решетка была снята, она поднялась еще на одну ступеньку, просунула руку в вентиляционное отверстие и тут же в ужасе отдернула ее. Внутренняя сторона была покрыта пылью и паутиной, а Наташа всегда, всю жизнь, смертельно боялась пауков. "Господи, – подумала она, – что же делать?"

Помощи, однако, ждать было неоткуда. Если Виктор, видя, что она беременна (ведь не может же он этого не замечать, подумала она) не предложил залезть вместо нее наверх, то и это ей придется сделать самой.

Наташа закрыла глаза и, затаив дыхание, просунула руку в трубу и начала шарить по стенкам. Ее рука, испачканная пылью и паутиной, наткнулась на что-то твердое и плоское. Сердце у нее замерло – неужели дискета? Она без усилий оторвала предмет от стенки и вытащила руку из трубы. Это была дискета, завернутая в тетрадный лист, аккуратно заклеенный скотчем.

Когда Наташа спустилась со стремянки, Виктора в кухне уже не было. Она заглянула в комнату, чтобы поблагодарить его и попрощаться, и увидела, как он опрокинул себе в рот почти целый стакан спиртного.

– Ну что? – спросил он. – Нашла? Поздравляю.

– Спасибо, – тихо сказала она и направилась к двери.

Виктор вышел в прихожую.

– Плевал я на твое спасибо! Ты думала, скажешь "мерси" и пойдешь? Не-е-ет. Ты побудь со мной, посиди, уважь хозяина.

– Если хочешь, я посижу, но не сейчас, – сказала она и почувствовала, что он больно схватил ее за руку чуть выше локтя.

– Нет, ты постой… Ты что ж думаешь, я такой дурак, что меня можно…

Он не договорил. Наташа видела его лицо совсем близко от себя, но ей не было страшно: она не верила, что он сможет причинить ей зло.

– Пожалуйста, отпусти меня, – сказала она. – Я правда должна бежать. Меня ждет Сережа…

Виктор перебил ее:

– Плевать я хотел, кто тебя ждет. Я тебя жду, я, поняла? Столько жду, что другой давно бы плюнул, а я как дурак… Иди сюда! – Он потащил ее в комнату.

– Пусти, прошу тебя, – она попыталась вырваться, но он был сильнее ее. – Пусти, мне больно. Что ты хочешь от меня?

– А ты не догадалась? Нет? – он опять улыбнулся длинной пьяной улыбкой, потом грубо толкнул ее на диван и всем телом навалился на нее.

Только сейчас до нее дошло, какой опасности она подвергается.

– Нет! – закричала она. – Нет!

– Ничего, ничего… – бормотал Виктор, обдавая ее запахом перегара. Одной рукой он прижимал ее к дивану, так как она делала отчаянные попытки вырваться, а другой пытался задрать ей юбку.

– Пусти меня! – Она с трудом высвободила одну руку и вцепилась ему в лицо. – Какая же ты мразь!

– Ах ты сука! – прошипел Виктор и ударил ее по лицу. Удар был так силен, что на мгновение от боли и неожиданности она потеряла способность сопротивляться, и тогда он рванул на ней свитер и впился губами в грудь.

– Нет! – завопила она от ужаса и боли. – Нет! Я не могу! Пусти! Пусти! Господи! Я жду ребенка!

В ту же секунду он оторвался от нее и тупо уставился ей в глаза.

– Ах ты б… – проговорил он, задыхаясь, – ах ты б… То-то я смотрю, ты стала как бочка… Что ж ты меня!.. Ах ты, б… – повторил он и встал. – А ну, давай, чеши отсюда, пока я…

Он отошел к столу, снова плеснул что-то в стакан и залпом выпил. Наташа не заставила себя ждать. Не глядя на него, она трясущимися руками поправила на себе юбку, надела на разорванный свитер плащ, схватила сумочку и бросилась к двери.

Выйдя из квартиры, она на минуту остановилась перевести дыхание и пытаясь сообразить, не нужно ли сейчас зайти к Людмиле Ивановне, чтобы все-таки вызвать милицию. Но, посмотрев на часы и увидев, что уже начало девятого, бросилась вниз по лестнице. Денис, который ждал ее, стоя у подъезда, с ужасом уставился на нее: на левой щеке красовалась ссадина, оставленная перстнем, который Виктор носил на среднем пальце.

– Что это у вас?

– Ничего. Пройдет… – Она достала носовой платок и приложила его к ранке. – Ничего, пошли скорей!..

Они выбежали на бульвар, где им почти сразу подвернулось такси.

– На Казанский вокзал! – сказала Наташа и откинулась на заднее сиденье.

По дороге надо было обдумать, что делать дальше. Брать с собой Дениса она не могла: подвергать мальчика риску она не имела права, а ехать одной было очень страшно. Что, если она не найдет этот дом? Ведь уже темно. Что, если с Сережей что-нибудь случилось? Что, если его там нет? Что она тогда будет делать?

– Денис, я поеду одна. Дискету я оставлю в камере хранения, а ты постараешься запомнить шифр. И будешь ждать нас с Сережей где-нибудь неподалеку. Если ты увидишь, что какие-то люди забирают из нашей ячейки дискету, а нас с Сережей поблизости нет – вызывай милицию. И все им расскажи. Сможешь?

– Смогу. Но лучше я поеду с вами. Как вы там одна?..

– Ничего. Спасибо тебе, но будет лучше, если ты останешься здесь. Договорились?

Наташа храбрилась, но душа ее замирала от страха – за Сережу и за жизнь ее второго, еще не родившегося ребенка. Она купила билет до Сосновки: электричка уходила через пять минут. Она бросилась к камере хранения, набрала в качестве шифра год рождения Дениса, чтобы он не забыл, положила дискету и побежала к платформам. Как только она вскочила в электричку, раздался голос машиниста: "Осторожно, двери закрываются!"

Сосновка встретила ее мелким дождем. Она вышла на пустую платформу, скупо освещенную фонарями, и огляделась. Денис сказал, что дом надо искать справа от железной дороги. Она спустилась с платформы и оказалась на большой асфальтированной площадке, в глубине которой виднелось множество коммерческих ларьков – все они были закрыты. Наташа подошла ближе, снова огляделась и в двухстах метрах от площадки заметила большой красный кирпичный дом. Типичная дача новых русских. Дом был почти полностью погружен во тьму, только в одном маленьком окошке виднелся неяркий свет. Наташа испугалась: «Почему там темно? И как я туда войду? Ведь дом наверняка обнесен забором. Господи, помоги. Как мне страшно!»

Она стала искать дорожку к дому, но, не найдя ее и ободрав в темноте ногу о какую-то проволоку, вернулась к платформе. И только сейчас заметила, что от шлагбаума прямо к дому ведет асфальтированная дорога.

Пройдя метров пятьдесят и обогнув дом, она увидела глухие ворота и два ярко освещенных окна на первом этаже. Она стала искать звонок, как вдруг раздался негромкий щелчок. Она вздрогнула и чуть не закричала от неожиданности. И сразу же, по донесшимся до нее голосам, поняла, что в доме открылась дверь. Ее ждали.

Через минуту она сидела на большом кожаном диване в гостиной, куда ее проводил молчаливый охранник.

– Ждите здесь, – сказал он и вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.

Наташа не успела оглядеться, как дверь опять открылась, и на пороге показался красивый человек, одетый в черное.

– Что с вами? – спросил он, подойдя ближе. – У вас лицо в крови.

Она поднесла к щеке дрожащую ладонь и спросила:

– Где мой сын?

– Здесь. Принесли?

– Сперва я хочу убедиться, что он жив и здоров.

Она сама не понимала, откуда у нее вдруг взялись силы.

Человек в черном что-то крикнул на незнакомом ей языке. В ту же минуту открылась дверь, и в комнату вошел Сережа в сопровождении охранника, который крепко держал его за плечо. Увидев мать, мальчик вырвался и с криком "Мама!" бросился к ней. Наташа прижала его к себе.

– Ты здоров? С тобой все в порядке? – голос у нее дрожал, но она старалась не плакать в присутствии этих людей.

– Да, а ты? Что это у тебя? – спросил Сережа, увидев ссадину у нее на лице. – Это они?

– Нет. Я оцарапалась. Случайно.

– Ну, вы удовлетворены? – раздался насмешливый голос человека в черном. – Как видите, мы свое обещание сдержали. Теперь ваша очередь. Где дискета? – Он опять кивнул своему человеку, и тот, подойдя к ним, взял Сережу за локоть.

– Дискета спрятана в камере хранения на Казанском вокзале. Если вы отвезете нас туда, я покажу, где она находится.

– Вам не кажется, что вы зарываетесь? – спросил Абдюханов. – Я ведь могу и рассердиться.

– Можете. Но если вы хотите ее получить, вам придется сделать то, что я сказала. – Наташа сама не понимала, как ей удается говорить с ним в таком тоне.

– Вы храбрая женщина, – сказал Абдюханов и внимательно посмотрел на нее. – Храбрая и красивая. Очень красивая… Что ж, попробуем вам поверить. Моряк, поедешь ты и Муму. – Он отдал еще несколько распоряжений и удалился.

Через несколько минут темно-зеленый "ниссан" вез их в сторону Москвы. Все молчали. Наташа держала Сережу за руку и прислушивалась к движениям ребенка у себя в животе.

Когда машина подъехала к Казанскому вокзалу, первым вышел Муму и направился к камерам хранения, чтобы посмотреть, не ждет ли их милиция. Он обошел помещение и, не обнаружив ничего подозрительного, вышел к стоянке.

– Порядок, – бросил он Моряку.

– Имей в виду, – сквозь зубы проговорил Моряк, – если выкинешь какой-нибудь номер или твоя дискета окажется фуфлом, пеняй на себя.

Наташа ничего не ответила. Они молча дошли до камеры хранения: возле одной из ячеек стоял Денис и ел мороженое. Заметив приближавшихся к нему людей, он перестал есть и от волнения открыл рот.

Наташа подошла к камере и набрала шифр. Моряк, не выдержав, оттолкнул ее, достал дискету, повертел в руках и мигнул Муму, который тут же пошел вперед, чтобы убедиться, что за ними по-прежнему никто не следит. Потом опять повернулся к Наташе, ожидавшей окончания процедуры.

– Если это фуфло, пеняйте на себя… – повторил он и зашагал прочь.

Наташа закрыла глаза, словно не веря, что все позади, и глубоко вздохнула.

– Пошли отсюда, – прошептала она наконец, и они втроем вышли из здания вокзала.

– Я поеду домой, – сказал Денис, – меня мама ждет.

– Мы сейчас возьмем такси и отвезем тебя.

– Не надо. Мне далеко, на Юго-Запад. И потом, на метро мне быстрее. – И не слушая возражений, побежал к освещенному входу.

Наташа повернулась к Сереже:

– Возьмем такси?

– Давай лучше на метро, – предложил Сережа.

Они спустились на платформу и сели в поезд. Наташа молчала.

– Мам, ты чего? – спросил Сережа.

– Я? – переспросила она. – Ничего.

– Я же вижу…

– Да нет, Сережа, все в порядке.

– Ты испугалась?

– А ты как думал? – Глаза ее смотрели в одну точку.

Они еще помолчали.

– Мам?

– Да?

– Если хочешь выйти замуж за Виктора – выходи. Я не возражаю.

Наташа улыбнулась. Сережа еще ребенок: он не знает, что только в американских боевиках герои, пройдя сквозь кровавые испытания, бросаются друг другу в объятья. В жизни все бывает иначе.

– Я вовсе не хочу за него замуж. С чего ты взял?

– Не знаю, мне так показалось. Я думал, ты не выходишь за него из-за меня.

– Ты здесь ни при чем.

– Правда?

– Правда.

Они снова помолчали.

– Мам, ты прости меня, пожалуйста.

– За что?

– За все.

– Ты не виноват. А если и виноват, то только в том, что не сказал мне об этом вовремя. Тогда ничего бы не случилось…

Сережа отвернулся и тихо сказал:

– Я не мог.

– Почему? Почему не мог?

– Потому что я все знаю.

– Что знаешь?

– Все.

– Я не понимаю… Что ты знаешь? Ну? Говори!

– Я прочитал письмо.

– Господи, Сережа, какое письмо?

– Которое ты мне написала в тот день, когда…

– Зачем? Зачем ты его читал? Ведь оно было запечатано.

– Я не нарочно. Так получилось.

– Ну хорошо. И что же? Какая связь между письмом и тем, что произошло?

Сережа нахмурился.

– Я же сказал: я все понял. – И, взглянув на нее, быстро добавил. – Я тебя не осуждаю. Ты имела право… так сделать.

– Что сделать? Сережа, говори же!

– Убить отца, – сказал Сережа так тихо, что, если бы она не ожидала такого ответа, она бы его не расслышала.

– Сережа, посмотри на меня, – сказала она. – Это не я. Понимаешь? Не я. Это сделал кто-то из бандитов, у которых ты был.

– Нет.

– Как – нет? Откуда ты знаешь?

– Знаю.

– Господи, Сережа, откуда ты можешь это знать?

– Я слышал их разговор – они сами ищут убийцу.

– Тогда кто же убил?..

* * *

Капитан Григорьев вошел в кабинет, выдвинул ящик стола и достал папку. В ней было собрано всё – вся жизнь Юрия Дмитриевича Павловского лежала перед ним как на ладони. Жизнь и смерть. Павловский – школьник, Павловский – студент университета, Павловский – подающий надежды аспирант, Павловский – блестящий ученый. И он же – хладнокровный преступник, использовавший свои знания для создания сильнодействующего синтетического наркотика, способного искалечить жизни миллионам людей. И наконец, Павловский – убитый вечером одиннадцатого мая этого года в своей квартире выстрелом из пистолета Макарова.

Они поставили на уши всех – братков, с которыми он сотрудничал, братков из враждующих группировок, информаторов, коллег, знакомых, соседей, бывших жен, женщин, с которыми он спал, и тех, кого он бросил. Убийцы среди них не было. "Что ж его, бесплотный дух, что ли, замочил?" – спрашивал себя капитан и не находил ответа.

У него оставалась единственная зацепка, даже зацепочка, которой он всерьез не придавал и не мог придавать значения, но она с первых дней расследования как заноза торчала у него в мозгу. Этой зацепочкой была Наталья Владимировна Лиевина. В убийстве капитан ее не подозревал, но был уверен, что она знает больше, чем сказала.

Пока он искал среди тех, кто был более всего заинтересован в устранении Павловского, ему было не до нее. Но теперь, когда отпали все возможные и невозможные варианты, он задал себе простой вопрос: что она скрыла от него?

Капитан отправился в большой старый дом в Сивцевом Вражке и там, у жильца тридцать девятой квартиры, узнал ее новый адрес.

* * *

Филипп шел по бульвару Сен-Жермен со своим патроном, Жаком Лефевром, беседуя об издательских делах. В Париже тоже наступила осень, и под ногами шуршали опавшие листья платанов, росших вдоль бульвара. Они остановились у витрины одного из многочисленных книжных магазинов. В самом центре был выставлен альбом известного французского фотографа, посвященный России. Лефевр, с которым Филипп иногда говорил о своих личных делах, посмотрел на него и спросил:

– Ты бы не хотел съездить на пару дней в Москву?

– Зачем?

– Я рассказывал тебе о совместном проекте – издание, посвященное двухсотлетию Пушкина…

– Да, и что же?

– Переговоры с русским издательством вел Бессон, и в принципе мы пришли к соглашению. Осталось обсудить кое-какие подробности и, если хочешь…

– Когда?

– В начале следующей недели. Поедешь?

– Да.

– Ну и прекрасно. Сегодня же дам факс в Москву, чтобы они сделали тебе приглашение. Но имей в виду, отпустить тебя могу только на два дня.

На следующий день Филипп заказал билет на двадцать седьмое октября.

На сей раз Москва встретила его мокрым снегом. Выйдя из гостиницы на Тверской, Филипп, несмотря на погоду, решил пойти пешком и, свернув на Бульварное кольцо, двинулся в сторону «Кропоткинской». Завтра он встретится с русскими коллегами, а сегодня у него свободный вечер, и он зайдет к Людмиле Ивановне, чтобы спросить, нет ли новостей. «Конечно, нет, – думал Филипп. – Если бы они были, она бы давно позвонила…»

Филипп не верил, что сможет что-нибудь узнать о Наташе, и был почти спокоен. Ему казалось, что чувство обиды стало понемногу заглушать в его душе чувство любви. Но забыть ее, как ни старался, он не мог, и каждый раз, глядя на ее карандашный портрет в старинной рамке, принадлежавшей когда-то его русской бабушке, вспоминал ее серые глаза – в них светилось счастье, когда она смотрела на него. У Филиппа сжалось сердце. Неужели они никогда больше не увидятся?

Филипп подошел к уже знакомому дому и поднялся на четвертый этаж. Вот дверь ее бывшей квартиры. Он прислушался: за дверью было тихо. Он немного подумал, позвонил Людмиле Ивановне и сразу же услышал шаркающие шаги.

– Кто там?

– Это я, Филипп, Наташин знакомый.

– Батюшки! – воскликнула Людмила Ивановна и открыла дверь. – Приехал? Ну, проходи, проходи. Промок, небось.

Филипп вошел, поставил зонт в угол под вешалкой и снял плащ. И только сейчас заметил, что Людмила Ивановна, приложив руку к щеке и покачивая головой, в ужасе смотрит на него.

– Что-нибудь случилось? – спросил он в испуге.

– Да как же! Наташа-то приходила…

– Когда? – он почувствовал, что сердце его сделало перебой.

– Да когда, неделю назад, что ли….

– Что она сказала? Вы дали ей мой телефон?

– Да, Господи, все дала! Ты мне письмо-то тогда оставил, я и дала. А она говорит, листочка не хватает.

– Какого листочка?

– Говорит, листочка, где адрес и телефон. Помните, вы написали?

– Конечно, помню. И что же?

– Вот как есть Бог, клянусь, что никакого листочка не брала. Вот вы мне как письмо это дали, так я его вот сюда и положила, – Людмила Ивановна опять открыла комод и для большей убедительности показала Филиппу коробочку, в которой хранила письмо, – а какой листочек и куда подевался, хоть режьте меня, не знаю.

– Но ведь Наташа, наверное, оставила вам свой адрес?

– Да не оставила она, что ты будешь делать!.. Я ведь говорила ей: адрес-то оставь, вдруг приедет. А она: нет, теперь, мол, не приедет. Раз, говорит, в июле не приехал, значит, все. А что все? Ну не смог в июле, приедет в августе, а нет, так и в октябре. А она свое: пойду, тетя Люда, и все тут. Я уж ей и на лестнице кричала: оставь адрес-то, да где там…

– А что же она… Что с ней случилось? Что она про себя сказала?

– Да горе у ней – мать она похоронила. Зина-то, мать ее, умерла. Я смотрю, они не звонят, не приезжают. Что, думаю, такое стряслось? А оно вон как все вышло. А я и не знала ничего – не пошла ни на похороны, ни на девять дней, ни на сороковины…. А ведь мы вместе пятьдесят лет прожили, и чтоб ссоры какие или что, Боже сохрани.

– А ее сын? – Филипп пытался справиться с биением сердца.

– Сережа-то? Сережа ничего, говорила, вроде здоров, в школу ходит.

– А про меня она что-нибудь спрашивала?

– А как же! Она и приходила-то, чтоб про вас спросить. Говорит, я, мол, навестить вас, тетя Люда, а сама все про вас, все про вас…

– Что же она и телефон свой не оставила? Ни адреса, ни телефона?

– Нету, нету, говорит, телефона. А адрес не оставила, потому что расстроилась: не приедет, говорит, больше. Видать, любит она вас.

Филипп испытующе посмотрел на старую женщину. Что же это такое? Можно ли в это поверить? Его адрес куда-то пропал, а свой она оставить не захотела – почему? Может ли это быть правдой?

– Любит, а адреса не оставила, – он попытался улыбнуться. – Как же я ее найду?

– Не оставила, потому что расстроилась, говорю тебе. Она ведь… Батюшки, я и забыла совсем: вот головато стала, как решето. Она ведь беременная, Наташа-то.

– Что? – Филипп решил, что ему послышалось.

– Что-что, беременная она, вот что. Ребенок у ней будет, понимаешь? Я же говорю: любит она тебя.

– Как… как это может быть?

– Известно, как может быть. Что ты бледный-то такой стал? На-ка вот тебе воды, попей. – Людмила Ивановна налила воды из стеклянного графина, стоявшего на подоконнике. – Попей, попей, а то на тебя смотреть страшно. Может, чаю тебе налить?

Но Филипп не стал пить.

– Она сама вам сказала, что ждет ребенка?

– Сама, а кто же еще? Я ей говорю: что-то ты поправилась, что ли? А она: нет, говорит, тетя Люда, беременная я. Я еще спрашиваю, что, мол, замуж собралась? А она – нет, тетя Люда, замуж не иду. А она ведь мальчишку-то, первого своего, вот Сережу-то, сама подняла, без мужа. Вот только Зина и помогала ей. А как она теперь без матери будет, не знаю. Вот и расстроилась. Говорит, не приедет он больше. А я ей: ребенок-то от него, что ли, от француза этого? – Людмила Ивановна посмотрела на него и почему-то шепотом добавила: – Да, говорит, от него.

Филипп почувствовал, как на глаза у него навернулись слезы. "Боже, Боже, – повторял он про себя. – Наташа, любимая, что же делать?"

– Неужели она не сказала хотя бы приблизительно, где живет?

– Сказала, сказала. Адрес не дала, а сказала. Вот только не вспомню, улица какая-то… за Сокольниками, говорит, улица, как же ее, Подбельского, что ли? Подбельского, точно. На улице Подбельского она живет. За Сокольниками.

Филипп встал.

– Я пойду ее искать.

– Да куда ж ты пойдешь? Ночь на дворе. И адреса у тебя нет…

– Я приехал на два дня. Сегодня понедельник. В четверг утром я улетаю.

– Вот завтра и пойдешь. Иди домой, отдохни с дороги, а то вон, извелся совсем…

– Если она зайдет или позвонит… вы передадите ей?

– А как же, все передам, чай, не нехристь какой… Только вот, боюсь, не скоро она теперь появится.

– Все равно, я оставлю вам деньги, и адрес, и телефон. Если вы что-нибудь узнаете… И мой телефон в гостинице, на Тверской. Завтра я вам еще позвоню.

– Звони, милый, звони. Ох, Господи, вот девка… Ведь говорила я ей: оставь адрес, вдруг приедет… Ну, до свиданья. Вы не бегите так, она завтра-то еще не родит. У ней живот-то еще вот какой… – Людмила Ивановна показала, какой у Наташи был живот.

Филипп вышел из дома, и ветер рванул на нем плащ. Он шел по темному безлюдному переулку, не раскрывая зонта и, как приговоренный к смерти, вспоминал свою жизнь. Вспоминал Мириам, свою бывшую жену, которую никогда не любил. Зачем он на ней женился? Они работали тогда в одной редакции, и она была скорее его товарищем, чем любовницей, и, тем не менее, они прожили вместе четырнадцать лет. Детей у них не было, и уже давно каждый из них жил своей жизнью. После того как год назад Мириам завела себе постоянного любовника, они решили развестись.