Текст книги "Там, где всегда ветер"

Автор книги: Мария Романушко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 37 страниц)

Странная семейка

Никогда в жизни, ни до, ни после, не встречала я такой удивительной семьи.

На нашем городском ЛИТО я познакомилась с круглолицей Настей. Настя была младше меня на год и тоже писала стихи. Настя была очень общительной, говорливой, и я очень скоро узнала всю её историю…

Они приехали в Вольногорск из Сибири, жили там в маленьком посёлке. И какой-то взрослый парень влюбился в Настю, стал её преследовать, хотел немедленно на ней жениться (а Насте всего 14 лет!). И вот пришлось оттуда бежать и как можно дальше, на Украину. У Насти была мама, отчим и маленький братишка. Идя из ЛИТО, мы зашли за ним в детсад, и пошли в сторону Настиного дома. Жили они в семейном общежитии.

– А давай зайдём к нам! – сказала Настя. – Посмотришь на Пашку.

– На какого Пашку?

– Ну, на того самого! – засмеялась она. – Он ведь меня нашёл! Уж не знаю, как. Нашёл, приехал и сказал, что будет ждать, когда мне 16 лет исполниться. Сказал: здорово, что ты на Украину переехала, здесь раньше можно жениться!

– А ты его любишь?

– Да нет, конечно! – засмеялась Настя. – Только ты не удивляйся, когда Нинку увидишь.

– Какую Нинку?

– Ну, его девушку. Пока он в меня не влюбился, он с ней ходил. Она за ним теперь приехала.

– Боже мой, а зачем? Если он тебя любит!

– Так ей уж рожать скоро, через месяц! Говорит: не хочу, чтобы ребёнок без отца рос.

У меня голова пошла кругом… Мне казалось: Настя разыгрывает меня.

И вот мы пришли. Заходим в комнату. Большая такая комната, перегороженная на две. За столом сидит отчим Насти, совсем молодой парень, а мать её, усталая, худенькая женщина, разливает чай.

– А… пришли, – говорит она, – ну мойте руки и садитесь чай пить. И вы тоже,– говорит она мне. – Паша, Нина, идите, уже налито!

Из второй комнаты вышел здоровый парень, босой и в майке, а за ним – бледная девушка с огроменным животом. Все уселись за круглый стол, а я заторопилась прощаться.

– Куда же вы?

– Мне пора домой, до свидания!

Я вышла из этой странной комнаты, Настя пошла меня проводить до двери.

– Какая у вас удивительная семья, – сказала я.

Настя засмеялась:

– Вот, притащился, дурак настырный!

– А ты его не ревнуешь к этой Нине?

– Так я же его не люблю!

– Прости, а зачем ты тогда приняла его, в смысле пустила жить?

– Так это мать. Говорит: разве можно человека выгнать на улицу? Пусть поживёт, пока не устроиться на работу и пока общежитие не получит.

– Так он и не работает к тому же?

– Пока нет. Ищет… А Нинку и подавно не выгонишь. Женщина на сносях. Целыми днями шьёт приданное для своего малыша, пелёнки там всякие, распашонки…

Я уходила из этого дома, представляя, как они там дружно сидят все за круглым столом и пьют чай… и дружно придумывают имя для Нининого ребёночка…

Эта удивительная семейка поразила меня до глубины души. Как в сказочном «Теремке»: тук-тук, кто в тереме живёт? А ты кто? Заходи, будешь с нами жить…

История с зонтиком

Летнее дождливое воскресение. Ходили с Анями в кино, смотрели комедию «Три плюс два», милую и тёплую. Когда возвращались, дождя уже не было. Иду, помахиваю зонтиком, как тросточкой. Нас обгоняют три парня – техникумские. Один из них, тот, что в серёдке, громко произносит какое-то слово. Я не понимаю, что он сказал. Но слово явно плохое и явно адресовано нам – как-то уж очень вызывающе было брошено в нашу сторону, как камень. Кровь ударяет мне в голову…

Я знаю за собой эти жаркие приливы гнева, граничащего с бешенством… В такие минуты я собой не владею. Стремительно, в два прыжка, как тигрица, догоняю парней… и того, что в серёдке, – со всего маху – зонтиком – по спине!

Хорошо помню его дикий вопль и жуткую судорогу спины (била-то точно по позвоночнику!)

Он оглянулся, белый, как мел, немой от боли, с дико вращающимися глазами… Он бы прибил меня тут же, как муху, но два его приятеля, дабы избежать кровопролития, схватили его под руки и потащили куда-то, страшно мычащего и упирающегося…

А мы трое, как ни в чём не бывало, продолжали свой путь к дому. Ну, не люблю я, когда при мне ругаются! Ненавижу. Хотя в Вольногорске то, что сейчас произошло – явление редкое, просто исключительное. Мы живём тут практически в стерильной обстановке. До восемнадцати лет (до тех пор, пока не выехала отсюда в большой мир) я вообще не догадывалась, что на свете существует непечатная лексика. «Идиот, сволочь» – это были самые сильные выражения. Что сказал тот парень, я не поняла, как не поняла бы, если бы он произнёс фразу на китайском языке. Но я болезненно чутка на интонацию, на энергетический посыл. Так что если бы он выругался даже по-марсиански, я бы всё равно набросилась на него с зонтиком…

Первая поездка в Сочи

Удивительное событие: мы едем с мамой на море! Первый раз мама едет в отпуск не в санаторий, а со мной и Маришей. Мы едем в шикарный город Сочи. Я ещё не была там, но звучит совершенно потрясающе: СОЧИ… Тут и СОН, и ОЧИ…

А Фёдор с нами не едет. И бабушка не едет. Зато едет мамина подруга Ниночка.

Запомнилась дорога к Сочи, особенно тот её участок, который идёт по берегу моря… Была длинная стоянка и некоторые лихие молодые люди даже бегали купаться! А я гуляла по насыпи в толпе тихо завидующих…

Вчетвером мы поселились в однокомнатной квартирке в районе с поэтичным названием «Светлана», совсем недалеко от моря. В день приезда шёл дождь, но я тут же надела свой чёрный шуршащий дождевик и отправилась на море. Бродила по пустынному гальчатому пляжу, бродила по аллеям приморского парка, голова кружилась от сладкого запаха цветущих магнолий и ещё разных неведомых мне цветов… я вдыхала эту пьянящую сырость, чувствуя, как весь мой организм блаженствует, ведь он так устал от жарких сухих ветров в нашей степи…

Что запомнилось от той поездки? Ласковое море!… Цирк – на полпути от дома до моря. Большое цирковое семейство Запашных, они всегда обитали на пляже рядом с нами. Запомнился молодой Мстислав Запашный, (вот сейчас заглянула из любопытства в энциклопедию и узнала, что в 1966 году ему было всего двадцать восемь лет – как сейчас моему сыну), запомнилась его изумительной красоты жена с испанским именем Долорес, запомнился их маленький сын Валерик, прелестный темноглазый мальчуган, удивительно похожий на мать, как сейчас его вижу, ему было месяцев девять тогда, он ещё не ходил, ему набирали в надувной бассейн воды и он весело плескался, умиляя всех вокруг своей живостью, своими милыми улыбочками. И если бы кто-нибудь мне сказал тогда, что всего через четыре года я буду работать в Московском цирке осветителем, и все Запашные будут выступать в той самой программе, которую я буду освещать своим прожектором, ну, я бы не поверила этому фантазёру… Разве такое может случиться в жизни? Такое случается только в сказке!

И другие артисты цирка обитали на нашем пляже – таким большим табором. И мальчик-канатоходец здесь был, мой ровесник, из номера дагестанских канатоходцев. Когда я была на представлении и видела, как он идёт по проволоке, он мне казался инопланетянином, существом совершенно неземным. Через несколько лет я напишу о нём:

 
И снова мальчик шёл по проволоке…
И взглядом пристальным и робким
За ним следила жадно я…
Едва дышали скрипки нервные.
Им было боязно, наверное,
И замерли они, дрожа…
 

А когда он здесь, рядом, строил из плоских камушков башни, и когда мы плавали с ним наперегонки до волнореза, он был самым обычным мальчишкой… Мы здоровались с ним по-соседски. Потому что все приходили на свои обычные места на пляже, каждый день вокруг были одни и те же лица, и уже через несколько дней все начинали по-соседски здороваться друг с другом и просить друг друга о маленьких услугах: «Я отойду за мороженным, присмотрите за моими вещами», или «Я сбегаю окунусь, покараульте моего карапуза». Мы и маленького Валерика караулили, когда его родители убегали купаться. Пляж походил на большую коммунальную квартиру под открытым небом.

Мы вчетвером жили очень весело тот месяц, мама правильно сделала, что позвала с нами Ниночку. Присутствие постороннего (ну, не совсем постороннего, но всё же) человека, постоянно стимулировало маму на шутки, за весь месяц мы ни разу не поссорились, жили просто как в раю, радуясь и смеясь, порой хохотали до слёз из-за какой-нибудь чепухи, а чаще всего друг над другом и над собой, мы поздно засыпали, потому что на первом этаже нашего дома был ресторан «Светлана» и там часов до двух ночи играл оркестр, мне это очень нравилось, это придавало нашей жизни особенный аромат, и певец, подстраиваясь под Марка Бернеса, тогдашнюю звезду русской (точнее – советсеой) эстрады, пел мягким баритоном: «Просто я работаю, просто я работаю, просто я работаю волшебником, волшебником…» Или: «Три года ты мне снилась, а встретилась вчера… Не знаю больше сна я…» Эти простые песни очень волновали меня, будоражили душу, какие-то мечты лезли в голову, точнее, даже не мечты, потому что мечта – это что-то конкретное, но в моих мечтах ничего конкретного не было, просто какой-то сладкий туман, и какие-то вибрации в этом тумане… хотелось верить, что когда-нибудь… кто-нибудь… и мне тоже… пусть не споёт, а просто скажет… что-то вроде этого: «Три года ты мне снилась…» Было такое восхитительное настроение, с каким-то новым, незнакомым привкусом, от которого сосало под ложечкой, как на большой высоте… через месяц мне исполнится шестнадцать лет, и это так здорово!

Месяц весёлой дружбы с мамой, наверное, единственный такой в жизни, мы четверо были тогда как подружки, спасибо Ниночкиному присутствию. А Ниночке-то было всего лет двадцать пять, так что хоть я и говорила ей «вы», но это «вы» было чисто символическим.

Всё было так хорошо, что даже один драматический эпизод не смог омрачить этот месяц, тем более, что случилось это уже в самом конце нашего отдыха.

К тому же и последствия для моей души это имело совершенно удивительные.

Как-то вечером, уже было темно, и вся набережная в музыке и огнях, мы решили сплавать на морскую прогулку. На море было лёгкое волнение, мне это не очень понравилось, меня всё-таки укачивает, но маме и Марише очень хотелось сплавать, и мы пошли за билетами. Только мудрая Ниночка отправилась домой.

На теплоходе, кроме нас, было всего несколько влюблённых парочек. Лёгкий теплоходик вышел в открытое море… Из морской дали ночной Сочи смотрелся совершенно сказочно – как будто гриновский Зурбаган…

Но тут, откуда ни возьмись, налетел упругий крепкий ветер, и лёгкие волны прямо на глазах переродились в большие, тёмные и зловещие… Это был натуральный шторм. Хоть и не девятибальный, но очень конкретный. Палубу захлёстывало водой, все спешно перебрались в маленький кубрик. Мама себя ругала и корила за непростительное легкомыслие, мы с Маришей её как могли утешали, но от сильной болтанки всем было тошно. Теплоходик наш развернулся и стал с трудом пробираться к берегу…

…Когда мы притащились к тёмному причалу, у всех пассажиров было состояние как после часового катания на американских горках. Притащились-то притащились, но причалить из-за волн никак не могли. И тогда работники причала и матросы на теплоходе решили, что единственный способ высадиться на берег – это когда очередная волна притирает теплоход к причалу, просто быстро перепрыгивать на причал.

Делать нечего, все занялись прыжками. Во время каждой притирки успевало перепрыгнуть на причал два человека. Подошла наша очередь, мы были последними, потому что трусили и никак не решались.

И вот теплоход поднимается на волне, скатывается с неё, как с ледяной горки, волна тащит его и притирает к причалу. Мама уже наготове, держит на руках Маришку – её мгновенно подхватывает матрос на берегу, мама прыгает следом за Маришей, её с двух сторон подхватывают два матроса. А за мамой прыгаю я…

Нет бы мне подождать следующей притирки! Но я-то думала, что успею, ведь я ловкая и быстрая. Но волна оказалась ещё быстрее… Она ударила в борт теплохода, и я, не долетев до причала, – полетела вниз!… В кипящее волнами, ночное, совершенно чёрное Чёрное море… «Ну вот и всё… – пронеслось в мозгу. – Я плаваю плохо. Вот и всё…»

Быстро-быстро, как в ускоренном кино, замелькали перед глазами кадры: оцепеневшие, с застывшим ужасом на лицах, матросы на причале – как в игре «замри»… мама, на самом краешке причала, спиной ко мне, ещё не видящая, что происходит у неё за спиной… край деревянного причала… и подол маминой юбки – прямо перед моими глазами… и я хватаюсь рукой за край подола, хватаюсь одной правой рукой (так как в левой руке у меня – тяжёлая сумка с нашими пляжными вещами и одеялом, и какой-то краешек мозга в этой экстримальной ситуации озабочен тем, как бы мне эту сумку не выронить). И мама – вот мгновенная материнская реакция! – не оборачиваясь, ибо на это нет ни единой доли секунды! мгновенно хватает мою руку своей – да так крепко, что моё падение в тартарары приостанавливается – и я зависаю над этой чёрной бурлящей бездной – между жизнью и смертью… И в это мгновение матросы на берегу выходят из своего остолбенения, как будто кто-то сказал им «отомри», бросаются на помощь маме и вытаскивают меня на причал.

А уже в следующее мгновение к причалу притирается теплоход…

Стоим на причале и нас четверых: маму, меня и двух матросов буквально трясёт. Никто не может сказать ни слова. А Мариша даже не успела понять, что случилось, точнее – что могло случиться, если бы… В левой руке у меня тяжёлая сумка, я её-таки не выронила, на ногах – шлёпанцы, я их не потеряла, «Смотри, мама, я даже сумку не выронила!» – говорю я, цокая зубами. «Боже мой, причём тут сумка? Ты посмотри, что с твоими ногами!» – восклицает она и разражается слезами. Мои голые ноги (я в шортах) – содраны по всей длине. Они, мои ноги, дважды проехались по краю деревянного причала: сначала, когда я падала вниз, и второй раз, когда меня тащили наверх. Но всё это такие мелочи!…

Добрели домой, и тут только я почувствовала, каким жёстким был причал.

Ноги горели огнём, в них была куча заноз, и перепуганная Ниночка побежала к соседям за зелёнкой…

Два дня я отлёживалась на своей раскладушке, а потом, несколько последних дней отпуска, просидела на берегу. Купаться не тянуло. Я сидела у самой кромки прибоя, перебирая влажные камушки, и всё размышляла над тем, как моя мама, женщина не очень физически крепкая, смогла меня удержать одной рукой?! Одной рукой, когда я (плюс тяжёлая сумка) висела над пропастью… Разве это возможно? Тем более, я так резко и так неожиданно для неё ухватила её за подол. По законам физики я должна была бы утащить её за собой… Но этого не произошло. Почему?

И после долгих размышлений я пришла к выводу, что в тот страшный момент, разрушая все физические законы, сметая их, в ход событий вмешалась Высшая сила. Сверхъестественная! Другого объяснения я не находила.

Значит, мне ещё не время умирать, думала я. Хотя смерть с самого детства гоняется за мной по пятам: то травит газом, то насылает на меня желтуху, то сбивает грузовиком, – но есть, видимо, и Другая Сила, которая меня охраняет и не отдаёт смерти… Я не знала имени Этой Силы. Точнее… точнее – с самого детства все окружающие настойчиво отвращали меня от этого имени, внушая, что всё это – миф и отстой, предрассудки необразованных людей. Поэтому сказать: «Меня спас Бог» я в тот момент была не готова. Не готова сказать. Но не чувствовать этого я не могла.

И это потрясающее чувство, что КТО-ТО добрый и любящий заботится обо мне, охраняет меня и не даст мне умереть раньше срока, – это чувство, родившееся в те дни на сочинском берегу, всю жизнь только крепнет и крепнет… И теперь я с уверенностью могу сказать: да, в тот штормовой вечер меня спас Бог. Он послал мне ангела-хранителя, так что не одна мамина рука держала меня в тот момент над бездной. Поэтому и не дано нам было полететь в чёрные волны… Потому что Он был рядом с нами.

Мальчик Серёжа

Продолжение лета было тоже удивительным. Только вернулись домой, ещё не все царапины на ногах зажили, прибегает Жорка, предлагает путёвку в молодёжный лагерь. На две недели. Мне не очень хочется, у меня ещё не улеглись сочинские впечатления, но он уговаривает меня, говорит: жалко, чтобы пропадала путёвка, а никого в городе нет, все разъехались на лето – кто куда, и он сам тоже уезжает в Ташкент к отцу. Ну, я и согласилась.

– А когда ехать?

– Завтра.

– Вообще-то завтра у меня день рождения.

– Ну, может, ты всё-таки…

И я поехала. Рано утром на электричке в Днепропетровск. Там – сбор в обкоме комсомола. И дальше мы, человек сорок ребят-старшеклассников со всей области, плывём на пароходике по Днепру, а потом по Самаре в лесной лагерь. Уже на теплоходе знакомимся. И даже успеваем за несколько часов сдружиться. Я себя чувствую как-то удивительно свободно, никаких комплексов, из Сочи я вернулась какая-то другая. Разговорилась с девочкой Ларисой из Кривого Рога, у нас сразу возникла взаимная симпатия.. Пока доплыли до места, уже всё друг о друге знали. Сообщила ей даже по секрету, что у меня сегодня день рождения, её это привело в восторг, за обедом в лагере она даже организовала какое-то коллективное поздравление, дёрганье ушей, и я неожиданно почувствовала, что быть именинницей приятно. Поселились с Ларисой в одном вагончике и две недели были почти неразлучны. (И потом, разъехавшись из лагеря, переписывались с Ларисой двадцать лет!)

Но главным событием в этом лагере стал для меня Серёжа. Маленький, худенький мальчик шести лет, сын нашего военрука (была в лагере такая должность, типа старший вожатый. Не знаю уж, почему он назывался так строго – военрук, ведь ничего военизированного в нашем лагере не было. Это был лагерь для активной молодёжи: с нами проводили разные семинары на тему: как интересно организовать жизнь старших школьников.

Утром, обычно, были семинары, потом всякие игры, выпуск газеты, купание в Самаре, вечером – танцы, песни, ручеёк, костры… Одним словом, было очень здорово и весело. А газету, как-то так сразу получилось, выпускала я: и писала, и оформляла. Никогда раньше не рисовала, а тут пришлось, потому что никто не хотел, или не умел. Первый раз в жизни рисовала красками – акварелью. Кайф!…

Почему я раньше никогда даже не пробовала? Почему-то была убеждена в своей бездарности. А это, оказывается, такое наслаждение: обмакнуть кисточку в воду, потом в краску и провести на белом ватмане лёгкую, воздушную линию… Какую хочется! Как Бог на душу положит. Нет, ничего реалистического у меня не выходило, да я и не стремилась копировать действительность, мне нравилось рисовать настроение, своё собственное настроение, так что моё оформление газет это был сплошной импрессионизм. И всем нравилось! Мне говорили: ты здорово рисуешь! Даже одна из вожатых спросила, где я училась. И когда я сказала, что до лагеря никогда в жизни не рисовала, она не поверила, решила, что я шучу.

* * *

На маленького Серёжу я обратила внимание ещё в Днепропетровске, когда мы ждали отправки теплохода. У него были светлые волосы и такие сине-голубые глаза… такие до боли знакомые глаза, что я тут же, мысленно назвала его братом. Младшим братишкой.

Однажды, когда он один играл на берегу, я подошла и заговорила с ним. Он сказал, что ищет красивые камушки. Мы стали искать вместе… Я заметила, что он всегда был один, потому что отец его имел в лагере какие-то обязанности. Серёжа сказал, что отец взял его с собой, потому что маме было бы трудно одной с двумя детьми (у него, оказывается, есть месячный брат). Мы говорили обо всём на свете, я ему рассказывала о море, о Вольногорске, о Философской улице… Оказывается, Серёжа живёт в Днепропетровске недалеко от вокзала, а, значит, недалеко от Философской улицы. И если бы я жила по-прежнему на Философской, мы с ним были бы соседями. Ещё мы говорили о цирке, он тоже любил цирк…

А потом наступил день, когда я рассказала ему о папе Серёже. И сказала, что у него, Серёжи, такие же глаза, как у моего отца. И, может быть, где-нибудь у меня есть брат, младший братишка, который очень похож на него – Серёжу… И может быть, его тоже зовут Серёжа. А почему бы и нет?…

Когда было время идти в столовую, я старалась забежать туда пораньше и положить на Серёжину тарелку причитающиеся мне фрукты и сладости. Он сначала не понимал и удивлялся, почему у него всегда такая гора вкусностей. А потом стал догадываться, откуда ветер веет, и улыбался мне с другого конца столовой. И отец его догадался, и даже сказал мне как-то: «Зачем вы его так балуете?» «Просто я люблю Серёжу», – сказала я без всяких выкрутас. Он очень удивился. И как будто не понял моего ответа. И тогда я и ему стала что-то сбивчиво рассказывать про младшего брата, который, может быть, у меня где-то есть, а я его никогда не видела, и вот Серёжа мне как брат. «А… понятно», – сказал он.

Серёжа меня уже искал по утрам и тянул на речку. Мы строили запруды на берегу и разговаривали. Лариса даже ревновала меня к этому голубоглазому мальчику. А у меня просто сердце ныло от нежности, когда я видела его, пробегающего по лагерю – лёгкого и хрупкого, как оленёнок. Я смотрела на него и думала, что если у меня когда-нибудь будет сын (а он будет! я знала это), мой сынок будет похож на этого светлого, нежного мальчика…

Когда кончилась смена, мы с Серёжей обменялись адресами.

Река Самара, на берегу которой стоял наш лагерь, от обступивших её лесов казалась совершенно, абсолютно зелёной, как будто её выкрасили зелёной акварелью…

Я до сих пор помню нежность её воды и нежность прибрежного песка. И сине-голубые глаза белобрысого мальчика, который смотрит на меня с вопросом: «Ну, о чём будем говорить сегодня?»

* * *

О чём будем говорить сегодня, Серёжа? Прошла уже целая жизнь, я много лет ничего не знаю о тебе. Но я тебя помню. Такое у меня свойство: я не умею забывать. И если ты когда-нибудь прочтёшь эти строки, можешь написать мне – адрес в конце книги.