Текст книги "Там, где всегда ветер"

Автор книги: Мария Романушко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 37 страниц)

Выстрел в небо

Жаркая весна. Большой компанией на майские праздники едем на весь день на Днепровское водохранилище. Пять семей, плотно набившись в трёх «легковушках». Аня-большая с родителями и братом Вовой, Тома со своей семьёй, друзья родителей: Козловы и Попельницкие с детьми. И нас четверо, гружённые огромной сумкой с бабушкиными пирогами. Бабушка с нами на пикники не ездила, но всегда присутствовала на них вкуснейшими ватрушками, которые пользовались огромной популярностью в народе, пирожками с рисом и своим знаменитым рулетом с маком. Мы, дети, весь день прикладывались к этой ароматной сумке, сладко пахнущей ванилью, причём, не только мы с Маришкой, а весь детский коллектив.

И только Ане и Вове дядя Юра, их папа, не позволил до обеда съесть ни одного пирожка. И я увидела, что дядя Юра не только весёлый, но и очень строгий. Его слова в семье не обсуждаются. Если дядя Юра сказал – значит, всё. Нельзя есть пирожки до назначенного часа – значит, нельзя, без разговоров. «У нас дисциплина, как на военном корабле», – смеётся тётя Оля. А я подумала, что если бы папа Федя так пристально следил за каждым моим шагом и самолично решал, есть мне пирожок или нет, и в какое время, я бы ну точно сбежала из дома! Но Аня и Вова ничуть на своего папу не обижались: нельзя – стало быть, нельзя. Что ж тут обсуждать и на что тут обижаться, если НЕЛЬЗЯ?

Какая разная жизнь во всех семьях, дивилась я.

А вот у Томы отец мягкий-премягкий, и с таким обожанием смотрит на свою пухленькую Тому и на такую же пухленькую Томину сестру, как будто дочки у него – красавицы-раскрасавицы, каких свет не видал. Так вот откуда у Томы такое высокое мнение о своей внешности! Просто нужно, чтобы тебя обожал отец. Как отец смотрит на тебя – так и ты будешь смотреть на себя: ЕГО глазами.

А поскольку Фёдор не смотрел на меня НИКАК (и это «никак» я воспринимала как отрицание), и папа Серёжа из своего далёкого далека тоже НИКАК на меня не смотрел, – то и я смотрела на себя НИКАК. И когда дядя Володя Попельницкий говорил маме и Фёдору: «До чего же хорошая девчонка у вас выросла!» – я ёжилась и скукоживалась от его похвалы, потому что она мне казалась неискренней. Я думала: просто дядя Володя жалеет моих родителей, что у них такая некачественная дочка, и старается их хоть как-то утешить…

* * *

А в тот пикник почти все мужчины взяли с собой охотничьи ружья и ходили куда-то в лесостепь – вроде как на охоту. Наши мамы, устроившись в тени, погрузились в свои женские разговоры, а мы, разновозрастное потомство, носилось по лесопосадке, стоили себе шалаши, плели на головы венки… У меня даже сохранилась фотография, на которой мы с Томой в венках из травы, как две юные папуаски, с радостными улыбками смотрим в фотообъектив (не помню уж, кто нас снимал тогда).

Никого, к счастью, наши отцы-охотники не подстрелили, а то это бы омрачило наше веселье.

Потом, уже под вечер, когда собирались уезжать, дядя Володя неожиданно спросил меня: «Лен, хочешь попробовать пострелять?» Он держал в руках тяжёлое ружьё.

Почему он мне предложил это? Не знаю. Но сказать «Нет» я не могла. Это (на мой взгляд) означало бы проявить слабость характера. И я сказала: «Да. Хочу».

Мы с ним отошли от шумной компании подальше. Он объяснил мне: как прицеливаться, куда смотреть, на что нажимать. Предупредил, что приклад во время выстрела больно отдаёт в плечо.

Я взяла в руки тяжеленное холодное ружьё, я подумала тогда, что оно холодное, как смерть, и мне стало неприятно и страшно, но отступать назад я не могла. Сказала «Хочу», значит, надо нажать на этот жёсткий курок…

– Вон, вон! видишь, видишь? вон полетел, целься! – возбуждённо подпрыгивал рядом со мной дядя Володя. Он был невысокого роста и в эту минуту казался мальчишкой. – Наверно, ястреб! Давай, нажимай!

В голубом безоблачном небе, высоко-высоко, в самой глубине, я видела маленькую чёрную точку… Дядя Володя был уверен, что это ястреб.

– Прицелилась?

– Да.

– Нажимай!

Я изо всех сил нажала на курок – раздался оглушительный выстрел!… В ту же секунду я ощутила сильный толчок в плечо – как будто кто-то рассерженный со всего маху ударил меня так, что я даже покачнулась.

Чёрная точка в небе продолжала невозмутимо свой полёт…

«Какое счастье!» – подумала я.

– Промазала… – вздохнул дядя Володя. – Хочешь ещё?

– Нет.

У меня было очень неприятно на душе. Конечно, я не собиралась никого убивать, у меня и в мыслях этого не было. А если бы это случилось нечаянно?… Пуля, как известно, дура. Я содрогнулась при мысли, что из этой чистой голубизны могла упасть к нашим ногам окровавленная птица… Какой ужас! Господи, какое счастье, что этого не случилось! Как бы я после ТАКОГО жила?!

Опять плотно набившись в машины, мы возвращались домой. Дядя Володя всё нахваливал меня, что вот, мол, какая смелая девчонка, «такой девчонкой можно гордиться», говорил он Фёдору, а я чувствовала обиду на него, что он мне предложил такую страшную игру (я даже и не догадывалась, как это страшно).

И всё стояло у меня перед глазами чистое, высокое небо с недосягаемой птицей в его глубине, и как я в это ЧИСТОЕ НЕБО глупо и ненужно выстрелила… Только оттого, что не хотела показаться трусихой.

…И вот уже прошло столько лет, а я всё ещё помню свой выстрел в небо, и мне до сих пор стыдно и неприятно.

Полёт Терешковой

Июнь. В городе, в стране и во всём мире великая радость – в космос полетела женщина! Первая в мире женщина-космонавт. Наша, советская, – Валентина Терешкова! Все прямо с ума посходили от счастья.

Раздаётся звонок в двери, мама открывает – на пороге целая толпа друзей: Козловы, Попельницкие, ещё кто-то, дядя Володя держит в руках веник, который стоит у нас обычно за дверью, он схватил его, прижал к себе, как балалайку, ударяет по воображаемым струнами и распевает во всё горло:

– Тумба-ла, тумба-ла, тум-балалайка!…

Все начинают обниматься, целоваться, что-то возбуждённо, радостно кричат… Из кухни выходит бабушка, дядя Володя кидается обнимать и её, перепадает и нам с Маришей объятий и поцелуев, дядя Володя нас так горячо целовал, как будто мы тоже слетали в космос – и вот, благополучно вернулись, и какое счастье!

Понятное дело: мы, женщины, сегодня все вроде как именинницы. Как будто нам подарено ещё одно восьмое марта, или даже лучше! Не помню, когда ещё все так радовались, как в тот день. Прямо у всех крыша ехала от счастья. Расхватали в газетном киоске все газеты, с обожанием смотрим на это молодое симпатичное лицо с такой милой улыбкой…

С восторгом ловим каждое слово о НЕЙ по радио… И как же здорово, что опять мы первые! Мы – а не американцы.

* * *

У жизни – свои удивительные развороты. Прошли годы, много лет, и мне пришлось написать этой женщине с милой улыбкой, Валентине Терешковой, письмо. Это было первое в моей жизни письмо с просьбой о помощи. И решилась я его написать только потому, что вопрос касался не меня лично, а моей дочери Ксюши и других детей. Речь шла о спасении детских работ – нетканых гобеленов, которые были вывезены на выставку во Францию, в Париж, и там ловкими людьми выставлены на продажу.

А Валентина Терешкова стала к этому времени Президентом Российского зарубежного центра, иными словами – главным человеком в России по культурным связям с другими странами. Все русские культурные центры по всему миру подчиняются именно ей.

То, что Терешкова поможет, я не сомневалась ни минуты. Всё-таки по улыбке человека очень видно. И потом, я подумала: женщина, побывавшая в космосе, не может стать сухой, равнодушной чиновницей. Женщина, соприкоснувшаяся с Высоким Небом, с иным измерением жизни, сумевшая, не побоявшаяся выйти за границы привычного, земного, – такая женщина не может обрасти земной шелухой, сколько бы лет ни прошло со дня её удивительного подвига…

И я не ошиблась в ней.

На моё письмо Валентина Владимировна отреагировала мгновенно – в ту же минуту, как прочла его. Тут же был послан факс в Париж… И кто-то там, в Париже, получил хороший заслуженный нагоняй. А дивные нетканые гобелены, сделанные руками детей, – благодаря Валентине Терешковой, благополучно возвратились в Россию…

Такая вот удивительная история. Удивительная потому, что редко в нашей жизни можно встретить такое неравнодушие и такое живое сердечное участие.

А улыбка у Валентины Терешковой – всё такая же…

Поездка в Ялту

Летом мама отправила меня по туристической путёвке в Ялту. Ехало человек двадцать ребят из нашей школы и несколько сопровождающих женщин со своими маленькими детьми. Из нашего класса, кроме меня, поехала Тома. А кто ещё – не помню.

Это была моя первая в жизни Ялта!…

…В Ялте мы с Томой гуляли по набережной, вечером, среди тьмы и огней, в толпе взрослых людей, и никто за нами там не смотрел. Это было так здорово – чувствовать себя частью толпы, песчинкой в океане, просто потрясающе! Я тогда впервые это почувствовала так остро и осознала. Мне хорошо, когда вокруг меня много-много людей, но при этом никому до меня нет дела. Мне нравится одиночество в толпе. Я человек сугубо городской, я родилась в муравейнике и в муравейнике прожила первые пять лет жизни, – я была там счастлива – в муравейнике…

По-моему, мы всего один раз и гуляли с Томой на вечерней набережной, но запомнилось это на всю жизнь. Ещё бы! Нам всего по тринадцать лет. Точнее – Томе уже тринадцать, а мне будет тринадцать через несколько дней – здесь, в Ялте, в день нашего отъезда: 13 лет 13-го июля 1963 года.

Ялта, потрясающие ялтинские запахи, Ай-Петри в тумане, ласковое море, весёлые купания, завтраки и обеды в кафе, где во дворике маленький бассейн с водой, подкрашенной синим купоросом… Кривые чудесные улочки, как мне нравится их живописная кривизна… Неподалёку от школы, где мы живём, – цирк, странно, что его посещение не входило в нашу программу, а я сама сходить не решилась. И зря! Всё-таки я – трусиха.

Пришлось довольствоваться домиком Чехова в качестве культурной программы. И Никитским Ботаническим садом. Тоже, в общем-то, здорово.

А ещё была поездка в горы, поход по узким тропкам над обрывами и переход бурной горной речки по мокрым камням, инструктор протянул мне руку, чтобы перевести по этим камням (он всех так переводил), но я от руки отказалась, храбро пошла сама и… поскользнулась, шлёпнулась в воду! И холодное сильное течение тут же потащило меня… Но, намётанная рука инструктора быстро выхватила меня из бурных вод – и вот я уже стою на противоположном берегу: целая и невредимая, только в мокром до пояса платье. Странно, что инструктор меня не ругал меня, а только сочувственно сказал: «Вот, теперь тебе будет холодно». «Ничего, переживу», – буркнула я, сгорая от стыда, что так позорно упала. «В следующий раз всё же давай руку. Всё-таки течение тут очень сильное».

Была и ещё одна поездка, и тоже в горы – к пещерам. Я неслась впереди инструктора (это был уже другой инструктор).

– Постой, девочка! кто ведёт группу – ты или я? – кричал он мне в след.

– Вроде, я! – нахально, со смехом отвечала я.

Ещё двое мальчишек шли со мной. Дойдя до пещер, тут же полезли в них, никого не дожидаясь… В пещере было ТЕМНО. Темно абсолютно. И потому неинтересно. Вылезла наружу, довольная, что побывала там первая. На этот раз инструктор немного пожурил:

– А что, если бы заблудилась?

– Так там же негде заблудиться!

– И то верно.

Помню: всё время хочется острых ощущений! Как витаминов. Чем острее – тем лучше! Объелась мороженым, поспорила с Томой, что съем десять пачек, съела только четыре и -потеряла голос, говорю шёпотом.

* * *

Вечер, сижу на лавочке у ворот школы, сушу волосы после купания, они у меня длинные, до пояса, лежат на спине прохладной волной. Приятно ощущать себя почти взрослой, сидеть в приятном одиночестве с распущенными волосами в дивной Ялте, с книгой в руке…

А рядом – мальчик лет восьми, тёмно-синие глаза, каштановая чёлка, шортики, сбитые коленки – приходит, усаживается на мою лавочку и смотрит на меня. Просто молча смотрит. Иногда осторожно гладит мои волосы, шепчет: «Какая же ты хорошая девочка!…» Удивительный мальчик. Он живёт, видимо, неподалёку и часто гуляет в школьном дворе. Какой-то совершенно одинокий в этом прекрасном мире – как будто ничей…

Так мы и коротаем вечера. Но когда на нашу лавочку приходят другие ребята и девочки, мой загадочный нежный мальчик тихо исчезает…

Вот удивительно: столько лет прошло, а я его помню! Наверное, до этого на меня никто не смотрел с обожанием, я и не догадывалась, что такое возможно, я всегда считала себя не достойной не то что восхищения, но и просто внимания. Спасибо, чудесный ялтинский мальчик! Ты расколдовал меня. Может, и не навсегда, а всего лишь на несколько дней. Но это было чудесно и незабываемо… Главное – это БЫЛО! Ты так много дал мне для переоценки самой себя и для понимания человеческих отношений. Наверное, и я тебе что-то дала, не делая для этого никаких усилий. Может, как раз самое лучшее люди дают друг другу именно вот так – не напрягаясь. Просто тепло. И покой. Просто быть рядом.

Вот сидим молча, я смотрю в книжку, а он на меня – в небо – опять на меня, вздохнёт тихонько, поболтает ногами, и мне кажется, что я чувствую не только за себя, но и за него тоже: как будто я переселилась в этого мальчугана, и это я смотрю в небо, болтаю ногами, вздыхаю… И немного странно чувствовать себя одновременно собой и – другим человеком. Странно и радостно. Я ни о чём его не спрашиваю. Даже, как его зовут. Мне кажется, я и так всё о нём знаю: то же, что и о себе… Может, я воплощала для него мечту о старшей сестре? Может, ему в жизни не хватало тепла, ласки?… И вот приходил, садился рядышком и радовался тому, что не гоню, смотрю на него и улыбаюсь ему.

С тех пор я стала замечать, что ко мне липнут дети. Заметила именно тогда, когда сама выросла из детства. Я сначала не понимала, почему они ко мне липнут. Ведь я ничего такого с ними не затевала, не развлекала их и никогда не сюсюкала с ними, не старалась угодить и купить их расположение. Не рассказывала им сказки и не играла с ними. А они липли. Потом поняла: наверное, именно поэтому и липли: что не сюсюкала. И не возвышалась над ними. Дети очень ценят, когда ты с ними на равных. Не воспитываешь их, не поучаешь, а просто проживаешь ВМЕСТЕ С НИМИ эту минуту…

Вот как мы с этим чудесным мальчиком в Ялте. Мы почти не разговаривали с ним, но нам было очень хорошо рядом. Совсем не обязательно ведь говорить для того, чтобы понимать друг друга. Слова как раз очень часто мешают, всё портят. Разрушают единство душ и понимание. А вот когда так молча сидишь рядышком и дышишь, как будто одним дыханием, – такая в душе радость… Самое лучшее в мире понимание – это понимание без слов…

Возвращение домой

Скорый поезд «Симферополь-Днепропетровск», общий вагон, забитый молодёжью. Кроме нашей группы, из Ялты возвращается ещё большая группа студентов. Все тут же перезнакомились, смех, разговоры, ехать совсем недолго – одну короткую июльскую ночь, никто не спит, только наши сопроводительные тёти.

Кто-то затеял игру в гляделки: кто кого пересмотрит? Мне было смешно, как быстро все ломаются, начинают ржать. Тогда я тоже решила попробовать, мне казалось, что это совсем нетрудно. Ну, кого тут переглядеть? Это же очень легко: нужно просто смотреть в ПРОСТРАНСТВО и думать о СВОЁМ. Одним словом, нужно медитировать. А не пялиться в глаза другому человеку и уж тем более не кокетничать при этом с ним, как это делала неутомимая Тома. Просто тихо медитировать… В полной отрешённости от этого места и от этой минуты. Глаза при этом сами собой перестают моргать. И так – не моргая – можно просидеть хоть целую ночь…

Но тот, кто оказывается под прицелом твоего невидящего взгляда, очень быстро не выдерживает. Ему кажется, что ты его буквально просверливаешь, продырявливаешь! А ты на самом деле смотришь СКВОЗЬ него. Но именно этот сквозной взгляд пробирает, как мне признавались потом мои подопытные, – до мурашек!… Никто в нашем вагоне не смог переиграть меня в эту игру.

«Девочка, а с тобой всё в порядке? Ты вообще-то моргать умеешь?» «Девочка, ты – уникум! Тебя нужно обследовать в каком-нибудь институте, где изучают таких вот феноменов…»

Надо сказать, что моргнуть потом – после такой долгой фазы неморгания – довольно трудно.

Постепенно все рассосались по разным купе, где-то тихонько пели под гитару – «А я еду за туманом, за туманом…», где-то играли «в дурачка».

Я под гитару не пою и «в дурачка» не играю. Пристраиваюсь у окна и смотрю на мелькающие огни, перелески, чёрные бескрайние поля, полустанки с пирамидальными тополями, чёрными и строгими во тьме. Напротив меня сидит мальчик из группы студентов, то же, как и я, не поющий и не играющий «в дурачка», такой тихий, застенчивый, зовут Витей, тоже любит смотреть в окошко, слово за слово – разговорились. Он спросил, как это мне удалось всех переглядеть, и я ему рассказала про свою методу, он удивился, сказал, что как-нибудь тоже попробует. Спросил, где я живу. Я сказала: в степи. Он удивился: как это в степи? Тогда я рассказала ему про Вольногорск.

Отметила про себя, что когда говоришь совсем-совсем тихо, не напрягаясь ни одним мускулом, к тому же под аккомпанемент, в данном случае – вагонных колёс, то говорить совсем легко и не страшно. Ну, если ещё и собеседник такой тихий, не давящий. Ещё рассказала про бабушку, которая должна меня встречать в Днепропетровске, вся моя группа тут же пересядет в электричку и поедет домой, в Вольногорск, а я пойду с бабушкой на Философскую улицу. Он удивился, что есть такая улица, он не знал, хотя родился в Днепропетровске. Я сказала, что тоже родилась в Днепропетровске. Ровно 13 лет назад. И как здорово отмечать день рождения в поезде – в дороге. Очень символично!

– А у кого день рождения? – не понял он.

– Как у кого? У меня.

Он даже не поверил сначала.

– Правда-правда! 13 июля, 13 лет. Моё любимое число.

– Я думал, тебе больше, – сказал он. – Я думал, не меньше шестнадцати.

– О, как я старо выгляжу! – засмеялась я. Он тоже застенчиво засмеялся.

– Ну, поздравляю! – сказал он.

И вдруг, ни с того-ни с сего, взял мою руку и поцеловал. Это произошло так неожиданно, что я даже не успела отдёрнуть руку, не успела предупредить этого страшного посягательства на свою территорию. Шок… Столбняк. Сижу, скукожившись, уставившись в окно, не могу переварить того, что случилось. А руку, принявшую на себя этот галантный поцелуй, хочется отсечь!

– Ой, прости, я что-то не то сделал? Ну, извини, это… как бы это сказать, издержки воспитания. Женщинам подают пальто и целуют им руку…

– Я – не женщина! – резко сказала я.

– Ну, прости. Просто меня отец так учил… Но, может, он ошибался?

– Видимо, да! Глупо. Пошло.

– Ну, прости, пожалуйста. Действительно, глупо и пошло получилось…

Он ещё что-то говорил извиняющимся голосом, но он для меня больше не существовал.

Я сидела, уткнувшись в тёмное окно, настроение было безнадёжно испорчено.

* * *

…И потом, спустя несколько месяцев, когда Тома сказала, не помню уж по какому поводу: «Ну, когда парень в поезде тебе руку поцеловал…» – я готова была её убить за то, что она мне напомнила об этом. Хотя и понимала, что если бы руку поцеловали Томе, это бы необычайно возвеличило её в собственных глазах. Об этом изумительном событии знал бы весь класс, а может, и вся школа. Это бы стало предметом её счастливых мечтаний-воспоминаний, ещё большего погружения в своё собственное отражение в зеркале, стало бы убедительным доказательством того, что она себе постоянно твердила: «И всё-таки я красивая!»

Но мне это целование жутко не понравилось. Я пыталась разобраться: почему?… И я призналась себе, что не выношу, когда ко мне прикасаются посторонние люди. Даже с такими добрыми намерениями, даже в высшей степени галантно. Видимо, я и руку инструктору в горах не могла протянуть по той же причине…

Вокруг меня как будто очерчен круг, через который нельзя переступать посторонним. Внутри этого круга я чувствую себя защищённой. Я не люблю выходить наружу (хотя иногда всё же приходится) и мало кого пускаю внутрь. Пожалуй, только Аню-маленькую… Только её одну я не боюсь впустить в свой невидимый «дом».

Странно, а когда мальчуган в Ялте гладил мои волосы, моя душа как будто жмурилась на солнышке… Но в том-то и дело, что тот мальчуган не был мне посторонний. Вот как раз он-то и не был мне посторонним…

Покупка велосипеда

В это лето, в честь моего тринадцатилетия, мама решила подарить мне велосипед. Это была моя давнишняя мечта. Когда-то, во младенчестве, он у меня был – трёхколёсный, красненький, у меня остались сладостные воспоминания о том, как я лихо кручу педалями…

Мы приехали с мамой в Днепропетровск, на Философскую. Оказывается, тётя Ира, наша соседка на Философской, давно предлагала маме купить для меня по дешёвке велосипед её дочки Вали, которая вышла замуж и уехала с мужем в другой город, а велосипед остался пылиться в сарае. И вот, мама решила, что подходящий момент настал.

Это был ещё не старый велосипед, красивого чёрного цвета, дамский, с сеточкой на заднем колесе, с багажником, зеркальцем и даже ручным тормозом!

Вечером того же дня на тенистой аллее парка Чкалова – от моего любимого цирка до парашютной вышки, вдоль узких путей моей любимой детской железной дороги – я осваивала науку велосипедной езды. Оказалось, я всё напрочь позабыла. Да я, собственно, никогда на двухколёсном и не ездила, только пару раз прокатилась в Оренбурге на Мишкином «школьнике» и кончилось это падением…

На главное – захотеть! И выбрать аллеи побезлюднее, чтобы прохожие не очень донимали своими советами. Вот этого я терпеть не могу – когда лезут с советами. Все такие мудрые, такие знающие, просто противно! Особенно один дядечка приставал со своей мудростью. Наверное, от злости, чтобы поскорее удрать от него, я взяла – и поехала! А мама бежала за мной и радовалась, и дядечка этот, что-то громко восклицая, трусил за мамой. По-моему, он просто влюбился в маму. Это обычная история: в неё тут же все влюбляются. Прямо в штабеля складываются. Но это так, к слову. Наверное, мужчины думают, что мама – артистка кино. И сразу: «Ах, неужели это ваша дочь? Такая взрослая? Да вы шутите! Это, наверное, ваша младшая сестра… К тому же, вы так похожи!»

Вот что поразительно: мама у меня красавица, все говорят, что мы очень похожи, но я при этом убеждена в своём уродстве. И расстраиваюсь, когда мне говорят, что я похожа на маму. Потому что хочу быть похожей на отца! И мама не раз говорила обо мне: вся в отца! Но ведь и отец мой красивый необыкновенно, я помню. Так откуда же это неприятие своей внешности? Это жутко критическое отношение к самой себе? Кто мне его внушил и когда? Почему я не могу, как Тома, посмотреть на себя в зеркало и сказать себе: «И всё-таки я красивая!» Почему?…

Только в Ялте, благодаря моему маленькому поклоннику, я относилась к себе без отвращения – по-человечески.

Но вот приехала домой – и моя нелюбовь к себе как будто ждала меня здесь. Никуда она не делась. Просто я сбегала от неё на время…

* * *

В Вольногорск я вернулась на белом коне. Точнее – на чёрном велосипеде. И до конца лета гоняла на нём, как будто на нём родилась…

Да, это было то, чего мне не хватало – лететь то с ветром в обнимку, то против ветра, по прямым пустынным улочкам, как будто специально проложенным для езды на велосипеде – для стремительного пролёта на велосипеде!… Велосипед заменил мне друзей. Теперь мне есть с кем гулять!