Текст книги "Спорим, она будет моей? (СИ)"

Автор книги: Мария Перевязко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

Глава 31. Матвей

– Зачем ты ей сказал? Ну кто тебя просил?!

– Остынь, племянник. Кто кому что сказал?

– Ты меня услышал!

У меня прямо кулаки чешутся. Я не мог и подумать, что Влад может так меня предать! Только он знал про Диану. Он один. Я ему доверял, как самому себе, а теперь что? Так важно было не дать мне обидеть девочку, что даже можно секреты мои выбалтывать?

Я так и стою на пороге, глядя на непонимающее лицо Влада.

– Может, ты…

– Не зайду я, пока ты не признаешься в том, что сделал!

– Пафоса-то сколько, – хмыкает Влад. – Что я, по-твоему, сделал?

– Рассказал ей про Диану!!!

Влад пожимает плечами и смотрит на меня, как на болвана.

– Хотел бы я сказать, что виновен, но это был не я. О Диане ей рассказал кто-то другой.

С одной стороны, я чувствую облечение: Влад все-таки хороший мужик. А с другой стороны, кто еще, черт возьми, мог знать о моих отношениях с Дианой?!

– А вот теперь объясни, – настойчиво требует Влад, когда я все-таки захожу в его квартиру, – что такого в том, что Олеся знает о Диане?

Я облокачиваюсь руками на кухонный стол Влада, по всей видимости, поживший долгую хорошую жизнь, потому что под давлением он трещит и обиженно скрипит.

– Об этом никто не должен был знать, – недовольно бурчу я.

– Почему? – невинно интересуется Влад.

С каких пор он записался ко мне в психологи? Хотя, чего греха таить, это я сам его туда записал. Не нужно было плакаться у него на плече тогда. Но других плеч поблизости не было, а если бы я не выговорился, я бы, наверно, взорвался. Или замкнулся в себе. И то, и другое – не круто. Так что Владу я очень благодарен, но выражать ему свою признательность прямо сейчас не намерен. Потому что я зол и расстроен.

– Почему?! Ты издеваешься, что ли?

***

С утра я понимаю, что облажался. Ну и что, что Олеся узнала о моей бывшей? Что с того? Я мог сказать, что не понимаю, о чем она говорит. Мало ли кто придумывает обо мне всякие небылицы. Я же пользуюсь популярностью. Слухи вокруг меня так и витают. Помнится, кто-то сочинил байку, что я – альфонс, разводящий зрелых дам на деньги. Смеялся я, конечно, знатно. Даже не стал отрицать этого. И народ почему-то еще больше меня зауважал.

Ну и… Я мог бы рассказать всю правду Олесе. Мог бы надавить на жалость, бросили меня бедного несчастного, пожалейте меня. Да ладно, кого я обманываю, не мог бы. Признать тот факт, что когда-то был слабаком и подкаблучником – да никогда! Это-то меня и взбесило. Она не должна была узнать, что где-то во мне есть эта червоточина.

Влад ясно дал мне понять, что думает, будто я запал на Плаксу. И поэтому, мол, не хочу предстать перед ней не в лучшем свете. Я захлопнул дверь прямо перед его носом. Вообще что-то в последнее время стал нервным. И не запал я на нее! Не могу, конечно, отрицать, что в ней что-то есть… Что-то манящее, необычное, сверхъестественное. Но это все проходит. А популярность, восхищение и уважение других – остаются навсегда.

Выхожу из своей комнаты в пол первого дня. Сегодня суббота, и у меня нет никаких дел. Разве что вот… нужно исправить ситуацию с Олесей. Зря я наорал на нее, зря вспылил. Хочу набрать ее номер, но решаю, что лучше все же поговорить лично.

Слышу с первого этажа голос отца. Интересно, что он здесь делает в выходной. Неужели решил пообщаться с сыном? Тихонько спускаюсь по лестнице и внимательно прислушиваюсь.

– Ты так и не ответила на вопрос, – как всегда размеренно и спокойно говорит отец.

– Не понимаю, что ты хочешь от меня услышать, – мама пытается перенять манеру общения отца, но у нее не выходит, ее попытки даже немного забавляют меня. – Мы, кажется, с тобой приняли решение. И причем здесь он?

– Он был здесь или нет? – теперь в голосе отца я слышу отдаленные нотки нетерпения.

– Нет, – сухо отвечает мама. – Я даже не знала, что он в городе. Ты счастлив?

Чувствую на себе чей-то пристальный взгляд, что даже мурашки по коже. Поворачиваю голову и замечаю домработницу. Она сразу же пытается улыбнуться, хотя я видел это ее предыдущее осуждающее выражение лица. Можно подумать, она не подслушивает их разговоры! Тоже мне! Машу на нее рукой, мол, уберись с глаз моих! Она опускает голову и продолжает стряхивать пыль с полок разноцветной метелкой.

Дверь неожиданно распахивается прямо перед моим лицом, и я вижу удивленное лицо матери.

– Ты, – говорит она, – уже встал?

Мне так и хочется ляпнуть что-то вроде «нет, я еще сплю, это только мираж», но вместо этого говорю доброжелательно:

– Да, мам. У нас сегодня намечается семейный завтрак?

Она скашивает глаза и тихо вздыхает. Затем я слышу звук ее быстрых шагов по лестнице.

– Заходи, заходи, – требует отец, глядя на меня из угла комнаты. – Присаживайся. А теперь скажи мне: как давно приехал мой брат?

– Где-то неделю назад, – отвечаю я хмуро.

Решите уже свои проблемы, в конце-то концов! Вы же все равно решили развестись! Влад тут вообще каким боком?

– Вот оно как, – протягивает отец и исподлобья смотрит на меня. – Тогда все понятно.

Отец знает, что я общаюсь с Владом. Я ему, конечно, не докладываю, но он каким-то образом сам все узнаёт.

– Что именно? – спрашиваю без интереса.

– Забудь, – отец натягивает на лицо знакомую мне улыбку, – забудь. Извини, что спросил. Как твои дела в школе?

На протяжении всего этого банального разговора мне хочется завопить о том, что он – взрослый мужик. А взрослым полагается решать свои семейные проблемы, а не пускать их на самотек. Я, конечно, этого не делаю. Хотя впервые за долгое время я был близок к тому, чтобы высказаться. Как знать, может однажды я все же не сдержусь.

Из дома выхожу, размышляя о Владе и отце. Ну не смогли они поделить одну женщину, что ж из этого такую трагедию устраивать? Как будто женщин в мире мало. Я стараюсь не думать о том, что предмет их ссоры – моя мать. Просто безликая неведомая сердцеедка. Так как-то проще.

Мои бесконечные мысли испаряются из головы в одну секунду. Это происходит, когда я вижу знакомую прыщавую физиономию Федора. Он насвистывает какую-то мелодию и двигается на улице, весело размахивая своим бесформенным рюкзаком. И все бы ничего, только вот он выходит из подъезда Олеси.

Глава 32. Олеся

– Как успехи? – мама засовывает в стиралку вещи и, к счастью, пока меня не видит. – Как Оксанина мама?

Понимаю, что можно даже не пытаться прятаться и сбегать в свою комнату. Тут уже без вариантов. Я так устала, что не хочу больше ничего скрывать. Я захожу в ванную и устало прислоняюсь к стене. Пусть все увидит сама.

Мама поворачивает ко мне голову, ее глаза медленно округляются, а брови ползут наверх.

– Как тебе? – спрашиваю я, делая поворот на 360 градусов.

Она скользит по мне растерянным взглядом и останавливается на моем лице.

– Это… Что это, дочь?

– Это платье. Красивое, правда? – я так понимаю, комплиментов не будет.

Мама встревоженно смотрит на меня, как будто не может поверить своим глазам. Снова возникает это чувство: она разочарована во мне, я не оправдала ее ожиданий, нужно срочно извиниться и покаяться. Я выбрасываю это из своей головы.

– Оксана дала тебе его поносить? – с надеждой спрашивает мама. – Ты не похожа на себя!

– Можно и так сказать. Она одолжила мне его для вечеринки. Мы ходили на день рождения одной знакомой.

Мама вздыхает и отставляет тазик с бельем в сторону.

– Почему ты мне соврала?

– Ты бы не поняла, – я снимаю туфлю, стоя на одной ноге и стараясь держать равновесие.

– Разве я когда-нибудь запрещала тебе отдыхать с друзьями?

Мне хочется рассмеяться ей в лицо. Громко, оглушающе. Но еще я хочу, чтобы она поняла меня, а не сдала в психушку, так что лучше просто попытаться донести свою мысль.

– Нет, не запрещала. Но тут есть один нюанс. У меня нет друзей, мама. Я благодарю небеса за то, что в моей жизни появилась Оксана. И она – мой первый и единственный друг.

– Не говори глупости, – хмурит брови мама, – а девочка из соседнего подъезда? А паренек из кружка по рисованию, как его… Миша, кажется?

– Мне было пять, мама! А сейчас я выросла! Если Оксана решит уйти, у меня никого не останется. А знаешь, почему? Потому что никто не хочет дружить с изгоем!

– Не называй себя так! Никакой ты не…

– О, мама, я изгой. Изгой, изгой, изгой! И, знаешь, почему так вышло? Даже не догадываешься?

Меня здорово несет, и я уже не могу остановиться. Сонливость как рукой сняло. Только сейчас я ясно вижу полную картину своей жизни. И вот он, источник моих неудач, сидит передо мной и нервно кусает губы. И мне бы по идее должно быть жаль мою мать в данный момент, но мне не жаль. Не жаль, и все!

– Всю жизнь я терплю издевательства одноклассников! – я, как вулкан, извергаю из себя горькие и жгучие слова. – «Потерпи, Лесечка!»; «Не придавай значения, Лесечка!»; «Не обращай внимания, Лесечка!». Да сколько можно?! Меня всю жизнь и за человека-то не считали, но сегодня все изменилось! О! С сегодняшнего дня все будет по-другому!

Извержение закончено. Остались только хлопья пепла, плавно оседающие на землю.

– Тебе нужно проспаться, – холодно говорит мама, подтягивая к себе тазик с бельем, больше она на меня не смотрит. – А завтра мы поговорим.

Я важно разворачиваюсь и, пошатываясь, отправляюсь в свою комнату. Зверек в клетке изучает меня глазами-бусинками. С чувством удовлетворения я опускаюсь на кровать. Впервые я высказала маме все, что думаю. И в эту секунду я полна гордости за себя. Но только в эту секунду.

На следующий день я просыпаюсь от кошмарного сна. И только через несколько мучительно долгих мгновений я осознаю, что это был не сон. Я и правда вчера нагрубила маме. Да еще и обвиняла ее во всех смертных грехах. Мне стыдно. Жутко стыдно даже показать нос из комнаты. Но у моей мыши закончилась вода в поилке. И надо бы оформить ей завтрак. Ответственность за эту зверушку теперь лежит на мне.

В тайне надеюсь, что мама вышла в магазин или куда-то еще, но она сидит на кухне и, видимо, ждет меня. Кивает головой на стул и не сводит с меня пристального взгляда.

– Не думала, что мне придется читать тебе лекцию о вреде алкоголя, – задумчиво говорит она вместо приветствия.

– Прости меня, – пищу я в ответ и пытаюсь дотронуться до ее руки, но она отдергивает руку в сторону.

– Наверное, я, действительно, где-то недоглядела, – продолжает говорить она, – не так тебя воспитывала, давала не те советы.

– Нет! Ты все делала правильно, это я виновата. Это я соврала тебе и пошла на эту вечеринку! Напялила это несуразное платье и каблуки. Строила из себя кого-то, кем я не являюсь. Мне очень жаль, мама, прости меня.

В ее глазах я читаю одобрение, и чтобы завершить то, что я начала, я говорю:

– Где мои юбки в пол? Я соскучилась по своим юбкам!

На мамином лице расцветает улыбка. Я добилась того, что хотела. Она больше не злится. Да, мне жаль, что я обидела маму. Но все остальное… это просто слова, которые она хотела от меня услышать. Я больше не верю в эти страшные юбки и в то, что учеба – самое главное в жизни. Я не думаю, что, наряжаясь в дорогие и красивые вещи, я перестаю быть собой и кому-то подражаю. Я – не моя мать.

– Ты совсем забросила уроки, – наставительно говорит мама, – ты ведь понимаешь, что учеба для тебя сейчас – самое важное?

– Да, мама, – напустив на себя виноватый вид, откликаюсь я. – Я понимаю.

Затем раздается звонок в дверь. На моем пороге стоит Федя Воронин и выглядит так, будто это я его пригласила. Вместо объяснений он проходит в мою комнату и выпаливает:

– Матвей Калиновский поспорил со мной, что сможет тебя соблазнить. Только поэтому он крутится вокруг тебя.

Гм. Интересненько.

Глава 33. Матвей

Какую игру он ведет? Что забыл в доме Олеси? Хотя тут несложно и догадаться. Обиженный мальчик пришел, чтобы напакостить в ответ. Причем пришел не ко мне, это так на него похоже, со мной разбираться у него кишка тонка, нет, он пришел к ней, к девчонке. Вот слабак!

Даже не знаю, что и делать: догонять его не вижу смысла, все равно разговоры с ним никуда не приведут, и еще не уверен, что смогу сдержаться и не расквасить его прыщавое лицо; а идти к Олесе домой уже как-то не хочется… Да что там, мне просто страшно. Не знаю, что он ей наговорил про меня. Возможно, игра закончена, и она на меня даже не взглянет. От этой мысли у меня холодеет спина, и сердце замирает в груди. Плевать. Надо с ней поговорить, и точка.

В тот момент, когда я собираюсь с духом и уверенно сворачиваю к ее подъезду, железная дверь с писком открывается. Я тут же решаю, что это знак, и ускоряюсь, чтобы успеть прошмыгнуть в щель: код домофона я до сих пор не знаю, хотя пора бы уже. Делаю маневр, чтобы обогнуть человека, выходящего из подъезда, но вдруг узнаю его кроссовки. Вернее, ее.

Поднимаю глаза. Она удивленно таращится на меня, держа мне этом в каждой руке по увесистому пакету с мусором.

– Эм. Привет. А я – к тебе.

– Класс, – язвительно говорит она, отводя взгляд. – Я вроде бы тебя не приглашала.

– Разве девушка обязана приглашать своего парня? Я думал, это работает как-то по-другому, – улыбаюсь я, но она не поддерживает моего напускного веселья.

Все еще не смотрит на меня, и все ее тело какое-то напряженное, не так, как всегда. Я пялюсь на нее во все глаза, но так и не могу понять, рассказал ли ей Федор о пари или нет. Это сводит меня с ума! Так и тянет прям в лоб спросить, что он здесь делал.

Похоже, она не может придумать, что отвечать, и начинает двигаться в сторону мусорных баков. Я выхватываю у нее один пакет – тот, что побольше, – и иду в ногу с ней.

– Я вообще-то пришел, чтобы извиниться, – я хочу сказать это серьезно и с достоинством, но выходит какое-то трусливое бормотание. – Прости, что наорал. Просто эта тема задевает меня. Если хочешь, я расскажу тебе всё.

А вот последнюю фразу я не планировал, само как-то вырвалось. Зачем я это сказал? Не хочу даже вспоминать о Диане, и уж тем более не хочу рассказывать о ней Олесе! Но начало уже положено, так что выхода нет.

Замечаю, что она поглядывает на меня с интересом. Вроде оттаяла. Значит, Федя ничего ей не рассказал.

– Извинения принимаются, – говорит Олеся и закидывает пакет с мусором в бачок, затем отряхивает ладони.

Я следую ее примеру и выжидающе смотрю на нее. Она задумчиво разглядывает небо, затем скашивает глаза на меня.

– Да, я хочу знать.

Вот зачем? У девочек, что ли, это врожденное: тяга к чужим бедам и разбитым сердцам? Любят они эти страдания, жить без них не могут. Ладно. Как знать, возможно, это сгладит все углы. Может, нужно позволить себе разок-другой побыть слюнтяем перед девушкой, разрешить ей быть главной. Увидит, какой я на самом деле милый и пушистый, и врата приоткроются. И какая разница, что на самом деле я уже – совсем другой человек. Западают девчонкам в душу такие грустные любовные истории, что уж тут поделаешь.

– Хорошо. Тогда пойдем? – я киваю на подъезд, но она с ужасом смотрит на меня.

– Там мама, – объясняет она. – Знаешь, что. Она скоро уйдет на посиделки с подружками. Тогда и приходи.

Ушам своим не верю! Она зовет меня к себе домой? При этом дает понять, что квартира пуста? Я не ослышался?

А еще у меня появляются сомнения. Федор все-таки что-то ей рассказал. Это все похоже на какую-то ловушку.

– Ты что? Покраснел? – хмурится Олеся. – И думать забудь! Я зову тебя только по одной причине: хочу услышать интересную историю. Если ты не можешь себя контролировать…

– Да понял я, – обрываю я ее. – Ни о чем таком и не думал. Когда мне прийти?

Квартира Плаксы оказывается малюсенькой. В прихожей мы едва можем разойтись. Отмечаю про себя, что она распустила волосы. Я нагибаюсь пониже, чтобы развязать шнурки и стереть торжествующую ухмылку с лица. Затем Олеся гонит меня в ванную – мыть руки. Совсем, как моя мама. Только потом она допускает меня до своей комнаты.

Здесь мало свободного пространства. Почти все место занимает стол из светло-коричневого дерева. Кровать небольшая, застелена голубым покрывалом в белую полоску. Я стараюсь не задерживать на ней долгого взгляда. Вид из окна как раз на знакомые уже мне мусорные баки. Очень мило. На окнах жалюзи вместо штор. Еще есть небольшой гардероб, стул на колесиках, лавовая лампа и торшер на длинной ножке. Вроде бы здесь очень чисто и светло, но мне все равно как-то неуютно.

– Это мама обставляла, – говорит Олеся, с многозначительным видом пододвигая ко мне табурет, который она чуть раньше принесла из кухни.

Сама она садится за компьютерный стул, и теперь мы сидим напротив друг друга. Вздыхаю.

– Слушай, может, лучше домашку сделаем?

На ее лице появляется хитрая улыбка, затем гаснет.

– Если не хочешь говорить, то…

«…то проваливай отсюда к чертям». Думаю, что-то такое бы она сказала, если бы я ее не перебил.

– Да нет. Там и рассказывать, в общем, не о чем. Она училась в старших классах, я – на два класса младше. Она была популярной. Длинноволосая шатенка с зелеными глазами. Не знаю, почему она выбрала меня, но так уж сложилось. Тогда я был обычным школьником, – на этом месте Олеся кривовато ухмыляется, но ничего не говорит. – Я… Был влюблен, наверное. Мне нравились наши долгие разговоры и то, что ее помада напоминала на вкус карамель. И Плато…

– Плато? – оживляется моя слушательница. – То, куда ты меня привозил?

– Это было наше место, – киваю я. – Оно было особенным. Диана… Диана тоже казалась мне особенной. Я думал, что это всё навсегда. Ну и… Вышло иначе.

Олеся смотрит в пол, переваривая услышанное. Закусывает щеку, резко поднимает глаза на меня.

– Ты считаешь, это нормальная концовка?

– Этот табурет – какое-то наказание! – взрываюсь я и нагло перебираюсь на кровать. Олесю это нисколько не беспокоит, она крутится на стуле, оказывается лицом ко мне и ждет.

– Ну что говорить? Я увидел ее в компании каких-то взрослых парней, устроил разборку. Она сказала, что я ограничиваю ее свободу, и на этом разговор был окончен. Мне казалось, что она старше и мудрее, и я, действительно, не прав.

Лицо Олеси искажается. Ей меня жаль. Мне хочется встать и выйти.

– И что было дальше?

– Дальше… Дальше я узнал, что я был у нее не один такой влюбленный дурак. Проще говоря, застукал ее с другим. Она не удивилась, не испугалась, не просила прощения. Она просто бросила меня, напоследок обвинив меня в том, что я ничего не понимаю в любви.

– О, Боже…

Олеся, преисполненная сочувствия ко мне, плюхается на кровать рядом со мной и берет меня за руку. Ее глаза гипнотизируют меня. Я вижу, как сочувствие сменяется злостью.

– Так нельзя, – говорит она холодно, – так нельзя поступать с людьми. Это было жестоко. Мне жаль, что тебе пришлось пройти через это.

Я вдруг чувствую, как у меня в носу что-то щекочет, а к горлу подступает ком. Только не это. Не собираюсь ли я разрыдаться прямо перед Плаксой?! Прекрасно. Очень даже собираюсь!

Она внимательно следит за каплей мерзкой соленой жидкости, стекающей по моей щеке, но в ее взгляде вместо осуждения или испуга застыло немое восхищение. Она дотрагивается до моего лица бережно, как будто я хрустальная статуэтка, и пальцами стирает слезу. В этот момент она такая удивительная и непостижимая, что мне безумно хочется просто, чтобы этот момент не заканчивался.

Она ничего не говорит. Просто продолжает держать меня за руку и смотреть на меня. У меня возникает ощущение, будто бы вся моя боль исчезает во тьме ее бездонных глаз. Никогда не чувствовал ничего подобного. Я растворяюсь, меня больше нет. Я наблюдаю будто бы со стороны за тем, что происходит. Она тянется ко мне, и я понимаю, что через секунду она меня поцелует. Ее губы осторожно прикасаются к моим, и по всему моему телу пробегают мурашки. А затем на меня что-то находит. Я отпрыгиваю в сторону, падаю на пол и больно ударяюсь затылком об угол ее гардероба. Она смотрит на меня круглыми непонимающими глазами.

– Извини, – бормочу я, пытаясь подняться. – Прости меня. Мне нужно… Нужно мне.

Я выскакиваю из ее квартиры, схватив на лету свою одежду и обувь, и глубоко дышу. Не так. Все должно быть не так! Это должно было произойти не из-за Дианы. Не из жалости. И не из-за пари. Это должно было случиться по совсем другой причине…

Меня колотит всю дорогу до дома. Я чувствую себя ничтожеством. И совсем не потому, что я раскрыл Олесе свою слабую сопливую сторону. А потому, что ко мне вдруг пришло осознание: я так ненавидел Диану, так сильно мечтал измениться, что мои мечты воплотились. Я изменился. Я, черт возьми, стал Дианой! Я использую людей, я диктую людям, как жить. Даже Тимофея пытался перевоспитать, чтобы мне не было одиноко. Что бы я ни делал, моя слабость, моя ненависть к самому себе никуда не испарится. Скольких бы людей я не впечатлил своим образом жизни и своей властью, я останусь прежним, и мне придется жить с самим собой.