Текст книги "Марк Твен"

Автор книги: Мария Боброва

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 31 страниц)

«Время истекло! Сейчас раздался первый выстрел в Южной Африке. Кто-то должен пасть первым. Он уже пал. Чье сердце разбито этим убийством? Будь он бур или британец – это убийство, и совершает его Англия руками Чемберлена и его кабинета – лакеев Сесиля Родса и его Сорока Воров Североафриканской компании».

США также продолжали захватывать новые колонии и расширять «сферу влияния». Пресловутый американский принцип – «доктрина Монро» – постепенно превращался в откровенно империалистический лозунг: «Америка для США». Теодор Рузвельт, оценивая методы тогдашней американской дипломатии, заявлял, что правильный путь в международных отношениях – разговаривать мягко, имея, однако, наготове большую дубинку. Именно так он действовал в странах Южной Америки.

Зону будущего Панамского канала империалисты США (рассматривали как орудие борьбы за гегемонию США не только в странах Южной Америки, но и в водах Атлантического и Тихого океанов. Недаром Рузвельт заявил в момент начала строительства канала: «Мы начали овладевать континентом».

Несмотря на единодушный и резкий протест народа и правительства Колумбии, в 1903 году в стране была инсценирована «революция», организаторами которой были президент Теодор Рузвельт и государственный секретарь Гэй[441]441
  Не обошлось без политических курьезов, раскрывающих беззастенчивые методы американских колонизаторов. Руководство «мятежом» осуществлялось в Вашингтоне помощником государственного секретаря Люмисом. В назначенный день, не получив из Панамы желанных донесений, сгорая от нетерпения, Люмис дал телеграмму американскому вице-консулу в Панаме: «Сообщают о восстании на перешейке. Информируйте департамент быстро и подробно». В ответ вице-консул Эрман невозмутимо доносил: «Восстание еще не произошло. Сообщают, что оно произойдет вечером». Действительно, через несколько часов «революция» отделила от Колумбийской республики Панаму (зону строящегося канала).


[Закрыть]. Марионеточная республика Панама передала США «на вечные времена» канал и права на его эксплуатацию.

В 1904 году американскими войсками были захвачены земли Сан-Доминго, через три года – оккупирован Гондурас; финансовому контролю США были подчинены Венесуэла и Никарагуа.

Доллар овладел континентом.

История развития общественной мысли и литературы США конца XIX и начала XX века дает право говорить, что в области идеологии шла та же интенсивная и непрекращающаяся борьба между защитниками агрессий и прогрессивными силами страны, что и в политике, экономике. На рубеже двух столетий американская литература представляла собою враждебные друг Другу станы. Мерилом принадлежности к тому или другому лагерю являлось отношение писателей к господствующему классу и его антинародной деятельности.

Откровенно империалистическая внутренняя и внешняя политика буржуазии вызвала к жизни апологетическую литературу и журналистику. В 1902 году одна из самых крупных столичных газет, «Нью-йоркский дневник», на первой странице так изобразила приезд Пирпонта Моргана из Европы в Америку: небоскребы Нью-Йорка в сорок этажей и «дядя Сэм» в его традиционном костюме кланяются банкиру в пояс, а статуя Свободы с улыбкой протягивает свой факел, чтобы «хозяин» прикурил сигару. Надпись «Добро пожаловать» украшала этот лакейский рисунок.

Реакционная буржуазная литература эпохи империализма унаследовала от «нежного» реализма средства приукрашения действительности (образ «гармонической» Америки, идею о «несокрушимости» американского оптимизма, всегда преуспевающего героя, традиционно-счастливые развязки драматических положений). Но перед нею была поставлена новая задача: оправдать империалистическую экспансию.

Буржуазные реакционные ученые стройным хором славословили монополистов. Политэконом Генри К. Кэри твердил о гармонии экономических интересов хозяина и рабочего. Видный экономист Фрэнсис А. Уокер выдвигал «научные» доказательства того, что капитал – результат бережливости капиталиста, а проценты на капитал – естественное поощрение «за воздержание», проявленное накопителем. Американский социолог Уильям Грэхем Самнер, занимавший ведущее место в буржуазной социологии США, объявил, что бедность – «естественное состояние слабых и неспособных», как и богатство – удел деловитых и сильных. Американские магнаты капитала с восторгом подхватили «теорию» Самнера. Джеймс Хилл – железнодорожный «король» – заявил, что богатства железнодорожных компаний созданы на основании биологического закона о выживании наиболее приспособленных. Рокфеллер, расстреливавший бастовавших рабочих, выступал с проповедями в воскресных школах и поучал с кафедры: «Рост крупной фирмы – это выживание наиболее приспособленных… Роза, которую называют красою Америки, может быть выращена и достичь блеска и красоты, радующих взор, лишь ценою принесения в жертву маленьких почек, растущих вокруг нее. И это вовсе не плохая сторона деловой жизни. Это есть лишь осуществление закона природы, божественного закона»[442]442
  Цит. по книге: W. J. Ghent, Our Benevolent Feudalism, N. Y. 1902, p. 29.


[Закрыть].

Реакционная доктрина, переносящая законы биологии на общественную жизнь, имела непосредственное отношение к некоторым формам развития реакционной буржуазной литературы – к «литературе красной крови» и к «деловой повести».

Создатели агрессивного «исторического» романа обращались к прошлому – временам пионерства – и уподобляли народные движения пионеров на Запад современным империалистическим агрессиям. Для этого привлекались расистские теории о «наибольшей пригодности американцев к господству», о том, что у них была и есть «красная», «бурно кипящая кровь», и поэтому «пространства штатов им тесны». Эта реакционная литература устанавливала идеал «стопроцентного американца» – расиста и захватчика, выдавала за «национальное» и «американское» всякое проявление насилия.

«Литература красной крови» была мутным потоком бульварного чтива; в ней превозносился «сильный» человек, преследующий обычно три цели: достичь богатства, власти и успеха у женщин. Среди представителей этой литературы выделялся Стюарт Уайт, создававший «героику» бизнесменства в своих романах «Завоеватели лесов», «Компаньон», «В стране молчания» и других. Стюарт Уайт – верный слуга империалистов – спустя некоторое время принялся за колониальные сюжеты; его герои в качестве «культуртрегеров» стали одерживать победы над дикими племенами Африки, населением Тихоокеанских островов. Романы Уайта – стандарт, характерный для реакционной «экзотики», которая в начале XX века стала наводнять книжный рынок, заполнять страницы журналов и массовых газет.

К 900-м годам в Америке создаются крупнейшие журнально-издательские тресты, поглощавшие мелкие издательские фирмы (одной из жертв и была фирма Уэбстера, принадлежавшая Марку Твену).

В. И. Ленин указывает, что «монополия, раз она сложилась и ворочает миллиардами, с абсолютной неизбежностью пронизывает все стороны общественной жизни»[443]443
  В. И. Ленин, Сочинения, т. 22, стр. 225.


[Закрыть].

Этот ленинский закон можно проследить и в сфере американской литературы. Буржуазная пресса крепко сращивалась с монополиями, служила их интересам и сама становилась средством сказочного обогащения дельцов. Издание «боевиков» (бестселлеров), рассчитанных на внедрение реакционных идей и пошлых вкусов, способствовало накоплению миллионных состояний. «Король желтой прессы» Джон Херст нажил колоссальные прибыли, сделав нью-йоркскую газету «Морнинг джорнэл» центовым изданием. Херстовская пресса вела систематическую пропаганду империалистических идей, была связана с крупными монополиями, имеющими заокеанские интересы;, другие же газеты и журналы, отражавшие интересы промышленников, превозносили напористость бизнесмена в его каждодневных делах.

В недрах журнала «Субботняя вечерняя почта» родилась «деловая повесть». Редактор этого журнала Джордж Лорример приобрел известность и нажил огромное состояние, напечатав в своем журнале повесть под названием «Письма купца, создавшего самого себя, к своему сыну» (1902). Это было беззастенчивое прославление власти доллара, апофеоз «сильного» бизнесмена, в его безудержном рвении к наживе, точная рецептура преуспевания. Старый чикагский «мясной король» Джон Грэхем (его прототипом был чикагский миллионер Армор) поучал своего сына Пирпонта, как «сколотить» состояние. «Искусство» бизнеса раскрыто в повести с предельным цинизмом. «Письма» Лорримера положили начало бесчисленному количеству низкопробных изданий на эту же тему.

Селлерсизм, дважды сатирически описанный Твеном, был неистребим в американской действительности. Он снова возникал в литературе, но уже не как объект сатирического осмеяния, а как нечто положительное, в виде непреложного закона американской жизни. Темы «удачи», «успеха» обстоятельно разрабатывал и «великосветский роман», героями которого были «тоскующие» космополиты, американо-европейские авантюристы-дипломаты, шпионы, идеализованные богачи из мира артистической богемы, которые изображались как «хорошие ребята», веселые и удачливые. Модным романистом такого типа был Ричард Гардинг Дэвис – писатель и журналист, который признавался, что пишет «не потому, что мне есть что сказать», а «только ради денег». Его роман – яркий пример оскудения буржуазной литературы. Апологет империализма, Дэвис воспел в своем нашумевшем романе «Солдаты фортуны» (1897) молодого американского буржуа, с оружием в руках защищающего концессии в колониях.

На помощь идеологам американского империализма приходили их заокеанские собратья. В 1899 году Редиард Киплинг выразил свое удовлетворение тем, что Америка, как и Англия, вступила в борьбу за передел мира, и напечатал в нью-йоркском «Журнале Мак-Клюра» стихи «Бремя белых». Захват колоний он представлял как подвиг «белой расы», предначертанный историей:

 
Несите бремя белых:
И лучших сыновей
На тяжкий труд пошлите
За тридевять морей.
 

Киплинговские стихи помогли обмануть общественное мнение. Желтая пресса охотно подхватила звучные, легко, как лозунг, запоминающиеся киплинговские строчки: «Несите бремя белых, сумейте все стерпеть». Стихи эти не сходили с уст ораторов на банкетах и митингах, их цитировали конгрессмены на заседаниях, ими пестрели газеты. «Журнал Мак-Клюра» напечатал еще одно реакционное произведение Киплинга – повесть «Ким».

Киплингу вторил Лоренс Лоуэлл; в статье «Колониальная экспансия Соединенных Штатов», напечатанной в 1899 году в журнале «Атлантический ежемесячник», он требовал от американцев не забывать, что «англосаксы – это раса, которой присуща экспансия». Поэт-декадент Ричард Хови писал по поводу агрессий на Филиппинах: «Война – велика, велика и прекрасна» («Призыв горнов»). В подражание Киплингу, создавались воинственные баллады. Через два-три года на эту тему появилась целая литература – романы, поэмы, рассказы.

В 1901 году южанин Томас Диксон выпустил махрово-реакционный расистский роман «Шкура леопарда», назвав его «романом о бремени белого человека». По Диксону, южные плантаторы-рабовладельцы, строившие свое благоденствие на крови негров-рабов, тоже несли «бремя белых» цивилизаторов. Действие первой части романа протекает на юге Америки после Гражданской войны. Диксон описывает негров как людей, «катастрофически деградировавших», с тех пор как они остались без надзора хозяев. Диксон открыто требовал восстановить рабство негров и с восхищением описывал организацию ку-клукс-клана. Это «англосаксонское рыцарство» (так называются куклуксклановцы в романе) сжигает на кострах негров и борется за восстановление «расового абсолютизма англосаксов». Вторая часть романа, по мысли автора, должна связать «славное» прошлое рабовладельческого Юга с настоящим империалистической Америки. Диксон превозносил войны в колониях и давал картины судов Линча над неграми в США. Погромщики убивают негров за участие в политической жизни страны, в щепы разносят помещения негритянских газет, объявляют уголовными преступниками прогрессивно настроенных людей. В сюжете романа дана целая «программа» деятельности ку-клукс-клановских организаций. Недаром прогрессивная печать называла роман Диксона «учебником погромов и диверсий». Книга Диксона в буквальном смысле слова способствовала росту линчеваний в стране: было зафиксировано, что с каждым новым тиражом романа «Шкура леопарда» поднималась вверх волна линчеваний. Страна превращалась, по горькому определению Марка Твена, в «Соединенные Линчующие Штаты».

Прославление «делания денег» как смысла жизни поддерживала и укрепляла американская реакционная философия – школы «прагматистов», «персоналистов», «инструменталистов», «интуитивистов». В американской философии второй половины XIX века были сильны идеалистические течения. В борьбе с материализмом окрепли сторонники «абсолютного» идеализма, исключавшие из своих теорий всякие элементы диалектики. Философский идеализм стал развиваться в специфической для США форме: в него была привнесена большая доля грубого механицизма, детерминизма и утилитаризма. В 80-х годах XIX века на этой основе зародилась теория прагматизма. Философы-прагматисты ставили знак равенства между истиной и выгодой (практической полезностью). «Истиной» становилась религия, которая нужна была эксплуататорским классам, «истиной» была агрессия – как явление «полезное», практически «необходимое». Отбросив понятие истины как отражение объективной действительности (материалистическая трактовка), прагматисты широко открыли двери самым реакционным идеалистическим идеям, оказались опорой мракобесия и реакции. Философия становилась служанкой узкого практицизма, делового «успеха». «Век машинизма» требовал выработки соответствующих идеологических стандартов, родились идеи преклонения перед машиной, возникли новые философские школки – разновидности прагматизма: «инструментализм» и другие. «Человек-машина», эта реакционнейшая идея, лишающая человека права на самостоятельность мышления, активность действия, на участие в социально-политической жизни, принесла немало бед в истории культурного развития страны.

Идеологам империализма в философии, социологии, литературе противостояли прогрессивно мыслящие ученые, литераторы, чьи воззрения отражали народные чаяния и надежды.

В 90-х и 900-х годах, выступая с позиций «веритиз-ма» (истинности), капитализм критиковали Фрэнк Норрис, Стивн Крейн, Гэмлин – Гарленд. Они боролись с оппортунистическими, слащаво-сентиментальными традициями «нежного» реализма, с «литературой красной крови», оправдывающей агрессии, создавали оппозиционные обличительные романы, выражающие ненависть народа к монополистическим формам капитализма; но с другой стороны – декадентские тенденции пагубно влияли на творческие способности этих писателей[444]444
  Пессимизм и социальная бесперспективность повели по неверному пути Гэмлина Гарленда. В поисках «выхода» Гарленд в последние годы жизни сильно поправел, высказывал консервативные идеи, восхвалял дела фашиста Муссолини.


[Закрыть].

Из трех названных романистов самым последовательным критиком официального буржуазного оптимизма, непримиримым врагом монополий, писателем, в творчестве которого ведущим началом стали реалистические тенденции, был Норрис.

Фрэнк Норрис (1870–1902) – редактор сан-францисского журнала «Волна», газетный репортер во время испано-американской и англо-бурской войн, романист и теоретик – сыграл видную роль в литературном развитии страны. За свою короткую жизнь он успел напечатать несколько романов и повестей, среди которых центральное место занимает незаконченная «Трилогия о пшенице» и сборник теоретических статей, изданных после смерти автора под названием «Ответственность романиста» (1903).

Норрис сходился с Марком Твеном в основном, коренном вопросе эстетики: литература должна быть народной. «Искусство, которое не было в конце концов понято народом, не переживет и никогда не переживало даже одного поколения»[445]445
  F. Norris, The Responsibilities of the Novelist, N. Y. 1903, p. 7.


[Закрыть], – утверждал Норрис и требовал от писателя «жить если не среди народа, то в народе».

Одновременно, в почти сходных выражениях, Фрэнк Норрис и Марк Твен нападали на «лживую и убогую» буржуазную цивилизацию, указывали на ее антинародную сущность.

«Народ имеет право на истину, – утверждал Норрис, – так же, как он имеет право на жизнь, свободу и стремление к счастью. Несправедливо, что его эксплуатируют и обманывают, прививая ему ложный взгляд на жизнь… ложные чувства, ложную мораль, ложное миросозерцание, ложные эмоции, ложный героизм, ложные представления о самопожертвовании, ложные взгляды на религию, на долг, на поведение и манеры»[446]446
  F. Norris, The Responsibilities of the Novelist, p. 11.


[Закрыть].

В «Спруте» и «Омуте» Норрис рассказал о затяжной и ожесточенной борьбе фермеров Запада с чикагским железнодорожным трестом, о спекуляциях хлебом на бирже, о разрушении фермерского быта. Как писатель-реалист, Норрис остался верен жизненной правде; из множества социальных противоречий своего времени он выделил наиболее типичный конфликт социальной и экономической жизни США – борьбу народа с монополиями в период вступления США в империалистическую стадию своего развития. Но Норрис иногда подменял социальный смысл явлений фетишизацией вещей, что приводило его к символизму: спекулянтам-биржевикам в романе мстят не разоренные ими люди, а сама пшеница, как символ вечной жизни и труда. «Спруту» – монополии с тысячью щупалец – противопоставлены побеждающие «вечные законы пшеницы». В этом отношении натурализм сослужил плохую службу Норрису: увел его в область абстракций от живой реальной жизни с ее социальными, специфически американскими конфликтами.

Если Норрис отобразил в своем творчестве сопротивление, которое оказывали фермеры американским монополистам в США, то Марк Твен обрушил свою обличительную сатиру на такие типичные проявления американского империализма конца века, как агрессии и бесчинства монополистов в колониях. Характерно, что именно в это время у Марка Твена развивается, достигает великолепной силы и мощи его публицистика. Никто из всех прогрессивных американских писателей того времени не мог подняться до уровня Твена-памфлетиста, Твена-антиимпериалиста, которого на рубеже двух – столетий заслуженно называли «американским Вольтером» и «совестью родины».

Младшими современниками Марка Твена были Джек Лондон и Теодор Драйзер. Хотя каждый из трех писателей боролся в одиночку и между ними не было личной связи, они вместе составляли глазную опору прогрессивной американской литературы.

В начале последнего десятилетия жизни Марка Твена выступил в печати со своим первым романом «Сестра Керри» (1900) Теодор Драйзер. Объективно его роман был направлен против «деловой повести» и казенного оптимизма «нежной» литературы. Драйзер стремился «сказать правду, как она есть». Потогонная фабричная система, нищенское существование рабочих, унижения, разочарования и… жизненный «успех» как редчайшее исключение – вот о чем повествует Драйзер, правдиво описывая американскую действительность.

Спустя двадцатилетие Драйзер-публицист с математической точностью определит возможности «успеха» для всех Селлерсов, мечтающих в США о внезапном обогащении. «…Он все еще надеется, простофиля, стать со временем в ряды титанов бизнеса и искренне верит, что у него имеется на это шанс. Что ж, шанс и в самом деле имеется – один на сто двадцать пять миллионов!»[447]447
  Т. Драйзер, Собр. соч., т. 11, стр. 100.


[Закрыть].

Судьба опустившегося до положения бродяги Герствуда в романе «Сестра Керри» символична. Выпив всю чашу горестных унижений, Герствуд отравляет себя газом в жалкой конурке ночлежки. Таков реальный путь «среднего человека» в США, таковы жизненные успехи бесчисленных Селлерсов начала XX века.

Есть незримая, но крепкая преемственная связь между Марком Твеном и Драйзером. Оба пишут об одном и том же. Но прошедшие десятилетия внесли существенную разницу в литературную окраску однородного материала: то, что Марком Твеном описывалось в комических тонах, у Драйзера дано как социальная трагедия.

Критическую тенденцию прогрессивной литературы поддержали «выгребатели грязи», обличительная кампания которых имела большой резонанс среди населения. Книги, газеты и журнальные статьи Линкольна Стефенса, Иды Тарбель, Давида Филипса и других рассказывали о преступлениях и беззакониях, чинимых над трудящимися в США, о продажной прессе – враге рабочих, о чудовищных условиях труда на чикагских скотобойнях (роман Элтона Синклера «Джунгли»). Но, хотя эти разоблачения вызывали сенсацию, критика «выгребателей грязи» была ограниченной. Обычно говорилось лишь об отдельных фактах, а система общественного и государственного устройства не затрагивалась. Эмпирический подход к материалу требовал натуралистичности изображения, и это еще больше снижало результативность критики. Эптон Синклер признавался, что его нашумевший роман «Джунгли» (1906) не достиг цели: автор «метил в сердце, а попал в желудок». Действительно, роман был написан так, что внимание читателя приковывалось не к горестным судьбам беспощадно эксплуатируемых людей, а к тому факту, что на консервных заводах Чикаго в мясорубки попадает человеческое тело. Натурализм не только затемнял, но и искажал объективный смысл фактов.

С гораздо более верными, реалистическими обобщениями выступил Джек Лондон. В годы своего сближения с рабочим движением (1898–1910) он создал самые лучшие свои произведения: романы «Железная пята» и «Мартин Идеи»; публицистику – «Борьба классов», «Что значит для меня жизнь», «Революция». В них он показал гибельность буржуазного индивидуализма («Мартин Идеи»), грядущие пролетарские революции, выразил свои надежды на будущее («я верю в рабочий класс»). Но даже в своих лучших произведениях Лондон не освободился до конца от романтического индивидуализма, и это помешало ему глубже всмотреться в окружавшую его действительность.

Огромное воздействие на прогрессивную литературу США эпохи империализма оказала русская литература – произведения Льва Толстого, Чехова, Горького.

Джек Лондон, Теодор Драйзер и другие писатели, испытывая ее благотворное влияние, крепли для борьбы. Джек Лондон поместил в книге «Революция» полную пафоса статью о романе А. М. Горького «Фома Гордеев».

Во время своего пребывания в Америке в 1906 году А. М. Горький оказал большое влияние не только на американских литераторов, но и на широкие круги читателей. Когда в августе 1906 года в американском журнале «Аппельтон Мэгезин» появились впервые очерки Горького «Город Желтого Дьявола», они вызвали огромный поток читательских откликов. Сам Горький точно охарактеризовал, кто и как в Америке воспринял его памфлет: в одном из писем в Россию в августе 1906 года он говорит, что сенаторы пишут возражения, а рабочие хохочут. В конце 1906 года «Аппельтон Мэгезин» начал печатать «Мать» Горького, а в 1907 году повесть вышла в Нью-Йорке отдельным изданием, вызвав большой интерес у американских читателей и литераторов.

«Я здесь очень читаюсь, – писал Горький из Америки, – «Фома» на днях вышел 17-м изданием – по 5 т.[ысяч] завод. Это – очень! Беллами разошелся здесь всего в 6 т.! «Джунгли» Элтона Синклера – всего 3! Я нашумел на всю Америку!»[448]448
  «Литература и есть область правды». Из писем А. М. Горького, «Правда», 18 октября 1954 г.


[Закрыть].

Одним из известных буржуазных журналов того времени был «Североамериканское обозрение»; в нем печатались статьи о Тургеневе, о Л. Н. Толстом; в этом журнале Джек Лондон напечатал свою рецензию о романе Горького «Фома Гордеев» (1901); здесь же появился ряд самых уничтожающих антиимпериалистических памфлетов Марка Твена. Журнал пользовался большой популярностью, хотя и обладал малым тиражом.

Очень характерно то обстоятельство, что отношение к русской литературе углубляло и подчеркивало идейную борьбу в американской литературе. Так, Амброз Бирс, ненавидевший революционеров, охотно подхватывал клеветнические вымыслы реакционной буржуазной печати об А. М. Горьком и высокомерно отзывался о великом русском писателе – как о «мужике» в литературе и «анархисте». Гоуэлс, все больше уклонявшийся вправо, утверждавший, что «зло, которое причиняет один класс другому, почти незначительно», воспринимал от «любимого реалиста» Л. Толстого не ненависть к миру эксплуататоров, а теорию «непротивления злу».

В то же время семидесятилетний Марк Твен на массовом митинге, устроенном в честь русского революционного писателя А. М. Горького, заявил: «Мои симпатии, конечно, на стороне русской революции. Это само собою разумеется…»

Идеологическая борьба захватила людей, стоящих на разных общественных позициях. Сложным было творчество видного новеллиста начала XX века О. Генри (1862–1910). Вступив в литературу в самый бурный, последний год XIX века, О. Генри уходит из нее одновременно с Марком Твеном.

Поденщик в буржуазной прессе, О. Генри вынужден был приспособляться к узаконенным литературным стандартам «нежной традиции» и делать обязательными «счастливые концы» в своих рассказах. Писатель остро страдал от того, что издатели газет и журналов держали его в кругу ненавистных ему литературных штампов – юмористических развлекательных рассказов с интригующей концовкой; мечтал о серьезном произведении «без жаргона, простом по своему плану, драматическом… настоящем рассказе». «Все, что я писал до сих пор, просто баловство, проба, по сравнению с тем, что я напишу через год», – говорил он перед смертью.

О. Генри вознаграждал себя пародированием буржуазных канонов в литературе. В рассказе «Обед у…» писатель пародирует «романы из великосветской жизни» и с горечью признается: «абсолютно оригинальная концепция беллетристического произведения – вещь невозможная в наши дни»; «Рождественский рассказ» и «Хватит на год» – пародия на сентиментально-мелодраматический «рождественский» рассказ диккенсовского типа; «Тайна улицы Пешо» – пародия на детективно-авантюрные рассказы с побегами, зловещими убийцами, идиотизмом сыщиков, «великосветскими» отравительницами, переодеваниями и преследованиями. В «Яблоке сфинкса» О. Генри пародирует различные виды газетного рассказа: сентиментально-романтическую манеру (смерть от «разбитого сердца», одинокая могила), «чисто американскую» развязную манеру с обилием жаргонов, псевдогероическую и другие. В «Пленнике Зомбалы» и «Пока ждет автомобиль» О. Генри издевается над «слюнявой чепухой» обывательско-романтических вкусов, в рассказах «Факты, факты и факты», «Поэт и крестьянин» – над тупостью и бескультурьем редакторов буржуазных газет. В ряде рассказов он нападает на литераторов, работающих для рекламы товаров («История калифа», «Обед у…»).

Литературные пародии О. Генри никем еще не оценены, а они имеют большое значение в творчестве писателя. О. Генри предстает здесь в качестве строгого критика литературных штампов в буржуазной американской литературе; его литературные пародии являются формой борьбы писателя за реалистический стиль, к которому он тяготел.

О. Генри может дать точный реалистический портрет президента США Кливленда, как труса, демагога и хамелеона («Моментальный снимок с президента»), нарисовать «всеми уважаемого банкира» Акулу Додсона – убийцу и спекулянта – «во всей красе» его звериного, зоологического эгоизма («Пути, которые мы избираем»), изобразить предвыборную кампанию в гротескно-сатирическом духе («Грязные носки, или Политическая интрига»), – и в то же время напомнить читателю, что он далек от политики и «не собирается лечить общественные язвы». В книге «Короли и капуста» писатель создает, по его словам, «трагический водевиль», «комедию, сшитую из пестрых лоскутьев», на тему о взаимоотношениях американских дельцов и марионеточных правительств в странах Южной Америки. Суть этих взаимоотношений так верно и точно определена, что кажется – эта ироническая книга написана в наше время, на рукописи еще не просохли чернила.

У О. Генри своя неповторимая манера, отличающая его среди современников: его юмор всегда с грустинкой, смешное идет рядом с трагическим, горечь неотделима от мягко-лирического, повседневное предстает в необычайном и неожиданном виде, он умеет создавать комически-причудливые положения для своих героев; его новеллы остроумны и занимательны по сюжетам, а самое главное – в них всегда кроется жизненная правда и чувствуется глубокая человечность писателя. Сохраняя анекдотичность ситуаций в разнообразных приключениях незадачливых жуликов и другого мелкого городского люда, О. Генри умеет показать человеческое у тех, кто опустился на социальное дно. Грабители почтовой кареты спасают от самоубийства маленькую отчаявшуюся девочку, вор-взломщик отдает награбленные деньги голодной женщине. Такие люди, прожив жалкую, пустую жизнь, могут стать героями, способными на самопожертвование («Последний лист»). Вот почему под пером О. Генри самая невероятная ситуация – убийца заменяет матери убитого им сына («Отъявленный мошенник») – становится естественной и убедительной.

Сердечность творчества О. Генри делала его другом простых людей. Его популярность в народе еще раз доказывала то, что на рубеже двух столетий удельный вес художественной литературы был чрезвычайно велик. Острота исторического момента требовала определенности в идеях, общественных позициях, форме выражения идей.

Вследствие резкой идеологической размежевки литературы США этого периода в оппозиции по отношению к правящей буржуазной верхушке оказались все наиболее талантливые и выдающиеся писатели. Первым среди них был Марк Твен.