Текст книги "Марк Твен"

Автор книги: Мария Боброва

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 31 страниц)

В своих пародиях Твен продолжает борьбу с «романтизацией» жизни в литературе, начатую им еще в ученические годы. «Любовь Алонзо Фитц Кларенса и Розанны Этельтон» (1878)[314]314
  Впервые напечатана в «Atlantic Monthly», 1876, March.


[Закрыть], столь же пышная, как и их имена, расцветает в рассказе Твена… по телефону («он» находится на севере, «она» – в тропиках). Сила чувства и достижения техники столь велики, что влюбленные и «обвенчаны по телефону».

Пародия Марка Твена на псевдоученый язык и псевдонауку восходит к литературным традициям начала XIX века, к манере молодого Ирвинга с его комической «Историей Нью-Йорка», в которой имеется уйма «научных» аксессуаров – гипотез, сентенций, цитат, рассуждений, контррассуждений и прочего набора «историографии». «Басни для благонравных мальчиков и девочек» (1875) – превосходные сатирические миниатюры Твена. В них употреблен излюбленный его прием: превращение какой-либо ходовой разговорной метафоры в реальную якобы ситуацию.

Ученые «уперлись в стену». И начались догадки – что это такое, вот эта реальная стена?

Профессор Полевая мышь («глубокий ум!») держит речь. Стена – «сгущенный пар, образовавшийся вследствие восходящей сырости, дефлогистированныи рефракцией. Несколько эвдиометрических опытов подтвердили бы…» Профессор Болотная черепаха высказал о стене, которая «занимает умы ученых», такие «великие» и «грандиозные» догадки, «столь очевидные», что «многие плакали» от умиленья. Профессор Мокрица глубокомысленно изучил и сравнил «письмена на неизвестном языке», гласившие: «бильярд», «дешевая распродажа», «пиво распивочно».

Соль рассказа в том, что предприимчивый делец Барнум организовал для «дохлых ученых баб из университета» «открытие», назвав его «музеем первобытных орудий». «Музей» давал Барнуму преизрядный доход. Ученые мокрицы получили очевиднейшие доказательства «деятельности» Барнума, но от своих гипотез не отказались. «Профессор Мокрица был и остался их главою…» «Так возникла школа ученых человекологов…»

Сатирический диапазон Твена широк. В «Баснях» он создал не только пародию на язык лжеученых и их псевдонауку, но и показал, как американские бизнесмены извлекают выгоду из этой псевдоучености. «Мокрицы» – тупые, недогадливые, глухие и слепые по отношению к действительной жизни – покорно служат дельцу.

Одним из самых оригинальных и вызывающе дерзких рассказов Марка Твена, которым он задевал всю буржуазную «благонамеренную литературу» с ее чинным «благопристойным» языком, был «1601, или Разговор у камелька во времена королевы Елизаветы» (1880).

В предисловии к парижскому изданию этого рассказа в 1932 году Левис Рут вынужден «доказывать» авторство Твена, потому что семья писателя не признавала этого авторства, опасаясь, что оно наложит тень на респектабельный дом Клеменсов. Рут приводит свидетельство Альберта Пейна, что рассказ был написан Твеном на ферме близ Элмайры в 1876 году, а издан впервые (в количестве 4 экземпляров) в 1880 году[315]315
  Рассказ «1601» был написан в виде письма к «его преподобию Джо Твичелу». Твен рассказывает в «Записной книжке», что чуть не уморил со смеху «старину» Твичела, когда впервые читал ему «1601». Распространялся рассказ в машинописных рукописях, и стоимость каждого экземпляра достигала 100 долларов. Затем он был издан в Кливленде Джоном Гэем в 4 экз. («Cleveland edition») и позже – в 50 экз. («West Point edition»). Последнее время рукопись рассказа принадлежала Теодору Драйзеру.


[Закрыть].

Сам автор был доволен написанным, но когда он вздумал послать в журнал этот, по его мнению, «превосходный образец литературного мастерства»[316]316
  «Mark Twain's Notebook», p. 153.


[Закрыть], то редактор «оскорбился» и ответил, что рассказ нужно держать под спудом, пока автор не умрет, и даже после его смерти появление такого произведения будет гибелью литературной славы писателя. «И этот человек поминает имя Рабле и повторяет: «Если бы мы имели Рабле!» Я думаю, что мог бы ему одного представить!» – негодовал Марк Твен, вспоминая позже стычку с редактором[317]317
  Mark Twain, 1601 or Fireside Conversation in the Time of Queen Elizabeth, Paris, 1932, p. 15.


[Закрыть].

Буржуазные литературоведы и до сих пор всячески поносят этот рассказ (Вагенкнехт, Эндрьюс и др.). Вагенкнехт считает, что Марк Твен написал рассказ из озорства, из желания «свергать идолов с трона, стирать их в порошок и танцевать на их прахе»[318]318
  E. Wagenknecht, Mark Twain, The Man and his Work, London, 1935, p. 122.


[Закрыть]. Вагенкнехт почти прав. Но не только озорства ради сочинил Твен этот дерзкий рассказ, а ради твердого убеждения, что писать надо без оглядки на «старую дуру» – «миссис Гренди».

«Деликатность – тоска, нудная фальшь, она крадет у литературы две лучшие вещи из всего ей принадлежащего – круг семейных рассказов и «непристойные» истории», – заявлял Марк Твен[319]319
  E. Wagenknecht, Mark Twain, The Man and his Work, London, 1935, p. 122.


[Закрыть].

В «1601» Твен описывает «беседу у огня» при дворе королевы Елизаветы; в разговоре принимают участие: королева, лорд Бэкон, сэр Вальтер Ралей, Шекспир, Бен Джонсон, шестнадцатилетний Френсис Бомонт, придворные дамы, фрейлины. Рассказ ведет королевский кравчий на средневековом английском языке. Разговор вначале носит эротический характер. Королева вспоминает, что она встречала «старика Рабле», когда ей было пятнадцать лет, сэр Вальтер Ралей рассказывает новеллу Боккаччо о монахе и аббате, подглядывающем в замочную скважину; затем разговор переходит на вопросы религии, потом на поэзию. Шекспир читает отрывки из «Генриха IV»; дается немая сцена между Ралеем и королевой, которая не забыла, что Ралей был когда-то ее любовником. Общество снова начинает судачить о любовных приключениях всех присутствующих – вспоминают, что жена Шекспира, выходя замуж, была беременна, что леди Бильдевотер (из числа присутствующих) имела четырех любовников, что юная леди Елена, находящаяся здесь же, рождена в день материнской свадьбы и т. д. Упоминается имя Сервантеса, Рубенса. Сэр Вальтер Ралей передает эротический рассказ Маргариты Наваррской о старом архиепископе и находчивой девушке, спасшей невинность. На этом беседа заканчивается.

В «1601» Твен бросает вызов буржуазному ханжеству и пресмыкающейся перед ним литературе. Простой, грубый и точный, без тени жеманства и наигранной стыдливости язык эпохи Возрождения представлен Марком Твеном как гибкое, могучее и смелое выражение человеческой мысли и чувства. Это язык философии, религии, поэзии, живописи, любви; на нем могут изъясняться и старцы, и юнцы, короли и поэты.

Описывая беседу елизаветинских времен, Твен полон гневного презрения к языку лицемерной медоточивости, на котором говорила американская буржуазная литература и журналистика[320]320
  В письме к другу юности Барроу, написанном в том же году, когда и «1601», Твен вышучивает «оригинальную поэзию», которая заполняет столбцы газет: всякие «счастливые дни прошлого», «сладкое и грустное прошлое», «слепую надежду», «увядшие мечты» и прочее («Mark Twain's Letters», v. I, p. 290).


[Закрыть].

Им владеют те же чувства, которые испытывает Гек Финн, когда убегает от «цивилизованного» общества на чердак дома вдовы Дуглас, чтобы «выругаться всласть».

Марк Твен желает утвердить за писателем право на предельно точный литературный язык – такой, когда его не нужно «причесывать до черта», когда явление и слово идентичны друг другу.

«Бессмертный «1601» – как называли рассказ друзья Марка Твена – это образец литературной полемики, задорный вызов писателя канонизированным буржуазным благоприличиям в литературе, крепкий удар по американскому ханжеству.

Цикл рассказов, речей и очерков этого времени на общественно-политические темы занимает значительное место в творчестве Марка Твена. Этот цикл свидетельствует о том, что буржуазные иллюзии в мировоззрении Марка Твена постепенно уступают место антибуржуазным взглядам писателя, беспощадной и гневной ненависти к миру собственников.

«Послеобеденный спич» (1875), произнесенный на собрании американцев, праздновавших день 4 июля в Лондоне, Марк Твен начинает с традиционных славословий «великой и славной стране», родившей Вашингтона и Франклина. Это – сатирическая запевка; дальше все «похвалы» Твена носят уничтожающе ядовитый характер.

Он «славит» армию Соединенных Штатов, которой понадобилось восемь месяцев, чтобы шестьдесят индейцев довести до полного изнеможения: «одержать победу» над ними. Он «горд» тем, «что у нас имеются законодатели, которые продаются по более высоким ценам, чем где бы то ни было на свете». Перечисляя «достоинства своего отечества», сатирик «с восхищением» указывает на железнодорожные компании, которые еще оставляют людей в живых, «хотя могли бы поступить наоборот». Пользуясь приемом нарочитого сатирического преуменьшения, Марк Твен доводит до сведения слушателей цифры: железнодорожные компании «в прошлом году уничтожили только три тысячи семьдесят душ» и «раздавили всего двадцать семь тысяч двести шестьдесят неосторожных и бесполезных зевак». «…Даже самый презренный из нас не посмеет утверждать, что мы имеем суд, настолько изменнический, чтобы применить какую-либо статью закона против железнодорожных компаний», – заканчивает оратор свою сатирическую речь.

В «Послеобеденном спиче» имеются те объекты сатиры, которые станут основными для позднего творчества Марка Твена: задолго до начала эпохи империализма Твен указывал на беспощадно агрессивный характер американской буржуазной политики (истребление индейцев) и на то, что американский суд охраняет интересы капиталистических объединений.

Утопический рассказ 1875 года «Удивительная республика Гондур»[321]321
  Впервые напечатан в «Atlantic Monthly», 1875, October.


[Закрыть], находясь в идейной связи с «Позолоченным веком», свидетельствует о дальнейшей эволюции политических взглядов Твена.

«С тех пор как я научился говорить, я проявляю большой интерес к народу и системе управления», – заявляет Твен в начале рассказа[322]322
  Mark Twain, The Curious Republic of Gondour and other Whimsical Sketches, N. Y. 1919, p. 1.


[Закрыть].

И дальше зыражено признание, свидетельствующее о глубоком разочаровании Марка Твена в политических принципах буржуазной демократии. «Нация установила всеобщее избирательное право», – пишет Твен. Но «результат неудовлетворителен»[323]323
  Mark Twain, The Curious Republic of Gondour and other Whimsical Sketches, N. Y. 1919, p. 1.


[Закрыть].

Чтобы понять, против чего и кого восставал Твен, нужно обратиться к реальной политической жизни США. В годы после Гражданской войны у власти стояла республиканская партия. Но подъем рабочего и фермерского движения в стране пошатнул положение «республиканцев». Взяточничество, подкупы, хищения государственных средств, спекуляции должностями и служебным положением, обнаруженные во время президентства Гранта, еще более-ослабили правящую партию. К власти рвались лидеры демократической партии, не брезгуя никакими средствами – шантажом, подкупом, угрозами, насилием. Политические «боссы» демократической партии открыто и беззастенчиво покупали голоса темных, неграмотных рабочих, негров-кропперов, иммигрантов, не знающих английского языка. С помощью купленных голосов они проводили на выборные должности своих ставленников, обычно завзятых реакционеров.

В Хартфорде, где жил Твен, было много иммигрантов (главным образом ирландцев) – малоквалифицированных рабочих, которых агенты поставляли на многочисленные хартфордские фабрики.

«Демократы» Хартфорда скупали их голоса, также как и труд, и оказывались победителями во время различных избирательных кампаний. «Республиканцы», стремясь удержать власть, перенимали приемы политической коррупции и часто оказывались в отношении мошеннических сделок впереди «боссов» демократической партии. В письме к Ориону Клеменсу от 27 марта 1875 года Марк Твен пишет об «эре коррупции» в политике как о «национальном явлении», политиков называет «разлагателями» общества и ставит на одну доску и республиканскую и демократическую партии.

В «Удивительной республике Гондур» Марк Твен описывает вымышленную страну, где найден новый принцип избирательного права, который Твен считает справедливым, – давать одному и тому же человеку тем большее количество голосов, чем выше его образование, «хотя бы он не имел никакой собственности», – добавляет Твен[324]324
  Mark Twain, The Curious Republic of Gondour and other Whimsical Sketches, p. 3.


[Закрыть]. Голоса, добытые образованием, Твен называет «бессмертными», в отличие от «смертных» (преходящих), которые он устанавливает для обладателей собственности.

«Таким образом, образованные являются более привилегированными, – пишет Твен, – и более преуспевающими, чем богатые; образованные люди будут целиком контролировать богатых»[325]325
  Mark Twain, The Curious Republic of Gondour and other Whimsical Sketches, p. 3.


[Закрыть]. Твен возлагает большие надежды на «справедливость, широкие взгляды и гуманность» образованных людей, которые в «республике Гондур» составят «баланс силы» в политике.

Как бедный человек сможет получить образование, чтобы соперничать с богатым на политической арене, – Твен над этим не задумывается. В его утопии описан сапожник, который был неграмотным, а затем сдал экзамены за высшую школу, астроном, который «не имеет никаких денег, но ужасно образован». «В девяти бессмертных голосах его политический вес!» – патетически восклицает Твен.

С помощью своей системы Твен надеется изгнать «неграмотных и некомпетентных людей» из правительственных учреждений.

В «удивительной республике Гондур» в члены правительства допускаются женщины. В стране учреждено огромное количество школ и «свободных колледжей». Гондур – страна – знания.

Утопия Марка Твена – свидетельство его размышлений и политических исканий. Он болеет за судьбы родины, его не удовлетворяет политическая практика правящих кругов США, превративших всеобщее избирательное право в объект торговли, однако он верит в какой-то идеальный буржуазно-демократический принцип социального устройства и упорно ищет новых его вариантов. Ищет он и общественные силы, которые можно было бы противопоставить «богатым». В своей положительной программе общественных переустройств Твен не выходит за пределы буржуазного либерализма. Но, как показывает дальнейшее творчество, с каждым новым произведением его критика становится более глубокой, последовательной и концентрированной.

В ранний период творчества Твен обращал свое внимание на множество отдельных отрицательных явлений. Теперь все чаще – упорно и настойчиво – Твен бьет в одну и ту же точку.

Мишенью для его сатиры оказываются «хозяева жизни» – их вкусы, поведение, моральный облик, мысли, поступки, дела. Твен запечатлевает частнособственнические вожделения в гиперболизированных типических художественных образах: дельцы его рассказов арендуют кометы, покупают эхо, приобретают климаты «по сходной цене», превращают небеса в филиалы своих контор.

«Рассказ коллекционера» (1876)[326]326
  Впервые напечатан в «Atlantic Monthly», 1878, March.


[Закрыть] – один из впечатляющих гротесков Марка Твена; в нем осмеяно стремление собственников перевести на язык денег все, что существует в природе.

В 80-х годах Америка, по словам В. У. Брукса, «превратилась в музей или обширную антикварную лавку»[327]327
  V. W. Brooks, New England, p. 331.


[Закрыть]. Американские набобы коллекционировали все – начиная от готических замков «с привидениями» и кончая веревками висельников.

Глэдис Беллами в книге о Марке Твене называет «Рассказ коллекционера» воплощением «гигантской глупости человечества»[328]328
  G. Bellamy, Mark Twain as a Literary Artist, p. 135.


[Закрыть]. Человечество здесь ни при чем. Твен создает свою сатиру, типизируя весьма конкретные явления реальной американской жизни.

В письме к Гоуэлсу Твен указывает, что абсурдный и диковинный случай, описанный им в рассказе, появляется в его произведении не случайно.

«Да, коллекции пещер были оригиналом этого сюжета. Я заменил пещеры эхом, потому что, будучи невидимо и неосязаемо, оно представляет собою еще более абсурдный вид собственности; однако человек действительно может быть владельцем эха и даже продать его – наилучшее эхо, такое как, например, в вилле Симинетти, в двух милях от Милана»[329]329
  G. Bellamy, Mark Twain as a Literary Artist, p. 135.


[Закрыть].

Сколько сарказма в такой ситуации: дядя рассказчика скупил эхо по всей стране и способствовал образованию «эхового» рынка!

Твен подкапывается под самый фундамент капиталистического общественного устройства: издевается над частной собственностью. Коллекционер, объятый модным пороком богачей, растрачивает на эфемерную коллекцию огромное состояние. Но она остается неполной. Вторая половина самого необыкновенного эха – гора, о которую оно отражается, – оказалась в руках другого неуступчивого коллекционера. Твен рисует курьезнейшую тяжбу двух претендентов на эхо. Судьи ломают головы: что такое эхо – собственность или не собственность? А если собственность, то какая?

«Двое людей считали, что эхо – движимость, так как оно неуловимо для взгляда, неосязаемо, а между тем его можно покупать, продавать и, следовательно, облагать податью; двое других находили, что эхо – недвижимое имущество, потому что оно ясным образом связывается с землей и его нельзя перемещать с места на место. Остальные судьи утверждали, что эхо совсем не собственность». Не будучи в состоянии получить во владение «вторую половину эха», маньяк-коллекционер умирает с горя, оставив своих наследников нищими.

Твен выбирает нарочито необычайный случай для того, чтобы ярче оттенить самое существенное: показать жадность как всепоглощающую страсть, испепеляющую собственника и уничтожающую собственность. Недаром капиталы коллекционера обращены в «звук пустой»; обыгрывание этой метафоры лишь усиливает сатирическую заостренность ситуации, приобретающей трагикомический характер. Твен обобщает: стремление владеть лишает человека разума, самой жизни.

Сквозь призму критического отношения к буржуазной практике и буржуазной «цивилизации» Марк Твен начинает смотреть на настоящее и прошлое США, на деятельность государственных учреждений и отдельных лиц. Везде он видит знакомые черты.

В рассказе «Великая революция в Питкерне» (1879)[330]330
  Впервые напечатан в «Atlantic Monthly», 1879, March.


[Закрыть] Твен описывает жизнь крошечной английской колонии на одном из островов Тихого океана, где обитают потомки английских матросов. Но вот на остров вторгается американец («сомнительное приобретение», – комментирует автор) и превращает жизнь людей в ад. Стевлей «расколол на партии» всех – мужчин, женщин и детей, поднял «восстание» из-за цыпленка, перешедшего межу, обложил население непосильными налогами, завел армию и флот и «довел народ по нищеты», но при всем том убеждал людей, что сделал их «нацией из наций»: «дал… сильное, сплоченное, централизованное управление».

Население Питкерна не оценило «благодеяний» Стевлея, свергло его тиранию и «принялось за труд», – говорит автор в конце рассказа. В его сатирическом подтексте сказано очень многое: здесь и осуждение политических интриг США в малых странах[331]331
  Твен подразумевает Гавайские острова, об аннексировании которых американская печать твердила начиная с 1866 г.


[Закрыть], характеристика морального облика американцев, превращающих политику в бизнес, наконец – осуждение общественного устройства США, которое навязывается другим странам и народам.

Рассказ Марка Твена, написанный свыше семидесяти лет тому назад, не потерял своей сатирической силы и поныне.

Мотивы этого рассказа громко зазвучат в позднем творчестве Марка Твена – антиимпериалиста.

В речи «Плимутский камень и отцы-пилигримы» (1881), произнесенной на банкете «Общества Новой Англии» в г. Филадельфии по поводу ежегодных чествований памяти первых пуритан, прибывших в Америку на корабле «Мейфлауэр», Марк Твен делает сатирический обзор истории американской «цивилизации». Он беспощаден к «славному» прошлому Америки.

«Отцы-пилигримы обладали тяжелым нравом, – говорит Твен, – свои интересы они блюли неусыпно, а что касается предков других людей, то тех они просто истребляли».

Твен вспоминает о том, как благочестивые американские пуритане живьем сдирали кожу с индейцев, жгли салемских ведьм, торговали неграми-рабами на Юге. Позорное и кровавое прошлое – объект кичливой гордости современного Твену американского буржуа – писатель представляет в ореоле «свобод», вкладывая в это понятие саркастичекое содержание («свобода религии – то есть свобода исповедовать религию по… указке»; «политическая свобода – свобода голосовать так, как велит церковь»).

Представить рабство свободой, порок и преступление – добродетелью, – буржуа Америки это умели и умеют делать.

«Лицемер? Нет, он был американец», – саркастически определяет Твен.[332]332
  См. книгу: Th. Beer, The Mauve Decade, p. 198.


[Закрыть].

В сатирическом рассказе «Об упадке лжи» (1882) Марк Твен предлагает сделать ложь солидной наукой. Рассказу он придает форму доклада, прочитанного на собрании историко-археологического общества. Докладчик разражается панегириком лгунам, искусства которых мир еще не оценил; наука тоже не оказала им помощи. Доклад заканчивается патетическим призывом Твена-сатирика:

«Приучим себя лгать любезно, гуманно и благожелательно, а не обидно, жестоко и злонамеренно, лгать легко и грациозно, а не грубо и неуклюже. Будем лгать прямодушно, открыто, мужественно, с высоко поднятой головой, а не робко, виляя, с малодушной миной человека, который стыдится высокого призвания».

В том же самом году, в подтверждение своему сатирическому выводу, что «ложь как добродетель и принцип вездесуща», Марк Твен создает один из самых оригинальных и выдающихся по злому остроумию рассказов: «Похищение белого слона» (1882).

Ложь и лицемерие выступают здесь в качестве единственного «метода» в деятельности полиции. В рассказе описывается «работа» нью-йоркского сыскного отделения и «знаменитого сыщика» Блента.

Еще будучи журналистом в Виргинии и Сан-Франциско, Твен много и охотно писал о местной полиции, изображая полицейских ленивцами, простофилями, мелкими взяточниками. Прошло полтора десятка лет. Американская полиция не только крепко усвоила гангстерские приемы и повадки, но арсенал своих средств пополнила лицемерием, скрывающим самый наглый обман, ложь и вымогательство.

«Похищение белого слона» – сатира на нравы американской полиции и веселая пародия на развивающийся в США полицейский детективный роман, в котором сыщики и полицейские изображались бесстрашными героями, отважными стражами собственности и спокойствия.

Рассказ построен в нарочито гигантских масштабах. Пропал слон Гассан – такой огромный, что может съесть целый тираж библии в 500 экземпляров (Твен с удовольствием вставляет это сравнение).

Инспектор Блент проявляет изумительную распорядительность: слона выслеживают десять лучших сыщиков; помещение, откуда он пропал, охраняют (?!) тридцать отборных агентов; пятьдесят тысяч фотографий и описаний слона разосланы от Канады до Мексики; шифрованные депеши летят от океана до океана.

«Слоновая история» превращена Твеном в герои-комическую эпопею. Рассеянные по всей стране сыщики шлют телеграммы самого оптимистического (фантастического) содержания: каждый из десяти идет «по следам слона», разрушающего якобы стекольные заводы и газовые конторы, разгоняющего заседания противников трезвости и похоронные процессии.

Выудив у владельца животного сто сорок тысяч на поиски, инспектор Блент вручает ему дохлого слона; слоновья туша успела разложиться в подвалах сыскного отделения, куда слон случайно забрел. Сыщики «выследили» его не по удушающему запаху, а потому, что призвали на помощь ловких уголовников.

Блент шумно – с шампанским и речами – празднует победу «королей сыска» и делит с подручными «с честью заработанные деньги».

Преувеличения, изукрасившие рассказ, подчеркивают огромные масштабы грабежа и лицемерия «славных» полицейских.

Наибольшей обобщающей сатирической силой наделен рассказ «Письмо ангела-хранителя», написанный Марком Твеном около 1887 года, но появившийся в печати спустя почти шестьдесят лет – в 1946 году[333]333
  Впервые рассказ был опубликован Бернардом Де Вото в «Harper's Magazine», 1946; в отдельном издании рассказ появился в 1952 г. (Mark Twain, Report from Paradise, Harper and Bro. Publ., N. Y. 1952).


[Закрыть].

«Письмо ангела-хранителя» – антирелигиозный и антибуржуазный памфлет. Чтобы оценить смелый критицизм Твена, нужно помнить, что Америка, по словам Ф. Энгельса, «без разбора перетащила из Англии целый ворох унаследованной от феодальных времен идеологии»[334]334
  К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, т. XXVII, стр. 589.


[Закрыть]. В этом ворохе была и религия, прочно утвердившаяся в Новом Свете. В деле укрепления власти буржуазии в США религия играла первостепенную роль.

Американский финансово-промышленный магнат Хилл, современник Марка Твена, указывал, что у церкви должны быть определенные функции: она обязана контролировать общественные взгляды, политические действия, моральное состояние рабочих – то есть быть правой рукой промышленника.

«Религиозное ханжество, часто самого дурного характера, чрезвычайно распространено в Америке, особенно в южных штатах, – рассказывает П. А. Тверской– русский, проживший в Америке в конце XIX века свыше десяти лет. – Чем отчаяннее спекулятор, чем красноречивее земельный агент, чем лукавее адвокат – тем более принимает каждый из них внешнего участия в церковных делах, и тем более жертвует он на различные церковные нужды»[335]335
  П. А. Тверской, Очерки Северо-Американских Соединенных Штатов, СПб. 1895, стр. 23.


[Закрыть].

Именно эти типичные, специфически американские черты – сращивание церкви с бизнесом и религиозное ханжество, как наиболее распространенный вид лицемерия, – Марк Твен и изобразил в своем сатирическом рассказе «Письмо ангела-хранителя».

Герою рассказа Твен сохранил имя того реального лица, с которого он списал этот характер. Это был дядя жены писателя Эндрью Ленгдон – крупный угольный промышленник из Буффало. Рассказ представляет собой деловые корреспонденции, которые Эндрью Ленгдону шлет с небес на землю его ангел-хранитель. Ангел – расторопный клерк фирмы господа бога – точно и аккуратно извещает своего патрона о том, какие его тайные моления небо удовлетворяет. Эндрью Ленгдон требует от небес: похолодания, чтобы можно было повысить цены на антрацит; безработицы, чтобы снизить заработную плату на 10 %; покарания человека (включая его семью), открывшего в Рочестере конкурирующий склад розничной продажи угля; циклона, который разрушил бы шахты соседа; увеличения прибылей с 28 тысяч в месяц до 45 тысяч. При этом он «жертвует» 10 центов (!) на бедных: Эндрью хочет прослыть щедрым.

Марк Твен саркастически рисует мечты ханжи-«благотворителя». Ангел сообщает, сколько было ликования на небесах по поводу «щедрости» Эндрью Ленгдона. «Весь райский сонм наблюдает вас по воскресеньям, когда вы едете в церковь в своем новом экипаже, а когда вы подносите руку к тарелке, куда опускают пожертвования, ликующий крик неизменно проносится по небесному пространству, достигая даже отдаленных пламенеющих стен преисподней: «Еще десять центов от Эндрью!»

Политическое содержание буржуазного ханжества не только уловлено Твеном, но и отлито в четкую художественную форму. Буржуа-капиталисту необходимо оправдать свои чудовищные прибыли и «доказать» обобранному и эксплуатируемому рабочему люду, что прибыли «бог посылает», что богатство – награда за «добрые дела». А кто добродетелен, тот предназначен в обществе играть руководящую роль.

Твен-сатирик устанавливает истинную цену буржуазной ханжеской «добродетели»: десять центов!

Десять центов «на бедных» должны оправдать 45 тысяч долларов ежемесячного дохода. Церковная филантропия на службе у американского бизнесмена дает поистине колоссальные прибыли.

За десять центов ловкий мошенник хочет купить землю и небо и превратить ангелов в услужливых клерков.

Чтобы «алчная пасть самого скаредного существа, которое когда-либо жило на земле», не оскверняла больше ее своим присутствием, Твен готов отправить ее… в рай. Ангел-хранитель пишет своему хозяину: «Авраам, рыдая от обуревавших его чувств, приготовился упокоить вас в своем лоне и даже вывесил ярлычок: «Занято и оплачено». А Петр-ключарь, проливая слезы, сказал: «Пусть он только прибудет, мы устроим факельное шествие».

Излюбленный Марком Твеном сатирический и юмористический мотив: ад – для настоящих людей, а рай – для святош, ханжей, стяжателей и всякой человеческой нечисти[336]336
  Он имеется в «Приключениях Тома Сойера», в «Приключениях Гекльберри Финна», в «Жанне д'Арк» в «Визите капитана Стормфилда на небеса» и в других произведениях.


[Закрыть] – получает в этом рассказе законченный и точный социальный смысл.

Обличительная сила «Письма» раскрывается еще полнее, если его сопоставить с другими произведениями этого же времени. Так, не следует забывать, что рассказ написан одновременно со статьей «Рыцари труда».

Еще в 1877 году, в период повсеместного роста стачек и забастовок, Марк Твен высказывал горячие симпатии «воинствующему труду»[337]337
  См. книгу: G. Bellamy, Mark Twain as a Literary Artist, p. 212.


[Закрыть]. С годами и с ростом рабочего движения эти чувства только обострились. «Твен всегда сохранял страстный интерес к тем, кто восставал против растущей капиталистической эксплуатации рабочего класса»[338]338
  K. Andrews, Nook Farm, p. 68.


[Закрыть].

Статья Марка Твена «Рыцари труда» – новая династия» – одно из тех смелых боевых произведений, которое не увидело света при жизни писателя. В биографии Марка Твена, изданной Альбертом Пейном в 1912 году, были приведены несколько строк из нее; статья в целом оставалась неизвестной. Лишь в 1957 году-спустя 71 год с того времени, как она была написана Марком Твеном, – рукопись статьи была найдена в архивах Калифорнийского университета и опубликована[339]339
  «The New England Quarterly», v. XXX, № 3.


[Закрыть].

Статья рождена невиданным размахом рабочего движения в США в 80-х годах XIX века, того самого, которое, по выражению Ф. Энгельса, распространилось «с быстротой степного пожара» и потрясло американское общество «до самых его оснований»[340]340
  К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, т. XVI, ч. I, стр. 284.


[Закрыть].

За полтора месяца до первой в мире всеобщей первомайской забастовки американских рабочих, в разгар клеветнической кампании, которую вела буржуазная печать США против рабочей организации «Рыцари труда», Марк Твен произнес речь «Рыцари труда» – новая династия». Это было 22 марта 1886 года в Вечернем клубе Хартфорда. Речь прозвучала тем более смело и дерзко, что была адресована промышленникам, подавлявшим рабочие забастовки. Вскоре Марк Твен переделал речь в статью и послал ее У. Д. Гоуэлсу, редактировавшему бостонские журналы и газеты. Тот прочел, по его словам, «с захватывающим интересом и удовольствием», похвалил («лучшая вещь из сказанного на эту тему»), но не напечатал. В течение двух лет Марк Твен не расставался с мыслью увидеть статью в печати, но так и не дождался этого. «Ни одну газету вам не удастся повернуть лицом к фактам настоящей ситуации», – писал У. Д. Гоуэлс Марку Твену в апреле 1888 года. Грозная статья оказалась прочно упрятанной в пыльных архивах – вплоть до наших дней.

В ней Марк Твен рассматривает не только проблему взаимоотношений угнетенных и угнетателей как кардинальнейшую проблему эпохи, но и рисует контуры нового мира, где властелином («монархом») будет рабочий класс. Статья так важна для понимания общественно-политических позиций Марка Твена и всего его творчества, что стоит привести здесь самые существенные фрагменты – из тех, что стали недавно известны.

«Кто угнетатели? – спрашивает Марк Твен. – Их немало: король, капиталист и множество других надсмотрщиков и управителей. Кто угнетенные? Их много: народы на земном шаре, талантливые личности, рабочие, те, кто производит хлеб,[341]341
  Здесь и дальше курсив Марка Твена.


[Закрыть] который едят белоручки и бездельники. Почему считается правильным отсутствие справедливого разделения ценностей вообще? Потому что закон и конституция не предписывают другого. Из этого следует, что, если закон и конституции были бы повсюду изменены и заявили бы о более справедливом и равном разделении, это стало бы признаваться правильным. Выходит, что в политическом устройстве прерогатива силы обусловливает сущность права; получается, что прерогатива силы создает право – или, если пожелает, не создает.

Реальна ли сейчас эта сила, или она является фикцией? До сих пор она была реальна, но беру на себя смелость заявить, что отныне в нашей стране она навсегда превратилась в пыль и прах. Потому что более могущественная сила, чем любая королевская власть, поднимается на земле этого поистине свободолюбивого мира, и имеющие глаза пусть увидят блеск ее знамен, имеющие уши услышат поступь ее воинства; и могут придираться и насмехаться, и сыпать словесными аргументами, но, благодаря богу, она воздвигнет свой трон и поднимет свой скипетр, и появится хлеб для голодных, одежда для нагих; засветятся надеждой померкшие глаза; исчезнут преступления знати, и справедливый властелин возьмет ему принадлежащее.

…Он будет энергичным, твердым, иногда безжалостным, – он должен быть таким – до тех пор, пока умелые люди труда не будут собраны в его цитадель и не укрепят его трон. Пока запасемся терпением.