Текст книги "Звезда на излом (СИ)"

Автор книги: Мария Кимури

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

– Приветствую тебя, князь Маэдрос, – сказал тот, не сумев скрыть удивления при взгляде за гостя. – Я Эарендиль, сын Туора и Идриль. Ты уезжаешь – я хотел бы проводить тебя.

В это мгновение Руссандолу хотелось предложить внуку Тургона и полукровке ехать очень далеко, лучше к Морготу в северные горы, либо в те места, куда посылали своих недругов те самые аданы, чья кровь текла в жилах юнца. Но приличия и положение сейчас не позволяли.

Потом князь с удивлением вспомнил, о чем давно хотел спросить любого жителя Гондолина – и больше прежнего с отвращением почувствовал себя аданом, на сей раз забывчивым невежей.

Элуред и Эарендиль обменялись многозначительными взглядами, но предложение свое сын Идриль назад не забрал.

– Благодарю, внук Тургона.

Их кони двинулись по площади, и подумалось невольно – как нелепо они, должно быть, выглядят рядом. Возле этого сияющего юнца Руссандол сейчас походил на мрачного ворона разве что. Если на свете бывают рыжие с проседью вороны.

– Я не хочу и не умею разводить вежливые речи, – по правде сказать, Руссандол просто разрывался между желанием обогнать спутника, остаться одному – и завести разговор о том, что беспокоило его в истории падения Гондолина со времени, как рассказы о нем доползли до Амон Эреб.

– Просто скажу – я хочу спросить о Маэглине, сыне Эола. Каков он был, и известно ли, что сделало эльда крови Финвэ предателем. А я отвечу на твои вопросы.

Эарендиль улыбнулся. На его груди сверкнула застежка-орел с удивительной красоты камнем, нежного и глубокого цвета юной листвы. Настолько ясного и чистого, что от одного взгляда на него становилось немного легче на душе. Даже теперь.

– Меня учили подобающим речам, – сказал юноша почти весело, легко перейдя с синдарского наречия на чистый квэнья. Соловая лошадь вскинулась, замотала головой, и он успокоил ее, потрепав по шее. – Но я с десяти лет рос возле кораблей, там длинные слова и вежливые речи не слишком уместны. А иногда могут жизни стоить. И потому был не лучшим учеником в этой науке. Что до Маэглина… Не могу рассказать подробно, каков он был. Мать ему не доверяла и опасалась его, это передалось и мне. Я избегал его. Думаю, и он не хотел меня видеть. А вот мой дед очень любил его и верил безгранично.

– Но как Маэглин нашел способ из тайного города, окруженного горами, вступить в сообщение с Врагом?

– Он много лет обходил все окрестные горы в поисках редких руд. Здесь он был великий знаток. Порой уходил надолго, и при мне никто этому не удивлялся. Признаться, я давно не говорил об этом со старшими, не хотел его вспоминать. Но когда мы бежали из города, то слышал разговоры, что, быть может, его взяли в плен орочьи разведчики во время такой вылазки, а потом Маэглин успел вернуться до того, как его хватились.

– Значит, его сломили не пыткой. Это требует изрядного времени, да и скрыть потом невозможно.

– Нет. Я думаю, его склонили страх и ненависть… и жадность.

– Ненависть?

– К моему отцу. И ко мне. Я для него был лишь помехой, как и отец. К тому времени он, кажется, начал впадать в безумие, считая нас единственным препятствием к тому, чтобы получить мою мать. А его чувства к ней перестали быть любовью, переродившись в некий вид жажды или жадности. Он алчно желал заполучить ее в собственность, как наугрим, наверное, жаждут приумножить свои сокровища.

– И это тебе известно точно, – отметил Руссандол.

– Он ворвался к нам, когда мы готовились уходить из города. Схватил меня и угрожал моей смертью, если мать не отправится с ним. На деле же просто хотел убить меня. Но я отбивался, как мог, а потом пришел отец. И еще спасла кольчуга под одеждой, ее велела надеть мать. Этот… не сумел сразу меня заколоть, а второй удар отец нанести не позволил. И помню, как от него разило ненавистью, жадностью и страхом одновременно. Страхом перед чем-то невообразимо огромным.

«Вполне вообразимо. Если бы он хоть сдался не сразу… Какая мерзость».

– Можно ли счесть, что он был трусом и прежде? – спросил Руссандол задумчиво.

– Именно трусом, избегающим опасностей – нет, – поразмыслив, ответил Эарендиль. – Но некий страх в нем, должно быть, жил. По словам тех, кто видел его появление – он словно бы опасался своего отца, еще до того, как тот совершил злодейство. Если Маэглин с юности испытал страх перед отцом вместо любви, страх перед силой – это могло подтачивать его изнутри очень долго.

«И когда его испытали на прочность – он сломался».

Некоторое время они ехали в молчании, под перестук копыт по деревянной мостовой. Даже улицы мостили здесь спилами стволов, или же делали дощатые настилы там, где улицы шли ровнее.

– Благодарю за ответы, внук Тургона.

– Мне показалось, ты ищешь ответ на нечто большее, чем просто вопрос о Маэглине, князь Маэдрос. Я рад, если мой ответ стал частью этого большего.

«Умник ты драугов…»

– Спрашивай сам.

– Я думал, что довольно многое о тебе знаю. Если не сочтешь дерзостью мой вопрос, князь – скажи, когда у тебя появилась седина?

«Сочту», – хотел ответить Руссандол. Но настоящей злости не было. Мальчишеская дерзость либо мальчишеское любопытство были все же слишком мелкими рядом с разговорами в Каминном зале. А еще мальчишка был с ним откровенен.

– Отчасти – после Бессчетных слез. Отчасти позже, – сказал он кратко.

– Отец считает, – помолчав, начал Эарендиль, – что своими силами мы уже не сможем отразить Врага. И нужно просить о помощи. Однажды он уже беседовал со Стихией и верит, что те помогут нам.

– Я слышал об этом.

– И не веришь.

– Считаю пустыми надеждами.

– Но его опасения на пустые не похожи.

– После Бессчетных Слез я надежды не вижу. Впрочем, не стану мешать твоим.

Хорошо быть мальчишкой и радоваться жизни, подумал Руссандол. Надеяться на удачу, на мудрого отца, на чью-то помощь. Просто – надеяться.

– А я хотел бы помешать твоему отсутствию надежды.

– Зачем?

Эарендиль помедлил с ответом и остановил соловую лошадку. Руссандол поднял взгляд – они оказались вновь возле улицы, где играли дети атани. Впрочем, с удивлением отметил он, не только атани. Несколько юных эльда в ярких одеждах – гондолиндрим, должно быть – играли вместе с ними. Прямо сейчас один из них пытался помирить двух плачущих детей.

В Гондолине не ждали нападения и до последнего верили в безопасность и рождали детей.

В Дориате до падения завесы, говорили – тоже.

Забывшись, он дернул поводья и скрипнул зубами.

– Затем, – сказал, наконец, Эарендиль, – что отец однажды сказал: в доспехах судьбы всегда найдется брешь. – Он помолчал. – Затем, что мои родители отплывут, а я останусь с Сириомбаром, вместе с госпожой Эльвинг. И с мыслями о том, что однажды сюда под стены могут прийти войска… с Севера. Может быть, эти дети успеют вырасти.

…Вместе с госпожой Эльвинг, значит. Впрочем, было бы чему удивляться. Двое полукровок, двое наследников.

Есть надежды, которые умирают, не родившись.

– Чтобы сражаться, надежда не нужна, – бросил Руссандол.

«А чтобы сражаться вместе, нужно кое-что другое».

Он ждал следующего вопроса, но юноша замолчал. Все-таки он уже ребенком не был, этот внук Тургона, и понимал некоторые вещи без того, чтобы их объяснять вслух. Полуатани взрослеют тоже быстро, сказал Элурин.

Стража у ворот вся была на местах, и Руссандола провожали внимательными и настороженными взглядами. А он невольно снова отмечал среди них женские лица.

Лучницы. Здесь немало женщин с боевыми луками. И даже та невысокая нис, чье лицо знакомо – с луком больше чем в половину своего роста. Морготовы драуги…

Среди провожающих был все тот же непроницаемый Эгалмот, блюститель приличий, приветствовавший наследника своих правителей церемонно, как и гостя. Чтобы нельзя было придраться. С вежливостью, которая легко становится оскорбительнее иной честной грубости.

Оружие Руссандолу поднесли торжественно, как чаши на пирах. Пришлось выдохнуть, пристегнуть перевязь с мечом и повесить кинжал на пояс: если бы он позвал оруженосца на помощь, неладное отметили бы многие, зорких глаз тут хватало. На удивление, ожог причинил чуть меньше боли, чем ожидалось.

Кажется, Эарендиль был готов сопроводить гостя и дальше, но Руссандол его опередил – короткой благодарностью дал понять, что поедет один.

Мальчишка смотрел прямо в глаза внимательно и с той самой надеждой, которую, по разумению Руссандола, в такие времена стоило бы выдергивать с корнем. Словно искал брешь в доспехах Судьбы.

«Но я, Моргот побери, и не садовник, чтобы корни рвать».

– Мне нечего тебе ответить сейчас, внук Тургона. Не знаю, – повторил он. Развернул коня и двинулся прочь от светлого деревянного города, глаза бы на него не глядели.

Оруженосец Халлан догнал своего князя. Молча. Повезло с мальчишкой, взятым с собой только чтобы не злить попусту иатрим и не подвергать опасности своих верных. Может, вправду оставить при себе?

…Поднявшись на склон речной долины за последним рукавом Сириона, Руссандол спешился, отослал парня к остальным и лег в траву. Стащил перчатку – ожог снова болел. Солнце клонилось к западу, и он следил за его движением, а потом за туманом, который вечером начал подниматься над водой. Весенние заливные поля жемчужных зерен виделись отсюда как мутноватое зеркало, множащее вечерние золотые отсветы.

Еще один всадник нарушил шумом и топотом коня вечернюю тишину. Спешился неподалеку, подошел размашистым шагом.

– Руку перевязывать надо? – спросил Макалаурэ. – Халлан заметил неладное и пришел ко мне. Рассказывай.

– Подожди, – сказал Старший.

Солнце коснулось морской глади между куполами холмов по ту сторону долины. Сумерки наливались алым, туман сгущался. Макалаурэ подумал, сел рядом, положил руку брату на плечо.

Бело-золотая теплая звезда зажглась над крышами Сириомбара, настолько яркая, что кусты и деревья отбросили прозрачные тени.

Макалаурэ ахнул.

Свет заполнил долину как вода – чашу, пронизывая туман. Поля отразили этот свет, как смогли, отбрасывая блики на городские стены и даже на склоны холмов. Отвести взгляд казалось невозможно, как невозможно перестать пить, страдая от жажды…

– Они сошли с ума или я? – спросил Макалаурэ много времени спустя, когда уже совсем сгустилась ночь. – Я едва верю глазам.

Руссандол протянул ему обожженную ладонь.

– Лучше бы я сошел с ума, – сказал он. – Я прикоснулся к нему. И вот его ответ.

Кажется, брат перестал дышать на несколько мгновений.

А затем звезда шевельнулась едва заметно и канула вниз. Волшебное свечение ушло, сосредоточившись среди домов, оставшись отблесками на высоких крышах.

Грудь словно стянуло цепью и сдавило, внезапно и резко. С трудом Руссандол втянул воздух и судорожно закашлялся, борясь за следующий вдох. Все-таки третий раз… Кашель, как и прежде, тянулся долго, выматывая и обессиливая не хуже драки.

Макалаурэ терпеливо ждал. Потом протянул свою флягу с вином на травах.

– А вот теперь говори, – велел он.

**

*Рис

====== Часть 2. Рубеж Амон Эреб ======

Одиннадцать лет спустя.

*

Макалаурэ выглянул из окна Комнаты Документов – отсюда внутренний двор был виден лучше всего. Внизу Майтимо и Халлан третью свечу времени гоняли друг друга из одного угла в другой. А Халлан опять впал в азарт и не следит, что время к полудню.

А, нет. Оруженосец опустил щит и махнул тяжелым тренировочным мечом.

Прихватив с обеденного стола миску с печеной олениной и кинув сверху несколько яблок, Макалаурэ сбежал по винтовой лестнице во двор. Он уже привык, что ждать Старшего на обед бесполезно – и не ждал.

У колодца хозяин крепости и его оруженосец обливали друг друга водой из ведра. Мокрые темно-медные волосы прилипли к спине Руссандола сплошным плащом, и он даже показался не таким худым. Но вот Старший, вытираясь, отжал гриву, открыв спину с выступившим хребтом. Макалаурэ уже который раз вспомнил лагерь на Митрим после возвращения Финдекано и поежился.

– Пока не поешь, кано, и с места не сдвинусь, – донесся голос Халлана.

– Ты что-то совсем обнаглел.

– За то и держишь, разве нет?

– А ведь брал за понятливость и послушание. И что выросло? – хмыкнул Руссандол.

– Было на кого смотреть и учиться, кано, – весело отозвался Халлан.

Макалаурэ метнул яблоко, целясь Старшему в ухо. Тот не глядя поднял худую жилистую руку и поймал, укусил скорее по привычке, чем с удовольствием.

– Я пришел бы наверх, – бросил тот.

– Ты бы не пришел. Бери. Свежая добыча Амбаруссар.

– Сейчас скажешь – для меня старались.

– Для тебя.

– Мне не нужна нянька, Кано.

– Уже нужна.

– Я тоже стараюсь, – буркнул Халлан с преувеличенной обидой. Братья засмеялись, Макалаурэ швырнул в него следующим яблоком. Оруженосец словил и вгрызся в вялое зимнее яблочко с таким воодушевлением, что смех повторился, и Руссандол даже в охотку взял кусок мяса из миски. Впрочем, только один.

За прошедшую почти дюжину лет Халлан из высокого тощего парня стал высоким и широкоплечим жилистым мужчиной без капли жира на теле, лучшим воином из атани на Амон Эреб. Еще бы, от четверти до половины светового дня ежедневно махать тяжеленным тренировочным мечом вместе со Старшим – тут или без рук останешься, или сделаешься лучшим.

Потому что единственное, что помогало Руссандолу – постоянные воинские занятия на пределе сил.

Иногда Макалаурэ себя спрашивал, за что ему такое везение, чувствовать на себе меньше тяжести, чем прочим. А иногда думал, что это и не везение вовсе.

– Приехал вестник, – сказал он. – Морьо с обозом будет к закату. Их потрепали в дороге, но отбились без заметных потерь. С ним гномы и еще прибились два торговца-атани с охраной на обратный путь.

– Те летние южане, с травами и пряностями? Рыжие и раскосые?

– Да.

– Хм. Морьо с обозом или обоз с Морьо?.. – пробормотал Старший, накидывая теплый кафтан.

Макалаурэ вздохнул.

– Это уж как повезет.

Обоз прибыл точно на закате: отличный расчет времени Карнистиро делал в любом состоянии. Вечером они показались из леса, темной змеёй по бело-розовому снегу доползли до подножия холма, по алому часу взобрались наверх, и голова обоза въехала в ворота крепости Амон Эреб, когда солнце скрывалось за горизонтом.

Верные Морьо возглавляли его, стало быть, сбылось опять «обоз с Морьо». А Амбаруссар с охотниками сели обозу на хвост и лихо влетели на двор, едва въехали последние телеги и замыкающие охранники.

– Где братец Карниненгво? – довольно громко спросил Амбарусса. – Где дрыхнет наш Красноносый?

Руссандол погрозил ему кулаком, уже не скрываясь.

Морьо спал беспробудно на одних из саней, заботливо укутанный в меховую полость, раскрасневшийся и мрачный даже во сне. От него пахло гномьей перегонкой на травах и пряностях, которой обычно грелись на зимних привалах, но пахло так, что, пожалуй, остальному каравану согревания могло и не хватить. Ночи две-три.

– И зачем было напиваться, если все равно никакого удовольствия? – фыркнул Амбарто. Он каждый раз задавал этот вопрос, и каждый раз почему-то не Морьо, чем успел изрядно Макалаурэ надоесть.

Верные, успевшие ко многому привыкнуть, прямо на меховой полости сняли своего кано с саней и понесли в его обычные здешние покои, проспаться. Наугрим засуетились, вперёд выступил их предводитель, а прочие слаженно ринулись разгружать железо и прочие товары, стремясь в полной мере использовать долгие зимние сумерки. Небольшой отряд людей с юга, сопровождавший купцов-южан, отправили во внешние пристройки.

– Господину Амон Эреб, князю Маэдросу Высокому, защитнику Оссирианда, мое приветствие и пожелания благоденствия и здоровья, – дородный, необычайно рослый гном, регулярно навещавший ещё Химринг в лучшие времена, церемонно раскланялся.

Руссандол слегка удивлённо вскинул брови, отвечая на приветствие.

«А чему ты удивляешься? – взглядом ответил ему Макалаурэ. – Ты измождённый и тощий как после вражьих рудников. И скрывать уже не выйдет».

– Господина и защитника горы Долмед, броню караванов князя Карантира мы сопроводили к тебе, как подобает и в добром здравии, но он снова позволил себе перебрать с нашими дарами.

А, это гном извиняется.

– Прими мое подношение, Высокий князь, и пусть оно послужит тебе к пользе и удовольствию!

Руссандол снова удивился, принимая через оруженосца подношение главы наугрим – бутыль темного стекла с чем-то, должно быть, очень крепким.

– О какой пользе говорит почтенный глава Бреннин, достойный воин? – спросил негромко Макалаурэ у ближайшего гнома.

– О той, о высокий князь и песнопевец Амон Эреб, что эта настойка, ежели ее употреблять в небольших дозах, пробуждает аппетит и согревает дух и тело, – с поклоном ответствовал тот.

Макалаурэ даже не знал, чего больше захотелось – смеяться или злиться. Но самое удивительное, что пожелания были искренними, куда теплее, чем просто вежливость к ценному союзнику. Все же Бреннин водил караваны в Химринг ещё со времён до Дагор Браголлах. Век наугрим длиннее людского, но и для почтенного Бреннина князь Маэдрос в этом мире был всегда, также как для беорингов и халадинов, служивших сейчас Первому Дому. И Бреннин хотел, чтобы хоть эта часть его мира уцелела…

К счастью, Майтимо не обозлился. Кажется, он тоже не знал, чем ответить на внезапную гномью заботу, кроме как должной вежливостью – с каменным лицом пригласил гостей на завтрашний пир по случаю благополучного прибытия.

Позже Макалаурэ нашел его в Комнате Документов с неожиданным подарком в руках. Старший укрылся в кресле у камина и задумчиво вертел бутыль, словно бы желая открыть, но откладывая.

– Понимаешь, что это значит? – спросил он.

– Слухи расползлись достаточно, – кивнул Макалаурэ. – Не выйдет больше скрываться. И даже если бы мы летом не пустили южан в крепость, это тоже вызвало бы удивление и любопытство. Сперва у соседей, потом на севере.

– Плевать на соседей.

– …Но Север может решить, что ты достаточно плох…

– Чтобы прийти к нам под стены в недалеком будущем? Мы все равно ждем, что это произойдет. От года к году. И готовимся.

– Но на Севере могут увидеть повод, а причина им все равно не нужна. И то, что ты способен оторвать голову любому, задавшему лишний вопрос, ничего не изменит. Смотришься-то ты, словно вытащенный из рудников. Только отмытый. Прибавить к этому выпивку Морьо и ссоры с Младшими – и мы будем выглядеть, как готовая дичь для северной дряни.

Старший в свою очередь швырнул в брата яблоко. Очень быстро, очень внезапно. Попал.

– Буду только рад их разубедить.

– Собрался демонстрировать всем наугрим свою меткость? – спросил Макалаурэ. – Мне-то не надо, я и так все знаю.

– А кто-то стал медлителен.

– Мне бывает не до занятий, Нельо.

– Ты не поэтому стал их избегать. И не потому, что делаешь мое дело.

– Потому что когда я вижу тебя без кафтана, то хочу не рубиться с тобой, а привязать к стулу и кормить насильно! – рявкнул Макалаурэ. – А хуже то, что это не поможет! Я даже на гномью отраву готов надеяться. Или вдруг ты напьешься, как Морьо, и это тебя отвлечет!

Майтимо выбрался из кресла, и они обнялись.

– Порадуй меня, беспокойся уж обо мне поменьше.

– Стараюсь, – фыркнул он.

– Как думаешь, Морьо проспится до полуночи, или отложим теплую встречу до завтра?

– Пусть его спит, – Макалаурэ развернул записи на столе, бросил взгляд на арфу, грустившую в углу. – Завтра придем к нему с парой ведер воды с утра пораньше.

Как нередко бывало в последнее время, после разбора наугримских записей Старший заснул прямо здесь, в кресле у огня. Послушав его дыхание, Макалаурэ подбросил дров в камин, укрыл брата плащом и беззвучно вышел.

…Обещание про утро и холодную воду он выполнил. Халлан, ухмыляясь, принес ведра, и Макалаурэ сам вылил их на мутно спящего Карнистиро. Послушал все, что средний брат ему высказал, маясь болью в голове, – а в сказанном причудливо смешались гномские и человечьи слова, включая пожелания быть заживо сожранным драконом, с подробным перечислением, в каком порядке, цветистыми такими пожеланиями, на зависть ламбенголмор, – и ответил:

– Мы тоже скучали по тебе, Морьо. Там на стуле сухая одежда и полотенца, так что, будь добр, уважь Бреннина и покажись на пиру в честь вашего с ним прибытия. Последних нескольких слов я раньше не знал, интересно.

– Как же бесит твоя невозмутимость! – огрызнулся Карнистиро из-под полотенца.

– Я ее нарочно упражняю, пока братец упражняет свои жилы. Сильно разлетелись уже сплетни про Нельо?

– Еще не сильно, но вовсю ползут, – брат содрал с себя мокрые дорожные тряпки, обмотался пледом. – Оссириандцы наши даже с вопросами п-приходили. Да, заодно и умылся, счастье-то какое… Вот же мара ты б-болотная! Х-холодно ведь! Эти, с юга, к-когда приехали, тоже з-зашлепали языками. Я подозреваю, они подпоили и разговорили атани из здешней стражи, кому случалось видеть приступы. По дороге сюда н-нарочно южан в хвосте каравана поставил, орки в тех местах, знаешь ли, нападают примерно одной манерой каждый раз, так что отрядец этот уполовинился, но купцы уцелели. С-сами решайте, что с ними д-делать.

– И кто тут болотная мара? – спросил Макалаурэ ошеломленно.

– Я, – хмыкнул Карнистиро. Он пытался одновременно кутаться в плед и надевать сухое, но получалось не слишком удачно, плед падал, и его потряхивало. Точность его движений с похмелья была не сильно лучше, чем у такого же страдальца атани. Наконец, одежда поддалась ему. – Я теперь главная болотная мара нашей семьи, разве нет?

– Нет! – Макалаурэ схватил его за плечи и потряс. – Хоть ты и лучший в торговле, но сейчас ты просто болван, а не семейная мара! Хватит наговаривать. И прекращай такие выходки.

– Ну, пусть болван, – Карнистиро отмахнулся. Натянул верхний кафтан, подпоясался. – Прими от болвана совет. Не пускай южан на пир вовсе. Хотите задавать вопросы – лучше сразу, еще до пира, отведи их к Нельо и припугните.

– Но сам ты их не припугнул.

– Пришибить опасался, – брат развел руками. – Вдруг он что-то знает полезное.

– Я бы предпочел допустить их старшего и поговорить с ним потом. Ведь доказательств у тебя нет.

– Сделай, как я прошу, – повторил Средний настойчиво.

– Скажут, что мы их боимся.

– Поверь, хорошо не будет и так, и так, но ссоры на пиру избежим. Поверь, мнение наугрим Белегоста важнее любых атанийских сплетен. Не порти радости нашим последним сильным союзникам.

– Хорошо. Ты прав, Морьо.

Насколько именно Морьо был прав, поняли очень скоро, сразу после пира.

Пир вышел хорош для их положения, надо сказать. Возле лесов Оссирианда и Таур-им-Дуинат, да возле вод Гелиона, голодать было бы стыдно. Зимы стали снежными и холодными во всем среднем течении реки, но звери и птицы приспособились, а эльдар и подавно. К столу подали рыбу всех видов, оленину в ягодном соусе, хлеб, выращенный на берегах реки и столько лесных плодов и ягод, сколько уместилось на столе. С винами у феанариони лучше не стало и в последние годы, но атани варили пиво, а эльдар заваривали ароматные травы. Порой травы настаивали на гномьей перегонке и добавляли это в горячее питье.

«Если Карниненгво не успевал выпить», непременно вредничали Амбарусса.

Но Карнистиро сейчас продержался и лишь отогнал несколькими глотками питья остатки головной боли.

Так что подарок для повелителя Белегоста Макалаурэ передал Бреннану самым достойным образом – под восхищенными взглядами и возгласами наугрим вынес к ним свою работу последнего времени. Он приложил немало усилий, чтобы закончить ее к прибытию каравана, несмотря на все хлопоты.

Арфа с коваными рычажками-крючками для изменения высоты звучания струны – идея, которую когда-то давно, перед самой войной Слез, обсуждал Макалаурэ и юный сын короля Азагхала, ныне новый повелитель Белегоста, – поразила гномов до корней бород. Как и то, что первая и единственная ещё подобная арфа была сделана специально под рост и руки гнома!

Лишь украшений на ней не было, кроме скромной росписи.

– Так вот для чего ты измерял мои руки в тот раз! – Воскликнул Бреннин, не решаясь даже коснуться диковинного инструмента. – Я и подумать не мог, что окажу помощь в создании столь дивного дара! Поистине велик князь Макалаурэ, что в эти трудные времена способен на такую работу и такой дар!

– Поистине велик повелитель Белегоста, наш верный друг и честный товарищ* в эти трудные времена, – в тон ему отозвался Макалаурэ. – Да принесет ему радость этот дар, воплощение наших совместных размышлений в добрые дни мира.

И взглядом попросил помощи Морьо, не в силах долго выдержать торжественность речей. Карнистиро вскочил, поднял кубок и понес что-то длинное и возвышенное во здравие союзника. Ему было привычно, причем в любом состоянии.

Подарок спрятали в деревянный футляр, обитый кожей внутри и снаружи, и вынесли в гостевые покои. Все повеселели, и даже Майтимо воодушевился: попробовал подаренную жгучую настойку, под нее и хорошее настроение уговорил половину своего мяса. Наугрим пили и многословно восхваляли таланты и доблести хозяев, громко стуча пивными кружками. Звучали уверения в дружбе и военной помощи, обсуждался обмен гномьей стали на оружие и украшения в будущем году. Словом, пир удался. Потом, уже после всего, Морьо долго за это благодарили.

Потому что неприятности начались, едва лишь пир закончился, а гости стали расходиться, довольно поглаживая бороды.

Стража крепости во внешних коридорах смотрела… Странно и напряжённо. Среди наугрим, с которыми смешались недопущенные на пир их младшие спутники и слуги, раздалось какое-то недовольное бормотание.

– Кано Макалаурэ, – один из тех самых стражей, смущенных и настороженных, обратился именно к нему, не ждал Майтимо. – Старшина южных людей воду мутит. Он был недоволен, что их на пир не пригласили, выпил и пустился рассказывать, что кано Майтимо достойных союзников вроде них не уважает и опасается, и в себе ли он, если так поступает.

– Он самоубийца? – подумал Макалаурэ вслух. – Или выпил так много, что ум растерял?

– Пьет он умело, ум не особо притом теряет, – сказал стражник, помявшись.

– Ты с ним пил, значит.

– Да. В тот раз.

– И выболтал лишнего, – Макалаурэ вспомнил рассказ Среднего.

– Я готов принять наказание, кано Макалаурэ. Но если он думал, что страх меня заставит молчать, то ошибается.

– Он говорил ещё что-то?

– Он пришел от гномов, с которыми пил до того. Мог им тоже наговорить разного.

– Карнистиро предупредил, что после приезда южан среди людей и гномов поползли слухи о болезни кано Майтимо. Твоя болтовня может дорого обойтись нам, увы.

Мужчина понурил голову и отчётливо съежился внутри.

– Но ты пришел предупредить, и это было вовремя, – ободрил его Макалаурэ. – Много ли он говорил с людьми со вчерашнего?

– Он шатался по нижней крепости перед тем как погасили огни, но его отослали во внешний гостевой дом довольно быстро, – сообщил страж.

– Интересно, с чего он так расхрабрился теперь. И чего так боишься ты?

– Голову мне кано Майтимо оторвёт, вот чего. Или выгонит в степь к драугам вонючим.

– Ни то, ни другое, – отрезал Макалаурэ. – Я сам решу, как быть с тобой. Будь при мне, понадобится свидетель.

Наугрим гомонили все громче, наконец, Бреннин грубо угомонил их и повернулся к хозяину. Нет, к хозяевам: Майтимо вышел из пиршественного зала одним из последних.

– Никто не скажет, что Бреннин, сын Нэннина, обсуждает дела достойных хозяев за глаза, – чопорно начал гном, и Макалаурэ понял, что неприятности явились и сейчас вольготно устроятся у всех на виду. Вот и Карнистиро, идущий следом за Старшим, насторожился…

– Люди, гостящие в твоей крепости, утверждают, князь Маэдрос, что твое нездоровье вызвано не растущей силой севера, а отказом от вашей Клятвы! Я не могу не спросить, как возможно такое, и почему эти люди смеют распускать языки?

– Болтунов сюда, немедленно! – Рявкнул Морьо ближайшим стражам до того, как ошеломленный Руссандол хотя бы рот открыл. – Кому-то языки надоели, я смотрю! Старшину южан приведите!

– Волк меня загрызи… – пробормотал Амбарусса. – Чего они добиваются?

– Опозорить нас перед наугрим? – нахмурился Амбарто. – В их глазах отказ от Клятвы отцу уронит нас ниже всех подвалов!

– Или рассорить нас с южанами вовсе, потому что болтуна я живым не отпущу, – Морьо стиснул кулаки. – Однако, как удачно, что убавился их отряд в дороге, оставшиеся драки не устроят…

– Это будет мое дело, – хрипло прервал его Майтимо.

«Дурость напоказ, – думал Макалаурэ, глядя, как толпятся гномы, не желая уходить из галереи, и как внизу за узкими окнами суетятся стражи-халадины во внутреннем дворе. – И это плохо. Морьо не атани, голову не пропьет никогда… Как бы мы ни поступили, с кем-то да рассоримся обязательно. Наверняка на то и расчёт».

Слово “товарищ” исходно относится к торговле, напоминаю, и означает партнера по торговым делам, по торговой поездке

Стражи привели главу южан, а следом заявились, конечно, помощники, и охрана его шумела за воротами. Надо сказать, держался тот спокойно. То ли нетруслив, то ли глуп в этом месте себя, но тогда бы он не добился успеха в деле...

Руссандол нетерпеливым жестом отодвинул Макалаурэ, который по привычке последних лет хотел повести разговор, и заговорил сам.

– Кхенди Упрямец, старшина купцов, – и за этим сухим и холодным голосом Старшего ничего хорошего не пряталось, – повтори мне в глаза то, о чем твои люди говорили с моими людьми и с наугрим в гостевом доме.

– Я всегда учил своих людей держать языки за зубами, – ответил купеческий старшина сдержанно.

– Этот человек признался мне, – вмешался Макалаурэ, – что твои люди выспрашивали его о делах замка, подпоив его, и разносили сплетни вчера и сегодня, рассчитывая на его молчание.

– Свидетель Ренно, – Руссандол покосился недовольно, но не прервал брата, – кто из людей Кхенди говорил с тобой в прошлый приезд или сейчас?

– Его здесь нет, – отозвался страж, оглядев охрану купца, – это был младший родич старшины и его друзья. При мне его называли просто Хени, либо Младший.

– Привести.

Чем злее Руссандол – тем короче он говорит.

…Сплетником стал почти мальчишка. Рост велик – ум короток, говорят люди про таких: рослый, не голодавший, не слишком умный, мнящий себя взрослым. Отличное орудие для других людей, как успел понять Макалаурэ. Причины того, почему люди порой так обходятся друг с другом, он все еще с трудом понимал, иногда просто принимал как есть. Лисы и волки едят мышей, болотные мары затягивают одиноких путников, а среди людей встречаются такие, кто мнит себя властителем чужих жизней, причем неважно, есть у него настоящая власть или нет, он может хотеть урвать хоть клок. Сейчас Макалаурэ всмотрелся в Хени и Кхенди вместе – и увидел протянутую через них чужую руку. Не тень Севера как таковую – тени чужой воли, неважно чьей, хватало. Увы, видеть ее раньше он не мог – потому что не знал, куда смотреть.