Текст книги "Звезда на излом (СИ)"

Автор книги: Мария Кимури

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

Упала тишина. Амродовы верные смотрели на него в ярости, синдар – ошеломленно. Нэрвен поворачивала к нему голову медленно-медленно, как во сне, словно он докричался с другого берега Сирионской бухты… Она действительно не видела и не слышала его!

Зато его видел Амрод, и такую отчаянную надежду, обращенную к нему, Элуред видел только в глазах смертельно раненных, которым обещали жизнь. Ответить на нее было нечем.

– Нэрвен, эту глупость я сделал сам. Успокойся. Пожалуйста. Прости меня.

Руки Нэрвен разжались и бессильно упали, Амрод пошатнулся, вернувшись на землю.

– Рэдо… Глупый ты мальчишка…

Он вспомнил, что говорил в юности брат после своих выходок, опустил голову и ляпнул:

– Дай мне по шее, я заслужил.

Вокруг шумели, беспокойно переговариваясь, и самое главное – к оружию никто больше руки не тянул. Верные Амрода что-то объясняли, наверное – что они нашли утром.

Время. Почему так долго? Почему сейчас день?

Обнимая и осторожно стискивая его, Нэрвен помнила, какие ребра были сломаны, и не коснулась их.

– Что ты хотел? Зачем? Почему?

– Попытаться дозваться. Я должен был попытаться… Можешь не говорить. Я самонадеянный дурак…

Объяснить дальше он не успел.

Эльдар шарахнулись в обе стороны, оттаскивая за собой и госпожу, и ее непутевого воспитанника, кто-то даже Амрода попытался оттащить, но только толкнул его на Нэрвен.

– Амбарто, – сказал непривычно низкий для эльда голос, хриплый, словно после сна или долгого молчания, – за Мандос не поручусь, но с полдороги тебя точно было слышно. Амбарто?

Амрод перестал дышать. Яблочная ветка очень громко царапалась об открытую ставню, шурша старыми плотными листьями. Скрипнула чуть слышно лежанка для раненых. Маэдрос приподнялся на локте, его уцелевший глаз был еще закрыт, но он до жути безошибочно повернул лицо к стоящему в стороне брату. Простыня съехала, открыв неожиданно очень худое, жилистое тело со следами бледных старых рубцов между заживающих свежих ран.

– Нельо… – сказал Амрод на остатке выдоха, без голоса. И заорал в полную силу, так, что мелкие яблоки с той ветки посыпались:

– Нельо!

Каким чудом он не снес ни брата, ни лежанки, кинувшись обниматься, Элуред гадать не стал. Зато понял, что будет дальше. Но бежать некуда, Нэрвен еще держала его за плечо, вокруг шумели ошеломленные эльдар, от верных Амрода било такой заразительной радостью, что закрываться от нее не могли даже синдар и невольно улыбались.

– Рэдо, – у Нэрвен голос тоже немного охрип, – я хочу знать, что ты сделал. Все, до каждого шага. Немедленно.

Прямо сейчас Элуреду хотелось хоть чем-то загладить ее испуг, и он отдал ей, стоящей рядом, сразу все, лоскут памяти целиком – от того мгновения, когда развел костер из трав в саду, до пробуждения под ее гневом. Все равно он еще плохо понимал, что там произошло.

Ошеломление Нэрвен донеслось как вспышка.

«Стражи души? Расщепление фэа?» – спросила она сама себя.

Дальше расслышать Элуред уже не успел. Его сгребли в охапку и только что не подбросили к потолку.

– Мои ребра! – сумел выкрикнуть он, прежде чем Амрод его стиснул по-настоящему. Тот расслышал, и недавно ломаные кости заныли, но остались целы.

«Что ты сделал? Что? – кричал беззвучно Амрод. – Как ты дозвался?! Почему не я? Как?»

«Чтоб я понимал», – молча вздохнул Элуред.

Когда удалось вывернуться из этих медвежьих объятий, он ускользнул к окну и выпрыгнул из него. Ему опять хотелось забиться в угол и как-то пережить самому все, что случилось. А еще – оказаться от Маэдроса подальше, честно говоря. Живым тот показался еще страшнее беспамятного, особенно сейчас.

Вот только больная нога опять подвела. Он упал на колени в траву, потом поднялся, шипя, опираясь на теплый ствол яблони.

– Держи, – негромко сказал Амрод из окна, и рядом с Элуредом воткнулась в землю та самая резная трость. – Я успею сделать Нельо другую.

Опираясь на подарок, Элуред заковылял прочь так быстро, как только мог. У него полыхали уши, он мечтал забиться под одеяло в своей лекарской комнате. Когда немного успокоится, то перестанет чувствовать себя глупцом. И может быть, Нэрвен поможет понять, что он же сделал…

Утро пятого дня от этой истории Элуред встретил на берегу моря с мечом в руке. С деревянным учебным мечом из просоленного в воде дерева, который успел вырубить неугомонный Рыжий.

Как он здесь оказывался уже четвертый раз, объяснить даже самому себе было сложно. Четвертое утро на рассвете Рыжий приходил за ним с учебными мечами и звал работать. Четвертое утро он удивленно тащился за ним, замотав подлеченное колено для верности полосой ткани, вставал – и работал, забывая на время обо всем, кроме оружия в руках.

Прохладный осенний туман наползал с моря, клубился над полосой светлого песка, закрывал холмы города мореходов и порой прятал даже одинокую фигуру на камне у самой кромки воды, там, дальше.

– Уводишь сильно вниз. Повтори, – велел Амрод.

Стиснув зубы, он повторил всю связку. А потом еще раз. И еще.

Отбил внезапный выпад Амрода – тот одобрительно кивнул, а Элуред сразу подумал, что тот поддался. Это злило.

– Я говорил с Эгалмотом, – сказал Рыжий внезапно. – Когда мы уедем, он сам будет тебя учить. Он со мной согласен. Ты слишком зарылся в целительские заботы.

– Вы не сделаете из меня ни воина… ни военачальника… – выдохнул Элуред.

– Воина – попытаемся.

– Мое место – вот здесь, – он махнул деревянным мечом в сторону невидимого за туманом Дома Целителей.

– Почетное место, – согласился Амрод. – Просто лучше тебе впредь не падать со стены и все же уметь зарубить врага, если тот залез туда. Бери пример с Маурвен. Про то, как она кремневым лекарским ножом уложила четверых орков подряд прямо в шатре для раненых, в селениях на Митриме даже песню когда-то сочинили.

«Ага, знаю, и слышал, что на четвертом кремневый нож сломался, потому пятому она воткнула в глаз ложку… бррр».

– У нее нет страха, – Элуред повторил связку движений еще раз. – А у меня есть. За несколько дней занятий я его не одолел. До твоего отъезда успею вряд ли.

– Откуда твой страх, я понял, – Амрод криво усмехнулся. – Но видишь ли… если я от стыда побьюсь головой о ближнюю стенку, это ничего не изменит. А вот если погоняю тебя хорошенько до самого нашего отъезда, а Эгалмот продолжит, станет хоть немного лучше. Для тебя.

– Об стену Сириомбара ты уже побился головой, хватит, – хмыкнул Элуред, и тут Амрод без предупреждения его атаковал. Элуред отбивался, пока не запутался в собственном движении, а отступить он еще не мог, оберегая ногу. Что ж, деревянный меч снова улетел на светлый песок, уже который раз за утро.

– До счета шестьдесят ты в этот раз продержался, – подбодрил Амрод. – Ничего, терпением возьмешь.

Он обернулся, настороженно посмотрел на сидящего у воды. Все время, кроме их занятий, Амрод обычно проводил возле старшего брата.

Маэдрос каменно молчал пятый день, два из них просидев у могилы младшего Рыжего, а теперь третий день глядя в море.

Еще пять или шесть дней, чтобы тот окреп – и большая рыбачья лодка здешних атани, живших на Балар со времен «после Бессчетных Слез», отвезет Феанариони и уцелевших верных к Гэлиону и вверх по реке, насколько смогут пройти. Серьезных порогов у Гэлиона нет, возможно, они смогут дойти даже до прибрежного селения, что напротив Амон Эреб, а если нет – то нандор Оссирианда помогут, укроют и отправят гонца в крепость. Для почти всех нандор Оссирианда Феанариони по-прежнему – щит от Врага, и никто иной.

Когда Элуред отчаянно взмок, и Амрод вновь позволил остановиться и перевести дух, он заметил маленькую фигурку среди клубов тумана на склоне. Кто-то бежал вниз, размахивая руками.

– Подождем, – кивнул Амрод, который ведь даже не обернулся и не косился никуда.

– Ты же посмотрел и увидел, – усмехнулся тот, не дожидаясь вопроса. Элуред, плотно закрытый, прямо поежился.

– Нет, этому тебе учиться рано, – продолжил Рыжий. – Сперва верни то, что умел с оружием. Смотреть по сторонам будешь, когда перестанешь коситься на меч. И, пожалуй, на сегодня хватит.

Желтоголовый мальчишка-хадоринг подбежал к ним, запыхавшись, и вручил Элуреду полоску серой бумаги.

– Благодарю, Рин. – Мальчишка был братом моряка с корабля «Чайка», на котором учились мореплаванию они с Элурином. Моряк остался под стеной Сириомбара, мальчишка стал учеником корабельщика, «Чайка» с людьми, фалатрим и одним учеником тихо ушла десять дней назад к устью Сириона…

Невероятно хотелось смять записку и кинуть в море. Или хотя бы не читать. Именно от этого чувства он развернул и прочитал ее немедленно.

Закрылся намертво, не зная, что еще сделать и как теперь быть здесь и сейчас. Покосился на Амрода, но тот на него не смотрел, обернувшись к морю. Услышав тяжелые шаги и скрип песка, Элуред вздрогнул и взглянул туда же.

Маэдрос шел к ним, опираясь на трость. Теплый плащ, которым его все время укрывал Рыжий, он перекинул через правую руку, привычно спрятав ее в складках, и остался в одной белой рубахе, которая болталась, не скрывая, а словно подчеркивая, насколько он исхудал. Повязку на глаз ему тоже, наверное, завязал Рыжий. Потому что железная рука оставалась вместе с доспехами Маэдроса в доме Эрейниона.

– Он хочет поговорить с тобой, – сказал Амрод и шагнул в сторону. – Если ты не убежишь.

Именно сейчас?..

Элуред закусил губу и беспомощно кивнул. Его страху хотя бы не удивляются, и то хорошо. Можно не говорить лишнего. Можно ничего не говорить.

Усевшись на ближайший камень, Маэдрос сделался лишь чуть ниже стоящего Элуреда. И теперь уже Амрод, подхватив оба учебных меча, ушел по песку вдоль кромки воды, чтобы не мешать.

Уцелевший глаз Маэдроса был того самого цвета обледенелого серого гранита, как в видении – у его братьев.

Элуред кивнул снова, показывая, что слушает. Подавил желание спрятать за спину руки и записку.

И голос у Старшего остался хриплый, словно после сна или сильного холода.

– Из-за меня погибла твоя мать, – сказал Маэдрос медленно. – Из-за меня в тебе поселился этот страх. Я не смог спасти твою сестру, хотя и приложил все силы. Мы не смогли помочь отстоять Сириомбар. Все что я сделал, дурное или наоборот, было впустую. Еще я у тебя в долгу и представить не могу, как с этим быть. Через два-три дня я уеду отсюда, чтобы дальше драться с Врагом в долине Гэлиона, это все, что я могу еще сделать. Для себя и для вас. Если хочешь что-то мне сказать или спросить… то самое время.

Ох и выбрал же ты время, князь Маэдрос, ох и выбрал. Словно видел или чуял. Никакая кровь майя не подсказала бы лучше.

– Ты двух братьев потерял в Дориате, князь… – Элуред с трудом справился с голосом, – и других двух в Сириомбаре. Ты выгнал нас из дома и снова пролил кровь. Потом ты предупредил нас всех и убил балрога, и он не достал ни Эльвинг, ни то, что она берегла. Даже если бы все твое войско стояло с тобой на наших стенах, мы бы скорее проиграли, чем нет, против этой тучи врагов и против огня. Что я тебе могу еще сказать?

И опять проклятые слезы побежали, что ты будешь делать…

– Оплачь своих братьев, князь Маэдрос, как я оплакиваю своего. Вот и все. От того, что ты делаешь себя камнем, никому легче не будет. Я не знаю, что тебе говорить еще… Остальное ты знаешь лучше меня.

– Тогда я хочу спросить.

Бумага жгла руку. Наверное, не хуже, чем Маэдросу – Сильмариль. Прилетел ветер, начал сдувать туманные клочья, путать длинные, плохо расчесанные волосы Маэдроса, в которых с прошлого раза стало заметно больше седины, и залеплять волосами мокрые щеки самого Элуреда.

– Ты смертный, сын Диора. Возможно, кровь эльдар продлит твою жизнь в несколько раз, а возможно, нам всем Моргот отмерит не больше одной жизни аданов. И никто из вас не знает, что дальше, темнота и ничто – или нечто иное. Скажи, как ты с этим живешь?

– Что?.. – пискнул шепотом Элуред.

– Не знаю, у кого еще спросить, чтобы тот молчал, – Маэдрос повернулся к ветру, чтобы тот сдул с лица полуседые пряди. – Халлан, мой оруженосец и помощник, умел молчать, но спросить его я опоздал.

Что это? Зачем это? Элуред вытаращил глаза, внутри водяным смерчем крутились ошеломление и страх, но сверлить взглядом Маэдроса было делом пустым.

– Я… не думаю об этом, – выговорил, наконец, он. – Стараюсь не думать. Это… страшно. Я живу и надеюсь на лучшее. Но… почему спросил ты?

«Что бы мы не сделали, – ворвался в его слух и память голос Маглора, слышанный лишь однажды у ворот Сириомбара, и звучал он, как поющая сталь, – нарушили Клятву или сдержали ее, нам все равно одна дорога! Во Тьму, вслед за этими драуговыми словами! Но нарушить ее – меньшее зло, чем сдержать!»

Голос исчез, и Элуреду показалось, что он услышал, как захлопнулись медные ворота чужого аванирэ. Отсекая все то, что не полагалось знать даже близким – сомнения и страхи.

– И последнее, что я хотел сказать, – голос Маэдроса стал тише и немного мягче. – Дети Эльвинг сейчас в Амон Эреб, под опекой Макалаурэ. С ними все хорошо. Хотя не думаю, что брат так просто отпустит их на Балар. Уж точно не на рыбачьей лодке. Брат будет ждать не меньше, чем «Вингилот». Амбарто этого не знал. Обормот.

Руки Элуреда затряслись.

Одно к одному, только и мог подумать он, держа хотя бы свои мысли на замке и комкая проклятую записку. Одно к одному…

Нарушил свою клятву Маэдрос под стенами Сириомбара или сдержал?

Об этом можно было спросить несколько мгновений назад, но он опоздал. Опять опоздал. Сейчас уже не ответит…

Одним глазом Маэдрос, надо сказать, смотрел куда пронзительнее, чем раньше – двумя.

– Не хочешь говорить – молчи, – сказал он Элуреду. – Я уеду, и хотя бы одной причины бояться у тебя станет меньше. Напиши письмо, Амбарто будет рад его передать.

Рука затряслась еще сильнее.

Разум снова твердил, что он делает самую большую ошибку. Что перед ним не друг, и не будет им.

Молча, непослушной рукой он протянул Маэдросу измятый клочок дешевой серой бумаги, которую звали «лекарской», весь Балар писал на ней черновики и короткие записи по хозяйству.

«Ненавижу умолчания. Ненавижу».

Привычно развернув записку пальцами левой руки, старший сын Феанора вздрогнул, немного побледнел – и невольно надорвал бумагу.

«Искали тело десять дней, – торопливо, неровными тенгвами написал Хальгаэр, ведущий «Чайки». – Ныряльщики осмотрели прибрежье и две лиги дна по течению. Ее тела нет».

====== Часть 6. Под северным ветром ======

Внимание! Фрагмент этого текста публиковался здесь под названием “Пустое небо”. Не последний фрагмент!

*

Дверь была добротной, из тяжелых дубовых досок, еще с Амон Эреб привезенная. А лестница – узкой и изогнутой. Поэтому, когда Макалаурэ все же втащил внутрь Фаньо, захлопнул дверь, заложил ее засовом и подпер сундуком, они получили свою последнюю передышку.

Майтимо помочь не мог. Лестница-то изгибается с расчетом на праворуких, и он не то, чтобы беспомощен, но почти бесполезен, годен разве на то, чтоб наглухо перекрыть ее щитом. Так он щит и заклинил там, на середине. Еще давно, под утро.

Брали башню долго. Пытались и уронить, но хрен вам всем, сказал тогда Райаринкэ, скалясь остатками зубов, такой толщины стены моей работы запросто не уронишь. Правда, ударами орочьего огня выбили главную дверь, но тоже далеко не сразу…

Если смотреть отсюда, из верхних окон, то ясно, почему подкрепление с юга не спасло. Прийти-то оно пришло, но до стен Лесной крепости его не пропустили. По гатям и замороженным болотам пришло слишком много боевого орочьего мяса, им завалили окрестности, и южный отряд на соединение через это мясо не пробился. Ровно как до того взяли крепость, выбив ворота и задавив защитников числом.

Телами орков вместе с телами защитников лестницу загромождали уже не раз и не два. В одном из завалов строитель башни и остался, в своей волчьей шубе. Потом эти завалы каждый раз расчищали с той стороны, медленно, но упорно.

Очень холодно было здесь, наверху. Мальчишки сперва кутались по очереди в меховую полость. Один стреляет из окна, другой греется. Свои стрелы давно кончились, но в окно залетали орочьи, и когда их набиралось несколько штук целых, кто-то из двоих снова брался за лук. Сейчас стрелял только Элронд, потому что Элрос уже словил такую стрелу в плечо, и теперь просто так сидел.

– Яд, – сказал Макалаурэ, вытащив из Фаньо обломок стрелы. – Давно?

– Давно, – шепнул тот, откидываясь на пол. – Неважно...

Дыр в одежде оруженосца было мало не с десяток, и умирал он вовсе не от яда. Дыр в самих братьях почти не делали, и вот это был признак особо скверный. Живыми хотели брать.

За дверью повозились, примериваясь. Просунулось в щель лезвие, пошаталось в ней, исчезло. Затем в доски ударил топор, но слабовато. Размахнуться в верхней части лестницы, на площадке шириной в одну ступеньку, было трудно.

Меч Макалаурэ мелькнул и погрузился в щель, снаружи заорали.

– Вы просили о помощи? – сухо спросил Майтимо.

– Просили. Звали… Не знаю.

Элронд был еще бледнее брата, хоть и не ранен. Покачав головой, он добавил:

– Как в туман кричать, когда крик глохнет. Даже эха нет…

…За окном внизу был прилив. Море покрыло Башенный холм и окрестности, живое, орущее, дышащее море из орков, волков, людей и мохнатых мелких лошадей, на которых сюда добирались люди. Лошадей ухитрялись от волков беречь достаточно, чтобы они притащили уцелевший таран по замерзшим болотам.

Мороз драл горло когтями. Стыли руки. Скоро холод начнет мешать двигаться.

«Мы все же получили свое Хэлкараксэ, Финьо. Напоследок. Мне было бы снова чудовищно стыдно, будь немного больше сил на стыд. Холод это очень скверно…»

Снизу временами на разные вастакские голоса предлагали сдаться.

Мальчишки смотрели на Майтимо, не на Макалаурэ. Сперва искоса, теперь прямо.

– Нет, – сказал он, наконец. Губы треснули от холода. – Не будет этого.

«Я не могу их отдать… этим», – Макалаурэ смотрел застывшим взглядом. – «Ты знаешь, что их ждет. Но и руку на них поднять не могу…»

«Я могу. Я, к сожалению, все могу. Не беспокойся».

– Дядя Майтимо…

– Да, Элероссэ.

– Не отдавайте нас. Не отдавайте… Элронда.

Элрос зло закусил губу.

– Ему хуже будет, чем мне. Я… сам смогу.

– Я никого. Никому. Не отдам, – сказал Майтимо медленно.

Элрос вскочил и уткнулся в него с размаху, словно забыв о доспехе.

– Прости...

– Мне жаль лишь, что вы осенью не уплыли на Балар. – Вопреки словам, Майтимо обнял его крепче.

– Мы сами отказались!

– Нет, – это холодное неживое эхо – голос Макалаурэ. – Здесь только моя вина. Я не хотел вас отсылать. Я должен был…

– Молчать! – рявкнул Майтимо. Элрос вздрогнул.

– Есть только один виновный сейчас, и это Моргот, – Майтимо вбил бы эти слова им в уши, если бы мог. – Ему я не отдам ни одного из вас.

Они несколько мгновений сидели вчетвером, прижавшись друг к другу, под стук топоров и ругань, пока дверь не треснула в первый раз.

– Наверх, – велел Майтимо мальчишкам. – Привяжитесь ремнями к навершию и ждите меня.

– Ты еще надеешься, дядя Майтимо? – подал голос Элронд.

– Не знаю. Давайте, быстрее.

Как враги там умещались, как втиснулись, один Тху знает, но дверь снаружи рубили уже в три топора, добротные доски расседались на глазах. Макалаурэ налег на сундук, удерживая ходуном ходящую тяжелую створку его и своим весом.

«Ты не надеешься».

«Они надеются. А я не хочу, чтобы ты смотрел».

«Им будут мстить. За Сильмариль, за унижение, за Лутиэн», – лицо Макалаурэ исказилось, он оскалился, глядя на брата.

«Не будут».

…Наверное, с лестницы увидели силуэт в дыры. Из щели как язык или жало метнулся всаженный с размаху вастакский кривой меч и вонзился Макалаурэ в спину. Изо рта его хлынула кровь, но он продолжал налегать на проклятый сундук.

Второй удар пришелся ниже. Даже если раны смертельны, умирать Кано может еще долго. Так нельзя.

«Увидимся скоро», – сказал ему Майтимо, взмахнул мечом. Потом всадил его дважды в щели между разваливающихся досок. А после взбежал по лесенке под купол, распахнул люк, стальной рукой втащил лесенку за собой наверх, пока внизу доламывали дверь, и отбросил ее вниз. Сжал рукоять меча.

У сидящих рядом мальчишек уже побелели щеки и пальцы, он был трижды прав, приказав им привязаться. Никто не стрелял. И вообще, внизу было нехорошо тихо…

У Элронда округлились глаза, в них стоял ужас. Он молча указал пальцем вниз, не к подножию башни, а прямо вниз, на лестницу.

Так вот откуда это чувство, словно рядом разит мертвечиной, устало подумал Майтимо. Это он ужас пытается нагонять. Вот же вонючка, правда.

– Не бойтесь, – сказал он.

– Если я прыгну… – с трудом выговорил Элрос.

– Нет. Посмотрите на запад.

– Ты думаешь…

– Мы увидимся. Скоро. Я обещаю, – сказал Майтимо. – В любом случае. Посмотрите на запад.

Мальчишки обернулись туда – одновременно с недоверием и надеждой, всматриваясь в низкое, холодное небо. Майтимо снес обоим головы одним ударом.

Две кудрявые черноволосые головы, запрыгав, скатились по каменному куполу и улетели вниз. Тела обвисли на ремне, забрызгав его горячей кровью, и Майтимо почуял на мгновение странный запах, похожий скорее на травы и пряности, чем на запах живой крови. Укололо в сердце – и замерло.

Вздохнув, он переложил меч в железную руку, левой рукой сжал пальцы правой вокруг его рукояти.

Купол вздрогнул от беззвучной вспышки ярости снизу. Затем донесся удар, оглушающий, невыносимый, лишающий воли всякого на своем пути... Наверное. Прошел над головой, как волна.

Молча вытащив малый клинок, Майтимо перехватил его прямым хватом. Посмотрел в пустое небо на западе. Потом на юг. Кажется, часть южного отряда Амбарто откатилась обратно в лес и уцелела.

…Кто-то взбежал по наружной стене башни.

Майтимо резко всадил малый клинок себе снизу под подбородок, до упора. Глухой удар кончика клинка изнутри черепа услышал раньше, чем стало больно. Только боль тоже вышла какая-то глухая.

– Нахер пошел, – сказал Майтимо беззвучно тому, кто появился перед ним из-за края купола с искаженным яростью лицом. Потерял равновесие, опрокинулся назад и заскользил вниз, глядя в уносящееся прочь, стремительно темнеющее небо.

**

Очнувшись, он не шевелился и не открывал глаз, пытаясь понять, где очутился, и удерживая изо всех сил ужас от сотворенного и ужас обнаружить себя в плену. Потому как первое, что сказала ему тихая, унылая боль от шрама на месте правого глаза – что вокруг, к сожалению, не Мандос.

Боль от клинка в горле казалась очень настоящей – но недолго. Сбежала, едва он сосредоточился на ней.

Прикосновение к телу мягкого, теплого меха и знакомый запах – выделанных шкур, сушеных яблок и трав, запах доброй стали оружия и самое главное – живого, ушедшего совсем недавно, отодвинули случившееся еще на один шаг.

Медленно, медленно он вдохнул, провел ладонью по меховой полости, которой накрывался. Свобода движений. Волоски, мягко скользящие по коже. Тепло вместо жестокого мороза.

Торопливые шаги по коридору прервали наслаждение – и выдрали его из остатков кошмара окончательно.

– Дядя Майтимо?

Облегчение пришло такой силы, что он даже голову не поднял, пока не скрипнула дверь. Вот так бы тихо лежать долго-долго и молча радоваться…

Нет, тихо лежать, увы, не судьба.

– Дядя Майтимо!

– Элерондо, забыл постучать, – нехотя проворчал он. – Опять. Чего тебе?

– Я знаю, что не разбудил, – Элронд, не спрашивая, вошел – и замялся у двери.

– Еще скажи, что я тебя разбудил, – фыркнул Руссандол.

– Здесь клубилось такое… тут проснешься.

– Так, – сказал Руссандол, садясь и нехотя откидывая теплый мех. В охотничьем доме по-прежнему холодно, несмотря на месяц гвирит, согреться можно было лишь в одежде и под меховыми покрывалами. Тепло маленького очага выветривалось слишком быстро. – Мои кошмары – не твоя забота.

– Если я от них тоже проснулся, – рассудительно сказал Элронд, – то может, все-таки и моя? Я могу хоть что-то сделать.

– Иди спать.

– Не хочу.

– Зато я хочу. Элерондо, брысь.

– Но ты же все равно теперь не заснешь, – сказал этот нахал. – И вот, я уже тебя отвлек, разве плохо? Дядя, какая дрянь тебе привиделась, что здесь как черная туча повисла? Это важно?

– Элерондо. Мои сны не твоя забота, – повторил Руссандол уже сквозь зубы.

В таком же возрасте, если пересчитать года, те, другие близнецы носились по всем окрестностям, дома появлялись разве чтобы поспать и даже вопросы задавали редко. Хотя тоже метко.

– Помнишь, во время осады многим кошмары снились? – смутить Элронда, вбившего что-то себе в голову, было совсем не просто. – Может быть и здесь надо защитить дом? Как дядя Макалаурэ? Раз он уехал, то давай я это сделаю. Возьму его лютню, чтобы дом обойти. Вам не первый раз снится всякая дрянь.

– Если тебе так хочется быть полезным… – начал Руссандол медленно.

– Да!

– …Идешь, греешь воду и готовишь завтрак.

– Но, дядя!

– Это приказ. Иди.

– То, что тебе привиделось, важно? Для всех? – этого с цели было сбить сложнее, чем стрелу из гномьего стреломета.

– Если я решу, что важно, скажу потом. Иди.

– А вдруг ты забудешь важные подробности? – возразил Элронд, уже чуть улыбаясь.

– Брысь! – Руссандол нарочито потянулся за подушкой.

Элронд выскользнул за дверь, затем просунулся обратно и снова спросил:

– Ты же расскажешь за завтраком, правда?

Руссандол с размаху запустил в него подушкой, та шмякнулась о закрывшуюся дверь. Чуть погодя раздался шум из соседней комнаты. По звукам было ясно, что Элронд уронил брата с кровати, чтобы разбудить. Готовить завтрак в одиночестве он не собирался.

И почему Макалаурэ упорно считает Элроса – главным из двух? Только потому, что тот предпочитает верховодить среди аданов? Братец, ты наивен.

Как хорошо, что мы в детстве жили в большом доме, подумал Руссандол, устраиваясь снова под меховой полостью. И над этими двумя хватит трястись. Собрать им охотничий отряд из молодых нандор, аданских юнцов и пары иатрим поопытнее, предупредить онодримов – и пусть носятся за волками и оленями, где хотят… в пределах южного Таур-им-Дуинат. Иначе разнесут же все. Или он сам разнесет. Пусть пользу приносят, уже пора.

Он так и не заснул, но лежал уютно и спокойно – до тех пор, конечно, пока Элронд не схватился за лютню и не двинулся вокруг дома, петь защитную песню. Очень правильно, очень красиво и очень громко.

Второй раз Руссандол кидался уже прицельно, за окно. Жухлым зимним яблоком, оставшимся с вечера на столе. Яблоко было последнее, на мгновение он о нем пожалел.

В крепость, решил он, на будущую зиму они не вернутся. Оставят отряд прикрытия, останутся работать мастерские. Но мальчишек отправит в глубину леса. Лучше как нандор, кочевать и быть способным скрыться в лесу при первой угрозе, чем снова из последних сил оборонять укрепления, которые и притягивают врагов, где их не ставь.

Нандор это умеют. Строят дома на больших деревьях и прячут их от глаз врага. Строят дома на земле – и умеют, если нужно, заставить их выглядеть глыбой камня, поваленным стволом огромного дерева или небольшим уступом на склоне холма.

Даже люди это умеют – выкапывают убежища в земле, перекрывают бревнами, складывают очаг и выводят наружу трубу из глины, и такому дому, сколь угодно жалкому и грязному, не страшны сильные морозы, а заметить его не легко и в двух шагах…

Этим летом, решил он, союзные нандор построят для них первые скрытые дома в Лесу-между-рек, и в Оссирианде тоже, и никакой Тху не будет знать, в котором из них сейчас живут Феанариони и их воспитанники. Главное, уговорить онодримов стерпеть и это самоуправство. В худшем случае, строить придется из земли и камня. Лучше заранее, чем потом, второпях и на морозе закапываясь в землю.

А еще лучше бы отослать мальчишек, наконец, на Балар… Хотя Макалаурэ здесь встанет стеной. Еще раз.

«Не знаю, Тху навеял мне этот сон или Ирмо так криво предупреждает. Но шанса воплотиться у сна не будет».

**

– Можете заночевать на берегу. Сейчас здесь будет спокойно.

– Сейчас – это пока ваши воины здесь, князь Маэдрос? – спросил аданский мореход.

– Несколько месяцев спокойствия на лесном берегу я обещаю.

Мореход задумчиво оглядел княжеский отряд в свете угасающего дня. Оссириандских нандор в темных накидках, рассыпавшихся по берегу в обе стороны и уже исчезавших среди бледно-желтых камней. Двух дориатских стрелков на вершине прибрежной скалы. Нескольких нолдор в тусклых доспехах с восьмиконечной звездой. Аданов из всех домов разом, уже разбивавших палатки на рыжем от сосновых игл песке, в стороне от воды. Двое развели первый костер и теперь ставили над ним высокую треногу для котла, какими пользовались обычно вастаки.

Наползавшие с севера облака понемногу таяли над морем. Высокий сосновый лес закрывал всех от ветра, непривычно холодного для такой поздней весны. Солнце садилось.

Повернувшись, мореход махнул рукой товарищам, свистнул замысловато. Несколько человек соскочили с корабля в воду и начали подтягивать его канатами глубже в устье речушки.

– Благодарю за гостеприимство, благородный князь Маэдрос Феанарион, – здесь мореход церемонно поклонился. – Сожалею, но не смогу ответить тебе хорошими вестями с востока.

– Садись и рассказывай.

Расположились прямо на камнях, накрытых плащами. Юный адан принес резные деревянные кружки, разлил выпивку – сильно разведенную настойку с травами. Здесь же гость развернул карту, начерченную знакомой рукой Гвирит и испещренную торопливыми пометками. На подклеенном с правой стороны участке карты другая рука дорисовала устье большой реки и часть ее русла, уходящего на север.

Пометки и записи разбивали надежды одну за другой. Устья и доступные долины рек все быстрее занимали люди, жалующиеся на холода с северо-запада, но покорно отдающие посланцам с того же северо-запада дань. Большая река, уводящая вглубь земель за Белыми горами, осталась непроходима для кораблей, так как ее течение разрывает огромный скальный уступ, и прямое сообщение с небольшим королевством авари выше него невозможно. А плодородные земли по ее берегам уже заселяют люди, родственные вастакам…

Берег за большой рекой уходил все южнее, в маловодные и жаркие земли. Людей здесь замечено не было, но безводные жаркие места не лучше, чем холодные обводненные, думал Руссандол, рассматривая копии чертежей и заметок. Да еще дальние и труднодостижимые жаркие земли.

По земле – еще труднее достижимые.

– Благодарю.

– Жаль, надеяться на добрые вести было приятно, – Амбарто опять подошел к ним бесшумно, и мореход вздрогнул, когда тот заговорил. – А что слышно с Балара?

– Все больше людей строят корабли и учатся морскому и рыболовному делу. Господин Корабел говорит, что хочет обучить каждого, способного взять в руки весло или натянуть канат. И готовится прислать лесорубов в Оссирианд, потому что леса Балара почти вырублены, и эти земли займут поля. Господин Корабел будет рад слышать, что прибрежные леса станут безопаснее этим летом.