Текст книги "Блеск чужих созвездий. Часть 2 (СИ)"

Автор книги: Мария Доброхотова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

***

Лирой, приток Отолуры, на берегах которого развалился, как старый пьяница, Илибург, делал петлю. Над ним проходил Сокольничий мост с потрясающей красоты статуями соколов, строго наблюдавшими каменным взглядом за всяким, кто решит перебраться с одного берега на другой. Но людям, ютящимся под мостом, эта красота приелась хуже зубной боли, и была бы их воля, они бы не видели этих мерзких птиц никогда. Это был различный сброд: бездомные, бродячие музыканты и ремесленники, недостаточно известные, чтобы снять номер в гостинице, беглые преступники, мятежники и просто городские сумасшедшие. Они устроили баррикады из ящиков и деревянных щитов, которые были призваны защитить их от пронизывающего до печенок ветра. Здесь горели костры, почти все в бочках, но самый большой – прямо на гранитном камне, и рядом с огнем было еще терпимо. Бродяги даже выделили специальных смотрящих, главной задачей которых было поддерживать огонь. Если они не справлялись со своим простым делом, то получали знатных тумаков и еще долго охали во сне, ворочаясь на твердой земле.

– … и поэтому я уверен, что любая власть есть зло и порок. Даже если Виссарион – благородный разбойник, который думает о народе, ему потребуется совсем немного времени, чтобы понять, что народ – переменная, которой вполне можно периодически пренебрегать во имя высшей цели, – говорил статный старик, во рту которого не хватало большего количества зубов – он потерял их в славных драках.

– И что же, сидеть и терпеть этих алчных ящериц, которые тащат все золото Драгона себе в пещеры? – возмутился его собеседник.

– Драконы порочны, как и любой облеченный властью, но они и наша сила. Ни в одном государстве не осталось драконов, они так же прогнали их, возгордившись.

– И живут прекрасно!

– Возможно. Но вот пришли они на наши границы и обтирают их, а вступить боятся. Потому что прилетит Кейбл и пожжет их ряды к Бурунду. А противопоставить ему нечего.

– Но говорят, – вступил третий бездомный, – что существует такое средство, и ежели им стрелы смазать…

– Смотрите, кто-то идет! – воскликнул мальчишка, лишившийся в уличных беспорядках родителей и примкнувший ко двору под мостом совсем недавно.

Старик, которого здесь знали под именем Гардад, отошел от огня, чтобы глаза привыкли к темноте. И точно, в их сторону шел парнишка. Он обхватил себя за плечи и покачивался из стороны в сторону.

– Это может быть ловушка, – проговорил кто-то. – Нужно его прогнать.

– Да уж, ты у нас самая важная птица, чтобы на тебя ловушки ставить, – недобро покосился на него Гардад, а потом велел: – Помогите ему добраться к огню!

Пару молодых парней подскочили со своих лежанок и вышли в Извне – за границы коробок и щитов. Они подхватили пришлого мальчишку под локти и помогли ему добраться до огня. В свете костра стало видно, что у него отросшие белые волосы и белоснежная кожа, словно он никогда не видел солнца. Штаны, рубашка и жилет были пошиты из дорогой качественной ткани, а сапогам сносу не было. Наверняка перед ними был какой-нибудь беглый дворянчик, ну что ж, и такие попадали в беду.

– Ивовая улица, дом двадцать один, – проговорил мальчишка тонким голосом, будто он еще не ломался.

– Это адрес, где ты живешь? – спросил Гардад, и гость поспешно кивнул.

– Это ж гостиница тэссии Жамардин! – воскликнул рябой мужчина. – Только есть ли у тебя деньги заплатить за ночлег, а, парень?

Пока дворянчик мялся с ответом, пройдоха Тору лежал на набитом соломой тюфяке, жевал табак и рассматривал этого парнишку. Что-то сразу показалось ему подозрительным, и он щурился, пытаясь понять, что именно. Но когда гость отпустил наконец предплечья и расправился, греясь у большого костра, Тору присвистнул:

– Эгей, токмо ж это не парень! Вы гляньте, и титьки и корма – все при ней. Ахахахах, а вы думали, мужик это маленький? – он искренне расхохотался, повалился на спину, трепыхая в воздухе ногами. – Как будто… ох, не могу… Как будто сто лет бабы не видели.

Таня, а это была именно она, вспыхнула и зло посмотрела на весельчака. Акцент у него был жуткий, и понять удалось всего пару слов, но совершенно ясно было одно: над ней потешались.

– Так ты что же, правда, девушка? – спросил Гардад, заставляя ее повернуться вокруг оси. – Хм, действительно. А что ж ты в штанах? И без волос на голове.

– Продажная потому что, – пожал плечами проходивший как будто по своим делам парень. У него была шикарная черная шевелюра, даром что грязная, и обаятельная улыбка цыганенка. – Но так даже лучше, верно, милая? – он положил ей одну руку на плечо, а второй ущипнул за грудь, за что сразу получил подзатыльник от Гордада.

– Как ты себя ведешь, позорище? Коль проститутка и решит вас ублажать, так дело ваше, молодое, лезть не буду. А если помощь ей нужна, так она ничем не хуже нас. Значит, поможем.

– Точно, продажная, – шептался кто-то за спиной. – Смотри, ноги какие крепкие, хороша, наверное.

– А одежу кто-то из полюбовников купил.

– Да точно так и было.

Таня снова вцепилась в плечи, тщетно пытаясь защититься от взглядов этих мужчин. Идти ей было некуда, а если они решат напасть, то защититься она не сможет. Но Таня верила из последних сил, что среди людей должны попасться добрые.

– Я плохо говорю на драконьем, – начала Таня, обращаясь к Гордаду, в котором она безошибочно опознала лидера, хоть и не знала, что его никогда в вожаки не выбирал и титула не давал, все случилось само собой. – И мне нужна помощь. Мне нужно на Ивовая улица, двадцать один. Меня там ждут.

– Не вопрос, отведем, – заверил ее Гардад. – Ты только отогрейся сначала. Эй, кто-нибудь! Дайте ей одежду.

Вперед вышел странный мужчина неопределенного возраста и низко поклонился, выставив вперед левую ногу и сняв большую шляпу. Таня наблюдала за его кривляниями, подняв бровь. На нем был странный костюм, сшитый из белого и коричневого бархата, украшенный бантиками, некоторые из которых были оторваны.

– Тэсса, барон Трошер к вашим услугам. Бесконечно рад снова вас видеть. Примите мое скромное подношение, – и он протянул ей подбитый мехом дуплет, линялый и выцветший, но сохранивший следы былой красоты.

Вглядываясь в его странное лицо, детское, но хранившее следы возраста, Таня вдруг вспомнила этого человека. Когда она впервые попала в Илибург и пыталась выжить на его улицах, она ела вместе с ним в церкви. Тогда Трошер, пожалев девушку, которая не могла добыть себе еду из-за накинувшихся на стол бездомных, предложил ей свою тарелку, заверив, что покушал с нее совсем чуть-чуть и с краешку.

– Эй, а я ведь знаю тебя!

– Юная тэсса помнит меня, – счастливо улыбнулся он. – Потому что между нами сразу вспыхнула искра. Наша любовь засияет в бесконечности!

– Не обращай внимания, – улыбнулся Гордад, – Якоб Трошер сумасшедший, но добрый малый. Он действительно сын барона, родившийся не таким, как все. Его иногда забирают домой, но Якоб снова и снова сбегает на улицы, уверенный, что это и есть его владения, а мы его друзья и слуги.

– Спасибо, дэстор Трошер, – наклонила голову Таня, и барон, невысокий, худой, с болезненными кругами под глазами, снова расплылся в улыбке.

У дуплета был странный уксусный запах, и была вероятность, что в его некогда шикарном мехе водились паразиты, но Таня куталась в него, словно это была новая шуба. Парень с внешностью цыгана, широко улыбаясь, сунул ей в руку кружку и налил туда красной жидкости.

– Выпей, – предложил Гордад, – и согреешься.

– Оу, спасибо, – Таня посмотрела в кружку и не решилась даже пригубить сильно пахнущую спиртом жидкость. – Но я не пью.

– Боишься? – одобрительно хмыкнул старик. – Это правильно. Люди бывают разные, а мы здесь отребье и преступники, но сегодня ты одна из нас, продажная ли ты девка или жрица Великой Матери. Смотри, – он взял кружку и сделал большой глоток из нее. – Мы тебе не хотим зла, а кто задумает недоброе, – он мельком взглянул на цыганенка, – то я лично ему руки оторву и в зад затолкаю. Пей, не бойся.

Таня еще некоторое время с сомнением крутила кружку в руках, а потом решительно отставила ее в сторону. В прошлый раз, когда она пила с незнакомцем, все чуть не закончилось бедой. И все же интересно, как там Лис? Нагнало ли его возмездие Вука, или хитрому Мартину удалось выйти сухим из воды?

– Какая ж она продажная, хе-хе? – снова подал голос мужчина на соломенном тюфяке, тот самый, кто опознал в ней девушку. – Пить не пьет, морщится, поди ж. С Центральной она, говорю, из богатых, хошь, пятку за это отгрызу?

Никто его не слушал, но Гордад все-таки спросил:

– Откуда ты идешь? Выглядишь побитой. И у тебя кровь, – от показал на рукав, забрызганный коричневыми каплями. Но Таня замотала головой, давая понять, что не хочет ничего рассказывать. Она не могла доверять этим людям, теперь никому не могла, если уж быть честной с собой. Кто знает, может, они с радостью сдадут ее Свирлу, чтобы получить пару банкнот на своей пойло, и тогда все усилия пропадут даром, и ее, и ее друзей, и Мангона.

– Ну, не хочешь, так не говори, – хлопнул себя по коленям старик. – Все мы тут с историями. Как зовут хотя бы?

Таня решила, что она и так довольно приметная, чтобы еще сообщать направо и налево свое настоящее имя, поэтому прозвище, которое дала ей когда-то Росси, пришлось очень кстати.

– Я Северянка.

– Ну, – протянул старик, – это многое объясняет. А я Гордад, запомни мое имя, Северянка.

Двор под мостом жил своей жизнью. Люди, разные, молодые и старые, красивые и изуродованные, испуганные и разбитные, пили, разговаривали, смеялись или сидели в темноте, предпочитая одиночество. Двое сцепились из-за бутылки. К Гордаду подошел мужчина в дырявом пальто и с головой, повязанной платком под шляпой, и они принялись обсуждать какие-то патрули. Трошер не спускал с Тани глаз и как будто между прочим пытался подобраться к ней поближе. Он таращил глаза и дергал себя на грязные кудрявые волосы, свисающие из-под шляпы. Мужчина с внешностью цыгана достал гитару, что было встречено возгласами одобрения. Он некоторое время крутил колки, прислушивался к звучанию струн, перебирал их одну за другой, пока не остался полностью довольным звучанием инструмента. Он не объявлял песни и не привлекал внимания, просто бренчал незамысловатую мелодию, которая вплеталась в узор жизни под мостом. Те, кому была интересна его музыка, перебирались поближе, и Таня тоже развернулась к нему, чтобы лучше слышать.

Обиды, упрёки – по кругу, по кругу…

Несказанность слов угнетает и душит.

У тэссы Молчания цепкие руки

И взгляд равнодушный, морозящий душу.

Я тщетно пытаюсь к тебе достучаться

И вижу бессмысленность всех разговоров.

Гуляет хозяйкою горе-злосчастье,

А я – невидимка! Ты права априори.

Черёмуха в вазе расправила кисти,

Грядут холода по народным приметам.

Опять тишина в нашем доме повисла,

В ней плавает кольцами дым сигаретный.

Смахнуть со стола бы хрустальную вазу,

Решиться на крик или дерзкий поступок…

Какой-то колдун нас, наверное, сглазил.

Ну, что ты молчишь?

Я люблю тебя, слышишь?

У него оказался приятный бархатистый голос, который звучал то низко, мягко и тепло-бархатно, то взлетал вверх, заставляя сердце тосковать или радоваться. Музыкант печально улыбался и часто смотрел на Таню, и стихи неизвестного автора дрожали, уносясь ввысь, славили незакомую тэссу Молчание, которую влюбленный поэт увековечил в своем творении. Парень переживал каждую строчку, и любовная песня шла ему, словно скроенный по размерам камзол. Он родился, чтобы любить и разбивать сердца, темнокожий, темноволосый, дерзкий и обаятельный, его движения были легки и грациозны, он был красив и опасен и знал это. Таня бы обманула себя, если бы отрицала, что пусть на короткий момент, но ее сердце не зашлось потаенной тоской по страстной любви, которую воспевал бродяга под мостом Илибурга. Он ударил по струнам еще раз, заводя веселую песню о выпивке и женщинах, и собравшиеся вокруг него люди стали подпевать кто во что горазд, но вместе они все равно звучали очень дружно.

Таня согрелась. Пальцы приятно покалывало, и голова стала тяжелой от усталости и пережитых потрясений. Вокруг кипела жизнь, звучали разговоры и обрывки песен, и Таня почувствовала, что засыпает. Закрыла глаза, повинуясь потребностям измученного тела, склонилась на бок и рухнула на плечо Гордада.

– Северянка, проснись! – он перехватил ее за плечи и легонько тряхнул. – Не дело тебе здесь спать. Вставай, парни отведут тебя к Жамардин.

Таня с усилием протерла глаза, прогоняя дрему. Странное дело, но она расслабилась, оказавшись на теневой стороне Илибурга, среди людей, которые ее не знали и ничего от нее не ждали, среди нищеты и разрухи, в свете костра, в котором горели старые коробки и надежды на хороший конец. Ее сердце, разрывающееся от боли и противоречий, притихло и позволило наконец дышать полной грудью. Пара часов передышки, прежде чем идти дальше, сражаться и вырывать право на жизнь. Таня вздохнула, потерла руки и решительно поднялась.

– Кто проводит Северянку к Жамардин? – громко спросил Гордад, и несколько человек выступило вперед. Их не пришлось просить дважды, они были готовы протянуть руку помощи, как когда-то протянули им, спасая от голодной смерти и тюрьмы. Среди таких вызвавшихся был и барон Трошер, который улыбался, как младенец, и комкал в руках свою нелепую шляпу. К нему присоединился веселый малый, шутивший громче всех, и угрюмый высокий человек в поношенном пальто, и незнакомец с тюфяка, который так весело заливался смехом каждый раз, когда выяснял новую подробность про ночную гостью. Сомнительная компания, но ей Таня доверила свою жизнь.

– Спасибо, дэстор Гордад, – кивнула она. – Я обязательно заплачу вам за это все.

– Дэстор, надо же, – усмехнулся старик. – Сто лет ко мне так не обращались. В добрый путь, Северянка. Как знать, может, свидимся еще, тогда и сочтемся.

***

Илибург спал под холодным высоким небом, залитый серебром. В лунном свете мерцали первые снежинки, которые, долго кружась, опускались на землю, чтобы тут же растаять. Пристанище двора под мостом оказалось почти в центре города, и тут иногда попадались горящие твераневые фонари, до которых не успели добраться в своем кураже бунтовщики. Илибург повернулся к Тане другой стороной, темной и холодной, но вместе с тем невероятно умиротворенной. В тишине было слышно только шаги пяти человек, знавших город, как пальцы на руках, сколько бы их ни осталось. Жители, уставшие от погромов и протестов, разбрелись по домам, и на улицах остались мародеры и разбойники, опасные как для представителей старой власти, так и новой. Люди прятались в своих жилищах, запирались на засовы, закрывали ставни и больше не решались высовывать нос за порог после захода солнца. Веселый праздник безумия превратился в долгие опасные сумерки, в которых не было места удалой справедливости, теперь в Илибурге царило правило сильнейших: кто сильнее, тот и берет все, что пожелает. У власти остался один дракон, который боролся с распрями внутри вдруг рухнувшей системы, ему внезапно не оказалось дела до мира, распростершегося у подножия его небоскребов. А еще он боялся, но этого не знал никто, кроме разве что Мангона, но его разум было уже не спасти.

В сопровождении бездомных Таня вышла на небольшую уютную площадь, над которой нависли небоскребы. Несколько окон горели в темной высоте, словно огромные звезды, и богатые люди, которые прятались там, казались такими же недосягаемыми, как небесные светила.

– Подождите минуту, ваше благородство, – Трошер остановился, показывая рукой на одну из башен на площади, на которой располагался большой темный циферблат. Он задрал голову и придерживал шляпу, чтобы она не свалилась.

– Что случилось? – спросила Таня, которая начинала замерзать.

– Нет, ты погоди, – улыбнулся один из бездомных и тоже поднял взгляд к циферблату. Ровно в полночь, в десять часов, круг вспыхнул зеленым светом, осветив цифры и несколько кругов, которые начали двигаться, меняясь местами. Вспыхнули одна за другой десять звездочек, раздался мелодичный бой, и в башенке, под самой крышей, открылась дверца. оттуда вылетел металлический дракон, механически машущий крыльями, пролетел по полукругу, и пламя в его пасти горело красным. Проделав свой путь до конца, он скрылся за другой дверцей. Теперь открылись дверцы под циферблатом, и там проплыли яркие фигурки незнакомых Тане персонажей и давно умерших людей, знаменитых в Илибурге. В руках они держали горящие звездочки на металлических палочках, несколько из них уже потухли, и некому было позаботиться об осиротевших часах. Фигурки спрятались за дверцей, круги на циферблате еще несколько секунд вращались, а потом медленно потухли, осталась гореть только цифра 10.

– Ух ты, – выдохнула Таня.

– Ночью Библиотечная башня выглядит особенно красиво, – проговорил бездомный. – Все эти здания вокруг – Великая Библиотека. Снаружи торчит лишь часть, и еще больше скрыто под землей, целый лабиринт, в котором спрятаны тысячи книг. Это место было обителью Уэлла.

– Его голова… – начала было Таня.

– Да. Уэлл был сказочным духом Илибурга. Зря они с ним так.

Хозяин соломенного тюфяка захихикал:

– И никакие книжки, никакие мудрости не спасли его, хе-хе. Разделали, как куру.

Хмурый бродяга в плаще недобро посмотрел на него и поднял воротник:

– Пошли.

Они пересекли безлюдную площадь, нырнули в одну из улочек, вдоль которой стояли двухэтажные каменные дома с закрытыми ставнями окнами, потом свернули в переулок, узкий и темный. Бездомные вели ее прочь от центра, к стене, и чем дальше, тем зеленее становились дворы, тем более обветшалыми казались дома. Остановились они напротив кирпичного здания в три этажа, утопающего в зелени и возвышающегося над соседями, словно пастух над стадом овец. В окнах первого этажа горел свет, но они были занавешены шторами, поэтому что-либо разглядеть казалось невозможным, надпись большими золотыми буквами над входом гласила “Черный дракон”. Хмурый сопровождающий три раза постучал в дверь, и прошло не меньше минуты, прежде чем она открылась. На улицу пролился свет, заполнявший холл, и мужчина перегородил проход. Он был крепким и настолько высоким, что ему приходилось наклонять голову, чтобы разглядеть поздних гостей. В руках он сжимал дубинку.

– Шо вам? – недружелюбно поинтересовался мужчина.

– Мы к тэссии Жамардин, привратник! – пафосно сообщил Трошер, выпячивая щуплую грудь в засаленном камзоле. – Доложи своей госпоже, что к ней высокие гости.

– Скройся, Трошер, – отодвинул его в сторону бродяга в плаще, видя, как недоволен охранник. – Добрый вечер. Эта девушка, – он указал на Таню, – ищет безопасный ночлег.

– Дор, кто там на ночь глядя? – из глубины холла раздался женский голос, и за спиной охранника появилась высокая дама в красном стеганом халате, отороченном белым мехом. На вид ей было лет пятьдесят, она была худощавой и высокой, кудрявые каштановые волосы с проседью были забраны в высокую прическу. – Кого вы притащили на этот раз? – спросила Жамардин, морщась.

– Ее зовут Северянка, и она ищет комнату.

– У ваших друзей никогда нет денег, чтобы заплатить хотя бы за еду, а у меня не ночлежка. Я вас просила никого ко мне больше не водить.

Таня вышла вперед.

– Вот, мне дали ваш адрес, – она протянула мятую бумажку, и Жамардин взяла ее двумя пальцами, словно боялась испачкаться. – Тень сказал, что вы все знаете.

Лицо женщины разгладилось, стало благосклонным и обеспокоенным. Она пробежала глазами строчки на мятом листе, потом посмотрела на Таню:

– А где же он сам?

Таня не знала, как ответить ей, и просто подняла глаза к небу. Кажется, что Жамардин поняла ее, потому что приложила изящную, тронутую временем руку к лицу.

– Ну что же он? Он обещал быть осторожнее.

Таня просто покачала головой, надеясь, что женщина поймет, что у Мангона просто не было выбора. Жамардин спохватилась, замахала руками.

– Ну что же мы стоим? Проходи скорее. Как тебя там? Северянка?

– Меня зовут Татана, – ответила Таня, вступая под сень безопасного убежища. На нее дохнуло теплом и запахом обжитого дома. Наверх вела покрытая ковром лестница, двери направо и налево открывали вид на маленькие гостиные и стойку, за которой, по всей видимости, можно было снять комнату.

Жамардин на минуту отошла, оставив дом под охраной верного Дора, а Таня обернулась к бездомным, которые в полной мере выполнили свое обещание.

– Спасибо вам! Всем сердцем, – она прижала руки к груди.

Высокий бродяга в плаще хмыкнул, хозяин тюфяка захихикал, грозя пальцем, а Трошер раскланялся, подметая пол огромной шляпой. Таня улыбнулась ему и низко поклонилась, принимая правила игры. Полоумный дворянчик пришел в неописуемый восторг, подпрыгнул и гордо посмотрел на своих друзей. Вернулась Жамардин, в руках у нее был маленький черный мешочек.

– Спасибо за помощь моему другу, – сказала она. – Выпейте за Тень.

– Тень? – переспросил мужчина в плаще, ловко пряча мешочек в карман под алчными взглядами сопровождающих. – Всенепременно, – он коснулся края шляпы двумя пальцами и первый отвернулся, нырнул из светлого пятна обратно в холодную ночь. Хихикающий бродяга достал откуда-то черный котелок, нацепил его на голову и последовал за ним. Последним Таня видела Трошера, который раскланивался, пока не закрылась дверь, и Таня не осталась один на один с тэссией Жамардин.

Несколько секунд они смотрели друг на друга, изучая, решая, стоит ли доверять, делая выводы друг о друге. Жамардин казалась сонной и чуть высокомерной, Таня – хмурой, резкой, диковатой, как уличный мальчишка.

– Что случилось с Мангоном? – спросила с долей подозрения женщина.

– Много врагов, – ответила Таня и обняла себя руками, мысленно возвращаясь на несколько часов назад. – Он стал драконом.

– Вот ведь упрямец! – взмахнула руками Жамардин. – Вечно он чересчур уверен в своих силах. И слишком много на себя берет. Ну да Бурунд с ним, дай-ка я на тебя посмотрю. О Матерь, что с твоими вещами? Что за запах?

– Я была в темнице, – буркнула Таня, понимая, что выглядит она не лучше бездомных, что привели ее сюда. Достойную компанию она себе подобрала.

– Дор, – позвала женщина, – пока слуг нет, тебе придется подготовить ванную комнату. Это чудовище срочно нужно отмыть. А я пока подберу одежду.

– Тэссия, у меня нет денег…

– Не беспокойся, Адриан заплатил за все услуги до конца времен, – отмахнулась Жамардин, рыская по полочкам за стойкой. – Где-то был… Вот он! – она протянула ключ с большим красным брелком. – Комната 219, второй этаж. И ради Матери, не называй меня тэссией, а то я чувствую себя старой.

“Адриан, – повторила про себя Таня, принимая ключ, – где же ты сейчас?”

– Ну, чего такая несчастная стоишь? Пошли, покажу тебе твою комнату, – Жамардин старалась не прикасаться к грязному костюму Тани, просто пошла вверх по лестнице, потом по коридору, поэтому оставалось просто следовать за ней.

Комната, которая предназначалась Мангону, была поделена на две половины тонкой перегородкой. В каждой части была своя кровать, покрытая тяжелым бордовым пледом, шкаф, кресло и письменный стол. Окна выходили на центральный вход, где Таня сама стояла каких-то десять минут назад, но их можно было закрыть, чтобы спрятаться от посторонних глаз.

– Там, за дверью, я приготовила женские принадлежности для умывания, как велел Мангон, – Жамардин, казалось, чувствовала себя неуютно. – О водопроводе во всей гостинице я пока только мечтаю, горячая вода есть в ванных на первом этаже, а в комнате пока придется довольствоваться кувшином. Я выброшу эту одежду, взамен принесут приличное платье.

– Нет! – резче, чем следовало бы, запротестовала Таня. – Не нужно, я не хочу платье, я хочу штаны.

– Гулять по Илибургу с обтянутыми брюками ногами не безопасно, – раздраженно ответила хозяйка гостиницы. – Хотя чего я удивляюсь, от друзей Мангона всего можно ожидать.

Таня прошлась по комнате, заглянула за дверь, в ту часть, что отводилась ей. Она могла ночевать отдельно, не стесненная обществом Мангона, но при этом никто бы не прошел к ней мимо дракона.

– Это все он придумал? – спросила Таня, имея в виду приготовленную комнату.

– Да, необычная предусмотрительность с его стороны. И забота. Такого в последнее время от него не дождешься, – со странной смесью грусти и злости ответила Жамардин.

– Раньше он был другой?

– О да. Мой “Черный дракон” существуют только благодаря ему, – женщина с нежностью разгладила несуществующие складки на покрывале. – Он раньше часто приходил ко мне, веселый и храбрый, а потом его отец умер и он стал Мангоном. С тех пор меня навещал только напыщенный дворянин, драконий кардинал. И вот вчера Тень снова появился на моем пороге, и я не могла отказать ему ни в одной его просьбе, – она посмотрела на Таню, и в ее глазах читалась сильная тревога.

– Думаете, он не вернется?

Жамардин опустила голову.

– Он сказал, что у него не осталось сил оборачиваться, что он может погибнуть от пули, если не решится перекинуться в дракона, а если решится, то останется им навсегда. И я спросила, ради кого он так рискует.

– И что он сказал?

Хозяйка посмотрела на Таню прямо и немного отчаянно.

– Сказал, что ради себя. Что ты можешь спасти ему жизнь. Но дело не в этом, потому что передо мной был Тень, а уж его-то я знаю.

Жамардин смотрела на Таню так, будто она была в чем-то бесконечно виновата, а сама Таня почувствовала, как сердце забилось чаще, и в животе стало теплее. От крайнего чувства неловкости спас Дор, который возник в дверном проеме на удивление бесшумно, словно гигантская тень.

– Я ванну налил, как вы и просили, – пробасил он. – Можно я пойду сторожить дом от отребья? Я это умею намного лучше.

– Конечно, Дор. Спасибо за помощь, – Жамардин погладила его по огромной руке, и в ее движениях сохранились грация и милая жеманность. Вероятно, в молодости она была той еще кокеткой, и Таня удивилась, что это открытие стало ей неприятно. Вероятно, их связывало с Адрианом что-то большее, нежели “Черный дракон”, и ее это ни коим образом не касалось, скорее всего, тогда ее и на свете не было, но она вдруг снова с особой остротой почувствовала себя лишней в этом мире и этой истории, где всех связывали невидимые узы, а она металась, словно шарик от пинг-понга, между людьми и чужими комнатами, слишком молодая, слишком глупая и до отчаяния одинокая.

– Ну что же ты стоишь? – обернулась Жамардин, спугнув грустные мысли. – Беги скорее в ванную и смой с себя следы пребывания в темнице. Ты милая девочка, и вонь заключенного тебе не идет.

Ванная комната была настолько большой, что напомнила о доме Амина. Но если там Таня купалась в роскошной ванне с видом на небоскребы Илибурга, то в “Черном драконе” была скорее общественная помывочная. Здесь был небольшой предбанник, где можно было переодеться или посидеть на скамейке, дожидаясь своей очереди, а за дверью располагалось целых три купальни, разделенные ширмами. К ним прямо по полу были проведены латунные трубы, очевидно, что Жамардин не решилась на капитальный ремонт ради центрального водоснабжения. Здесь было очень гулко и полутемно, горела одна твераневая лампа на столике. Одна из ванн оказалась наполнена обжигающе горячей водой. То ли Дор хотел ей за что-то досадить, то ли у него была настолько дубовая кожа, что она его спасала даже от таких высоких температур. Таня встала в ванне и замерла: вода была горячей настолько, что еще чуть-чуть и невозможно было бы терпеть. Кожа стоп постепенно стала красной, но Таня, сжав зубы, все равно медленно села, ощущая, как пар обжигает кожу. Некоторым людям не нужны суды и палачи, чтобы вынести себе приговор и примерно наказывать себя раз за разом. Глубоко в душе Таня была уверена, что виновна по всем статьям и не достойна ни теплой постели, ни этой ванной, и только боль могла помочь искупить ей ее греховное удовольствие от удовлетворения элементарных человеческих потребностей. У ее друзей, оставшихся в темнице Свирла, не было и того, и погружаясь под воду с головой, Таня клялась первым делом заняться их спасением.

Вода, не воспетая только ленивой мифологией, вопреки даже самому искреннему желанию страдать, смывала боль и тревоги. Как бы Тани ни жаждала ненавидеть себя, она вылезла из ванной горячей, мягкой, уставшей девушкой, которая мечтала о стакане какао и теплой постели. Нет, тяжесть с сердца не осталась в мыльной воде, свои камни Таня все еще продолжала носить при себе, но делать это стало чуточку легче.

В комнату она возвращалась по пустым коридорам. На столе ее ждал легкий перекус и молоко с травами, она с благодарностью съела булочку с джемом, глядя, как постепенно светлеет небо, где ночь снова проиграла заре. Потом она, как была, в халате, забралась в кровать, которая принадлежала Мангону, и крепко уснула.

Проспала Таня до следующего вечера и проснулась вполне отдохнувшей и готовой к мести и подвигам во имя друзей. Другой цели у нее не было, она не понимала, зачем ей еще жить в этом мире и куда идти.

– Тебе не обязательно искать смерти, – говорила Жамардин, которая неожиданно решила составить тане компанию за ужином. Они сидели в небольшой столовой на первом этаже, где круглые столики были покрыты белоснежными скатертями и на них стояли вазы с цветами. В столовой оказался еще один мужчина, который баловал себя поздним бокалом виски, но прочие постояльцы уже поужинали и разошлись по номерам. На столе, за которым ужинали Таня с хозяйкой гостиницы, горели свечи, настоящие, а не эти “твераневые ублюдки”, как называла их Жамардин. Таня снова пошла на компромисс с собой и надела платье, которое предложила ей хозяйка. Вопреки обыкновению, она даже смогла вынести свое отражение в зеркале, наверное, потому что платье было элегантным и очень сдержанным, без раздражающих бантов и рюшей.

– Я не ищу смерти, – возражала Таня, – я дала слово. И потом, я не знаю, что мне еще делать.

– Оставайся у меня, – предложила Жамардин. – Думаю, Адриан хотел бы, чтобы я о тебе позаботилась, а мне не помешает помощница.

– Не думаю, что вам нужна такая проблема. Боль везде, где я есть.

– Хах, милая, ты слишком высокого о себе мнения, – рассмеялась хозяйка. – Боль просто везде, и ей нет до тебя никакого дела. Ты родилась на свет и обречена страдать, пока Матерь не заберет тебя и ты не обретешь покой.

– Говорите не весело, – сказала Таня, намазывая гусиный паштет на ломоть хлеба.

Жамардин посмотрела на нее долгим взглядом, будто оценивая, и вдруг спросила:

– Сколько мне, по-твоему, лет?

Таня замерла с бутербродом в руке. Наверное, тут был какой-то подвох, хозяйка вообще вела себя так, будто за каждым ее словом кроется десяток смыслов, в которых не было никакого шанса разобраться, но Таня была слишком прямолинейна для всех этих игр.