Текст книги "Блеск чужих созвездий. Часть 2 (СИ)"

Автор книги: Мария Доброхотова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

– Пять десятков и два, – пожала она плечами.

– Ты странно изъясняешься, но при этом умудряешься льстить, – усмехнулась Жамардин, покачивая в руках бокал вина. Она явно была польщена. Бутылка на столе почти опустела, и глаза женщины весело блестели. – Пятьдесят два, значит? Мне шестьдесят один.

– О, хорошо смотритесь! – бесхитростно заявила Таня, чем вызвала еще одну искреннюю улыбку.

– Спасибо. Но моя жизнь позади, и в ней мало было хорошего, – она задумалась, пригубив вина. – Знаешь, ведь у нас с мужем была таверна. “Белая лошадь”. Тогда не было всех этих мобилей, и считалось, что белые кони приносят удачу. Мне наша лошадь принесла только боль. Оказалось, что муж мне изменяет, я узнала и потребовала прекратить встречи с другой женщиной. Любовница, услышав это, в приступе ревности подожгла таверну. Ночью. Муж сгорел, а я спаслась, выпрыгнув из окна мансарды, где была наша спальня. Тот вечер до сих пор иногда мне снится, и его крики, и почерневшая кожа, и то, как я смотрю из окна, а земля все отдаляется, отдаляется, и я понимаю, что если прыгну, то никогда не долечу до земли.

– Это страшно, – сказала Таня, хотя рассказ ее не очень трогал: ей требовалось большое усилие, чтобы расслышать все слова и уловить смысл, поэтому на переживания не хватало времени.

– Я сломала ноги, – как бы между прочим поведала Жамардин, – и буквально заново училась ходить. У меня не осталось ничего: ни дома, ни мужа, ни копейки денег. Так я оказалась под мостом и была принята ко двору.

– Вот почему они вас знают!

– Мало кто помнит меня, с тех пор тридцать лет прошло. Разве что Гардад, но он вообще странный человек, который то исчезает, то снова появляется, когда вздумается. К счастью, под мостом я провела мало времени, потому что встретила там Тень. Он втайне от отца общался со всяким ненадежным сбродом, и признаться честно, своему сыну я бы устроила приличную взбучку, узнав о таких его приключениях. Но сына у меня нет, и мне очень повезло, что Адриан не слушал своего.

Жамардин прервала рассказ, чтобы достать из вышитого мешочка трубку для курения с длинным изящным мундштуком. Она сжала в ладонях маленькую черную чашку трубки, вырезанную из черного дерева и украшенную золотым ободком, будто пыталась отогреть в руках маленькое живое существо. Потом из другого мешочка высыпала на стол табак и, беря его двумя пальцами, принялась накладывать внутрь, щепоть за щепотью, сначала не надавливая, иногда постукивая по тыльной стороне ладони, позволяя сухим листьям улечься под собственным весом, и только в конце, когда табак лежал небольшой горкой, достала стик из такого же черного дерева и немного его примяла. Жамардин не торопилась: процесс казался поистине успокаивающим, почти ритуальным, и женщина явно получала удовольствие от каждого действия. Чиркнула спичка. Жамардин положила кончик мундштука в рот, красная помада осталась только по краям губ и не отпечаталась на нем, поднесла огонек к чашке и подожгла табак, втягивая дым. Огня не было видно, он тут же нырнул в гущу листьев, словно ласка, и только небольшой дымок указывал на то, что внутри он горит.

Жамардин некоторое время курила молча, прикрыв глаза и думая о своем. Тане не торопила ее, наслаждаясь ужином. Удрученная сытостью и теплом, в которых она оказалась, Таня все крепче утверждалась в мысли пойти спасать друзей. Мысль, что эта идея может стать последней в ее жизни, приходила в голову постоянно, и Таня не упускала возможности вкусно поесть и погреться у огня, чтобы позже мучиться угрызениями совести. Но безнадежный круговорот ее размышлений прервала Жамардин:

– Он дал мне денег. Адриан, я имею в виду, – она выпустила дым вместе с его именем. – Неприлично много денег, чтобы я могла отстроить таверну заново. Но я не хотела возвращаться к прошлому и купила этот дом. Сколь бы огромную сумму Адриан мне ни подарил, на землю в центре города ее бы не хватило, поэтому я обитаю здесь. Он помог с оформлением бумаг и покупкой мебели, рекомендовал “Черного дракона” знакомым, так что я получила шанс не скатиться до уровня отеля для свиданок.

– Черный дракон! Это же из-за Мангона, да?

– Как нагло, да? – Жамардин усмехнулась немного хищно.

– Почему? Я думаю, это приятно, – бесхитростно ответила Таня. Женщина коротко и невесело рассмеялась и вновь отправила трубку в рот.

– Мне хотелось показать всем его причастность ко мне, моим делам. Уличить в связи со мной, ведь со временем он становился все более далеким и холодным. Благородный кардинал Мангон, честолюбивый и недоступный. Я хотела, чтобы люди догадывались, подозревали его, но, кажется, они либо не задумывались о смысле вывески, либо так же наивно умилялись ей. Ты понимаешь меня, верно? Ты тоже хочешь, чтобы все видели?

– Что видели?

– Вашу связь, конечно.

– Я хочу, чтобы Мангон никогда не знал о том, что я живу, – резко ответила Таня, поддаваясь странному напряжению вечера. Жамардин была беспричинно откровенна, вероятно, она очень давно хранила тайны при себе и, встретив незнакомую девушку, которая могла бы разделить и понять ее чувства, не смогла сдержаться, испытывая вместе с облегчением страшную ревность. Но слова Тани удивили ее.

– В этом секрет Мангона? Он просто хочет ту, что не хочет его? Как банально, – рот Жамардин искривился, его уголки поползли вниз.

– Я думаю, Мангон просто хочет жить. И он готов обменять на жизнь все, что угодно.

Они некоторое время молчали. Таня ковырялась в мясе, которое резко стало ей не интересно после непрошенного экскурса в чужие отношения, Жамардин же курила, выдыхая дым изящными струйками и изучая узор на стенах. В своих мыслях она была очень далеко, в далеком прошлом и не таком далеком будущем, которое было ей отмерено, пересыпала воспоминания, словно уголь в ладонях, такие же черные, такие же безнадежные. Незнакомый мужчина допил виски и, учтиво попрощавшись с хозяйкой, вышел из столовой.

– А вы с Мангоном? Ну… – спросила вдруг Таня.

– Спали ли мы с ним? – прищурилась Жамардин, сразу переключая внимание на собеседницу. – Зачем тебе такие подробности, милая? Хочешь ли ты знать, где среди этих комнат мы уединялись и какие слова он мне говорил?

Таня слушала, широко распахнув глаза. Ее щеки вспыхнули от смущения.

– Нет! – чересчур пылко возразила она. – Что в вашей голове вообще, зачем мне это знать? Я спрашиваю, видели вы его в последнюю половину года? Может, он говорил о планах и его драконьей жизни?

Жамардин высоко подняла голову и посмотрела на нее сверху вниз.

– Твое оправдание выглядит нелепо.

– Ваше хотение вспомнить это все выглядит нелепо, – Таня решительно поднялась. – Куда отнести тарелку?

– Ха-хах, – коротко рассмеялась Жамардин. – Чем больше я с тобой нахожусь, тем меньше понимаю Мангона. Насколько я знаю, у него всегда была парочка женщин, и последние полгода, и вообще всегда. Чего он тобой озаботился? – она показала головой. – Посуду уберут, не волнуйся.

– Тогда я пойду спать, – и Таня покинула столовую, полная смущения.

В коридоре она встретила несколько постояльцев, которых застал в чужом городе мятеж, им Жамардин с готовностью дала скидку, как будто идя навстречу попавшим в нелегкую ситуацию клиентам, на самом деле борясь хоть за какую-то выручку в наступившие темные времена. Но стоило Тане войти в комнату и закрыть дверь, как ее обступила мягкая тишина. На столе горела лампа, выхватывая из темноты канцелярский набор и пару чистых листов бумаги, шторы, закрывавшие окна, казались особенно алыми в скудном свете, но весь остальной номер тонул в темно-серых тонах. Он казался особенно большим для одной Тани, и она поймала себя на мысли, что ей одиноко и немного страшно. Понимая, что уснуть не удастся, она села за стол, взяла лист бумаги и начала составлять план. Спасение друзей – единственная цель в жизни, которую ей удалось для себя выдумать. Своеобразный маячок, который еле заметно горел впереди и на который хотя бы можно было ориентироваться. В остальном было ощущение, что Таню обступил густой туман, который стремился ослепить, оглушить, лишить обоняния и окончательно сбить с пути. Все, что у нее осталось, – это Росси и Жослен, которые остались в холодных темницах Свирла, и никто в этом не виноват, кроме нее.

Таня нарисовала путь к лаборатории так, как она запомнила, и планировку той части первого этажа и подземелья, которую видела. Ее чертеж значительно отличался от реальности, и Таня прекрасно отдавала себе в этом отчет, но эти воспоминания – все, что у нее было. Она попыталась представить, сколько охраны может быть в лаборатории, есть ли другие входы, и под самое утро поняла, что одной ей не справиться. Ей катастрофически нужна была помощь людей, которые владели информацией, недоступной для Тани. Уже засыпая прямо за столом, положив голову на изрисованные листы, Таня вспомнила о Дворе под мостом. Эта мысль на мгновение привела ее в восторг, и она твердо решила на следующий день отправиться к бездомным, а в следующую секунду провалилась в сон.

Глава 7. Причина вернуться

Болела шея. Боль растекалась вниз по спине и, хоть и не приносила мучений, ежеминутно раздражала. Спать за столом – едва ли Тане могла прийти идея хуже в ту ночь, но это казалось таким романтичным: работать буквально до потери сознания, как в книгах или кино. Реальность, как ей и полагается, оказалась неприятной. Жамардин усмехалась, поглядывая на то, как ее новая постоялица разминает шею. Сама хозяйка “Черного дракона” разбирала квитанции, которые на стойку регистрации принесли с самого утра, а Таня сидела на диване напротив.

– Жамардин, вот скажите, если кто-то хочет видеть людей под мостом, что кто-то должен сделать? – спросила она как бы между прочим. План привлечь бездомных показался с утра ненадежным, но Таня продолжала думать над ним и за завтраком, и перед обедом, и даже над тарелкой с супом, и ничего лучше в голову ей не пришло.

– Прийти под мост? – Жамардин выгнула бровь. Она догадывалась, что это только начало разговора, и бросила на Таню заинтересованный взгляд из-за монокля.

– А если кто-то хочет дать работу?

– Эти парни не любят работать, милочка. По-моему, это очевидно по их образу жизни.

– Ну, а если кто-то хочет?

– Так, – женщина перевязала резинкой стопку квитанций и бросила их в ящик стола, после чего подалась вперед, опираясь локтями на стойку, и спросила прямо: – Что ты задумала?

В этот момент в холл вошел высокий худой мужчина с сухим морщинистым лицом. Он положил ключ на стойку, и Жамардин тут же повесила брелок на доску позади себя.

– Доброе утро, – голос у мужчины оказался неожиданно высоким. – Ухожу по делам, буду как обычно.

– Хорошо, дэстор. Удачного вам дня, – откликнулась хозяйка. – Будьте осторожны на улицах.

– Да, осторожность сейчас не помешает, – ответил мужчина, однако уходить не торопился. Облокотившись на стойку регистрации, он окинул ленивым взглядом холл.

– Тэссия, а что это за юное сокровище на вашем диване? Новая постоялица? Или? – проговорил мужчина вполголоса и многозначительно поднял брови. Таня демонстративно смотрела в сторону, стараясь не смущать клиентов “Черного дракона”, и подробностей разговора не слышала.

– О, это моя племянница. Бедняжка Шарлотт. У нее был стригущий лишай, – сообщила Жамардин доверительным шепотом. – И ее пришлось остричь.

– Так значит, она не? – мужчина показал на голову, намекая на короткие волосы.

– Нет, – протянула Жамардин. – Что вы. Крайне дикая девочка. И туповата, если честно.

Мужчина подошел к Тане, и та подняла на него вопросительный взгляд.

– Разрешите выразить вам соболезнования, – с ноткой снисхождения сказал он. – Не печальтесь, вы обязательно обретете счастье с каким-нибудь бедолагой.

– Чего? – нахмурилась Таня, и мужчина только сочувствующе вздохнул.

– Вы были правы, она действительно туповата, – заявил он Жамардин, ничуть не смущаясь ее недовольного взгляда. – Моя раха готова?

– Как обычно, ждет вас в зимнем саду. Поторопитесь, а то остынет, – холодно отозвалась хозяйка, открывая регистрационную книгу.

– Всенепременно, всенепременно, – кивнул мужчина и вышел.

– Что за гнусный тип, – пробормотала под нос Жамардин и добавила громче: – Так что ты задумала, милая?

Таня смутилась, с досадой чувствуя, как глупый румянец заливает лицо, но отступать было поздно.

– Я хочу просить бездомных помочь. Идти в лабораторию и освободить моих друзей.

Жамардин медленно выпрямилась, удивленно подняв брови, и монокль тут же выпал, так что его пришлось ловить. Водрузив стеклышко на место, женщина предложила:

– А давай я дам тебе веревку?

– Зачем мне веревка?

– Ты же хочешь покончить с жизнью? Так с веревкой намного проще и быстрее выйдет, нежели соваться в лапы Свирлу.

Таня закатила глаза: у нее не было настроения для сарказма, она и так была сжата, как пружина.

– Я хочу спасти друзей, – упрямо повторила Таня. Жамардин вышла из-за стойки и присела на диван напротив нее. В беспощадном дневном свете было заметно, насколько она старая и уставшая, и теперь Таня видела, что Жамардин и правда шестьдесят лет. Ее бледные серые глаза смотрели прямо с грустью и холодной решимостью.

– Давай честно: у тебя нет никаких шансов спасти друзей. Ты одна во всем городе, ты не знаешь и не умеешь ничего, что помогло бы тебе освободить их. Все, что ты можешь, это попросить Великую Матерь забрать их жизни поскорее. Или пойти и умереть в темнице вместе с ними.

Таня смотрела на Жамардин во все глаза, и чувствовала, как кружится голова, будто ее сейчас больно ударили.

– А если люди под мостом? – ее голос почему-то оказался хриплым.

– Чем ты им собираешься платить, милая? У тебя нет ни агорта, а эти бродяги мизинцем ноги не пошевелят даром.

Пришло время Тане снова смущаться. Живот свело от волнения. Она опустила взгляд и несколько секунд набиралась храбрости, чтобы выпалить:

– Я хочу попросить вас. Мангон оставил деньги. Может, там есть немного на мой план.

– Хах, – выдохнула Жамардин, решительно поднимаясь с диванчика. – Вздумала возвращаться в лапы к Свирлу – пожалуйста, но только не за мой счет! Сколько там оставил мне Адриан, не твоего ума дела, даже если бы это была сотня тысяч, на безнадежную затею я и агорта не дам!

– Но…

– Нет-нет, даже слушать тебя не буду, – и Жамардин вышла из холла, на ходу продолжая убеждать всех вокруг, что не будет слушать взбалмошную девчонку. Таня осталась сидеть на диване, и ей понадобилось время, чтобы справиться с подступающим отчаянием.

“Ничего, я придумаю другой план”, – подумала она, поднимаясь по лестнице. Но что это может быть за план, Таня не имела ни малейшего представления. Она топала по ступеням до боли в пятках, будто они были виноваты во всех ее проблемах.

Жамардин вернулась много позже, после ужина. За окном растекся глубокий вечер, в это время в ванной комнате уже не было постоялиц, и можно было побыть в одиночестве, чем Таня не преминула воспользоваться. Когда она вышла, ароматная и чуть более спокойная, чем час назад, у дверей ее ждала Жамардин и поманила за собой через гостиную одну, вторую, музыкальный зал и приемную прямо к ее кабинету.

Конечно, у такой важной и самодостаточной женщины, как Жамардин, был свой кабинет. Вопреки ее желанию подчеркнуть индивидуальность, эта комната была настолько банальной, насколько это возможно. Такие тяжелые шкафы, кожаные кресла, дубовый стол и подборка книг по экономике, бухгалтерии и истории Илибурга можно было обнаружить в доме любого достопочтенного дворянина, которому стало бы плохо от одной только мысли о том, что женщина способна в одиночку вести дела. Собственно, поэтому “Черный дракон” оставался непризнанной уважаемыми людьми гостиницей, как бы ни старался Мангон ее рекламировать, и выживала только за счет приезжих гостей, которые не были настолько подвержены предубеждениям.

Жамардин открыла стеклянный шкафчик и достала бутылку вина. Налила себе и Тане и уселась в громоздкое кресло, в котором выглядела особенно хрупкой.

– Попробуй, это вино из виноградников Лариша. Не самый лучший урожай, но все равно достойнее всего, что могут сделать у нас, – она сделала глоток и прикрыла глаза. Таня некоторое время ждала, пока Жамардин посмотрит на нее, но та будто хотела, чтобы Таня последовала ее примеру, и та тоже поднесла бокал к губам. Вино оказалось сухим, но не кислым, а с богатым вкусом, который неискушенная в винах Таня не имела и шанса распознать. Оно было мягким и шелковистым, насыщенным, наполненным солнцем далекого неизвестного Лариша. Вот бы увидеть этот город! Да что там город, перед ногами Тани лежал целый мир, о котором она не знала ровным счетом ничего, и каждый шаг за порог оборачивался приключением и новым открытием. Если бы можно было закрыть глаза на все беды, если бы только друзья были свободны, она бы собрала рюкзак и отправилась, куда глаза глядят, подумала Таня, пока вино приятно согревало ей нутро.

– Я думала над твоей просьбой, – внезапно заговорила Жамардин, заставив Таню вздрогнуть. – И решила, что я все-таки не дракон, чтобы умирать на груде золота, которое никому не приносит добра. Мне осталось совсем недолго, какая-то болезнь пожирает меня изнутри, растет, словно гриб-паразит, – она машинально положила руку на живот. – У меня нет детей, я не смогла дать этому миру новую жизнь, так почему бы не спасти существующие? И, тогда, возможно, Матерь подарит мне покой.

– Я плохо понимаю, – осторожно начала Таня, – вы думаете теперь другое? Вы даете мне деньги?

– Нет, конечно, – Жамардин вновь достала трубку и принялась набивать ее табаком. – Ты по-прежнему ничего здесь не знаешь. Но я готова помочь тебе составить план, у которого есть хоть мизерный шанс, и найти подходящих людей.

Таня выглядела пораженной. Ее надежда, в которую в этом мире не плюнул только ленивый, снова подняла голову вопреки всему.

– Почему вы это делаете?

– А почему бы и нет? Может, я добрая внутри?

– Думаю, что нет, – выпалила Таня прежде, чем успела остановиться. Спохватилась, осознав, что сказала, и испуганно посмотрела в глаза Жамардин, в которых вспыхнул яростный огонь, но быстро погас.

– Хорошо, жизнь действительно выбила из меня почти всю добродетель, – сказала она, закатив глаза, и постучала трубкой о стол, позволяя табаку улечься. – Ты мне даже не нравишься.

– Что? Почему? – Таня выглядела искренне удивленной. – Вы добрая ко мне, я и думать не могла…

– Думать не могла – это про тебя, пожалуй, – хмыкнула Жамаржин. – Понимаешь ли, милая, у тебя есть один существенный недостаток. Ужасный, непростительный. Невыносимый.

Она замолчала, раскуривая трубку. Таня молчала, и тревожные предчувствия крутились внутри, как угри. Жамардин не торопилась, сделала одну затяжку, за ней вторую. Ехидно посмотрела на девушку сквозь дым, и та не выдержала:

– Что идет не так?

– Молодость, милая, – усмехнулась Жамардин. – Ты преступно молода и привлекательна, даже несмотря на это, – она указала трубкой на Таню, имея в виду и ее кожу, и стрижку, и одежду. – И Мангон дорожит тобой. Моя жизнь подходит к концу, тело пожирает само себя, и тут на пороге появляешься ты, грязная, уставшая и буквально пышущая молодостью! Насмешка надо мной.

– Я же не… Я не хочу, чтобы…

– О, перестань, – отмахнулась Жамардин, – во всем этом нет твоей вины, и это еще более отвратительно. Но тебе нечего беспокоиться, я стараюсь вести себя так, как следует добропорядочной пожилой даме. Может быть, ты согласишься остаться со мной, и я смогу понять то чувство, когда преемник воспринимается продолжением себя и твоим бессмертием, – она отправила трубку в рот и втянула дым. – Если ты выживешь, конечно.

В кабинете воцарилась тишина, тяжелая и вязкая. Таня чувствовала, будто мысли замедлились, она была совершенно растеряна и не знала, что принимать на веру, а что нет, и как со всем этим себя вести. Таня смотрела под ноги, на красно-коричневый ковер, и нервно постукивала пальцами по подлокотнику кресла. В душе поднималось возмущение из-за странного поведения Жамардин. Она не имела права ставить Таню в такую нелегкую ситуацию, обвинять Бог знает в чем и заставлять чувствовать себя едва ли не виноватой.

– И все-таки вы мне помогаете, – сказала наконец она.

– О, да, – отозвалась Жамардин, будто очнувшись от важных раздумий. – Я считаю, что это будет занимательно. Интересно, если тебе понятнее. Эта твоя идея похожа на приключение, и было бы неплохо размять свои старые кости.

– Там, в тюрьме, мои друзья! – почти прорычала Таня. – Это не игрушки!

– Милая, – промурлыкала Жамардин, наклоняясь вперед, – для меня они никто. Уверена, что хочешь запретить мне развлекаться? Кто знает, что тогда станет с моим решением…

***

Таня ворвалась в комнату, сгорая от гнева, густо замешанного на стыде. Разговоры с Жамардин неизменно сбивали с толку, приходилось продираться через ее изъяснения, словно через терновник, что-то угадывая, что-то додумывая. Таня проигрывала ей по всем фронтам: она не знала языка, ей не хватало жизненного опыта и любви к словесным игрищам. Поэтому оставалось только злиться на себя и Жамардин, которая наверняка с удовольствием потягивала сейчас вино, разбавляя его вкус горечью табака.

Таня остановилась у стола и посмотрела на рисунки, планы и заметки, которые сделала прошлой ночью. Несмотря на насмешки, которым раз за разом подвергала ее Жамардин, она готова помочь с безнадежной идеей по спасению Росси и Жослена, и план Тани вдруг стал реальным, фактурным, практически осязаемым, и от этого ей вдруг стало смертельно страшно. Она подняла голову и посмотрела в окно. В темной стекле отразилась невысокая девушка с короткими светлыми волосами и потерянным видом. Наблюдая свое размытое отражение, Таня вдруг поняла, насколько одинока. Одна против сил, которые способны снести ее и не заметить, единственный шанс для дорогих ей людей, и если она ошибется, им никто больше не поможет. Перед мысленным взором встали Росси и Жослен, запертые в холодном подземелье, возможно, Свирл больше не проявил к ним милосердия, возможно, до них добралась Виталина. Влад, который лежал где-то, где его оставили приспешники магистра. Таня ясно представила тело названного дяди, изломанное, в какой-то канаве, и как дождь лупит по коричневому плащу, спутанным волосам и синей коже. И в этот момент отчаяние разрослось так сильно, что заполнило собой всю ее сущность, забило гортань, свело судорогами конечности. Таня поняла, что с трудом дышит. Она оперлась о стол, чтобы не упасть, опустила голову, заставляя делать себя выдох за вдохом, и наоборот. Волосы упали на лицо, щекотали лоб и щеки. Ее трясло крупной дрожью. Страх затопил голову, и его было так много, что казалось, он вот-вот польется через рот. Но этого, конечно, не происходило, легче не становилось, и страх сменился паникой, которая лишила Таню способности думать. Она зажмурилась.

“Как страшно, Боже, мне страшно. Помоги мне. Я умираю, мне так страшно”.

Она будто тонула, каждый вдох давался со все большим трудом, и она подумала, что все бы отдала, лишь бы этот кошмар закончился, а в следующее мгновение сама способность размышлять отказала ей, и мысли смешались в холодную вязкую кашу. Остался только страх, и тяжесть на груди, и невыносимое желание, чтобы все прекратилось, так или иначе. Ужас длился, длился бесконечно, превращаясь в узкий черный коридор без выхода, без шанса.

Спустя вечность чьи-то руки обхватили ее предплечья, заставили отвернуться от окна. Теплые ладони ощупали щеки, лоб, чужие пальцы убрали от лица ее волосы. Ее легонько встряхнули.

– Открой глаза, посмотри на меня.

Какой знакомый голос. Откуда-то издалека, оттуда, где все еще не было потеряно. От него так хорошо, и совсем не хочется открывать глаза и возвращаться в пугающую холодную реальность.

– Посмотри на меня!

Таня открыла глаза и увидела насыщенно-желтые, почти янтарные глаза, в которых отражалось беспокойство.

– Молодец. Дыши, вдох-выдох. Не торопись. Вот так, вдох-выдох. Все хорошо, я с тобой. Вдох-выдох.

Знакомые черты лица. Оливкового цвета кожа, тонкие губы, прямые брови, тревожно сведенные у переносицы. Щеки и подбородок заросли щетиной. Нос с едва заметной горбинкой. И это знакомое лицо, которое выражало и страх, и жалость, и решимость.

– Адриан, – прохрипела Таня. Это имя! Не может быть, оно же осталось в прошлом, растворилось в животной дикости.

– Да, это я. Дыши, вдох-выдох. Молодец.

Его пальцы терли Танины плечи, шею, спускались по предплечью к рукам и сжимали их горячо и осторожно. Постепенно она отвлеклась от ужаса, что пожирал ее изнутри, сосредоточилась на этих пальцах и даже ощутила еле заметный укол смущения.

– Ты помнишь, сколько в комнате шкафов? – спросил Адриан, легко поднимая ее лицо за подбородок.

– Что?

– Сколько здесь шкафов? – с нажимом повторил он, продираясь сквозь туман отчаяния, что заполнил разум Тани. – Мне важно знать.

– Три, – ответила она еле послушными губами. Вот рту было сухо и гадко.

– Хорошо, – шкафов было четыре, но Мангона это не волновало. Главное, выдернуть Таню из приступа, заставить думать о чем-то, кроме собственных ощущений. Мангон продолжал гладить Таню по голове и уговаривать дышать. – Жамардин курила при тебе?

– Да.

– Крепкий же у нее табак. Забирается в легкие и царапает их, правда?

– Да уж.

– Какого цвета у нее трубка?

– Черная. Зачем? – Таня нахмурилась, вспоминая странные подробности, которые решил узнать Мангон.

– Сколько табака она кладет? Что подала на ужин: мясо или рыбу? На каком пальце носит красное кольцо?

Отвечая на вопросы Мангона, вспоминая незначительные мелочи последних дней, Таня не заметила, как перестала дрожать, а дышать стало намного легче, и головокружение почти прошло, разве что грудь по-прежнему сдавливало воспоминание об отчаянии. И вдруг осознание обожгло ее разум:

– Адриан! Ты здесь!

Он улыбнулся против воли, будто ему было особенно приятно слышать свое имя. В уголках глаз появились морщинки, и Мангон перестал напоминать змея, стал ближе и теплее.

– Я здесь. И теперь все будет хорошо.

– Но я видела! Ты стал дракон и улетел, и твое крыло… – она отстранилась, ей было необходимо видеть его в полный рост, чтобы убедиться в реальности происходящего. – Ох, крыло.

– Я в порядке.

– Но как это может быть? Все говорят, что это последний раз…

– Это и был последний раз. Я почти ничего не помню, мой разум практически померк. Я думал, что не смогу больше никогда обернуться. Хотя о чем я говорю, я не думал вообще ни о чем.

– Тогда как?

Адриан шагнул к Тане и снова заглянул в глаза, для чего ему пришлось наклониться:

– Это стоило мне огромных усилий, таких, каких я не прикладывал никогда в своей жизни. Я вырывал себя из лап дракона. Просто потому, что у меня была причина вернуться. Потому, что ты тогда позвала меня.

Он говорил еле слышно, и голос его был низким, а дыхание щекотало кожу. Таня смотрела в его янтарные глаза, и чувствовала, будто пол вдруг начал кружиться. Внутри что-то сжалось, и впервые за бесконечно долгое время сжалось от сладкого предчувствия, а не от страха. Мангон, ее Тень, он вернулся, он был рядом, и все чувства, которые она сдерживала, вдруг прорвались и расцвели, как расцветают первые весенние цветы, долгое время дожидавшиеся подо льдом своего часа. Ее сердце стучало часто и гулко, и лицо Адриана было так близко, что с волнением справиться было решительно невозможно, поэтому Таня тихо пролепетала:

– Но Влад говорил… – и тут она осеклась, ее глаза распахнулись, будто она снова осознала весь ужас произошедшего. – Адриан, Влад, он… Он… – Таня не могла заставить себя выплюнуть это слово, и тогда Мангон закончил за нее:

– Он мертв?

Таня кивнула, с силой прижимая кулак к губам, будто боль физическая могла спасти ее от душевной. Другой рукой она нашла предплечье Адриана, схватилась за него со всей силы, как тонущий за спасательный круг.

– Иди ко мне, – Мангон распахнул объятия, – больше тебе нечего бояться, я рядом.

И Таня сделала шаг к нему, и упала в его руки, и разрыдалась впервые за десять лет. В первый раз за столь долгое время она обрела кого-то, кто подставил ей плечо, позволил опереться полностью и без раздумий, осыпаться, как разбитое стекло, и всей душой предаться душившему ее горю. Таня рыдала, как не рыдала с раннего детства, она содрогалась всем телом, и слезы текли по ее щекам, безнадежно промочив рубашку Адриана. Она стучала кулаком по его груди, мяла в пальцах рубашку, даже царапалась, но Мангон ни разу не отстранился. Сначала это были слезы боли и горя, потом – облегчения. Захлебываясь, Таня рассказывала о своем ужасе перед смертью и перед ним, Мангоном, об одиночестве, о страхе за друзей и чувстве вины, о потере Владимира, обо всем, что ранило сердце и что приходилось раз за разом закрывать в дальней потайной комнате за железной дверью. Долгая исповедь была так же болезненна, как вскрытый гнойник, и столь же полезна для излечения. Все еще всхлипывая, Таня уснула на груди Мангона, и тот долго сидел неподвижно, прижимая ее к себе.

***

Тусклое осеннее солнце светило через незавешенное окно, тревожа сон. Вместе с его лучами пришла головная боль, та самая, тупая, сжимающая лоб обручем, какая бывает после сильного душевного потрясения или ночи, проведенной в слезах. Тане пришлось испытать и то, и другое. Следующим пришло воспоминание о Мангоне, которое прогнало остатки сна. В первые мгновения показалось, что его возвращение – всего лишь сон, но то, что Таня проснулась в платье на кровати, которая изначально предназначалась Адриану, указывало на то, что она уснула прямо посреди истерики.

Таня вскочила, расправила мятое платье.

– Дэстор Мангон? – позвала она, но никто не отозвался: в комнате его не было.

Таня закрылась на своей половине, умылась холодной водой из кувшина и сменила одежду. Проходя мимо зеркала, она задержалась, поймав себя на мысли, что ей хочется выглядеть хорошо. Завязала хвостик на затылке, открыв виски, которые раньше были выбриты, а теперь поросли короткими волосами. Провела по щекам и шее, чисто по-женски убеждаясь, что выглядит сносно. Молодость творила чудеса, и ночные рыдания практически никак не отразились на Танином внешнем виде, разве что немного опух нос, но после непродолжительного размышления Таня решила, что это даже мило. Она хотела было уйти, но неожиданно для себя задержалась. Губы сами собой расплылись в улыбке, настолько счастливой, что заломило мышцы.

“Что с тобой? А ну перестань!” – подумала Таня, растирая зардевшиеся щеки, но те все так же откровенно краснели, и улыбка не сходила с лица, как бы она ни стягивала губы бантиком.

“Ну что я за дура?” – спросила она сама себя, уставившись на такую знакомую и вместе с тем совершенно чужую девушку в отражении. Таня дотронулась до щеки и вспомнила, как вчера ее касался Адриан, как гладил по голове и качал в руках, и щеки заалели еще отчаяннее, и внутри разлился почти невыносимым жар.