Текст книги "Блеск чужих созвездий. Часть 2 (СИ)"

Автор книги: Мария Доброхотова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

Глава 8. Ритуал огня

Таня спустилась вниз около одиннадцати и после недолгих блужданий нашла красную гостиную. Дверь оказалась не заперта, и ручка мягко опустилась до упора. Таня помедлила, не в силах заставить себя толкнуть дверь. Что ее ждет? Очередной приступ гнева Мангона, его отповедь, колючий лед фраз?

– Татана, это ты? – раздался приглушенный голос Адриана. – Проходи.

Таня выдохнула и сделала шаг в красную гостиную. Мангон стоял у столика, на нем была простая рубашка и брюки. К счастью, никаких камзолов, вышитых жилетов и цепочек, при виде которых она чувствовала себя нищенкой, пробравшейся во дворец. Закатав объемные рукава рубашки по локоть, Мангон раз за разом черпал из миски черную жижу и размазывал по рукам. Таня некоторое время наблюдала за тем, как на его коже появляется черная полоса, потом разрастается, захватывая все больше места, пожирая руку целиком: и предплечья, и ладони, и пальцы.

– Что ты делаешь?

Адриан повернул голову. Черные волнистые волосы падали на его глаза, сверкнувшие янтарем. В гостиной было жарко, как он любил. Сразу стало ясно, почему гостиная называлась красной: для убранства Жамардин выбрала практически все цвета от кораллового до пурпурного. В камине бушевал огонь, и его отсветы плясали на шелковых подушках диванчика. На столике у окна стояла бутылка вина и три бокала.

– Готовлюсь к ритуалу, – ответил Адриан и снова зачерпнул двумя пальцами черное нечто. – Кхерской краски у Жамардин, конечно, не отыскалось, пришлось смешать золу с водой. Хорошо, что сегодня у нас поминки, а то золотого здесь тем более не найти, – он невесело усмехнулся.

– Будет кто-то еще? – спросила Таня, кивнув на бокалы.

– Нет, – ответил Мангон. – Запри дверь, пожалуйста.

Таня нахмурилась:

– Это чтобы я не сбежала?

– Чтобы нас не беспокоили, – ответил Адриан. – Это важно.

В комнате не было никакого света, кроме пламени в камине, и его отсветы делали черты лица Мангона будто бы мягче, однако это не могло успокоить Таню, которая тут же стала просчитывать варианты отхода. У камина стояли кочерги и совки на треножной подставке, ими вполне можно было обороняться. На стене висела старая мандолина; тоже пойдет, если уж совсем прижмет. Мангон закончил раскрашивать руки и, держа их полусогнутыми, чтобы не испачкать рубашку, подошел к Тане.

– Я сегодня хотел провести ритуал огня, и хочу, чтобы ты была здесь со мной.

– Ритуал?

– Важное, священное действие.

– Я сегодня умру? – спокойным тоном спросила Таня, хотя внутри так и замерла от страшного предчувствия.

– Что? Матерь, нет! Почему ты так стремишься умереть?

– Я не хочу. Это твой план, – буркнула Таня.

– Я не собираюсь тебя убивать. Я хочу проститься с Владом.

Обида, которую Таня лелеяла весь вечер, растворилась буквально за мгновение. Она посмотрела на Мангона и впервые увидела его таким уязвимым. Так ли он хорошо притворялся, или она просто отказывалась видеть в нем кого-то, кроме кровожадного дракона? Его глаза блестели, а поднятые брови придавали лицу грустное выражение. Мангон отвернулся, чтобы перевести дух.

– Обычно я не показываю чувств, – сказал он.

– Правда? – саркастически поинтересовалась Таня. – Боишься, что всем расскажу, что ты – это не кусок льда?

– Хах, мне тоже есть, что о тебе рассказать, – усмехнулся Адриан, и когда он повернулся, в его прищуренных глазах затаилась искра, а губы растянулись в хитрой улыбке.

– Ты Тень! – воскликнула Таня, показывая на него пальцем. – Ты сейчас Тень. Это он так улыбается и говорит с таким… Как это назвать?

– Таким тоном, – подсказал Адриан.

– Вот, он делает так же! – радостно заявила Таня и, сделав шаг вперед, оказалась совсем рядом с ним, почувствовала знакомый запах шалфея и кардамона, и стушевалась, не решаясь даже дотронуться до Мангона, хотя так хотелось обнять старого друга.

– Я позвал тебя, чтобы попрощаться с Владом, – вновь заговорил Адриан. – Обычно мы возвращаем тела Великой Матери, сжигая их на погребальных кострах, но к сожалению, Влад умер в одиночестве. Это будет вечер скорби, поэтому мои руки черные. Зола чуть подсохнет, и нужно будет раскрасить еще лицо. Нужной одежды у меня с собой нет, придется обойтись без нее.

– Не думаю, что Владу нужна твоя одежда, – покачала головой Таня.

– Ритуалы нужны не мертвым, Татана. А живым, – ответил Мангон и сочувствующе посмотрел на нее, так что сразу захотелось сменить тему разговора.

– Хочешь, я помогу тебе рисовать лицо? – предложила Таня. – Руки долго становятся сухие.

– Что ж, не откажусь.

Адриан сел за стол, поставив локти на него, стараясь не замарать ничего вокруг золой. Таня устроилась на стуле напротив, придвинувшись так близко, чтобы дотянуться до его лица. Тонкой кисточкой она набрала краску, посмотрела на Адриана, оценивая фронт работ, и снова ясно увидела, насколько красиво его вытянутое лицо, и впалые щеки, и высокие скулы. Мангон же просто смотрел на нее, не отрываясь, не стесняясь янтарных искорок в глазах.

– Что нужно делать?

– Покрасить вокруг глаз и провести две линии по щекам. Ты видела, как я делал на прощание с Айронгу.

Точно, Айронгу. Еще одно существо, по которому пришлось проводить ритуал из-за Тани. Она нахмурилась, размешивая краску снова и снова, собираясь с силами, чтобы снова взглянуть в лицо Мангону.

– Татана, – тихий, непривычно мягкий голос Адриана прозвучал совсем близко. – Ты в порядке?

– Не очень, – вымученно улыбнулась Таня. Когда набралась смелости и посмотрела в глаза Мангону, то не увидела в них осуждения. Наконец она обтерла кисть о край миски и, уперев ребро ладони в его щеку, провела дрожащую линию по верхнему веку.

– Я узнал Влада вскоре после того, как он появился в городе, – заговорил Адриан, и Таня почувствовала его дыхание на своем лице – настолько близко они сидели. – Это было двадцать лет назад. Он пытался помогать людям, говорил, что должен ощупывать кожу, слушать грудь без одежды, заглядывать в рот, нос и Матерь знает куда, – он коротко рассмеялся своим воспоминаниям, и линия вышла особенно кривая. – Один советник практически не вставал с кресла, и однажды сидеть ему стало больно. Когда никакие лекари не помогли, он вызвал Влада, и тот захотел осмотреть его без штанов. Еще сказал: “Надеюсь, не придется ничего резать”, – он снова рассмеялся. – Советник… Как же его звали? Не важно. Он был в бешенстве, схватил Влада за ухо и тащил в суд, а может, прямо в темницу. Я их встретил в коридоре, спросил, в чем дело. Так мы и познакомились. Я буквально спас его от казни за то, что он полез в штаны члену совета Илирии.

– Поднимай глаза наверх. Пожалуйста, – попросила Таня, и Адриан послушно посмотрел на потолок.

– Влад всегда был своеобразным врачом. Возмутительным. Его называли беспринципным, осквернителем женщин, разрушителем чести. И шли к нему, когда надежды больше не оставалось. Он не обращал внимания на сплетни и просто хорошо лечил людей, и теперь я понимаю, почему ему это удавалось.

– Если правда, он даже не врач. Не совсем врач, – сказала Таня, окуная кисточку в краску. – Он делал вакцины. В нашем мире. Конечно, он много учился и мог использовать знания. Но Влад делал очень много, чтобы крошки знания превратить в полезное дело. Ему, наверное, было тяжело.

– Влад был по-настоящему хорошим человеком, – сказал Мангон. – И умер достойно, защищая названную племянницу. Поэтому я не позволю его душе отправиться к Бурунду, – он внимательно посмотрел на Таню, и та на секунду остановилась.

– Жослен сказал, что Влад был глупым. Потому что связался с нами. Если не я, он был бы жив, – голос ее дрогнул.

– Я уверен, если бы Владу дали шанс все изменить, он все равно предпочел бы встретить тебя, чем прожить всю жизнь никому по-настоящему не нужным. Если бы пришлось, ты бы дралась за него?

– Конечно! – с жаром ответила Таня. – Если бы я только могла, я бы с помощью спины закрыла его.

– Вот и он сделал то же самое. Это был его выбор, и не стоит его обесценивать. Лучше сохрани память о нем в своем сердце, – серьезно сказал Мангон, а потом вдруг усмехнулся: – Второй глаз не дождется твоего внимания?

– Что? – спохватилась Таня. – Ох, прости, сейчас буду рисовать. Не надо смеяться, а то я делаю волны.

Она медленно провела кисточкой по темному веку, наблюдая, как неровно ложится импровизированная краска. Мангон с измазанными черным руками, подавшийся вперед, чтобы Тане было удобнее его красить, выглядел непривычно беззащитным. Нет, она была уверена, что он оставался опасным каждое мгновение, но никогда не видела его настолько доверяющим. Наверное, таким его знала молодая Жамардин или Раду, в такого Адриана они влюбились на всю жизнь.

– Смешно, – вдруг хмыкнула Таня.

– Что смешного?

– В моем мире девушки любят красить лицо. Иногда они собираются вместе и красят друг друга. Кушают вкусную еду, смотрят живые картинки. Смеются. А я никогда такого не имела. И вот мне двадцать лет, и я впервые крашу глаза. Мужчине.

– Насколько я знаю, в Илирии девушки также увлечены косметикой и украшениями, и девичники у них очень распространены. И что же, у тебя нет подруг?

– Нет, – пожала плечами Таня. – Так выходит, что я больше с мальчиками друзья. Долго я их понимала лучше. Но однажды они тоже начали играть в эти игры. Ну, если ты понимаешь.

– Пока мальчики не выросли и не приняли женские правила игры? – криво улыбнулся Мангон.

– Да, – она чуть отодвинулась, оценивая работу, а потом провела от середины каждого две линии вниз, похожие на следы от слез. – Все понимают эти правила, а я – нет.

– Могу поспорить, ты лукавишь, – улыбнулся Мангон.

– Я не знаю такого слова, – нахмурилась Таня.

– Ты врешь мне. Или себе.

– Я никогда не вру! – горячо возмутилась она.

– И снова ложь, – он показал на нее черным пальцем, ловя на слове. – Навскидку могу вспомнить, как ты скрывала свои визиты в мои подземелья и то, что вы с Владом с одной земли.

– Это нельзя считать. И вообще, твое лицо готово, – Таня отложила кисти, собираясь закончить разговор, который вдруг повернулся неприятной стороной. Мангон же смотрел на нее с высоты своих возраста и опыта и будто забавлялся.

– Линии от глаз нужно растереть. Пальцем, – подсказал Мангон.

Таня помедлила в нерешительности, потом потерла ладони друг о друга, согревая.

– Ну хорошо, – она взяла его лицо в руки и большими пальцами провела по черным линиям, размазывая их. Его чуть влажные волосы касались тыльной стороны ее ладоней. Таня замерла, не отнимая рук, глядя в желтые глаза, как завороженная. Как он близко, невыносимо близко! Ей бы придвинуться одним коротким, жарким движением, наклониться, позволив своему дыханию смешаться с его, почувствовать наконец прикосновение его губ. По телу разлилась слабость и неведомая прежде нега, а Мангон смотрел на нее, прямо и открыто, почти нетерпеливо, и будто ждал чего-то. Горячая волна залила лицо и грудь, и Таня не справилась, отступила, пряча глаза. Кто она и кто Мангон? Даже думать смешно. Адриан протянул к ней руки, стремясь удержать, помочь преодолеть неловкость, но Таня не заметила этого, взвилась и быстро отошла к окну, от которого веяло едва заметным холодком, так что его руки схватили пустоту.

– Нужно открыть вино, правильно? – как бы между прочим спросила она, боясь обернуться.

– Правильно, – спустя пару секунд отозвался Адриан. – Но сначала я прочитаю молитву. Сокращу, как смогу, но Влад заслужил ее.

Таня посмотрела на Мангона. Он стоял посреди комнаты, сложив черные руки лодочкой на груди, и его густо обведенные глаза сияли каким-то мистическим огнем. Исчезли дракон, и холодный владелец Серого Кардинала, и легкомысленный Тень, на их месте вдруг появился истинный жрец Великой Матери.

– Сложи руки так же, – попросил он, и Таня послушалась. Она встала напротив Мангона, сложила руки на груди и приготовилась слушать.

– Кхер талан аэг морок! – голос сделался низким и глубоким, почти осязаемым. – Кхер талан тал нимаган! Хнарт аэг ди во таурен, трест аэкх кахарт, – он прикрыл глаза, сложив пальцы в сложном жесте. – Великая Матерь! В сей скорбный час взывает к Тебе Твой сын, Твой дух, огонь от Твоего огня. Приди и засвидетельствуй наше горе, скорбь в наших сердцах, – соединив указательный и большой пальцы правой руки, он выдвинул ее вперед. – Встреть душу Влада Странника у ворот Огненных Чертогов, проводи его в Сады Забвения, ибо я, дракон по рождению, огонь от огня Твоего, свидетельствую добродетели его, храбрости и чести, – левая рука сменила правую. – Молю тебя сберечь его от холода Бурундова царства и подарить вечный покой. Кхер талан! – Мангон возвысил голос, распахнув глаза, и они горели желтым, перечеркнутые вертикальными змеиными зрачками. – Аэг морок! Кхер талан тал нимаган!

Мангон читал молитву на неизвестном языке, и Таня чувствовала, как жара, и голос дракона, и ритм стихов обволакивают ее, заставляют замереть на месте и в то же время расслабиться, поддаться магии древнего ритуала. Ей казалось, что воздух стал плотнее, что вокруг появились тени, а может быть, причиной тому были лишь обман зрения и усталость. Она смотрела на Мангона и не могла оторвать взгляда, представляя, насколько внушительно он должен выглядеть под сводами драконьего храма в развевающихся одеждах с золотыми узорами. Настоящий жрец, великий кардинал, заставляющий верить в величие Матери. А потом мысли снова распадались, и все заполнял голос Адриана, повторяющий слова древней молитвы.

Наконец стихи затихли. Адриан развел руки в стороны, позволяя последним словам дозвучать, раствориться в горячем воздухе гостиной, а потом снова соединил их перед грудью, завершая молитву. Он медленно поднял голову, открыл глаза, которые больше не горели сверхъестественным огнем.

– Спасибо, что была сейчас со мной, – сказал он. – А теперь время вина.

Мангон подошел к столику, открыл бутылку вина и налил три бокала.

– Татана, – он провел рукой по ее плечу, оставляя серый след. – Приходи в себя. Драконья молитва в первый раз тяжело воспринимается, я должен был предупредить.

– Это точно, – проговорила Таня, возвращаясь к реальности. Она взяла ослабевшими пальцами бокал.

Второй Адриан взял сам и громко сказал, будто в комнате был кто-то еще:

– Влад Странник! Приглашаю тебя на последний пир! Выпей с нами вина, с теми, кто любил тебя и будет всегда тебя помнить. Я пью за тебя, во имя тебя, и пусть Великая Матерь смотрит в мое сердце, – Мангон поднес бокал к губам и выпил вино в три больших глотка.

Таня слушала его речь, и смущение в ее сердце уступило грусти и любви к Владу. Она делила их с Адрианом, и оттого их переживания становились острее и больше, от них сдавило грудь и щипало глаза, и Таня боялась, что не сдержится и расплачется.

Адриан взял третий бокал, подошел к камину и выплеснул вино в огонь.

– А это для Влада, – пояснил он.

Огонь зашипел, дернулся, но быстро выровнялся и заплясал так же весело, как и прежде. Таня встала рядом с Мангоном, решившись вдруг сделать то, что никогда прежде не делала. И не могла поверить, что когда-то сделает. Но молитва дракона вдохновила ее, и ей вдруг показалось, что несправедливо будет, если только она прозвучит в память о Владимире. Во рту пересохло от волнения и торжественности момента, но все-таки она сказала:

– Я хочу сделать еще что-то. Думаю, это важно для Влада.

Мангон удивленно посмотрел на нее, но ничего не сказал. Таня сложила руки на груди, сплела пальцы, как делала в детстве, когда еще верила в доброго Бога на облаке, до того, как он забрал ее маму. Закрыла глаза и произнесла по-русски:

– Господи! Упокой Господи душу раба Твоего Владимира и прости ему все согрешения, вольные и невольные, и даруй Царствие Небесное. Позаботься там о нем, он был верным другом и честным врачом. Отче наш, иже еси на небеси… – слова молитвы всплывали из глубин памяти, как часто бывает со стихами и песнями, что напевала мама перед сном. Таня не молилась со дня ее смерти и не верила больше в Бога, она была уверена, что сделала все неправильно, но сделала от всей души. Владимир был христианином, и проводить его следовало, как христианина, и может быть, после смерти он найдет дорогу домой.

– Это была ваша молитва? – спросил Мангон, когда Таня умолкла и неловко трижды перекрестилась.

– Да. Для нашего Бога.

– Какой он? – Адриан опустился на ковер перед камином, и Таня села рядом, с облегчением поджав под себя ставшие ватными ноги.

– У нас один Бог. Он большой, как мир, он везде, и никто не может его видеть. Он… сердномилый?

– Милосердный, – с улыбкой подсказал Мангон.

– Да. Он дает прощение всем, кто честно просит. Даже если ты убил и просил прощения, ты можешь попасть в хорошее место. А для плохих людей будет огонь и кастрюли, там их будут варить.

– Как думаешь, меня бы простил ваш бог? – вдруг спросил Адриан, глядя в огонь. Таня подумала, что он шутит, но Мангон выглядел серьезным и немного печальным.

– Да, если ты понимаешь все свои плохие дела и честно жалеешь о них. Если просишь со всем сердцем, он прощает.

– Звучит неплохо, – грустно усмехнулся Адриан. – И ты веришь в вашего бога?

– Нет, – пожала плечами Таня. – Но думаю, что Влад верил.

Они некоторое время сидели рядом и думали о Владимире, таком, каким они его запомнили. А еще о ритуалах и богах, и просто приходили в себя, теряя последние крупицы религиозного вдохновения. Потом Адриан поднялся и вернулся с бутылкой вина.

– Надо ее допить. Ты не против?

– Нет, конечно. Вино вкусное, – согласилась Таня, и волнительное предчувствие горячей рукой сжало ее сердце. – Можно я спрошу?

Адриан улыбнулся, но теперь в его улыбке не было грусти, только ехидство.

– Кажется, кто-то решил воспользоваться ситуацией? – он налил Тане вина. – Спрашивай.

– Почему Тень? Понимаешь, это же странно.

– Выглядит так, будто я сумасшедший? – хохотнул Адриан, и Таня, которую ободрила его реакция, добавила:

– В моем мире лечат тех, кто имеет два человека в голове.

Мангон отпил вина и некоторое время молчал, наслаждаясь жаром, которым дышал камин. Потом заговорил, медленно, нехотя, будто вытаскивал воспоминания из дальних закутков сознания.

– Я никому этого не рассказывал, но раз уж ты видела, как я смеюсь, отступать некуда, – он посмотрел краем глаза на Таню. – У нас, высших драконов, тех, кому досталась человечность, трудно с рождением детей. Драконы высиживают яйца, люди – рожают живых младенцев. Сочетать такие разные подходы сложно. Поэтому драконы предпочитают находить себе пару на Огненных пустошах до того, как прибывают в мир людей. Там о яйцах и драконятах заботится племя, потом они вырастают и, если совет решит, прилетают в Иллирию. Но иногда человека-дракона может родить женщина. Конечно, чаще всего ребенок ее убивает, но моей матери повезло: у нее родился я, и она даже смогла это пережить. Поэтому я никогда не был в Огненных пустошах, а все детство провел в Сером Кардинале под ласковым присмотром матери. Когда мне было двадцать лет, она умерла от лихорадки, и я остался один на один с отцом. Прежде он не занимался моим воспитанием, и оказалось, что, по его мнению, я никуда не гожусь. Слишком подвижный, слишком шумный, слишком любопытный. Не таким хотел отец видеть своего наследника. Он был генералом Драгона, занимал то место, которое сейчас принадлежит Кейблу. Сильный, умный, опасный дракон. Чтобы ты понимала, его титул примерно равен титулу короля при конституционной монархии. Впрочем, это не имеет отношения к делу, – Адриан сделал еще один глоток. – Важно то, что такой сын, как я, Этора Мангона не устраивал. Он мне постоянно объяснял, как важно быть серьезным, какая важная цель у моей жизни. Насколько люди глупы и бесполезны, что за ними требуется строгий надзор. К тому времени он все хуже и хуже относился к людям, и трудно было представить, что когда-то он женился на обычной женщине.

– Твой отец любил ее? – тихо спросила Таня.

– Мне кажется, очень любил, хоть к концу ее жизни в нашем доме поселилась его любовница. Которая стала одним из камушков в пирамиде его ненависти к людям, кстати. Я взрослел, и мне не хотелось становиться похожим на отца. Мне нравилось бродить по стене и крышам, общаться со стражей, играть с ними в карты и слушать их пошлые истории. Я любил выбираться в Илибург. Напивался в кабаке и танцевал, пока не падал с ног от вина или усталости, – вспоминая юность, Мангон улыбался и как будто казался моложе. – После одного такого приключения отец избил меня.

– Как это? – ахнула Таня. – Избил – это кулаками? Я правильно поняла?

– Тростью, – усмехнулся Адриан. – Утром встретил меня в холле и носился по всему замку за мной, колотя тростью с металлическим набалдашником. Я думал, он разобьет мне голову, а ведь я был уже взрослым парнем, по человеческим меркам мне было лет семнадцать-восемнадцать. Но сломали меня не нотации и не ссоры. Даже боль я переносил легко, ведь потом меня ждали приключения, и это придавало мне сил. Но тогда он догадался причинять боль не мне, а моим друзьям.

Он прервался, чтобы выпить вина и собраться с силами. Лицо его будто потемнело, брови сдвинулись к переносице.

– У отряда стражников был выходной. Они устроили кутеж, пригласили проституток. Я присоединился к ним. Отца не было в замке, он должен был вернуться через два дня, но вернулся, конечно же, в эту ночь. Услышал шум, зашел в комнату стражи, увидел нас… Ну, такими, какие мы были. Развернулся и молча ушел, и тогда я понял, что случилась катастрофа. Лучше бы он кричал. На следующий день он выстроил добропорядочных стражников в две шеренги, через которые прогнал тех, с кем я отдыхал накануне. Их и девушек, которых они провели. Их избили до полусмерти, а я вынужден был на это все смотреть. И не мог им помочь. Я плохо помню подробности, урывками, отдельными картинами. Сочащаяся кровью кожа. Вздувающиеся полосы на спинах и руках. Фиолетовые синяки. Падающие на холодный плац тела. После всего этого меня рвало. Я чувствовал такую огромную вину, что казалось, она раздавила меня. Хотя ребята нарушили правила: пить и водить женщин было строго запрещено, даже я как хозяин сохранил эти правила. Но отец их так избил и вышвырнул из замка буквально умирать не из-за нарушения устава. Из-за меня. Тогда я перестал бродить по крышам и вообще веселиться.

Таня с трудом сглотнула. Этор Мангон представился ей мерзким жестоким стариком, который вел себя хуже животного. Таня живо представила исполосанные в кровь спины, падающих на платц женщин и свист кнутов или палок, которыми избивали их вчерашние друзья. Озноб пробежал по телу, хотя у камина было жарко, как в печи.

– Твой отец имел человечность? – спросила она.

– Прошел ли он ритуал? Да. Думаю, ему не составило труда принести в жертву человека. Наверное, он даже жив до сих пор. Когда драконы становятся старыми, они отдаляются от мира. Улетают на Звездный остров, недалеко от обители драконов, и там засыпают. А Великая Матерь им посылает сны о тайнах Вселенной. Они становятся невероятно мудрыми, настолько, что даже не открывают больше глаза, так как не видят в этом смысла.

– Почему?

– Говорят, что в этом мире им больше не на что смотреть. Что они знают ответы на все вопросы.

Они замолчали, но любопытство снедало Таню, поэтому она решила возобновить разговор:

– И тогда появился Тень?

– Да. Хоть я и помнил урок, строгая размеренная жизнь была невыносима. И тогда я впервые надел черную одежду, натянул на лицо маску и стал ускользать из замка. В таком виде я наведывался к стражникам, и новые люди не узнавали меня, поэтому я мог безнаказанно веселиться. Меня называли призраком или тенью Серого Кардинала, и мне понравилось это имя. Я даже выбирался в Илибург, поэтому у Тени здесь так много друзей из тех, кто и руки не подал бы Мангону.

– А Мангон стал кусок льда.

– Да, Адриану Мангону оставалось быть благородным и строгим. Я не интересовался военным делом, и отец сделал меня своим кардиналом. Потом он улетел в Огненные пустоши, на его место пришел Кейбл. Уэлл влюбился в библиотеку, прочитал, наверное, все книги из нее и давал нам мудрые советы. Веррион творил какую-то магию, делая страну все богаче, его драконий мозг жаждал только денег и умел управлять экономикой так, как не мог никто из его человеческих советников, пока не свихнулся на золоте и не сделал из своего дома пещеру сокровищ. Аррон была нашей старой наставницней и готовилась улетать в родные земли, оставив вместо себя Айронгу. Я был уверен, что мы лучший Верховный Совет из всех возможных, а оказалось, что все рушилось под нашими неповоротливыми тушами.

Мангон достал из поленницы два тонких бревнышка и подкинул в огонь, хотя на вкус Тани в гостиной было и так слишком жарко. Огонь радостно набросился на новую подачку, облизал сухое дерево красными языками и принялся с хрустом пожирать.

– И ты все это время был Тень?

– Нет, – ответил Мангон. – В последнее время у меня было слишком много забот: война на юге, куда приходилось иногда летать, потом проблемы с Айронгу, моя собственная дикость, которая оказалась ближе, чем я ожидал, и под конец странные пропажи людей из сената и новые сомнительные назначения. Меня словно колол шпагой невидимый соперник. Он кружил со всех сторон, и я не мог его увидеть, не мог защититься. Я долгое время не надевал плащ, пока не встретил тебя.

Таня под ласковым взглядом Адриана запустила пальцы в волосы, чтобы скрыть волнение, и желая увести разговор от волнительной темы, спросила:

– Напомни, сколько тебе годов?

– Сколько мне лет? – поправил ее Адриан. – Восемьдесят семь.

– Ты такой большой! – улыбнулась Таня. – Я просто хочу сказать, ты не думаешь, что пора бы уже быть другом с собой?

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, твой отец был не очень хорошим, ты создал Тень, это я поняла. Но твой отец давно уже улетел и, наверное, больше не открывает глаза. Так не пора ли быть сам собой?

– И что? Прыгать по крышам в облачении кардинала? – усмехнулся Мангон.

– Знаешь, прыгать по крышам, когда тебе восемьдесят семь, – идея не очень. Но можно же найти среднее.

Адриан больше не рассматривал языки пламени, он повернулся к Тане, и на губах его появилась кривая улыбка.

– Неужели моя своенравная Северянка говорит мне примириться с собой? Та самая, которая не может принять то, что она – женщина?

– Что ты говоришь?

– Ты отвергаешь платья, коротко стрижешь волосы, резко говоришь и вызывающе ведешь себя. Тебе хочется быть мужчиной, Татана, и кому из нас нужно принять себя?

Таня несколько мгновений молчала, не в силах найти слова от возмущения, и Адриан понял ее растерянность неправильно.

– Ты красивая девушка. Тебя нужно любить, о тебе нужно заботиться… – он протянул руку к ее лицу, но Таня мягко оттолкнула ее.

– Мне не нужны платья и длинные волосы, чтобы быть женщиной! Я родилась в этом теле, и этого хватит. Можно быть без волос, без одежды и оставаться женщиной.

Адриан был удивлен реакцией Тани и ее резким тоном, но не мог отвести от нее взгляда, настолько яркой она была в своем гневе.

– И чтобы быть мужчиной, нужно просто им рождаться. И если ты родился, как дракон, ты не должен ничего делать особенно, чтобы все называли тебя драконом. Ты и так – он. Понимаешь?

– Многие бы не согласились с тобой, – невесело усмехнулся Мангон. – Мы считаем, что нас определяют наши поступки.

– Да, но они не делают мужчину и женщину. Понимаешь, – она взволнованно поменяла позу, устраиваясь удобнее. – Я могу носить брюки, плохо танцевать и плохо знать все вилки за столом, но я все равно женщина. Больше говорю, можно иметь тело мужчины и быть женщиной!

Мангон рассмеялся:

– Ну, это ты уже преувеличиваешь. Ни один человек, родившийся мужчиной, не захочет быть женщиной.

– Это почему же? – почти прошипела Таня. – Женщины плохие? Посмотри на меня. Я такая ужасная?

И Адриан посмотрел на нее. Он видел круглое лицо, горящие гневом глаза, растрепавшиеся светлые волосы, короткие у висков и собранные в хвост на макушке, длинную шею и выпирающие ключицы, а за всем этим скрывалось храброе сердце и невероятная сила духа. Он вдруг стал серьезным и немного печальным. Покачал головой, подался вперед.

– Нет, ты не ужасна, – он снова протянул руку, и на этот раз Таня не оттолкнула её. Горячие пальцы коснулись щеки. – Ты самая прекрасная из девушек, что я встречал.

Адриан был совсем близко, маленький мирок между ними заполнил запах шалфея и кардамона, огонь в камине обдавал их жаром, но не от того щеки Тани горели лихорадочным румянцем. Ее сердце часто билось и ныло от сладкого предчувствия, а мысли юркнули в стороны, уступая место туману, от которого кружилась голова.

И в этот момент в дверь раздался оглушающий стук.

Адриан отдалился. Взгляд его глаз оставался мягким и затуманенным, и он крикнул:

– Я просил же не беспокоить!

– А ну открывай дверь! – раздался приглушенный голос Жамардин. – Немедленно.

Таня испуганно отпрянула, поднялась на ноги. Жамардин знала, что они тут, чувствовала, что между ними с Мангоном все не так просто и не смогла этого стерпеть. Возможно, она думала, что они предавались утехам прямо здесь, на ковре, и решила помешать. Таня со злостью подумала, что стыдно быть такой ревнивой в ее возрасте.

Мангон повернул ключ в замке и с недовольным видом открыл дверь.

– Что случилось?

Жамардин не стала отвечать, оттолкнула его и ввалилась в гостиную.

– Как жарко! Вы тут баню устроили что ли?

На ее лице было выражение крайней тревоги, почти страха. В руках она держала ворох одежды, которую ссыпала на диван.

– Что это? – спросил Мангон.

– Одевайтесь, быстро! – Жамардин почему-то зашептала. – Кто-то из постояльцев узнал тебя, Адриан, и рассказал мятежникам. Ко мне заявился Ястин Свирл, объявил, что он избран наместником, а ты, видите ли, предатель. Вам нужно бежать.

Таня надела длинное пальто с кокеткой на спине и поблагодарила провидение, что оказалась в своем костюме с брюками и в сапогах. Было бы досадно бежать от преследователей в платье и туфлях. Среди вороха одежды она также обнаружила женскую треуголку с пышным пером и острым клином спереди.

– Где они сейчас? – спросила Мангон, натягивая плотное шерстяное пальто, сильно напоминавшее шинель.

– Я направила их в другое крыло, – так же шепотом ответила Жамардин. – Я должна им помочь найти вас. Сам понимаешь, от этого зависит…

– Твоя жизнь, – закончил за нее Адриан и надел цилиндр. На диване также обнаружился револьвер. Мангон проверил барабан и сунул пистолет за пояс. – Сделай все, чтобы выжить. Ври им, что угодно. Главное, дождись меня.

– Вот, держи, тут немного денег, – она сунула ему в руку кошелек со свернутыми банкнотами. – Доберись до Аррон и отомсти им.

– Спасибо, Жамардин, – Таня сжала сухую руку женщины. От теплой неги, в которой она плавала несколько минут назад, не осталось и следа. Таня собралась, в голове у нее было ясно, а тело рвалось бежать прочь от опасности.