355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Мария Барышева » Искусство рисовать с натуры (СИ) » Текст книги (страница 3)
Искусство рисовать с натуры (СИ)
  • Текст добавлен: 8 октября 2016, 09:28

Текст книги "Искусство рисовать с натуры (СИ)"


Автор книги: Мария Барышева


Жанр:

   

Ужасы


сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц)

Наташа покинула телефонную будку и пошла через площадь быстрым шагом, чуть ли не побежала. Миновала небольшое скопление индивидуумов мужского пола, которые что-то закричали ей вслед, потом, обиженные невниманием, разбавили крики матом и свистами. Она их даже не услышала, шла, как сомнамбула, вдыхая и выталкивая из легких жаркий ночной воздух, пыльный и плотный. Взмокшая майка прилипла к спине. Куда идти? Домой? А там Пашка. А что же Пашка? Существует их семья как таковая или нет? Чего она хочет? Может, так все и должно быть в браке, которому уже несколько лет? Не первой свежести брак? Речь уже не о любви, а о быте, удобствах, привычках? Может, нормально, что ей на него наплевать, а ему на нее? И вопрос «Любит ли меня муж?» уже стал таким же риторическим, как «Есть ли бог?» или «Для чего существует на свете гаишник?» А художества…

Она успела увидеть что-то белое, стремительно выскочившее из темноты, а потом сильный удар в лицо отшвырнул ее назад. Вскрикнув, Наташа взмахнула руками, безрезультатно пытаясь за что-нибудь ухватиться, потеряла равновесие и с размаху села на асфальт.

Не сразу удалось прийти в себя – некоторое время тупо сидела, прижав ладони к лицу крепко-накрепко, словно это могло унять дикую боль в носу, зажмурившись и тихо поскуливая. Потом потянула ладони вниз, чувствуя, как под ними что-то (кровь? неужели нос сломали?) влажное размазывается по коже. Осторожно открыла глаза и подняла голову, ища нападавшего, и…

…чуть не разревелась от обиды. Слава богу, на улице никого нет, никто этого не увидел! Кошмар! Словно в стандартной комедии или затасканном анекдоте! До того зарыться в собственные мысли, что врезаться в фонарный столб! Надька узнает – хохотать будет до осени. Радуйся, Пашик, твоя пощечина полностью отомщена!

Наташа со стоном подтянула ноги к груди, потом встала, пошатываясь. Из носа текло вовсю. Из глаз тоже – слезы пополам с тушью. Она снова вытерла лицо ладонью, потом посмотрела на нее. Ну конечно же кровь! Замечательно! Хорошо прогулялась! Наташа машинально шмыгнула носом и взмахнула рукой, стряхивая кровь с пальцев, как воду.

Домой, скорей домой! Черт, и платка носового, как назло, нет! Что же, в таком виде по улицам идти?!

Наташа огляделась и увидела, что, крепко задумавшись, она не только налетела на столб, но и, сама того не заметив, сделала крюк и вернулась в свой двор по «сквозной» дороге. Вот он ее дом – напротив, и окошко горит на «Вершине Мира» – наверное, Пашка там так и дрыхнет на диване! Наташа вздрогнула, ей стало не по себе. Не замечать, куда идешь, это уже чересчур. Да и то, что она оказалась на той самой дороге, о которой они столько говорили с Надей, тоже ей не понравилось. Может, не случайно она пришла сюда – целенаправленно?

Словно дорога позвала ее. Чтобы задать ей вопрос.

Веришь ли ты в меня?

Вот он результат длительных задушевных бесед и жизни вообще. Психика определенно не в порядке.

Наташа снова прижала ладонь к носу, а другой рукой сердито потерла чувствительно ушибленные ягодицы. Придорожные фонари все еще горели, несмотря на поздний час, и она без труда увидела на светлой бетонной поверхности столба яркое пятно собственной крови. А выше…

Ох, а выше…

Ну конечно! Как же она могла забыть?! Фонарные столбы! Придорожные столбы! И дорога, на которой происходят аварии. Что еще могут делать столбы у таких дорог, кроме того, как держать фонари?

Быть надгробиями.

Фонари хорошо освещали их. Старые и новые. Искусственные и настоящие. С лентами и без. Яркие и тусклые. Цветы. Веночки. Заткнутые за железный обвод столбов. Примотанные проволокой. Привязанные веревкой. Покрытые дорожной пылью знаки скорби и смерти топорщились вокруг бетона осветительных стел.

И если бы один. Если бы хотя бы по одному на каждом столбе! Наташа попятилась, а ее глаза рыскали вперед-назад, подсчитывая столбы. Семь в поле видимости. И на пяти из них не по одному – по четыре и больше свидетельств чьей-то гибели на этом месте. В каждом пучке цветов чья-то жизнь, родители, дети, родственники. От столбов веяло холодом. Кусок пустоты среди жизни. Кладбище.

Как могло получиться, что она не замечала этого?! Пять лет прожила напротив, в сорока метрах, и ни разу не видела? Настолько быть выключенной из жизни… А Надька… Вот уж действительно – один раз увидеть! Память услужливо подсунула нередкие скопления людей возле дороги, обрывки разговоров соседей на подъездной лавочке, репортажи местного телевидения. Как же так?! Как?!

«Зло бродит и обычными земными дорогами».

Наташа вспомнила то, что не вспоминала визуально очень давно, хотя не далее, как вчера, рассказывала об этом Наде. Яркую картинку из детства. Одуванчиковая полянка. Весеннее солнце. Вон мама разговаривает с какой-то женщиной. Рев за спиной. А потом метнувшемуся детскому взгляду представляется что-то ужасное, огромное, блестящее, несущееся прямо навстречу. Десятком сантиметров левее, и ее венок висел бы тут же, на одном из столбов. «Памяти Наташеньки такой-то».

Наташа закинула голову, пытаясь унять кровь, постояла немного. Нужно идти домой, но как идти в таком положении. Она снова прижала ладонь к носу и выпрямилась, и кровь снова потекла по пальцам. Идиотская ситуация: ночью, на дороге, с расквашенным носом. Она повернулась, чтобы взглянуть еще раз на цветы на столбе, и нахмурилась. Фонарь наверху горел все так же ярко, дорога была так же пуста, но что-то изменилось, и это насторожило Наташу.

Столб. Что-то изменилось в столбе. Что-то появилось, что…

Нет. Не появилось. Пропало.

Пятно ее крови пропало.

Наташа изумленно заморгала. Даже в такую жару кровь не могла высохнуть так быстро, а если бы и высохла, то все равно осталось бы темное пятно. И пятно не маленькое – приложилась она хорошо. Куда же оно делось? Улетело? Или от жары и перевозбуждения у нее уже начались галлюцинации?

Наташа обошла столб кругом, оглядев его снизу доверху. Пятна не было.

Ну конечно! Если, задумавшись, она умудрилась врезаться в столб, то отчего же не допустить, что, потрясенная зрелищем траурных венков, она незаметно для себя бродила туда-сюда и теперь попросту перепутала столбы.

Эта мысль засела у нее в мозгу как заноза. Теперь, вместо того чтобы отправиться домой, придется пойти и посмотреть на соседнем столбе. Там она и увидит пресловутое пятно. А так же то, что ей пора лечиться от лунатизма.

Столбы располагались на расстоянии тридцати метров друг от друга. Она шла быстро, нервно размахивая одной рукой, и прошла две трети этого расстояния, когда внезапно оказалась в полном мраке.

Вначале она чуть не вскрикнула, и в голову моментально полезли всякие жуткости из штатовских фильмов, в которых внезапная темнота – непременный вестник всяческих пакостей. Но потом сообразила, что всего-навсего выключили придорожное освещение, как это делали каждую ночь, – пора и честь знать! И так оно сегодня что-то допоздна горело.

Словно в подтверждение того, что все в порядке, стремительно проехала машина, окатив все вокруг ярким светом. Хмыкнув, Наташа повернулась лицом к своему дому. Окно на «Вершине Мира» все так же горело. Единственное во всем доме.

И никто ничего не увидит.

Ветерок к этому времени уже утих, жара теперь висела спокойно, тихо и тягостно, поэтому резкий треск ветвей наверху прозвучал особенно громко – словно что-то большое торопливо продиралось сквозь платановую крону. Следом послышался легкий звенящий щелчок. Наташа обернулась и инстинктивно выбросила перед собой руки, как будто этим могла удержать стремительно опрокидывающийся на нее фонарный столб.

Только теперь, впервые в жизни, она поняла смысл выражения «застыть от ужаса», хотя раньше считала, что так не бывает – от ужаса можно заорать во всю силу легких, но стоять-то не будешь – побежишь как миленький – ноги сами все решат, без участия мозга. Но, оказалось, бывает и по-другому. Заорать как раз-то и не удалось – тело не чувствовалось – казалось, все, что было ниже глаз, попросту исчезло, да и сами глаза словно смотрели откуда-то со стороны, четко констатируя в течение крошечного временного промежутка клонящуюся навстречу огромную бетонную стрелу, проламывающуюся сквозь ветви платана, смутные очертания венков на ней, летящие следом за макушкой столба оборванные высоковольтные провода, искрящие красно-голубым, словно какая-то развеселая электрогирлянда.

Столб почти коснулся ее судорожно вытянутых рук – его тяжесть должна была без труда преодолеть это препятствие, отбросить его и смять, раздавить оказавшееся на пути человеческое тело. Но это тело вдруг вспомнило, что ему очень хочется жить, дернулось в сторону, уклоняясь от удара, и Наташа, сама в этом совершенно не участвовавшая, с каким-то тупым удивлением увидела, как столб пролетел мимо, секундой позже мелькнули плюющиеся искрами провода, и раздался глухой удар, который она почувствовала не столько слухом, сколько ногами. Истошно заверещали оставленные во дворе на ночь чувствительные иномарки, всполошенно мигая фарами и призывая на помощь хозяев. К заливистым звукам сигнализации присоединился лай разбуженных собак. В доме напротив одно за другим начали зажигаться окна, раздались полусонные сердитые голоса, вопрошающие, что случилось.

Не дожидаясь дальнейшего развития событий, Наташа развернулась и бросилась к своему подъезду. О физике она имела очень смутное представление, но о неприятностях, связанных с током наслышана была достаточно. Хоть у нее и резиновые шлепанцы на ногах, это еще ничего не значит.

Только в дверях подъезда Наташа обернулась. Упавший столб светлой полосой лежал поперек двора, и в сухой траве, уже курившейся дымом, весело плясали красно-голубые искры. Оборванные провода подрагивали, словно в агонии, и ей вдруг показалось, что этими последними, судорожными рывками они пытаются добраться до нее, догнать, прижаться искрящимися обрывками к телу, ангажировать на бесконечный танец… Передернувшись, она нырнула в подъезд, а навстречу, шлепая задниками тапочек по ступенькам, уже спускался, гонимый любопытством, кто-то из заспанных соседей.

* * *

На следующий день был выходной, и Наташа с удовольствием провалялась в постели до девяти часов. Не спала – просто лежала, глядя в потолок и наслаждаясь блаженным ничегонеделанием. Заснуть не удавалось. За ночь она проспала часа два, не больше, то ли из-за жары, то ли из-за случившегося, то ли из-за дурацких снов – виделись то странные расплывающиеся животные, похожие на гигантских амеб, то уродливые человекоподобные существа с гротескно увеличенными телами, суетившиеся на дороге среди фонарных столбов, которые покрывали ее всю, словно странный бетонный лес. Твари гонялись друг за другом, ловили и поедали, беспрестанно чавкая и похрюкивая, и проснувшись, Наташа еще некоторое время не могла отделаться от этих сырых и сочных звуков.

Паша ушел рано, ничего не сказав. Когда Наташа вернулась ночью, он еще спал, а когда пробудился, она уже замочила грязную одежду, смыла с себя кровь и, если не считать прилично распухшего носа (к счастью, не сломанного), царапин на лбу и общего взбудораженного состояния, вид имела вполне благопристойный. На вопрос что случилось, ответила, что вышла купить сигарет, споткнулась на неосвещенной лестнице и упала. Муж, судя по его взгляду, поверил не очень, но допытываться не стал, лишь прочитал коротенькую лекцию на тему «Что может случиться с молодой женщиной, не владеющей приемами борьбы, без сопровождающего или оружия, если ее выносит на улицу после полуночи».

После завтрака она позвонила Наде, но той дома не оказалось. Тогда она перезвонила ей на работу. Взявший трубку выслушал ее просьбу и оглушительно гаркнул, даже не позаботившись отодвинуться от микрофона:

– Надюха! Иди на связь!

Наташа услышала Надин голос, спрашивающий, кто звонит, но его тотчас перекрыли несколько истошных криков:

– Кто увел вэхээску А-13?!

– Светка, где раскадровка?! Сейчас нарежу тебе синхронов, порадуешься потом с Леонидычем на пару!

– Клычко, тебя в серпентарий вызывают!

– Нет, смотри, что он наснимал! Я с ним больше не поеду! Вот козел, а! Смотри, как он газовику нос отрезал! Как я это закрою?! Он все интервью так снял!

– Люди, дайте два рубля!

Последняя фраза прозвучала громко, но удивительно вежливо:

– Щербакова слушает.

Заслушавшись предыдущими репликами, Наташа не сразу сообразила, что Надя взяла трубку. Быстро обрисовав ей ситуацию, она попросила приехать. Надя ненадолго задумалась, потом сказала:

– Прямо сейчас я не могу. Через часа два будет окно, тогда и зайду, может быть. Все, давай, некогда мне.

Наташа положила трубку, немного посидела, потом решительно встала и вышла на балкон. За это утро она еще ни разу не смотрела на улицу – не решалась. Не боялась. Просто не решалась.

Как и следовало ожидать, она не увидела ничего особенного. Во дворе – дети, мамы, кошки. Тишь, жара, пыль… Ага, вон на дороге аварийная машина. Столб лежал так же, как и вчера, вокруг – черное пятно выгоревшей травы, рядом на корточках сидел человек и что-то внимательно рассматривал. Хорошее освещение, но общее содержание скучновато. Вспомнилась вчерашняя ночная площадь – вот получилась бы хорошая картина. Глаза четко запечатлели каждую нужную деталь и обстановку в целом. Образ сохранился, он жил, он требовал, чтобы его выпустили на свободу.

Наташа вернулась в комнату и сделала то, что не делала уже очень давно: пододвинула стул к шкафу, залезла на него и достала с верха одну из своих папок. Следом взвилось облако застарелой плюшевой пыли, потянулись серые нити паутины – на шкафу давным-давно никто не убирал. Наташа чихнула и охнула – нос все еще болел.

Она перебирала работы недолго. Странно, раньше она считала их достаточно хорошими, некоторые даже очень удачными, но сейчас они ее разочаровали. Детская мазня – не более того. Ей казалось, что у нее хорошо получалось передавать картине свое видение изображаемого, передавать живость, осязаемость, раскрывать его изнутри, но теперь она видела, что это не так. Все нужно делать совсем по-другому…

Она отыскала простой карандаш, перевернула одну из старых картин и прицелилась глазами в чистую поверхность, словно снайпер, выбирающий точку для выстрела…

Когда в дверь позвонили, Наташа подпрыгнула от неожиданности, словно у нее выстрелили над ухом. Ее затуманенный взгляд скользнул по карандашу в пальцах, по его стертому грифелю и уперся в лист, густо покрытый серыми штрихами. Двигаясь, словно заторможенная, она медленно-медленно отложила работу, встала и побрела в коридор, а в дверь уже нетерпеливо барабанили.

– Спишь что ли?! – сердито спросила Надя, влетая в квартиру в облаке духов и резкого табачного запаха. – Думаешь, у меня времени много?!

Тут она узрела Наташину потрепанную личность и широко раскрыла глаза.

– Ничего себе?! У тебя нос не сломан?!

– Сейчас все расскажу, – Наташа закрыла дверь. – Только без издевок, ладно? Чай со льдом будешь?

– И чай, – отозвалась Надя и прошла в комнату. Вскоре оттуда донесся ее восторженный вопль, и Наташа, набирая в чайник воды, с досадой подумала, что картину все же следовало спрятать. Секундой позже Надя примчалась на кухню с листом в руках.

– Наташка! Ты рисуешь?!!

– Да так, просто, скучно, захотелось почеркать, ничего особенного, – промямлила Наташа, глядя на нее исподлобья. Она видела, что подруга чуть ли не парит над полом от гордости – все – таки права оказалась она, а не Наташа.

– Ничего особенного?! – Надя возмущенно потрясла листом, словно это было доказательством какого-то страшного преступления. – Да это же здорово! Намного лучше, чем раньше! Смотри-ка, длительный перерыв на тебя хорошо подействовал! Или перерыва не было, а?! Может, ты рисовала тайком, по ночам, под одеялом? Ну-ка, расскажи тете Наде.

– Отцепись! – Наташа невольно улыбнулась – все же похвала была ей приятна. – Я тебя позвала совсем для другого.

– Это площадь, да? А вот это похоже на ресторанчик…»Санд», кажется. Господи, какие жуткие рожи…

– Потом, – Наташа взяла у нее рисунок и положила на холодильник. – По телефону ты вряд ли все поняла, так что я тебе сейчас расскажу подробно, а ты уже делай выводы. Только, я тебя прошу, постарайся, чтобы твое воображение не зашкаливало!

Она рассказала ей все, подробно, в деталях, стараясь ничего не упустить – начиная с того момента, когда они расстались позавчера вечером. Не упомянула только о своих мыслях и о внезапном желании вернуться к работе над картинами, которое ни с того ни с сего появилось у нее на площади. Надя слушала, нахмурившись, не задавая никаких вопросов, что было на нее совсем не похоже, иногда выглядывала в окно, словно для того, чтобы убедиться, что дорога еще на месте, а не переместилась куда-нибудь в потусторонний мир. Когда Наташа закончила, она резко встала и сказала:

– Пошли!

– Куда? – удивилась Наташа, тоже вставая.

– Во двор. Там и подумаем. Посмотрим, что и как. Давай, давай, одевайся, только… я не знаю… напудрись что ли – вид у тебя, конечно…

Наташа подчинилась не без внешнего недовольства, хотя в душе была рада – ей по-прежнему хотелось пойти к дороге, но с Надькой сделать это было как-то… спокойней что ли.

Когда они вышли из подъезда, Надя прищурилась от яркого солнца и надела темные очки, и Наташе это невольно напомнило детские игры в шпионов. В принципе, то, чем они с подругой сейчас занимались, тоже, в общем-то, было игрой, чем же еще. Алекс и Юстас. Цирк!

Хотя, ночью, когда она смотрела на искрящие провода, ей было совсем не смешно.

У подъезда в тени старого абрикоса лежал Дик, вывалив розовый язык и сонно щурясь на толкающихся неподалеку голубей. Увидев девушек, он лениво замахал хвостом. Надя наклонилась и потрепала лохматую пыльную голову.

Они выбрали тенистую, не занятую бабульками скамейку недалеко от дороги, и сели, внимательно наблюдая, как устанавливают рухнувший столб. Наташа заметила, что цветы, раньше прикрепленные на столбе, теперь жалкой мятой кучкой лежат на пешеходной дорожке, позабытые, никому не нужные. А кто-то их привязывал, старался… От этого становилось не по себе.

Неожиданно она поймала себя на том, что ищет на столбе пятно крови, и сердито отвернулась.

– Ну и пекло! – сказала Надя, глядя куда-то в сторону. – Схожука я за водой. Тебе взять?

Наташа кивнула, рассеянно проводила взглядом стройную, аккуратную и, насколько позволяла зарплата, безупречно одетую подругу, и снова стала смотреть на остатки цветов.

Вернулась Надя быстро – ларек был неподалеку. Протянула ей запотевшую, мокрую, блаженно ледяную бутылку минеральной воды, сковырнула приоткрытую крышечку со своей и жадно присосалась к горлышку, делая большие глотки.

– Значит, – сказала она, осушив треть бутылки и довольно вздохнув, – когда ты шла к другому столбу, свет выключили?

– Ну да, а что?

– Да ничего. Просто ты говоришь, что когда провода порвались, тебя чуть не ударило током. Провода искрили, правильно? Вон, я смотрю, и трава действительно выгорела. Но ведь свет выключили – значит, линия была обесточена.

– Наверное, – Наташа подняла голову и хмуро посмотрела на целые провода. Об этом она не подумала. – Ну, ты знаешь, я в этом не разбираюсь.

– Вообще-то я тоже, – Надя глянула на рабочих. В очках ее лицо казалось мрачным, чужим. – Чудо, что электрики приехали. Это ведь не троллейбусная линия – так, фонарики.

Она лениво поднялась со скамейки.

– Ты куда?

– Пойду и узнаю кое-что у этих ребят.

Наташа скептически хмыкнула.

– Так они тебе и скажут!

Надя ничего не ответила, только ухмыльнулась с оттенком превосходства. Спустя минуту она уже вовсю болтала с одним из молодых рабочих, который, предоставив коллегам трудиться, производил эффектные жесты руками в сторону проводов, что-то объясняя Наде и довольно косясь на ее голые ноги. Надя, сняв очки, энергично кивала и смотрела на парня так, словно он был, самое меньшее, министром финансов. Немного погодя она вернулась и снова села рядом с Наташей.

– Ну вот, Саша сказал…

– Уже Саша?!

– Ох, как мы добродетельно вздергиваем брови! Он сказал, что когда фонарь повалился, ток на линии был. Иногда его отключают поздно. Редко, но бывает.

– Но ведь…

– Подожди! Он сказал, что на всех фонарях на протяжении четырех дворов нет ни одной целой лампочки.

– Но вчера они горели, я видела.

– А теперь они испорчены. Такое бывает при резких скачках напряжения. Вот и думай. Сначала погас свет, а потом – бац! – на тебя падает тяжеленный столб плюс провода под напряжением. Похоже на хорошую западню.

– Не говори ерунды! – Наташа покосилась на дорогу, словно та могла их подслушать и устроить еще какую-нибудь пакость. – Неужели нельзя подобрать реальное объяснение?

– Тогда ты обратилась не по адресу, подруга. Какое реальное объяснение? Сам по себе свалился? Бывает, но редко, да еще и в свете всего того, что на этой дороге творилось, как-то не смотрится. Или… Ну, Натуля, я конечно, не берусь оценивать твои физические возможности, но… маловероятно, что ты так хорошо стукнулась о столб, что он тут же сломался. Это ж тебе не кустик какой-то! Даже если он держался на соплях, как все у нас в стране, тоже что-то не верится.

– И все же? – Наташа с отчаянием цеплялась за реальную почву. – Что этот Саша говорит?

Надя как-то странно улыбнулась.

– А говорит он, что столб выглядит так, словно его выдернули. Как морковку из земли.

– Шутишь?!

– Отнюдь.

Наташа крепко сжала колени, поставила на них бутылку и задумалась. Хотя, собственно говоря, задумываться было не над чем. Время – вот единственное, чем можно объяснить ночное происшествие. Время подточило фонарь, и больше ничего. Отчего она всполошилась, зачем вызвала Надю – непонятно.

– Это уже получается второй раз, правильно?

Она подняла голову и непонимающе посмотрела на подругу, потом, сообразив, что она имеет в виду, кивнула. Действительно, если рассуждать по Надиному, дорога уже покушалась на нее дважды. Смешно. Дорога покушается. Она перевела взгляд на один из столбов, на цветы на нем. Несчастные случаи. Множество несчастных случаев. Внезапно ей стало как-то тягостно и неуютно, захотелось уйти.

Ей очень не нравилась эта дорога.

А дороге не нравилась она.

– С этим пятном тоже странно, – продолжала Надя, не замечая ее изменившегося настроения, – но я думаю, что ты его попросту проглядела. Конечно, если хочешь, можно потом поискать на других столбах или на этом, когда его поставят.

Наташа покачала головой.

– Нет, зачем. Ты извини, что я тебя с работы выдернула. Глупости все это.

Надя пристально на нее посмотрела.

– Правда?

– Да. Может, на меня так семейные нелады действуют. А может, возраст сказывается. В общем, бред нервной женщины.

– Ты так говоришь, словно тебе семьдесят.

Наташа вздохнула и осторожно потрогала себя за нос.

– Может, так оно и есть. Пошли отсюда, Надька. Не могу я смотреть на эти венки. Словно на кладбище сидим. Подумать только, столько лет ничего не замечать… Пошли! И давай больше не будем об этой дороге.

Она запрокинула голову, допивая воду, потом повернулась и рассеянно посмотрела вокруг. У дальней скамейки наклонившись стояла пожилая женщина, поднимая пустую пивную бутылку. Глядя на нее, Наташа вспомнила одну старушку, которую часто видела в городе, неподалеку от одного из банков. В жару и в холод, в любую погоду она стояла на коленях, протянув вперед руку с раскрытой ладонью и молча глядя перед собой, сквозь людей – куда-то очень далеко, и Наташа не раз думала, что не хотела бы оказаться в том месте, которое видела эта старушка. Она стояла так с утра до вечера. Каждый день. Старушка, по мнению Наташи, была живым подтверждением того, что бога точно нет – будь он – давно бы бросил горсть золота в обращенную к небу ладонь, и старушка не стояла бы тут – хотя бы один вечер.

Женщина положила бутылку в вязаную сумку так аккуратно, словно она была из богемского стекла, потом, подслеповато щурясь на солнце, посмотрела на бутылку в руках Нади и двинулась к ним. Глянув ей в лицо, Наташа похолодела.

– Надька! Ты посмотри!

– Да вижу! – сказала подруга неожиданно чужим голосом. – Отвернись ты, не смотри так!

– Но ведь это…

– Да тихо ты! Будем надеяться, она нас не узнает! Деньги есть?

Наташа протянула ей раскрытый кошелек, который прихватила из дома – она всегда носила деньги с собой. Надя заглянула внутрь, вытащила одну из синих бумажек.

– Разумный предел? – спросила она тихо. Наташа кивнула.

– Разумный.

Надя достала свои деньги, соединила бумажки вместе, сложила втрое и сжала в руке. Женщина медленно подошла к ним, пряча глаза, и спросила надтреснутым старческим голосом:

– Девочки, бутылочки не оставите?

На ней была старая кофточка и длинная юбка с накладными карманами – все очень старое, шитоеперезашитое, но чистое и аккуратное.

– Ага, – сказала Наташа, тщетно пытаясь придать голосу царственную небрежность, с которой говорит большая часть людей, оставляющих кому-нибудь пустые бутылки. Усердно разглядывая асфальт под ногами, она протянула ей бутылку, краем глаза увидела, как то же самое делает Надя и как ее вторая рука – с деньгами – опускается вниз.

– Спасибо, девочки, дай бог вам здоровья, – Наташа почувствовала, как у нее взяли бутылку. И почти тотчас же раздался голос Нади – голос уже вовсе незнакомый – дребезжащий, нагловатый – голос прожженной базарной торговки:

– Шо ж вы, бабуля, деньгами разбрасываетесь?!

Наташа осторожно подняла голову и увидела, что Надя, скривив губы в снисходительной усмешечке, протягивает женщине сложенные купюры. Ее глаза снова скрывались за темными очками.

– Я? – женщина смотрела изумленно, а пальцы ее правой руки уже суетливо обжимали карманы, проверяя, что в них.

– Ну, а кто – я что ли?! – сердито ответила Надя. – С чего б я стала вам свои давать?!

Рука женщины метнулась к деньгам и тут же повисла. Наташа видела, что она колеблется.

– Вы, наверное, ошиблись, – тихо сказала женщина.

– Да я же видела, как они у вас из кармана вывалились! Вот из этого, – Надя ткнула пальцем в сторону названного кармана, и женщина отшатнулась так испуганно, точно Надя собиралась сдернуть с нее юбку. – Во народ пошел, а?! От собственных денег отказывается! – она хихикнула.

– Да женщина, у вас выпали, – вступила и Наташа и протянула руку. – Ну, если вам они не нужны…

Женщина выхватила у Нади деньги, сказала «спасибо» и медленно пошла прочь, что-то бормоча о каком-то Коленьке, который вчера приходил. Бутылки в ее авоське изумленно звякали.

– Черт! – сказала Надя, сняла очки и начала с чрезмерным усердием протирать носовым платком совершенно чистые стекла.

– Думаешь, она поверила? – спросила Наташа. Надя пожала плечами.

– Во всяком случае, она ушла. А разберется если – не выкинет же.

– Может, надо было как-нибудь по-другому. Может, поздоровались бы и…

– Ага и представились, и денег потом дали! Ты, Натаха, иногда простая, как садовые грабли. Ты вспомни ее. Ты думаешь, она бы эти деньги взяла? И я не думаю, что ей было бы приятно, если б мы ее узнали.

– И так и так неправильно, – вздохнула Наташа.

– Да. Нельзя так вмешиваться в чужие жизни. Мы же не боги. Я и так уже…

Надя вдруг стрельнула глазами в сторону и отвернулась.

– Что «уже»?

– В ее жизнь вмешалась, правильно? Но, с другой стороны, если боги давным-давно в отпуске, кто-то же должен делать за них их работу.

Наташа внимательно смотрела на нее. Показалось ли или подруга только что чуть не выдала ей какую-то постыдную тайну? Но лицо той уже было обычным и сердитым.

– Жарко, – сказала она таким тоном, словно именно горячее июльское солнце было виновато во всех превратностях жизни.

Они обернулись и еще раз посмотрели вслед уходившей женщине, уже превратившейся в едва различимый силуэт на фоне пыльных платанов, – вслед своей первой учительнице.

* * *

– Ты давно не приходила.

– Некогда, ты же знаешь.

– Тебе постоянно некогда. У меня для тебя время почему-то всегда находилось.

– Перестань.

– Что у тебя с Пашей.

– Все прекрасно.

– Врешь!

– Это ты из-за носа что ли?

– Нет. Если бы он тебя ударил, ты бы дала сдачи и ушла. Я тебя знаю. Уж тут ты бы точно променяла его квартиру на нас.

– Перестань.

– Что, прошла любовь?

Мама старый человек и она неглупый человек.

– Мне так кажется.

– Его или твоя?

– Общая.

– Ну, что ж. Разве вы плохо живете?

– Да нет.

– Тогда это не страшно. Дом есть, работа есть. Детей вам пора заводить. Главное, чтобы дети были. Чтобы любили. А муж… так, при доме.

За окном ветер и горячая темнота. Большие старые часы щелкают маятником – туда-сюда – туда секунды, сюда минуты. Тихо бормочет старенький «Фотон». Вокруг пыльной люстры кружит большая мохнатая моль, тупо и упорно бьется о стекло, качаются тонкие подвески. Моль упряма – она не улетит, пока не сгорит, не разобьется или не выключат свет. Ее жизнь замкнулась на раскаленной спирали.

На кровати под простыней S-образный холмик – тетя Лина давно спит, рядом с ней – большой трехцветный кот, почти в таком же почтенном возрасте, как и она. Мама сидит в большом кресле с лопнувшей в нескольких местах обивкой. В руках у нее деньги.

– Ты бы хоть позвонила, предупредила, что придешь. Я бы что-нибудь испекла. И Лина бы спать не ложилась. Теперь-то ее не добудишься.

– Я не знала, что приду. Просто, оказалась в ваших краях и зашла. Заодно и деньги отдать.

– Неправда. У тебя что-то случилось, вот ты и пришла. Как тебе носовой платок нужен, так ты прибегаешь! Надьку твою чаще вижу, чем тебя!

– Перестань.

– Я тебя почти не вижу.

– Ну, мама! – Наташа встала со стула, подошла к ней, обняла – неловко – уже давно она этого не делала. И как только прикоснулась – что-то произошло, словно все винты, на которых держалось ее самообладание, вдруг развинтились, и она уткнулась матери в плечо, чувствуя, как глаза набухают влажным и горячим. Она пришла, чтобы деловито рассказать ей обо всем случившемся, посоветоваться насчет Паши – и все это спокойно, размеренно, как делают взрослые женщины. Но теперь она поняла, что не сможет рассказать ничего – связно, во всяком случае. И не будет рассказывать – ни к чему маме знать это все, волноваться лишний раз. Она чувствовала на спине мягкие мамины руки. Мама стала совсем седая. Только сейчас Наташа с внезапной остротой подумала о том, что мать не вечна, а время идет все быстрей и быстрей. Только мама и Надя. Дед ее не любит, тетя Лина в основном живет в каком-то другом, только ей одной понятном мире. А кто останется потом с ней, с Наташей? Правильно кто-то когда-то сказал: любовью не бросаются.

– Мама, мне так все это надоело! – пробормотала Наташа. – Я стала такая взрослая – аж противно!

– Ты не взрослая, – мать погладила ее по голове. – Для меня ты никогда не будешь взрослой. Что у тебя случилось?


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю