Текст книги "Нефть"

Автор книги: Марина Юденич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 22 страниц)

– Но для этого тебе придется попотеть наравне со мною, Дон, – заметил Стив, выключая компьютер и набирая номер Дона Сазерленда. – Полагаю, ты все понял, босс. Настало время твоих плечистых друзей из Лэн-гли. Ибо кто-то должен будет исполнить главные роли в моем сценарии. Притом – оцени широту моей души – я даже не настаиваю на кастинге.

1995 ГОД. ЛОНДОН

Встреча состоялась в одиннадцать часов вечера в Сохо, в китайском квартале, а если быть совсем уж точным – в небольшом ресторанчике с громким названием «Golden Dragon». Такие «золотые драконы» и «дракончики» расползлись, похоже, по всему миру. Приютились во всех мировых столицах и просто крупных городах, да и мелких, надо полагать – тоже. Всюду они – как близнецы-братья – удивительно похожи. Одинаковые – алые с золотом – драконы на вывесках. Похожие залы – небольшие, тесно заставленные столиками, – всегда полные народа. Китайская кухня популярна в мире, да и китайцев, предпочитающих традиционную пищу, везде хватает. Яркие бумажные фонарики под потолком. Вежливые, проворные – на одно лицо – официанты. Здесь кормят вкусно и недорого. Рис с яйцом, рис с креветками, просто жареный рис – в больших пиалах. Расплющенная «по-пекински» утка с пресными лепешками. «Roast duck», особая жареная утка – румяные тушки подвешены у кухонного окошка – манит хрустящей корочкой, сочится, истекает прозрачным, янтарным жиром. Морские гребешки. Кусочки курицы в лимонном соусе… И неизменные палочки – пластиковые или деревянные. И светлое китайское пиво. Впрочем, если клиент пожелает, здесь подадут и дорогое французское вино, и русскую водку.

Ближе к полуночи в Сохо многолюдно: туристы жаждут экзотики, местная публика выползает из всех щелей. Чайна-таун символически отгородился от окружающего мира ярко-красным металлическим шлагбаумом. Разумеется, он не способен остановить толпу. Все они: и туристы, и полуночные обитатели Сохо – просачиваются на узенькие китайские улочки, разбредаются по крохотным – сродни «Золотому дракону» – ресторанчикам. Здесь же – великое множество китайцев и китаянок. Эти честно или нечестно отработали днем в разных уголках Лондона. В офисах Сити, гостиницах, ресторанах, магазинах. Грузчики, горничные, студенты и советники знаменитых британских банков стекаются теперь на маленький островок, осколок далекой родины. Улицы Чайна-тауна кишат народом.

Зато машинам, в большинстве своем старомодным лондонским кэбам, за красный шлагбаум не проехать. Толпа чувствует себя в полной безопасности, свободно плещется меж светящихся витрин. Здесь легко потеряться. И очень трудно найтись.

Это обстоятельство вполне его устраивало. Он приехал в Сохо немного раньше назначенного срока и, отпустив кэб у красного шлагбаума, мгновенно затерялся в пестром людском потоке. Спустя пару минут моложавый подтянутый мужчина, с узким бледным лицом и очень светлыми – в белизну – глазами, вынырнув из толпы, переступил порог крохотного уличного бара. Крайний столик, выставленный чуть ли не на мостовую, был занят двумя молодыми людьми – одетыми так похоже, что понять, кто из них девушка, а кто парень, было не просто. Два места за столом оставались свободными.

Узколицый мужчина вежливо спросил разрешения занять одно из них. Пара была не в восторге, но видимых причин для отказа не было – парень небрежно мотнул головой. Узколицый спросил пива, закурил тонкую душистую сигариллу и, развернувшись лицом к улице, затих. Красный шлагбаум, к которому медленно ползла вереница пузатых кэбов-жучков, оказался, таким образом, прямо перед ним – как на ладони. Меланхолической «иш8ех»-паре, было невдомек, что с той самой минуты, как вежливый незнакомец устроился за их столиком, тот оказался в центре напряженного внимания сразу нескольких человек. Люди из Лэнгли придирчиво контролировали обстановку. Времена наступали тревожные – восточный отдел был укомплектован как никогда. Женщина, как и ожидалось, приехала на такси и покинула машину, как все, возле красного шлагбаума. В толпе она чувствовала себя неуютно. Это узколицый определил безошибочно, по тому, как она испуганно втянула голову в плечи, затравленно оглянулась по сторонам, и шла – торопливо, сбивчиво, неуверенно переставляя длинные ноги в открытых – крокодиловой кожи – лодочках, на очень высоком каблуке. Неподходящая обувь для здешних мест. Совсем неподходящая. Она и одета была неподобающим образом. Узкое, длинное то ли платье, то ли пальто из той же грязно-желтой, в разводах кожи. Маленькая лаковая сумочка судорожно прижата острым локтем. Руки в тонких лайковых перчатках. Не ее одежда, совсем не ее. И город не ее. И работа эта не для нее. По-моему, они перебирают с конспирацией, наши чеченские друзья. Он допустил бы еще повторение палестинского опыта с девочками-шахидками, живыми нарядными бомбами, обдающими тебя теплым ароматом юного тела, прежде чем разнести в мелки клочья. Это было, по крайней мере, красиво и даже сексуально. Он отхлебнул пива и подумал, что восточный отдел плохо действует на людей, если, конечно, они не родились где-нибудь под палящим солнцем Палестины. Он родился в Дейтройте. И сейчас отчетливо ощущал что-то нездоровое в сознании, как несвежий кетчуп в желудке. Сексуальные девочки-шахидки – это не нравилось ему. По возвращении надо будет пройти курс у психоаналитика. А пока. Пока надо работать. «Вам не часто приходится бывать в Сохо, леди. И вообще на улице, в толпе. К тому же одной», – подумал узколицый, легко поднимаясь из-за стола. Пятифунтовую купюру он аккуратно прижал пивной кружкой и вежливо простился с молчаливой парой. В ответ оба слабо тряхнули грязными кудрями. Он поспешил за женщиной, пытаясь со спины, по походке и прочим признакам, определить, сколько ей лет. Выходило – не больше двадцати.

– Вам все это очень идет.

– Я так не нахожу, – она хорошо говорила по-английски и была довольно бойкой. Совсем не бессловесная девочка-шахидка с ароматом юного тела, готового проститься с жизнью.

– А что больше по душе – неужели хеджаб?

– Мы будем говорить об одежде?

– Нет, мы вообще не будем говорить. Здесь, – он аккуратно положил перед ней красиво упакованную коробку из Harrods и невольно усмехнулся, – нет, там не одежда, которую ты так ненавидишь, и не взрывчатка, не бойся.

– Я и не боюсь.

– Там план, а вернее, сценарий события, которое должно произойти там у вас.

– В Ичкерии?

– Нет, в России.

– Это значит – у них.

– Мне все равно, как это будет называться. Главное, чтобы произошло в определенные сроки и с тем резонансом, который подробно описан в инструкции. Надеюсь, твой отец в остальном разберется сам.

– Брат.

– Ах, брат. Ну, не важно. Тот, кто тебя послал. Часть денег уже на месте.

– Мы знаем.

– Остальные появятся после того, как операция будет закончена.

– Независимо ни от чего?

– Ты имеешь в виду, независимо от того, сколько людей погибнет? Цифры играют роль, но не главную. Нас интересует резонанс. А его цена относится к категории фиксированных цен. Понимаешь, о чем я?

– Можете не сомневаться. Это все?

– Да.

– Шамиль возглавит это лично?

– Я не должен тебе отвечать. Но отвечу, потому что я джентльмен, а ты леди. Даже если предпочитаешь хеджаб. Так вот – разумеется. Это, кстати, его условие. Помимо прочих. Теперь все.

Она неловко поднялась из-за стола. Большеголовая. Худая. Густые черные волосы, подстриженные каре. Смоляная челка падала на глаза.

Впрочем, узколицый довольно быстро раскусил примитивный маскарад. Женщина была в парике – тончайший, едва различимый волосок, светлый, вроде бы – рыжий, выбился из-под темных прядей, но ему было достаточно и этой малости. Наивные, дилетантские уловки. Он, к примеру, и не думал прятать свои глаза – маленькие, острые, бледно-серые. Взгляд их неприятен, и потому – хорошо запоминается. Что за беда! Когда-то у Ричарда Тэлбота, офицера ЦРУ, были совсем другие глаза. Какие – он уже и сам не помнил толком. И жесткий бобрик на голове, искрящийся сединой, сейчас – самый что ни на есть натуральный. А прежде… Что вспоминать?! Каким только не доводилось ему быть прежде! Он заказал еще пива. Идиотская работа для дилетанта. Но, похоже, они готовят какую-то большую заварушку в России, причем руками чеченцев. Впрочем, теперь это уже не имело значения. Первую часть своей работы он исполнил. Потом будет короткое и жесткое натаскивание ее брата и его дружков, которым предстоит стать своего рода супервизорами кампании, чтобы в случае чего – не дать ей свернуть не в ту колею. Его парни уверенно и профессионально повели девчонку прямо от столика, и значит – через какое-то время он будет знать о своих подопечных несколько больше, чем знает уже из оперативных сводок. Но это была уже давно устоявшаяся привычка – проверяться на месте. «Сука, – внезапно подумал капитан Тэлбот, вспомнив о своей недавней собеседнице, – она ведь готова была торговаться за каждую простреленную голову, независимо от того, чья это будет голова». Но думать об этом дальше явно не следовало. А вот посетить психоаналитика дома – определенно.

2003 ГОД. МОСКВА

Слава богу, мы обе успокоились быстро. И народ в кафешке быстро потерял к нам всяческий интерес, мало ли теток рыдают теперь публично и выкрикивают разные странные слова. Да и менялся он быстро, этот народ, – спешил на московские людные улицы, потому что явно был приезжим. А мы все сидели, испытывая – как ни странно – чувство удивительной безопасности. И только официантке надо было периодически опускать рублей сто в карман за то, что «видишь, как девочка старается» – и она действительно старалась. Кофе то ли действительно стал лучше, то ли я просто к нему привыкла. Словом, ситуация налаживалась. По крайней мере, на ближайшие час-полтора. А там надо будет что-то думать. Или делать.

– Ну, расскажи мне все по порядку. Вот ты прочла этот документ.

– Ты сначала сама его прочти, чтобы разговор был предметным.

Она права отчасти. Надо читать. Хотя – чует мое сердце – знакомство с планами государственных переворотов до добра не доводит. Но делать нечего. Читаю по диагонали, дабы только уловить суть – в деталях будем разбираться потом. Итак:

«О юридических возможностях формирования в России Правительства парламентского большинства»

СОДЕРЖАНИЕ

1. Аналитическая записка «О юридических возможностях формирования в России Правительства парламентского большинства».

2. Алгоритм формирования Правительства парламентского большинства.

3. Пояснительная записка к проекту Федерального конституционного закона «О внесении изменений и дополнений в Федеральный конституционный закон «О Правительстве Российской Федерации».

Проект Федерального конституционного закона «О внесении изменений и дополнений в Федеральный конституционный закон «О Правительстве Российской Федерации».

Дальше длинно, скучно, с массой ссылок на соответствующие законы и нормы права, обоснования, объяснения и толкования, в итоге же все просто, как божий день.

Кому– то – кому адресован документ, предлагается легким движением пера сменить конституционный строй России, превратив ее из президентской республики в парламентскую. Из чего с неизбежностью следует, что премьер-министром страны становится лидер партии, победившей на парламентских выборах. И полномочия этого человека будут широки до безграничности. То есть – практически те же, которыми обладает сегодня президент страны. Президент же автоматически превращается в английскую королеву, сохраняя разве что пол – и то по желанию, все прочее – по принципу «властвую, но не правлю».

– Чудно, – говорю я, – смена системы государственной власти в стране. Понятно, зачем. То есть, понятно – под кого. Под того, кого никогда не выберут президентом, но есть шанс прикупить парламентское большинство – и стать премьером, отправив президента – в королевы. Спасибо, что не на гильотину, раньше действовали как-то радикальнее.

– Тебе смешно?

– Смешно. Мне понятно, что Лемех все это затеял под себя. Слухи о том, что он оптом и в розницу скупает партии и отдельных заметных господ парламентариев, независимо от их политической и прочей ориентации, ходят давно. И не слухи даже, вполне определенные доказанные факты известны хорошо. Сюда же теперь отменно встраивается «Будущая Россия» с ее боевыми дружинами, построенными строго по Макиавелли. Понятно, что все это у него получится, потому что, в отличие от многих прочих – денег он не жалеет, и – прости уж, понимаю, что теперь тебя, наверное, это не греет вовсе – но он мужчина, приятный во многих отношениях. По крайней мере, на фоне общего парламентского мурла – смотрится членом палаты лордов. И обаяшкой. Но объясни мне, как, куда, и – главное – каким образом он собирается переместить президента Путина?

– Так это дотошно расписано в той бумажке.

– Расписан механизм. А я имею в виду такую мелочь, как согласие Гаранта. Каким образом он собирается объяснить ему целесообразность такой рокировки? Только не говори мне, что он собирается его.

– Нет, не собирается. И вообще, никакой крови. Лемех боится крови, он в обморок падает, когда разрежет палец.

– Ну, я не имела в виду, что он сам, как Ли Харви Освальд. Да и смысла нет. Все вышеописанные манипуляции имеют смысл исключительно при живом президенте.

– Да. Он, кстати, произнес те же самые слова. Убеждая меня, что все законно.

– Законно. Но бред. С какого перепугу Путин…

– Во-первых, он уверен, что на Путина надавят из США и якобы у них есть козыри в рукавах.

– Ну, допустим. Хотя последнее время он ведет себя с ними настолько уверенно, что любые козыри кажутся мне сомнительными. Хотя в политике бывает всякое.

– Но это и не главное.

– А что же?

– Он предложит ему денег.

– Что?!!!

– Он собирается предложить ему 15 миллиардов долларов.

– Когда?

– Насколько я знаю, президент готов принять его через три дня после возвращения из Штатов.

– А тебе когда стало известно об этом?

– В ночь перед его отлетом.

– Лиза – прости меня, я знаю, что это больно слышать, но он сумасшедший. Он болен. И его ни в коем случае нельзя допускать к президенту.

– Знаешь, я это уже пережила.

– В каком смысле?

– Задолго до этой бумажки и «Будущего России», в канун выборов Ельцина, в году 96-м мы большим десантом вылетели в Давос… Ну, помнишь – тогда это еще было модно, министры, вице-премьеры, пресса, ну и наши – флагманы российского бизнеса, попросту выражаясь – олигархи. Разумеется, все разговоры сводились к Ельцину, был он уже очень плох, однако ж пил, как и прежде, и выборы, насколько я поняла за ужином, становились для всех нас большой проблемой. Кстати, знаешь, меня тогда сильно изумил Чубайс. Заговорили про то, что к власти придет Зюганов, и тут он довольно спокойно, как о деле решенном, и будто бы даже вскользь заметил: «Ну, проиграем выборы – уедем из России». Все как-то пропустили это мимо ушей, или – напротив – отнеслись как к делу решенному, чего ж тут еще говорить. А я… – она снова резко надвинула свои темные очки на глаза, отгораживаясь от мира и любопытных глаз… – я вспомнила папу… И как он 7 ноября выходил на мраморную лестницу посольства, нарядный, с орденами. и весь этот посольский и прочий чиновный поток тянулся к нему, с рукопожатиями и объятиями. И как, открывая прием, торжественно, державно гремел гимн и все замирали… Ну, прости. Ты знаешь, я девочка советская, сентиментальная, патриотичная. Словом, разговор за тем ужином пошел серьезный, в какой-то момент перестали даже пить, заказывали чай, воду – речь шла о том, что народ берет на себя обязательства избрать Ельцина на царство еще на один срок. Понятно было, что стоить это будет не просто больших, а очень больших денег, но взамен президент должен был бы пойти на ряд уступок бизнесу – и в частности, вернуть отставленного тогда со всех постов Чубайса, сформировать правительство с учетом их предложений, и что-то еще – из области экономической, по-моему, по части разработки новых месторождений, привлечения иностранного капитала. Чубайс много говорил о том, что с выборами может справиться только серьезное западное агентство, и кого-то предлагал, то ли обещая переговорить, то ли уже договорившись. Потом – понятное дело – перешли к наболевшему. Заговорили о Коржакове и Сосковце, но здесь разговор как-то быстро сник, и видно было – боялись даже на расстоянии, за тысячи верст, на альпийских высотах – боялись.

– А ну как запишет кто, да доложит.

– Ну, и такое вполне могло случиться.

Словом, было уже очень поздно, я валилась с ног, а с Лемехом происходило что-то странное. Он как-то вдруг воспрянул. Возбудился. Ну, не в том смысле, не усмехайся. В нем вдруг проснулся оратор. Он явно хотел говорить. И даже не говорить – высказаться. И я поняла – понимаешь, каким-то шестым чувством, интуицией или уж не знаю чем, что я должна его сейчас выслушать. Должна. Иначе… Впрочем, что будет иначе, я не знала. И почему должна – тоже. Но – «собрала лицо», села на кровати, поджала ноги по-турецки, я всегда так делаю, когда слушаю что-то внимательно, и всем своим видом изобразила полную готовность. Некоторое время он ходил мимо меня молча, размышляя о чем-то, а может, решая, стоит ли о таком – со мною. Потом – решился.

– Ты понимаешь, что сейчас происходит?

– Ну, насколько я понимаю, вы собираетесь поддержать Ельцина, но на определенных условиях.

– Да. А зачем нам это надо – ты можешь сформулировать?

– Ну, то есть как зачем? Мы живем в России, там – наш бизнес, наши деньги, наши возможности. Стало быть – нам небезразлично, кто в Кремле. Потому что ты знаешь не хуже меня, времена меняются, а цари остаются, что бы кто бы ни писал в конституциях. Цари, понимаешь. Люди, так или иначе, наделенные огромной властью и огромным доверием народа. Да, да, я знаю про рейтинги и прочее, но все это – вообще, абстрактно, теоретически. А выйдет Ельцин в толпу – посмотри на лица людей. Сплошной восторг и умиление. И так всегда, со всеми царями. Вот нет его – клянут, желают всяческих напастей, практически ненавидят, и вот появился – сам, живой, из крови и плоти, – и все забыто – любовь и ликование. И прежде так было. Я читала воспоминания одной из царских фрейлин. Представляешь – канун революции, брожение умов, усадьбы горят, помещиков рубят топорами, газетенки поливают грязью царский дом, печатают пошлые, грязные пасквили. И в это время они, Романовы, собрались на богомолье в Саров. Тамбовский губернатор в ногах валяется – в губернии чуть ли не бунт. Большевистские – или какие там – агитаторы. И чуть ли не «Николашку на вилы».

– И что?

Я так увлеклась историей, что перестала обращать внимание на Лемеха, а он, оказывается, замер напротив меня и буквально ловил каждое слово.

– Что? Что? – нетерпение его достигло, казалось, высшего предела, хотя – казалось бы, где Лемех с его интригами и где Романовское паломничество.

– И ничего. Его окружили, как святого, люди ползли по земле, чтобы только коснуться следа его сапога. А когда семья погрузилась на пароход, чтобы плыть дальше, люди шли в воду, следом, только чтобы быть ближе. Некоторые чуть не утонули. Представляешь? Эта сакральность российской власти – она необъяснима. Но она существует и поныне.

– Вот! – Лемех обессиленно рухнул в кресло, не дав мне договорить. – Вот. Очень это ты вовремя рассказала про людей, тонущих, только чтобы быть ближе к царю. В России это было, есть и будет. Но! Он должен быть один. Один, понимаешь, – полубог, ради которого можно радостно утонуть. А вокруг бояре, которых он – только он – казнит или милует. Но чаще – казнит. Потому что народ живет плохо. А народ всегда будет жить плохо, и всегда будут виноваты бояре. А он один будет всегда прав, и справедлив, и мудр, и добр, и щедр.

– Ну, это все совсем не ново. Это целая теория.

– Помолчи со своей теорией сейчас, ладно? Теории хороши тем, что уходят, но оставляют некоторые ценные идеи. Все. Идею я уже уловил. Теперь нужна технология.

– Прости, но теперь я не уловила. Какая тебе еще нужна технология – выборные отработаны сотни раз. Приедут еще эти американские чубайсовские технологи и выберут вашего Бориса Николаевича, даже если он, родимый, этого и не заметит, – у меня уж слипались глаза, последнее я бормотала в полусне, хотя все еще слышала и понимала.

– А при чем здесь Борис Николаевич?

Сна как не бывало. Сначала мне показалось, что это сказал кто-то посторонний. Потом – еще страшнее – в кресле, где только что восседал Лемех, сидел кто-то другой. Но это был он. Только изменившийся до неузнаваемости.

– При чем здесь Борис Николаевич? То есть летом – возможно, еще и он, а дальше… Дальше. Ну, подумай сама, ты так красиво сейчас рассказала о народной любви и неограниченной власти. Зачем же отдавать все это кому-то другому?

– Леня, но ты же не собираешься баллотироваться в президенты.

– А почему? Можешь не отвечать, потому что я еврей, банкир и сын банкира. И одного этого уже достаточно, чтобы поставить крест на моей идее. Ха, неплохой каламбурчик, из серии надетых крестов и снятых трусов. Да?

– Да. Но ты знаешь, что я не люблю пошлости.

– Прости. Но – нет. В том смысле, что ты не права. В политике, как и бизнесе, нет ничего невозможного. И, следовательно, надо сделать так, чтобы еврей и банкир мог стать тем самым сакральным и возлюбленным.

– Как?

– Этого я пока еще не знаю. Но буду знать очень скоро, можешь не сомневаться.

– А деньги?

– Что деньги?

– Помнишь? Ты говорил мне, что принадлежишь к одной из самых многочисленных популяций коллекционеров – ты собираешь деньги. И это самый увлекательный и захватывающий процесс. Еще говорил, что популяция объединяется на генетическом или физиологическом – уж не помню – уровне. Значит, ничего не может измениться.

– Может. Меняется все. Гены. Физиология. Кровь. Плазма. Популяции. Впрочем, я совсем не отказываюсь от этого занятия. Просто я слишком хорошо понимаю теперь, что, сколько бы я ни собрал денег и сколько охраны ни нанял, в один прекрасный день ко мне может прийти тот самый, сакральный – и сказать: отдай. Мое. Потому что я здесь главный. И будет прав. И спастись от этого можно только одним способом. Стать им. Сакральным. И потом – объясни мне, дорогая, прожившая со мной двадцать лет, делившая ложе и все такое прочее. чем я хуже любого из этих, сакральных. Глупее? Менее образован? Воспитан? Что? Почему они – очень даже вероятно. А я – никогда. Молчишь. Ну, и правильно делаешь. В таких разговорах лучше помалкивать. И все. Спокойной ночи, дорогая. Ты сегодня устала.

Он упал поверх одеяла и заснул моментально, хотя не был пьян и вообще засыпал тяжело. Почти никогда – без снотворного. Он заснул, будто вместе с речами выплеснул из себя какую-то силу и она оставила его, обрекая на немедленный сон. А я лежала тихо-тихо. Потому что и правда было страшно. Потому что именно тогда я поняла – он сошел с ума. Я не знала, что делать утром – притворяться, будто ничего не произошло и он не объявлял себя нынешней ночью государем всея Руси? Уговорить обратиться к врачу – по какому-нибудь другому поводу – бессонница, которой он обычно страдал, раздражительность – да мало ли. Головные боли. Посоветоваться с кем-то. Но не с Мишкой же? Тот, опережая собственный визг, сначала помчался бы с этой новостью к Лемеху, а потом – пробежался бы по всем прочим. Потом, когда голова уже отказывалась думать, и в сознании рождались какие-то дикие идеи из серии сделать пластическую операцию и скрыться где-нибудь в тихой европейской стране, прихватив даренные Лемехом цацки, – их бы хватило с лихвою до конца дней…

Словом, когда казалось, что выхода нет и быть не может, я вдруг вспомнила: завтра Лемех летит в Лондон по делам, а я вечером – в Москву. Это было хоть какое-то спасение. Несколько дней, которые я могла посидеть и подумать.

1996 ГОД. МАРТ, ЛОНДОН

Итальянский ресторан «Sale e Pepe» находился в десяти минутах езды от Hilton. Было восемь вечера, когда Леонид Лемех переступил его порог, и… в недоумении замер на месте, оглушенный невообразимым гвалтом. Казалось, что стеклянная дверь небольшого ресторанчика вела не просто с улицы в помещение. Но из одного мира в другой. Из пресного мира британской столицы – в радужную феерию неаполитанского карнавала, прибрежных таверн Сицилии, ресторанчиков Рима или Венеции. С севера на юг. Из прохлады в зной. От вежливой скуки к необузданному веселью. Тесный зал ресторана был полон, при этом казалось, что все находящиеся в нем люди говорят одновременно. И не просто говорят. Кричат, поют, ругаются и хохочут, надрывая голосовые связки. Складывалось такое впечатление, что все они дружно сошли с ума, однако не замечают этого печального обстоятельства и потому невозмутимо продолжают трапезу. От души веселятся и наслаждаются своим же весельем. Но впечатление быстро проходило. И становилось ясно, что необузданно горланит небольшая группа людей, ловко снующих по залу. Остальные, чтобы услышать друг друга, вынуждены говорить чуть громче обычного. Всего лишь. Но для создания атмосферы этого было достаточно.

Ради нее, собственно, ради неповторимой национальной атмосферы, и надрывался в центре Лондона дружный ансамбль итальянцев. Десять официантов оглушительно переругивались между собой, кричали что-то, обращаясь к невидимым поварам, те отзывались еще более громогласно. Вдобавок они нещадно громыхали посудой, роняли подносы, били – или делали вид, что бьют – бокалы. Англичане, сидевшие за столиками, были в восторге. Похоже, в обыденной жизни им здорово не хватало именно этого – непосредственности и буйства эмоций.

Представлением дирижировал моложавый, подтянутый метрдотель, похожий сразу на модного бельканто, и элегантного мафиози. Увидев Леонида, он на минуту сдернул маску и сразу преобразился. Заговорил негромко, довольно сдержано.

– Добрый вечер, сэр. Надеюсь, вы заказывали столик. У нас, как видите, аншлаг.

– Меня зовут Леонид Лемех.

– Секунду.

Названное имя ничего не сказало метрдотелю. Либо – он действительно обладал недюжинными актерскими способностями. Стремительно пролистывая пухлую тетрадь на стойке бара, озабоченно хмурился, а потом – вдруг! – совершенно искренне обрадовался.

– Есть! Buona sera, signore! Добро пожаловать!

Он резко крутанулся на каблуках, вернулся к заученной роли – зычно, так что Лемех невольно поморщился, гаркнул, обращаясь к подчиненным:

– Tavolino per, signore Леонидо!

– Вас зовут Марио?

– Si, signore! Были у нас когда-то?

– Нет, я здесь впервые.

– Ну разумеется. Я бы вас запомнил. Вы не англичанин?

– Русский.

– Отлично! Обожаю Россию.

Не прекращая болтовни, он, виртуозно маневрируя между столиками, поставленными так тесно, что Лемех пару раз буквально заваливался в какие-то жующие компании, не обратившие, впрочем ни на его падение, ни на его извинения ни малейшего внимания, Марио подвел его к крохотному столику в самом отделенном углу заведения.

– Приятного вечера, синьор. Сегодня я рекомендовал бы горячую спаржу с сыром, мидии – в остром соусе, термидора – в белом, с грибами… Леонид открыл меню. Есть хотелось зверски. После вчерашней внезапной нервной встряски в Давосе он не ел и не пил практически десять часов. Выбрать, впрочем, ничего не успел. Стив Гарднер возник у столика – почти незаметно, по крайней мере без всякого провожатого.

– Тебя здесь не считают за человека, – это была сложившаяся манера их общения.

Злой юмор. Но не обидный. Впрочем, если случалось такое – следовало немедленное извинение. И принималось. Это сложилось почти сразу, Лемех от нечего делать поехал поучиться в NDI – институт, который, по его словам, был в сущности международным отделом Демократической партии США. Полагал, что пригодится по части возможных полезных связей. И не ошибся. Их симпатия была взаимной, одновременной и довольно ровной, то есть – это не было дружбой, когда вспышки обид и ревности сменяются долгим задушевным общением. Приятельство – скорее. Но тогда уже деловое приятельство.

Впрочем, если и говорить о том, что Стив выделил Лемеха из группы русских предпринимателей и чиновников, приехавших учиться азам капитализма, то дело было, разумеется не столько в симпатии, сколько в том, что Лемех лучше прочих ориентировался в мировоззренческих и поведенческих основах западного мира и делал это без малейшего напряжения, потому что был внутренне согласен с ними. И давно знаком с тем, что тут и как. Биографии обоих Лемехов довершили картину. Будем дружить – решил Стив. Подразумевая, разумеется то самое деловое приятельство. С тех пор прошло шесть или семь лет. Ничего не изменилось. И Стива это несказанно радовало.

– Напротив, я здесь почти босс. Хозяин. Зачем провожать хозяина к гостю?

– Странное местечко.

– Ну да, никакого пафоса и белых перчаток, и вряд ли отыщется бутылочка Chateau Petrus урожая 1966 года. И никакого винтажного Cristal. Так что пить будем молодое тосканское Chianti.

– А есть? Я подыхаю от голода.

– Рекомендую не выпендриваться и дальше – здесь такие спагетти болоньезе! И еще. По поводу местечка. Здесь бывают исключительно британские туристы из провинций и территорий, и ни одного русского. Знаешь, еще хоть одно такое место в Лондоне?

– А мы что, на нелегальном положении?

– Нет, разумеется. Но ты с каждым днем становишься все более узнаваемой персоной.

– Это сомнительный комплимент. Особенно для человека, живущего в России.

– Надеюсь, это уже ненадолго.

– Напрасно надеешься. У нас рекомендуют всем и всякому от тюрьмы и от сумы не зарекаться.

– То есть, когда вы придете к власти, вы продолжите ту же практику?

– Знаешь, я очень не люблю местоимения «вы». Оно какое-то обезличенное. Ну, откуда я знаю, как поведет себя Олежка Бойко, припудрив нос чем-нибудь серьезным? Не смотри на меня так, ты не хуже меня знаешь, чем кто балуется из нас.

– А ты?

– Чем балуюсь я? Ну, старик, я так думаю, у тебя где-нибудь в потайной комнате километры пленок.

– Мы дано уже не пишем на пленки.

– Везет. А мы по-старинке.

– Но я спросил не о твоих забавах. А о том, станешь ли ты так же придерживаться этого вашего – от тюрьмы?

– Это вопрос договоренностей, Стив. Серьезных и предметных договоренностей. Договариваться всегда надо на берегу, обо всем, чтобы потом – в бурном потоке – не возникло никаких неожиданностей. Я, к примеру, свою жену считаю лучшей женщиной современной России. Ну, нашего круга. Правда. Заслуживает. И живем мы двадцать лет. Двадцать. Но знаешь, о чем до сих пор жалею? Не заключил брачного контракта, не заверил договоренностей. Такой вот я зануда. Еврей. Банкир.

– Ну ладно, еврейский банкир, к этому мы еще вернемся. Сейчас расскажи мне про вашу умную Думу.

– Что, собственно, рассказывать? Работаем. Потому что – между прочим – договорились. Прикупаем. Согласно библейской традиции – каждой твари по паре. Кто персонально тебя интересует?