Текст книги "Поездом к океану (СИ)"
Автор книги: Марина Светлая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 35 страниц)
– Понимаю, – кивнул Юбер и решительно выволок ее из ванны. Она мокрая и голая. И плевать. На ее теле кровоподтеки. И он совсем не уверен в целости ребер. Но в больницу ее такую не отвезешь.
Он, как ребенка, вытер ее, завернул в полотенце и понес в комнату. Она подрагивала в его руках, вцепившись в мундир. А когда он уложил ее в кровать и сунулся к шифоньеру за другой рубашкой, услышал негромкий всхлип. Все же это к лучшему, решил Юбер. Бабе положено плакать, даже если это его Мадлен. Пока он рылся в вещах и нашел халат, ее тихий плач потихоньку превратился в вой, но и это было понятным для него, даже закономерным. Она выла, а он ее одевал. Потом укладывал на подушку. Раздевался сам, чтобы устроиться рядом. И еще долго поглаживал ее трясущиеся плечи, покуда она не затихла и не заснула.
Сам же спать не мог. Нежность никуда не девалась, лишь множась.
Но и ярость множилась вместе с ней, требуя, чтобы ее выпустили на волю. А он обещал Мадлен ничего не делать.
Врач.
Обязательно нужно врача, хочет она того или нет. Мадам Кейранн права – нет никакого «стыдно». Стыдиться не ей.
Так это странно выходит, кажется. Как это так выходит? Когда никому не делаешь зла за всю жизнь, а зло причиняют тебе. Раз за разом. Будто бы испытывая, где тот предел, до которого дотянешь. Относительно себя Юбер хотя бы знал за что. А ей? Ей – за чьи грехи? Или это он сам натворил на три жизни вперед, вот и наказывает близких? Кто наказывает? Тот, в кого он не верит?
К черту! Все вокруг вываляно в дерьме, и лучшего не случится.
Едва ее дыхание сделалось теплым и спокойным, и, касаясь его руки, которой он обхватил ее плечи, стало напоминать шевеление бабочки, порхающей у самой кожи, Анри заставил себя выскользнуть из постели. Не одеваясь, направился на кухню варить себе кофе и думать. Впрочем, о чем тут думать? Он прекрасно знал, что сделает. План оформился ясный и четкий, оставалось лишь воплотить его в действие.
Когда он, полностью одетый, с идеальной выправкой и чеканным шагом, совсем не напоминавшим о переломе, выходил из дому, светало. Над океаном шелковой алой лентой облаков протянулось отражение восхода. Оно же стелилось и по бархатно-синей воде едва заметными бурыми бликами. Юбер глотнул воздуха, поправил кепи под козырек и направился к гаражу, где стоял фургон, купленный для нужд фермы.
До станции ехать было недолго. Требул – небольшой, что там добираться от одного конца до другого? Но в нетерпении и это время пытка.
Оказавшись у здания маленького даже по меркам коммуны вокзала, он проехал еще пару километров по прямой, до большой закрытой деревянной ротонды, где стояли локомотивы. Фабрис больше уже не ходил в рейсах кондуктором. Он работал здесь же, в ремонтном депо, в железнодорожной бригаде, и занимался техническим обслуживанием поездов.
Здесь Анри его и нашел, сидящего за самодельно сколоченным столом, в окружении приятелей, потягивающим что-то из кружки и играющим в карты. Все то же славное и добродушное выражение лица, глядя на которое никогда не подумаешь… не подумаешь о том, что случилось и, наверное, случалось не раз. Беллар сквозь смог сигаретного дыма и тусклого мерцания лампы его не видел, когда он вошел, что-то увлеченно рассказывая сослуживцам, от чего компания взорвалась дружным хохотом. К Лионцу дернулся лишь чумазый мальчишка, подрабатывающий здесь же после уроков – по возрасту, во всяком случае, он выглядел слишком молодо, чтобы работать, а не учиться. Лет пятнадцати, не больше.
– Эй, вы тут как? Нельзя сюда посторонним! – очень серьезно застрекотал мальчик, пока не разглядел военную форму, не раз выручавшую Юбера в мирной жизни.
– Да я с родственником поздороваться, – хохотнул Лионец. – Давно не видел. Хотел вместе пива выпить. Можно к вам, ребята?
Последнее он крикнул в глубину ротонды, и на звук его слишком зычного сейчас голоса Фабрис поднял голову. Наблюдать за тем, как по мере узнавания вытягивается лицо Беллара, было бы очень забавно, если бы не холодная ярость, затапливающая мозги. Вскипать этой ярости Анри не давал, иначе, ей-богу, день начнется убийством. Либо он бросит выродка под поезд, либо его самого пришибут чем тяжелым.
– Господин подполковник? – оторопело переспросил Беллар, всматриваясь в полумрак и, кажется, делая вид, что плохо видит. Он так и не научился называть Юбера по имени, и Анри это вполне устраивало. Сейчас – особенно.
– Выйдешь со мной или тебя вытащить? – усмехнулся он, махнув головой к воротам.
– Я… мы не знали… и работа…
– Потом доработаешь, – бесстрастно ответил Юбер.
И Фабрис, бросив на стол карты и все еще хорохорясь перед приятелями, шутя брякнул:
– Мы же, кажется, не в армии, господин подполковник.
– Зато можешь поблагодарить, что ты еще не в каталажке, Беллар.
Даже сквозь дым было видно, как тот побледнел и что-то неразборчиво пробормотал то ли сослуживцам, то ли себе под нос. Но на этом терпение подполковника Юбера исчерпалось. Он ухватил Фабриса за шиворот и выволок на улицу, где рельсы сходились у входа в ротонду. Пахло так, как только на железной дороге и пахнет. Щебнем, мазутом, железом. И еще пивом – от Беллара. Где-то поблизости раздался громкий гудок, от которого тот вздрогнул прямо в руках Анри, тащившего его за загривок. К вокзалу подходил состав.
Юбер отшвырнул Фабриса в сторону и процедил сквозь зубы:
– Ну что, братец, поговорим?
«Братец», отлетев на несколько метров, не без труда удержался на ногах, споткнувшись о шпалы. Глядел затравленно, а Юбер никак в толк не мог взять, как так вышло, что парень с таким славным и добродушным видом – на поверку такое ничтожество. Как так вышло, что мужчина, пожалевший женщину, сам стал ее палачом?
Впрочем, это позже, вспоминая тот день, он мог думать, оценивая Беллара, а тогда… разве только о том, как остатками здравого смысла удержать себя от того, чтобы размозжить его физию – славную и добродушную.
– Я всего лишь воздал ей по заслугам! Недолжно жене идти поперек мужа! Сами бы вы стерпели? – выпалил, оправдываясь Фабрис. – А потом она упала! Незачем вешать на меня все грехи! А от своих я не отказываюсь!
– Еще б ты отказывался, – мрачно брякнул Юбер, прежде чем двинуть кулаком в его челюсть. От этого Фабрис свалился-таки наземь.
Вслед за ними высыпали мужчины из бригады, кто-то даже бросился к Беллару, но Юбера тронуть не смели – не иначе погоны удерживали. «Родственник» оттолкнул руку помогающего и поднялся сам. Всклокоченный, со злым, пылающим взглядом, он недобро и немного диковато смотрел на Лионца, а потом заговорил:
– Я Мадлен муж, а вы ей никто! По какому праву бродите вокруг столько лет? Уж не потому ли, что самому охота, да не подойти? А?! Вбили девчонке в голову идею сюда переехать, чтоб на привязи держать. Влезли в чужое, когда своего нет. А она, дура, все верит в доброго кузена Анри. Кто тут добрый-то? Такая же грязь, как другие.
– Это все? – осведомился Юбер, буравя Фабриса остекленевшим взглядом. Будто бы поставил заслон между собою и им, за который никакие слова не проникнут. Им обоим во благо. – А если все, то вещи твои я к воротам выброшу к концу смены. Не смей больше появляться в моем доме.
– Мы с Мадлен уедем вместе, потому что это и не ее дом тоже. Слава богу, нам есть с ней куда вернуться.
– Мадлен остается. Ты уезжаешь, а Мадлен остается. Это ясно?
– Это она так сказала?
– Это я так решил. Глянул на нее нынче и решил, – напряженным голосом процедил Анри, не давая себе выйти за установленные рамки. – Убирайся подальше, Беллар, покуда я и правда тебя не придушил. И на глаза мне показываться не смей. С сегодняшнего дня ты просто исчезнешь, тебя не будет. Никогда.
– Ее запрете? Она ведь за мной побежит. Остальное все… все от дури да молодости.
– Если захочет уйти, я ее держать не стану. Но ты и сам знаешь, что не захочет.
– А не захочет – еще больше дура, чем я думал, – зло рыкнул Фабрис, бросившись вперед и оказавшись снова носом к носу с Юбером. И похоже, он был пьян куда сильнее, чем казалось вначале. И голос его, продолжавший говорить, звучал гадко, почти похабно: – Только знаете чего, господин подполковник? Прогадали вы. У нее под юбкой по этим всем делам – ничего хорошего. Совсем ничего. С холодным рельсом в кровати теплее, чем с ней. Ребенка она хочет… Да чтоб ребенок был, огоньку б добавить не мешало.
– Эй, Беллар, остынь! – послышалось со стороны.
– Уймись, парень, пожалеешь! – подхватил кто-то еще, да было поздно.
Юбер сузил глаза и отстраненно спросил:
– У тебя по этой части большой опыт, да?
– Не ваше дело.
В ответ в его лицо снова полетел крепко сжатый кулак. Фабрис повалился на землю, расцарапав ладони о щебень. Хотел было подняться, да к земле придавил армейский ботинок, упершийся ему в спину.
– У тебя, мразь, большой опыт, спрашиваю? – выкрикнул Лионец. – Так я могу устроить, что хвастаться станет нечем!
Следующий болезненный пинок Фабрис получил под ребра. Попытался откатиться, перевернулся на живот. Встать – не вышло. Юбер наклонился, ухватил его за волосы и стукнул мордой о шпалу.
– Ты же не первый раз ее побил, да? – тихо проговорил Юбер почти что ему на ухо. – Не пе-е-ервый, братец. Ты себя вообще мужиком чувствуешь, только когда ее унижаешь.
– Я ее после такого в жены взял… она вообще не должна была после этого выжить…
– А зачем же взял?
Фабрис молчал. Юбер глубоко дышал, пытаясь успокоиться. Тщетно. И без того все ясно. Стало на свои места в один момент. Беллар раскатал губу на отель мадам Кейранн. И, вероятно, еще на что позарился, чем распоряжалась тетушка Берта после смерти бо́льшей части семьи. Да вот такая незадача – Мадлен убедила его уехать в Финистер. Да и теща прикладывает усилия, чтобы продать свой отель и перебраться поближе к дочери. И деньжата они вкладывают в чужую ферму, от которой им ничего не перепадет. В итоге у него не было ни дома, ни отеля, ни даже жены, за которую ему не было бы стыдно перед самим собой.
Католик он, как же! Все еще надеется чего-то отломить от мясного пирога, да никак. Оттого и сходит с ума. Как давно это тянется? Почему все молчали?
– Это тебе твой брат подсказал, что с дочки Кейраннов можно хорошо нажиться? Он ее лечил, верно? Он все придумал? – хрипло спросил Анри, еще сильнее дернув Фабриса за волосы, так что тот почти взвыл. А после брезгливо отпустил и разогнулся.
Больше ничего не делал. В немом молчании их окружали мужчины с сурово сжатыми губами. Никто уже и не пытался вмешиваться. Юбер оглянулся по сторонам, чувствуя себя выпотрошенным. В эту минуту он мог бы убить, но не сделал ничего.
Когда Лионец шел от депо к своей машине, механически вынимая из кармана тренчкота перчатки, чтобы надеть их, ничего у него не получалось. Костяшки правой руки оказались распухшими и покраснели от ушиба. К черту. Он не оглядывался и не хотел видеть, как сослуживцы поднимают Беллара с рельсов и пытаются привести в чувства. Что будет с этим выродком теперь, Юберу было наплевать. У него впереди слишком много дел для того, чтобы не думать об этом человеке вовсе.
Было раннее утро. И Требул еще не запружен людьми. Анри заехал на центральную улочку коммуны и обнаружил, что булочник, державший там пекарню, уже открыл двери своей лавки. Булочники всегда встают задолго до света. И на завтрак горожанам пекут хлебы.
Работал и небольшой рынок, где можно обзавестись пресловутым соленым маслом и рыбой на любой вкус. Чья-то рыболовецкая шхуна вернулась под утро. Спешили распродать, пока свежая. Юбер решил, что на обед – будет прекрасно. И если Мадлен не сможет, он приготовит сам. И нужно нанять ей в помощь женщину, во всяком случае, пока не приедет тетушка. Да и потом тоже. Нечего ей одной все тащить, да и незачем.
Еще ей обязательно нужны новые платья, потому что в ее гардеробе, как он успел углядеть, давно не было ничего нарядного или элегантного, только добротное и практичное. А ведь она так любила красивое в детстве, он это слишком хорошо помнил, чтобы не заметить разительных перемен. Еще с тех пор, как она подарила ему шарф, фотографию семьи, сигары и дорогущую фляжку с кубинским ромом. Она все отдавала другим, ничего не оставляя себе, потому что ее – нет.
А Юбер очень хотел, чтобы она была.
Тогда бороться с собственным безумием ему должно стать хоть немного проще. Потому что в это утро Фабрис и правда вполне мог умереть.
Когда он подъезжал к Тур-тану, океан уже искрился под солнцем всеми цветами, и, вглядываясь в дом, Лионец отмечал про себя, что тот стал будто бы светлее и наряднее по сравнению с теми временами, когда продавался, хотя они ничего и не сделали, что бросалось бы в глаза внешне. В прошлом году летом сумели сдать несколько комнат приезжим. В этом – с конца мая отдельный домик, в котором при Леконтах и Прево жил управляющий, собирался арендовать заводчик с юга, пожелавший отойти от дел и подыскивавший укромный уголок на краю света. Они бы ему и хозяйский предоставили, да он был чудаковат. Хотел простого.
Возможно, потом они еще кого найдут. Мадлен и при вечно отсутствующем муже очень старалась. Да, надо нанять ей помощницу, а дальше видно будет. Если ферма начнет себя окупать – чего еще желать-то?
Очевидно того, чтобы на ее теле все достаточно быстро зажило. На душу надеяться, наверное, уже нечего. У него всего-то неделя отпуска. Как же так вышло, что она давным-давно стала мадам Беллар? Почему не подождала всего-то один-единственный год, когда его демобилизуют из Констанца? Ведь все-все могло случиться совсем иначе.
Когда он вернулся, Мадлен еще спала. Он проведал ее в комнате. Дыхание показалось ему ровным и тихим. Это его вполне устраивало. Кое-как он соорудил им обоим завтрак, а потом тоже завалился в кровать. Проснулись они оба ближе к ночи. И их лица были так немилосердно близко друг к другу, что он видел каждую морщинку, каждую засохшую дорожку слез, каждый жестокий ушиб и совершенно потухшие глаза. Их он и поцеловал спросонок, прежде чем подняться.
Потом они оба того дня не вспоминали. Не для чего. Мужчина, который вырос из мальчика Анри, поцеловал женщину, которая выросла из девочки Мадлен. И незачем об этом думать. Потому что внутри все уже отгорело. Оставалась лишь нежность. Не самое худшее, что могло остаться, к слову.
Несмотря на начало, эта неделя в Тур-тане вышла исполненной покоем и тишиной. Покой был долгожданным, тишина – благословенной. И то, и второе – обманчивым. Задуманным, распланированным он не занимался, лишь в самом конце, когда и Мадлен стало уже получше, велев ей найти женщину, которая возьмет на себя кухню. Готовила его маленькая кузина не так ловко, как мадам Кейранн.
Днями они приводили в порядок домик управляющего, прикидывая, что в нем можно бы изменить до приезда постояльца. Ду́ши в порядок не приводили – для того слишком еще рано. Да и Юбер не был способен возрождать умершее, он мог лишь жалеть и заботиться, впервые ощущая, что и сам нуждается в том, чтобы заботились о нем.
Шли дожди. Океан сердился, взметая и разбивая о камни у маяка волны в три-четыре человеческих роста. Соленая вода долетала до самых окон, смешиваясь с пресной и стекая по стеклу ручьями так, что казалось – стихия вот-вот поглотит их окончательно. Но двоим, пережившим крушение и потоп, все ни по чем. Они разводили огонь в очаге и вечерами читали книги и газеты. Тел не лечили тоже – тела́ заживают сами.
В предпоследний день подполковник Юбер ездил в Дуарнене. Обещанных самому себе нарядов для Мадлен он так и не купил, зато купил самые красивые серьги, какие только нашлись у местного ювелира – золотые, с крупными сапфирами, обрамленными мелкими бриллиантами. Красивее этих камней ни одна женщина в их многочисленной семье не носила. И дороже тоже. На них ушли последние деньги, что водились в его карманах, и после этой безрассудной покупки Юбер надолго сел на мель.
Но они стоили улыбки в глазах его маленькой кузины, когда он на прощанье дарил их ей, поймав себя на мысли, что никогда никому и ничего вот так не дарил – без повода, лишь потому что захотелось.
– Кажется, ты сотворил величайшую глупость из тех, что я за тобой знаю, – проворчала Мадлен, крепко его обнимая.
– Могла бы порадоваться. Женщины обычно радуются подаркам!
– Да я рада! Только ведь и матери не покажешь. Скажет, что ты сошел с ума – тебе же хуже. И куда мне их носить, скажи на милость?
– Носи их дома, когда я буду приезжать. Или, если захочешь, съездим с тобой в Ренн или даже в Париж, станем ходить на вечеринки, в оперу. Будешь самой красивой.
– Самой красивой! – передразнила его Мадлен и поморщилась. Но, переведя взгляд на свое отражение в зеркале, у которого они оба стояли, покуда они мерили серьги, вновь чуть заметно улыбнулась. – Ей-богу, купил бы лучше яблоневых саженцев. Виноград здесь почти не растет, а из яблок можно попробовать делать сидр. Или бренди.
– Заниматься этим все равно некому и недосуг, – развел руками Юбер.
– Поглядим. Была бы земля – люди на нее найдутся. Мне ведь идет?
– Тебе идет больше всего на свете.
[1] Дуарнене в пятидесятых годах назывался «красным городом», поскольку правительственные должности там неоднократно занимали члены ФКП, таким образом превращая коммуну в коммунистический муниципалитет. Кроме того, среди населения был высок уровень протестных настроений, что наряду с общебретонским стремлением к независимости делало Дуарнене малопривлекательным как для развития туризма, так и для капиталовложений в местные предприятия.
[2] Бретонский эмсав (брет. – восстание, бунт, возвышение) – термин, впервые использованный в 1912 году Тальдиром (бретонским писателем, типографом, издателем, автором гимна Бретани – «Древняя земля моих отцов». Наст. имя – Франсуа Жафрену). В современном значении: общность объединенных культурных и политических групп, представляющих интересы бретонской нации и продвигающих бретонский язык.
Париж, Франция, несколько дней спустя
* * *
– Думаю, нам просто необходимы в сложившихся обстоятельствах ваши мозги. Они у вас весьма продуктивно работают, – проговорил пожилой генерал Каспи, занимавший большое кожаное кресло во главе стола, за которым собралось некоторое число людей, задействованных в готовившейся операции. Цели своего присутствия здесь Юбер пока не понимал, но тот факт, что он тоже приглашен, и не кем-нибудь, а самим де Латром в короткой телефонной беседе, свидетельствовал о заинтересованности остальных участников в его кандидатуре, а на роль консультанта или участника – подполковнику сейчас должны были подробно разъяснить.
– В этом радиусе, – генерал ткнул в карту на севере Вьетнама, в Тонкине, – по нашим предположениям расположена база повстанцев. Отсюда они регулярно проводят вылазки, нападая на наши грузы. Вот здесь, – он провел пальцем вдоль обозначения дороги, – двухсоткилометровая трасса, и это второй путь после потерянного RC 4[1] по опасности и по значимости для наших опорных пунктов. Поскольку возможности защитить его нет, мы опасаемся, что уже к весне он станет отправной точкой нашего конца. Одной кровавой дороги им мало, решили устроить вторую.
– Было бы сложно сказать, что мне непонятно их стремление, – хохотнул подполковник. – Они попросту выдавливают нас с севера.
– Да, – включился Антуан де Тассиньи, сидевший с краю стола, как раз возле Юбера и явно повлиявший на его присутствие на этом совещании, – если не удержим этот участок, то, можно сказать, что север мы потеряли. У нас не так много шансов, господа, и те тают с каждым днем. Китай открыто поддерживает маоистов, и наша материальная база изношена. Де Латр считает промедление подобным смерти, как было с RC 4. Это приведет к большим жертвам… И в конце концов, все будет зря, включая победы последних месяцев. Нам нужно, необходимо укрепиться.
– На этом участке? – Юбер ткнул в карту.
– На этом участке, – утвердительно кивнул генерал.
– А попроще задач не было? Вот здесь, – он обвел пальцем часть указанной территории, – горы и джунгли. Мы не особенно хороши на такой местности, господа. И де Тассиньи прав – материальная база ветшает… без поддержки извне теперь уже не обойтись.
– Вы воевали в Альпах, – дернул бровью Риво, так же присутствовавший на совещании. Последний год прошел для старика лучше предыдущего хотя бы уж в том, что его весьма активно привлекали к консультациям по индокитайскому вопросу как начальника кинематографической службы – сведения, получаемые в Иври-сюр-Сен, были неоценимы для армии. «Мы еще повоюем», – говаривал он последнее время, и его супруга всерьез опасалась, как бы ее сумасброду не взбрело в голову отправиться в Сайгон или, тем паче, на север.
– В Альпах! – рассмеялся Юбер. – Во Вьетбаке насекомые и влажность страшнее тигров и крокодилов. Вьеты против этого – не бедствие, а досадная неприятность на прогулке.
– Говорят, генерал Зяп[2] взбодрился, едва узнал о том, что Верховным комиссаром и главнокомандующим в Индокитае стал наш де Латр, – рассмеялся Риво. – Воспрянул духом, жаждет свершений. Интересно, с тех пор, как его слегка потрепали, он в таком же восторге или теперь уже сверкает пятками в сторону китайской границы?
– Вы все так же недооцениваете вьетов, – улыбнулся Каспи. – Зяп – сильный враг. И его окружают сильные люди. Без опыта войны с подобными ему нам не удержать Французский союз в его границах.
– Если только мы выиграем эту, – брякнул де Тассиньи и снова вернулся к карте. – Мы предполагаем, что база Ван Тая действительно находится здесь, и тогда первостепенная задача – выкурить его оттуда и занять их позиции. Но для начала нам необходимо укрепиться в этой точке… Здесь находится старый форт, который ранее практически не использовался…
Если при упоминании имени Ван Тая что-то и дрогнуло, то на лице подполковника Юбера это не отразилось никак. Он молча слушал де Тассиньи, который был лицом гражданским, но и несомненным представителем генерала де Латра в этой части света, со всем вниманием, на какое только был способен. И продолжал вести беседу ровно так, как от него и ожидали. Им нужны были его мозги. Его здоровье давно уже забрали, теперь нуждались в том, что находится внутри черепной коробки. Он бы здорово посмеялся над этой шуткой, если бы не испытывал раздражение с тех пор, как прозвучало неприятное ему имя. Его собственный призрак. Доберись он до него полтора года назад, возможно, сейчас и не было бы никакого собрания. Но Ван Тая подполковник Юбер упустил. И вынужден был торчать здесь и усиленно шевелить извилинами, лишь бы только предложить план, который устроил бы присутствующих.
– Вы только подумайте хорошенько, господин подполковник, – похлопал его по плечу Каспи. – Как если бы сами были там. Вы же знаете горы…
– В этой части Тонкина мне бывать не доводилось. Но, я полагаю, тут важно не только знать, но и уметь выживать. Моя задача облегчить условия для солдат, которые будут там находиться. Но я бы не делал на это ставку. Важно не только укрепиться в форте, но и занять базу Ван Тая. Если мы сможем из двух опорных пунктов контролировать дорогу, то трагедии RC 4 нам удастся избежать в долгосрочной перспективе.
– И это тоже, Анри, – кивнул де Тассиньи.
– Сколько у меня времени? Мне нужно понимать, на что мы можем рассчитывать в этой операции.
– Неделя или две, не больше. Позднее де Латр начнет переброску войск. Нам необходима эта дорога, как воздух, но если мы снова пойдем нахрапом – это окончится плохо. Говорят, Ван Тай даже своих режет, не то что французов.
– Режет – полбеды. Пытки у них – особое искусство, – брякнул Юбер. И на том замолк, задержавшись взглядом на карте. Некоторые мысли в нем вспыхивали по ходу беседы. Некоторые – начинали бродить сейчас. Он точно знал, с кем можно невзначай обмолвиться словцом, чтобы получить нужную информацию. И еще лучше – понимал, что делать это стоит весьма осторожно. Генерал Каспи настаивал на строжайшей секретности их встречи. В общем-то, здесь и присутствовали лишь ближайшие де Латру люди. Один Риво выбивался из посвященных, но и его присутствие было вполне объяснимо – данными аэрофоторазведки ведомства, подотчетного генералу, руководствовались для обдумывания деталей. И эту информацию он предоставлял весьма аккуратно, да еще и в высоком качестве.
Когда они с де Тассиньи выбрались из кабинета генерала Каспи, а после и из его дома, грустно и неспешно шел дождь. Только с утра ярко светило солнце, а теперь погода сменилась. Они ждали, пока подадут автомобиль бывшего помощника Шумана, а ныне лица, приближенного президенту, и Юбер протянув перед собой руку в перчатке, наблюдал, как на ту капают мелкие холодные капли.
– Усиливается? – спросил де Тассиньи, но полковник в ответ лишь пожал плечами, как если бы ничего не услышал. Антуан коротко усмехнулся и слегка потрепал Юбера за плечо. – Мне кажется, вы где-то у Тонкина сейчас. Красиво там?
– Как во всяком новом месте, пока в нем не живешь достаточно долго, чтобы осточертело.
– На сегодняшний день забудьте обо всем. Сегодня церемония и банкет в Елисейском дворце. Мы еще успеваем. Насколько мне помнится, туда вас тоже особо приглашали.
– Все думаю, как бы потерять это приглашение, а оно в кармане и никуда оттуда не девается.
– Я полагаю, что Военный крест иностранных театров военных действий вам без вас не вручат.
– А я полагаю, что такие, как я, всего лишь массовка для того, чтобы на моем фоне рожа полковника Бертрана, когда его представят к награде, выглядела хотя бы немного презентабельной.
– Ему прочат повышение. Возможно, объявят об этом сегодня. А вот вы, сдается мне, засиделись.
– Не вздумайте хлопотать, Антуан.
– И в мыслях не было! Я не обладаю соответствующей властью. Я всего лишь лицо в штатском. Так как? Едемте? Времени осталось немного. Красоту наведете на месте.
– Чтобы затмить полковника? Увольте! – расхохотался Юбер.
Впрочем, он и так был при параде. К полудню им необходимо было добраться до Елисейского дворца и получить наконец очередной кусок железа. О представлении к награде Юбер узнал еще в Сайгоне. Де Тассиньи телеграфировал, что решение принято на высочайшем уровне. Позднее стало известно, что свои военные кресты они получат еще и в присутствии президента IV Республики, потому он и торопился так сильно с отпуском. Не нужно обладать особенными мозгами, как бы их нынче ни расхваливали, чтобы понимать, что, в сущности, одной рукой приласкают, чтобы другой тут же выдать следующее назначение. Назначение не заставило себя долго ждать, кажется. В итоге оно получено даже раньше награды, ценность которой подполковник Юбер считал сильно преувеличенной, но и отказаться от которой было нельзя.
Впрочем, новое задание захватило его куда сильнее того, что происходило с ним в ту минуту. Однако по прибытии к месту проведения церемонии не мог не озираться по сторонам – в Елисейском дворце он оказался впервые, а когда де Тассиньи, выбираясь из авто, легко двинул локтем ему в бок и заявил: «Хотя бы поглядите, как здесь все выглядит после реставрации, а то ведь между своими самолетами и кораблями совсем ничего не успеваете», – Юбер лишь усмехнулся, многозначительно промолчав. Ей-богу, знали бы булочники, куда жизнь приведет их детей!
Сама церемония вручения наград прошла довольно скоро и со всеми полагающимися почестями. Кроме раздачи побрякушек, было объявлено о нескольких повышениях, что сопровождалось аплодисментами гражданских лиц, присутствовавших в тот день на первом этаже резиденции Президента, использовавшемся для церемониальных мероприятий. Улыбка, как приклеенная, не сходила с уст подполковника, а де Тассиньи, в который раз оказавшийся поблизости по завершении официальной части, коротко брякнул: «И все же вы засиделись с вашими способностями».
«Зато получаю награды за то, что пособничаю массовому убийству людей на другом конце света», – ответствовал Юбер, теперь уже улыбаясь сухо и устало. Но положено было пить шампанское, и он его пил всего в нескольких шагах от Венсана Ориоля и Жюля Мока[3], ощущая, что слепнет от вспышек фотокамер.
«Бросьте, мы оба знаем, что награду вы получили за другое».
Да, за другое. За успешную операцию в переброске вооружения на передовую при Винь-Йене. Там был ад, там была мясорубка. В Сайгон оттуда Юбер вывозил на борту раненых, и все ему казалось, что никогда никакой войне не закончиться. Так и возить грузы туда-сюда, туда-сюда. Оружие-медиков-раненых-продовольствие-технику-инженеров-оружие. В этом вся жизнь. Господи боже, как хорошо, что она конечна и не так уж длинна.
Юбер улыбнулся кому-то и снова попал в объектив. Хрипловатый голос окликнул его: «Господин подполковник, на минуточку!» – и он обернулся. Тонкие пальцы, державшие корпус фотоаппарата. Красной помадой накрашенные губы. Убранные назад темные кудри. Узко, но ладно сидящая по фигуре военная форма.
Анри кривовато усмехнулся. Когда делали коллективное фото сразу после награждения, он ее уже видел. Она стояла впереди и фотографировала.
Говорили, что она снимала все подобные мероприятия с первыми лицами государства – сначала была рекомендована руководством КСВС, потом просто понравилась нужным людям из высшего командования. Фото для прессы и фото для архивов. Пятилетний контракт не истек. Отпуск был кратким. Она все еще работала на вооруженные силы.
Никто ее тогда не тронул, подполковник Юбер сдержал слово. Генерал Риво вновь забрал под свое крыло, дал подлечиться, окрепнуть и снова выпустил летать. Для нее все закончилось вполне благополучно, впрочем, как всегда.
Аньес де Брольи отняла лицо от фотоаппарата и широко улыбнулась, подмигнув подполковнику.
– Здравствуй, – кивнул он ей так, будто бы они были славными приятелями.
– Здравствуй, – шагнула она к нему и подала руку для пожатия.
Он же, по своему обыкновению, наклонился и галантно коснулся ладони губами. Улыбки обоих стали еще шире.
– Прими мои поздравления, – проворковала Аньес, и у него едва не свело скулы от доброты, прозвучавшей в ее голосе. – Следующая ступень – полковничьи погоны?
– Кажется, нынче все этого ждут, а я не спешу оправдывать чужих надежд.
– Все равно однажды им быть. Ты все так же нравишься моим объективам.
– Какая жалость, что только им!
– Полагаю, что не только.
– Как поживает Робер? Ты хотя бы успеваешь видеться с ним?
– Я сейчас не так уж сильно загружена, а он с мамой. Растет понемногу.
– Все еще здесь, в Париже?
– Да, конечно, он слишком маленький, куда его отпускать?
– Некуда, – согласился Юбер и усмехнулся. Потом как-то неопределенно повел головой в сторону Бертрана и проговорил, устало, будто докучливой кошке: – Ты простишь, мне нужно…
