Текст книги "Флейта Нимма (СИ)"

Автор книги: Марина Кимман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)

Глава 11. Спящая птица Анкем

В городе из розового кварца

Во дворце, что на закат глядит

Птица Анкем, Мудрость Исинграсса,

На янтарном дереве сидит.

Н.О. Меллонд «Боги и люди Исинграсса», т.1.

Спросите у Омо, что все это значит, и вы получите не столько ответ, сколько в морду. Лично я чуть не схлопотал, после того как осведомился, зачем она разворошила свою сумку. Вещи валялись на снегу тут и там, а Винф наблюдал за бедламом со скептическим выражением лица, слегка прищурив глаза.

Содержимое сумки наполовину состояло из камней. Я понятия не имел, зачем ей столько. Это больше смахивало на помешательство: помимо мелких, всех цветов и форм камушков, там затесался еще и булыжник размером с голову ребенка, судя по виду, обычный гранит. Камни, мало того, что тяжелые, так еще и бесполезные, если, конечно, Омо не стянула где-нибудь парочку алмазов. Вот они-то бы пригодились.

Теперь, когда Исинграсс, а вместе с ним предполагаемые тепло, еда и комфорт были так близко, всякая задержка казалась пыткой. Наконец, Омо ликующе вскрикнула и достала из сумки что-то, что напоминало кусок дымчатого, полупрозрачного стекла. Очень острого стекла, надо заметить.

Винф заинтересовался этим осколком.

– Обсидиан? – спросил он.

Омо пожала плечами.

– Наверное. Друг подарил. Давно. Говорил, если смотреть через этот камень, то можно отличить правду от лжи, – она навела стекляшку на город и моргнула. – Хм, похоже, Исинграсс является тем, чем выглядит.

– А откуда сомнения? – спросил я.

Омо снова передернула плечами. Это выглядело так, как будто она пыталась возразить кому-то в своем прошлом, словно такой разговор уже происходил.

– Слишком красивый. Я мало видела вещей, которые были бы красивы, но при этом не опасны.

Мы с Винфом переглянулись. Я подумал о том, как же все-таки мало знаю об Омо. Не знаю, правда, хорошо это или нет. Как он там говорил? Знание молодит ум, но старит сердце?

Девушка, удостоверившись, что в Исинграссе пока нет ничего особенно опасного, собрала свои сокровища. Мы двинулись по направлению к городу, башни которого горели ярко-розовым светом в лучах заходящего солнца. Чуть забегая вперед, скажу, что здания были облицованы камнем: лачуги – слюдой, жилища побогаче – кварцем и горным хрусталем, а дворец правителя, как выяснилось, покрывали алмазы и рубины, но не кроваво-красные, а цвета легких облаков на рассвете. Такое количество драгоценных камней поражало воображение. Винф сказал, что городу уже пять тысяч лет, и за это время мало кто отваживался воевать с Аруном, столицей которого и был Исинграсс. Степь, Поющая пустыня, горы Айзернен-Золена, кочевники, Саван, в конце концов… Все это отбивало желание поживиться, казалось бы, легкой добычей.

Он рассказывал, пока мы шли по просторным улицам Исинграсса. Это, был, наверное, самый большой город, который я когда-либо видел. Дело было даже не в размерах улиц или зданий, а в общей атмосфере. Люди не обращали на нас внимания, несмотря на то, что мы выделялись на фоне местных своим потрепанным видом.

Ну еще бы. Малый Саван – это не шутки.

– Чувствуешь? – Винф прервал рассказ об истории города и остро, как только он умел, посмотрел на меня.

– Что – чувствую? – спросил я и в ту же секунду понял, о чем он.

Опасность ушла. По крайней мере, та, что была в Степи. Я больше не ощущал присутствие тех, кто заблудился после смерти, равно как и тех, кто охотился за моим именем. В Исинграссе были сотни других опасностей, но их, при желании, можно было избежать, достаточно не попасть на пересечение линий… Линий?

Я вдруг понял, что помимо города и людей вижу что-то еще. Здания выцвели, а небо и земля виделись нестерпимо яркими, как это бывает, когда открываешь глаза после сна. Вокруг струилась сеть из полупрозрачных линий. Я прикрыл глаза. Картина выглядела слишком ненормальной. Как будто видишь человека насквозь, со всеми его внутренностями.

– Это можно убрать? – спросил я, стараясь не открывать глаз.

Винф хмыкнул.

В следующую секунду я оказался на мостовой. Мгновение ушло на то, чтобы понять, что произошло, еще мгновение – на возмущение – Винф силы не пожалел. Затем увидел, что мир вернулся в привычные рамки, и мой гнев утих.

Потирая плечо, я поднялся. Больше всего в данный момент меня интересовала одна вещь:

– А другого способа нет?

Винф выглядел неприлично довольным.

– Пока ты ученик – нет. И имей в виду – раз уж это началось, то теперь будет случаться все чаще. Пока ты не научишься контролировать свой дар шамана.

– А что это вообще было?

– Мир, как он есть. Ну, если смотреть глазами мертвых, глазами души, свободной от тела. Кстати, я бы посоветовал тебе научиться не соскальзывать туда, и чем скорее, тем лучше. Новичкам там опасно находиться – можно остаться навсегда.

Затем пред нами встала проблема, о которой мы и подумать не могли. Винф, конечно, поведал нам немного об Аруне и Исинграссе, но знания эти, как выяснилось, были почерпнуты из какой-то старой книги. Сам он никогда здесь не был.

Нигде не говорилось о том, что здесь в ходу другие деньги. Бумажные.

Выяснилось это, когда Омо попыталась купить немного еды у уличного разносчика. Тот долго рассматривал серебряную монету, которая осталась у нее еще с Ойомея, затем вернул ее обратно.

– Деньги давай, – сказал он, косясь на пирог, который Омо уже успела схватить.

После небольшой перебранки еда все-таки осталась у девушки. Разносчик, плюнув, поспешил в другом направлении, туда, где не ходят странные личности с монетками вместо денег.

День заканчивался; мы обошли едва ли не полгорода – выражение, говорящее больше о нашей усталости, нежели о реальных размерах Исинграсса. Желающих приютить нас на ночь не нашлось, все посылали нас под какой-то мост.

В конце концов, мы на него и наткнулись. Более глупого сооружения – более бессмысленного – я еще не видел.

Мост соединял два громадных имения, одно из которых принадлежало императорской семье, а другое – аристократам Ашгро, выходцам из Айзернен-Золена. В старину они так часто воевали друг с другом, что государство едва не развалилось. Тогда решено было построить прямую дорогу из дома в дом, чтобы, в случае конфликтов, все разборки и примирения проходили исключительно между этими двумя семьями.

Мост ли был тому причиной, либо то, что семьи в конце концов породнились, но раздор и в самом деле прекратился.

Кварталы под мостом являли собой образец самых странных трущоб на свете. Как и все здания в городе, хибары были облицованы розовым камнем различных оттенков, однако здесь впечатления богатства это не производило. Лужи на мостовых подходили прямо к дверям; запах стоял такой, словно в этом месте справляли нужду все кому не лень. У некоторых зданий не было крыши.

Мы не сразу поняли, что конкретно изменилось. Стало темнее, но я сначала списал это на севшее солнце. А вот когда вокруг воцарилась тишина, что-то неладное заподозрили и Омо с Винфом. Казалось, кто-то следит за нами, а в одном из окон мне даже привиделась бледная рука, быстро задернувшая занавеску.

Воображение, чтоб его.

– Сдается мне, нечего нам тут ловить, – сказала Омо.

Нам не открывали, а ничего мало-мальски похожего на таверну не было. Впрочем, к тому моменту я уже понял, что только полоумный пришел бы сюда в поисках ночлега.

– М-да, – сказал Винф, обходя лужу по узкому каменному выступу. – Если не найдем гостиницу в ближайшее время, придется прикинуть пару не совсем законных вариантов. Например, вломиться к кому-нибудь.

– Давно бы так, – отозвалась Омо, и я, в глубине души, был с ней согласен.

Улочки здесь были узкими и перемежались небольшими площадками, через горы мусора на которых приходилось перебираться, зажав нос. Поэтому, когда мы вышли сюда, я сразу понял, что это место другое.

Здесь, пробив камни мостовой корнями, росло дерево. Было видно небо. Неожиданно просторно и светло; я даже растерялся.

– Жуть, – сказала Омо. Как выяснилось, она смотрела совсем в другую сторону. На постройку из красного – не розового, как везде – кирпича.

Дверь здания выходила на угол площадки, и была приоткрыта, как зев какого-то чудовища. Окон я не увидел, если не считать таковым витраж в форме креста, перекладины которого были шириной в ладонь, а длиной в полтора человеческих роста. Крест пересекала окружность, и все вместе было утоплено в стене.

От здания веяло жутью и… тишиной.

– Да уж, – согласился я с Омо.

Тот, кто его построил, явно хотел, чтобы от одного вида разбегались крысы.

Мне показалось или дверь немного сдвинулась? Я толкнул Омо; Винф насторожился. Значит, не показалось, тем более что в следующую секунду она открылась. На темном полотне проема проступил чей-то силуэт.

На мостовую выпрыгнула девочка-оборванка. Переступила с ноги на ногу – попала в лужу, и, выпрямившись, посмотрела на нас.

Я обратил внимание на то, какой бледной она была. Почти такой же, как Омо. Вряд ли девчонка была альбиносом, однако в темноте создавалось именно такое впечатление.

– А вы кто такие? – спросила она, не сводя взгляда с Омо.

Было что-то странное в том, как оборванка рассматривала нашу подругу по путешествию: словно и не верила своим глазам, и хотела поверить.

– Путники, – сказал я.

– Спутники, – Винф перебил меня. – Мы сопровождаем ее, – и кивнул на Омо.

Ойгур что-то сообразил, и явно быстрее меня.

– Вы знакомы? – шепотом спросил я у Омо. Та отрицательно качнула головой.

– Я всю жизнь жила в Ойомее, где мы могли встретиться? – тихо сказала она.

Девчонка еще некоторое время смотрела на нас, затем – как гром посреди ясного неба – разрыдалась. Еще и на корточки присела посреди мостовой.

– Я-а столько лет ждала-а-а, что она приде-ет, и теперь, – она всхлипнула, – не знаю, что дела-а-ать!

– Хелиа, а ну домой! – раздался крик.

Девочка прекратила плакать, но с корточек не поднялась. Как птица, она повернула голову в сторону двери.

На пороге появилась женщина, такая же бледная, да к тому же еще и в белых одеждах.

Девчонка ткнула пальцем в нашу сторону.

К тому времени небо очистилось от облаков, и Омо окуталась мягким сиянием в свете Луны. Странная смесь из эфемерности и реальности: белая, почти призрачная кожа, глаза, похожие на драгоценные камни, не светлые изумруды, нет – наверное, такого цвета не существует в природе, серо-зелено-голубой и каждый момент – разный, и красные татуировки на руках. Легко было принять ее за богиню, причем ту, которая потребовала бы кровавых жертвоприношений за свою красоту.

– Проходите в дом, – сказала женщина.

Мы с Омо переглянулись, колеблясь, но Винф уже стоял на пороге и звал нас за собой. Девушка нерешительно последовала за ним. Женщина посторонилась, пропуская нас внутрь.

Внутри горели свечи, отчего полумрак в углах прихожей казался еще более густым. Мы сняли сняли обувь и остались стоять, ожидая, что будет дальше.

Женщина ушла, уводя за собой девчонку. Слышно было, как где-то в соседней комнате шебуршится мышь.

– Что мы здесь делаем? – неожиданно задался вопросом я.

– Вы предпочитаете ночевать под мостом? Зимой? – вид у Винфа был скептический. – То-то и оно.

Строго говоря, зима в Аруне была какая-то не такая. Лужи, опять же. Но оставаться на улице все равно не хотелось.

– Что-то подсказывает мне, что все не так просто с этими людьми, – сказал ойгур. – Им зачем-то нужна Омо.

Я не успел ничего спросить – дверь в прихожей распахнулась. Яркий свет из залы спугнул полумрак.

Мы на всякий случай отступили к выходу. Я прищурился: в дверном проеме стоял кто-то высокий и тощий, со свечой в руке. Он переступил порог и прикрыл за собой дверь.

Дед, седой как лунь, с бельмом на левом глазу и без передних зубов. Я содрогнулся: он странным образом напоминал Степного Пса. После того, что с нами случилось, ассоциация была не из приятных.

Он поднял подсвечник повыше и вгляделся в Омо. Я мог бы поклясться, что он еще и обнюхивает ее, хотя такое впечатление скорей всего создавал его чересчур длинный, крючковатый нос.

– Омо Бинти-Дагал? – спросил он, растягивая гласные.

У Винфа отвисла челюсть от изумления. Уже во второй раз за последние две недели. Честное слово, если так и дальше пойдет, то выражение изумления станет ему привычным.

Конечно, то, что дед назвал ее по имени, само по себе достойно удивления, но что значил этот странный титул? Бинти-Дагал? Фамилия?

Слово "Дагал" казалось мне смутно знакомым – не то я слышал его краем уха на улицах Исинграсса, не то в Ойомее…

Та-а-ак.

Ойомей. И Винф, тревожно оглядывающийся по сторонам:

"А как ты думаешь ее во Лфе удерживали? Сейчас прибудут стражники – не удивлюсь, если это будет личная гвардия Дагала Третьего – и нас прирежут".

Дагал Третий. Бинти-Дагал. Хм.

Все, что мне рассказывал Винф об Ойомее, принималось мной как должное. Грустно, подумал я тогда, что Омо без ее согласия назвали "сливной порока", и тем удовлетворился. Хотя стоило бы поинтересоваться детальной историей ее жизни.

Что значит "Бинти"?

Между тем дед поклонился нам и, снова открыв дверь, пригласил в залу.

Когда я привык к свету, то увидел еще кое-что. Честно говоря, это было уже слишком.

Каждая картина – в зале были нарисованы картины – изображала Омо. Казалось, кто-то подсмотрел выражения ее лица в разные моменты жизни, с тем, чтобы перенести их на стену. Картинам даже на вид было не меньше пятидесяти лет.

На одной из картин Омо явно ждала ребенка, причем в таком положении одета она была в броню и сидела на коне.

На другой изобразили меня. То ли спящего, то ли мертвого, полузасыпанного синим песком.

Я попытался найти место, куда присесть, но не преуспел в этом. В зале, кроме рисунков и света, больше ничего не было.

Вошел дед. Он выглядел довольным, словно все, абсолютно все, включая выражения наших лиц, планировалось им с самого начала.

Дверь позади нас скрипнула. В зале появилась девочка – Хелиа, кажется, – и ее мать. Женщина взглянула на нас, потом на деда. Тот кивнул.

– Для нас великая честь принимать Вас в Доме ожидания, Омо Бинти-Дагал.

Омо при этих словах вздрогнула. Она попыталась отступить назад и наткнулась на меня.

От деда это не укрылось. Он улыбнулся.

– Вас, – он сделал паузу, – и Ваших спутников, разумеется. Просим немного подождать, ужин будет скоро.

Он скрылся; мы некоторое время стояли в тишине. Омо ссутулилась. Я положил руку ей на плечо, но она сбросила ее.

– Я чувствую, – сказал Винф, – атмосферу всеобщего веселья в этом зале. Расслабьтесь, здесь нет опасности.

– Я знаю. – Сказала Омо, и вдруг буркнула, – Ненавижу.

Однако кого или что – она так и не ответила.

Нас провели в длинную залу с низким, сводчатым потолком. В общем и целом помещение напоминало пещеру. В боковых нишах горели свечи.

В этой "пещере" стоял богато накрытый стол. Я протер глаза. Еда никуда не делась.

Винф позади меня присвистнул.

Дед широким жестом пригласил нас к столу.

Я отщипнул виноградину, а потом, как бы устыдившись такого скромного выбора, принялся нагружать тарелку. Ну а что, раз дают, надо брать. Голод заявил о себе резко и в полную силу.

Винф не отставал.

Омо же, как села, так ни к чему и не прикоснулась. В руках она вертела маленький мешочек, сквозь ткань которого угадывались очертания обсидианового осколка.

Вид у нее был напряженный.

– Что вы хотите? От меня? – просила она у деда.

– Вопрос не в том, чего хотим "мы", – с достоинством сказал он. – Вопрос в том, к чему вам, Омо Бинти-Дагал, следует быть готовой.

– И к чему же? – спросила Омо с непередаваемым ехидством. – Куда бежать, кого спасать?

– Сейчас ничего делать не надо, – ответил старик, делая особое ударение на первом слове. – Я думаю, что Вы пришли несколько рано, Омо Бинти…

– Ради всех богов, перестаньте называть мой титул! – не выдержала Омо.

Старик сморгнул от неожиданности, затем кивнул, и, в том же чересчур торжественном тоне, продолжил:

– …Омо. Не соблюдаются некоторые условия, – он окинул ее взглядом, затем посмотрел на нас. – Но мы все равно рады видеть Вас и Ваших спутников.

– Что вы имеете в виду под "условиями"? – спросил Винф, прищурившись. Я узнал это выражение лица и насторожился: оно означало, что следовало быть более внимательным к тому, что сейчас происходит.

Старик засуетился. Нет, он не начал ерзать на стуле, вертеть в руках различные предметы… По его лицу пробежала едва заметная тень беспокойства: он скрыл ее, наклонившись вперед и опершись на сцепленные в замок руки.

– Знание такого рода нелегко вынести, Омо.

Он избегал смотреть на меня и Винфа и говорил только с ней.

Омо передернула плечами. Я мог сказать, о чем она думает. За свои семнадцать лет она успела нажить столько тайн, сколько не у каждого найдется в конце жизни.

– Если вы о тех картинах в зале… – медленно проговорила она, – то я не хочу знать.

После ужина нас провели по комнатам, где нам предстояло пожить некоторое время, до того, как в Степи кончится Саван. Мне страшно хотелось провести ночь одному – мы несколько месяцев спали втроем или в непосредственной близости друг от друга, и я немного устал от этого. Но здравый смысл, здравый смысл в лице Винфа и Винф говорили, что разделяться не стоит ни в коем случае. И это было даже не предчувствие каких-то неприятностей, а привычка.

Что ж, мы расположились в одной комнате. Этот небольшой минус компенсировался самой мягкой постелью, которую только можно представить. Когда я опустился на нее, то тело некоторое время не могло поверить – это на самом деле так или мне только кажется?

Заснуть оказалось неожиданно сложно – сначала ворочался, потом попытался представить что-нибудь невыносимо скучное и монотонное, вроде стрекота цикад. На болотах Мин-Мин они усыпляли сразу.

– Не спишь? – услышал я шепот.

В темноте угадывались очертания лица Омо. Она приподнялась над подушками и смотрела на меня.

– Не совсем, – я повернулся в ее сторону. – Наверное, слишком долго спал на камнях…

– Ты о чем? – не поняла она. Потом, словно прислушавшись к чему-то, кивнула. – И это тоже. На самом деле, – Омо помолчала, – мне не дает покоя один вопрос.

Снова наступила тишина, на этот раз надолго. Я уже задремал, когда она решилась его задать.

– Что я здесь делаю, с вами?

– Судьба, наверное, – сонно отозвался я. Какое блаженство, наконец-то…

Винф тянул меня сквозь странные, меняющие свою геометрию коридоры. Присмотревшись, я увидел, что мы все еще в этом доме, только стены почему-то вдруг стали двигаться. Комната перетекала в комнату, мебель оставалась на своих местах, но ее очертания были размытыми и колыхались, как водоросли под водой. А еще здесь были разноцветные линии, как в тот раз, когда меня выкинуло в другую реальность прямо на улицах Исинграсса.

Мной овладело недовольство. Я ведь так хорошо спал.

– Куда ты меня тащишь?! – завопил я в тщетной попытке освободиться – хватка у Винфа, даже во сне, была железной.

Ойгур не ответил. Только указал на что-то впереди.

Знакомый радужный цветок, окутанный золотистым сиянием. Это была Омо, и она спрашивала что-то у существа, похожего на гигантскую серую ворону с человеческим лицом и ногами. Не без некоторого удивления я признал в ней сегодняшнего старика.

Интересно, как выгляжу я сам на этой стороне? Винф практически ничем не отличался от себя настоящего. Я мог видеть свой гелиал, такой же, как у Омо, в виде цветка, но все остальное рассмотреть было не в моих силах.

Зачем она пошла к нему? За ужином единственным ее желанием было свалить отсюда, и чем скорее, тем лучше.

Старик хмурился. Омо настаивала.

– Подберемся поближе? – предложил Винф и нырнул прямо в стену. Та вздрогнула и пошла волнами, как желе.

Я последовал за ним, но стоило нам подойти к той комнате, где разговаривали Омо и старик, как мы натолкнулись на преграду. Казалось, воздух остекленел, и при всем желании проникнуть за невидимый барьер не получалось.

– Сдается мне, кто-то из них не хочет, чтобы их услышали, – сказал Винф задумчиво. – Вопрос только в том, кто именно.

– Тоже мне вопрос. Старик, конечно.

– Дай то боги, – ойгур покачал головой. Я вдруг понял, что он беспокоится за Омо, причем почти постоянно. Бывают вещи настолько очевидные, настолько привычные, что когда наконец по-настоящему видишь их, они поражают тебя до глубины души.

Я прикоснулся к барьеру. Поддался, но лишь слегка, а затем восстановил свою форму. От пинка он стал каменным, да так, что вполне можно было сломать ногу; я отделался синяком. Попытки пробить себе выход с помощью заклинаний не имели успеха – магия отражалась на того, кто прибегал к ней.

– Заметь, – сказал Винф, – ни старик, ни Омо не реагируют на твои попытки прорваться.

– И что с того? – я пнул стену другой ногой. Такая же твердая, а осторожно прикоснешься – прогибается. Что за ерунда?

– А то, что либо старик хорошо притворяется, либо Омо делает это неосознанно. И если второй вариант, то я срочно сваливаю на драконий материк. На всякий случай.

От неожиданности я фыркнул. В моей родной стране слова "драконий материк" означали место, которого не существует. Если мы играли и кто-то садился на корточки, прикрыв глаза руками, то его нельзя было трогать. Считалось, что он на драконьем материке, а значит, здесь его просто нет. Эх…

Судя по всему, разговор за барьером был не из приятных. Лицо старика хранило спокойствие, с некоторой долей отчужденного сочувствия: вижу, понимаю, но не допускаю до сердца. А вот Омо с каждым сказанным им словом все больше мрачнела. Ее гелиал горел неровно, испуская сотни коротких бледных молний.

Я мог понять, что она чувствует.

Омо кивнула, старик поклонился. Когда она вышла из комнаты, он еще некоторое время смотрел на дверь, едва заметно качая головой.

Я, любопытства ради, проверил, на месте ли барьер.

– Винф, он исчез, – я обернулся. Пропала не только невидимая стена, но и ойгур. – Винф?

Мир пошатнулся. Только что я наблюдал за тем, как стены перетекают друг в друга, и вот снова оказался в постели, смотрю на потолок, с которого свисает паутина.

– Я тебя вернул, – тихо сказал Винф.

В коридоре раздались шаги.

– Омо. Спим, – он укрылся одеялом, так, что была видна только макушка.

Коротко взвизгнула дверь. Очевидно, Омо решила не растягивать ее противный скрип.

Впрочем, невозможно разбудить того, кто притворяется спящим.

Я с притворным недовольством поворочался и затих; Винф не шевельнулся. Омо, помедлив, скользнула в свою постель.

А утром… Утром все поменялось. Правда, я сначала этого не понял.

Омо лежала на своей постели. Судя по всему, она проснулась уже давно. Гелиал серого, даже какого-то пыльного цвета парил над ней. Руки в красных татуировках-браслетах лежали поверх одеяла, вытянутые вдоль тела и неподвижные.

– Эй. Омо. Все хорошо?

Никогда не видел у нее такого мертвенного лица.

Она молчала некоторое время, затем повернула голову в мою сторону.

Я отшатнулся. В ее глазах горела непонятная, ничем не обоснованная ярость.

Она снова уставилась в потолок.

– Омо?

Молчание. Наконец, разлепив пересохшие губы, она неожиданно спокойно прошептала:

– Идите. Я… потом приду.

Я постоял, сбитый с толку, не решаясь вот так ее бросить и в то же время не зная, чем помочь; она отвернулась к стене.

Мы с ойгуром вышли во внутренний двор, умыться.

Винф, что удивительно, тоже выглядел растерянным.

– Она заболела? – спросил я, смутно надеясь, что так и есть. Это было бы самым простым и понятным ответом.

Ойгур пожал плечами.

– Не думаю. Но боюсь, мы ничем не сможем ей помочь. Она не хочет этого. – Он плеснул себе в лицо холодной водой и вытерся полотенцем, которое кто-то невидимый, но услужливый оставил рядом с колодцем. – Ты же видел эти картины, в зале? Там, где Омо беременная.

По спине едва заметно прошла дрожь. Пугало не только то, что на них наша спутница была в таком положении, но и то, что туда поместили и меня.

– Хотел бы я знать, о чем они говорили вчера, – сказал Винф задумчиво.

С того дня поведение Омо изменилось окончательно. Я то и дело ловил на себе ее взгляд – но уже не яростный, как в тот день, а скорее… грустный? При этом она избегала меня, как могла, и задать вопрос – а что же все-таки происходит – мне не удавалось.

Винф дал мне совет; Винф сказал, что нечего страдать ерундой, а лучше заняться тем, что совершенно необходимо для каждого шамана. А именно – упражнениями и тренировками.

Поэтому, когда выдавалось свободное время, я заглядывал в себя и пытался попасть в том место, где мысли не имели никакого значения, а оставалась только чистая сила. Это не так легко, как может показаться – разум метался от одного предмета к другому, от того – к третьему, и снова по кругу, и уже через двадцать минут после начала я взмок так, как будто таскал мешки с кирпичами.

– Мы можем поговорить?

Вопрос разрушил мою концентрацию начисто. Тот, кто его задал, определенно не имел понятия, как тяжело всплывать к разуму из этого состояния, когда только-только удается замедлить течение мыслей.

– Я занят, – сказал я, и не смог сдержать раздражения.

Хлопнула дверь, причем с таким характерным звуком, что не оставалось сомнений: кто-то вышел из нашей комнаты в крайне дурном расположении духа.

Я вдруг понял, что это была Омо, открыл глаза и выругался. Упустил, может быть, единственный шанс все выяснить.

Итак, сегодня результаты занятий снова оказались так себе. А ведь ойгур говорил мне, что настоящий шаман будет спокоен в любых обстоятельствах.

Хотя какой из меня… шаман. Виденное мной в Степи, что бы там не рассказывал Винф, не обязательно говорило о моих способностях. Хватило бы и того, что я какой-то там "атмагар".

Убить в себе нытика и жить с тем, что есть, вот в чем решение. Я захлопнул дверь в комнату и направился вверх по лестницам. Библиотека у здешних жильцов располагалась прямо на чердаке, что было для меня неожиданностью. В Мэфе, моей родной стране, книги предпочитали держать в подвале, либо строили для них отдельное помещение.

В дальнем конце библиотеки находился люк, через который можно было попасть на крышу. Вид оттуда открывался прекрасный, если, конечно, не обращать внимания на нависающий над головой мост, по которому время от времени кто-то проезжал, разбрасывая грязь во все стороны.

Ойгур перехватил меня на лестнице.

– Пойдем, дело есть.

– Опять на рынок?

Винф кивнул. Что ж, сами виноваты, точнее, виноват я. Где-то на третий день нашего пребывания здесь мне стало совестно, что нас кормят даром. Винф вызвался помогать по дому, я вместе с ним. Наверняка он рассчитывал, что обязанностей на нас взвалят немного. Да и я, честно говоря, на это надеялся.

Мы просчитались. Хозяйки дома как будто того и ждали, что кто-то возьмет на себя часть их обязанностей. Теперь мы мыли посуду, закупали овощи для кухни, присматривали за детьми (особенно смешно это смотрелось в исполнении Винфа, который упорно пытался сохранить невозмутимое лицо, даже когда какой-нибудь ребенок дергал его за волосы) и протирали книжные полки от пыли. Стирать нас, к счастью, не заставляли – дескать, женское занятие. Ну и слава богам.

Омо, надо сказать, такие соображения – что это мы даром чужой хлеб едим – нисколько не волновали. Она принимала все услуги с достоинством императорской особы – умение, которое нарабатывается только воспитанием. Или наглостью. Или тем и другим вместе.

Впрочем, менее угрюмой она от этого не становилась.

Нам за нашу работу платили, и весьма неплохо. Теперь мы располагали этими странными бумажками, которые в Исинграссе считались деньгами. Справедливости ради надо заметить, что монеты (их называли "звяшки") здесь все-таки были, однако почему-то не пользовались популярностью. На них даже ничего не чеканили, а стоили они половину "о" – самой маленькой по достоинству и в то же время самой ходовой купюры. Десять о складывались в "ис", десять ис составляли один "анк", на двух сторонах которой была изображена гигантская птица с закрытыми глазами. Гигантская, потому что дворец на заднем плане казался почти с нее ростом.

За пятьдесят анков можно было купить небольшую развалюху на окраине Исинграсса, а хлеб стоил половину о, или одну звяшку. Вместе с Винфом мы заработали около семи анков за две с половиной недели – почти состояние для тех, кто живет под мостом. Я даже стал получать некоторое удовольствие от своей работы, которое особенно усиливалось в тот момент, когда Старик (как выяснилось, его в доме так и звали, как будто у него не было имени) выдавал нам деньги.

Рынков в Исинграссе было несколько. Тот, на который ходили мы, находился под другим концом моста, ближе к имению императора. Каждое утро туда свозили свежайшую рыбу, выловленную в водах Аруни, и овощи, заготовленные еще с лета. Изысканной еды здесь не продавали, да и не нужна она была в этой части города: аристократы, если хотели эоникийского вина или фруктов из Синда, посылали своих слуг на рынок рядом с имением Ашгро.

На рынках витали самые невероятные слухи, которые поначалу раздражали меня, но потом я стал к ним прислушиваться. Порой в них проскальзывало и нечто полезное, например, где можно купить самого свежего речного угря, или когда – предположительно – растает снег в Степи. Последнее означало то время, которое у меня есть в распоряжении, чтобы худо-бедно взять под контроль свой дар шамана. Потому что когда мы снова выйдем в Степь, Винф ничем не сможет мне помочь.

Перед лавкой зеленщика скопилась небольшая очередь: бабки с корзинками, мужчина с очень темной кожей и золотыми зубами, смахивающий на ойомейца по чертам лица, нищенка, на которую торговец посматривал с подозрением – судя по всему, ее больше интересовали карманы впереди стоящих, нежели пучки укропа и мелиссы. Но на Винфа в очереди обращали даже больше внимания, чем на нее. Если меня можно было принять за человека из Айзернен-Золена, государства, которое вплотную примыкало к Степи, то он смотрелся не то кочевником, не то разбойником из маленького, но очень воинственного племени. К тому же он наотрез отказался расставаться со своим меховым жилетом, в многочисленных кармана которого прятались самые разные вещи, например, дудочка из кости морского змея, или табак.

Винф, несмотря на мудрость и опыт, имел свои, почти детские причуды, и привязанность к такого рода мелочам была одной из них.

Мужчина с темной кожей выглядел задумчивым; бабки обменивались слухами и новостями, бережно собранными со всех закоулков Исинграсса. Слушая их, я невольно подумал, что они пролезли бы в любую щель, если бы на той стороне происходило что-нибудь, мало-мальски достойное их интереса.

– Моя меня совсем не уважает, – у этой бабки тряслась левая рука, которая опиралась на трость; в правой она держала корзинку, – шо скажешь, так у нее сразу такое лицо… поварешкой стукнула бы. И готовить не умеет. Как его угораздило на ней жениться?