Текст книги "Колдун из Темногорска"

Автор книги: Марианна Алферова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 29 страниц)

ГЛАВА 6
Русалка на свободе

Лена шла вдоль берега вслед за Эдом. По времени было уже раннее утро. Но утро осеннее, и потому тьма не спешила рассеиваться. В этой темноте медленно передвигались фигурки бредущих на работу людей, как грешные души, потерянные между небом и землей. Эд тщательно обшаривал лучом фонарика каждый квадратный метр берега. Но попадались лишь выброшенные на берег бревна, осколки стекла да пустые смятые банки. Лена смотрела на широкую спину Эда, на его крепкую шею и тронутые сединой густые волосы. От него исходило ощущение надежности. Хорошо бы жить в городе, который охраняет Эд. Но не рядом с ним. Рядом с человеком, который так легко убивает, жить не хотелось. Через дом. Эд заходил бы в гости. К ней. Нет, к ним. К ним со Стеном. Да, да, разве она могла в этом усомниться? Нет, мечтая, она никогда в себе не сомневалась. Что-что, а мечтать она умела.

Лена не отказала себе в маленьком удовольствии и, сделав вид, что споткнулась, ухватила Эда за руку.

«Надо было найти его сразу, как он убежал, и вернуть. Я же говорил, что это слишком опасно. Но… какая глупость!»

Лена ничего не поняла из подслушанного и отстранилась.

Так они прошли до самого моста, пролезли под чернильной его тенью, промочили ноги и двинулись дальше. Неожиданно пошел снег, снежинки летели часто, белыми кляксами. От снега сделалось светло, будто солнце встало до срока. Весь берег, за несколько минут накрытый новеньким белым покрывалом, выглядел теперь на удивление опрятным. Сзади послышалось шлепанье торопливых шагов. Эд крутанулся на месте, и рука его привычно легла на кобуру. Но он зря тревожился: их догонял Юл.

– Я знаю, где они, – сказал он, будто смущался чего-то. – Я слышу голос Романа, он меня зовет. Надо перейти через мост. Они на той стороне.

Он повел Лену и Эда за собой. В самом деле, вскоре на снежной белизне обозначились два темных пятна. Поначалу казалось, что это лежат черные бревна, выброшенные из воды. Но, подойдя ближе, Эд с Леной увидели, что это Роман и Алексей. Роман сидел, а Стен лежал, вытянув руки вдоль тела и запрокинув голову. Снежинки падали на его лицо и тут же таяли. Так что кожа покрылась мелким бисером капель.

– Т-сс… – прошептал колдун, поднося палец к губам. – Он спит и его не следует тревожить.

– Я принесу носилки. Я буду быстр, как только смогу, – шепнул Эд, и понесся назад с неожиданной для его возраста резвостью.

– А он не замерзнет, лежа на снегу? – спросил Юл.

– Напротив, ему сейчас жарко. Потрогай его. Да не бойся, потрогай.

Юл, поколебавшись, коснулся ладони Стена. В самом деле кожа была теплой, даже горячей. Будто тот не на снегу лежал, а под пуховой периной. Мальчишка почти в испуге отдернул руку и припустил вслед за Меснером.

– Я его понимаю, – Роман улыбнулся, глядя вслед убегающему мальчишке. – Он не может поверить, что Стен жив. А согласись, теплый мертвец – это неприятно.

Лена присела рядом с Алексеем на корточки. Она только теперь почувствовала, как смертельно холодно здесь на берегу, и ее стала бить дрожь. Лена пыталась погладить спящего по голове. Но пальцы так прыгали, что она испуганно отдернула руку. Роман стиснул ее запястье и насмешливо глянул в глаза. В полутьме она не могла различить выражение его лица. Но ей казалось, что колдуна забавляет ее растерянность.

– А ты все еще любишь его, детка! Спишь со мной, а любишь его. Нехорошо.

Лена попыталась вырвать руку, да куда там – не с ее силенками тягаться с колдуном.

– Ну, чем я тебе не по душе пришелся, детка? – он говорил едва слышно. А Лене казалось, что он орет на все округу проклятущие свои слова. – Разве плохо я тебя любил? Подарков не дарил? Ах, да, не дарил! Какое упущение. Так сейчас одарю. Глянь только, какое сокровище! – Не успела она моргнуть, как он повесил ей на шею тяжеленную золотую цепь с кулоном, три синих камня так и брызнули огнями во все стороны. – Ну, дарил ли тебе кто-нибудь вещички краше, а? Я ведь щедрый, так почему бы тебе меня не полюбить?

Колдун отпустил ее руку. Лена хотела сорвать цепь, но почему-то не посмела.

– Разве я тебе нужна? – спросила с сомнением.

– Посмотрим, – отвечал он насмешливо. – Дар у тебя чудной, редко встречаемый. Не особенно приятный, но порой позабавиться можно. Ах, чудно, чудно слышать мысли человеческие. Презабавно.

Колдун проклятый! Как все было хорошо до его прихода! Ну да, она была несчастна, но так гордилась собой, уверенность в своей правильности придавала силы. А та давняя интрижка с Ником не в счет, потому что случилась уже после смерти Стена. Откуда ей было знать, что Лешкина смерть была розыгрышем. И потом, в глубине души она все равно любила только Стена. Ну не верна… Так смешно после смерти верность хранить. Это уже совсем что-то книжное, подруги твердили об этом наперебой. Может быть, у нее с Ником что-нибудь и вышло бы, не посмейся тот над нею – мысленно конечно. «Старая дева, что же на тебя никто до сих пор не польстился? И Стен твой дурак – все в школе говорили, что ты с ним спишь, а он тебя так ни разу и не трахнул?» Вот засранец!

А ведь она позабыла обо всем этом. Да, да, Роман заставил ее позабыть об этом, а теперь вновь позволил вспомнить. Зачем? Испытывает он ее, что ли? Или просто мучит? Всё смешалось в ее голове и сердце. Вот, если бы Стен ее любил, так она… Да что толку мечтать – не позовет Алексей ее никогда за собой. Нет, не позовет.

– Не надо так переживать, – засмеялся Роман. – Все на свете гораздо проще и приятнее.

Ей хотелось возразить, но не нашлось подходящих слов.

– Не по нраву я тебе – так и скажи: отхлынь, и я отойду в сторонку. Не настаиваю. Никого неволить не хочу! – вздохнул колдун.

Лена уже открыла рот, чтобы сказать, как велено, но смутилась и промолчала.

По берегу к ним уже мчались Эд с Надей. У Эда под мышкой были зажаты носилки.

– Скорее, – выдохнул Эд. – Только что появился какой-то тип, явно заинтересовался вертолетом. Шит!

– Дерьмо, опять дерьмо! – насмешливо поддакнул Роман. – Дерьмово будет, коли вы Алексея своим ором разбудите.

Надя приподняла рубашку на боку спящего. На месте раны алел свежий шрам.

– Как ты это сделал? – прошептала она.

– Вода-царица всё может. Разве Гамаюнов подобные фокусы не проделывает? – Он хотел еще что-то добавить, но не осмелился. Колдун – и не осмелился. Вот чудеса!

Вчетвером они подняли носилки со спящим и потащили по берегу. Роман и Лена шли впереди. Лене казалось, что носилки невесомы: рука ее ничуть не затекала. Она понимала, что все это фокусы колдуна. Напоминает, чертяка, о своей бесподобной силе: мол, не думай, не уйти тебе от меня, коли сам не отпущу.

– Ну так скажи «отхлынь», чего медлишь? – шепнул он насмешливо.

Лена опять ничего не ответила.

У вертолета их ждали Юл и Надин напарник Джо.

– Ты его опять спас! – почти с упреком крикнул Юл Роману.

Колдуну не надо было прибегать к Ленкиной помощи, чтобы в эту минуту прочесть мысли мальчишки.

– Он не так беспомощен, как кажется, – шепнул колдун на ухо Юлу, но тот лишь раздраженно тряхнул головой.

– Вся беда в том, что вы слишком похожи, – вздохнул Роман. – Не требуй от него больше, чем можешь потребовать от себя.

– Он же взрослый!

– А при чем здесь возраст, друг мой?

Носилки загрузили в вертолет, Надя забралась следом.

Остальные побежали к джипу Меснера. Светало. Пора было убираться из Пустосвятово.

Но прежде, чем сесть в свою «шестерку», Роман глянул наверх, на улетающую в светлеющее небо металлическую стрекозу. Там была Надя. И думая о ней, колдун почему-то вспомнил реку свою, Пустосвятовку. О реке он думал, как о женщине, с тоской и любовью. И нежностью. Будто прощался навек.

Глашка, едва выбравшись из воды, затрусила по знакомой улочке наверх, к древнему домику, почерневшему и покосившемуся от времени, облепленному, как наседка цыплятами, ветхими сарайчиками. За два года ее отсутствия дом успел еще больше завалиться на бок, а забор и вовсе полег. Ворота же, подпертые камнями, были символическими. Глашка остановилась подле калитки, ожидая, что выскочит Самурай и начнет гавкать и рваться с цепи. Но было тихо. Собачья будка черной разинутой пастью мертво скалилась на Глашку.

– Издох, значит, – вздохнула она, и толкнула калитку.

К двери не пошла – знала, что дверь заперта на ночь, а вот если по лесенке забраться на чердак, то там сбоку есть несколько досочек, которые ничего не стоит отогнуть. Оттуда можно спуститься вниз, в комнаты. Через минуту Глаша уже была в доме. Мамаша, как и прежде, спала в каморке рядом с кухней, а малышня сопела в бывшей Глашкиной комнате. Васька носом к стенке, подле него Валюшка как старшая с краешку. Надо ж, до чего выросли оба. Васька весь в муженька непутевого – нос курносый и рот такой же упрямый; а Валюшка, рыбонька, вся в бабку. Красавицей будет, сейчас уже видно. Глашка уселась на табуретку и принялась смотреть на спящих ребят. На пол с ее рубашки неспешной струйкой стекала вода. Эх, глупая, какая радость-то в русалочьей жизни! Сказал бы кто слово заговоренное, чтобы могла она здесь навсегда остаться. Хоть в Самураевой будке спать – она согласная, хоть в шерсти, дворняжкой, которой кость раз в неделю хозяева швыряют – и то счастье! Как же такое приключиться могло, что Глаша сама от жизни и от деток любимых отказалась? Верно, черт перепутал последние мыслишки в глупой голове!

Васька неожиданно повернулся на другой бок, глубоко вздохнул и открыл глаза.

– Мамочка, – пробормотал он, зевая и причмокивая, будто пробовал улетевший сон на вкус. – Мамочка, какие у тебя глазки грустные. Тебя кто-нибудь обидел?

– Нет, зайчик мой, меня никто не обижал.

– Я не зайчик, – обиженно возразил Васька. – Я теперь котик. Ты что, позабыла?

– Ага, позабыла, – кивнула Глашка.

– Бабка говорила каждый день, что ты не вернешься. Выходит, врала, да?

– Она просто не знает, что я вернулась.

– Я ее не люблю, она ругается все время – то на полу наследил, то морковку из грядки подрал, то молоко пролил. Мама, ты ведь больше не уйдешь, правда?

– Я уйду, но потом вернусь, – пообещала Глашка.

– Возвращайся, – кивнул Васька. – Ты каждый день конфетку приносила.

– Вернусь, – эхом отозвалась она.

– Знаешь, мама, я почему-то думаю, что волшебство все-таки есть.

– Почему ты так думаешь?

– Так по телику говорили. В одной передаче. А ты веришь в волшебство?

– Верю.

– Это хорошо.

Он вновь сладко зевнул, заснул мгновенно и заулыбался во сне – может, снились ему конфеты и прочие вкусности.

Глашка вздрогнула: в соседском сарае закукарекал петух. Не успела она глазом моргнуть, а ночка кончилась. Глашка поставила подаренный Романом серебряный кувшин на стол: мамаша ушлая, придумает, кому его запродать с выгодой, чтобы денежки были, не позабыла чай прежней торговой сноровки. Потихоньку Глашка выскользнула из дома и помчалась по улочке. Но не назад, не к реке. Не вернется она в реку, хоть режь ее, хоть жги. Побежит она теперь вслед за всесильным колдуном. Вымолит себе вторую жизнь, какую – неведомо, только бы возле деток: беречь их и хранить, растить и царапины им зализывать, и слезы утирать. Пусть колдун что хочет за это возьмет. Пусть душу ее – и так загублена! Но Ваську с Валюшкой она ни за что больше не оставит.

Ее белая рубаха мелькала среди черных облетевших деревьев. Потом пошел снег, и сделалось Глашку совершенно не видно. Теперь и сам водяной не сыскал бы беглянку.

В то утро в Пустосвятово был большой переполох. Во-первых, сказывали, прилетал вертолет, приземлялся на горушке над речкой, и выскакивали из него странные существа все в серебряном. Как пить дать, инопланетяне. Существа эти визжали страшными голосами и прыгали в речку купаться. Во-вторых, видели колдуна Романа, того, который в сарае сгорел на днях. Разгуливал живой и здоровый, только еще более страшный, чем прежде: на башке рога, изо рта клыки торчат, а за спиной – черные крылья, как у летучей мыши. И еще видели какую-то девку в белом платье, что шастала по лесу и с пронзительным воем гналась за пьяным Микошей. Спасся он лишь тем, что свалился в глубокую яму и засыпался сверху прошлогодней листвой.

Марья Севастьяновна, бывшая жена Василия Васильевича Воробьева, которую все побаивались, во-первых, за ворожбу, а во-вторых, из-за сына ее Ромки-колдуна, выслушивала все эти россказни молча, поджав губы. В инопланетян и лесных сумасшедших девок она не верила. А вот в то, что Роман вновь наведывался в Пустосвятово, не только верила, а просто-напросто знала об этом наверняка. Потому как утром обнаружила Марья Севастьяновна в сенцах на полу возле входной двери серебряный перстенек с ноздреватым зеленым камнем. Ясно было, что ночью или на рассвете кто-то просунул подарок в щелку под дверь. Перстень этот принадлежал когда-то ее отцу, и много лет назад, сказывали, исчез в реке. Ясно, что возвратить пропажу под силу было только Роману. Марья Севастьяновна хотела поначалу перстенек надеть на мизинец. Но передумала. Не к лицу старухе расхаживать с подобными штучками на изуродованными артритом узловатых пальцах. К тому же будто неведомый голос едва слышно шепнул: “Остерегись, старая”.

Тайных голосов Марья Севастьяновна всегда слушалась и потому припрятала сыновний подарок в тайничок под половицами.

Сказать к слову, Марья Севастьяновна на сына своего непутевого злилась. За то, что он перстенек отыскав, с матерью своею словом не перемолвился. Что этот перстень может, Роману известно. Да не все. Самое главное, самое важное его свойство только Марье Севастьяновне ведомо. Знай глупый Ромка про свойство это, не стал бы такими презентами раскидываться. Берег бы его пуще ока дедов перстень, саамы бы на палец надел и никогда не снимал.

Если бы кто-нибудь удосужился проследить за странными гостями, посетившими Пустосвятово, то увидел бы, что километров через пятьдесят на удобной полянке вертолет приземлился и здесь дожидался, пока по дороге подоспеют к нему джип и изрядно замызганная «шестерка». После этого беглецы принялись спорить, но почти сразу стало ясно, что в споре побеждает блондинка в серебристом комбинезоне, прилетевшая в вертолете. Пытался возражать ей только Роман Вернон. Но возражал он больше из вредности своей, нежели по существу. Все закончилось тем, что блондинка и высокий парень, которого пошатывало, как пьяного, пересели к остальным в джип, а вертолет улетел налегке, без пассажиров. Джип со всей компанией покатил по дороге, ведущей к шоссе. «Жигуль» господина Вернона последовал за ним.

ГЛАВА 7
Квартира на первом этаже

Мысль укрыться в Москве показалась Роману не слишком удачной. Он вообще опасался больших городов, находя, что их воздух вреден для его удивительного дара, а вода там повсюду отравленная и неживая, утратившая свою чудодейственную силу. Чтобы заставить водопроводную воду исцелить хотя бы бородавку, Роману требовалось столько же силы, как и для того, чтобы поставить на ноги с помощью пустосвятовского родника какого-нибудь инфарктника. Но Москву выбрала Надя, справедливо полагая, что в многолюдстве легче укрыться. К тому же у нее там были свои связи. Какие – она разъяснять не стала. Но им нужен был там таймаут, прежде чем подступиться к Колодину. После недолгого совещания все сошлись на том, что готовить атаку на бывшего товарища Гамаюнова в Питере слишком опасно.

Ехали неспешно. Только к вечеру следующего дня почувствовалось присутствие каменного монстра: старые одноэтажные домики сменились полинялыми, когда-то белыми коробками. Потом опять пошли коттеджи, теперь уже новенькие, богатые, зачастую недостроенные – все красный или белый кирпич, и сверканье оцинкованного железа на крышах. Кирпичные заборы в человеческий рост заканчивались острыми пиками металлических решеток. И, наконец, плотными рядами встали безликие бетонные многоэтажки. Они въезжали в район новостроек. Надя указывала дорогу, которая Роману напоминала хитроумный лабиринт. Правда, и Надя пару раз сбивалась с пути, пока, наконец, не отыскала среди схожих кварталов нужный ей лоскут. Машины оставили на стоянке возле железнодорожных путей, и через пустырь, заросший березняком, беглецы направились к стоящему несколько на отшибе панельному дому. Никто не спрашивал, откуда у Нади взялись ключи от двухкомнатной квартиры на первом этаже.

В квартире этой давно никто не жил. Из мебели сохранились только несколько табуреток, стол да буфет на кухне. В комнатах на полу валялись грязные засаленные матрасы. На окнах висели полуистлевшие занавески. Повсюду серым пухом кучерявилась пыль. Но беглецы так устали, что тут же повалились на матрасы спать. И проспали без просыпа до утра.

Утро же повергло их в недоумение и растерянность.

– Я спрашиваю, каковы ваши планы, да и есть ли они вообще? – в третий раз повторил Роман, расхаживая по тесной крошечной кухоньке, с непривычки постоянно натыкаясь на стены. Давненько он не жил в таком ограниченном пространстве.

Он вообще не любил каморок, низких потолков, коридорчиков, где нельзя развернуться. В этих закоулках он физически ощущал, как истаивает его сила.

– У нас один план, – хмуро отвечал Стен, – чтобы Колодин и его люди оставили нас в покое, а остальное меня мало волнует.

– «Мало волнует», – передразнил его Роман. – Конечно же, ты смелый человек. А я нет, и не желаю подыхать только потому, что кому-то хочется сорвать большой куш.

– Мне тоже не хочется умирать, – признался Стен, – но, что делать, если зацвел бамбук.

– Зацвел бамбук? – переспросила Лена.

– Ну да. Его семенами питаются крысы. Они плодятся и собираются в стада, и полчища крыс лезут и лезут, не обращая внимания на смерть дружков, и остановить их нашествие невозможно.

– Куда лезут? – не понял Юл.

– За жратвой, – уточнил Стен.

– Пока они не потонут в озере, – напомнил Роман. – Значит, у нас один выход: заманить их в воду и утопить.

– Это смешно? – спросил Меснер и приготовился улыбнуться, ему показалось, что кто-то пошутил, только он не понял – кто.

Все замолчали. Да, с крысами было как-то понятнее, чем с людьми. Крыс много, но их можно давить, в этом нет ничего аморального. Давить людей, как крыс, невозможно.

– И где они надеются отыскать больше всего жратвы? В Беловодье? – спросил Роман.

– Что ты знаешь о Беловодье? – вскинулся Меснер.

– Ничего. Жду, пока кто-нибудь мне объяснит. Но, насколько я понимаю, Гамаюнов именно там. И Колодин хочет до Гамаюнова добраться.

– Мы имеем надежду на то, что никто не войдет в Беловодье без ожерелья. Люди, которые имеют водяную защиту, защищены, – заявил Меснер.

– Ограда неуязвима, – поправил его Алексей. – А люди всегда слабы.

– Ты бежал из Беловодья зря. Теперь у тебя нет защиты. Если бы ты остался с нами, всё было бы о’кей, – Меснер не удержался, чтобы не попрекнуть отступника.

– Чужие ошибки не стоит считать. Можно оказаться в накладе, – гордо вскинув голову, Стен смерил надменным взглядом Эда.

Меснер хотел возразить. Но подходящих слов не находилось.

– Скажите, господа, а чем так важно это Беловодье? – насмешливо спросил Роман. – Или вы всего-навсего надыбали себе ценное местечко и никого к нему подпускаете. Ну, как же – молочные реки, кисельные берега. К тому же в ближайшем будущем ожидается большое поступление киселя. Ни с кем вам, ребята, не хочется делиться, и антимонопольное законодательство вам не указ.

– Беловодье важно не только для нас, но и для всей Земли, – с неожиданным пафосом ответил Стеновский.

– И в чем же его ценность, объясни?

– Когда-нибудь поймешь, а объяснить тут ничего нельзя. – От Романа не укрылось, что, говоря о Беловодье, Стеновский испытывал странное волнение. Или даже боль? Причем боль почти физическую.

– Ну хотя бы намекни.

– Дом, который построил Джек, – пробормотал Стен.

– Пшеница, крыса, – добавил Роман. – Опять крыса.

Стен едва заметно покачал головой, давая понять, что колдун рассуждает неверно.

Все они не были искренними до конца. Роман это очень хорошо понимал. Присутствие Лены позволяло ему ненароком касаться рук своих новых друзей (он все же осмеливался называть их друзьями) и подслушивать их мысли и узнавать планы.

Юл его опять удивил. Колдун полагал, что мальчишка думает только о мести, и в мыслях у него лишь «убийца, убийство, смерть». Но в душе Юла мертвой водой разлилась пустота. Ему хотелось посадить в Беловодье голубые розы. Почему-то они должны были цвести посреди зимы. Их нераскрывшиеся бутоны в мечтах Юла торчали прямо из снега. Это было его Беловодье. Но вряд ли в оледеневшем городе мечты кому-нибудь, кроме него, захотелось жить. В своем одиночестве он готов был всей душой прилепиться к любому. Если бы мальчишка понимал хоть слово из того, что говорил Стен! Чувство отчуждения Юл принимал за ненависть.

Лену волновали личные проблемы: ей хотелось быть подле Лешки, но при этом ее продолжало тянуть к Роману. Но чувство, которое она испытывала к колдуну, вряд ли можно было назвать любовью.

Эд не имел никаких планов, кроме одного: в Беловодье он не пропустит ни одной живой души. Стену, Наде или Роману туда путь заказан, прока псы Колодина гонятся по их следу. Свое дело он всегда делал профессионально.

У Алексея был план спасения, но настолько смутный, что понять его было невозможно.

Что же касается Нади…

Кстати, а где Надя?

– Где Надя? – спросил Роман.

Все переглянулись.

– Она сказала, что выйдет чего-нибудь купить, – сообщила Лена.

Однако Надя вовсе не собиралась отправляться в магазин. В эту минуту, пока ее друзья, старые и новые, спорили о будущем на крошечной кухоньке, попивая пустой чай без сахара и закусывая сухарями, она проехала по кольцевой линии метро до нужной станции, поднялась наверх и направилась к солидному дому, что скалой высился над остальными. Суета, яркие вывески, дорогие иномарки, рестораны «Макдоналдс» и прочие перемены, захлестнувшие столицу, – все это было пеной, что кружилась вокруг и о дом-скалу разбивалась.

Надя поймала такси, протянула шоферу купюру и попросила подождать. Вскоре из подъезда вышел невысокий начинающий полнеть господин в добротном драповом пальто, сел в служебную машину и покатил. Надя велела ехать следом. Вскоре господин вышел из служебной машины, купил в киоске букет цветов и неспешно двинулся по улице, мурлыкая что-то себе под нос. Утро было прекрасное, солнечное и сухое, остатки желтой листвы, чудом уцелевшие на ветвях, светились неподдельным золотом. Исхлестанный многодневным дождем асфальт медленно подсыхал. Выдалось неправдоподобно теплое утро, и успевшие обрядится в норковые шубки красавицы распахивали полы дорогих зимних одежек, выставляя на обозрение прохожих не менее дорогие платья и костюмы. Каждую из таких обольстяшек солидный господин непременно провожал глазами.

Снег, выпавший в Пустосвятово, Москву облетел стороной.

Высокая стройная девица в кожаном пальто издалека помахала господину ладошкой, обтянутой тончайшей перчаткой. Повстречавшись, пожилой господин и молодая дама поцеловались и завернули в ближайшее, только что открывшееся кафе. Надя ждала, делая вид, что старательно изучает выставленные на продажу цветы. В ее расчеты не входило, чтобы длинноногая телка ее увидела. Парочка завтракала не торопясь. Лишь через полчаса они вновь появились на пороге кафе. Дама чмокнула господина в щеку и засеменила куда-то по своим делам, а он остановился, достал сигареты и уже собирался закурить, когда Надя подскочила сзади и ухватила его за локоть.

– А меня ты не хочешь пригласить на завтрак?

Пожилой господин обернулся и, увидев ее, тихонько ахнул.

– Надюха…

– Только не говори, что ты молился за упокой моей души, – она строго изогнула брови. – Я прислала тебе письмо.

– Да, да, конечно, – поспешно закивал тот. – Ты бы знала, как мама плакала над ним!

То было наглое вранье: супруге он полученное письмо не показал, но Надя не умела читать чужих мыслей. Однако этого господина знала очень даже хорошо. Потому и спросила недоверчиво:

– А ты, дядя Толя? – она всегда обращалась к отчиму так наедине, а на людях именовала его непременно «Анатолий Михайлович» и на «вы».

– Тоже. Да, я тоже плакал. Думал, что умру от горя. И ты давно… меня ждешь? – господин беспокойно оглянулся.

– Изрядно.

– Надеюсь, ты не видела… – Анатолий Михайлович скорчил таинственную гримасу.

Разумеется, речь шла об удалившейся с букетом цветов красотке в кожаном пальто.

– Я ничего не видела, – сказала Надя. – Зайдем в кафе. Безумно хочется есть.

Он взял для нее кофе и кусок торта – Надя всегда была сладкоежкой. Девушка за стойкой с любопытством посмотрела на них. Весьма странное свидание: сначала господин завтракает с одной девицей, затем тут же возвращается с другой. Надя демонстративно чмокнула Анатолия Михайловича в щеку, ей хотелось, чтобы он почувствовал себя не в своей тарелке, занервничал.

– Ты по-прежнему в администрации у Паукова? – спросила Надя, желая убедиться в его неослабном могуществе.

Анатолий Михайлович снисходительно хмыкнул:

– Паукова давно схарчили. Ноне другой. Но я по-прежнему в первых замах. Верно, фортуна так меня назначила – в первые замы. Но людей у меня прибавилось.

– И деньжат, – в тон ему добавила Надя, и ее светло-карие глаза насмешливо блеснули. – Воруешь, небось?

Все эти «небось» и «ноне» звучали как-то фальшиво, но отчим обладал подобные русизмы.

– Девочка моя, на зарплату, как прежде, так и ноне не живут. Чай взрослая уже, должна понимать – честным трудом в России денег не заработаешь, палаты каменные не построишь. Вопрос не в том – воровать или не воровать, а в том, как научиться воровать умно.

– А ты палаты построил?

– Не без этого. Но все на твою мать записано, у меня ничегошеньки нет. Нищ, сир и гол, типичный российский интеллигент.

– Не стыдно? – незлобиво, как бы в шутку, спросила Надя.

– «Срам не дым, глаз не выест», – любила говаривать моя бабушка. Умная была женщина, царство ей небесное. Ну а ты-то как живешь? Где? Чем занимаешься? – Анатолий Михайлович выпалил вопросы без паузы. – Почему не пишешь, наконец.

– Кто-нибудь интересовался мной? – отвечала Надя вопросом на вопрос.

Он нахмурился и отхлебнул из чашечки кофе.

– Так как же, дядя Толя?

Анатолий Михайлович скривился, со стороны можно было подумать, что ему не понравился кофе.

– В начале сентября был странный звонок. Мужской голос попросил тебя к телефону. Хорошо, что подошел я, а не мама. Сказал, что ты умерла несколько лет назад, спросил, кто говорит, но трубку тут же повесили.

– А дальше?

Анатолий Михайлович отрицательно покачал головой.

Надя понимающе кивнула:

– Нас выслеживают, как зверей. Дядя Толя, ты должен помочь!

– Да я с удовольствием! – Он обернулся. В кафе, кроме них, никого не было. – А в чем собственно дело?

– Ты можешь устроить мне выступление на телевидении? Мне и моим друзьям.

– Зачем? – хотя Анатолий Михайлович задал этот вопрос, сама просьба его, казалось, не удивила.

– Мы должны рассказать о проекте Сазонова, о Беловодье, обо всем. Иначе нам конец, и всему, что мы сделали и делаем, – тоже.

– Что такого важного в том, что вы сделали? – неожиданно резко и пренебрежительно спросил он. – Нынче таких спасителей отечества на каждом углу пруд пруди, и каждый клянчит денег и, выклянчив, спешно прячет добычу в банке где-нибудь на Каймановых островах. Дерьмократы чертовы.

– Ты сам был демократом, – напомнила Надя. – То есть сначала был секретарем парткома, а потом, как митинги начались, сразу же записался в демократы. Это ты направил меня к Гамаюнову. Я была тогда сопливой девчонкой, которая писала в школе сочинения на тему: «Партия – ум, честь и совесть». Училка на уроке рассказывала нам, что необходимо беречь народное добро. Какой-нибудь старый тракторишко ценнее жизни молодого парня, и комсомолец должен сгореть живьем, а трактор спасти. И почти все верили, что именно так и надо. Я, правда, сомневалась. В том, что все в это верят. Особенно в то, что корреспондент, состряпавший статейку о тракторе, который ценнее человеческой жизни, сам был готов за этот трактор сгореть. Теперь за тракторы и заводы, нефтепроводы и прочие железяки бывшие пионеры, комсомольцы и партийцы жгут друг друга.

– Эх, чтобы ты знала о жизни, девочка! Мораль надо тоже менять с умом. Смешно, в конце концов, держаться за устаревшие истины, – отчим тяжело вздохнул. – Лучше расскажи, что сталось с вашим проектом? Вы же собирались обучить на Западе тысячи специалистов и с их помощи построить в России дивный новый мир.

– Ты и твои товарищи справились с этой задачей без нашей помощи, – хмыкнула Надя.

– А Беловодье? Что это такое?

– Гамаюнов говорил тебе когда-то…

– Не помню, – совершенно искренне признался Анатолий Михайлович. – Это что-то из буддизма?

– Не совсем. Так поможешь с ТВ?

– Сегодня уже ничего не удастся сделать. – Он принялся вертеть в руках чайную ложечку – первый симптом, что Анатолий Михайлович сильно нервничает. – Вот разве что завтра или послезавтра.

– Завтра, – прервала его Надя. – И еще я напишу заметку для газеты. Она должна выйти на следующий день после передачи. Надеюсь, у тебя есть свои люди в каком-нибудь приличным, не слишком желтом издании?

– Теперь свобода печати, можно пойти в любую редакцию, и если материал их заинтересует…

– Нужно, чтобы статья появилась в солидной газете на первой полосе.

– В чем дело? Почему такая спешка? – Анатолий Михайлович вновь обернулся.

– Нас хотят уничтожить.

– Деньги? – спросил он шепотом.

– Не думаю, что они главная причина.

Отчим нахмурился.

– Надя, а ты не можешь из всего этого как-нибудь выйти?

– Могу. В «деревянном костюме».

Он посмотрел на нее с упреком – будто девочка неприлично пошутила.

– Хорошо, встретимся вечером у ночного клуба «Нерон», – предложил Анатолий Михайлович. – Там всегда много народу. Я успею переговорить с нужными людьми и сообщу тебе, что завтра делать.

– Договорились, дядя Толя. Я выйду первая, а ты – минут через пять. До вечера. Постарайся меня не обмануть.

– Разве я когда-нибудь обманывал тебя, детка? – с упреком спросил Анатолий Михайлович.

– Ты обманываешь маму, – ему в тон отвечала Надежда.

– Это шантаж?

– Ну что ты! – воскликнула она невинным тоном и поцеловала его в лоб. – До встречи, дядя Толя.

Она вышла, а он еще довольно долго сидел за столиком и ничего не заказывал. Официантка убрала грязные чашки и тарелки. Протерла столики. Анатолий Михайлович по-прежнему не двигался, глядя в одну точку. Он не размышлял, потому что мыслей у него никаких не было. Да и какие могут быть мысли в таком случае? Тупик!

Надя появилась в квартире-убежище уже после полудня с двумя пакетами снеди в руках и самодовольной улыбкой на губах. Она была уверена, что все сделала правильно. Едва она вошла, Эд Меснер тут же на нее напустился.