Текст книги "Нежность"
Автор книги: Марианна Монтейро
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 30 страниц)
17
Прошел уже месяц, как Валентина находилась в клинике. Когда-то она сказала навестившим ее матери и Марианне, что совсем не чувствует себя больной. Теперь воспоминание об этом вызывало лишь слезы. Состояние Валентины ухудшалось. По предписанию доктора Хорхеса ей были назначены специальные препараты, регулярно делались уколы.
Каждый день вокруг Валентины расставляли какие-то сложные приборы с мудреными названиями, надевали на голову защитную повязку и облучали.
Доктор Хорхес шутил, что все это напоминает солярий.
– Вы выйдете отсюда загорелая, словно побывали на курорте, сеньора Карреньо.
Вначале Валентина смеялась его шуткам, но очень скоро доктор стал вызывать у нее раздражение.
Муж и дети регулярно навещали ее. Однако Валентина не имела возможности звонить матери в Мехико, поскольку в палате не было телефона. Это заставило ее вспомнить о том, что жизнь в провинции имеет свои неудобства. Но главная причина, по которой она сожалела о своем решении лечь в клинику доктора Хорхеса, была, разумеется, в другом.
Как-то, когда муж в очередной раз пришел ее навестить, Валентина сказала ему:
– Хосе, прошу тебя, позвони маме и попроси ее узнать, в какую клинику я могла бы лечь?
– Ты хочешь поменять эту клинику на столичную?
– Да, – кивнула Валентина. – Посмотри на меня! Раньше я не принимала свою болезнь всерьез… Хотя, по правде говоря, разные мысли лезли в голову. Но сейчас… только тот, у кого нет глаз, не заметит, что мне становится все хуже… Я поверила доктору Хорхесу, но, кажется, сделала это напрасно.
Хосе нахмурил брови.
– Значит, ты уедешь в столицу, а как же я? Как дети?
Валентина презрительно сощурила глаза.
– Тебе надоело сидеть с детьми, мой дорогой? Пригласи няню. Ничего не имею против, лишь бы этой няней не была твоя Роса.
Муж, вспыхнув, отвернулся.
Естественно, вопрос о его романе вставал не раз, но Хосе, честно глядя жене в глаза, заверял ее, что окончательно порвал с бывшей студенткой.
Когда муж собрался уходить, Валентина еще раз попросила его позвонить Веронике. Он пообещал.
На следующий день во время обхода Валентина сообщила о своем желании покинуть клинику доктору Хорхесу.
Для него это не было неожиданностью, он знал, что этим закончится, однако сделал вид, будто весьма удивлен.
– Но я еще не закончил курс лечения, – сказал он и как бы в растерянности развел руками.
Валентине было ясно, что он стремится заставить ее испытать чувство неловкости и вины. Взяв себя в руки, она хладнокровно произнесла:
– Возможно, сеньор Хорхес, вас оскорбляет мое недоверие. Но вы должны меня простить, ведь я больна, а вы здоровы. По-моему, это достаточное основание, чтобы вы проявили ко мне снисходительность.
Хорхесу ничего не оставалось, как признать, что его пациентка права.
– К тому же в Мехико у меня живет мать, – продолжала Валентина. – Она давно уговаривала меня приехать. К тому же она поможет мне материально. Ведь кому-кому, а вам прекрасно известно, во сколько обходится лечение.
– Полно! – деланно возмутился доктор Хорхес. – Стоит ли говорить о деньгах?
Однако от Валентины не укрылось его недовольство. «Еще бы, – подумала она. – Больные, которые отказались от дальнейшего лечения, платят гораздо меньше, чем больные, прошедшие полный курс».
Вдруг ей стало жаль человека, который, как она полагала, потратил немало сил и нервов, чтобы помочь ей.
– Доктор… – Валентина подыскивала слова, – наверное, в случае со мной вам просто не повезло… Может быть, с другими больными вы добьетесь лучшего результата. Позвольте, я запишу адрес того врача, о котором вы сейчас говорили…
– Записывать незачем, – улыбнулся Хорхес. – У меня с собой его визитная карточка. С большим удовольствием даю ее вам.
Он вынул из кармана халата и протянул Валентине маленький белый прямоугольник. Валентина повертела карточку в руках, затем прочитала напечатанное на ней имя «Доктор Пабло Альдо».
Оно ей ничего не говорило.
– Я о нем не слышала, – Валентина помахала визиткой.
– Это знающий доктор, – уверенно сказал Хорхес. – Во всяком случае, он поставит вас на ноги быстрее, чем даже я.
Решив ковать железо, пока горячо, Валентина попросила доктора выписать ее и дать направление к сеньору Пабло Альдо.
– Я, естественно, дам вам направление, сеньора Карреньо, – согласился доктор Хорхес, – потому что мы не можем выпустить из больницы недолечившегося пациента, не будучи уверенными, что он продолжит лечение в другом месте. Но мы должны позаботиться о вашей перевозке…
– Доктор, умоляю вас! – взмолилась Валентина. – Я знаю, что вы сами можете перевезти меня, однако, прошу вас выписать меня домой… Кроме всего прочего, у вас будет меньше хлопот. Меня отвезет муж или же за мной приедет мама. В любом случае обещаю не более, чем через сутки после выписки из вашей больницы, поступить в распоряжение доктора Альдо.
Хорхес сделал вид, будто колеблется. В душе он ликовал. Все устроилось так, как он хотел, и пациентка сама обязалась продолжить лечение именно у доктора Альдо.
* * *
Хосе пришлось долго спорить с тещей и выдержать яростный натиск с ее стороны.
Вероника ни за что не хотела, чтобы Валентину в Мехико вез Хосе.
– Уже завтра я буду у вас, а послезавтра с дочерью вернусь назад, – говорила она. – Даже не думай мне возражать, Хосе.
Однако мужчина проявил непреклонность. Его аргументы если и не сломили сопротивления Вероники, то, по крайней мере, заставили ее выслушать собеседника до конца. В результате долгого телефонного разговора Хосе одержал победу. Решающим доводом было то, что дети просто мечтают еще раз побывать в доме бабушки в Мехико.
«Боже, как же я буду рада увидеть внуков! – призналась себе Вероника. – Какая это глупость, стесняться того, что ты бабушка…»
Сеньора Монтейро была рада тому, что у нее в доме собралась вся семья, особенно внуки. Но эту радость омрачала тревога за дочь. Увидев ее, Вероника пришла в ужас. Она не думала, что состояние настолько ухудшилось. Хосе шепнул теще, чтобы та держалась и ничем себя не выдала, чтоб не волновать Валентину.
– Она прекрасно помнит, что больна, – говорил Хосе, – но если мы будем вести себя с ней, словно она здорова, у нее будет больше сил, чтобы справиться с болезнью.
Во власти противоречивых чувств Вероника накрыла на стол, но ужин получился невеселым. Беседа не клеилась, даже дети притихли, и чтобы как-то заполнить то и дело возникающие тягостные паузы, пришлось в конце концов включить телевизор, чего Вероника никогда не любила.
Мать и дочь провели вместе всего лишь один вечер. На следующее утро Валентине нужно было ложиться в клинику к доктору Пабло Альдо. Естественно, Вероника вызвалась сопровождать дочь. Она попросила Хосе остаться дома вместе с детьми, чтобы в клинике не было лишней суеты.
– Сейчас нашей Валентине нужно думать о себе, – сказала сеньора Монтейро, – а мы с тобой будем думать о детях.
На скулах Хосе заиграли желваки. Может быть, впервые в жизни он не стал спорить с тещей.
* * *
Больной отвели палату на десятом этаже.
Поднявшись вместе с Вероникой к себе, Валентина сразу направилась к кровати и легла. Вероника постояла посреди комнаты, потом приблизилась к окну и отдернула штору.
– Какая красота! – воскликнула она. – Ты только посмотри, перед нами весь Мехико…
Дочь сощурилась от яркого света.
Действительно, с высоты открывался великолепный вид на древний город.
Вероника подошла к дочери и присела рядом.
– Помнишь, девочка моя, когда ты была маленькой, ты мечтала о том, что мы будем жить в небоскребе на головокружительной высоте? Весь мир будет у наших ног, а мы будем чувствовать себя настоящими миллионерами!
Воспоминание вызвало у Валентины улыбку.
Вероника придирчиво осмотрела помещение и покачала головой.
– Ну что же, не так все плохо, как показалось вначале. Тем не менее я, конечно, все здесь поменяю. Больничную мебель вернем больнице…
– Мама, это не имеет смысла, – слабо возразила дочь.
– Имеет! – уверенно произнесла Вероника. – Я хочу, чтобы у тебя было ощущение, будто ты дома. Я в самом деле решила перетащить сюда половину нашей мебели, начиная с твоей кровати. Неважно, сколько это будет стоить! Ведь нужно на что-то истратить те деньги, которые оставил твой отец.
– Спасибо, мама… – прошептала Валентина.
«Милая, милая мама, – Валентина с нежностью посмотрела на мать. – Она хочет, как лучше… И не понимает, что ее желание превратить больничную палату в уютную комнату совсем меня не радует, поскольку свидетельствует о том, что я пробуду здесь очень долго…»
Неожиданно Валентина обхватила голову руками и зажмурила глаза. Из ее горла вырвался едва слышный стон. Мелькнувшая только что мысль заставила ее вдруг осознать страшную истину. «А ведь правда, я буду находиться здесь долго, возможно, всю жизнь…» – подумала она.
Слезы застилали ей глаза. «Господи, сколько мне осталось?» – в отчаянии спрашивала себя Валентина.
Вероника обняла дочь за плечи и прижала к себе.
– Девочка моя, не плачь… Ведь я понимаю, о чем ты думаешь! Ну, не плачь, еще рано сдаваться… И если я хочу поменять здесь мебель, то не надо из этого делать далеко идущих выводов. Я решила стать транжиркой. Честное слово, Валентина, я пожалуй, только сейчас понимаю, как это весело, сначала истратить кучу денег, чтобы перевезти мебель из дома в больницу, поднять на десятый этаж, расставить здесь. А потом, через недельку перевезти назад, домой.
Валентина через силу улыбнулась матери. «Через недельку…» – как бы ей хотелось поверить в это.
– И к тому же не забывай, в молодости я была дизайнером, – продолжала Вероника.
– Да, мам, – прошептала Валентина. – Ты в молодости была отличным дизайнером…
Вероника уже пребывала во власти задуманного. Она посмотрела на часы.
– Девочка моя, я, с твоего разрешения, тебя оставлю. Сейчас придет сестра, она сделает тебе укол, потом, видимо, заявится сам доктор Пабло Альдо. Ну, а я вернусь примерно через час. – Она заглянула дочери в глаза.
Валентина поймала ладонь матери и сжала своими горячими руками.
– Мама, – прошептала она, – пожалуйста, не уходи, не покидай меня. У Вероники сжалось сердце.
– Не говори так, родная, ведь я скоро вернусь. – Она осторожно высвободила ладонь.
Ее взгляд блуждал по палате и остановился на телефоне.
– Ты только посмотри, Валентина, ты в любую минуту можешь мне позвонить! Не то, что из этого захолустья, каким, без сомнения, является Монтеррей. И как ты могла там жить!
– Мама, вот теперь я вижу, что ты совсем не изменилась… Опять прибегаешь к спасительному телефону.
Вероника была уже у двери.
– Прости меня, – она виновато взглянула на дочь. – Я убегаю только для того, чтобы поскорее вернуться. Мне просто не терпится устроить тут для тебя уютное гнездышко.
Валентина поморщилась. «Как ужасно это звучит – уютное гнездышко!»
Она хотела еще раз попросить мать задержаться, но тут в палату вошла медсестра. Она катила перед собой маленькую тележку, накрытую белой простыней.
– Сеньора Карреньо, пора делать укол, – сказала сестра. Вероника выбежала из больницы как угорелая. Почему-то ей казалось, что очень важно получше устроить Валентину в палате, словно это поможет ей быстрее избавиться от недуга.
«В конце концов, – размышляла она, – ведь никто из врачей ни разу с полной определенностью не сказал, что у моей дочери рак. Может быть, это я виновата, во мне самой – основной источник всех тревог?.. Если слово «рак» и было где-то произнесено, то не со стопроцентной уверенностью, а с изрядной долей сомнения. Будем надеяться на то, что удастся, в конце концов, связаться с Фрэнком Ричардсоном и узнать его авторитетное мнение».
Вероника была готова продать все, что у нее есть, даже дом, потратить все свои сбережения и пригласить лучших специалистов, лишь бы они спасли дочь.
В тот вечер, накануне приезда Валентины, сеньора Монтейро предпринимала еще несколько попыток дозвониться до Ричардсона, но сначала ей отвечала все та же женщина, а потом к телефону не подходили вовсе.
«Значит, это было позавчера. Непременно позвоню сегодня опять…» – решила Вероника.
Она быстрым шагом направилась к автостоянке. Выезжая на проезжую часть, она чувствовала себя спокойно и уверенно, тревожные мысли отступили, к ней вернулась надежда. Несомненно, она победит, несомненно, спасет дочь.
Приехав домой, Вероника заказала по телефону грузовое такси и мысленно прикинула, что именно следует перевезти, чтобы наилучшим образом обставить палату Валентины.
Затем она позвонила в Нью-Йорк, но снова трубку никто не снял.
Такси приехало через полчаса, а с ним – бригада грузчиков.
Вероника дала им необходимые указания, а когда все уже было погружено и Вероника запирала дверь на ключ, ей в голову пришла еще одна мысль. Она вспомнила о наброске Ренуара. «Эта вещь всегда была символом того, что я в жизни чего-то добилась, – думала Вероника. – Я как-то даже говорила Валентине, что ее Хосе никогда в жизни не заработает столько денег, чтобы позволить себе приобрести что-нибудь подобное».
И ей безумно захотелось захватить с собой набросок и повесить в палате. Пусть Валентина смотрит на него, пусть он напоминает ей о родительском доме.
Вероника велела грузчикам ехать к больнице и ждать ее там, а сама вернулась в дом, сняла со стены набросок и аккуратно завернула его в бумагу.
Спустя некоторое время она подъехала к клинике. Рабочие уже наполовину разгрузили машину и ждали дальнейших указаний. Первым делом Вероника отнесла дочери набросок Ренуара. Затем, спустившись вниз, начала энергично командовать грузчиками.
Вероятно, персоналу клиники приходилось сталкиваться с самыми разными пациентами и никакие их прихоти или причуды их родных уже никого не могли удивить. Во всяком случае, никто Веронику ни о чем не спросил и не сделал ни единого замечания.
Она слегка опасалась реакции доктора Альдо, поскольку ей было невдомек, что, наблюдая происходящее, доктор остался весьма доволен: ведь он, судя по всему, на длительный срок заполучил пациентку с интересной историей болезни и к тому же богатую.
– Ну, мама!.. – только и смогла пробормотать Валентина, когда рабочие под руководством Вероники втащили в палату старую кровать, на которой Валентина спала, когда еще училась в школе… Вероника попросила дочь посидеть в кресле, пока она не перенесет постель с больничной кровати на домашнюю.
– Сеньора Монтейро, а куда девать больничную мебель? – спросил один из грузчиков.
– Как куда? – подняла брови Вероника. – Конечно, в коридор.
– Но мы загромоздим проход…
– Ничего страшного, – невозмутимо ответила она. – Мы платим такие деньги за лечение, что можем в данном случае распоряжаться по своему усмотрению. Ведь цена одних суток пребывания в этой больнице значительно превышает цену номера в хорошей гостинице.
Рабочие вынесли ненужную мебель в коридор и расставили вдоль стен. Медсестры подняли было шум, но Вероника быстро их утихомирила.
– Меня не интересует, что вы сделаете с этой мебелью и куда ее поставите… В этой палате лежит моя дочь, и я хочу, чтобы у нее в палате была домашняя обстановка.
Возмущенные медсестры целой делегацией направились к доктору Пабло Альдо, но он успокоил их и приказал санитарам убрать вынесенную в коридор мебель.
– Главное, чтобы пациенты были довольны и не было никаких жалоб, – мудро решил доктор.
В палате Валентины стало довольно уютно.
– Ну вот, совсем другое дело, – сказала Вероника, спрыгивая с табуретки на пол. – Теперь и я бы с удовольствием осталась здесь.
Валентина закрыла глаза. Мать снова, сама того не желая, допустила бестактность. «Так мог сказать только здоровый человек», – печально подумала Валентина.
Тем временем Вероника любовалась результатами своего труда. Только что она прицепила к карнизу плотные цветастые занавески, которые два часа назад сняла с окна в кухне. «Если для мужчины символом дома является кресло, где он может почитать газету, что для женщины это, безусловно, кухня, – рассудила сеньора Монтейро. – Пусть занавески будут у дочери, а я… Ну что же, если у Габриэля Альварадо остался ко мне хоть какой-то интерес, его можно поздравить. Он получил прекрасную возможность подглядывать за мной».
Вероника с удивлением осознала, что мысль о Габриэле не вызвала в ней прежнего волнения. «Конечно, время идет, – вздохнула она, – и скоро я буду вспоминать знакомство с ним как один из забавных эпизодов моей жизни». Вместе с тем она испытывала чувство сожаления.
«Это оттого, что я рассуждаю о Габриэле как о потере», – пришла к выводу Вероника. Она посмотрела на дочь и покраснела. Нет, нельзя тратить душевные силы на любовные переживания. Она обязана целиком посвятить себя дочери!
Вероника вновь окинула палату довольным взглядом.
Двое рабочих вешали на стену набросок Ренуара.
– Осторожно! – подскочила к ним сеньора Монтейро, когда один из рабочих, вбивая в стену гвоздь, едва не заехал по краю рамы молотком. – Эта картина стоит во много раз больше, чем вы оба сможете заработать за всю жизнь!
Рабочие одновременно хмыкнули, как показалось Веронике, с недоверием.
– Да-да, не сомневайтесь, дорогие мои, – гордо вскинула голову сеньора Монтейро. – Не говорю вам истинной цены только потому, что вам незачем знать такие подробности. Будете плохо спать по ночам.
– Мама, – раздался тихий голос дочери, – я устала. Пусть они выйдут.
Вероника стала немедленно выпроваживать рабочих.
– Спасибо, спасибо, а теперь идите. Пожалуйста, быстрее, разве вы не видите, больная устала?..
– Сеньора Монтейро, ведь мы еще не повесили картину…
– Не беда, дайте ее мне. – Вероника положила картину на диван. – Ну вот, а теперь – до свидания.
– Но вы еще не расплатились с нами, – напомнил старший.
– Ах, извините! – Вероника на несколько секунд вышла с грузчиками в коридор, откуда вернулась, сияя.
– Ну что, мама, – встретила ее вопросом Валентина. – Все денежки отдала?
– О чем ты говоришь?! – расстроилась Вероника. – Я ничего для тебя не пожалею!
Дочь скептически улыбнулась.
– Мама, мне помнится один телефонный разговор… – Она сделала паузу, потом махнула рукой. – Ну да ладно! Не будем сейчас об этом, поскольку у нас есть гораздо более важные темы для разговора… Мама!
– Что, дорогая? – Вероника почувствовала, что дочь хочет спросить о чем-то, что ее мучает. И не ошиблась.
– Скажи, ты в самом деле веришь в то, что я выйду из этой палаты, или устраиваешь уют в камере для пожизненного заключения?
Вероника, не торопясь с ответом, медленно приблизилась к кровати и села.
– Валентина, – она положила ладонь на руку дочери и заглянула в ее глаза, полные слез, – ты уверена в том, что твоя болезнь неизлечима?
Валентина внезапно почувствовала, что у нее нет сил сказать ни «да», ни «нет». Она лишь всхлипнула.
– Послушай меня, – продолжала Вероника. – И сеньор Хорхес, и сеньор Альдо говорят примерно одно и то же. Но я устала слушать их объяснения и, самое главное, ждать от них результата. Поэтому я приготовила тебе сюрприз.
– Сюрприз? – недоверчиво переспросила Валентина. – Я уже забыла, что от жизни можно ждать сюрпризов… По крайней мере – приятных.
– И тем не менее, – в голосе Вероники зазвучали торжествующие нотки. – Речь идет о мистере Фрэнке Ричардсоне, специалисте по онкологическим заболеваниям, который был приятелем твоего отца.
Валентина нахмурилась.
– Ах, вот ты о чем! Ну что же, может быть… – Вдруг она встрепенулась и спросила с явно заинтересованным видом: – А что, сеньор Ричардсон будет проездом в Мехико?
Вероника решила сказать правду.
– Нет, Валентина, Фрэнк, судя по всему, сейчас у себя дома, то есть в Нью-Йорке. Я попробую пригласить его сюда, чтобы он поставил тебе диагноз, которому можно будет верить.
– Ты полагаешь, это будет лучше? – с горечью произнесла дочь.
– Что ты имеешь в виду? – не поняла Вероника.
– Ну, если диагноз будет окончательный… Ведь если сеньор Ричардсон скажет, что у меня рак, не останется никакой надежды.
Мать не нашлась, что ответить.
– И стоит ли беспокоить людей за тридевять земель отсюда? Разве судьба какого-то одного человека стоит таких хлопот и забот? Что значит моя болезнь в сравнении с теми несчастьями, которые каждый день творятся в мире.
– Думай, что хочешь, дорогая, но я сделаю все, чтобы вытащить тебя отсюда, – твердо сказала Вероника.
18
Валентине нравился набросок Ренуара, во всяком случае, гораздо больше, чем физиономия доктора Пабло Альдо, чья голова заслоняла картину во время обхода. Несмотря на то, что доктор появлялся неизменно веселым и бодрым.
«Ему явно не хватает чуткости, – печально размышляла Валентина, – иначе он бы давно понял, что непозволительно появляться перед больными с такой жизнерадостной улыбкой, с такими шуточками, с этими его постоянными подмигиваниями. А его походка… Он ходит быстро, легко, словно юноша, хотя на самом деле ему далеко за пятьдесят. Он просто пышет здоровьем».
Доктор Альдо заходил в палату, шутливым тоном уверял Валентину, что она сегодня прекрасно выглядит, плохо скрывая равнодушие, справлялся о самочувствии. Затем он произносил загадочную фразу: «Дождемся завтрашних результатов» – и удалялся.
Так повторялось изо дня в день, неделя за неделей. И потому Валентина была не столько обеспокоена, сколько изумлена, когда через месяц доктор зашел к ней в палату без привычной улыбки на глуповатом лице. К тому же в отличие от обыкновения Пабло Альдо появился один, без своей свиты, состоящей обычно из врачей пониже рангом и из медсестер.
Сложив руки на животе, подобно одиноким кавалерам, подпирающим стены на танцах, доктор в ответ на немой вопрос, застывший у Валентины в глазах, прокашлявшись, сказал:
– Реакция на препараты, которые мы применяли, к сожалению, не оправдала наших ожиданий.
Валентина не сразу осознала значение сказанного. Доктор Альдо продолжал:
– Не будем отчаиваться, – бодро заявил он. – У нас еще есть экспериментальные препараты, и мы обязательно прибегнем к ним.
Валентина заплакала. Доктор сделал паузу, и женщина хотела что-то сказать, но не смогла.
– Однако… – вновь заговорил врач. И это слово было произнесено с особой весомостью. – На тот случай, если вы станете инвалидом или не сможете дальше управлять своими делами, я думаю, сеньора Карреньо, жизненно важные решения вам следует принять сейчас…
На лице доктора снова появилось беспечное выражение. Было очевидно, что ему больше нечего сказать.
Валентина отвернулась и посмотрела в окно, на синее небо и высоко парящую над городом птицу.
Она вздохнула и перевела взгляд на доктора.
– Отойдите, пожалуйста, – прошептала она.
– Что, что? – не расслышал Пабло Альдо.
– Я прошу вас отойти чуть в сторону, – повторила женщина громче. – Вы заслоняете мне картину.
Доктор машинально обернулся, оценивающе взглянул на Ренуара и сделал шаг в сторону.
– Большое спасибо, – проговорила Валентина.
Снова наступила тишина.
– У вас есть какие-либо вопросы, сеньора Карреньо? – нарушил молчание доктор Альдо.
Она отрицательно покачала головой.
Но доктор медлил, не уходил.
– Я поняла, – Валентина утерла слезы. – Я отлично поняла ваши слова. Я должна подумать, как мне поступить с детьми… Что с ними будет дальше? – Внезапный спазм сжал ей горло и не дал говорить. Невероятным усилием воли Валентине удалось успокоиться и окрепшим голосом произнести: – Будьте добры, позвоните моей матери. Пусть она придет сюда вместе с детьми.
Доктор Альдо молча кивнул и медленно вышел из палаты.
Едва он скрылся за дверью, Валентина разразилась рыданиями.
Очутившись в коридоре, врач перевел дух.
«Я так и знал… – подумал он. – Эта сеньора восприняла все так, словно я сообщил ей, что все безнадежно и она скоро умрет». Доктор Альдо посмотрел на часы и пошел вперед по коридору. «Как бы там ни было, позвонить ее матери я смогу лишь по окончании обхода…»
* * *
Увидев, который час, Вероника вскочила со скамьи в коридоре и устремилась к стойке, за которой дежурили медсестры.
Вероника провела в больнице всю ночь.
Валентину мучили боли, и большую часть ночи ни она, ни Вероника не сомкнули глаз. Лишь под утро Вероника забылась сном.
На посту сидели две медсестры. Одна из них чем-то напоминала подругу Валентины, Марианну, хоть и была жгучей брюнеткой. Другая девушка была посветлее и пополнее.
– Извините, пожалуйста, – подбежав к стойке, быстро заговорила Вероника. – Но моей дочери пора делать укол, уже десять часов.
Девушка, похожая на Марианну, что-то писала. Она подняла голову и вежливо улыбнулась Веронике.
– Сейчас, сейчас! Одну минутку… Подождите, пожалуйста…
Вероника застучала ладонью по стойке:
– Но уже начало одиннадцатого. Вы и так опоздали на несколько минут! Сейчас же сделайте моей дочери укол!! Ее мучают боли! Почему она должна терпеть?..
Девушка застыла, недоуменно глядя на Веронику, и та обратилась ко второй сестре.
– Будьте добры, поймите меня, уже более десяти часов… Почему моя девочка должна мучиться?..
Светловолосая медсестра продолжала сидеть.
– Простите, – сказала она, – ваша дочь – не моя больная…
– Что? – вскричала Вероника. От досады она топнула ногой. – Вы разве не понимаете? Моей дочери больно! – Ее крик разнесся по всему этажу. – Уже десять часов! Даже больше десяти!! Почему вы не делаете укол?! Я спрашиваю, почему вы не делаете укол? Почему моя девочка должна терпеть боль?..
Обе девушки вскочили со своих мест, но остались неподвижно стоять, словно крик посетительницы их загипнотизировал.
Тогда Вероника подлетела к темноволосой медсестре и затрясла кулаками перед ее лицом.
– Вы что, не понимаете?! Не стойте, как истукан!! Мой дочери больно, и от этой боли ее спасают только ваши уколы!.. Немедленно сделайте ей укол, немедленно! – Вероника чувствовала, что еще немного и силы покинут ее, но вот девушка, будто очнувшись, сорвалась с места и кинулась за шприцем.
Вероника посмотрела ей в спину, потом перевела взгляд на светловолосую медсестру.
– Извините, – с трудом прошептала женщина. Грудь ее тяжело вздымалась, внутри все дрожало. – Извините, – повторила она.
Едва держась на ногах, Вероника добралась до скамейки и без сил опустилась на нее. «Так нельзя. Я как выжатый лимон, – мелькнула мысль. – Сражаюсь за свою дочь, а они мучают ее, все в этой больнице мучают ее, начиная с доктора Альдо и кончая этими розовощекими, похожими на кукол медсестрами… Это просто ужасно! Почему я до сих пор не созвонилась с Фрэнком? Чего я еще жду?.. На что надеюсь? Ведь через несколько дней будет поздно…»
Страшно болела голова, но сердце постепенно успокаивалось. Вероника поставила перед собой ясную цель. «В конце концов, Мехико от Нью-Йорка не так уж далеко… Не может же моя дочь умереть только из-за того, что я не знаю английского языка…»
Во всем была виновата ее нерешительность. Некоторые могли утверждать, что это чисто женская черта характера, но Вероника так не считала.
Она относила нерешительность к одной из общечеловеческих черт, которые не украшают ни мужчину, ни женщину.
Приступы нерешительности Вероника испытывала не раз и всегда оправдывала себя тем, что все равно уже ничего изменить нельзя.
В данном случае рассуждения сеньоры Монтейро сводились к следующему:
«Я все-таки вытащила дочь из этой глуши… Я поместила ее в столичную больницу, причем не в какую-нибудь, а в самую лучшую. Стоило только посмотреть на палату, которую отвели моей дочери, чтобы сделать вывод: в этой больнице все должно быть на высшем уровне… Ну допустим, мне не слишком понравился доктор Пабло Альдо. Но кто я такая, чтобы подозревать этого человека в некомпетентности? Он бы не работал в столице, если бы был плохим специалистом. Он обязательно вылечит мою Валентину!»
Считала нецелесообразным беспокоить Фрэнка Ричардсона и сама Валентина. Пожалуй, это было главной причиной того, что за целый месяц Вероника так и не связалась с американцем. Нельзя сказать, что она вообще не звонила. Но и настойчивости не проявляла. К тому же Фрэнк, насколько помнила Вероника, по его собственным рассказам, мало времени проводил дома. Правда, это было двадцать лет назад, но он уже тогда был крупным и весьма уважаемым специалистом в своей области. А теперь взлетел так высоко, что львиную долю времени проводил в разъездах: в знаниях и опыте доктора Ричардсона нуждались во всех уголках земного шара.
Хосе с детьми жил у своей матери, которая после смерти его отца осталась одна. Для матери Хосе внуки были огромным утешением и радостью. К тому же Хосе совсем не хотелось жить под одной крышей с тещей.
Будучи избавленной от хлопот о внуках, Вероника могла все свое время посвятить дочери.
Однажды, вернувшись из больницы, сеньора Монтейро застала в своем доме Хосе с детьми, а также подругу Валентины, Марианну. И, что было совершенно неожиданно, здесь же находился Федерико Сольес.
От гостей не укрылось, что хозяйка дома удивлена, хотя она и постаралась приветливо улыбнуться им.
– Какой приятный сюрприз… – несколько растерянно проговорила Вероника. – Чем обязана столь многочисленным гостям?
Хосе молча отвел взгляд.
– Как хотите, сеньора Монтейро, – решительно произнесла Марианна, – но я считаю, что вы не можете оставаться в одиночестве сейчас, когда вам так тяжело. Отныне я буду каждое утро приходить к вам и мы вместе будем отправляться в больницу к Валентине. Если человеку плохо, окружающие должны помогать ему.
Вероника с изумлением уставилась на подругу дочери. Услышать такие слова от нее было полнейшей неожиданностью. Неужели это та самая Марианна, которую Вероника одно время выносила просто с трудом?
– Бабушка! – закричал Энрико. – И мы говорили папе, что хотим быть вместе с тобой! Поэтому мы здесь.
Вероника перевела взгляд на внука и прослезилась, нисколько не смутившись оттого, что ее назвали бабушкой при Федерико Сольесе.
– А ты что здесь делаешь, дорогой Сольес? – обратилась она к другу покойного мужа.
Федерико Сольес неуверенно смотрел на Веронику, пытаясь разгадать, что означает улыбка на ее лице. «Она в самом деле рада мне или улыбается из вежливости? Скорее всего, это предвещает бурю, которая вынесет меня отсюда, как выносит в открытое море игрушечный кораблик».
– Я пришел извиниться, Вероника… И если ты позволишь, я останусь вместе со всеми… то есть с тобой… Ну и со всеми, конечно! – Сольес окончательно запутался и покраснел.
– Ясно. Ты, конечно же, имеешь в виду мой последний день рождения.
– Да, Вероника. Ты меня прощаешь?
– Ну что ж… – хозяйка дома не торопилась с ответом. – Рауль Сикейрос уже извинился. А теперь вот и ты… Ладно, Федерико, – ее тон смягчился. – Теперь не до обид… Я рада, что ты не забываешь меня. Оставайся с нами…
Вероника обвела взглядом своих гостей, и лицо ее прояснилось.
– Как хорошо, дорогие, что вы пришли поддержать меня в трудную минуту… – заговорила она медленно. – Я знаю, порой я бываю несносной, но вы уж не сердитесь на меня и простите, если что было не так… Хотя, раз вы пришли, значит, уже простили.
