Текст книги "Я - машина"
Автор книги: Мари Слип
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)
– Это люди, которые гуляли по железной дороге, вот что с ними стало, – сказал мужчина.
Руки, ноги, головы, куски одежды, валяющиеся на рельсах. Тут же были и фотографии людей, которые остались живыми после встречи с поездом, но покалеченными. Изувеченные тела, культи рук и ног.
Мальчишки с интересом листали страницы.
– Страшно? – спросил их мужчина.
– Страшно, – признались ребята.
– Железная дорога не игрушка! Надеюсь, вы это поняли. Если не хотите оказаться в этой папке, то держитесь от этих мест подальше!
Вовка, рассматривая покалеченных людей, представил себя на их месте и ужаснулся. Шурик же начал скучать и уже задумался, как бы избавится от назойливого мужика.
– Ну, поняли? – снова спросил мужик.
Мальчишки закивали.
– А теперь брысь с железной дороги, – буркнул он и открыл дверь.
Как воробушки выпорхнули они из сторожки и тут же скрылись из виду.
***
– Желторотик! – презрительно сказал Шурик, – Жалко, я его сразу не приметил, так бы убежали от него.
Они шагали по тропинке, которая проходила между железной дорогой и большим болотом. Здесь среди высоких трав и ивовых зарослей их не обнаружит ни один железнодорожник.
Комары кусались со страшной силой.
– Ну что, испугался наверно? – подмигнул Шурик.
– Ну тебя, – Вовка махнул рукой, – Чего там бояться?
Но все же Вовка был взволнован и напуган. Шутка ли, для ребенка таких ужасов насмотреться? Шурик тоже был взволнован, но виду не хотел подавать.
– Только дураки попадают под поезд, нам это не грозит! – заявил он.
– Поезд издали слышно, – согласился его друг, – Непонятно, как можно под него попасть.
– Ну, бывает, что вон как Пашка делает – хватается за поезд, который тормозит на повороте, и едет себе, куда захочет. Вот рука сорвется и не будет Пашки. А мы с тобой ведь не дураки, на поездах не катаемся, а только гуляем здесь.
Вовка попытался улыбнуться. У него это получилось плохо. Шурик хлопнул его по спине:
– Да ладно, не боись!
– А я и не боюсь!
***
Через полчаса они пришли на место. Здесь железная дорога образовывала перекресток – сверкающая на солнце новая ветка пересекалась со старыми ржавыми рельсами, которые, как видно, давно уже перестали использоваться.
Пути всегда разводились двумя способами – либо электричеством и автоматикой, либо вручную железнодорожниками. Там, где они разводились вручную, можно было пошалить, разводя их самим. Главное, не попасться потом в лапы желторотиков. Зато можно было послушать, как забавно они ругаются, переводя стрелку в изначальное положение.
Ржавая линия сворачивала куда-то за лес. И вот здесь-то и стоял тот самый паровоз. Вокруг него густой стеной высился лес, за которым тянулись озера и болота. А дальше начинался глиняный карьер.
Мальчишки пару раз обошли паровоз.
Шурик уже был здесь и потому не был так удивлен, как Вовка. А тот, разинув рот, таращился на это чудо.
Паровоз был старым, ржавым, местами в его корпусе зияли огромные дыры. Небольшая деревянная кабина машиниста возвышалось над огромным цилиндром, в котором заключался котел, с другой стороны был прикреплен маленький вагончик для угля. Черные трубы в рост человека тянулись к небу. Колеса поросли мхом и травой, а впереди котла можно было различить потертую, некогда красную звезду.
– Ну, – сказал довольный Шурик, – Что я говорил?
Он смотрел, как восхищался открытием его друг, и радовался вместе с ним. Как будто этот паровоз Шурик построил своими руками и вот выставил его на обозрение.
– Обалдеть! – только и вымолвил Вовка.
Поезд довоенных времен, стоящий посреди высоких деревьев на старых путях, выглядел как пришелец из прошлого, случайно попавший в наши дни.
Подул ветер, и старые трубы протяжно заскрипели металлическим звуком, который поверг Вовку в тоску.
– Это очень грустно, – сказал он вдруг.
– Что грустного-то? – не понял его Шурик.
– Грустно видеть эту груду железа здесь. Понимаешь, ведь кто-то строил ее, кто-то ездил на ней, и вдруг все… ничего больше нет. Ну, как прошлое, которое не вернуть.
Шурик непонимающе смотрел на своего друга.
– Старые вещи – они как будто могут говорить с тобой, – продолжил Вовка, – О прошлом, которое несут в себе. Я вот смотрю на паровоз, одинокий и забытый здесь, и представляю, каково ему. Машина еще как бы жива, а люди, которые дружили с ней, уже мертвы.
Шурик покачал головой:
– Дурак ты. Вечно как скажешь чего… Вот потому тебя и считают ненормальным.
Вовка надулся:
– Все равно не поймешь ты!
– Да ладно, пойдем в кабину залезем, там сбоку есть лестница. Может, еще чего интересного найдем, – отмахнулся Шурик.
Ребята еще раз обошли паровоз и остановились в том месте, где облезлая металлическая лестница из нескольких ступенек вела в кабину.
Шурик первый вцепился в лестницу и, как маленькая обезьянка, вскарабкался наверх. За ним медленно и осторожно залез его друг.
Они оба оказались в небольшой кабине поезда. Здесь стоял затхлый запах тряпок и плесени. Несколько каких-то рычагов находилось у переднего окна, тут же свисали какие-то поручни, позади кабины была еще одна маленькая железная дверца. Если посмотреть в переднее окно, то трубы загораживали весь пейзаж.
– А как же они на дорогу смотрели? – почесал голову Шурик.
– Они стояли возле рычагов, – показал пальцем Вовка, – И смотрели на дорогу в боковое окно. Эти поручни, скорей всего, нужны для того, чтобы давать гудок и спускать давление в баллоне. Позади дверца ведет в отсек, где находится топка. Там же хранился уголь.
– А ты откуда знаешь?
– Я так думаю.
– Он так думает, – передразнил его Шурик.
Они постояли еще немного в кабине, и решили осмотреть топку. Вцепившись руками в железную дверь, они потянули ее на себя. Раздался визгливый, душераздирающий скрип. Дверь поддалась.
– Слышишь? – насторожено сказал Вовка, – Это железо плачет, оно по людям соскучилось.
– Ну, тебя! Нагонишь жути.
Ребята отворили дверь до конца и заглянули внутрь. Маленькая лестница вела куда-то вниз. Несколько больших ламп когда-то освещали этот вагон. Тут пахло углем и пылью. На черном от сажи полу валялся черенок от лопаты.
– Ой, ты только посмотри на нас! – воскликнул вдруг Шурик.
Ребята осмотрели ладони. Руки были испачканы рыжей ржавчиной, а на одежду оседала черная угольная пыль.
– Меня родители дома убьют! – скуксился Шурик, – Еще и стирать заставят.
– Зато мы прикоснулись к прошлому, – ответил Вовка.
Их слова тонули в глухом деревянном вагоне, в котором не было эха.
– Ну чего, – подмигнул Шурик Вовке, – Спускаемся?
– Конечно.
От каждого шага по деревянному полу облако пыли поднималось в воздух. Ребята закашляли.
– Все, я ухожу отсюда! – плаксиво сказал Шурик, – Надоело!
Он еще раз чихнул на прощанье и полез обратно в кабину. А Вовка сделал еще несколько шагов вглубь вагона. Он осмотрел железную топку, проклепанную штифтами. Топка была такой большой, что туда запросто мог забраться человек. Тут же рядом с топкой находилось несколько каких-то круглых счетчиков, напоминающих часы.
«Наверное, чтобы замерять давление», – подумал мальчик.
Вдруг в поезд звонко ударил камень. И сразу же раздался крик Шурика, заскучавшего снаружи:
– Ты русский, а я немец! Ты попал под обстрел!
Еще один камень звонко ударил по железу. Вовка тут же включился в игру. Он поднял с пола черенок от лопаты, выглянул в окно и, увидев своего друга, швырнул в него черенком. Тот отскочил в кусты, и тут же в поезд полетело еще несколько камней. На этот раз Шурик целился в окошко.
– Бей немца! – радостно заорал Вовка, поднимая с полу прилетевший камень.
Так они, забыв про паровоз, начали играть в войну. Дети всегда дети. Они кидались камнями, смеялись и возмущались нарушению правил.
Незаметно для них наступили сумерки. Солнце окрасило верхушки деревьев ярко-оранжевым. Алые и золотые облака уплывали за горизонт. Нагретый за день воздух поднимался от земли.
Шурик опомнился первым.
– Вовка, нам домой пора! Скоро темно станет.
Вовка послушался разумного совета. Он вылез из паровоза и спрыгнул на землю.
– А давай про это место никому не будем говорить? – предложил он, – Это ведь мы нашли! Это наше место.
Шурик пожал плечами.
– Давай, – согласился мальчик, – Здесь прикольно играть в войнушку.
Они оба засмеялись, и оба заспешили домой, обсуждая события прошедшего дня.
Дойдя до развилки, они остановились.
– Подожди, – сказал Вовка, – У меня шнурки развязались.
Он поставил ногу на рельсу и нагнулся, чтобы завязать шнурки. Шурик отошел в кустики.
На рельсах лежали красные полосы солнечного света, Вовка залюбовался ими, отмахиваясь от мошкары, которая лезла в глаза.
Он завязал шнурки, отряхнул штаны и посмотрел сторону кустов.
– Я все, а ты что там застрял? – крикнул он.
– Я сейчас, – отвечал Шурик.
И тут раздался скрежет. Рельсы сдвинулись. Нога Вовки соскользнула в щель между ними и крепко-накрепко, до жуткой боли, застряла. Он вскрикнул от неожиданности и резко дернулся.
Рельсы плотно ногу и не хотели его отпускать. Мальчик присел на корточки и принялся рассматривать ловушку, в которую он попал. Две рельсы плотно сошлись вместе, хорошо еще, что он угодил не в самый стык, а лишь в то место, где рельсы слегка расходись, а иначе кость раздробило бы.
Вовка подергал ногой, но от его усилий становилось ужасно больно. В кроссовке хлюпала кровь.
От самой мысли, что кроссовок полон крови, мальчика передернуло. И тут он очень, очень сильно испугался.
– Шурик! – взвизгнул он, – Шурик, или сюда, мне плохо!!!
Но Шурик не спешил. Из кустов раздался голос:
– Сейчас, дело сделаю и приду!
Пока Вовка не плакал, хотя нога сильно болела, и уже начали неметь кончики пальцев. Он еще раз попытался освободиться, но только в очередной раз сделал себе еще больней.
Вдали стоял семафор. Горел зеленый сигнал.
«Поезд… Здесь должен проехать поезд!» – мелькнуло в голове у мальчика.
– Шурик, помоги мне! – снова взвизгнул он.
Его друг, сделав свои дела, вышел из кустов и встретился взглядом с Вовкой. Шурик понял только по одному взгляду, что случилось нечто весьма серьезное и страшное. Он подбежал к рельсам и увидел, что нога Вовки застряла между рельс.
Камешки вокруг западни были забрызганы кровью.
– Что делать?! Я не могу вылезти отсюда! – чуть не плача проговорил Вовка.
– Давай, ты потянешь ногу в сторону, а я тебе руками помогу, – предложил Шурик.
– Давай, только осторожно, у меня нога болит.
Они попытались вытащить ногу вдвоем. Но каждая попытка приносило дополнительные страдания Вовке, он кричал от боли, слезы текли по его щекам.
– Нужно кого-то из взрослых найти, – додумался Шурик, – Они помогут!
– А где ты здесь взрослых найдешь?! Мы в овраге. Тут хоть кричи, хоть не кричи, никто не услышит. Беги к озеру, там рыбаки должны быть, только быстро!
Шурик не заставил себя просить дважды, он тут же бросился в сторону озер, а Вовка остался один. Он снова присел на корточки и принялся рассматривать свою ногу. Пальцев он уже не чувствовал.
В таком положении оставалось только сидеть и ждать поезда. Вот тут он и вспомнил, того железнодорожника, который показывал им страшные фотографии. Вот так все и случается. Нужно было взрослых слушать, а не смеяться над ними. Потом он вспомнил свою мать, запрещавшую ему играть на железнодорожных путях. Вовке стало ужасно жалко себя, он сел и заплакал.
Он просидел на корточках несколько минут, когда вдали раздался гудок поезда. Тревожным гулом он пронесся над оврагами и полями. Черные стаи ворон взлетели в небо.
В этот момент Вовка увидел весь мир в необычно ярких красках. Алое солнце, птицы в небе, легкий ветер. Все стало единой, одномерной картиной.
«Вот и все», – пронеслось у него в голове. И время застыло в одной точке.
Железная дорога здесь имела резкий поворот, из-за деревьев машинист сможет увидеть мальчика лишь метров за десять, а на таком расстоянии он не успеет затормозить.
Вовка еще не видел поезда, но уже чувствовал, как дрожат рельсы. Он дернул еще пару раз ногой, и совершенно обессилев, застыл на месте.
Его взгляд уперся в небо, в красное солнце, в плывущие над головой облака. За один миг он прожил тысячу жизней, и как будто даже успел осмыслить весь мир.
– Мамочки, – прошептал мальчик, когда поезд показался из-за поворота.
Огромная железная морда многотонной махины неумолимо приближалась к нему. Машинист, увидев застрявшего человека на дороге, начал экстренное торможение. Раздался ужасный скрежет железа. Но Вовка уже ничего не слышал, кроме стука своего сердца.
Словно во сне, все вдруг начало двигаться медленно, казалось еще целая вечность до трагедии. И можно было бы успеть о многом подумать.
Рядом раздался тихий смех. Вовка обернулся. Он увидел странного, почти голого человека, на котором висела лишь набедренная повязка из старой холстины. Длинные черные волосы развивались на ветру, глаза, как смоль, смотрели на мальчика с укоризной, но в этих глазах была еще какая-то нежность и сострадание.
– Глупый ребенок, – сказал он.
Голос его – бархатный баритон – заставил содрогнуться сердце мальчика.
– Знаешь почему, ты будешь жить? – спросил странный человек.
Вовка ошарашено молчал.
– Потому, что ты должен кое-что сделать в этой жизни, нечто очень важное.
А потом сильная рука схватила мальчика за ворот рубахи, с силой рванула его в сторону. Легкое тело отлетело от железной дороги на несколько метров и, ломая ветки ближайшего кустарника, покатилось в густую траву.
Поезд пронесся мимо, скрежеща и грохоча железом, можно было даже различить мат машиниста, который высунулся в открытое окно электровоза. Но вот длинная вереница груженых лесом вагонов скрылась вдали – только ветер гонял по земле сухие листья.
Вовка поднялся с земли, ноги стали как ватные и почти не слушались его, руки дрожали. Сердце бешено колотилось в груди, казалось, того и гляди выскочит наружу. Глаза, удивленные и испуганные, смотрели вслед уходящему составу.
Рядом с дорогой никого не было. Лишь вороны продолжали в небе громко каркать, побеспокоенные шумом поезда.
Позади раздался удивленный голос Шурика:
– Ничего себе!
Вовка посмотрел в глаза своему другу.
– Ты тоже это видел? – спросил он.
– Ага, – кивнул Шурик, – Ты вдруг так сильно рванулся, что, наверное, метра два пролетел над землей и свалился в траву. Это был прям прыжок рекордсмена! Смотри, а твой кроссовок остался торчать в рельсах.
Вовка только сейчас увидел растерзанный в клочья кроссовок. Одна нога у него была босой, залитой кровью и она сильно болела.
– А меня никто не толкал? – спросил он у Шурика.
– Да кто бы тебя толкал, здесь нет никого! Я рыбаков искал, никого не нашел, вернулся тебе помочь, смотрю, а ты сам как скакнешь в сторону! Никогда не видел такого гигантского прыжка с места!
Вовка еще долго стоял, глубоко потрясенный произошедшим. Лишь когда они возвращались домой, он уже начал придумывать, что бы сказать матери о потерянном кроссовке.
Неизвестная
история
Возможно, вам это знакомо – когда внезапно ровное течение жизни нарушалось чередой странных событий, которые, впрочем, не меняли вашу жизнь. Лишь ваша душа вдруг менялась.
Такие истории случаются на каждом шагу, но часто люди стесняются об этом говорить, потому что порой говорить о постельных делах проще, чем о делах душевных.
Это было присказкой, а вот и сказка…
История эта случилась в далеком городе Хабаровске.
Я помню, что неделя выдалась ужасной. Я работал, приходил домой уставший и засыпал, лишь изредка позволяя себе выпить бутылку крепкого пива, да прочитать на ночь какой-нибудь стих вроде тех, о которых говорят – о боже, как все запущено! И, в обнимку с моим другом – томиком Георга Гейма, я засыпал тревожным сном.
Работа, на которой меня никто не любил, сменялась голыми стенами моего одинокого жилища. Иногда, впрочем, я позволял себе немного прогуляться, и тогда мои друзья окружали меня и мы пили всей компанией. Но я был напряжен, от алкоголя я вел себя пошло, а без него – слишком сдержанно и от того старался как можно реже бывать на людях.
Результат – необычные вспышки не то раздражения, не то какой-то глухой злобы. А иногда я так умилялся людям, что начинал плакать. В тот вечер звезды, казалось, светили ярче, чем обычно. Я любил путешествовать с работы пешком до самого дома. Ходьбы на час, но за час можно было о многом подумать, и мне становилось не так одиноко. Иногда бывали и сюрпризы, как, например, однажды, когда мне приставили к горлу нож и потребовали деньги. Деньги у меня были – на бутылку пива хватало. Был еще хороший японский плеер фирмы walkman, со сверхтонким дизайном и потрясающим звуком. Честно, я испугался только за плеер. Но плеер одинокому грабителю был не нужен, а про деньги я сказал – нету! Он отпустил меня и взглянул в глаза. Жалко мне его стало. Но грабитель вдруг исчез во тьме, а я ему лишь прокричал вслед – извини! Мне было нечем ему помочь. Бутылка пива – это святое, и я бы никому не отдал последние копейки.
Но эта история не послужила мне уроком, и я продолжал возвращаться с работы, блуждая по темным переулкам города.
В тот вечер – и это весьма важно – я был очень огорчен неизвестной для меня драмой. В моей душе горел огонь, мне хотелось задать вопрос, но я знал, что никто на него не сможет ответить. Лишь ночной город уныло смотрел мне в спину глазами фонарей.
Я подошел к круглосуточному супермаркету. И увидел его. Настоящего попа, с бородой, густыми бровями, в черной рясе, и с таким же черным колпаком на голове. Он стоял возле киоска, и что-то высматривал на витрине. До меня ему, конечно, не было никакого дела.
Я почему-то вдруг забыл о своих горестях и решил последить за ним. Почему? Для какой цели? Мне пока было самому не понятно, но это развеяло все мои страхи и печали, я вдруг почувствовал азарт.
Священнику вскоре надоело разглядывать витрину, и он отправился дальше по своим делам. Я шагал за ним следом в надежде, что он не обратит на меня внимания. Народу на улице было не мало, поскольку дело происходило возле торгового центра. Здесь все тонуло в неоновом свете. И это казалось причудливым: неоновые огни, реклама «кока-колы», машины, голые изогнутые деревья и вдруг – поп в рясе!
Я шагал за ним, пока он не свернул в сторону супермаркета и не исчез в нем. У меня было два варианта – либо подождать его на выходе, либо последовать за ним в магазин. Но если я зайду в магазин, то священник наверняка поймет, что за ним ведется слежка, и я почувствую себя полным идиотом. Потому было принято решение подождать его на улице.
Помню, что вдруг выпал снег, а дело происходило в середине весны. Снежинки таяли на черном асфальте, а я стоял в легкой куртке, без шапки, и медленно замерзал.
Потом мне это надоело, и я решил зайти в супермаркет, отогреться, а заодно посмотреть, куда запропастился священник. Стеклянная дверь здесь была всего одна. Значит, он не мог пройти мимо меня незамеченным. Я зашел в магазин и осмотрелся. Небольшая очередь, товары, цветные огни, несколько покупателей, охрана и все. И все?! Странно. Он должен быть здесь! Куда бы он мог деться? Мне пришлось обойти магазин и снова очутиться перед входом, являвшимся и выходом. Попа и след простыл. Я его упустил? Но каким образом?
Я вышел на улицу, огляделся.
И вдруг вдали заметил черную рясу. Облегченный вдох – и снова мои ноги зашагали по мокрому от растаявшего снега асфальту.
Поп завернул за угол, я последовал за ним.
Уже возле какого-то детского садика я его почти нагнал, как вдруг – еще один поворот и он пропал. Я завернул за священником, но улица была пуста. На ней вообще не было ни одного человека!
Быть не может! Попы не исчезают сами собой!
Пространство было небольшим, всего несколько десятков метров. Может, он успел его преодолеть и скрыться за очередным домом? Ну и спринтер!
Я пересек двор и бегом завернул за угол. Черная ряса мелькнула вдали, и я решился на хитрый маневр.
Побегу за ним, сделаю вид, что спешу куда-то и пробегу мимо. Я помчался. Замелькали кроны деревьев, крыши домов, светлые окна и мрачные подъезды.
Уже шагах в двадцати поп зашел в тень, за которой начинался яркий свет от одинокого фонаря. Я видел, как последний раз мелькнула длинная черная ряса. Я почти догнал священника и поравнялся с ним уже у самого фонаря. Поднял глаза, чтобы снова увидеть эти черные строгие брови и эту длинную бороду, но…
Передо мной был какой-то мужчина, одетый в обычную короткую кожаную куртку и синие джинсы. Взгляд человека, который спешит по делам. Глаза у него были синими, почему-то я запомнил их цвет. А у попа они были другими, – проникновенными, черными.
Я уныло побрел домой, мой азарт растаял, как снежинки на асфальте. И снова душу заполнила тревога. В ту ночь я уснул лишь под утро – долго думал о произошедшем.
А собственно, почему я вообще поплелся за этим попом? Хотел что-то узнать, что-то спросить. А что спросить – я и сам не знаю.
17.09.06
Воскрешение
Леонардо да Винчи
Солнце уже начало садиться за горизонт, когда от начальства поступила команда разгрузить вагон с мясом. Мясо привозили на склад с мясокомбината. Его не рубили, а прямо так, огромными целыми тушами подвешивали к потолку, слегка замораживали и отправляли в путь. В городе N находился склад, где туши рубили на куски, а после распродавали мелким оптом по магазинам.
Грузчики сегодня весь день просидели в теньке, изнывая от отсутствия денег и работы. Бригадир чесал правую руку – и все верили, что деньги и работа сегодня появятся. Вот к вечеру, когда уже пора было идти домой, пришел вагон.
Радуясь такому событию, и при этом ругаясь матом, вся бригада шагала к путям. Самой тяжелой и долгой работой была разгрузка муки – мешки обычно уложены один на другой, и пять человек могут разгружать такой вагон до утра. С мясом дело обстояло проще, часа за два вагон будет пустым. Этот факт не мог не радовать грузчиков. А сразу после разгрузки бригадиру дадут деньги на руки, он поделит их поровну между мужиками и можно будет даже успеть выпить слегка.
Экспедитор снял пломбы, заглянул в вагон, точно хотел убедиться, что мясо на месте. Потом он показал бумаги бригадиру и сказал, пригрозив кулаком:
– У меня все взвешено! Смотрите мне!
Эти слова вызвали у пожилого бригадира улыбку. Сверкнули стальные коронки.
– Ты свою эту ксиву, – сказал Гаврилыч, – Покажи лучше начальнику склада, вон он стоит у входа. Мы воруем килограммами, а этот сукин сын – центнерами.
Бригада как по команде громко засмеялась.
Все грузчики знали, что туши мяса не взвешивают, проще их пересчитать. Потому многие туши доезжали до склада с обрезанными боками. А воровали все, кому не лень, даже экспедитор не брезговал отрезать несколько килограммов говядины и унести себе домой. Как известно, не пойман – не вор. Если же кого-то ловили, пусть даже с одним-единственным кило говядины, то на него списывали и всю остальную недостачу.
Проверив все бумаги, начальник склада дал добро. Началась разгрузка вагона. Двое снимали тушу с железного крючка и тащили наружу, а трое принимали и тащили ее на склад. Через каждые пятнадцать минут они устраивали двухминутный перекур. В такие минуты Гаврилыч осматривал свою бригаду.
Сам он уже прожил четыре десятка лет, но из-за выпитого спирта и выкуренного табака выглядел гораздо старше своих лет. Сухопарый, крепкий мужик с впалыми щеками, прорезанными морщинами, с глубоко посаженными глазами, обросший белой щетиной и коротко стриженный. Его бригада была ему подстать.
Алексей – здоровый, под два метра ростом и с кулаками размером с тыкву, мог один поднять тушу мяса. Игорю всего двадцать пять, но матерится и пьет так, как будто ему все сорок. Василия зовут Пузом за большое пивное брюхо. Был еще Санек, молодой и странный парень. Не общительный, почти не пьющий и не курящий. Молодое лицо было слегка испорчено темными кругами под глазами, выдающими нервную усталость, да затравленным взглядом, как у волчонка. Не то чтобы его недолюбливали, просто своей замкнутостью и «правильностью» он смущал всю бригаду.
В грузчики идут по разным причинам. Сам Гаврилыч любил выпить. Был он и токарем, и слесарем, и начальником склада, и бригадиром на большом машиностроительном заводе. Но со временем его попойки привели его туда, где можно пить не опасаясь, что тебя выгонят с работы. Однако прежние заслуги его не забылись, и он был поставлен бригадиром, так как хоть он и был пьяницей, люди его все-таки слушались.
Вот Алексей, наверное, просто был глупым. Бог дал силы, а ума – не дал. Устроил однажды драку на улице, не рассчитал силы да сделал человека калекой. Попал в тюрьму на два года. Освободился, попробовал поискать нормальную работу – не берут! А воровать не умеет, вот и пошел вагоны грузить.
У Игоря была своя философия. Он любил не зависеть от работы. Пришел, разгрузил вагон, получил деньги и – гуляй себе на здоровье. У него всего девять классов образования, да и амбиций никаких. Лишь бы на жизнь хватало.
Пузо просто любил выпить, а работать не любил. Потому пару раз в неделю поразгружать вагоны считал своей настоящей профессией, и был этим доволен.
Про Санька знали только, что у него два высших образования. Вроде политехнический закончил и судостроительный. А вот работает грузчиком. Только бригадира это не удивляло, он знал, что сюда разный люд попадает. И зеки, и учителя, и врачи, и алкаши, и трезвенники, даже один профессор попадался ему. Кто-то поработает пару деньков и уйдет. А кто-то так остается. Здесь ведь если крутиться, то можно и зарабатывать хорошо, и паек иметь. Работай себе да кради потихоньку, главное, делиться не забывай, а воруя – не наглей.
***
Как и было запланировано, через два часа вагон был разгружен. Начальник закрыл склад, подошел к бригадиру, извлек из увесистой кожаной барсетки пачку денег и уставился на Гаврилыча.
– Ты же знаешь, сколько надо, – сказал бригадир.
Начальник вздохнул, отсчитал нужную сумму и протянул ее бригадиру в руки. Руки эти были жилистые, мозолистые – привыкшие к труду.
После работы мужики собрались в каптерке, они успели переодеться и переобуться. Рабочая одежда была вывешена на «стальке», натянутой от стенки до стенки, под которой стояла маленькая буржуйка. Здесь еще находился сбитый из досок стол, и такие же скамейки.
– Ну что, мужики, – сказал бригадир, – Кто в магазин побежит?
Соорудив на лице довольную улыбку, Пузо отвечал:
– Да пусть Санек сбегает. Он уже знает, что там брать надо.
– Я схожу, – пробасил Алексей.
Этот здоровый малый не любил странного, тихого Санька и не доверял ему деньги. А вдруг кто пристанет к нему? Он же и сдачи дать не может!
Порешили на том, что пойдет в магазин Алексей, а Санек пусть домой отправляется. Он все равно не пьет, да и скуку вносит в компанию.
Через пять минут Алексей мчался в вечерний магазин за водкой, а Санек, припрятав у сердца свои деньги, медленными шагами уставшего человека направлялся домой.
***
Санек любил выбирать домой совершенно разные маршруты. Так он вносил в свою жизнь хоть какое-то разнообразие. Его можно было увидеть бредущим то среди многоэтажек элитных домов, то среди серых коробок хрущевок, то и вовсе в каких-то буераках. Буераки он любил больше всего. Словно его туда тянула неведомая сила, которую он даже не пытался понять. Как будто душа ищет невидимую, неосознанную цель.
Между городом и гигантским заводом пролегал огромный овраг, который простирался на несколько десятков километров в длину и метров сто в ширину. Говорят, что овраг постоянно продолжает расти. Там, где он опасно приближался к заводскому забору и железной дороге, на самосвалах подвозили землю и высаживали на ней деревья. Со стороны города, до домов, овраг не дотягивался и им никто не занимался. Казалось, что в городе существует три царства – три разных мира. Первым царством был сам город с быстрым и пестрым ритмом жизни. Вторым царством был завод и примыкающая к нему железная дорога. Там тоже кипела жизнь, но лишенная эмоций. Люди как роботы изо дня в день молча делали свою работу. И третье царство – «царство Аида», то есть, этот овраг.
На самом дне оврага, на глинистых берегах небольшого ручья было разбросано множество коробок и ящиков. По ночам там горели костры, а днем можно было увидеть кучу бутылок, оставленных с ночи бродягами, да одиноко гуляющих среди отбросов бездомных собак, которые тщетно искали, чем бы поживиться.
Санек боялся этого мира ровно настолько, насколько он был ему любопытен. Он часто пересекал овраг днем, когда жители «подземного мира» ищут себе пропитание в большом городе, но вечером он еще не бывал здесь ни разу. Именно сегодня какая-то сила потянула его пересечь овраг после окончания рабочего дня.
Если не знать, где спускаться в низину, то можно было запросто переломать себе ноги. Санек знал тропинку, по которой ходил днем, и потому вскоре уже был на дне оврага. Близко к пылающим кострам он не подходил, боясь нарушить чужой покой своим присутствием.
Разглядывая жизнь и быт призраков, обитающих в здешних местах, молодой человек не увидел ничего нового для себя. Женщины и мужчины, сидя у костров, что-то жарили на огне, что-то пили из бутылок, прямо из горла. Они ссорились, спорили и дрались. От них сильно пахло падалью и тленом.
Понаблюдав пару минут за их жизнью, Санек отправился дальше в сторону своего дома. Он пробрался через заросли камыша и начал подниматься на другую сторону оврага. Когда крутой подъем был преодолен, парень вдруг заметил в десяти метрах от себя человека, который стоял перед мольбертом и был настолько занят рисованием, что не заметил чужака.
Художнику было около пятидесяти лет, он обладал заостренными чертами лица и небольшой светлой бородой. Глаза его были чуть зажмурены, напоминали щелочки. Длинные волосы, зачесанные назад, подчеркивали, какой открытый и широкий у него лоб.
На белом листе, прикрепленном к мольберту, угадывались очертания оврага.
Санек застыл на месте от удивления. Ладно, он сам – чудак, который любит бродить по оврагу, а этот человек не просто созерцает, а творит, вдохновляясь этим ужасным местом! Санек и представить себе не мог, чтобы кого-то в этом мире могли еще интересовать такие вещи.
Минут пятнадцать пожилой незнакомец аккуратно вырисовывал неровные линии черным грифелем. Когда полоса заката совсем исчезла на горизонте, город погрузился во мрак. Художник издал тяжкий вздох и принялся собирать свои вещи. Только сейчас он понял, что за ним наблюдают.
Он посмотрел в сторону Санька, стараясь понять его намеренья. На грабителя этот человек не походил, и художник, успокоившись, спросил его:
– Ты чего тут ищешь?
Голос поставленный, сильный. Вопрос содержал в себе два смысла. Первый понятный и доступный – все равно, что спросить – что ты здесь делаешь? Второй смысл уже был философским. И почему-то до Санька дошло только философское содержание вопроса.
