Текст книги "Тень последней луны (СИ)"

Автор книги: Мари Пяткина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 21 страниц)

– Осторожнее! – прикрикнула она. – Это всё-таки король!

– Гляди-ка, – сказали в толпе, – жалеет убийцу зверей…

– Заткнись, – с тоской ответил один из солдат, – а то плетей отведаешь. Это же отец…

– А помнишь, как мы с ним на Васаре высадились? – спросил его другой.

– Ага. Когда он ворона убил…

Молодые амазонки под руководством Мадоры снесли короля на телегу с лошадью, сняли с рук оковы, с головы – мешок, укрыли гобеленом, взятым из Велиных покоев, да так и тронулись – несколько ганцев из её старой прислуги, солдаты и она.

Странные это были похороны. Короля не удостоили ни почестей, ни скорбных песен дворцовых женщин, ни службы в храме зверя рода. В толпе шептались, что и поминального пира не будет, не положено висельнику, зато поговаривали о возможном застолье для горожан после коронации её высочества, грядущей амнистии и бочках вина, которые кто-то видел на заднем дворе королевского дворца.

Веля шла за повозкой совсем одна, глядя в землю под ногами. Только солдаты расчищали дорогу, вдоль которой люди глазели, как наследница престола провожает в последний путь Скера, убийцу зверей.

Они дошли до самого дворца Снов, когда защитное поле упало, и вода с грохотом плеснула в отвоёванное, наконец, своё законное пространство, подхватила лежавшие на дне корабли и лодки, с треском швырнула на берег те из них, что были полегче, вынесла обломки и мусор, водоросли и ракушки, захлестнула пристань раз, ещё раз, – и успокоилась. Вскоре волны уже легко ворчали у прежней кромки, будто и не было яростного гнева стихии. Только тогда Веля вздохнула полной грудью. Всё-таки, она не ошиблась.

В сырой прохладе храма, где поставили носилки с телом отца, она отпустила солдат.

– Буду молиться над телом, – пояснила.

К ним с амазонками подошла лисья жрица, которую отец содержал за свой счёт из жалости. Веля посмотрела на её залитое слезами лицо.

– Ваше высочество, – сказала жрица, – я знаю, что нельзя по казнённому, и к зверю рода не обратишься, нет его больше, но, может, прикажете жаровню стихиям разжечь? Ваш отец мне был благодетелем…

Жрица тонко всхлипнула.

Труп заворочался, отбросил гобелен в сторону, и отец, шаря налитыми кровью глазами по сторонам, поднялся на ноги. Медленно осмотрел насторожившихся амазонок, ахнувшую жрицу, остановил взгляд на дочери.

– Ты взяла мне переодеться, дьявол тебя дери? – спросил он. – И где моя секира?

Веля зарыдала и бросилась ему на шею.

Они уплыли на маленькой шхуне, едва стемнело: отец, Леяра и Фип. Шхуну заранее загрузили всем необходимым, едой, водой, семенами, всевозможной утварью, нашлось место для нескольких живых коз, куриц и пары бочек керасина. Веля вела себя очень глупо – всё подсовывалась отцу под руку, чтоб дотронулся, словно пыталась наверстать упущенное время, и глаза были на мокром месте, впрочем, отец нытьё терпел и несколько раз обнял её вполне искренне, один раз в спине у Вели даже что-то хрустнуло.

– Осталась бы ты, – сказала она Леяре, – как ты будешь козу доить? Я сама не представляю, с какой стороны к ней подойти, я её попросту боюсь.

– Я тоже! – со счастливой улыбкой ответила васарка. – Ужасно боюсь. И я ничего не умею!

Веля закрыла лицо руками и заплакала.

У самого берега отец обнял её в последний раз, потом взял за голову, и посмотрел в зарёваную мордаху.

– Ничего, вытянешь, – сказал он. – Иногда мне кажется, что у меня не дочь, а сын.

– Будет и сын, – сдуру брякнула Веля, и по изумлению в его, обычно неподвижном лице поняла, что случайно разгласила чужую тайну.

Впрочем, отец быстро взял себя в руки. Он потряс канатиком из её волос, с двумя крюками на концах. Железо почти разогнулось, повиси король ещё немного – и беды не миновать.

– Умная, в меня! – сказал он, и положил канатик в карман, а достал оттуда золотую коробочку вроде табакерки. – Возьми, вдруг пригодится.

– Что это? – спросила Веля, шмыгая носом и рассматривая золотое литьё с узором: волны посредине, две луны, большая и малая, сверху.

Она открыла крышечку и отшатнулась – там лежала истлевшая голова мёртвой птицы. Покраснев, она закрыла коробочку снова.

– Мне ни к чему, – сердито сказала она. – Я и так справлюсь…

– Это подарок, поступай, как хочешь, – отец пожал плечами.

Тогда Веля размахнулась и зашвырнула страшную коробку так далеко в море, как только смогла. Та блеснула в ярких солнечных лучах, и сгинула.

Отец рассмеялся:

– Ну, твоя воля!

Она стояла на берегу, пока их шхуна не превратилась в крохотную, едва различимую точку. Тогда понурилась и, в сопровождении своих притихших женщин, пошла домой.

В её покоях было тихо. Пола никто из прислуги не видел, даже Фобос не знал, где он бродит – после того, как упало поле, его никто не видел. Веля попросила кувшин вина и села в одиночестве напиваться. «Имею право, – думала она. – Надо расслабиться – и спать. Главное, что всё вышло…»

Напиться никак не получалось, ни с первого кубка, ни со второго. Она легла, прямо в мешковатом и колючем траурном платье мачехи, но уснуть тоже не вышло. Тогда Веля встала, выпила ещё, и стала ходить из угла в угол, пока не устала, тогда застыла посреди своей гостиной, расставив ноги, с опущенной головой и руками.

– Как ты это сделала? – раздался голос.

Она подняла голову – Пол стоял перед нею, в человеческой форме. В пресердитой.

– Привет, – сказала она, глупо улыбнувшись.

– Как ты это сделала и почему я снял экран, если жертвы не было? – сухо спросил он, пристально глядя на неё. – Я ещё, когда вы его в повозку укладывали, понял, что подстава, хоть твой топорылый папаша, и дёргался, и обоссался так картинно. Я хотел посмотреть, что из этого выйдет.

– На самом деле тебе не нужны жертвы, – медленно произнесла она. – Нужно то особенное состояние, которое даёт осознание полученной жертвы. Его ты получил просто от спектакля. Тебе нужна… концентрация.

– Откуда ты знаешь? – прищурившись, спросил Пол.

– Я надевала твой шлем, – чуть подумав, сказала Веля. – Шлем первозверя.

– Я тоже его надевал.

Веля замолчала. Мысли в голове путались, она и сама не могла объяснить, что увидела, примерив артефакт. Но какое-то видение было.

– Всё что надо, в тебе уже есть, – добавила она.

– Ты меня обманула, – презрительно сказал Пол. – Лишила меня жертвы. И ты просто пьяна.

– И что? – глядя исподлобья, спросила она.

– Зря я согласился на тебя, – зло продолжил он. – Столько времени потеряно зря!

– Дождись, пока я сдохну, заведёшь себе новый род.

– Надо было просто переехать тебя той машиной как следует, – выплюнул он. – Уже бы давно завёл!

Голова словно ватой была набита. Постепенно Веля осмыслила услышанное и рассмеялась.

– Конечно же! – сказала она. – Могла б давно догадаться. Я была тебе нужна без единого якоря, так? Я не должна была чего-нибудь добиться там?

– Ты вообще мне не нужна.

На секунду перед её глазами потемнело, а когда она снова смогла видеть, зверь лежал на полу, а она сидела на нём сверху и раз за разом била ножом, внезапно очутившимся в руке, будто кто-то подсунул его, как бывает в азартной драке, когда двое дерутся, а зрители смотрят, ставши кругом. Она не помнила, чтобы доставала нож.

– Спасибо! Что! Позаботился! Обо мне!!!

Пол дёргался каждый раз, когда короткое лезвие погружалось в его тело. Но вот изо рта у него хлынула кровь, и она отбросила нож в сторону.

– Не… так, – вымолвил он, и на губах вздулись кровавые пузыри, – так… вернусь…

– Вернёшься, и будешь вежлив, – задыхаясь, сказала она, – Я нужна тебе, как и ты мне. Это двусторонний меч.

– Я… ждал отравы… Не хочу… больше…

– А я хочу.

Она улеглась на пол рядом с ним, обняла и держала, пока он не затих и хриплое неровное дыхание не прекратилось. Тогда заплакала и обняла ещё крепче.

Когда Таки принесла лампу, она нашла принцессу, крепко спящей в кровавой луже на полу, в обнимку с мёртвой оболочкой зверя рода.

Эпилог

Трижды прозвучал горн, и гомон стих.

У неё больше не было зверя, чтоб принять корону из его рук, как не было и радости, лишь предчувствие тяжёлой ноши, грозящее многотонной волной обрушиться на плечи, быть может, не самые хлипкие, но отнюдь не отцовские. Только теперь защитить от волны было некому.

В негнущемся парчовом платье Веля снова стояла на самом краю террасы, с той её стороны, что выходила на людское море. Держа в руках простую корону – обруч с резьбой и вставками из эмали – Веля вспомнила то нарастающее ощущение ужаса и счастья, которое она испытала, когда встала босиком на горячий ганский песок и поклялась служить небольшому острову. Теперь островов было много, слишком много.

– Клянусь служить Трейнту, пока Великая Ночь не заберёт меня в лоно своё! – крикнула она. – Тёмная мать да будет свидетелем.

Разноцветная масса колыхалась перед её глазами, трепетали стяги с изображением последнего зверя.

– Клянусь служить Либру до последнего вздоха! Светлый День да будет свидетелем, – продолжила она. – Да покарают меня стихии, если я нарушу свои клятвы!

И надела отцовскую корону на голову. Та села низко.

– Слава королеве Авелин! – тысячью глоток заревела, завизжала площадь и все волосинки на её теле встали дыбом. – Слава зверю рода!

Она убила своего зверя, и убьёт его снова, если понадобится. И снова. Она будет его убивать, пока зверь не подчинится.

***

Во входную дверь постучали кулаком. Каземат пустовал после амнистии, заключённых не было, и единственный стражник, играющий в кости с палачом в оружейке, поднялся поглядеть, кого принесла нелёгкая, но дверь уже приоткрылась, в щель просунул голову, а затем толкнул плечом и ввалился полностью один из новых дворцовых лакеев, совсем молодой парень, по имени Бо, с высоким кувшином в одной руке и румяным круглым пирогом, завёрнутым в полотенце, в другой.

– Велено передать вам вина в честь коронации, – быстро сказал он, очевидно, торопясь поскорее вернуться к другим делам, – и поесть.

Стражник радостно потёр руки – снова угощают! Вскоре оба уже пили, по очереди прикладываясь к кувшину, и закусывали поломанным на куски пирогом с говяжьим ливером.

– За её величество!

– За последнего зверя!

– А красотка-то наша королева Авелин!

– Д-да-а…

Мастер Бью изнемогал. Этот вопрос не давал ему покоя, изводил, выкручивал, как внутренняя дыба. Он до сих пор ощущал холодное лезвие ножа у себя в паху и помнил ужас, с которым пытался себя спасать, когда королева и её женщины бросили его, как мешок с мукой, у катакомб. Палач лучше всех на свете знал, что при кастрации нужно прижечь рану мошонки, пока он не истёк кровью. Повизгивая от ужаса, он ощупывал себя, сидя на земле, но оказалось, что порез и в самом деле неглубок, крови было мало, прижигать особо и нечего. Мастер Бью просто-напросто обоссался со страху, и когда моча потекла по ногам, решил, что это кровь.

Наконец, вино развязало его язык настолько, что он отважился спросить:

– А что бы ты подумал, если бы я сказал, что королева трогала меня за яйца?

– А-ха-ха, я бы подумал, что мечтать не вредно! – расхохотался стражник. – Эх, братец! Ну ты и придумал! С такой фантазией да в шуты, а ты палач!

Мастер Бью открыл рот. Ему мучительно хотелось хоть кому-нибудь поведать о том, как, запуганный её королевским высочеством, он вплёл в петлю железное корабельное кольцо, и когда накидывал петлю на шею Скера Бесноватого, зацепил в кольцо железный крюк, торчащий под воротником королевского камзола сзади, прикреплённый к верёвкам, которыми король обвязался подмышками. И потом, когда ступенька ушла из-под ног убийцы зверей, тот повис не на верёвке, а на этом крюке. Мастер Бью до полусмерти боялся, что кольцо не выдержит огромного веса королевской туши и король удавится взаправду, и вот тогда ему, палачу, придёт неминуемый и мучительный конец. Мастер знал, как выглядит смерть, и видел готовность убивать в глазах её высочества. И готовность изувечить. Нет, столько вина на свете нет, чтоб он такое рассказал. Бью закрыл рот.

***

Неспокойные руки неподвижно лежали на подлокотниках: изрезанный мрамор, на нём – скалящийся лис – мёртвый зверь королевского рода, едва не ставший первозверем. Отец оставил барельеф, и она не станет его трогать, позже сюда добавят Пола. Ему полагается тут быть, как последнему зверю Либра, и на стягах быть полагается.

Королева сидела в огромном для её размеров каменном троне, сосредоточенно глядя прямо перед собой.

У всех дверей стояли отцовские гвардейцы. На верхних ступенях – её собственная стража, молодые женщины в особых, ярких мундирах. За спинкой трона тихо кашлянул полезный человек.

Огромный зал был полон народу, оба старика-советника, отцовский, и её собственный, с двух сторон у подножья лестницы направляли желающих поздравить её величество с коронацией, и к трону по очереди поднимались подданные, трейнтинская знать и благородные гости.

– Покоя королю, – говорили они, кланяясь, – Долгих лет вашему величеству!

И отходили. Королева скупо улыбалась и легко кивала в ответ, радуясь, что отцовская корона сидит достаточно низко на лбу. К коротким волосам даже шпилькой её не прикрепить. И она старательно следила за собой, чтоб не сделать резкого движения головой.

– Покоя королю… Да здравствует королева Авелин!

Она думала об отце, Леяре и маленьком Фипе. Где они сейчас? Каково им приходится? Всё ли у них есть, достаточно ли припасов? Где на этом новом, умытом лице мира они наладят новую жизнь? Королева верила, что отец справится, что эти трое все трудности одолеют. Вернее, четверо, включая нерождённого брата или сестру. Но как сама она потянет королевство без отца? Она ничему не успела научиться, занимаясь совсем другими вещами, хорошо или плохо это было, и теперь ей предстояло биться головой о стену. Надеясь, что лоб окажется достаточно крепок, королева вздохнула.

«Не волнуйся, пап, я тоже справлюсь», – подумала она.

А в черноте лона Великой Ночи, в тёмной материи, во всём и нигде, метался комок энергии. Полная тоски и стремлений сущность искала выход из себя – в никуда. Рвалась раствориться во мгле, перетечь в неё, прекратить осознавать себя и разом ощутить весь мир, такой знакомый и неизведанный, растечься и слиться с пустотой, ни с чем и со всем, но пустота мягко отталкивала мятежный комок, концентрировала, направляя и сжимая, пока не втиснула в крохотную клетку плоти.

И клетка поделилась надвое.

КОНЕЦ – ДЕЛУ ВЕНЕЦ,

КТО ДОБИЛ – ТОТ НЕ ДЕБИЛ.

ФУФ….