Текст книги "Тень последней луны (СИ)"

Автор книги: Мари Пяткина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)

Глава 19. Тайна первозверя

Тусклый жёлтый цвет лампы выхватывал из темноты сырой кусок бесконечных катакомб, слабо отблёскивала вода в мисочке, впрочем, бессмысленной – мини-компас сломался.

– Послушай, детка, может сядем в лодку и сделаем ноги? – спросил Шепан.

– Тогда отец будет вешать людей, – угрюмо ответила Веля, поворачиваясь вокруг своей оси. – Ты отмечал мелом, мы сюда уже ходили?

– Отмечал, вот, – Шепан ткнул пальцем в крест над поворотом, – значит, следует идти сюда. Прямо хоть нитки привязывай…

– Как Тесей?

– Кто такой Тесей?

– Никто.

В последние дни в глазах у Шепана появилось нечто сентиментальное, даже слащавое, эдакая специфическая слащавость наёмника… А, быть может, это неприязнь смотрела на него из Вели сквозь кривую призму, и видела плохое там, где его нет. Однако, секс по-прежнему был хорош, насколько это возможно, когда задействован сугубо организм. Учитывая свой не самый богатый опыт по части отношений, а также вероятные перспективы развития событий, Веля предполагала, что, возможно, это вообще последняя физиология в её жизни.

– Если ты хочешь – можешь бежать, – сказала она.

Шепан укоризненно воздел глаза и склонил голову к плечу.

– Я не хочу, – терпеливо пояснил он. – Но я до сих пор не вижу никакого плана покушения на твоего папашу и не вижу, чтобы он тебя заботил. Я не могу понять, что тебе надо от меня. Ну, кроме того, что ты со мной спишь.

Редкие серые капли с протяжным звуком бились о камни. Они ушли уже метров на двадцать вглубь очередного тоннеля. Шепан светил, Веля внимательно смотрела на иголку в пробке. Пробка покачивалась в плошке с водой в такт шагам, но всё было напрасно, ничего не менялось – иголка упрямо смотрела ей в живот – на шее Веля несла мешек с пеплом. Стоило перевесить мешочек в другое место – иголка поворачивалась к нему. В первую же их совместную вылазку они свернули из-за этого невесть в какой туннель и забрели в городской коллектор. Ноги она отмыла, а вот сапоги пришлось выбросить. Жаль, нельзя было выбросить всю грязь, комками забившую её сознание. Порой Веле казалось, что она утонула в нравственных сточных водах. А вот размышлять над этим не следовало. Потому что в этих сточных водах ей ещё предстояло плавать, иначе говоря – думать и делать с плохой стороны. Так что, размышлять она станет потом.

– Оставь свой порошок во дворце, – говорил Шепан, – мы найдём, что надо, пометим дорогу, завтра вернёмся.

Но Веля не соглашалась. Она носилась с пеплом, как белка из «Ледникового периода» со своим жёлудем, практически не расставаясь. Ей всё казалось, что кто-нибудь украдёт у неё пепел, как сама она украла шкуру, или отец заберёт силой. А вылетит один элемент – и всё, миссия провалена.

Позавчера ночью они влипли в неприятности: в катакомбах им попалась какая-то шантрапа и пришлось убегать, потому что оборванцев было много и выскочили они так внезапно, будто ждали в засаде. Шепан встретил их как мог и поначалу всё шло хорошо, и Веля жалела, что её ножи Шепан до сих пор не вернул, и теперь ей приходилось болтаться подобно балласту, как и полагалось принцессе. Впрочем, спокойно ждать окончания драки было выше её сил: она дважды поднимала из-под ног камень и швыряла в нападающих. Судя по воплям, один раз даже попала.

Но потом откуда-то взялось ещё человек пять, причём один – с копьём. Им пришлось пробиваться напролом, вернее, Шепану пришлось, а она так и осталась балластом, то есть, принцессой, и даже напугалась, потому что оборванец с копьём едва не ткнул её в ногу, и увернуться удалось не иначе как чудом, иначе она не смогла бы бежать, а бежать им пришлось долго, и долго прятаться в темноте в каком-то аппендиците этого зловонного кишечника Трейнта, а под ногами хрустели уже не камни – кости. В общем, воду из миски Веля ещё в начале драки разлила и пробку с иглой потеряла.

Шепан, с рассечённой кожей посреди лба – кто-то всё-таки полоснул его по лицу, сказал, что засада была не на них, а на контрабандистов, которые возят со Старых Земель нелегальный опиум, но легче от этого не стало.

Когда, наконец, удалось оторваться, а погоня свернула куда-то не туда, она стала думать, как заткнуть дыру в голове у Шепана. Оттуда юшило невероятно и Веля снова напугалась. Впрочем, у них было целых два шейных платка. Шепан сказал, что это ерунда и с головы всегда лужа крови, но ему не больно и это ничего не значит, но Веля всё равно не представляла, как справится с этим всем в одиночку, если он выпадет из строя на данном этапе, и тревожилась. Шепан неправильно истрактовал её тревогу, едва остановили кровь – полез целоваться. Полные адреналины, они с остервенением трахались стоя, потому что под ногами было по щиколотку старых костей и каменной крошки. Как-то это всё случилось совершенно некстати, впрочем, плевать. Затем стали выбираться и совсем запутались.

Вышли в естественную известняковую пещеру. Тупик.

Веля морально приготовилась к тому, что утром отец устроит грандиозный поиск. Если им повезёт – их найдут, и уж тогда-то и прозвучит этот вопрос, который почти ощутимо трепетал у отца на губах и легко читался в его тяжёлом взгляде, когда он поднимал глаза на Велю. Какого чёрта ты творишь?

Она и сама себе задавала тот же вопрос, и неизменно отвечала – я иду за моим зверем. У меня есть собственный малый родотворец. Последнее живое божество моего мира. Последний священный зверь, и он – мой.

Как они тогда выбрались – она и сама не помнила. От подземелий, крыс, корней, костей и камней её уже тошнило, а наскальные надписи больше ни капли не интересовали. Впрочем, когда в этот раз им попался первый, начертанный углём эякулирующий пенис, Веля обрадовалась ему как родному – они, наконец-то, вернулись на хоженые тропы.

В свои комнаты она ввалилась под утро, когда небо за окном уже было серым, и чайки кричали над морем, а птицы в городском саду пробовали свои голоса. Села в кресло и уронила голову. Она дико устала, измоталась, как собака, но ложиться спать уже не было времени. Веля с трудом встала и выглянула в окно – на серой утренней террасе, пока ещё холодной и ветреной, стоял отец в халате и в подзорную трубу рассматривал море. Она разделась до белья и позвонила в колокольчик.

– Воды нагрейте, пожалуйста, мыться, – сказала она заспанным горничным, – и сухого ресу принесите стакан.

Нужно было хоть немного прийти в себя – предстояло кататься с отцом в новой коляске с багровыми подушками, Веля знала, её только намедни привезли.

И она наелась реса так, что сердце из горла вылетало. «Вот так на это и подсаживаются» – подумалось. Если действие чашки ресового отвара можно было сравнить с чашкой кофе, то с чем сравнить несколько ложек сухого порошка, она не знала. Впрочем, в мыслях прояснилось, сонные глаза открылись, движенья стали лёгкими и уныло опущенный подбородок поднялся. Если бы не сердцебиение, можно было бы есть рес постоянно и не тратить время на сон. У Вели даже настроение появилось. Она подоткнула чистые волосы диадемой матери и надела простое новое платье. Она шутила с Фипом за завтраком, боролась на руках после, и, конечно, победила. Всё было отлично, пока отец, будто невзначай, дважды не провёз её возле виселицы. Утреннее солнце спряталось за лёгкими перьевыми облаками. Чем дольше они катались с отцом – тем темнее становилось небо, к обеду весь горизонт затянуло свинцовыми грозовыми тучами. Отец чётко дал понять: либо зверь – либо ганцы. И Велю снова помкнуло – глубоко и жёстко.

Она поела с отцовским адъютантом и поразительно несчастной и одинокой тёзкой, в то время как отец демонстративно обедал у васарки. Завтрак и ужин – официоз при отцовской персоне, зато обед – время отдыха и общения. Видя, что Веля не в духе, Эвелин Староземская особо с общением не навязывалась, просто вздыхала, как корова. Впрочем, ела с аппетитом, а до того, как Веля пришла, вполне весело болтала с адъютантом. Лицемерие – необходимая приправа к жизни в Трейнте, как соль и перец – к морепродуктам с овощами. Веля положила себе добавки. Подумала, и налила стакан вина.

Отдохнувшего и выспавшегося Шепана она поймала за рукав в холле. Разумеется, пока она осматривала с отцом склепы во Дворце Снов и виселицу – он спал на террасе, на свежем воздухе. Повязку со лба Шепан уже снял, дыра запеклась и, в самом деле, выглядела не слишком страшно.

– Ты куда собрался?

– Да пожрать собирался, – ответил тот, – нам подают в людской, когда вы все поедите. А что такое?

– Хочу на чердак подняться, посмотреть в трубу. Составь мне компанию.

– А пожрать?!

– После…

Кто же мог подумать, что дурацкий дождь протечёт королю на голову? Если завтра отец Шепана убьёт – Веля останется без секса. Не то, чтобы это вдруг стало категорически необходимым, но пока ещё с её успехами найдётся новый секс…

– Вот и посмотрели в трубу… – сказал Шепан с нервным смешком, когда они, взбудораженные, спускались мимо комнат прислуги и пустующих ничейных комнат. – Да куда тебя тянет?!

– Я не кончила. И меня ещё прёт.

***

Пол вынырнул из узкой щели между колотыми глыбами песчаника, из обваленного лаза, взъерошенный и мокрый. Веля не ожидала его увидеть и растерялась больше, чем обрадовалась. Он никогда не приходил при ком-то.

– Ой, привет! – испуганно сказала она.

– Пусть он меня не трогает, яйца откушу, – не глядя на Шепана, произнёс опоссум. – Я просто вас выведу обычной дорогой из этой дыры, в которой вы застряли.

– Какой суровый, – хохотнул Шепан.

Пол не удостоил его ответа и с гордым видом посеменил вперёд. Беспомощно оглянувшись на своего спутника, Веля поспешила следом.

– Пол, мы каждый день ходим ищем, и без толку, – растерянно сказала она.

– Ну почему же без толку, – саркастично заметил зверь, – возможно, ты найдёшь беременность или грибок, уже результат и прибыль.

– Пол!!!

– Я в чём-то ошибаюсь? – не оборачиваясь, поинтересовался зверь.

Веля не знала, что ответить. Кровь бросилась в лицо, и она закусила губу.

– Детка, он всегда такой? – Шепан с керосиновой лампой замыкал процессию. – Давай его твоему папаше отдадим, и всех делов?

– Расскажи подробнее, как ты в четвёртый раз переметнёшься, – надменно ответил зверь, по-прежнему не поворачивая головы, – мнение члена с ногами меня особо волнует…

– Чего-о?!

– Был бы член с довеском – головой, уже давно бы понял, что вы должны идти не вместе, а по отдельности. Кто-то впереди, кто-то локтей на двадцать сзади, один с вашим недокомпасом, второй с пеплом. Тогда недокомпас покажет на более мощный магнит, понимаешь? Пепел она тебе не даст, значит, с компасом пойдёшь ты, впереди неё. Уразумел?

– Ты, зверёк, со мной бы так не говорил, – чуть подумав, произнёс Шепан, и по голосу его было слышно, что он нехорошо улыбается, – Потому что я могу ногами поиграть с тобой в мячик, причём мячиком будешь ты.

– Ты – прислуга. Ты будешь делать то, что тебе скажут, – устало и презрительно пояснил Пол, – и радоваться любому своему присутствию в этой истории, потому что история по любому будет. Она – уже есть. А вычеркнуть из неё тебя и заменить на другой член гораздо проще, чем меня или её.

Больше зверь к нему не обращался, да и Шепан благоразумно молчал. Веля радовалась, что у него достало на это здравого смысла – лишний раз Пола лучше было не трогать, чтобы не услышать неприятных вещей.

Зверь вывел их к тому месту, где они только вчера прятались от погони. Именно там под ногами хрустело со специфическим костяным звуком. Пол остановился, широко расставив лапки и наклонив голову, будто видел опасность.

– Вот в тот поворот если свернёте, а потом, через сто шагов, свернёте ещё раз, то по прямой, через два часа выйдете к винным погребам короля, – сказал опоссум. – Но идти тебе надо вон, – он показал носом в другую сторону, – в старую штольню.

С потолка гулко сорвалась капля.

– Мне туда ходу нет, иначе я бы тебя ни о чём и не просил. Даже здесь стоять тяжело, будто что-то отталкивает и не пускает дальше. Очень странное, знаешь ли, чувство, будто идёшь против ветра. Найдёшь в полу плиту, высыплешь на неё пепел, дальше будешь действовать по обстоятельствам. Помни: мне из гробницы нужна одна-единственная вещь – шлем, в котором первозверь похоронен.

– Чтобы предотвратить луну?

– Чтобы наконец-то узнать, кто я на самом деле, – прозвучало еле слышно.

***

Это было странное чувство, осознавать, что её драгоценный зверь остался позади и ждёт. Теперь она шла за огоньком лампы Шепана, сжимая факел в одной руке и мешочек с пеплом во второй. Под ногами бесконечно хрустело – вся старая штольня была завалена иссохшими, источенными временем и крысами человечьими останками. Кости, кости, кости рассыпались в труху у неё под ногами при каждом шаге. Когда-то по приказу отца катакомбы расчистили от стихийных захоронений. Видимо, всё сбросили сюда – уж слишком беспорядочными нагромождениями лежали они, будто после адской битвы или смертельного поветрия, которое прокатилось волной и оставило за собой горы мусора.

Хитрая игра коптящего факела во влажном и жарком воздухе старой штольни представляла её глазам какой-то бесконечный погост разгромленной церкви, и отовсюду, куда ни посветишь, с издёвкой ухмылялись черепа детей и взрослых, целые и разрушенные, вперемешку с камнями – остатками самодельных и убогих надгробий из песчаника – раскрошенными, расщеплёнными, растёртыми в каменную пыль. Сколько лет катакомбам? Что здесь было до того, как отец собрал своё королевство и поставил жирную точку – вычурный дворец с широкой террасой и протекающей крышей? Весь Трейнт, стоящий на костях и в аллегорическом, и в прямом смысле, был таким вычурным дворцом. Веля чувствовала, как давит это место, как оно деформирует её.

Огонёк впереди остановился, потянулся вправо, затем – влево, вернулся назад, и замер. С замирающим сердцем она приблизилась к Шепану, который стоял со своей лампой посреди тупикового круглого помещения, сплошь заваленного костями.

– Дальше хода нет, детка, – будто извиняясь, произнёс он. – Гляди, иголка показывает сюда…

С потолка сорвалась капля, упала на шею за волосами. От сырой её мягкости Веля вздрогнула всем телом. Она тупо смотрела на гору костей, в которую указывала стрелка-игла.

– Давай расчищать, – сказала она, мотнула головой и принялась расшвыривать ногами чужие опорные основы.

Затем стала брать в охапки и носить, сваливая в стороне, все эти головки, хребты, колючие рёбра, рассыпающиеся ручки и ножки, а из кучи во все стороны брызгали потревоженные крысы и насекомые, и что-то больно укусило её в руку чуть выше локтя, но Веле было плевать. То, ради чего она превратилась в полноценную, чёрт побери, Эвелину и стала тем, что всю свою сознательную жизнь ненавидела, было рядом, и она собирала, таскала, швыряла, без всякого уважения к костям, когда-то облачённым живой плотью, без страха, что потревоженные хозяева плоти явятся к ней в коротких обрывочных снах.

Наконец, весь пол был расчищен. Подозрительно ровный для катакомб, без горбов и ям. Они стояли на огромной гранитной плите, разрезанной пополам и сцепленной без единого зазора. Тот, кто не знал, что следует искать, никогда бы не нашёл гробницы Первозверя в огромном стихийном некрополе.

– Что теперь, детка? – непривычно робко спросил Шепан.

Кажется, он был растерян, если не напуган.

Веля боднула воздух головой.

Она сняла с шеи мешочек с пеплом, развязала его и постояла, вспоминая инструкции Пола и собираясь с духом. Затем, будто в воду прыгнула с вышки – перевернула мешок и высыпала на пол.

А потом случилось странное – пепел будто ожил.

Побежали по камню сухие серые змейки – он сам по себе собрался в странную, неведомую надпись, сложился в нечитаемые ни на одном из знакомых ей языков символы и, прежде чем Веля успела ужаснуться и восхититься, огромная плита со скрипом, скрежетом, поднимая в воздух горы костяной и каменной пыли, пришла в движение.

Они едва успели отскочить в сторону, как пол развалился надвое. Огромная каменная крышка поползла в обе стороны и вверх, сминая в порошок отброшенные ранее кости. Гробница открылась. Веля подождала, пока осядет пыль. Заглянула вовнутрь. Вниз уходила лестница.

– Пойдём.

Она ступила на первую ступеньку, и пространство у неё под ногами осветилось бледным дробным светом похожих на светодиоды светлячков. Ступила на вторую – и свет послушно покатился вниз, приглашая, обещая, ввергая в трепет.

– Что это такое? – спросил Шепан, спускавшийся следом за нею.

В его растерянном голосе сквозил настоящий ужас. Кажется, он был готов ко всему, кроме того, что увидел.

Да и Веля в полной растерянности смотрела на идеально-сферическое пространство, заполненное странными, никогда не виданными и ни с чем не сравнимыми предметами, толи искусственными, толи выращенными, её убогих, зачаточных знаний не хватало, чтобы догадаться что это, остатки умерших существ или техника, но светлячки были живыми и они мигали-переливались на чудных, покрытых столетней пылью внебрачных детях роботов и монстров, с клешнями, отростками, лапами и собственными огоньками. Над всем царило огромное и разлапистое чудовище в белых огоньках. А рядом с ним стояла конструкция, то ли ложе, то ли глубокое кресло. На ложе покоилось тело, будто панцирем обтянутое костяной какой-то тканью, на которой тоже светились крохотные точки светлячков.

– Что это за хрень, детка?! – повторил Шепан растерянно. – Какие странные доспехи, отродясь такого не видал.

Кажется, ему просто нужно было услышать чей-то голос.

– Это гуманоид, – произнесла Веля, тупо глядя на иссохшую мумию, широко ухмылявшуюся ей из-за живой, текучей плёнки шлема. – По виду – человекообразный. Сложение – как у нас с тобой. По крайней мере, кисть руки, сам смотри. Я не антрополог, но череп, по-моему, тоже человеческий.

Нервно сглотнув, она подошла к креслу и двумя руками потянула за шлем. На ощупь он казался таким, как и выглядел: не пластмассовый и не металлический, а чуть шероховатый, как обглоданная кость. Плёнка прекратила переливаться, утекла куда-то вглубь. Шлем хрустнул и отделился от панциря. Мёртвая голова Первозверя устало запала на плечо, безрадостно ухмыляясь Веле – сюрпри-и-из! А над ложем пришла в движение какая-то конструкция. Будто само по себе зажглось светило, вокруг него двигалась небольшая планета, чуть больше астероида. Две луны, большая и малая, вокруг. И третья.

Огромная, как вселенная, тяжёлая, как осознание конечности бытия, мёртвая как сама смерть планета, утыканная погибшими костяными и панцирными монстрами – порождениями чуждого разума. Мёртвая, возможно – рукотворная планета, по инерции ползущая вокруг светила. Чуждый мрак, притянутый солнцем этого мира.

Кит, дельфин, ворон, чайка, лис, опоссум. Фигурки возникали из воздуха и исчезали в никуда, сменяя друг друга, перетекая друг в друга, как расплавленный воск, пока не слились в подобие пояса, охватывающего планету по окружности.

– Что это значит? – с ужасом спросил Шепан.

– Не знаю, – Веля покачала головой, она чувствовала себя жертвой грандиозного обмана. – Идём быстрее, надо позвать отца. Он должен это увидеть. Тогда он оставит Пола в покое. Хотя, какая уже разница…

Она подумала, что приливов, возможно, не было, потому что мёртвая планета изменила гравитацию Либра. Эти шесть зверей каким-то образом держали планету на расстоянии, а может, умели создавать защитный барьер или что-то в этом роде. На секунду ей захотелось отшвырнуть чёртов шлем, но она только покрепче его перехватила, поднимаясь в катакомбы.

Стоило им обоим покинуть гробницу первозверя, как за спиной раздался грохот – всё обвалилось. Светлячки погасли, хитрая игрушка-макет оказалась где-то под тонной камней. Звать короля стало некуда. Да и не за чем. Всё равно все обречены.

Глава 20. Луна

Hелепая гармония пустого шара

Заполнит промежутки мёртвой водой.

Через заснеженные комнаты и дым

Протянет палец и покажет нам на двери, отсюда —

Домой…

Янка

Он чувствовал себя оскорблённым, оплёванным, униженным. Давненько никто его в грязь лицом не макал. Готовый пролиться гневом, как грозовая туча дождём, король спустился в людскую. Забегали сразу, как только его увидали. Карты бросили и кости, сухари свои недоеденные, вся кодла бездельников растеклась по местам. Он отловил за пуговицу мажордома, глядя в эту пуговицу, сообщил, что это последний раз, когда мажардом слышит адский грохот и видит протёкший потолок, и есть два способа этого добиться: можно сделать крышу как следует, а можно покончить с собой, потому что иначе с ним покончат в казематах. Затем вернулся к себе. Король сел точить секиру, это всегда отвлекало, но пришёл советник с вопросами относительно завтрашнего торжества, он стал отвечать, что, куда, зачем и сколько, после – думать о дочери и водоворот тягостных мыслей поглотил снова.

Скер не выдержал, спустился во двор и до темноты кидал топоры с Фипом, лёгкие и тяжёлые, больше сам усердствовал, чтоб утомиться, чем учил ребёнка. Остановился, когда увидел, что мальчик перепугано таращится. Оказалось, рассёк кожу на плече, по словам мальчика, отскочившей от дерева щепкой. Ствол и в самом оказался изрублен в труху, как только держался. Король потрепал Фипа по макушке.

– Мужчина не должен бояться крови, – пояснил он, – Ни своей ни чужой. Что ты будешь за король? Как ты поведёшь в бой своих солдат, многие из которых погибнут?

Право, мальчик был находкой. Пусть он ему не родной по крови, но уж кто-кто, а король знал, что кровное родство не значит ровным счётом ничего.

Вечером забрал Фипа с собой в кабинет, сказал принести сырого мяса. Тот не боялся до самой темноты, тогда стал спрашивать:

– Ваше величество, а свет можно?

– Жди.

Впрочем, лампу зажёг. И мальчик терпеливо сидел у него в ногах, хотя, Скер видел, ему скучно. Ничего, король должен уметь терпеть и скуку тоже.

Лис пришёл перед ужином, когда у короля голова разболелась. Сел в нескольких шагах и, прижав уши, глядел на мальчика.

– Я хочу его сделать своим наследником, – сказал ему король, ставя на пол блюдо с мясом, – а значит и твоим владыкой. Ты должен его принять, как принял меня.

– Не должен, мой король, – ответил лис, приближаясь к подношению, – у тебя есть родное дитя, плоть от твоей плоти, а этот принадлежит другому зверю и роду, – сообщил он, наступил лапкой на мясо и принялся его рвать, – Ты обязан его убить, иначе он станет мстить, когда вырастет.

– Если ты попробуешь его крови – он станет и твоим, – заметил король, указывая на мальчика, и только тогда увидел зарёванную мордаху и полные ужаса глаза, – Что такое? – спросил недовольно.

– Ваше величество, что вы делаете?

Скер оглянулся в недоумении, и вдруг увидел, что стоит на четвереньках над пустым уже блюдом, а лис ушёл.

– Где он? – спросил король, поднимаясь и морщась от головной боли.

– Кто? – губы у пацана подрагивали.

Скер нахмурился.

– Что ты видел только что?

– Вы сказали, что должны убить меня, а потом съели мясо… Но ведь я же ничего плохого не делаю? Ведь правда?

Король поморщился и ладонью вытер лицо. Его тошнило, болела голова, словно десяток славных маленьких кузнецов лупили крохотными молотками по наковальне в его черепе.

– Что за глупости? – с досадой сказал он. – Никто тебя не тронет.

– Я не буду мстить, – мальчик заплакал, – честное слово, за что мне мстить?

Головная боль становилась невыносимой. Словно кто-то просунул руку ему под череп и тычет пальцем в мягкий мозг. В ушах раздавался навязчивый шум прибоя. Король схватился за голову.

– Поди прочь!

Мальчишку словно ветром сдуло. Вместо мелкого паршивца пришла его мать с участливым лицом, горящей лампой и мокрым полотенцем. Скер тупо смотрел на Леяру, как она шевелит губами, неслышно за шумом в ушах произносит что-то, затем пытается прижать к его горящему лбу холодную тряпку, потом моргнул и вдруг увидел, что сжимает её руки чуть выше кистей, а она плачет. Разжав пальцы, смотрел на красные следы, такие потом становятся иссиня-чёрными. Ну, шевелить руками может, значит не сломал.

– Прости, – произнёс король, – голова болит адски. Ничего не соображаю.

– Ничего, ложись.

Он лёг, но лежать не получалось, тогда король встал и начал ходить по комнате из угла в угол. Леяра исчезла, и он остался один, затем откуда-то взялся перепуганный городской лекарь. Дрожащими руками он вскрыл вену, выпустил из короля миску крови, только тогда шум в ушах прекратился и перестук молотков притих, хоть и не исчез совершенно. А вот внутренний страх перед чем-то неизвестным остался. И гадкое, дрянное чувство, которое Скер не мог описать. Неужели у него мандраж перед завтрашним боем? Ерунда, когда он боялся поединков. Это дочка довела его до припадка.

– Прикажи подавать одеваться, – сказал он Леяре. – И пусть накрывают к ужину.

– Может стоит отменить ужин? – спросила она. – Полежал бы. Я с тобой посижу, певца позову балладу спеть, или…

– Делай, что тебе велено, – поднимая глаза произнёс Скер.

Мальчишка больше не болтал, смотрел в тарелку. Король попробовал с ним заговорить, но тот отвечал односложно. Обе его женщины, бывшая и нынешняя, сидели странные, почти не ели и смотрели неправильно, кажется, обсуждали его, пока он не явился. Скер увидел, что никто не ест – и сам не стал, мало ли, вдруг снова яд. Дочь к ужину не явилась. Наверное, продолжала развлекаться с годящемся ей в отцы слугой. «Они все, все ненавидят меня, каждый из них желает моей смерти» – думал Скер. Раз есть он не мог, пребывание в этом месте не имело смысла. Король бросил салфетку и поднялся.

– Трапеза окончена.

Обе дамы и мальчик положили приборы и поднялись вслед за ним.

***

Странный это получался день рождения. Её первый настоящий, а не записанный в детдоме день рождения, с огромным праздником, который устраивал родной папа, с прекрасной коляской и лошадью в подарок, но Веля никогда не чувствовала такого отчаяния и апатии, даже после травмы, когда поняла, что на спортивной карьере поставлен крест.

– Я спать, – глядя в сторону, сказала она, когда они с Шепаном поднялись от винных погребов на кухню.

– А мне что делать? – глупо спросил он.

– Не знаю. Тоже поспи. Или не спи.

Как бы не пошло завтра – этот человек уже труп. И она сама труп. А трупу безразлично непереносимое для живых, безмятежное сияние солнца, которое одинаково улыбается рождению младенца, свадебному пиру, концу света.

У себя в комнате она улеглась в обнимку с костяным шлемом Первозверя и стала думать о том, что если истина является тем благом, право на которое нужно заслужить, то что тогда бедствие? Отношения с отцом так испортились, что теперь он совсем не станет её слушать и вряд ли что-нибудь получится сделать. Впрочем, она готова попытаться. Вот сейчас, Веля только немного полежит, и сразу пойдёт к нему…

– Ваше высочество, третий раз присылают от короля, – горничная трясла её за руку.

– Сколько времени?! – она как сжатая и отпущенная пружина вскочила с кровати, обманом заманившей её в тихое царство сна без сновидений, – Где шлем?!

– Никакого шлема не было, – девушка развела руками, – вы всё спали, уже и завтрак кончился, слышите шум? Это на площади люди собрались.

– Подавайте одеваться, – коротко бросила Веля.

– Что передать его величеству? – спросила другая девушка, – Он вас ждёт в своих покоях.

– Что скоро буду. Нет, не это платье. Это для состязаний. Подай жёлтое, расшитое, и высокую корону с цепочками.

Труп следовало хорошенько украсить…

– Дорогая! – в комнату с фамильярностью первой фрейлины и близкой подруги вбежала Эвелин. – С именинами! Да хранят тебя стихии!

Она расцеловала Велю в щёки, надела ей на шею свой подарок – блестящее колье изящной староземской работы, и так же быстро убежала, успев шепнуть, что Жоль приехал без новой супруги. Остался тяжёлый запах духов и чувство обречённости.

Веля стала думать о первозвере и пропавшем шлеме. Вот кто мог бы во всём этом разобраться, хотя бы понять, что происходит, так это Тим, некрасиво бросивший её. И если случится апокалипсис, они никогда больше не встретятся.

Парчовое платье с открытой спиной и тяжелейшей, расшитой выпуклыми цветами юбкой в длинные и широкие складки, оказалось таким тяжёлым, что стояло, если его ставили на пол. Одевали Велю кроме её служанок две какие-то новые тётки, похожие на пропавшую сиделку.

Ей подумалось, не девушкой бы ей родиться, а парнем, и облачаться бы на бой, а не на праздник. Вот то было бы по ней, а это – скука. Холодная и тяжёлая корона матери легла на голову, как ответственность, цепочки утонули в волосах. Из зеркала на Велю смотрела никогда прежде не виданная нарядная дама со сжатым ртом, с отчаянием в глазах и складкой между бровями, очень бледная.

Голову выше, плечи ровнее, глаза в пол, чтоб не видеть этих радостных лиц, которые скоро станут безрадостными мёртвыми лицами.

Когда она, придерживая подол обеими руками, шла по холлу, набитому мечущейся в подготовке пиршества челядью и трейнтинской знатью, а все вокруг расступались и кланялись ей, Веля едва кивала в ответ, словно боялась уронить своё бремя.

Из отцовского кабинета слышался смех. Она постучалась и вошла.

Отец сидел со своими союзными владыками, на столе стояло вино в холодных запотевших кувшинах, густо пахло потом. Двоих Веля знала – пошляка Теталла с его маслянистыми глазами потаскуна, и папашу отцовского адьютанта, она никак не могла запомнить, как его зовут, остальные были не знакомы. Она сделала книксен – мужчины поклонились, ощупывая её глазами.

– Позвольте представить мою дочь, – сказал отец, статный в своём нарядном светло-синем камзоле, – Авелин.

Веля сделала ещё один книксен, стараясь не встретиться ни с кем взглядом. Казалось, стоит посмотреть им в лицо, они догадаются о конце света и грянет паника. Они были отвратительны, эти сытые люди, которые произносили слова приветствий и поздравлений, называли свои имена и слюнявили мягкими ртами кисть её руки, но они были живыми и очень жалкими. Каждое существо рождается и каждое будет умирать.

Отец под руку повёл её в большую гостиную – там собрались жёны и дети этих владык. Они даже подарки привезли – их полагалось вручать с пожеланиями. Отец уселся в своё бронзовое кресло, которое перекочевало сюда из кабинета, а она стояла рядом и принимала поздравления, пока слуги накрывали длинные столы к завтраку. Веля обогатилась новыми украшениями, духами, тканями и даже яркой птицей-пересмешником в серебряной клетке, всё это она просто складывала на низкий столик.

Бывало, Веля видела картину, как на убой везут скотину: свиней повозке, ведут телят или лошадок. «Потерпите совсем чуть-чуть, скоро всё закончится» – мысленно говорила она обречённым зверям тогда. «Скоро финиш», – сказала она себе теперь.