Текст книги "Тень последней луны (СИ)"

Автор книги: Мари Пяткина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)

– Не вопрос, занимайся, – король развёл руками.

– Я хочу хоть кого-нибудь из моих людей сюда, – сказала Веля. – Я здесь совсем одна и ничего не знаю.

– Уже есть, я сразу захватил, так сказать. За дверью ждёт.

– Я хочу личной свободы действий.

Король нахмурился.

– Например?

– Ну, самостоятельно решать свою судьбу? Распоряжаться жизнью по своему усмотрению?

– Выполняешь мои три условия и получаешь все свои и ещё сверху.

Веля заткнулась. Дело было плохо. Что ещё говорить, она не знала.

– Я положу тебе содержание, – добавил король, – исходя из традиций благородных домов Трейнта, пока ты не выйдешь замуж.

Он назвал сумму. Веля офигела от того, какая она дармоедка.

– А что с нею делать?

– Что хочешь. Собирай. Тряпок купи. Твоя мать кормила нищих.

– А в мой остров можно вкладывать? – осторожно спросила Веля.

– Тут все острова твоими будут, – фыркнул король. – Вкладывай в любой.

Чёрт побери. Об этом стоило поразмыслить на досуге. Человек, считавший себя её отцом, чего-то ждал.

– Я могу идти? – спросила она.

– Разумеется, – он сделал раздражённый жест, – К ужину за тобою пришлю. Приходи со своим зверем.

Он протянул руку ладонью вниз и Веля, старательно и очень фальшиво улыбаясь, пожала её обеими руками. Король поднял одну бровь. Уже потом, когда Веля вышла и притворяла за собой двери, то поняла, что протокол, наверное, был несколько иным и покраснела.

– Привет, детка, – сказал непривычно нарядный Шепан, который подпирал стенку в коридоре, сразу за постом стражи. – Или теперь уже ваше высочество?

– Шепан! – она так обрадовалась, что запрыгала на месте и радостно его обняла, не задумываясь о том, что подумают стражники. – Что вы здесь делаете?! Я вам так рада, что и передать не могу!

– Я сам до сих пор не верю, что я в Трейнте, детка, но твой папаша подписал мне помилование. Так тупо вышло, не передать… Идём я тебя провожу в твои комнаты.

– Слушайте, идёмте вместе, я хоть оденусь. Я вас столько всего хочу спросить.

Она остановилась.

– Вы же говорили, что либо вы его убьёте, либо он вас!

Тот поморщился, пристально глядя куда-то вверх и в угол, будто под потолком высокого холла что-то привлекло его внимание кроме невидимого сквозняка и еле видимой паутины.

Оказалось, как только Шепан увидел этого болвана Бо, присланного с сообщением, сразу понял, что Веля решила напороть глупостей, но к тому времени, как от квартовцев отбились возле заповедника, стало светать. И все увидели полный остров скеровых солдат, свежих прямо до оскомины, как зелёные яблоки. А он, Шепан стоял, как обосраный, из двадцати человек у него остался десяток, а из этого десятка – двое раненых, и не знал, ни где Веля, ни что ему делать, даже к лодке ему пришлось бы, пожалуй, пробиваться. Как тут выходит его величество и прямо говорит, что отплывает вместе с дочерью в Трейнт. Он, Шепан, порядком растерялся, и вместо того, чтоб предложить дуэль, спросил, откуда у него дочь. А его величество посоветовал открыть глаза, неужели он не видит, что они с Велей родственники. Шепан только по лбу себя и хлопнул, потому что, общаясь с нею, не раз и не два короля вспоминал. Ну и, августейший владыка ему сказал, что Шепан молодец, что за Велей присматривал, пока король смотрел в другую сторону, и положил жалованье ровно в два раза больше, чем платила она, ровно за то, о чём они с Велей когда-то договаривались изначально. Так что Шепан будет за нею кругом ходить и бдительно смотреть, чтоб она ничего сдуру не вытворила, что его, Шепана, вполне устраивает, потому что Трейнт – это не забитый остров и здесь куча мест, куда можно пойти. Почему «августейший владыка», а не «его засранство», как раньше?! Ну и выражения по отношению к отцу! То есть, что значит, станет шпионить и стучать?! Он будет выполнять свою работу, за которую ему однозначно заплатят, а не с задержками, как она. Детка, да ведь помилование – это же лучшее, что с ним случалось, лучше, чем в кости ни разу за вечер не продуть и обчистить карманы всей харчевни, такое раз в жизни бывает. Ах, называть её «ваше высочество»? Да ради всех стихий. Ваше высочество, соизвольте пи@ть в свои покои, пока вы прямо тут с новым нервным припадком не ё@лись. Направо, пожалуйста.

До самой ночи Веля пребывала в крайне угнетённом состоянии. Впрочем, она прекрасно поняла, что пока что ничего изменить не получится. А раз не получится – то лучше затаиться, сэкономить энергию до более подходящих для действий моментов, а пока не совершать лишних телодвижений. На правах нездоровья она до вечера бродила по «своим» покоям, состоявшим из спальни, нарядной гостиной с мягкой мебелью, ковром на полу, с портретом королевской четы на стене и, отдельно, молодого ещё короля, следовало признать, довольно симпатичного. Также была маленькая комната для рукоделия с кучей чужих вышивок, разноцветных ниток, стекляруса, мелкого колотого жемчуга в шкатулках и без единой иголки, что, несомненно, было заслугой Шепана, помнящего о вышитом предплечье, и туалетная комната с бронзовой ванной, которую, если сказать прислуге, наполняли горячей, чёрт побери, водой.

А вот платья этой женщины с портретов, которую все вокруг называли её матерью и о которой Веля старалась не думать, оказались коротки и широки.

– Ах, это мало того, что уже не носят, – стала сокрушаться явившаяся снова Эвелин Староземская, – Но и широко! Что же ты, милая, наденешь к ужину, чтобы выглядеть достаточно прилично?

Веля вспомнила слова его величества, что его дочь может ходить в чём угодно, мотнула головой вбок и попросила ножницы. Очень скоро она состряпала совершенно неприличное, пышное одеяние с несимметричной юбкой, очень короткой спереди и до колена сзади. Платье отчаяния. К нему надела сапоги для верховой езды, а талию перетянула ужасно грубым, широким кожаным поясом, безжалостно конфискованным у Шепана, правда, пришлось наделать в нём дополнительных дырок, а на руки – перчатки для стрельбы из лука с отрезанными пальцами. Идеальный диффузный стиль.

– Ах, дорогая, – робко сказала Эвелин Староземская, – это так… необычно! И… свежо… Но тебе неожиданно идёт…

Однако, Веля изучила себя в зеркале и осталась недовольна, потому что к ассиметричному платью полагалась модная стрижка. Она собрала волосы в хвост, перевязала его ещё раз, посредине, перекинула наперёд и отчекрыжила надо лбом, тёзка только ахнуть и успела. Распустила шнурок – вышел если не совсем каскад, то вполне похоже, хоть и недостаточно криво. Веля с жадностью смотрела в зеркало – что бы ещё эдакого сделать? Придумала, связала из отрезанного подола бант с длинными концами, прилепила на макушку в качестве голоного убора.

– Дорогая, – жалобно и непривычно-робко сказала тёзка, с мольбой глядя на Велю, – может, достаточно? Я не знаю, что скажет его величество. А вдруг он решит, что это я виновата, ведь я была с тобой?

– А что ты, кстати, здесь делаешь? – спросила на свою беду Веля. – И где Жоль, он тоже тут?

Следующие полчаса стали самыми тяжёлыми с момента пробуждения.

Жоль, конечно, был ужасно мил с его любовью, но его величество – невероятно крут, это самый статусный король всего Либра, и когда она, Эвелин, на него даже смотрит, у неё от возбуждения трясутся ноги, а у Вели трясутся от кого-то ноги? Зря, это сумасшедшее ощущение. А когда она приходит в спальню его величе… Ну, зачем снова кричать? Она же ничего такого не говорит, самые обычные вещи, впрочем, если Веле не интересно, они могут поговорить о чём-нибудь ещё.

А с Жолем они расстались, ведь нужно было кому-то привезти сюда их несчастную чайку, которая сама решила ехать, и оставить кого-нибудь в залог преданности… Сперва дядя хотел отправить свою дочку, она невинная девица, но конопатая и грудь у неё провисает, а у неё, Эвелин, ничего не провисает, ни грудь, ни попа, и её папенька сказал дяде, что если в Трейнт поедет не Эвелин, то он дядю отравит. В общем, с Жолем они расстались из соображений… Как это… Ах, политической необходимости! И Жоль теперь живёт с дядиной дочкой, а она в Трейнте. Тут, конечно, скучновато, и приёма с танцами ни разу не было, и в колесо никто не играет, только все воюют постоянно, так тоскливо, просто ужас, а эта вассарская королева, Леяра, совсем не любит ни гулять по городу, ни разговаривать, и не хочет её, Эвелин, слушать. Ещё она боится, что Леяра ходит спать к королю в те дни, когда он прогоняет Эвелин, но у неё нет доказательств, только ужасное беспокойство. Ах боже мой! Не стоит так нервничать! Эвелин совершенно не хотела её огорчить!

Таким образом Веля узнала несколько больше, чем планировала, о жизни человека, считавшего себя её отцом.

Ужинали здесь довольно поздно, у себя на Гане Веля в это время никогда не ела, а шла в заповедник, к Полу, либо плавать, но здесь пока непонятно было, чем заниматься, поэтому она коротала время, болтая на террасе со своим охранником. Продавшийся королю Шепан, когда увидел её в новом образе, хмыкнул и сообщил, что юбку её высочеству следовало задрать ещё выше, а то невозможно толком прочесть, что написано у неё на ляжках, и что Дебасика хватил бы удар от одного её вида, зато, у гвардейцев Веля, наверняка, будет иметь большой успех, а если опустит ещё ниже вырез на блузке, преданность армии ей обеспечена. Веля закинула ногу щиколоткой на колено, а руки за голову и спросила, как повлияет низкий вырез на его, Шепана, преданность. О, на его преданность самое лучшее влияние оказывают деньги, но, разумеется, он не слепой и ему тоже нравится смотреть на её высочество, особенно вот так, с ножкой на колене. Да не вопрос, ножку можно хоть ему на колени положить, пусть он заодно почешет вон там, над сапогом, ага, немного левее, она сказала левее, а не выше. Как там преданность, шевелится? Что значит «уберите ножку, кругом шпионы»? Быть может ей нравится развлекать шпионов? Быть может, её возбуждает, когда на них шпионы смотрят? Она, вообще, собирается сесть ему на колени. Она только сегодня поняла, как много секса прошло мимо неё из-за её осторожной брезгливости. Куда это Шепан уходит?! Фу, какой он скучный.

Затем пришёл лакей – король звал Велю ужинать – и спас предателя.

За обеденным столом в малом гостевом зале уже сидели дамы: Эвелин Староземская, в розовом, простого покроя платье, с цветами и перьями в белокурых волосах, молчаливая королева Леяра в сером трауре и прехорошенький, весь кудрявый мальчишка, примерно возраста средней школы. Дамы при виде Вели вежливо отвели глаза, зато мальчишка вскочил и вытаращился. Он такого чуда не видал. А вот она точно таких, с такими же блестящими глазками и с такими улыбчивыми ртами постоянно видала, свистела им в свисток и трогала сверху за головы в резиновых шапочках, когда хотела лично обратиться. Веле при виде него даже полегчало, будто она целый день носила корсет или тугой обруч и вот, сняла.

– Привет, дружок, – сказала она, протягивая руку, – я Авелин! А ты кто?

– Наследник Вассара, Фиппол Второй, – бойко ответил мальчишка и совершенно спокойно, с большой сноровкой Велину руку чмокнул. – Но все зовут меня просто Фип.

– Ты плавать умеешь? – спросила Веля.

– Не очень. Но я топор кидать славно наловчился! Хотите завтра покажу?

– Очень! А…

Но тут вошёл человек, считавший себя её отцом. Дамы встали и все заткнулись, Веля поднялась тоже. Король посмотрел на её ассиметричную причёску, на обрезанное платье с ремнём и сапогами.

– Я рад, что ты для меня постаралась одеться по моде, принятой в том мире, где по моей оплошности тебе довелось расти, – спокойно сказал он, усаживаясь в торце стола и наливая кубок. – Начинайте трапезу.

На столе стояло несколько разных видов дичи, салаты из неизвестных Веле листьев и овощей, какие-то паштеты и соусы, но ели это всё почему-то только король и мальчик. Эвелин Староземская вяло жевала какой-то мучнистый фрукт, разве что глазами вовсю ела короля. Кажется, таким образом она давала понять, что потеряла аппетит от любви. Васарская королева вообще не прикоснулась к пище. Веля не знала, что можно делать, а что нельзя, но из любопытства положила себе с каждого блюда по кусочку. Вся дичь оказалась очень пряной. Веля заподозрила, что она, вероятно, была не совсем свежей, ведь холодильников тут не водилось, может поэтому повар щедро сдабривал всё пряностями. Однако, пахло хорошо и человек, который считал себя её отцом, ел с большим аппетитом, впрочем, довольно опрятно и салфеткой пользоваться умел.

– Как это называется? – спросил король, глазами указывая на её дизайнерское творение.

– А… Диффузный стиль, – пояснила Веля. – Когда совмещаешь несовместимые вещи.

– Я понял, – заметил король и отрезал себе внушительный кусок паштета. – Я видел племена, где всю одежду шили из кожи убитых врагов. Меня сложно сконфузить, дочка, можешь не тратить на это время.

Он отпил вина и налил кубок маленькому Фипу. От его внимания ничего не ускользало, в том числе изумление Вели.

– Что же пьют дети в том мире? – сухо спросил он,

– Воду, молоко, компот и сок из фруктов, – быстро ответила Веля.

– Каковы были твои занятия там?

– Я учила плавать детей.

– Наставница, значит. Нелёгкий хлеб.

– Как всякий, ваше величество!

– Хорошо сказано. Стало быть, умна – в меня.

Веля уткнулась в свой кубок. К счастью, король положил себе ещё мяса, а затем обратился к мальчику с вопросом, как прошёл его день. Тот принялся живо рассказывать про стрельбу из лука, и что с грамматикой не ладится, и о Веле забыли. Тогда она взяла с блюда что-то душистое и по виду сладкое, похожее на персик. Сейчас есть этого не хотелось, но она съест его на ночь, в комнате.

– Ешь тут, если желаешь, – немедленно сказал человек, считавший себя её отцом. – Или положи.

Веля растерянно вернула фрукт на блюдо. Эвелин Староземская томно вздохнула и пригубила вино. Вассарская королева мазнула взглядом по Веле и снова уткнулась в пустую и девственно-чистую тарелку.

– Ты поел мальчик? – в скором времени спросил король у Фипа.

– Да, ваше величество! – с улыбкой ответил тот.

– Трапеза окончена, – произнёс король, вставая.

Все дамы немедленно поднялись вслед за ним. Веля встала тоже, чувствуя себя так, словно оказалась на обеде в солдатской столовке.

– Спокойной ночи, дамы, – сухо сказал король.

Дамы сделали книксен, и он ушёл.

В Велиных покоях, куда она, в полной растерянности, вернулась после странного ужина, её ожидал сюрприз. В спальне, в кресле сидела матрона, фигурой и лицом весьма напоминавшая встреченную в староземском кабаке амазонку Мадору, которую кто-то шутки ради переодел в жёлтое платье прислуги. Впрочем, скрученные в гульку волосы имелись тоже и бесконечно жующие челюсти. В комнате пахло пряностью, которую здесь жевали вместо кофе, чтоб не спать. Пряность матрона брала щепотками из бархатного мешочка и отправляла в рот. При виде Вели она встала, опустила долу маленькие бегающие глаза и сделала книксен, будто бульдозер присел. Матрона пояснила, что зовут её Белисой, что его величество приказал составлять ей компанию ночью и не тушить свет, а если Веле свет мешает, она может задёрнуть полог. Также она поможет её высочеству переодеться.

Впрочем, сидела матрона тихо. Если закрыть глаза, можно было представить, что её нет, особенно, если положить на голову подушку и не слушать тихий хруст, с которым челюсти мололи пряность. Что Веля и сделала. Самым удивительным было то, что в скором времени она уже крепко спала.

Глава 14. Бегом по кругу

Учиться плавать Фип, к великому изумлению Вели, не захотел.

– Я, конечно, могу, если ваше высочество желает, – уныло сказал он, – но я бы лучше пострелял, право слово, а то идёмте кидать топорик! Вот как я вас научу, будем вместе кидать!

– Ты пойми, чудак-человек, – Веля пыталась заманить его на тёмную сторону силы, – ничего нет лучше, чем поплыть в горизонт. Ты плывёшь, свободный, как рыба. Потом, все мышцы работают. У нас в сборной такие парни были – глаз не оторвать. А какой ты станешь красавец!

– Я и так красавец, – чуть подумав, ответил принц. – Его величество, когда я хорошо кину, всегда говорит, что я красавец.

Кидал он и в самом деле славно, даром, что малыш. Веля тоже попробовала и ничего не вышло, к огромному удовольствию Шепана, сочившегося ядом позади. Чтобы он ей показал?! Ещё чего, он не за это получает деньги.

– Вы вашего папеньку попросите, – с жалостью глядя на неё, сказал васарский принц, – Он меня в два счёта научил, и вас научит!

Ага, конечно. Сейчас Веля пойдёт его просить, а он скажет – дочка, где твой зверь? Зверь был, грубо говоря, и в борще, и в каше. Даже Фип, осторожно на Велю поглядывая, сказал однажды, что не особо за вороном и скучает, и что его величество уверен, что звери не нужны, и что Фип без зверя сам всего добьётся, когда вырастет, а уж ей, Веле, вообще ничего добиваться уже не надо, у неё теперь всё есть, потому что его величество – самый великий король в мире, Фип хочет быть как он.

В общем, борьбу за ученика одной левой выиграл человек, считавший себя её отцом. Ну что ж, зато Веля могла после завтрака и перед ужином в своё удовольствие поплавать с маленькой пристани прямо под дворцом и поглумиться над Шепаном, который провожал её туда и обратно. Глумиться оказалось неожиданно приятно, зря она раньше считала это недостойным занятием. Она была сердита, разочарована и чувствовала острый внутренний голод, особенный, сердечный голод, когда тебя рвёт на части, и надо одновременно всё на свете и ничто не имеет ценности, который попыталась утолить при помощи маленького принца, но ничего не вышло. Тогда ей захотелось, чтобы плохо было не только ей, и если не всем вокруг, то хоть кому-нибудь. Как сделать Шепану плохо Веля не знала, поэтому просто дразнилась, показывая разные части своего организма и говорила о сексе, заведомо зная, что ничего ей за это не будет, но впечатление оказано. А раз ничего не будет – можно продолжать…

Первое же полученное «содержание» она в лодке отослала на Гану для поддержки перегонного завода и всего остального её устройства, вместе с письмом Дебасику, в котором вкратце рассказывала о себе, просила подробно ей сообщать, что происходит на острове и сколько земляного масла добыто и очищено, и все ли здоровы из её домочадцев, и что Веля на него, Дебасика, рассчитывает. В ответ, с тою же лодкой пришло три бочки керосину, три мазута и чрезвычайно длинное и пространное письмо, чернила на котором местами расплылись, будто на них брызгали водой, что, впрочем, вполне могло быть правдой, так как в тот день было ветрено и волны высоки. Дебасик писал о том, что масло исправно копится, поскольку девать его особо некуда, корабли приходят, но берут в основном, по мелочи, к тому же разошёлся слух, что Гана тоже отходит к Трейнту и что продавать масло станет король. Он благодарил за деньги, которые обещал расходовать с умом и поздравлял её высочество с новым статусом, который, несомненно, ей гораздо более подходит чем всё то, что мог предложить один небольшой остров и бесполезный старик-советник, очень скучающий, как и все остальные ганцы, за своей владычицей, однако находящий в себе душевные силы радоваться за неё. Он всегда предполагал, что Веля ненадолго у них задержится, уж слишком хороша, умна и великодушна она была для одного маленького острова. Он спрашивал, не надо ли прислать её высочеству что-нибудь из старых вещей, быть может, её шляпу и книгу с легендами на память? Шляпу они нашли в заповеднике, а другой хозяйки кроме её высочества острову не надо. А с харчевней и гостевым домом, пусть она не переживает, всё обстоит благополучно и даже есть постояльцы, потому как за маслом понемногу, но приезжают, и королевских солдат полно нынче, и по вечерам они в таверне пьют вино и в кости играют, да только это Дебасика больше не радует… В этом месте было особенно размыто.

Веля сама чуть не заплакала. Она, конечно, хотела назад, на волю, но даже не представляла, насколько. Теперь каждую минуту её жизни рядом с ней кто-нибудь находился. Больше всего Велю бесил бульдозер в жёлтом форменном платье – Белиса.

Очевидно, она отсыпалась днём, потому что ночью сидела в кресле без занятий и бесконечно, будто робот, жевала рес – молотую пряность с приторным запахом, которую здесь ели, чтоб не спать, а иногда заваривали вместо чаю или кофе. Невозможно было повернуться, чтоб Белиса не заглянула под полог её кровати, чего Веля ворочается. Нельзя было выйти в туалетную комнату, чтоб она не встала со своего кресла и не стала в дверях, пока Веля делала свои дела, а её челюсти совершали бесконечные движения, как у жвачного животного. На вопрос – какого чёрта происходит, последовал ответ, что в темноте что угодно случиться может, может кто-нибудь прийти, и что лучше бы отдать его величеству зверя, тогда Белиса из её жизни уберётся.

Веля чуть не задохнулась от злости, к счастью, удалось взять себя в руки. В конце концов, не бульдозер был истинным виновником бед, а король, и теперь Веля старательно работала над тем, чтобы позабыть, как впечатлила её первая встреча с человеком, который считал себя её отцом, как он ей понравился и как был интересен. И даже потом был интересен, когда король уже убивал зверей, впрочем, чужих. Пока его качества, такие любопытные для наблюдения со стороны, не коснулись её личного пространства. Все мы, как винные пятна с одежды, стираем из памяти неприятные моменты, поступки и чувства, за которые неловко или совестно.

Жизнь стала больше, чем когда-либо, подчиняться слову «надо». Утром надо было рано вставать, потому что человек, считавший себя её отцом, поднимался ни свет, ни заря, и усаживал с собою завтракать всех своих пленников, как добровольных, так и принудительных.

– Начинайте трапезу, – говорил король и ел.

– Трапеза окончена, – сообщал он, насытившись, тогда все клали ножи и вставали, а доел или нет – твоя забота, не его.

Обедал каждый сам по себе, иногда Веля собирала у себя дам, иногда сама ходила к ним, а вечером все снова сползались на ужин в малом гостевом зале. Если Веля успевала перед ужином поплавать, тоже лопала будь здоров, уминала пряную дичь, которой их чаще всего кормили, не хуже, чем человек, считавшийся её отцом. Тогда у него в лице, чаще всего угрюмом и малоподвижном, мелькала какая-то эмоция, или воспоминание о чём-то, или фантазия, и складка между бровями разглаживалась. Впрочем, эмоция быстро пропадала. Король открывал рот и спрашивал, где её зверь, и Веля, которая уже не раз и не два была готова эмоционально раскрыться, снова пряталась в коробочку. К тому же она и сама не знала, где её прелестный милый Пол. Иногда ей начинало казаться, что его и нет больше на свете и никогда не будет, тогда становилось до отчаяния пусто, и злость брала на староземскую тёзку, которая с такой лёгкостью оплакала и забыла уже чайку, как будто это посторонний зверь, и с азартом подбирала крошки королевского внимания. При чём какой-то любви со стороны короля по отношению к ней Веля не наблюдала.

Впрочем, у неё была надежда, что, возможно, тёзка поймает звезду за хвост и забеременеет, а потом и родит королю сына, тогда король от Вели отстанет. Она даже поделилась этой мыслью с обеими дамами, когда они после обеда пили холодное разбавленное вино с лимоном на террасе и смотрели, как Фип валяет дурака с сыном начальника дворцовой стражи и молодым адъютантом короля, который повадился тереться неподалёку от дам. Они бросали монету на щелбаны. Тогда она впервые услышала, как васарка произносит целую фразу.

– Вы серьёзно думаете, что отец оставит вас в покое? – снисходительно глядя на Велю, спросила вдовая королева. – Даже если у него будет сын, наследник, которого он признает, принцесса всегда остаётся разменной монетой.

– И на что же меняют принцесс? – угрюмо полюбопытствовала Веля.

– На укрепление связей и преданность союзников, – васарка пожала плечами. – Вас отдадут замуж за какого-то владыку, который будет достаточно полезен вашему отцу. Вам повезёт, если он хоть немного заинтересуется вами как женщиной. Но, есть и плюс: пока ваш муж будет нуждаться в вашем отце, он будет относиться к вам уважительно.

Она замолчала, и Веля поняла, что васарка говорила о себе. Ей захотелось спросить, почему она до сих пор носит траур по своему мужу, если не любила его, но пришёл лакей. Велю звал человек, считавший себя её отцом.

По нечётным дням король вёл приём своих и приезжих граждан, рассматривал всевозможные жалобы, тяжбы, апелляции, прошения и решал множество управленческих вопросов. Теперь он потребовал, чтобы Веля присутствовала на его приёмах, даже если не может вникнуть. Это было именно то, что она всей душой ненавидела ещё на Гане, только в гораздо больших масштабах.

– Грамоту нашу знаешь, – утвердительно сказал он.

Ещё бы, его вездесущие шпики, конечно, сказали, что она на Гану пишет и получает письма оттуда, а возможно даже всё перечитали и пересказали королю.

– Да… – осторожно подтвердила Веля.

– Почерк хорош?

«Будто ты мои письма не вскрывал и не читал», – подумала Веля, а вслух произнесла:

– Не могу судить…

– Покажи.

Веля взяла перо и написала на куске пергамента: «Оскорбился День и сказал Ночи – ты делаешь, что хочешь, живи же сама на суше и в воде, а я сам буду жить в воде и на суше».

– Разборчиво. Будешь помогать советнику и писцу.

– А почему я?! – возмутилась Веля.

– У тебя что, какие-то другие дела? – осведомился король, глядя в пол.

И Веля поняла, что следует ответить «нет, никаких» и «да, хорошо».

– Когда ты празднуешь именины? – вдруг спросил король.

Пришлось объяснять, что тут она здесь, на Либре ничего не праздновала, так как до сих пор не может перевести земной календарь на их течения. Затем сдуру добавила, что вот был инженер, тот умел.

– Это тот, который с тобой являлся в прошлый раз, – кивнул король. – Ну и где он сейчас?

– Выполнил работу и отправился дальше, – сказала Веля с самым честным своим видом и даже улыбнулась.

Но этот ужасный человек, который считал себя её родственником, буравил её взглядом, пока она не расплакалась.

– Что вы от меня хотите? – сквозь слёзы спросила Веля. – Зачем вы меня постоянно ковыряете, как дерьмо палкой?

– Я не понимаю, почему ты плачешь, – удивился король, – я ведь даже ни разу не крикнул.

«Если ты крикнешь, мне придётся идти мыться», – подумала Веля.

– Мне надо закончить моё дело, – терпеливо пояснил король. – Ты должна понять, что зверям на Либре больше места нет. Человек должен рассчитывать только на себя, и тогда мир прогнётся под человека. Заметь, я готов жертвовать ради тебя высшей целью и тратить своё время, чтобы втолковать тебе правильные мысли, вместо того, чтобы начать вешать по одному этих дорогих твоему сердцу ганцев. Я считаюсь с твоими чувствами, а значит – я хороший отец. И как хороший отец я подожду два течения, мне кажется, этого будет вполне довольно, чтобы принять правильное решение. Если этого не произойдёт – я помогу тебе его принять.

Веля вытерла лицо рукавом и мотнула головой.

– У меня нет никакого зверя, – сказала она.

– Лжёшь ты плохо, – пожал плечами король. – У тебя не было зверя, способного научить как следует лгать. Хотя он тебе полагался. Вернёмся к именинам. Я не могу не дать приёма по случаю твоего возвращения. Следует приурочить его к твоим именинам. Также следует устроить народные гуляния по всем тридцати островам, соревнования по фехтованию, стрельбе из лука и метанию ножей. А здесь, в столице, проведём символический захват моста, это всегда смешно, тебе понравится, как они будут в воду падать. Мясо, вино и пиво за счёт короны, помилование тех преступников, кого можно помиловать и публичные казни тех, кого нельзя.

– А казни-то зачем?! – не удержалась Веля, хотя уже сто раз зарекалась молчать.

– Как это зачем? – не понял король. – Все любят смотреть лицедейства и казни. Это должен быть большой праздник, чтоб меня не обвинили в скупости или же в том, что ты подставная дочь, неужели не ясно?

– А если упразднить? – глядя в сторону, спросила Веля.

– Что именно?

– Казни. Заменить чем-нибудь ещё? Состязаниями?

– На праздник или вообще?

– Можно и вообще, – внимательно изучая угол, произнесла Веля.

Король помолчал.

– А ведь хороша идея, – сказал он, наконец. – В честь возвращения принцессы Авелин, на рудниках объявим помилование в три этапа, а казни заменим рудниками и каменоломнями, народ тебя сразу назовёт Авелин Милосердная. В дальнейшем казни заменим поркой, хорошая порка – по сути та же казнь, только смерть оттянутая, но букву закона соблюдём. По сути, в случае твоего упрямства, если ганцев нельзя будет вешать, то можно запороть. Плюс, эшафоты не строить, вот тебе на платье экономия. Молодец, дочка. Хвалю.

Вот так самые благие намерения превращаются в брусчатку на той самой дороге, и ты по ней движешься прямиком в то самое место, куда она проложена, каблуками: цок-цок…

– Чего это ваше высочество нос повесило? Вы что, ревёте?!

– Ах, Шепан, оставьте…

– Что, и задницу мне сегодня не покажете?

– Нет.

– Свою мелкую и тощую задницу?

– Прекратите, очень тупо.

– Да что такое?!

– А вы уверены, что король мой отец? Как вы считаете?

– Да мне, в принципе, плевать, всё что ты мне задолжала он выплатил. Может и впрямь отец.

– А вы тогда с ним в ссоре уже были?

– Тогда ещё – нет. Но, детка, что ты от меня хочешь, я же не ясновидящий! В самом деле у Мирры родился мёртвый ребёнок, девочка. Её похоронили, как полагается, больше я ничего не знаю.

– А королева очень страдала? Я бы с ума сошла после смерти ребёнка.

– Да дети ж вечно мрут, всегда так. Чего сходить с ума? Просто надо родить ещё. Впрочем, не знаю, мы тогда всё время в походах были.

– А кто может знать?

– Твой зверь и может. Я так понимаю, Мирра ему тебя отдала и сказала вынести в другое место, которое не будет уничтожено. Но по каким-то соображениям он вернул тебя назад.

Веля подумала.

– Я, конечно, не семи пядей ума, – сказала она, – но объясните мне, как небольшой зверь, не дельфин и не кит, может унести новорожденного ребёнка?

– Детка, ну ты даёшь. Дети Ночи меняют тела.

– Перерождаются? Это я знаю. Но я думала, все перерождаются?

– Дело не в перерождении, двое могут превращаться в человека. Ты что, не знала? Лис нашего величества, или вашего рода, перекидывался в странного такого… с бородой и вечной улыбочкой. Мы нередко его видели. Жрец – не жрец, что-то по типу невоенного советника, не понять…

– Да что вы говори-ите, Шепан, – протянула Веля, вставая.

Пабам! Хоть один пазл, наконец, занял своё место. Зато другой стал поперёк головы и явственно угрожал снова забить канализацию. Нужно было срочно переключиться.

– А вы поплавать не хотите? – она принялась раздеваться. – Пообжиматься в воде, а?