Текст книги "Песнь ледяной сирены (СИ)"
Автор книги: Марго Арнелл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)
Его ледяной венец.
Глава тридцатая. Зимний бал
Ледяной Венец встретил Эскилля холодно – стужей и ветром. Знали бы духи зимы, что он собирался провернуть, налетели бы на него, призвали новую снежную бурю.
Выходило, что вендиго для них – лишь инструмент. Шестеренка, деталь более сложной игрушки, которая скрашивала их однообразную вечность. А вместо ключика, способного игрушку завести – человеческие жертвы. Отчаявшиеся и готовые на все или попросту обманутые люди.
Эскилль зло мотнул головой. Он не мог уничтожить духов зимы, не мог уничтожить самого Хозяина, но разрушить безжалостный план, ведущий к гибели людей, ему по силам. Что значило – остановить Охоту.
Тень следовала за ним по пятам, но подобная двойственность до сих пор была для него непривычна. Стоило забыться, потерять над тенью контроль, и она замирала. И со зрением (восприятием реальности, если быть точней) творилась настоящая чехарда – мир раздваивался, потому что наблюдал за ним Эскилль двумя парами глаз.
Практика помогла добиться большего контроля и фокусировки. Мир огненного серафима обособился, мир взглядом тени остался в его голове.
Эскилль вынул из кармана плаща оберег в виде инеевого паука и какое-то время изучал его хмурым взглядом. Бьерке расписал весь дальнейших ход действий серафима, но у него были другие соображения на этот счет. Вместо того чтобы окутывать чарами каждое дерево Ледяного Венца, Эскилль решил окружить чарами Ранвайг его Сердцевину по периметру. Если не сработает – сузить радиус, просто уменьшая круг оплетенных чарами деревьев.
Воодушевленный, он принялся за работу. Подходил к дереву, цеплял на его причудливо изогнутую ветвь нить чар и, не обрывая ее, переходил к следующему. На то, чтобы окутать каждое дерево Сердцевины, у него ушло несколько часов. Тень не помогала, хоть и, благодаря отлитому в нее Пламени, могла воздействовать на окружающую реальность. Но ее действия запутали бы Эскилля еще больше, вынуждая контролировать не только собственное тело, но и свою тень. Поэтому она «стояла на страже», высматривая, что позволяло серафиму обходить угрозу стороной. Сейчас ему не до сражений.
Однако все усилия стоили того. Когда Эскилль перешел к последнему дереву, замыкая круг, стало очевидно, насколько умелой колдуньей при жизни была Ранвайг. Морок спадал – корректировать круг не потребовалось. Разумеется, само действие чар невооруженным глазом Эскилль видеть не мог. Он видел лишь одно доказательство того, что морок Ледяного Венца развеян – башню, что высилась в Сердцевине, огромную, достающую шпилем до самых небес.
Полярную Звезду.
Пыл Эскилля поугас, когда он понял, что ни вендиго, ни его убежище быстро отыскать не получится. Да, теперь у него был ориентир, но дожидаться своего убийцу у башни ветров людоед-охотник оказался не намерен. Поиски тени, которая прочесывала Сердцевину по спирали, и несколько часов спустя ни к чему не привели.
На окрестности Атриви-Норд плавно опускалась ночь. Эскилль проголодался и начал замерзать. Огонь заворочался под кожей. Если та стараниями колдовского холода Хозяина Зимы остынет слишком сильно, Пламя вырвется из-под контроля Эскилля, чтобы согреть его – хочет он того или нет. Он неохотно решил вернуться в крепость и наблюдать за поисками тени уже оттуда. Был, однако, и положительный момент: тень такая мелочь, как сумерки, не беспокоила. Ее собственный мир остался прежним, тускло-бело-серым.
У ворот крепости стояли сани с запряженными в них снежногривами. Рядом застыл капитан Анскеллан. Буравить сына тяжелым гневным взглядом он начал на расстоянии. Что на этот раз?
– Бал, – процедил отец. – Я говорил тебе о нем дюжину раз. Но ты, разумеется, предпочел сделать вид, что слушаешь меня – вместо того, чтобы действительно слушать.
Эскилль мысленно застонал. Мысль о Зимнем бале, и без того не слишком для него привлекательную, вытеснили другие.
– Отец, вендиго охотится на людей, которые по собственной воле приходят в Сердцевину Ледяного Венца, – выпалил он. – Найдут Полярную Звезду – победят, и духи зимы исполнят любое их желание. Но обычно они проигрывают. Это их огненные стражи постоянно находят в коконах инеевых пауков.
– И ты, разумеется, решил, что это исключительно твоя проблема, – сухо отозвался капитан. Потрясенным он не выглядел. Впрочем, потрясенным он не выглядел никогда. – Объясни мне, что за странная у тебя потребность – делать все в одиночку и, что важнее, в обход правил?
Эскилль начал рассказывать про Ингебьерг, про тень, про чары Ранвайг и башню, но под неодобрительным взглядом отца слова спутались, как нити клубка, с которым поигрался кот.
– Сегодня ты отправишься на Зимний бал, как того требует традиция, а затем присоединишься ко мне на Совете стражей, – отчеканил отец. – А завтра утром вместе с сильнейшими и достойнейшими членами Огненной стражи мы устроим нашу собственную охоту. Я даже разрешу тебе присоединиться.
Эскилль открыл было рот, чтобы напомнить, кто именно начал настаивать на необходимости защитить людей от вендиго, но капитан не дал ему и слова вставить.
– Знаю, не самое мудрое из решений – ты можешь подумать, что я поощряю твою самодеятельность. Но ты и впрямь сделал немало для защиты города – хоть и теми путями, которых я не одобряю. Думаю, участия в охоте на вендиго ты заслужил.
Эскилль так и застыл с разинутым ртом. Это что сейчас, была… похвала? Скудная, завуалированная, приправленная критикой, но похвала?
– Отец, – так сдержанно, как мог, сказал он. – Каким образом какой-то бал может быть важнее ловли опасного существа, воплощения голода и стужи?
– Важен не сам бал, а то, что он олицетворяет. Огненная стража, даже раскинутая на десятки городов, должна оставаться единой. Мы должны оставаться в курсе событий, обмениваясь опытом и вестями друг с другом. А люди, которые пришли на Зимний бал, должны видеть своих защитников радующимися жизни и уверенными в себе. Должны знать – или думать, что находятся в полной безопасности, раз сами огненные стражи могут позволить себе пить вино и танцевать. Это больше дипломатия, нежели привычная деятельность стражи вроде патруля или боя с исчадиями, потому тебе этого и не понять.
Эскилль нахмурился. Нет, одобрение отца ему явно почудилось.
Капитан Анскеллан устало вздохнул.
– Пойми, Ледяной Венец всегда населяли опасные существа. Нашим людям всегда угрожала опасность. Но Зимний бал и Совет стражей – редкое событие, чью важность ты прежде других должен понимать. Я создал эту традицию – я, а не столичный капитан, или его дед, основатель Огненной стражи. И я вправе требовать, чтобы ты ее соблюдал. Однажды ты продолжишь мое дело. Ты – сын капитана. Пора быть им, а не только называться.
Эскилль кивнул. А что ему еще оставалось делать? Отец знает его замыслы и теперь не спустит с него глаз. Но он не собирался весь вечер изображать из себя напомаженную и наряженную марионетку. Если тень найдет логово вендиго, он отправится туда. Последуют ли за ним сильнейшие и достойнейшие огненные стражи – исключительно их дело.
– Есть только одно но… – Взгляд капитана остановился на перчатках огненного серафима.
– У меня все под контролем, – заверил Эскилль.
– Я думаю, ты понимаешь, почему у меня до сих пор есть сомнения на этот счет, – сухо сказал отец.
Эскилль проглотил обиду, чувствуя на языке ее горький вкус. Сейчас не время для семейных дрязг и воспоминаний о прошлом, которое вмешивалось в его настоящее до сих пор. Невидимое, словно призрак.
И незыблемое, словно зима.
В казарме он облачился в парадный красный мундир и строгие брюки. Приходилось признать – на натренированном теле наряд, оставленный для него отцом, сидел неплохо, а красный создавал интересный тандем с темным цветом его волос.
Эскилль сел в сани, где его уже ждал отец. Снежногривы помчали их к Зимнему дворцу.
Первоначально бал проходил прямо на крепостном дворе. По всей площади устанавливались жаровни с колдовским огнем – своеобразные копии Чаш Феникса, только их целью была защита от холода, а не от исчадий льда. Зимний бал и Совет стражей в Атриви-Норд стали традицией, хотя нечто похожее стали устраивать и в столице, Нордфолле.
В особенно плохой для островитян год (Эскиллю тогда и семи не исполнилось), когда обезумевшими от голода исчадиями льда была уничтожена Таккана и несколько других деревень, король посетил Атриви-Норд во время Зимнего бала. Разумеется, учинив своим визитом нешуточный переполох. Совет стражей тогда продолжался три дня и закончился охотой на исчадий в Ледяном Венце. Король лично возглавлял охоту. То ли он решил хоть как-то приободрить людей, то ли впрямь счел Зимний бал хорошей традицией, но вскоре после его отъезда в Атриви-Норд прибыли столичные строители, которым было велено построить более подходящее вместилище для бала. Так в их крохотном городишке появился Зимний дворец.
По его подобию назвали и проходящий в нем каждые двенадцать месяцев (по старому стилю календаря) бал. Вот только в нем не было ничего зимнего. В расставленных по четырем стенам зала каминах резвились выловленные из Фениксова моря саламандры. От огненных ящерок исходил сильный жар, что позволяло модницам Атриви-Норд щеголять в самых открытых – и откровенных – платьях. Их шили из тонких тканей – летящих, газовых, полупрозрачных, тех, что в обычное время уступали в ценности шерсти и меху.
И цвета здесь непривычные: появиться на Зимнем балу в белом, голубом и серебристом – дурной тон. Люди устали от них. В этот день им хотелось более ярких, взрывных красок. Все оттенки огня, а еще… зеленый – с десятками полутонов. Не только привычный, хвойный, зеленый, но и малахитовый, изумрудный, нефритовый, салатовый, мятный и травяной.
Совсем не зимний бал… Но это единственное время года, которое они знали. Другие, даже оставшиеся в памяти благодаря прошлым поколениям, для жителей Крамарка – пустой звук.
Выбравшись из саней, Эскилль направился в бальную залу. Отец остался в вестибюле слишком роскошного для Атриви-Норд дворца – встречать давних друзей-капитанов. Для этой цели куда логичней было бы нанять лакеев, как это делали в Нордфолле, но у Улафа Анскеллана был свой собственный взгляд на многие вещи. С общепринятым он часто не совпадал.
Двигаться одновременно с разделенной тенью оказалось задачей не из легких. Да, их было двое, но сознание им принадлежало одно. И все же Эскилль не мог позволить тени застыть на месте, упуская драгоценное время. К утру он уже должен был знать, где находится логово вендиго – чтобы не допустить блуждания вслепую десятка капитанов по смертельно опасному Ледяному Венцу. Да, им не впервой сражаться с исчадиями, что расплодились по всему Крамарку. Да, порой до их городов долетали и духи зимы. Но они не знали, на что способны по-настоящему разозленные духи, чью игру пытаются испортить люди.
Они не знали, что такое – снежная буря.
Стоило Эскиллю отвлечься, как тень едва не врезалась в дерево. Он отшатнулся, хотя на его пути не было препятствий. Со стороны огненный серафим мог показаться или сумасшедшим, или пьяным. И то, и другое могло навредить его репутации… а она и без того не безупречна.
Пространство дворца полнилось людьми в причудливых и роскошных нарядах. Здесь собрались, казалось, все горожане – огромная зала едва вмещала их. Строгие мундиры, игривые платья, саламандры в каминах...
И танцы. Куда же без них. Эскилль поморщился – заставить его танцевать могли разве что босые ноги и битые стекла.
– Какое потрясающее платье! – восхищенно сказала одна девушка другой.
– Это от здешних умелиц, ледяных сирен. Их магазинчик…
Эскилль прошел мимо, скользнув взглядом по гладкой ткани, стекающей с плеч по точеной фигурке.
Стоя в центре зала, словно истукан, наблюдая за танцующими парами и расточая бессмысленные улыбки, огненный серафим чувствовал себя бесполезным. Необходимость управлять собственной тенью хоть немного скрашивала ощущение, что он впустую тратит свое время.
Нильс, непривычно серьезный и важный в своем золотисто-черном мундире, танцевал с Аларикой. Она была прекрасна в красном шелковом платье, в тон волосам. Танец закончился. Следопыт, только сейчас заметив Эскилля, направился к нему. Аларика, едва взглянув на огненного серафима, подошла к камину с саламандрами. Она снова была бледна, снова не могла согреться.
– Я знаю, как это выглядит, – выпалил Нильс. Он казался решительным, но зачем-то вцепился рукой в золотую пуговицу, и беспрестанно ее крутил. – Но Аларика мне нравится – действительно нравится. У тебя был шанс – она была рядом с тобой, но ты... ты ее не ценил. Я не повторю твоей ошибки.
– Это была не ошибка, Нильс, – вздохнул Эскилль. – Невозможно полюбить человека только за то, что он рядом.
– А я... полюбил.
Аларика была права – он дурак и слепец, который не видит ничего дальше собственного носа. Сблизили ли их совместные патрули или в первую же их встречу Нильс понял, что… пропал?
– За время нашего знакомства ты признавался в любви пяти девушкам, – заметил Эскилль. Впрочем, он не ставил перед собой цель уязвить друга.
– Аларика – особенная. Не только потому, что она прекрасна, и она – огненный серафим. Она – та самая, понимаешь?
«Понимаю».
– И я не боюсь твоего огня, ясно? – не слишком уверенно сказал следопыт.
– Нильс, я не буду с тобой драться, – тихо рассмеялся Эскилль. Силы неравны, и это несправедливо, но дело не только в этом.
Нильс послал ему недоуменный взгляд.
– Я же собираюсь отбить у тебя девушку.
«А была ли Аларика когда-то по-настоящему моей?»
Эскилль похлопал друга по плечу затянутой в перчатку рукой.
– Думаю, вы будете прекрасной парой – если Аларика, конечно, подпустит тебя достаточно близко и великодушно позволит себя любить. И быть может, однажды даже ответит взаимностью.
Оставив недоумевающего Нильса лелеять мечты о красноволосой охотнице, Эскилль направился в дальний конец зала. Не дойдя, дернулся, словно от удара.
Удар и был, но не здесь: блуждающая в Сердцевине тень столкнулась с исчадием льда.
Если тень исчезнет, рухнет весь его тщательно выстроенный план. А значит, оставаться в стороне не получится. Нужно драться.
У тени не было верного клинка, который можно зажечь касанием. Но было кое-что другое – дар огненного серафима. Самое сильное в мире пламя.
Эскилль поспешно спрятался за колонну. Прикрыл глаза, мысленно становясь тенью – переключая все внимание на нее. Главное, следить, чтобы его настоящее, живое тело сохранило твердость в ногах и не сползло на пол. А еще лучше – чтобы не повторяло действия тени, которая в этот самый момент призывала вложенное в нее Ингебьерг Пламя.
– Скажите, все сыновья капитанов так скромны? За весь вечер вы едва перемолвились с земляками и несколькими фразами. Знаю, это нескромно… но я наблюдала.
Эскилль не сразу понял, откуда в ночном лесу, где кипел бой, мог взяться томный девичий голос. Поняв, мысленно застонал.
Или не мысленно?
– Что-то не так? – встревожилась юная особа с золотистыми кудряшками. Хорошенькая, ладная и очень раздражающая своим появлением в такой неподходящий момент.
Эскилль заставил часть своего сознания вынырнуть из тени и перетечь в тело у колонны. Заминка вышла ему боком: Снежный Призрак послал вперед ледяную волну, отшвырнувшую тень назад. Дернувшись, серафим с трудом сфокусировал взгляд на юной барышне, тревога которой нарастала с каждой секундой его молчания. Сделать это было непросто – в глазах двоилось. Эскилль одновременно видел и миловидное личико, и Ледяной Венец.
«Ты – поднимайся и зажигай огонь, а ты, будь проклят, скажи уже хоть что-нибудь!»
Тень, раскинув руки в стороны, зажгла обе ладони. Эскилль выдавил:
– Все в порядке. Просто повредил ногу в последнем патруле.
– О-ох! – В голубых глазах плескалось искреннее сожаление. Вот только Эскилль бы предпочел, чтобы направлено оно было на любого другого человека в зале… только не на него. – Может, позвать лекаря?
Одна его – темная – половина мазнула пламенеющей ладонью по морде исчадия, вырывая из его горла болезненный крик. Другая половина натужно улыбнулась. Руководить действиями тени и держать под контролем собственные мышцы – то же самое, что писать слова обеими руками. Стоит хоть на мгновение ослабить контроль – и возникает жуткая путаница.
Тень проигрывала – ей не хватало его командования. Как только Эскилль отвлекался, она замирала, превращаясь в очень легкую мишень. Из-за его невнимательности Снежный Призрак подобрался слишком близко. Холодная, неживая рука готова была вонзиться в тело тени, где билось огненное сердце. И вырвать его из эфемерной груди.
Паникуя, Эскилль подался вперед. Если исчадие потушит Пламя тени, он ее потеряет. Если это случится, его тень – часть его души – станет исчадием льда. Как скоро Хозяин Зимы ее заберет? Как скоро даст ей пугающее ледяное воплощение?
Неважно. Он просто не мог позволить этому произойти.
Эскилль закрыл глаза, снова сосредотачивая все внимание на тени. С юной незнакомкой он разберется потом. Когда опасность минует, он придумает, чем оправдать свое поведение. Сейчас было важнее всего не ошибиться. Один шанс на выживание. Эскилль не мог его упустить.
Когда рука исчадия льда коснулась тени, за ее спиной распустились огненные крылья. Снежный Призрак не успел уклониться. Пламя наследников Феникса, серафимов, настигло его.
Предсмертный вопль исчадия вдруг смешался с человеческим криком. Тень сползла на заснеженную землю, а Эскилль открыл глаза. Взгляды, полные страха, злости, недоумения. И раздражающе высокий истеричный визг.
– Он пытался меня убить! – захлебываясь страхом, кричала юная незнакомка с золотыми кудряшками.
Со смирением стоящего на эшафоте человека Эскилль перевел взгляд вбок. За его спиной в теплом воздухе бальной залы покачивались два огненных крыла.
Расторопные стражи сдернули с него горящие остатки мундира и выбросили через окно. В руку повыше локтя впились отцовские пальцы. Капитан практически выволок сына на морозную улицу.
– Ты хоть представляешь, как ты меня опозорил?!
Эскилль не слышал. Одним из разделенных надвое сознаний в белоснежной дали меж стеклянных стволов он увидел ту, чей образ никогда не сотрется из его памяти.
Скрипачку. Сирену, лишенную голоса.
Глава тридцать первая. Песнь Белой Невесты
Столкнувшись с землей, тилкхе распались снегом. Сердце болезненно сжалось. Правда в том, что снежные стражи способны пережить удар об оледеневшую землю. Сольвейг – нет.
Какое-то время она просто лежала на снегу, восстанавливая дыхание. Задаваясь вопросом: насколько же огромен был Хозяин Зимы, если так велика его корона?
Один взмах заиндевевших ресниц – и мир вдруг изменился. Сольвейг видела Полярную Звезду, хотя не должна была – ведь находилась вне ее, за пределами окутанных мороком стен. Землю сотрясла дрожь, хрустальные ветви Ледяного Венца тихонько задребезжали. Обеспокоенная, Сольвейг вскинула глаза наверх. Что же происходило в Полярной Звезде?
Ей послышалась сквозь стены многоголосая Песнь сирен. Сердце в груди радостно затрепыхалось. С ледяных сирен спал морок.
Думать о причинах происходящего времени не было. Сольвейг торопливо обыскивала снег в поисках скрипки, что выскользнула при падении из ее рук. Гадала: почему ее не преследуют духи зимы? Решили, что она не выжила после падения с башни?
Или…
За спиной Сольвейг раздались тяжелые шаги. Они с хрустом ломали корку наста на нехоженом снегу и втаптывали ее в пушистое подбрюшье. Кто-то стоял за ее спиной. Кто-то с тяжелым, хриплым дыханием, который наверняка вырывался изо рта клубами пара.
Все инстинкты Сольвейг вопили об опасности. Медленно повернувшись, она поняла, что ошиблась в одном: от стоящего перед ней монстра пар исходить никак не мог. В нем не было ни капли тепла – ему просто негде было задержаться. Сольвейг чувствовала родственную стихию и знала, кого видит перед собой. Не узнать его, даже никогда прежде не видя, было невозможно.
Ни мышц, ни плоти на выпирающих костях. Высокий – в полтора раза выше человека – ледяной монстр был сутулым и настолько худым, что Сольвейг могла пересчитать его ребра, обтянутые землистой кожей. Руки с невероятно длинными, в палец человека, острыми когтями опускались ниже коленей. За монстром тянулась цепочка следов, оставленных очень узкими и длинными стопами, с точками-когтями. В свежем до хруста воздухе витал мерзкий запах гниения и разложения, на вытянутой звериной морде горели красные глаза. Как и всегда, вендиго мучил неутолимый голод.
Сольвейг оцепенела. «Фрейдис не врала. Можно сойти с ума, просто глядя на него».
Но никто из ледяных сирен не говорил, что вендиго отбрасывает сразу две тени. Одна тень спокойно лежала на снегу, а другая… С другой тенью, которая будто обрисовывала монстра, стоя за его спиной, творилось что-то неправильное. Она казалась слишком густой, слишком плотной. Вырезанная из черного картона форма, расплывшееся на белом пятно из черного дегтя.
Сольвейг, сглотнув, отшатнулась. А потом, не помня себя от ужаса, бросилась к стоящим в отдалении «деревьям» – зубцам стеклянной короны.
Вендиго с двумя тенями не сразу последовал за ней. «Он играет с тобой, как кошка – с мышью, как духи зимы – с людьми, – ожил в голове голос Фрейдис. – Он, возможно, даже даст тебе убежать. Недалеко, конечно, и ненадолго. Как только ты по глупости решишь, что ты в безопасности, он настигнет тебя… и прихлопнет когтистой лапой. Сожмет, раздавит, и слижет с пальцев твою еще горячую кровь».
Летта всегда морщилась, когда Фрейдис (редкая гостья в их доме, по правде говоря) рассказывала подобные истории. Говорила, ей не по душе «кровавые сказки», на что Фрейдис с присущим ей ледяным спокойствием отвечала: «Это не сказки». И вот теперь по пятам Сольвейг шел герой одной из самых страшных историй Фрейдис про мертвый лес.
От вендиго ей не скрыться. Все, что Сольвейг могла противопоставить тому, кто знал Ледяной Венец как свои пять пальцев – это ее диковинная, сплетенная с музыкой сила. А потому, как бы сильно ни сотрясала тело дрожь, она остановилась и развернулась к духу-людоеду. Вскинула смычок – ее верный клинок, ее оружие. И заиграла. Неторопливо идущий к ней вендиго (в отличие от Сольвейг, он и не думал переходить на бег) на мгновение даже будто оступился. Вряд ли он видел когда-нибудь, чтобы жертва пыталась спастись музыкой, которую сама же и создавала.
Дерганый ритм, пропущенные ноты, рваная мелодия – это лучшее, на что она сейчас была способна. Но цель достигнута – касаясь смычком струны за струной, Сольвейг заставила зубцы короны Хозяина Зимы по обеим сторонам от нее склониться друг к другу. Стеклянные витые шипы соприкоснулись островерхими наконечниками. Вендиго вверх не смотрел. Нес к ней обе свои тени.
С каждой брошенной в тишину мертвого леса нотой ветви деревьев все крепче сплетались, сращивались между собой. И с каждой нотой вендиго сокращал расстояние.
Сольвейг занервничала. Она не успевала. Когда дух-людоед подобрался слишком близко к еще не заряженному капкану, она изменила тональность и ритм. Смычок терзал струны, рождая чуть визгливую, истеричную мелодию, что своей какофонией резала слух. Сольвейг отдала почти все силы этой Песни, но возникшая ударная волна отбросила вендиго лишь на пару шагов. Она сменила тактику и заострила поднявшиеся в воздух снежинки, а потом бросила ему в лицо. Целилась в глаза, хоть и рисковала вызвать еще большую ярость вендиго. Спровоцировать его.
Фрейдис говорила, что в нем, как и в каждом монстре Ледяного Венца, живет стихия. Но управлять ею так, как это делают духи зимы и сирены, вендиго не умел. Потому и отмахивался от метательно-ледяного оружия, рыча от злобы, пока Сольвейг сплетала над ним ветви стеклянных деревьев наподобие неоконченного шалаша.
Ловушка была почти готова. Осталось совсем чуть-чуть.
Из глаз вендиго текла кровь, а внутри бушевала ярость. По стягивающимся вокруг него деревьям проскрипели длинные, с человеческую ладонь, когти. Сольвейг поняла, что попалась. Игры закончились в тот момент, когда жертва показала зубки. Теперь за самонадеянность ее следовало проучить.
А потом неправильная тень вендиго шагнула в сторону. И… призвала огонь.
Сольвейг от изумления прекратила играть. Объятая огнем тень напала на своего хозяина в полнейшей тишине.
К запаху гниения добавился запах горелого мяса. Он и отрезвил Сольвейг. Тряхнув головой, она возобновила Песнь. Горящая тень кружила вокруг вендиго, но за пределы очерченного Сольвейг круга из зубцов-деревьев не выходила, каким-то образом понимая, что она задумала. Стеклянные шипы наконец тесно сплелись друг с другом. Тень успела вынырнуть из узкой щели в самый последний момент. Вендиго… не успел. Его нескладное тело и несоразмерно длинные руки и когти не оставляла шансов для подобного маневра.
Зубцы короны Хозяином Зимы стеклянным куполом накрыли духа-людоеда.
Тень застыла, потухла, словно втянула в себя собственное пламя. Сольвейг нерешительно опустила скрипку. Так они и стояли, разглядывая друг друга – она была уверена, что лишенная глаз тень разглядывала ее в ответ.
Хотелось спросить «Что ты такое?», но ответ отыскался сам собой.
Он вынырнул из частокола зубцов справа от Сольвейг. Привлекательное юношеское лицо, густо-черные, как «неправильная тень» вендиго, волосы… и взгляд, который отчего-то смущал.
«Ты?» – одними губами удивленно спросила Сольвейг.
Его появление здесь не было случайностью. Огненный серафим искал вендиго – горящие решимостью глаза сказали ей об этом.
– Как ты это… Скрипка, деревья… – Помотав головой, он перебил сам себя. – Потом. Умеешь шить?
Неожиданный вопрос заставил ее брови вопросительно взлететь.
– Мне нужно пришить тень обратно, пока эта тварь не убила кого-нибудь еще.
«Эта тень… твоя?» – изумленно спросила Сольвейг.
Огненный серафим зачарованно смотрел на сложившиеся в слова снежинки.
– Я не хотел нападать до вендиго до того, как приду сюда. Боялся, что разделенного Пламени не хватит, и тогда он уничтожил бы сначала тень, а потом, быть может, и меня.
Не отрывая взгляда от вендиго, Сольвейг сыграла быструю мелодию.
«Ты спас меня».
– По-моему, ты и сама неплохо справлялась, – улыбнулся серафим.
«Не сейчас. Тогда, когда ты меня коснулся».
Улыбка стекла с вдруг помрачневшего лица. Неужели он корил себя за то, что оставил на ее коже шрамы?
«Ты спас меня, – упрямо повторила Сольвейг. – Если бы не ты, я бы так и бродила по Ледяному Венцу одурманенной тенью, пока во мне оставались крохи тепла. А потом…»
Кем бы она стала? Исчадиям льда? Ветром?
Огненный серафим мимолетно улыбнулся и вынул из набедренной сумки небольшую закрытую пиалу.
– Так что насчет шитья? Я могу, наверное,сделать это сам, но мне бы пригодилась твоя помощь. Кстати, я Эскилль.
Назвав свое имя, Сольвейг отложила в сторону скрипку. Серафим попросил ее вдохнуть из пиалы зачарованного пепла. Она послушалась. Мир изменился, изменился и сам Эскилль. Он потерял свою человеческую личину, оставшись абрисом, фигурой с крохотными отверстиями по краям.
– Шей как сможешь, – донесся до нее глухой, полый голос. – Ингебьерг исправит потом, если что.
Эскилль и его тень сошлись в одной точке, касаясь друг друга очертаниями. Прищурившись, Сольвейг разглядела, что от тени – самом ярком, чернильном пятне в окружающем ее сером мареве, отходили тоненькие дымчатые нити. Она схватилась за одну, вдела в отверстие в абрисе огненного серафима. Нить затянулась сама, будто прикипев. Сольвейг зашнуровала каждую и сплела Эскилля с его тенью, пока в шаге от нее ярился вендиго, пытаясь изнутри пробить или расцарапать сплетение ветвей.
Ощущая в себе что-то чужеродное, Сольвейг закинула голову и выдохнула в небо… дым. Мир тотчас вернул себе прежние очертания, прежние краски и прежнюю глубину. Хотелось бы ей знать, что это за колдовство. Прежде она знала только магию льда и пламени. Сейчас к ней добавилась чуждая ей теневая.
– Спасибо. А теперь… отойди. Желательно, как можно дальше.
Голос серафима изменился. Проследив за его взглядом, Сольвейг увидела горящие алой яростью глаза. Вендиго отпечатывался в обоих мирах: и в реальном, и в том, где тень была отчетливей, очевидней, а сам Эскилль – призрачней и бледней.
Сольвейг предпочла быть как можно дальше от монстра в обоих мирах.
Напряженный и сосредоточенный, Эскилль медленно вынул из ножен меч. Зажег его, нежно скользя ладонью по зачарованной стали.
– Выпускай монстра, – глухо сказал он.
Сольвейг, взволнованная, медлила.
Да, сущность вендиго делала его уязвимым к огненной стихии. Но не все так просто: Фрейдис говорила, что существо с ледяным сердцем, что когда-то давно было человеком, может с легкостью превратить человеческое сердце в кусок льда. Говорят, люди падали замертво, если слишком долго смотрели в горящие алым голодом глаза. Вендиго до последнего оставался за спиной жертвы, неотступно преследуя ее и доводя до помешательства. Лишь наигравшись, убивал.
Сольвейг с детства задавалась вопросом: откуда ледяные сирены вроде Фрейдис все это знают? Ведь те, кто однажды столкнулся с исчадиями льда – и, уж тем более, с вендиго – как правило, не выживали. И только сейчас ей пришла в голову безумная мысль. Что, если Фрейдис нашла себе союзников среди духов зимы, среди носителей родственной ей стихии? Не так уж безумно, если вспомнить о Льдинке… и о той, от кого ледяные сирены рождены.
Решимость в глазах Эскилля помогла Сольвейг принять решение. В воздухе разлилась сиренья Песнь.
Кокон льда, хрустнув, разбился. Осколки брызнули во все стороны, отражая пылающие полосы Северного Сияния, что шлейфом тянулся за уходящим солнечным ветром.
