Текст книги "Песнь ледяной сирены (СИ)"
Автор книги: Марго Арнелл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)
Глава двадцатая. Искры души
В памяти Эскилля Бия осталась испуганной девушкой, не слишком разговорчивой и немного наивной. Даже если предположить, что отец прав, и в прошлый раз она действительно позволила духам зимы себя обмануть и завлечь в Ледяной Венец, и, не желая признавать это, придумала жутковатую сказочку про похитителя…
Но она точно не была сумасшедшей.
Бие чудом удалось избежать участи стать главным блюдом в вечном пиршестве детей и подданных Хозяина Зимы. Ее спасли, от нее отвели беду, ее в целости и сохранности доставили в город. А она… вернулась. Вернулась в мертвый лес, который в конце концов ее и погубил.
Эскилль ничего не понимал.
Едва придя в Ледяной Венец, они уже от него отдалялись – с телом Бии на сделанных из плаща Нильса «санях».
– Что, если до нее добрался похититель? – спросила Аларика, через плечо поглядывая на мертвую девушку.
– И похитил снова? – недоверчиво хмыкнул следопыт. – И вдобавок приволок сюда вместо того, чтобы тихо убить? Да еще и позволил взять с собой кинжал?
– Вынужден согласиться с Нильсом.
Эскилль хмурился, пытаясь отделаться от мысли, что смерть Бии – его вина. Будто он мог взять и поместить девушку в непроницаемый кокон, чтобы ее не коснулась беда. Или посадить на цепь, не позволить вырваться из города в проклятый смертоносный лес.
– Тебя как будто не радует то, что приходится с ним соглашаться, – рассмеялась Аларика. От взгляда Эскилля улыбка на ее губах замерзла. – Брось, ты же буквально каждый день рыскаешь по Ледяному Венцу в поисках мертвецов.
– Я ищу не мертвых, а причину, по которой они мертвы, – сухо отозвался он. – И даже если так… Черствое сердце вряд ли сделает из меня хорошего стража.
– Не могу назвать себя мягкосердечной, но это не мешает мне быть превосходной охотницей, – усмехнулась Аларика.
– Это не одно и то же. Ты рвешься уничтожать исчадий льда, а я хочу уберечь от них жителей Атриви-Норд.
Как старшие стражи, что зачищают от исчадий льда близкие к городу полосы живого леса, позволяя лесорубам и дальше заготавливать дрова, мужчинам охотиться на пушного зверя, женщинам запасаться ягодами для чаев, растениями для отваров и зелий и целебной живицей – смолой хвойных деревьев. А значит, помогая им не просто выполнять привычные обязанности, но и выживать на суровом Крамарке, который не знает ничего, кроме зимы.
Как отец, как Вигго Эдегор и вся его городская стража, что обеспечивали порядок в городе и дарили его жителям уверенность в завтрашнем дне. Их задача куда масштабнее и важнее, чем просто истребление исчадий.
Эскилль никогда не стремился убивать. Отнимая жизнь очередной ледяной твари, он не испытывал ничего, кроме мрачного удовлетворения, продиктованного долгом и уставом огненных стражей. Куда с большим удовольствием он бы защищал людей, не оставляя на белом снегу останков из серебристого пепла.
Огненные крылья все за него решили.
– Называешь меня убийцей, а себя – благородным защитником? – усмехнулась Аларика, возвращая ему холод.
Нильс прятал сконфуженный взгляд. Он вызвался в одиночку тянуть «сани» по снегу, но, касаясь плечами при ходьбе то Эскилля, то Аларики, бедняга, оказался меж двух огней. Причем буквально.
– Нет, я…
Аларика резко махнула рукой, перебивая, чем внезапно напомнила Эскиллю отца. Не самое лучшее из сравнений, оно заставило его замкнуться в себе.
В строенном хмуром молчании они добрались до крепости стражей. Нильс не дал огненным серафимам и рта раскрыть – помчался наверх «доложить капитану о произошедшем». Явно спешил избавиться от роли третьего лишнего. Аларика, тряхнув красными волосами, ушла тренироваться, по ее собственным хмуро брошенным словам. Она покинула крепость Огненной стражи – похоже, нашла мастера-лучника где-то за ее пределами. Те, кто уже не мог сражаться в Ледяном Венце – в силу возраста или подорванного здоровья, часто становились наставниками и посвящали свою жизнь тому, чтобы передать опыт молодому поколению.
Рядом с Эскиллем остался только вызванный кем-то Вигго. Он приказал младшим стражам забрать тело Бии в мертвецкую.
– Что она забыла в Ледяном Венце? – Рыжеволосый верзила сокрушенно покачал головой. – Бедная девочка… Даже похоронить ее некому.
– Она же совсем молодая, – недоуменно отозвался Эскилль. – У нее что, совсем не осталось близких?
– Мать умерла, когда Бия была еще малышкой. А отца она неделю назад предала огню.
Эскилль проводил взглядом стражей с телом Бии. Еще одна потерявшая близких одиночка, которая пришла в Ледяной Венец – и неважно, насильно или же по собственной воле. Не может быть таких совпадений. Просто не может быть.
– Стражи нашли это в кармане ее плаща, – хмуро сказал Вигго.
Эскилль увидел на его ладони листок с написанными аккуратным почерком словами: «Если со мной что-то случится…» И вместо отчетливого продолжения фразы, в которой явственно ощущался страх за собственную жизнь, три неизвестных символа.
– Знаешь, что это такое?
Эскилль покачал головой. Не знал, но догадывался.
Все три символа никакого особого смысла в себе не несли – и магическую силу тоже. Вероятней всего, это были знаки-ключи. В доме Анскелланов когда-то стоял защищенный от огня сундук с тремя зачарованными замками, которые отпирались лишь если вывести на поверхности каждого из них верный знак-ключ.
Вероятность найти в доме Бии что-то, что прольет свет на ее историю, была невелика – даже несмотря на найденную стражами Вигго записку. Угроза попасться – куда более вероятна. И все же Эскилль решил рискнуть.
Он расплавил замок прикосновением и, оставшись никем не замеченным, скользнул внутрь. Самый обычный кирпичный дом – близнец тех, что примостились рядышком вдоль одной из улиц. Небольшие комнаты, в одной из них – обязательный элемент любого дома Атриви-Норд – печь.
Ничего примечательного – ни в скромной обстановке, ни в оставшихся от Бии вещах. Никакой подсказки вроде личного дневника или писем в коробке. И никакого зачарованного сундука. В шкафу Эскилль нашел толстую тетрадь с записанными знакомым почерком кулинарными рецептами и несколько книг о Ледяном Венце (о главной достопримечательности Крамарка, несмотря на окружающий ее ореол страха, писали охотно), и, что неудивительно с такими предпочтениями и таким соседством, самую известную книгу Бьерке «Энциклопедия исчадий льда». Книга новая, с безупречным переплетом и единственной закладкой в виде сложенного листка.
Открывая страницу с закладкой, Эскилль каким-то образом знал, что увидит там. И все равно похолодел, увидев витиевато выведенный заголовок «Вендиго». Захлопнул книгу и со стуком поставил ее на полку. Он наизусть знал историю, что пряталась в черных строчках на белом листе. История про духа-людоеда, для которого голод стал вечным проклятием.
На зачарованном кинжале Бии, который так и не смог стать ее спасением, был вырезан знак огня. В специальном мешочке на поясе Эскилль обнаружил флакон с кровью саламандры. Неудивительно: пламя – единственное действенное оружие против исчадий льда. Бия явно не имела способностей к магии и не могла зарядить кинжал силой огня. Для этого ей и потребовалась огненная кровь ящерки из Фениксова моря.
Увидев руну и флакон, Эскилль решил, что это логично – если Бию никто не похищал, и она по собственной воле отправилась в Ледяной Венец, едва сбежав оттуда, то оружие против исчадий льда ей необходимо. Вопрос только, зачем? Может, Бия имела какие-то особенные счеты с вендиго? Вигго не сказал, от чего умер ее отец. Что, если он стал жертвой вендиго, и Бия решила отомстить?
Эскилль замотал головой. Глупость какая-то. Бия совсем не походила на охотницу – ни телосложением, ни нравом. Она дрожала от страха, убегая от вендиго, и уж точно не горела желанием бросаться в погоню за ним.
Может, он излишне все усложняет? Может, вернувшись домой, Бия так и не сумела избавиться от мыслей о вендиго и решила узнать побольше о том, чьей жертвой она чуть было не стала? С другой стороны, в ее поведении действительно достаточно странностей. Как минимум, то, что буквально час назад выяснилось в разговоре с Вигго: о похитителе Бия не сообщила, не говоря уже о том, чтобы оставить городским стражам его описание. Это действительно странно и недальновидно для того, кто только что вырвался из плена.
Эскилль решил не останавливаться на достигнутом. Он методично обыскал обе комнаты в доме, но ничего достойного внимания не обнаружил. Зато нашел полузакрытую шкафом дверь, ведущую в подвал.
Внутри – темно и холодно, судя по пару, облачком вырывающемуся изо рта. Эскилль снял перчатку. Спустя мгновение на ладони заплясал огонек, словно украденный у свечки. Врезанные в стены полки заставлены продуктами и соленьями – типично для подвалов Атриви-Норд.
И снова никакого сундука или его подобия. Ничего, что могли отпереть охранные символы. Но Бия неспроста оставила в кармане своего плаща записку. Ей отчего-то было важно, чтобы люди, которые найдут ее тело, найдут и ее зачарованный тайник.
Эскилль еще раз осмотрел подвал, пройдясь пальцами по его стенам. Ничего. Но ощущение некоей неправильности пришло не от дома Бии – оно гнездилось у него внутри.
Исчадия льда чувствительны к пламени, он же чувствителен к морозу и льду. В Эскилле достаточно огня, чтобы прикрыть подобно заплатке его уязвимость, но это не значит, что он не может ее ощущать. Каждый раз, столкнувшись лицом к лицу с сильной стужей, Эскилль чувствовал, как пробуждается огонь в его крови, стремясь ее согреть, не допустить, чтобы кожа заиндевела от холода, а пальцы онемели и перестали слушаться. Вот почему после каждого патруля он проверял броню-«кокон» – рьяная стихия могла прожечь ее защитные символы.
Прямо сейчас Эскилль чувствовал оживающее в нем пламя. Так кипяток обжигает горло и губы и горячит тело крепкий алкоголь.
Сосредоточившись, он понял, что защитная реакция его стихии начинает действовать, когда он находится рядом со странным каменным ящиком в углу подвала. Ящик был длинным и пустым, но, силой воли притушив свое пламя, Эскилль ощутил исходящий изнутри лютый холод. Там было что-то еще. Вот только дно – или же крышка второго яруса, обманчиво спрятанного под первым – отказывалась поддаваться. Прищурившись, Эскилль разглядел три нацарапанных на камне квадрата и нарисовал на них знаки-ключи с прощальной записки Бии.
Раздался тихий щелчок, вверх выдвинулись железные скобы. За них он и поднял тонкую каменную плиту. В углублении, отделанным по краю толстым слоем явно зачарованного льда с вырезанными на поверхности сверкающими символами, лежал мертвый мужчина.
Пока в душе Эскилля боролись шок и недоумение, он окинул взглядом темные волосы. Приподнял холодное веко и заглянул в васильковые глаза. Для того, кто мертв уже неделю, отец Бии – а это, без сомнения, был именно он – сохранился прекрасно. Со стороны и вовсе казалось, что он просто спит крепким сном. Так оно, впрочем, и было, вот только отсутствие сердцебиения говорило о том, что ему уже не проснуться.
Стало ясно, отчего Бия так хотела, чтобы тело ее отца нашли. Островитяне верили, что душа – это искры, подобные огненным брызгам, взмывающим вверх от костра. Искры жизни спрятаны в теле человека – в его крови, коже и даже костях. В его мозге, что дает память, в сердце – что жизнь если не дает, то сохраняет. После смерти человека искры души угасают не сразу – чем больше о нем говорят, тем дольше они живут.
Но чтобы душа умершего получила шанс на перерождение, необходим Обряд Пепла.
Бия не могла допустить, чтобы ее отец упустил этот шанс. Она хотела, чтобы его тело предали огню. Вот только отчего-то вплоть до собственной гибели прятала отца в каменно-ледяной колыбели.
Эскилль вернулся в крепость. Голова была словно набита ватой, вместо мыслей – глухая пустота. Он около получаса стоял у окна, с высоты глядя на заснеженный двор крепости – не хотел спускаться в свой подвал, хоть его и не ждало там мертвое тело.
– Вот ты где, – раздалось за спиной.
Огненный серафим казалась уставшей и бледной – тренировка явно выдалась выматывающей. Подойдя к окну, Аларика застыла напротив Эскилла. Глаза честные, виноватые.
– Не хочу ругаться, – примирительно сказала она. – Знаю, со мной бывает непросто. Я, наверное, кажусь тебе высокомерной…
– Иногда, – невольно улыбнулся Эскилль.
Аларика вскинула руки, смеясь:
– Справедливо.
– Но я уважаю тебя за смелость и отчаянность, за то, что ты готова пойти на многое, чтобы добиться своей цели. За то, что ты сбежала из дома, чтобы стать охотником на исчадий льда. Это достойно уважения, правда.
– Спасибо, – тихо выдохнула она. – Мне было нужно это услышать.
Аларика сняла его перчатку, их пальцы переплелись. Эскилль привычно содрогнулся – некоторые страхи так просто не вытравишь, не заглушишь. Но если она будет рядом… Пожалуй, он сможет привыкнуть.
«Если я буду с ней… Я же поступлю… верно?»
Знать бы, кому он задает этот вопрос.
Эскилль будто просил разрешения забыть ту, что каждую ночь приходила к нему во снах, полных музыки и снега. «Она – где-то там, далеко, а Аларика – рядом».
Но было еще кое-что, куда более значительное, чем расстояние. Аларика была огненным серафимом. Скрипачка – ледяной сиреной и, как и любые создания с магией Хозяина Зимы в крови, до смерти боялась пламени.
Эскилль до сих пор помнил боль в прозрачно-голубых глазах, вызванную его прикосновением. Их природу – лед и огонь – не изменить. А с Аларикой они, при всей несхожести характеров, словно родственные души.
Она – девушка, в которую можно влюбиться без оглядки. Красивая, пылкая, настоящая… Но что, если их любовь не будет такой? Что, если в ней не будет ни красоты, ни искренности, ни страсти? Лишь некая судьбоносная печать, вынужденность, предопределенность?
Аларика шагнула к Эскиллю, нежно положила голову ему на плечо, и места для сомнений в его голове просто не осталось.
Глава двадцать первая. Снежная стая
Жизнь казалась Сольвейг снежной периной, которую вывернули наизнанку и хорошенько встряхнули, а потом заново набили снегом. И вроде бы все по-старому: работа у духов зимы, надежда отыскать Летту и скрипка, пусть и другая, в руках… И вместе с тем все неуловимо изменилось.
Она – истинная ледяная сирена, голос которой так же звонок, как и у остальных, пусть и связками ее были струны.
Теперь, когда стало очевидно, что ледяная стихия отзывается на ее игру, Сольвейг твердо намеревалась выяснить, каковы истинные границы ее сил. Когда Хладные напали на застенье, выяснить это не представлялось возможным – дар сирены в Сольвейг тогда только креп, а ее Песни были лишь робкими попытками заставить мир услышать ее голос. Отныне она могла говорить с ним на одном языке.
Дар сирены в ней никогда не засыпал, но Сольвейг всю жизнь учили тому, как являть его миру с помощью собственных связок. Нужно было время, чтобы научиться делать то же самое с помощью струн и смычка. Чтобы понять, как сыграть – а не спеть – сиренью Песнь.
Сольвейг начала с малого – с точки зрения истинных возможностей ледяных сирен, но такого важного для нее лично. При помощи скрипки она училась говорить.
Всю ночь она играла, не боясь, что побеспокоит духов зимы. Им был неведом ни сон, ни голод – только жажда тепла. Наверняка самая главная их сейчас забота – подготовка к торжеству, к загадочному Северному Сиянию. Если дочери Хозяина Зимы и появлялись рядом с ее комнатой, то ничем свое присутствие не выдавали. Однако раз или два по пальцам ног Сольвейг пробегало ледяное дуновение. Возможно, это был один из братьев-ветров – тех, кто не одобряет девичью страсть к нарядам и тщеславие, диктующее им лепить лица и тела изо льда, снега и морозного воздуха. Но даже тогда Сольвейг не перестала играть – но на несколько минут прекратила повелевать пляшущими по комнате снежинками.
Руки от непривычки устали – она устраивала себе лишь коротенькие передышки. Прежде чем Сольвейг окончательно выдохлась, она сыграла свою первую после долгого перерыва Песнь. И результатом ее ледяных сиреньих чар стало выведенное снежинками в воздухе собственное имя.
Хотелось заплакать от радости, которую подарила ей такая малость – нарисованные снежные буквы, будто инеевая роспись Белой Невесты. Вместо этого Сольвейг калачиком свернулась на холодной перине. Ночь обозначила свои права разлитыми по небу чернилами, но на востоке они уже светлели, будто их разбавили водой. Предстоял долгий день, кропотливая работа с иглой и льдистой тканью. Ноющим от напряжения пальцам нужно было отдохнуть.
Уснуть ей не дали.
Разбивший тишину звук не был стуком в привычном для нее понимании. Глухой и нечеткий, он все же заставил Сольвейг оторвать голову от набитой снегом подушки. Поднявшись в кровати, она слепо уставилась в полумрак комнаты. Замерла, вслушиваясь в объявшую Полярную Звезду тишину. Звук повторился, изменив тональность, стал скрежещущим и долгим.
Сольвейг стало не по себе. Она торопливо зажгла лампу, стоявшую в изголовье – один из подарков духов зимы. Казалось, в стеклянном плафоне спала невидимая солнечная сущность. Чтобы разбудить ее, достаточно лишь прикоснуться к лампе, заряжая ее теплом своей руки.
За ледком двери маячил белый силуэт. Широкий и невысокий – будто ребенок-дух в развевающемся снежном плаще. Правда, детей среди духов зимы Сольвейг никогда не встречала.
Невольно зевнув, она поднялась. Звук раздался снова – негромкий, но настойчивый. Держа лампу в руках, Сольвейг подошла к двери. За ночь она покрылась знакомым каждому жителю Крамарка кружевным узором из инея – Белая Невеста славилась особой любовью к рисованию. Но там, где не было ледяных кружев, Сольвейг увидела белоснежные лапы и мордочку – поднявшись на задние лапы, в ее дверь скребся тилкхе.
Сольвейг растерянно перевела взгляд на свою шею, будто надеясь увидеть, что на нее волшебным образом вернулось отобранное ледяной лозой ожерелье из клыков. Да, однажды тилкхе уже ее находил… Но хрупкая, тоненькая, словно снежинка и почти настолько же неуловимая связь между ледяной сиреной и ее стражем подсказывала: тот тилкхе, что так настойчиво просил его впустить, не ее страж. Тогда чей?
Тилкхе всегда держатся только своих хозяев, защищают их до последнего, а если случится, что они умрут – исчезают. Недоуменно хмурясь, Сольвейг распахнула дверь и осветила пространство за ней зачарованной лампой. Ахнула, невольно отступая.
Перед дверью ее комнаты сидело шестеро тилкхе. Сольвейг хлопала глазами, силясь понять, что происходит. Снежный страж, что скребся в дверь, опустился на задние лапы. Ласково ткнулся мордочкой в ее ногу. Как во сне Сольвейг коснулась ладонью белоснежного меха. В тот же миг остальные тилкхе осторожно, словно боясь спугнуть ледяную сирену, сгрудились возле нее.
«Они пришли ко мне, услышав Песнь сирены», – догадалась она. Но даже это понимание ответов на все вопросы не давало. Да, тилкхе никогда бы не доверились никому, кроме ледяных сирен… но где же их истинные хозяйки?
«Здесь. В Полярной Звезде».
Даже блуждай тилкхе по Ледяному Венцу неподалеку, ее Песнь они бы вряд ли расслышали. Башня высоченна, а Сольвейг находилась то ли на пятом, то ли на шестом от верха этаже. Слишком большое расстояние даже для магических существ и сирены, связанных единой стихией льда.
Но раз тилкхе здесь, значит рядом и их сирены.
Сольвейг помрачнела. Платье голосом сирены не сшить, а вот сплести изумительное инеевое кружево, соткать из разрозненных снежинок снежные полотна...
Духам зимы стихия льда тоже подвластна, и, благодаря их родству с Хозяином Зимы они сильнее ледяных сирен. Однако стали бы они, гордые, высокомерные, заниматься шитьем и рукоделием? Но если люди шли в Полярную Звезду за наградой, какая награда могла заставить прийти сюда сирен?
Да и то, что они разделились со своими снежными стражами, не предвещало ничего хорошего.
Полярная Звезда не была безопасной с самого начала – речь все-таки шла о башне самих духов зимы. Но чем дольше Сольвейг находилась здесь, чем больше узнавала… тем отчетливее понимала: нужно уходить отсюда как можно скорей. Правда, не раньше, чем она задаст дочерям Хозяина Зимы самый волнующий вопрос. И не раньше, чем выяснит, зачем тилкхе пришли к ее дверям. К дверям Сольвейг Иверсен, немой, только овладевающей своим причудливым «голосом» сирене, а значит, к самой неопытной среди сирен. И раз они пришли к ней, значит… больше не к кому идти.
Сердце сжалось от плохого предчувствия. Но если где-то в Полярной Звезде были ледяные сирены… Летта могла быть среди них.
Один из тилкхе развернулся и направился прочь. Сделал несколько шагов, замер и обернулся – словно приглашал Сольвейг последовать за ним. Она стрелой бросилась к лежащему на полу платью. Натянула, взяла в руки скрипку – свое единственное, пусть и весьма диковинное, оружие. С сожалением взглянула на лампу – ее придется оставить, чтобы лишнего внимания не привлекать. Лунного света, льющегося через окна башни, достаточно, чтобы не споткнуться на ступенях.
На своих мягких лапах тилкхе спустились на ярус вниз. Сольвейг ничего не оставалось делать, как последовать за ними, трепетно сжимая скрипу со смычком в руках.
Ведомая снежной стаей, она спускалась по лестнице. Представила на миг, как гордо шествует по главной улице Атриви-Норд, как прохожие провожают ее изумленными взглядами: где это видано, чтобы у одной сирены было сразу шестеро тилкхе!
Сольвейг едва не рассмеялась, но от развеявшей грезы мысли по коже пробежал холодок. Как отнесется свита Белой Невесты к ее прогулке, если застанет там, где ей не следовало быть?
Шесть пушистых хвостов покачивались в такт движению. Тилкхе были тихими, словно перышко, упавшее на пол. От Сольвейг исходило куда больше шума, чем от нескольких снежных стражей. Тогда она сняла туфельки и, зажав их в руке, беззвучно заскользила по каменным ступеням.
Они миновали с дюжину ярусов, но не встретили ни одного духа зимы. К счастью, лестниц в башне было две. Одна вилась крутой спиралью в самой сердцевине Полярной Звезды и была такой же прозрачной и обманчиво хрупкой, как Ледяной Венец. Ее украшали ажурные перила и ледовый узор. Ледяными ступенями, однако, дочери Хозяина Зимы пользовались редко – обычно ныряли вниз в проем между витков спирали или неслись по ней вверх как птицы.
Сбоку башню огибала куда более надежная каменная лестница, которая предназначалась для людей. По ней швей разводили по комнатам вечерами, по ней Сольвейг сейчас и спускалась. Не в стиле духов зимы выставить в своей обители что-то вроде стражи… но на всякий случай она была настороже. «Тилкхе предупредят меня об опасности, знаю». Им – даже принадлежащим другим ледяным сиренам – Сольвейг верила как самой себе.
Она и не думала, как много времени займет путь вниз по спирали. Прошло уже, наверное, с полчаса, а Сольвейг все спускалась куда-то, в самые недра Полярной Звезды – или же в самые недра Крамарка. Совсем скоро забрезжит рассвет, спустя час или два сестры-метелицы придут, чтобы сопроводить ее в каморку к Хильде и Дагни. Что они сделают, не обнаружив Сольвейг на месте? Отправятся в полет по башне, чтобы ее отыскать? А найдя, накажут за своеволие?
Зимние ветра усиленно выказывали свое расположение к швее-умелице, но это лишь одна сторона медали. Лишь один их лик. И сама Сольвейг, и все жители Крамарка были хорошо осведомлены о другой их, темной стороне. И все же, не узнав правды, вернуться в комнату она не могла. Даже рискуя быть пойманной духами зимы… и даже самой Белой Невестой.
«Летта», – упрямо стучало в голове, хотя она старательно отгоняла тревожные мысли. Сольвейг боялась обнаружить, что с сестрой случилось что-то плохое. Боялась не найти Летту вообще. Она не знала, куда ведут ее тилкхе, не знала, что ожидает ее в конце пути.
А там были запертые на невидимый замок комнаты, веером раскинутые вокруг лестницы в сердцевине Полярной Звезды. Сквозь щели выдувало снег. Сольвейг прильнула к заиндевелой двери одной из комнат, пытаясь согреть ее своим дыханием. Тилкхе легли прямо на пол и обернули свои лапы хвостами – холод этим созданиям неудобств не причинял. И если Сольвейг, силясь разглядеть сквозь ледяную роспись на двери и стенах, что творилось внутри, сгорала от тревоги и нетерпения, на симпатичных мордочках снежных стражей была написана безмятежность. Они были готовы ждать столько, сколько потребуется.
Наконец не самым теплым дыханием Сольвейг отогрела пространство величиной с глазок. И содрогнулась от увиденного.
Тилкхе привели ее к своим хозяйкам. Из уст сирен лилась тихая мелодия, едва слышимая за ледяным барьером. Грустная, надрывная, лишенная слов, Песнь сирен заполняла каждый уголок их клетки. Но куда страшнее и неожиданнее оказались другие ее обитатели – спокойно снующие между сиренами инеевые пауки. Из их брюха вилась тонкая сверкающая паутина. Сирены пели, переплетая паутинные нити, складывая из нее причудливый узор.
Сольвейг замолотила руками в ледяное стекло, сыграла пронзительную мелодию, пытаясь до них достучаться. Тщетно. Зачарованные, ледяные сирены не слышали ее. «Морок», – с ненавистью подумала Сольвейг. Знаменитый морок духов зимы.
Она могла бы попытаться отпереть или разбить дверь, но какой в этом смысл? Сознание сирен было затуманено, а в чарах такого рода – и в противодействии им – Сольвейг была не сильна. Она бросила на них беспомощный взгляд. Никак не реагируя на происходящее вокруг, сирены плели кружево из инеевых нитей. Сольвейг не увидела тех, кто ткал снежные полотна. Ринулась было к оставшимся комнатам, чтобы отыскать среди сирен Летту, но спугнули доносящиеся сверху голоса.
Положив морды на пушистые лапы, тилкхе, казалось, задремали, но стоило Сольвейг только пошевелиться, тут же навострили уши. Пристально взглянули на нее, словно спрашивая: «Идем?».
«Нет, – со вздохом подумала она. – Вам нужно уходить – пока духи зимы вас не обнаружили».
Читать ее мысли тилкхе не могли – Сольвейг не была их хозяйкой. Но они понимали язык стихии и следовали ему. Воровато оглянувшись, она сыграла негромкую фразу – ее бессловесный приказ. Тилкхе поняли его и распались снежинками, которые вскоре подхватят блуждающие по Полярной Звезде ветра. Свои когти снежные стражи ей не доверили. Она была для них своей, но... не обладала привилегиями хозяйки.
Сольвейг бегом поднялась по каменной лестнице, на мгновение поравнявшись с дочерьми Хозяина Зимы, что спускались по ледяной. К себе в комнату вошла запыхавшаяся от долгого бега, с колющим боком и слезами злости на глазах. Опустилась по стене вниз, бережно положив рядом скрипку, и стукнула по полу сжатым кулачком.
Она узнала секрет Полярной Звезды. Это опасно... Но и у нее теперь были тайны от духов зимы.
