Текст книги "Убийство в Верховном суде"

Автор книги: Маргарет Мэри Трумэн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)

Глава 14

– Я рада, что вам удалось вырваться с работы и наш обед состоится, – обратилась Сюзанна Пиншер к Лори Роулс, встретив ее в вестибюле столового комплекса на Массачусетс-авеню, который обслуживал персонал правительственных учреждений, находящихся на Капитолийском холме. О встрече они договорились не сразу: сначала Сюзанна предложила пообедать вместе, имея в виду в неофициальной обстановке допросить Лори, но та отказалась. Несколько дней спустя уже сама Лори неожиданно позвонила и согласилась на совместный обед.

Они разместились за угловым столиком из светлого дерева. Сюзанна, едва присев, принялась рассматривать свою гостью. Лори Роулс приглянулась ей с первого момента встречи – своей открытостью, любопытством к людям, ясным взглядом широко распахнутых на мир глаз. Она совсем не пользовалась косметикой, и оттого кожа лица, свободная от грима, казалась очень свежей и светлой, почти прозрачной и сияющей тем же глянцем чистоты и здоровья, что и короткие, прямые каштановые волосы. На обед Лори явилась в серой фланелевой юбке, бледно-розовой блузке и синем клубном жакете с эмблемой своей альма матер – университета Джорджа Вашингтона.

– Я была приятно удивлена, когда вы перезвонили и согласились на встречу, – сказала Сюзанна, заказав себе белое вино и кир для Лори.

– Почему? Потому только, что вы меня подозреваете? Нет, мисс Пиншер, я пришла исключительно из любопытства. А любопытны вы мне тем, что многого добились на том поприще, куда я только собираюсь вступить. Поэтому, решила я, наш обед прежде всего в моих интересах.

Сюзанне понравилась ее прямота и откровенность.

– Говоря о поприще, должна признаться, что работа в министерстве – не самое романтическое занятие, но в ней случаются эпизоды, подчас просто захватывающие.

– Я в этом не сомневаюсь.

– Как, очевидно, и у вас, в Верховном суде.

– О да, мне интересно работать, но не только в этом дело. Кое-кто из моих однокурсников устроился клерком в других судах, но работать в самом главном суде страны… от этого порой дух захватывает!

– Конечно, конечно. Насколько я знаю, после убийства Кларенса вас перевели к председателю суда Поулсону. Представляю, как трудно вам пришлось… Чего стоит пережить смерть человека, который работал с вами бок о бок, причем насильственную смерть…

– Да, нелегко, – Лори сделала чересчур долгий, затяжной глоток и, поставив стакан, взяла со стола меню. – Как я проголодалась! Что вы порекомендуете?

– Мясной пирог у них ничего, но день на день не приходится…

– Возьму-ка я калифорнийский салат.

– А я, как всегда, гамбургер с индейкой. Заказать вам вторую порцию кира?

– Спасибо, не надо, но вас пусть это не останавливает.

Сюзанна заказала себе еще вина, потом обратилась к Лори:

– Вы были хорошо знакомы с Кларенсом Сазерлендом?

После мгновенного колебания та ответила:

– Не лучше и не хуже других. – Сказано с деланным безразличием, отметила про себя Сюзанна. Лори, помолчав, добавила: – У Кларенса был… тяжелый характер.

– В каком смысле?

– Он ведь работал у самого председателя, к тому же старшим клерком. Под настроение он остальных клерков мог довести до белого каления. Спросите их – многие вам скажут, что он был просто жестоким.

– Понимаю… – И, совершенно очевидно, размышляла Сюзанна, одним из этих клерков были вы, Лори Роулс. Ей показалось перспективной разработка этой линии, но не впрямую, не в лоб. – Мне показали снимки Кларенса Сазерленда. Очень красивый молодой человек, должна вам сказать.

У Лори как бы мигом осунулось, опало лицо, свечение жизни на нем мгновенно погасло.

Принесли обед. Сюзанна, поглощая индейку, без умолку болтала о своей работе в Министерстве юстиции, рассказывала биографию, цепь событий, в результате которых она оказалась в Вашингтоне на своей нынешней работе. Наконец, без всякого перехода, внезапно, подсказанное интуицией, пришло решение: пора…

– Лори, вы ведь любили Кларенса Сазерленда?

Лори съежилась, будто от удара, лицо ее окаменело, невидящим взглядом она обвела зал.

– Мне не надо было спрашивать?

– Вы вольны спрашивать что вам угодно, мисс Пиншер. Вы – следователь, проводите дознание, а я, если не ошибаюсь, – подозреваемая. К тому же у меня нет алиби, никакого, поскольку приблизительно в то время, когда, как мне сказали, был убит Кларенс, я попала в затор и не могла вырваться. Свидетелей у меня нет.

– Мне все это уже известно, Лори. То, что вас, наряду с многими другими, – я особенно это подчеркиваю – подозревают в убийстве, тоже правда. Однако и вам было бы небесполезно знать, что я никак не заинтересована душевно травмировать людей в процессе разгадки этого преступления.

– Я знаю… Хорошо, вы задали вопрос… Как юрист юристу отвечу вам: наши отношения выходили за рамки чисто служебных.

– Как женщина женщину могу я спросить вас: а он отвечал вам взаимностью?

Лицо Лори исказила гримаса:

– Кларенс был чужд душевным слабостям, неуязвим ни с какой стороны.

– Говорят, он был слаб по женской части.

– Боже, как несовременно и вычурно…

– Тогда сами найдите подходящее слово.

– Он так и не повзрослел – это будет точнее.

Сюзанна улыбнулась:

– Да… вы правы… он был совсем молодым человеком…

– Теперь он труп молодого человека, – голос Лори звучал холодно, лицо обратилось в лед. – Если у вас нет больше вопросов, то с меня достаточно, давайте кончим на этом разговор о Кларенсе Сазерленде.

– Прошу простить мое бестактное вмешательство в ваши личные отношения.

– Отчего же, у вас такая работа, и все-таки… – Лори уставилась в стол, потом подняла взгляд с наложенной, точно грим, улыбкой на лице: – Отчего же, мисс Пиншер. Это я должна извиняться перед вами… Я – человек взрослый, в подтверждение сего факта имею диплом и худо-бедно работаю клерком у члена Верховного суда. Так что уклоняться от вопросов мне не пристало ни с какой точки зрения: приступайте к делу, задавайте любой вопрос, я постараюсь отвечать в меру доступной мне правдивости.

Сюзанна взяла у официанта счет.

– Будь по-вашему, Лори. Итак, вопрос первый: вы убили Кларенса Сазерленда?

Лори ринулась было ответить сразу, но не нашла нужных слов, сбилась и с кривой усмешкой ответила:

– Разумеется, нет.

– Прекрасно. Кто мог его убить, имеете представление?

– Ни малейшего.

– Есть кто-нибудь на примете? Хотя бы как рабочая гипотеза?

– Боюсь, нам не хватит времени.

– Так его не любили?

– Точнее сказать, ненавидели.

– Но не вы лично?

– Не зря говорят, что от любви до ненависти – один шаг, а подчас и его нет.

– С вашей точки зрения, Лори, его убила женщина? Одна из тех, кого он заставлял страдать, как, несомненно, мучил и вас?

– Не знаю, насу него была чертова уйма. Хотя и мужчин, кто ненавидел его смертельно, тоже хватало.

– Обманутые мужья?

– По большей части, но я не имела в виду конкретно их. Честно говоря, – голос ее зазвучал намного увереннее, но и доверительней, – для меня большая загадка, как Кларенс вообще исхитрялся усидеть на месте старшего клерка.

– Даже так? А в моем представлении, несмотря на все недостатки, работником он был отличным: знающим, исполнительным, толковым.

– Не спорю, всеми этими качествами он обладал сполна, да и вообще среди моих знакомых мужчин был одним из самых умных и эрудированных. Но и садист был порядочный, тем и восстанавливал против себя людей. Что он вытворял… как бывал жесток без всякой причины… даже свое начальство изводил… Мы, остальные сотрудники, ждали, что Поулсон вот-вот его уволит, но так и не дождались.

– В чем же, по-вашему, причина такой непробиваемости?

Лори заколебалась.

– Судья Поулсон – джентльмен, да и как человек высоко порядочен. Хотя и он, между нами говоря, не лишен слабостей. Так вот Кларенс, многие поговаривают, умел играть на этих слабостях, не давая себя уволить.

– О каких слабостях идет речь?

Лори удивленно пожала плечами:

– Кларенс, очевидно, знал такие вещи о Поулсоне, которые при огласке могли бы скомпрометировать судью. Что это за вещи, мне неизвестно. – Говоря это, Лори не была с Сюзанной до конца откровенна. Ее мысли влекло назад, к тому вечеру в здании суда, когда они с Кларенсом сидели одни у нее в кабинете. Она, помнится, только что кончила знакомиться с написанным им заключением по одному делу…

– Завидую я тебе, – призналась она тогда.

– Чему именно?

– Умению разобраться в сложнейшем деле, например этом, быстро разложить его на части и снова свести воедино – кратко, доходчиво и грамотно. Молодец!

Он рассмеялся:

– Много ли для этого нужно? Соответствующее сочетание генов, незаурядный интеллект, обостренное чутье, врожденный талант и инстинкт выживания на уровне шестого чувства – только и всего.

– Ты, однако, самоуверен. А вот судье Коноверу ты кажешься совершенно другим, – поддела его Лори, подкатываясь поближе в кресле на колесиках, чтобы увидеть, чем он так увлечен. Так и есть, читает одну из многочисленных справок по делу об абортах «Найдел против штата Иллинойс».

– Что ты еще хочешь мне сообщить?

– Судья Коновер, я говорю, считает тебя грубым, беспринципным и черствым, даже жестоким.

Оторвавшись от справки, Кларенс улыбнулся ей холодно и жестко. Потом откинулся в кресле, закинув руки за голову:

– Ах, судьи, судьи… Плюхаются утлым задом в пожизненно подставленные им начальством кресла, а того не разумеют, что это всего-навсего итог убого прожитой жизни: политически благонамеренных выступлений, встреч с нужными людьми, писаний в правильном, угодном администрации духе. И эти приспособленцы, напялив черные мантии, творят законы – во время, свободное от ссор с женой, заискивания перед очередным сенатором и визитов к своему психиатру.

– Каковым является твой отец, например?

– Именно отец, несравненный мой папаша, личный психоаналитик звезд, поверенный тайн властей предержащих. Насобачился гладить по шерстке их самолюбие, объяснять, почему они достойны своего высокого положения… Господи, Лори, никто же не знает их с изнанки. А изнанка такова, что тех же самых людей можно заставить перед тобой на брюхе ползать, если знать их чувствительные места. – Он повернулся к ней, взял за подбородок: – Давай лучше целоваться.

– Не здесь же.

– А чем здесь плохо – никого нет, мы одни, не упрямься!

Он стал жадно ее щупать, она оттолкнула его руки.

– Уймись, Кларенс… погоди… позже.

– С какой стати? Только потому, что мы в священных стенах Верховного суда? Лори, хочешь, приобщу тебя к почти государственной тайне? У моего шефа Поулсона полным-полно грехов за душой. Каких именно, когда и с кем – знаю я один. Сегодня он призвал меня для серьезного разговора, не выдержал и разорался на меня. Пришлось напомнить ему, разумеется, тактично, без крика, об одном из его прегрешений. Он тут же дал задний ход. Но при этом, натурально, сохранил полное достоинство. Чего-чего, а внешнего достоинства верховному судье Джонатану Поулсону не занимать! Но и он пошел на попятный. Чем доставил мне огромное удовольствие. Поэтому и своему старому дураку постарайся внушить, что, если еще раз раскроет пасть на мой счет, я разглашу всенародно совсекретные эрогенные зоны его жены.

Этого Лори вынести не могла: она встала, поправила складки платья и собралась уйти. Кларенс остановил ее:

– У меня есть час времени, – сказал он, взглянув на часы. – Мы успеем… – С этими словами он вскочил, хватко обнял ее. Она вырвалась из его объятий – против воли, против желания остаться, – распахнула дверь и бросилась по коридору, только что не заткнув уши, чтобы не слышать несущихся вслед раскатов смеха…

Положив деньги поверх счета, Сюзанна подняла с пола сумку.

– Ну, а другие судьи, остальные сотрудники? Ведь мог же один из них так сильно возненавидеть Кларенса, чтобы…

Сама мысль об этом показалась Лори нелепой: конечно, Кларенс вел себя вызывающе, мог издеваться, нахамить, но чтобы верховный судья поднял руку на… Она отрицательно покачала головой.

У входа в кафе они разошлись, договорившись созвониться в ближайшие дни.

Вернувшись к себе, Сюзанна бегло зафиксировала впечатления от прошедшего разговора.

На той же Конститьюшн-авеню Лори Роулс мягко притворила за собой дверь в апартаменты председателя суда и присела на край стула. Сидевший напротив за рабочим столом Поулсон тепло улыбнулся ей:

– Ну что, как прошел обед?

– Нормально, сэр. Она оказалась приятной женщиной, очень неглупой, профессионально делающей свое дело.

– Так-так. А у вас моя настойчивая просьба пообедать с мисс Пиншер, надеюсь, не оставила неприятного осадка? Моим первым побуждением, когда вы рассказали мне о приглашении, было отсоветовать вам с ней встречаться. Не смеют они, в конце концов, беспрестанно дергать людей, даже по такому поводу, как убийство. Но, с другой стороны, мне подумалось, что вот прекрасная возможность выяснить, чего добились следователи из ОУП и министерства. Мной двигало единственное желание – чтобы дело поскорее разъяснилось, а суд получил бы возможность снова нормально работать. Поэтому меня интересует, что она говорила о ходе следствия?

– Очень скупо, сэр, почти ничего, но и по нескольким словам мне стало ясно, что никакого продвижения вперед у них нет – одни догадки. Складывается впечатление, что список подозреваемых так же велик, как и в первый день следствия.

– Понятно… так-так… м-да, грустно это слышать.

– Можно мне сегодня уйти с работы пораньше? Я неважно себя чувствую.

– Да-да, идите.

Она забрала свои вещи из кабинета и по служебной лестнице спустилась в Актовый зал, безмолвный и внушительный в своем мраморном великолепии. Пересекла его под взглядами выдающихся законодателей, чьи профили вперемежку с геральдическими изображениями красовались на медальонах, украшавших один из фризов. У двери в зал заседаний навстречу ей поднялись двое рослых молодых людей из спецподразделения охраны Верховного суда.

– Добрый день, мисс Роулс, – поздоровался один из них.

– Здравствуйте, – слабо откликнулась Лори. Стоя в нескольких метрах от двери, она невидяще смотрела на опустевшую арену, где в крупнейших законодательных битвах создавались главные правовые акты страны. Хотела было пройти к выходу, но вдруг почувствовала, что не может двинуться с места, будто ступни приросли к полу. Ее начало трясти, а может быть, то было обманчивое ощущение дрожи, но горло сжал спазм и глаза застлала влага, несмотря на неоднократно повторенное, твердое решение не давать волю слезам.

Сзади неожиданно что-то упало со звоном.

– Виноват, – извинился охранник, нагибаясь за выпавшей из рук связкой ключей, – вы даже вздрогнули, мисс Роулс.

– Да, наверно. Нервы сдают. Сейчас они у всех нас на пределе.

Глава 15

Ее шаги он заслышал еще на лестнице, потом копание в сумке в поисках ключа, наконец, звук ключа, повернутого в замке. Раскрылась дверь, и она показалась на пороге тесной, заставленной и захламленной квартирки.

– Ты где ходила? – недовольно осведомился Дэн Брейжер из своего инвалидного кресла у окна. За окном, заливая предсумеречной теплой желтизной Бродвей, Норт-Бич и весь огромный город Сан-Франциско, вечер наступал на смену дню. В это время, как ни в какое другое, виден был слой грязи на окнах – накопившийся за годы толстый слой пыли снаружи и буро-коричневый слепой налет дегтя и никотина внутри.

Поставив пакет с продуктами на служившую столом колоду мясника в центре комнаты, сожительница Брейжера Шерил Фиггс передала ему почту.

– Ты где ходила, я спрашиваю? – повторил Брейжер, перебирая полученные за день конверты.

– Где я могла ходить? По дороге с работы зашла в магазин, купила поесть. Как ты себя чувствуешь? – спросила Шерил, заметив выпитую почти до дна бутылку джина, которую купила только вчера.

Брейжер вскрыл один из конвертов, достал чек на свое имя от члена Верховного суда Моргана Чайлдса, выписанный, как обычно, на личный счет судьи в Мэриленде. Вместо обратного адреса на записке в конверте был указан лишь номер почтового ящика.

– Тебе прислали пособие по инвалидности, – сказала Шерил.

И этот конверт Брейжер вскрыл, но тут же выронил оба чека на полуистертый искусственный восточный ковер.

– Я, кажется, спросила, как ты себя чувствуешь, неужто трудно ответить? – Шерил сбросила с ног туфли, стянула через голову алый свитер. Она была из тех женщин, кого нельзя в полном смысле назвать непривлекательными. Но из-за вечно опущенных уголков рта создавалось неизменно унылое выражение лица. Светлые волосы всегда казались растрепанными и сальными, и ни один шампунь – а Шерил много их перепробовала – не мог придать им блеска. Лицо, худое, измученное и очень бледное, крапили сгустками на обеих щеках крохотные шрамики – следы юношеских прыщей, которые Шерил неискусно скрывала под слоем румян. Фигура удалась – высокая, стройная, но кожа на руках, ногах и животе была мучнисто-белой, податливой и рыхлой, точно у женщины много старше ее возрастом. «Растянула, дура, кожу при родах, – то и дело повторяла она, лежа с Дэном в постели. – Небось, не рожала бы четверых, ничего б не было».

Как-то, когда Шерил в очередной раз посетовала на кожу, Дэн взорвался: «Есть из-за чего ныть – шрамы на брюхе. Вон у меня обе ноги отняли – и то не скулю!» О своем увечье он говорил крайне редко, поэтому Шерил несколько дней ходила с сознанием вины перед ним за то, что затронула больную тему.

Она принесла из кухни лед, поверх него выплеснула в стакан Дэну остатки джина, себе налила виски с содовой и присела у стола.

– Я принесла сегодняшнюю газету, – сказала она.

– Сама ее и читай, – ответил он, по-прежнему глядя в окно, откуда падал на стол тусклый свет, поблескивая на кубиках льда и джине.

Послушно развернув газету, она стала ее просматривать и вдруг встрепенулась:

– Дэн, тут большая заметка о твоем друге Чайлдсе.

Брейжер обернулся к ней, спросил сквозь зубы:

– И что о нем пишут?

Несколько минут, шевеля губами, Шерил молча читала газету.

– Нет, не совсем про него, больше про это убийство в Верховном суде. Слу-у-шай, Чайлдса-то, оказывается, допрашивала в самолете та женщина, что расследует дело от Министерства юстиции. Ее зовут Пиншер, Сюзанна Пиншер.

Брейжер на это ее сообщение лишь неопределенно хмыкнул.

– Тут говорится, что следствие пока воздерживается от публичных заявлений, но у репортера якобы есть свой источник информации. По его сведениям, круг подозреваемых сужается до женщин, с которыми был связан Сазерленд… ох, и бабник же он был!

– Что там еще о Чайлдсе?

– О Чайлдсе? Ничего. Ах, нет, погоди, вот тут что говорится: «Судьи стремятся задернуть завесой секретности проводимое в Верховном суде расследование», – она взглянула поверх края газеты на Брейжера. – И правильно делают, не то станут тут всякие шнырять и разнюхивать – и это в Верховном суде!

– Ну-ка дай мне взглянуть, – велел Брейжер. Взяв газету, он прочел статью, бросил газету на ковер поверх чеков и подкатился в кресле к столу: – Что у нас на ужин?

– Я запеку тебе кусок мяса. Салат приготовить?

– Не надо. Я, пожалуй, прогуляюсь. Сколько будет жариться твой кусок мяса?

– Так сразу я не знаю, надо свериться в кулинарной книге. Думаю, не меньше часа. Ты куда направляешься?

– На угол, выпить рюмку-другую. Я скоро вернусь. Помоги мне спуститься.

Шерил знала по опыту, что спорить бесполезно. Ей бы хотелось, конечно, чтобы он посидел дома, пока она готовит. Так бывало и раньше: когда Дэн перепьет, его тянет на улицу. Зато если он в норме, они усаживались вдвоем на крохотной кухоньке и тихо беседовали. Дэн – умница, умнее мужчины она в жизни не видела, и с ней разговаривает как с равной себе, хотя, понятно, так не считает, просто виду не подает, – как с человеком, достойным уважения и внимания. Но только когда трезвый.

Достав из шкафа черно-красный фланелевый пиджак, она помогла Дэну надеть его, выкатила в кресле через дверь на верхнюю площадку прямого и узкого лестничного пролета, выходившего прямо на улицу. Дальше он себя везти не позволял. Стоя наверху, она смотрела, как Дэн, подтянувшись из кресла и упираясь в перила, буквально сходил по лестнице – только на руках. Она шла следом с креслом, отводя в сторону глаза – не могла на это смотреть, – и все время беседовала с ним, чтобы путь показался короче.

– Ко мне сегодня приходил мистер Валенте, – рассказывала Шерил, – говорит, они намечают полностью обновить руководство по матобеспечению. Ему, говорит, было бы интересно с тобой встретиться – может, возьмешь на себя часть работы? Он тебя помнит по статьям в журналах. Я ответила, что не могу за тебя решать, но попрошу тебя подойти как-нибудь к обеду на работу и…

Заметив, что Дэн добрался до низа лестницы, Шерил торопливо подставила кресло.

– Если бы я надумал снова начать писать, то обратился бы к агенту. И прекрати искать мне по городу клиентов, точно я – шлюха, а другу своему Валенте скажи: пусть в чужие дела не лезет. Или у тебя с ним шуры-муры?

– Как ты можешь, Дэн? Он мой начальник, у него жена, дети.

– Открой мне дверь, – и он выкатился на улицу.

– Через час ужин будет готов, – только и успела она сказать.

– Через час буду, – бросил он через плечо.

Шерил приготовила мясо по кулинарной книге: втерла лук и специи, присыпала панировочными сухарями, положила сверху два ломтика бекона и сунула в духовку. Две тарелки с листьями салата она поставила на заменявшую им стол колоду мясника, а по обе стороны от них положила аккуратно сложенные бумажные салфетки и поверх – два прибора. Оставалось ждать, пока приготовится мясо, и Шерил от нечего делать перешла в гостиную и включила их черно-белый телевизор. Несколько минут она смотрела местную программу новостей, потом ее внимание привлекли навязчиво яркие вспышки на их замутненных окнах красно-зеленой рекламы ночного клуба в третьем от них подъезде. Оттуда они перекочевали на поставленные одна к другой на маленьком столике фотографии в рамке. Взяв одну из них, Шерил стала ее разглядывать. На снимке были двое мужчин, ее Дэн и его тогдашний друг Морган Чайлдс, теперь член Верховного суда. Снимали их в Корее вскоре после возвращения из плена. Они стояли, обняв друг друга за плечи, и Чайлдс высоко вскинул руку с расставленными указательным и средним пальцами, изображая знак победы. «Красивые ребята», – прошептала Шерил, восхищаясь и тем, и другим. Ее Дэн и сейчас красивый, может быть, решила она, даже еще симпатичнее, чем когда его снимали в Корее. А до чего похожи! Оба парни что надо: суровые квадратные лица с сильными, упрямыми подбородками, ясный взгляд, будто пронизывающий тебя насквозь, и фигуры у обоих крепкие, мускулистые, поджарые, одно слово – фронтовики.

Потеряв обе ноги, Дэн тренировками резко нарастил силу и мощь верхней части тела. Носить протезы он отказался категорически: «Мне искусственные ноги ни к чему». До Шерил, правда, дошло, что в свое время, еще в Вашингтоне, где он жил сразу после войны, Дэн ходил в один госпиталь и примерял-таки протезы. О тех годах в столице он сам высказывался крайне скупо, а ей хватало такта и сообразительности не приставать к нему с расспросами. Поэтому, собственно, она упустила момент порасспросить Дэна об отце убитого клерка докторе Честере Сазерленде. Его фамилия ей попалась случайно – однажды, роясь в ящиках бельевого шкафа, Шерил наткнулась на кипу старых, карманного формата, записных книжек. В одной из них были записаны фамилии людей, с которыми Дэн общался, в том числе и домашний адрес Честера Сазерленда. На последующих страницах против пометки «Д-р С.» стояло то или иное время дня. Тогда Шерил не придала этим записям никакого значения: мало ли каких докторов повидал в ту пору Дэн, стремясь уберечь ноги от ампутации. Теперь же, прочтя в местной газете об убийстве Кларенса Сазерленда, она вновь достала из ящика записную книжку – убедиться, что память ей не изменила.

Тем временем ведущий телевизионной передачи представил зрителям в криминальных новостях сюжет о любовном треугольнике где-то в районе бухты Золотой Рог: ревнивый муж забил до смерти бейсбольной битой любовника своей жены. Шерил сразу же подумалось о выпаде Брейжера против ее начальника, мистера Валенте. Дэн часто обвинял ее в неверности, дескать, она встречается на стороне с другими мужчинами. И хотя его упреки ни на чем не основывались, она его не винила и даже, наоборот, жалела, потому что безногий мужчина обязательно чувствует себя неполноценным. Но он и тут не прав, ее Дэн: ему нет и не было равных среди ее знакомых и тех мужчин, которых она знала до него, по силе, по уму, по умению чувствовать, чего хочет в постели женщина, и ублажить ее… Но только когда он трезвый.

Из кухни пахнуло мясным ароматом, от которого у Шерил стало хорошо на душе. Готовить она умела и любила, особенно для Дэна. Она пошла на кухню, открыв духовку, залюбовалась куском мяса – румяным, пузырящимся соком. «На вид хорош! Пальчики оближешь!» И затем произнесла уже совсем другим, пронзительно тоскливым тоном: «Дэн, милый, иди домой! Мне надоело ужинать одной!»

Сколько ж их было – одиноких ужинов и тоскливо одиноких вечеров!