Текст книги "Убийство в Верховном суде"

Автор книги: Маргарет Мэри Трумэн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)

– Вас я, честно говоря, не ждал. Со мной договаривался о встрече мистер Теллер. Позвольте спросить, какое официальное отношение вы имеете к этому делу?

– Извините, забыла представиться. Сюзанна Пиншер из Министерства юстиции. Когда совершается преступление такого масштаба, нас, естественно, привлекают к расследованию.

– По-моему, к нему привлекли уже весь мир, – сказал доктор, снимая очки-хамелеоны и потирая глаза. – Вы знаете, что значит потерять сына? – пронзительно-печально спросил он.

– Нет, – ответил Теллер. – Тяжело, конечно. У меня у самого двое детей…

Сазерленд вновь водрузил очки на нос и посмотрел на Сюзанну:

– А у вас есть дети, миссис Пиншер?

– Мисс Пиншер. Да, есть, трое. Правда, они живут с моим бывшим мужем.

– Очень современно!

– Так было лучше для нас обоих…

– Кто ж сомневается? Такова тенденция в наше время.

– Простите, не поняла?

– Оставлять детей с отцом. Биология отступает на второй план перед социальным… прогрессом.

Теллер, поняв, что беседа принимает неприятный для Сюзанны оборот, сбросил ногу с дивана и сел прямо:

– Это всего лишь начало, доктор Сазерленд, первое знакомство, так сказать. Соваться с вопросами в семью, на которую свалилось такое горе, – небольшое удовольствие. Но нам придется этим заниматься, пока не пройдем весь путь до конца.

– Какой путь? До какого конца?

– Это профессиональное выражение. Мой начальник – большой любитель подобных фраз. Право же, доктор, сегодня у нас с вами мало поводов для серьезного разговора. Главное было познакомиться, установить контакт, потому что…

– Потому что, наравне со многими другими, меня подозревают в убийстве собственного сына, правильно?

Теллер утвердительно кивнул.

– Я понимаю ваше положение, мистер Теллер.

– А ваша супруга? Как вы думаете, она в состоянии нас понять?

– В той мере, в какой это нужно в интересах следствия. Я своего сына не убивал.

– Кто в этом сомневается, доктор? У вас есть еще дети?

– Дочь, но она сейчас в Калифорнии – работает над диссертацией по английской литературе.

– Она приедет на похороны? – поинтересовался Теллер.

– Если не возникнут препятствия, так сказать, технического характера. – С этими словами Сазерленд встал, поразив гостей своим ростом. Пока он, ссутулившись, сидел на диване, поза скрадывала его истинные размеры, теперь же, выпрямившись, он оказался почти двухметрового роста.

– Позвольте мне откланяться, – сказал он, протягивая Теллеру руку.

Тот пожал ее, но не удержался и спросил:

– А что же нам все-таки делать с миссис Сазерленд? Когда, как вы думаете, нам удастся с ней встретиться?

– Только не в ближайшее время – это исключено. В данный момент она крепко спит после укола снотворного. Может быть, потом, на неделе.

– Да-да, понятно, – сказал Теллер. – Благодарю вас за беседу. Будем поддерживать с вами связь. Мы вам позвоним.

– Куда же от вас денешься? – С этими словами доктор скрылся за дверь в помещение позади кабинета.

Теллер с Сюзанной вышли в приемную, где прямая как стрела восседала за столом Вера Джонс, скрестив руки на блокноте.

– Извините, что отняли у вас столько времени, – сказала Сюзанна, направляясь к раздвижной двери. Теллер, однако, за ней не последовал – он подошел к встроенным в стену книжным шкафам и принялся изучать корешки.

– Неужели доктор все их перечитал? – спросил он.

– Вероятнее всего, так, – ответила Вера.

– Я испытываю огромное уважение к докторам, особенно к таким знаменитостям, как доктор Сазерленд. – Он явно любовался пейзажем, висевшим у нее за спиной. – Это ведь Сазерленд? – произнес он скорее утвердительно, чем вопросительно.

– Да.

– Грэм Сазерленд. Всю жизнь мне его пейзажи нравятся больше, чем графика. Он не родственник семьи Сазерлендов?

– Очень дальний, – она провела их к выходу, которым пользовались пациенты.

– Еще раз извините за отнятое у вас время, – сказал Теллер. – А кстати, где вы находились в ночь убийства Кларенса?

– Здесь, все время здесь, с доктором Сазерлендом. Работали над статьей для психиатрического журнала… он много публикуется.

– Ну еще бы. Желаю приятно провести день.

Теллер проводил Сюзанну до машины. Садясь за руль, она оглянулась на дом Сазерлендов и сказала, закусив губу:

– Странный все-таки человек.

– Да где ж вы видели, чтобы психиатр – и не странный.

– Она, не он, она меня занимает. Мне ее жаль.

– С какой стати?

– Сама не знаю, тип, что ли, такой? Глаза всегда печальные.

– Я, кажется, понимаю, что вы имеете в виду. Скажите мне лучше, какие у нас перспективы вместе поужинать?

Он так и не понял, то ли она и вправду не знает своих планов на вечер, то ли экспромтом ищет оправдание, но она отказалась:

– Сегодня вечером я занята.

– Тогда в другой раз. Будем созваниваться.

Он еще долго стоял у края аллеи, глядя вслед ее автомобилю. Потом поехал назад, в управление. В шесть Теллер уже входил к себе в квартиру, где первым делом накормил двух своих домочадцев: кота по имени Бьюти [1]1
  бьюти – красотка.


[Закрыть]и кошку по имени Бист. [2]2
  бист – зверь.


[Закрыть]Ожидая, пока в духовке согреется замороженный ужин, уселся в любимое кресло-качалку. На столе под рукой лежали две книги в мягких обложках, которые он читал попеременно: исторический роман Стефани Блейк и избранные произведения Камю. Он предпочел Камю, вскоре задремал и проснулся лишь тогда, когда едкий смрад сгоревшего ужина заполнил комнату.

А на другом конце города, в оформленной с большим вкусом кооперативной квартире, Сюзанна Пиншер говорила в спальне по телефону:

– Я тоже люблю тебя, детка, и в субботу к вам приеду. Обязательно. Спокойной ночи, приятного сна. Дай мне папу.

Трубку взял ее бывший муж. Их трое детей жили с ним по взаимному соглашению. Сюзанна могла навещать их в любое время и в прошлом году даже брала к себе всех троих на целое лето. Решение оставить детей на попечение мужа далось ей мучительно, но, постоянно убеждала она себя, было единственно правильным.

– Как дела, нормально?

– Без проблем, а у тебя?

– Совершенно измоталась. Меня ведь назначили расследовать дело Сазерленда.

– Крупняк. Последнее время только о нем и говорят.

– Ничего удивительного. Убийство в Верховном суде! Первое за всю историю – подумать страшно!

– Ты бы лучше подумала о своем здоровье, Сюзанна. Приедешь к нам в эту субботу?

– Приеду. Спокойной ночи.

Она послонялась по квартире и в конце концов оказалась на кухне. Поняла, что проголодалась, и приготовила себе кофе с английской булочкой. За кофе ей вспомнилось, что она вообще сегодня не ужинала, а придя с работы с разбухшим от бумаг кейсом, сразу же, переодевшись в халат и накинув поверх теплую кофту, села читать и читала до урочного часа, когда надо было звонить детям.

Доев булочку, Сюзанна прошла в спальню и сняла с полки, где стояли книги по искусству, энциклопедию английской живописи. Нырнув под одеяло, отыскала статью о художнике Грэме Сазерленде. Прочла, захлопнула книгу, погасила свет и некоторое время размышляла в темноте, какой прок полицейскому инспектору от знания работ малоизвестного английского художника?

До чего докатятся наши правоохранительные органы с такими-то инспекторами?..

Глава 4

Верховный судья Темпл Коновер сидел за завтраком в малой столовой своего дома в Бетесде в голубом фланелевом халате, синих, махровой ткани, домашних туфлях, с обмотанным вокруг шеи красным шерстяным шарфом. Рядом, под рукой, стоял алюминиевый костыль, без которого судья не мог передвигаться после последнего инсульта. На столе перед ним лежал окончательный вариант статьи для журнала «Харперс» о цензурной петле, затягивающейся на шее свободной прессы.

Старинные часы в углу большой столовой отзвонили время – семь утра. Коновер налил себе перемешанные с гущей остатки кофе, приготовленного экономкой, взглянул в окно на тщательно ухоженный японский садик – его подарок второй жене-японке.

– Доброе утро, Темпл, – раздался от двери голос его нынешней жены, юной особы с длинными, вьющимися по плечам светлыми волосами, в легкомысленном розовом халатике, прихваченном на талии двумя пуговками, и с детски припухлым, не отошедшим еще от сна лицом. Она стояла, облокотясь о косяк двери и пальцами одной ноги едва касаясь подъема другой. Слегка распахнутые полы халатика являли взгляду гладкие белые бедра.

– Привет, Сесили. Хочешь кофе?

Она подошла к столу и увидела пустой кофейник:

– Пойду заварю свежий.

– Лучше позвони Карлу.

– Не стоит, принесу сама, так будет быстрее.

Минут через десять она вернулась с полным кофейником, налила себе свежий кофе и уселась напротив мужа, подложив под себя одну стройную ногу и болтая на весу другой. Судья закашлялся.

– Как ты себя чувствуешь сегодня? – участливо спросила жена.

– Прекрасно. Вот только что закончил статью, – он толкнул к ней через глянец стола стопку листов. Она взглянула на них мельком, без всякого интереса, отпила кофе из чашки.

– Как вчерашний концерт? – спросил судья.

– Скука смертная.

– А куда ты делась после концерта?

– Захотелось выпить перед сном, ну и заглянули на огонек к Пегги.

– Где и выпили, потом еще и еще, судя по тому, что домой ты явилась почти в два часа.

– Ну и что? Мы сидели и разговаривали.

– Могла хотя бы позвонить! – Судья вновь закашлялся. В глазах появились слезы, он стал лихорадочно шарить рукой по столу в поисках стакана с водой. Жена бросилась на помощь, но он жестом отослал ее на место. – Так почему ты не позвонила? Я ведь волнуюсь, тебе это прекрасно известно.

– Не хотела тебя будить, только и всего.

– Будто бы! С кем ты была у Пегги?

– Обычная компания, все тебе хорошо знакомы. Темпл, уймись! Надоели твои допросы, подозрения, ревность всякий раз, когда я где-нибудь бываю одна, без тебя.

– Так ли уж для них нет оснований?

Она шумно выдохнула воздух и поставила чашку на стол с такой силой, что кофе выплеснулся через край.

– Умоляю тебя не начинать все сначала. Из-за одного-единственного раза нельзя же вечно изводить человека…

Ее слова были прерваны деликатным мужским покашливанием. В дверях стоял Карл, вот уже с полгода выполнявший в доме судьи Коновера целый ряд обязанностей, в том числе садовника – когда требовали обстоятельства – и шофера. Высокий брюнет лет тридцати, Карл носил аккуратно подогнанные джинсы и серую майку, плотно облегавшую бугры мышц на плечах и предплечьях. Шлем черных вьющихся волос обрамлял лицо с крупными, но неопределенными чертами, тяжелыми веками, полным чувственным ртом и расплющенным боксерским носом. Жил он тут же, за домом, в одной из трех квартир над гаражом.

– Простите, что вошел без стука, – сказал он с заметным немецким акцентом. – Я хотел спросить, когда подавать автомобиль. Вчера вы сказали, что служебный лимузин будет скорее всего занят.

Темпл посмотрел на мнущегося в дверях дюжего молодца, который глаз не спускал с Сесили.

– Через час, – сказал он, – через час я буду готов.

– Хорошо, сэр, – проговорил Карл, исчезая за дверью.

– Почему занят служебный автомобиль, Темпл?

– Ремонтируют, должно быть. Или взяли на похороны.

– А ты сам на похороны поедешь? – спросила Сесили.

– И не подумаю.

– Мне кажется, тебе все же надо поехать. Покойный работал у вас старшим клерком.

Судья попытался сдержать дрожь в правой руке, но не смог, и она быстро охватила все тело. Костыль грохнулся на пол, дрожащей рукой судья опрокинул кофейник.

– Тебе плохо, Темпл?

– За собой бы лучше смотрела!

– Что ты имеешь в виду?

– То, что ты даже не считаешь нужным запахнуть халат в присутствии постороннего мужчины.

Она взглянула вниз, на полы халата, потом подняла глаза на мужа.

– Но ведь на то он и халат, понимаешь?

– Да, но у него есть застежки, другое дело, что ты ими никогда не пользуешься!

– Ты меня просто смешишь, – сказала Сесили, натягивая одну полу халата на голые ноги, а другой прикрывая грудь. – Извини, я пойду к себе. Надо переодеться на похороны.

Уперевшись руками в стол, Темпл с трудом встал на ноги. Сесили, обойдя стол, подняла костыль, протянула его мужу.

– С какой стати ты решила отправиться на похороны этого мерзавца?

– Потому что не пойти было бы неприлично. Мало ли что…

– Сазерленд был отпетым…

– Прекрати, не хочу об этом говорить! – Она вышла из комнаты. Судья, кряхтя, двинулся следом, медленно, с трудом выдвигая вперед костыль с резиновым наконечником и подтягивая по полу парализованную правую ногу. Он дотащился до ее спальни и, открыв дверь, крикнул:

– Ты меня оскорбляешь тем, что едешь на его похороны!

Скинув халатик, Сесили ушла в свою ванную комнату.

– Шлюха! – произнес Темпл негромко, но так, чтобы она услышала.

Сесили стояла, опершись о края раковины, и рассматривала себя в зеркало. Услыхав слова мужа, она выпрямилась и обернулась в его сторону:

– И у вас еще хватает нахальства толковать об оскорблениях, господин судья?

Он сделал неуверенный шаг вперед, но зашатался и схватился для упора за ручку двери. Дрожь усиливалась. Казалось, он вот-вот не устоит на ногах. Сесили бросилась к нему через комнату, подхватила под руку.

– Не смей до меня дотрагиваться! – неожиданно сильным, повелительным голосом крикнул Темпл. Он взметнул вверх костыль, будто собираясь ее ударить, но передумал:

– Хочешь идти на похороны, черт с тобой, отправляйся! Повеселись на его могиле и за меня тоже!

Глава 5

Отслужив заупокойную службу по Кларенсу Сазерленду, священник епископальной церкви мельком оглядел людей, пришедших на кладбище проводить усопшего в последний путь. Мать покойного приникла к плечу мужа – она была на грани обморока. Обнимая ее за плечи, рядом стояла прилетевшая ночным рейсом из Калифорнии сестра покойного Джил. Отдельной группой чуть поодаль держались сослуживцы по Верховному суду во главе с Морганом Чайлдсом. Вскинув голову, Чайлдс вглядывался в хмурое серое небо, но вскоре заморгал, как только на лицо ему упали первые капли дождя. Подле него плакала, не пытаясь сдержаться, Лори Роулс.

Мартин Теллер поднял воротник теплого полупальто от Бербери. Ему нездоровилось в то утро – он уже проснулся с признаками начинающейся простуды. Мартин искоса посмотрел на секретаршу доктора Сазерленда Веру Джонс, которая, единственная из всех пришедших на похороны, – отметил он, – оделась точно по погоде: длинный, до лодыжек, так, что закрывал верх туфель, плащ из магазина «Тоутс».

Священник, дородный, краснолицый мужчина, еще не отдышался после быстрой ходьбы от лимузина до могилы, а потому и не торопился с заупокойной молитвой. Но вот он опустил глаза в «Книгу бытовых молитв», которую держал в мясистых руках, и начал: «Господу Всемогущему вверяем мы ныне душу усопшего брата нашего Кларенса и предаем тело его земле…»

Сделав шаг вперед, доктор Сазерленд взял в руку горсть земли и рассыпал ее по крышке гроба, который плавно, на стропах, опускали в могилу кладбищенские рабочие. Дождь усилился, так что священник был вынужден держать над головой раскрытую ладонь для защиты от холодных капель. Он ускорил темп.

Теллер громко чихнул, на миг переключив на себя внимание трех охранников из Министерства финансов, которых его руководство прикрепило к судье Чайлдсу.

– Да пребудет с тобой Бог, – возглашал священник.

– И с духом твоим, – вторили ему несколько голосов из толпы.

– Помолимся, братья. Господи, яви нам свое милосердие.

– Христос, яви нам свое милосердие, – прозвучал отклик.

– Боже, яви нам свое милосердие.

Теллер смотрел вслед скорбящим, которые шли назад, к своим лимузинам. Когда все уехали, он возвратился к могиле, посмотрел вниз, на крышку гроба. Знать бы, кто тебя ухлопал, парень!

– Находиться на территории по окончании похорон не положено, – заметил ему служащий кладбища.

– Да-да, конечно, виноват.

В управлении выяснилось, что ему звонили несколько человек с просьбой связаться с ними по возвращении с кладбища, и среди них Сюзанна Пиншер. Ей он первой и позвонил.

– Ездили на похороны? – спросила она.

– Только что оттуда. Очень проникновенно. Но сыро, я простудился.

– Вы такой незакаленный?

– Если совсем разболеюсь, то даже смогу потребовать компенсацию по временной потере трудоспособности. Ну да Бог с ней. Знаете, мисс Пиншер, я думал о вас вчера вечером.

– Неужели обо мне? – спросила она с улыбкой, судя по интонации.

– Да, я вполне серьезно. Я наконец-то понял, на кого из киноактрис вы похожи.

– Это интересно.

– На Кэндис Берген.

– Польщена, тем более что слышу это от самого Пола Ньюмена.

– Именно на Кэндис Берген, уверяю вас.

– Вы всегда, знакомясь с людьми, выясняете для себя, на кого они похожи?

– Да, почти всегда. Это мое хобби. Мы, помнится, договаривались поужинать на этой неделе?

– Я не забыла, только пока что сложно. У меня…

– Поговорить о деле Сазерленда. Возникли кое-какие соображения.

– Очень хотелось бы их послушать. Знаете что, лейтенант Теллер, давайте предварительно договоримся на субботний вечер. Тем более что на субботу утром у меня назначена встреча с судьей Чайлдсом, а на неделе, возможно, удастся переговорить и с другими судьями. Так что к субботе я, вероятно, смогу поделиться с вами содержанием этих бесед.

– Заметано. Я заеду за вами в семь. Где вы живете?

Последовала продолжительная пауза.

– Вы индийскую кухню любите? – вместо ответа спросила Сюзанна.

– Нет.

– А венгерскую?

– Венгерскую люблю до беспамятства – только бы не заставляли воровать для этой цели цыплят. Я – венгр, Сюзанна, по крайней мере наполовину, по отцу. Мать же моя была шведкой, стойкой и безропотной.

– Я спрашиваю, потому что у меня есть любимый венгерский ресторан «У Жико», на Коннектикут-авеню, в комплексе Бродмур, это на Северо-Западе. Предлагаю встретиться там в семь часов, согласны? Я закажу столик.

– Согласен, там и увидимся. Только позвоните мне, если удастся вырваться до субботы, ладно?

– Обязательно. До свидания, в субботу поговорим.

Мартин Теллер отнюдь не соврал, что он наполовину венгр. Неправдой была его якобы неодолимая любовь к венгерской кухне, которую на самом деле он ненавидел всеми фибрами души, особенно гуляш, как, впрочем, и остальные блюда, приправленные жгучим венгерским перцем. По его личному убеждению, именно необходимость готовить отцу наперченные венгерские блюда, а потом вместе с ним поглощать их и свела до времени в могилу его скандинавку мать.

Глава 6

– Но ведь были же у Сазерленда друзья? С ними вы успели связаться? – допытывался у Мартина Дориан Марс.

– Мы этим сейчас занимаемся, – отвечал Теллер.

– Нерасторопно занимаетесь. Вот и начальник управления сегодня звонил. Он рвет и мечет в нас громы и молнии.

Ну Дориан, ну мастак завернуть фразу! Но ничего, нас тоже голыми руками не возьмешь…

– А что он ожидает, что мы будем творить чудеса? – Теллер курил гвоздичную сигару.

– Очень прошу, не кури ты свое отвратительное зелье у меня в кабинете. От этой мерзости нормального человека рвет.

– Меня не рвет.

– Прошу тебя.

– Хорошо, будь по-твоему. – Он бережно загасил сигару, сохраняя недешевый окурок.

– Давай подытожим, что сделано на сегодняшний день, – сказал Марс. – В Верховном суде вы всех опросили?

Теллер отрицательно покачал головой, не отрывая взгляда от потушенной сигары.

– Нет, конечно, на это требуется время. Если человек работает в Верховном суде, то организовать с ним беседу ох как непросто!

– А родных Сазерленда опросили?

– Как раз над этим сейчас работаем. Пока что побеседовали с отцом, с психиатром то есть; мужик он недюжинный, скорее замкнутый, но самоуверенный и заносчивый, как черт знает что. Хорошо одевается. Есть еще сестра, пишет диссертацию в Калифорнии.

– Ты не можешь выражаться яснее? У нее диссертация по калифорнийской тематике? В какой области? Калифорнийское право, политика, география?

– Калифорния, Дориан, это штат, в нем есть университет, где ее взяли в аспирантуру. А диссертация у нее по литературе.

– Классической? Английской?

– Венгерской.

– То есть поехала в Калифорнию защищать диссертацию по венгерской литературе?

– Это ее частное дело. С матерью покойного я пока побеседовать не успел.

– Это еще почему? Нерасторопность, как известно, злейший расхититель времени.

– Потому что ее единственного сына застрелили в Верховном суде. Смерть сына обычно не лучшим образом отражается на здоровье матери.

– Поговори с ней немедленно. Говори с кем угодно о чем угодно, только побыстрей разворачивайся. Чтобы работа кипела. А то на меня сверху давят так, что скоро можно будет просунуть под дверь.

– Это они умеют, – согласился Теллер.

– С Министерством юстиции взаимодействие налажено?

– Само собой. Мы созваниваемся каждый день.

– Прекрасно. А теперь, Марти, скажи мне, что ты нутром чувствуешь по этому делу? Как о нем мыслишь?

Теллер неопределенно пожал плечами.

– Пока не за что зацепиться. Я бы поделился с тобой хоть мало-мальски обоснованной версией, но и ее пока нет. Единственное, что я могу тебе сказать на данном этапе, – что его, мне кажется, убила женщина.

– Почему ты так думаешь?

– Да по образу жизни. Парень он видный, неглупый, любитель пожить красиво, а девок вокруг пруд пруди, он ими вертит как хочет. Могли и затаить злобу, а одна какая-нибудь, может быть, даже решила отомстить. Я, кстати, собирался после нашего разговора съездить в его холостяцкую квартиру в Джорджтауне – осмотреть ее своими глазами. Она ведь так и стоит опечатанная по моему приказу с того момента, как стало известно о его гибели.

– Так ты полагаешь, что женщина?

– Может быть, да, а может быть, и нет. Временами мне такая версия кажется логичной, разве что от нее чересчур отдает дешевым детективом: женщина проникает в полночь в здание Верховного суда и пускает пулю в лоб бывшему любовнику, сидящему в председательском кресле. Стоит взглянуть на дело под таким ракурсом, как склоняешься к мысли, что убийца – кто-то из сослуживцев. Ведь они его тоже сильно недолюбливали.

– За что?

– За карьеризм. Мне рассказали, ему маячил высокий пост. Почему? Может быть, его толкал кто-то из судей, которого – прошу прощения за пошлую догадку – он засек за непристойным для жреца правосудия занятием и с тех пор держал на крючке.

– А если серьезно?

– Я совершенно серьезно. Ведь верховные судьи тоже люди, как ты да я. Они периодически посещают сортир и вот там-то…

– Ну, будет, будет. Вернемся лучше к семье и знакомым. Так отец, говоришь, со странностями? До такой степени, что мог бы убить собственного сына? И если он убийца, то каковы мотивы?

Теллер взял из пепельницы окурок и сунул его в рот.

– Не кури, Марти.

– Я зажигать не буду. Отец? Не думаю. Что же это за отец, если он способен убить собственного сына?

– В жизни всякое бывает. Жизнь – театр, и мы все в нем – актеры.

– Опять же вы правы, начальник… Понимаешь, Дориан, кандидатам в убийцы Кларенса Сазерленда несть числа. Мотивов для убийства достаточно – их едва ли меньше, чем алиби у подозреваемых. Будем копать! Кстати, я заказал настенную схему себе в кабинет.

– Это что-то новенькое.

– Не-а, обычное дело, в технике называется блок-схема. Я боюсь запутаться в деле Сазерленда, поэтому решил перенести его на бумагу. В моей схеме будут стрелки, звездочки и даже фосфоресцирующие буквы для обозначения узловых событий. Тебе подобная схема, скорее всего, ничего не скажет, но мне она просто необходима. И стоит недорого.

– Недорого – это сколько?

– Сотню. Я провел ее по смете по делу Сазерленда.

– Целую сотню, – вздохнул Марс. – Мог бы, кажется, сначала поставить меня в известность.

– Виноват.

– Хорошо, счет я подпишу. Я вообще подпишу что угодно, лишь бы дело двигалось.

– Оно будет двигаться, даю тебе честное слово, Дориан.

– Каждое утро в девять ты будешь являться ко мне с оперативным сообщением о ходе расследования, вплоть до его завершения.

– Так точно, Дориан. Каждое утро я как штык здесь, у тебя, в девять.

– Договорились.

Подъехав к городской квартире Кларенса Сазерленда в Джорджтауне, Теллер увидел у дверей полицейского, а поперек дверей – желтую ленту с надписью «Вход воспрещен».

– Как у вас тут идут дела? – спросил полицейского Теллер.

– Неплохо. А у вас?

– Тоже неплохо. Кто-нибудь заходил сюда?

– Только ваши, из управления, больше никто. Я чего хочу сказать, лейтенант: раз уж вы здесь и пробудете какое-то время, то разрешите, я отлучусь выпить чашку кофе?

– Идите. Только на полчаса – не больше. На большее у меня времени нет.

Он очутился в небольшом вестибюле. Дверь слева вела в квартиру Сазерленда, лестница справа – в другую квартиру, на втором этаже. Теллер вытащил ключ, отпер квартиру Кларенса и вошел внутрь.

Гостиная впечатляла размерами и роскошью интерьера. Большую ее часть занимали диваны глубокого красно-коричнего цвета, образующие в центре комнаты своеобразный салон. Над всей гостиной реял большой проекционный экран. Подойдя ближе, Теллер обнаружил, что он связан со сложной телевизионной аппаратурой, в том числе видеомагнитофоном. Вплотную к ней располагался вместительный шкаф с десятками аккуратно расставленных видеокассет.

Теллер перешел в спальню. Она была того же размера, что и гостиная. Круглое ложе поистине королевских размеров казалось еще больше, отражаясь в огромном, во всю заднюю стену, зеркале. И здесь над всем пространством комнаты парил большой проекционный телеэкран и дорогая стереосистема также стояла почти вплотную к кровати – только руку протянуть.

«А это что за штука?» – спросил себя Теллер, подходя к усыпанной кнопками и тумблерами панели рядом с кроватью. Он нажал одну кнопку – небольшая люстра из крохотных зеркальных осколков завертелась на потолке. Повернул диск – и вспыхнул узконаправленный алый луч. Наведенный точно на люстру, он отразился от граней зеркала множеством мелких вспышек и лег мозаикой мерцающих бликов на пол и углы помещения.

– Лихо! – бормотал Теллер, орудуя прочими кнопками и ручками, так что вскоре у него вся комната закружилась в многоцветном хороводе красных и синих огней. Возник даже стробоскопический эффект, поймав в замедленное движение все предметы в спальне, в том числе и руку Теллера, протянутую ради интереса в его поле.

Выключив шальную иллюминацию, Теллер открыл ящик ночного столика. Ничего особенного он там найти не ожидал: еще при первом обыске квартиры Сазерленда в спальне был обнаружен целый набор так называемых рекреационных наркотиков – относительно слабых по воздействию, но наличия которых в доме хватило бы, чтобы намотать парню срок, если бы события приняли соответствующий оборот. При обыске изъяли также записную книжку с телефонами, ее передали в управление ему, Теллеру, а он, в свою очередь, переправил ее другому инспектору с указанием прощупать путем личного контакта всех поименованных в книжке людей.

В столе оставался, таким образом, один-единственный документ, своего рода дневник-календарь с перечислением дат, имен или фамилий, после которых шли инициалы. Теллера всерьез заинтересовали значки после каждой фамилии, тщательно прорисованные разноцветной тушью, в виде звездочек, кружков, восклицательных и вопросительных знаков, кое-где даже с комментариями типа: «динамит… тоска… перспективная…»

– Трудолюбивый паренек, – пробормотал себе под нос Теллер, опуская дневник в карман плаща. В старые добрые времена его молодости такого посчитали бы элементарным пошляком.

Он осмотрел остальную квартиру, потом вернулся в гостиную, чтобы поближе познакомиться с кассетами на стеллаже в книжном шкафу. Помимо нескольких старых фильмов, основная масса представляла собой обыкновенную дешевую порнографию. Наклейка на одной из таких, снятых на дому порнолент гласила: «Я и Синди. Апрель». Ну как тут не умилиться!

– Прошу прощения, – раздался голос от входной двери, которую Теллер по небрежности оставил открытой.

– В чем дело?

– Вы – из полиции?

– А вы кто?

– Я Уолли Плам из квартиры наверху.

– Чем я могу вам помочь?

– Убрать от входа ваших громил. Я здесь живу, понимаете? И мне осточертело, приходя домой, каждый раз показывать документы.

– Примите мои извинения. Но после проверки вас впускают в дом беспрепятственно?

– Не в этом же дело, в конце-то концов!

Теллер между тем разглядывал Уолли Плама. Худой и, что называется, симпатичный молодой человек, каких в Вашингтоне довольно много. Черты лица заостренные, кожа смуглая, что удивительно, принимая во внимание белесые брови и светлые волосы. Есть признаки преждевременного облысения, поэтому волосы приходится начесывать, чтобы, так сказать, максимизировать наличность. Двубортный темно-серый костюм сидит чересчур в обтяжку, белый воротничок синей сорочки перехвачен под неброским бордовым галстуком вполне заметной золотой застежкой.

– Повторяю, мистер Плам, – продолжал Теллер, – извините нас за причиненные неудобства, но произошло убийство…

– Мне об этом прекрасно известно – мы с Кларенсом тесно общались.

– Вот как? Насколько же тесно?

Плам усмехнулся.

– Ну да, скажи я вам, вы меня тут же внесете в список подозреваемых?

– Не исключено.

– Мы с ним были близкими приятелями. Я, как видите, снимал у него квартиру.

– Значит, дом принадлежит ему?

– Да.

– И он оплачивал домовладение из зарплаты судебного клерка? Неплохо! Совсем неплохо!

– Не без посторонней помощи, конечно.

– Семьи, вы хотите сказать?

– Ясное дело.

– Богатая у него квартира. И изумительный подбор видеокассет.

Плам рассмеялся.

– Да, у него есть занятные ленты.

– Вот эта, например? – Теллер вытащил из батареи кассет «Я и Синди. Апрель» и протянул ее Пламу.

– А что в ней особенного? Мы с ним любили иногда подурачиться.

– И в процессе веселья, надо понимать, снимали себя на пленку?

– А что тут такого?

Теллер взял из рук Плама кассету, вернул ее на стеллаж.

– Спальня больше похожа на видеобар, – добавил он.

– Кларенса она вполне устраивала.

Теллер покачал головой, перейдя гостиную, подошел к дивану, взбил диванную подушку и сел на него.

– Говоря откровенно, мистер Плам, я начинаю думать, что жизнь прошла стороной.

– В смысле?

– А в том смысле, что ваш образ жизни, привычки, все эти штучки-дрючки кажутся мне бессмысленными.

– Так и должно быть. Разрыв поколений. Другие времена, другие нравы.

– Мне об этом рассказывать не надо, – он закурил. – У самого две дочери, с виду вполне нормальные, а откроют рот – сплошная китайская грамота. Ну хорошо, раз уж вы все равно здесь, попробуйте охарактеризовать Кларенса Сазерленда.

– Вас интересует что-то конкретное? – Плам уселся на стул у двери, закинув ногу на ногу.

– Наоборот, самая общая характеристика. В общем, что хотите, то и расскажите. Ну, например, его любимое занятие?

– Вы же видели квартиру.

– А кроме этого?

– А кроме этого ничего, никаких других интересов.

– Как же так, ведь наверняка у него было хобби, возможно даже, не одно. Чем-то ведь он обязательно интересовался, помимо беготни за юбками? Где он любил бывать?

– В самых разнообразных местах.